Текст книги "Ведьмины байки"

– Зачем вы заварили эту кашу? Что я вам сделал?!

– Упаси боги, Навара, о чем вы? Теперь ваша слава охотника за нежитью разнесется куда дальше моей! Обратите внимание, насколько благородны мои помыслы, в отличие от ваших!

– Так это месть? – догадался «рыцарь».

– Подлая, низкая и гнусная, – охотно подтвердила я.

– Вы мне за это ответите! – пообещал Навара, выдергивая лопату, из сугроба. – Как вам не стыдно, взрослой женщине, заниматься такими идиотскими розыгрышами? Дали бы хоть нормальную лопату, а не эту жертву сырости и времени!

– Нормальной упыря не откопаешь.

– Это еще почему?

– Он ее отведет.

– Рукой, что ли?

– Нет, силой мысли. Откопаете вместо упыря, скажем, тещу своего работодателя, вот смеху будет! Он с такой радостью ее захоронил, что вряд ли обрадуется вашим археологическим изысканиям.

– Тьфу, и как вам в голову такая ерунда лезет? Вы мемуары не пробовали писать?

– Зачем? Вы великолепно справляетесь с моими мемуарами и без меня.

– Ну можно я хотя бы костер разведу? Земля – как камень!

– В откопке упыря надлежит пользоваться исключительно механическими средствами, – ядовито заверила я.

– Тогда по крайней мере оставьте меня в покое! Вы же вроде куда-то спешили?

– Ради вас, Навара, я готова пересмотреть свои планы.

– Ради вас, госпожа ведьма, я не поленился бы выкопать еще одну могилу, – сквозь зубы заверил меня Навара.

* * *

До темноты Наваре удалось пробить-прокопать верхний мерзлый слой земли, и работа пошла быстрее. Горка черной земли вокруг неширокой ямы стала расти на глазах. Какая-то добросердечная девица приволокла на кладбище горшок с горячими щами, и рыцарь мрачно поужинал, сидя на ограде.

Чем выше полная луна поднималась над кладбищем, тем меньше находилось охотников составить ему компанию. Последними посетителями раскопок были мы со старостой.

– Вот вам, господин хороший, слезы девичьи, самые что ни есть горючие. – Староста протянул Наваре склянку сомнительной чистоты, до середины заполненную мутноватой жидкостью.

– Настоящий самогон, – попытался пошутить Навара, но под грозным взглядом рыжебородого осекся и бережно принял сосуд с драгоценной влагой.

– Можете гордиться собой, Навара, – добавила я, выждав, пока староста удалится на безопасное расстояние. – Из-за вас рыдала вся женская половина деревни, включая столетних бабок. Я своими глазами наблюдала, как они полной грудью вдыхали стратегические запасы шинкованного лука.

– Лучше скажите, долго мне еще тут околачиваться?

– До первых петухов. Нет, до третьих, Так оно вернее будет! – мстительно поправилась я.

Навара смачно ругнулся:

– Утром я натравлю на вас всю деревню!

– Утром меня уже здесь не будет, – ухмыльнулась я.

– Госпожа ведьма, я вас ненавижу, – торжественно заявил Навара, поворачиваясь ко мне спиной и возобновляя раскопки.

– Взаимно, – с достоинством ответствовала я, удаляясь.

* * *

Очень недовольная собой, я долго не могла уснуть.

Где он может быть? Что из себя представляет? Насколько опасен?

В избе было тихо. Хозяева уже улеглись, замолчал наконец младенец в люльке, и качающий его мальчик на цыпочках прокрался к печи и шмыгнул под одеяло. Возможно, я бы и заснула, но очнувшийся Ревер застонал и попросил воды. Я накинула куртку, зажгла свечу и, зачерпнув теплой воды из стоящего на припечке горшка, присела на стул возле кровати больного. Пока он пил, осмотрела свою работу и осталась довольна – опухоль заметно опала, и рыцарь уже немного шевелил пальцами.

– Ревер, расскажите мне про упыря, – попросила я. – Вы его видели?

– Нет.

– А зачем пошли на кладбище? Неужели вы тоже верите в байки о самозакапывающихся мертвецах?

– Я увидел там кровь.

– В смысле жертвы?

– Нет, трупы нашли в разных местах деревни, один даже за околицей, да вы и сами это знаете, если расспросили местных. Я увидел пятно свежей крови сразу за кладбищенской оградой, на нетронутом снегу. Кровь словно капнула с дерева, но на дереве не было ни упыря, ни дупла, в котором он мог бы скрываться днем.

– Это была человеческая кровь?

– Да, у меня есть специальный амулет для таких случаев. Пятно выглядело так, словно упырь перепил и срыгнул часть крови, чтобы облегчить полет.

– Вполне вероятно. А ночью вы не заметили ничего подозрительного?

– Нет, ничего. Как я мог заснуть?1

– А вы помните, как засыпали?

– Нет… впрочем… сон накатил очень быстро, можно сказать, внезапно.

– Спасибо, теперь у меня есть хоть какая зацепка… О леший! Там же Навара!!!

* * *

Наспех одевшись, я с пылающим факелом в руке ворвалась на кладбище.

Меня поразила стоящая там тишина. Я всегда считала себя выше суеверий, но тут мне показалось, что на могильных плитах как-то подозрительно мало снега – а ну как отъедут со скрипом в стороны да как вынырнут из земли костлявые ручечки в обрывках белого савана?!

– Эй, Навара! – заорала я что есть мочи.

У ямы, не слишком выросшей со времени последней инспекции, никого не было. Только торчал из сугроба черенок лопаты. На всякий случай убедившись, что в сугробе никого нет, я растерянно огляделась по сторонам.

– Навара! Где вы? Вот леший…

– Ну здесь я, – неприязненно отозвалась серая тень, выходя из-за дерева. – Неужели вы думали, что я ночь напролет буду заниматься раскопками исключительно ради пламенной любви к труду?

– А я думала, что тунеядство и мороз – вещи несовместимые, – парировала я, подавляя облегченный вздох.

– У меня есть чем погреться. – Навара продемонстрировал мне плоскую фляжку и, свинтив колпачок, отхлебнул пару глотков. – Все ходите, контролируете? А может, сами хотите покопать? Уверяю вас, это интереснейшее занятие.

– Глядя на вас, что-то не верится.

– Чем же в таком случае вызван столь поздний визит?

– Я за вас беспокоилась.

– Надо же… с чего вдруг такая трогательная забота о гнусном сплетнике?

– Кажется, я догадалась, кто такой этот таинственный упырь.

– Боюсь, мне придется вас разочаровать. Это не я. Честное слово.

– Как это ни печально, но я вам верю. – Краем глаза я заметила размытое движение между стволами деревьев. Резко обернулась, прочертив факелом алую дугу.

– Нервишки пошаливают, госпожа ведьма? – сердобольно осведомился Навара.

Не отвечая, я напряженно всматривалась в темноту. Снег фосфоресцировал в лунном свете, на его фоне стволы деревьев казались черными трещинами.

– Вы что-то видите? – В голосе Навары уже не было насмешки, его правая рука привычно легла на рукоять ножа в притороченных к поясу ножнах.

– Нет. – Я перевела взгляд с дальних кустов… и вздрогнула от неожиданности.

Прямо передо мною, в каких-нибудь пяти локтях, на навершии могильного камня сидело, нахохлившись, существо размером с петуха. За камень оно цеплялось задними толстыми короткими совиными лапами; передние лапки, тоненькие, с длинными скрюченными пальцами, свободно болтались вдоль тела, не доставая до опоры. Голова на длинной шее напоминала аистиную – плоский лоб, длинный узкий клюв. Тело существа, за исключением кожистых крыльев, сверху донизу покрывала шипастая чешуя, на спине переходящая в прилизанный гребень.

Поймав мой взгляд, тварь возмущенно приоткрыла клюв, по всей длине усаженный мелкими острыми зубами. Звука я не услышала, но знала, что он есть и что означает. Выбросив руку в защитном жесте, я поняла (не почувствовала), что все равно оседаю в снег – мгновенное забытье смягчилось до сильного головокружения и слабости в ногах.

Внезапно тварь пошатнулась, взмахнула крыльями и, неловко соскользнув с надгробия, метнулась вбок и вверх, пропав из поля зрения.

Сонная пелена перед глазами рассеялась. Обернувшись, я увидела, как Навара опускает руку.

– Чем вы в нее запустили?

– Девичьими слезами. Вместе со склянкой. Полагаю, теперь вы убедились в их чудодейственной силе?

– Да уж!

– Что это было?

– Й'инайти. Мелкая гарпия.

– Мелочь, а неприятно, – заметил Навара. – И что от нее можно ожидать?

Он как раз наклонился за лопатой, когда й'инайти, внезапно вынырнув из темноты, упала ему на загривок. Навара завертелся волчком, пытаясь сбросить тварь, звучно хлопавшую кожистыми крыльями. Клацанье зубастого клюва над самым ухом лишило Навару как душевного, так и физического равновесия – поскользнувшись, он упал и несколько раз перекатился по обледеневшей дорожке. Подмятая хищница издала пронзительный крик, больше напоминавший скрип несмазанной калитки, и разжала когти. Прежде чем Навара успел протянуть руку к валявшейся рядом лопате, й'инайти отскочила в сторону. Подпрыгивая, заковыляла в темноту и, по всей видимости, взлетела – я услышала удаляющееся хлопанье крыльев над головой.

– С-с-скотина! – вырвалось у Навары. – Хорошо, кольчуга под горло…

– Что ж вы ее не схватили?!

– Эту пасть с крыльями? Увольте. Когда вы в следующий раз науськаете меня на упыря, будьте добры избрать в качестве орудия железный сачок.

– Я бы схватила, – проворчала я, в душе признавая его правоту.

– Думаю, у вас еще будет шанс. Сомневаюсь, что мы навсегда лишились приятного общества сей нимфы беспробудного сна, жертвой коего пал несчастный Ревер. Кстати, почему она его не тронула? Да и нас сначала пыталась усыпить, а уж когда не вышло…

Перед моими глазами всплыла гравюра из фолианта «Нежить».

– Потому что й'инайти никогда не убивает вблизи своего гнезда.

* * *

Навара отнесся к моему заявлению весьма скептически:

– Она еще и гнезда умеет вить? Как ворона? Мало того, что вы заставили меня весь день копать упыря, так теперь еще предлагаете всю ночь лазать по деревьям? Или, может, поручите заняться лесоповалом?

– Я вам ничего еще не предлагала. Можете вообще идти домой. Я вас прощаю.

– Нет уж, госпожа ведьма, теперь моя очередь отравлять вам жизнь.

Я вздохнула:

– Лучше бы посоветовали что дельное.

– Для начала потушите свой факел. Ночь лунная, а вы только выдаете наше местонахождение. Да и сами из-за него ничего дальше пяти локтей не видите.

Я послушно окунула факел в сугроб. Обиженно зашипев, он угас. Навара оказался прав, глаза быстро привыкли к лунному свету, достаточно яркому, чтобы разглядеть темные пятна гнезд в кронах деревьев.

– Думаете, одно из них? – задумчиво поинтересовался Навара.

– Скорей всего. Вы умеете стрелять из лука?

– Нет.

– Тоже мне рыцарь!

– Вот именно, рыцарь, а не бродяга-эльф. Кстати, у вас должно быть куда более разрушительное орудие дальнего боя – как их там, пульсары, что ли? Такие светящиеся взрывающиеся шарики, которыми дружески обмениваются боевые маги, прячась за спинами у заранее предназначенной на убой пехоты.

– Вы что, там же вороны спят! Предлагаете заживо изжарить ни в чем не повинных птиц?!

– Тоже мне ведьма!

– Вот что, Навара, валите-ка отсюда. Людьми, как вы точно подметили и не замедлили сообщить всем встречным-поперечным, я дорожу куда меньше птиц.

Навара догадался, что перегнул палку, и пошел на попятный.

– Будет вам, госпожа ведьма, обменялись любезностями – и хватит. Давайте заключим временное перемирие. Я, несмотря на мои явные недостатки, лежачих не бью, особенно когда противник подставляет под удар не спину, а совсем иную анатомическую область. Слегка отшлепать непутевого – это завсегда и с удовольствием, а бить – увольте, несолидно.

– Ничего я вам не подставляю!

– Так подставите.

– Что?

– А как иначе я смогу подсадить вас на дерево?

– Меня?!

– У вас есть другие варианты?

Я немного остыла. Лазать по деревьям я умела, а большая часть гнезд располагалась на тонких веточках, чересчур хрупких для поддержания упитанного мужчины в не менее увесистой кольчуге.

– Нет. Но двадцать берез я не осилю.

– И не надо. Вон оно. – Навара показал на березы-двойняшки, росшие из одного корня. На одной из них, той, что перевешивалась через кладбищенскую ограду, было три гнезда, на второй – не меньше десятка.

– С чего вы взяли?

– Это все вороны. Еще днем я обратил внимание, что они старательно избегают наклонной березы, прямо-таки шарахаются от нее – подлетят поближе и отворачивают.

– Так вы ворон считали, вместо того чтобы копать? – Я не удержалась, подпустила-таки шпильку.

– Если бы ваш неиссякаемый сарказм был равен вашему профессионализму, то нам не пришлось бы коротать ночь в компании враг врага. Может, все-таки используете пульсар?

– Я полезу, – решила я. – Так оно вернее будет. Подставляйте спину!

– Левитировать, как я догадываюсь, вы тоже не умеете?

– Ночью?! Я похожа на некроманта?

– А на что вы вообще способны?

– Писать мемуары, – ядовито сказала я и полезла Наваре на спину.

– Поаккуратнее… что вы там отплясываете, как горная коза?

– У вас кольчуга скользкая.

– Так перебирайтесь на плечи, я выпрямлюсь! Ох…

– Что?

– Радикулит прихватил.

– Так вам и надо!

– Ну и вредина же ты! Становись ко мне на ладони.

– А ты оставь в покое мою… бедра.

Наклон березы играл мне на руку, а добравшись до сучьев, я и вовсе осмелела.

Первое гнездо оказалось пустым, лишь на дне белел обломок скорлупы. Два других находились у самой верхушки, почти рядом. Я посмотрела вниз. Хорошо, что было темно – не так ощущалась высота.

Собравшись с духом, я продолжила нелегкий путь к вершине. Ветер, о наличии которого я даже не подозревала, сосредоточенно и непрерывно выписывал березовой макушкой правильную букву «О». И как вороньи яйца выдерживают эту болтанку?

Гнезда находились уже на расстоянии вытянутой руки, когда й'инайти вспомнила о своем материнском долге и разъяренной фурией вырвалась из клубка омелы на сестринском березовом стволе. Хлопанье крыльев и треск ломающихся веточек вовремя предупредили меня о нападении. Я успела прижаться к стволу, и гарпия на бреющем полете пронеслась над моей спиной, чиркнув когтями по куртке. Эффектно развернувшись на фоне луны, она пошла на второй круг. На сей раз я прибегла к безотказному средству – завизжала ей в пасть, стараясь взять как можно более высокую ноту. Й'инайти отшвырнуло в сторону, Навара зажал уши, в деревне зашлись лаем собаки.

Отыгранные мною секунды решили исход поединка. Оседлав ближайший сук, я высвободила одну руку и третью атаку гарпии встретила во всеоружии.

Й'инайти пылающим клубком кувыркнулась в воздухе и, упав на землю, еще долго казалась яркой точкой с высоты моего шаткого насеста. Я зачарованно следила за огоньком, пока он не погас.

Поравнявшись с гнездами, я убедилась, что Навара был прав. В левом лежал вороний скелет, в правом – три темных шара правильной формы, каждое размером с мой кулак. Когда я протянула к ним руку, самое крупное «яйцо» треснуло и из него, как улитка из раковины, поползла бесформенная амебоподобная масса. Не дожидаясь появления ее братиков и сестричек, я столкнула гнездо вниз. Уже в полете оно вспыхнуло и рассыпалось искрами, настигнутое боевым пульсаром.

– Точно в яблочко! – донесся до меня одобрительный возглас Навары. – Вы не так уж безнадежны, госпожа ведьма!

– Ха, вы меня еще не зна…

Попытка нашарить ногой нижнюю ветку обернулась провалом, на руках я удержаться не смогла и камнем полетела вниз.

* * *

Мне показалось, что прошли века свободного полета, прежде чем я довольно сильно ударилась спиной обо что-то жесткое и сообразила – можно открыть глаза.

Навара продолжал сжимать меня в руках, даже лежа на спине в сугробе.

– Хорошо ловите, господин рыцарь.

– Хорошо падаете, госпожа ведьма. Может, вы все-таки встанете со своего покорного слуги?

– Спасибо.

– Я не ослышался? Вы меня поблагодарили?! Или это очередное проявление вашего своеобразного чувства юмора?

Я неловко поднялась, массируя ушибленный локоть:

– Навара, вас даже благодарить противно. Вы способны задушить самый благородный порыв.

– И это говорит ведьма, чья прихоть выставила меня идиотом перед целой деревней?

– Еще не выставила.

– Неужели?! – скептически хмыкнул Навара.

– Да, у нас еще есть время сочинить леденящую душу историю об откопанном упыре, девичьих слезах, отважном рыцаре и могучей ведьме. А затем с чистой совестью поделить обещанные двадцать кладней.

– Если вы думаете снискать этой жалкой суммой мое прощение, то вы глубоко заблуждаетесь, госпожа ведьма, – с величественным презрением заявил Навара.

Но деньги взял.

* * *

Как ни странно, никаких репрессий со стороны Навары не последовало. Впоследствии мы не раз встречались в селениях и на трактах, всегда случайно, обменивались вежливыми кивками, перебрасывались парой ничего не значащих слов и расходились в разные стороны, не упоминая друг о друге ни хорошо, ни плохо.

В конце концов, некоторые люди тратят всю жизнь на то, чтобы найти достойного противника.

Факт взаимного существования приносил нам обоим несказанное удовлетворение.

Рой

Скучная пора – осень. Красивая, сытная, но – скучная. Работы почти никакой: ссыпанному в амбары урожаю не страшны дожди и засухи, летние хвори миновали, а зимние еще не подоспели, нечисть, если где и водилась, за лето отъелась и поутихла. Зимой, конечно, она снова оголодает и вернется, но, увы, осторожные крестьяне предпочитают не будить лихо, пока оно тихо.

Не сказать чтобы мне тоже особенно хотелось коротать ночи в каком-нибудь сомнительном овраге, в придачу к гонорару зарабатывая насморк под мелким, но неотвязным осенним дождем. Удивительное дело: теплая и сухая погода может стоять неделями, пока в один прекрасный день мне не подвернется работа на свежем воздухе, а там уж все к моим услугам: дождь, град, внезапный заморозок или ураганный ветер, отклоняющий заклинания.

Денек выдался погожий, с утра небо не омрачало ни единой тучки. Лошадка неторопливо трусила по едва приметной полевой тропке, я, расстегнув кожаную куртку, обмахивалась берестяным свитком-объявлением, сорванным с придорожного дерева, и очень надеялась, что место «свадебного колдуна» еще не занято. Беспокоилась я, скорее всего, напрасно – вряд ли кому-нибудь еще из дипломированных магов взбредет в голову шляться по глухим деревням в поисках работы, а местные знахари-самоучки мне не конкуренты.

Смолкины копыта гулко застучали по дощатому мостику, перекинутому через узкую, наполовину заросшую тростником речушку. Н-да, обидно будет упустить такую работенку: с утра до вечера сиди себе за свадебным столом, ешь и пей вволю, усиленно делая вид, будто оберегаешь молодых от порчи. А в конце застолья не помешает проникновенно так, устало намекнуть свежеиспеченному тестю или свекру (смотря кто платит), что только благодаря твоим титаническим усилиям молодые не скончались в первую же брачную ночь от безуспешных происков нечистых сил.

С горбинки мостика уже просматривалось село – десятка три ухоженных домиков, крытых свежей соломкой. Издалека бросались в глаза спелые тыквы в бороздках перепаханных полей. А еще дальше, за домами, полями и холмами, у самого леса ярким солнечным пятном подменяла луговую траву спелая пшеница.

Я даже остановилась и приподнялась на стременах. Нет, не померещилось. Небольшое, круглое поле, играющее золотыми бликами. И ни одной полегшей плешинки, несмотря на довольно капризное, ветреное и дождливое лето. Интересно, кому это взбрело в голову расчищать и засевать поле так далеко от жилья? Дураку ясно, что большая часть урожая достанется зайцам, кабанам и птицам. К тому же все рачительные хозяева давным-давно сжали колосья, обмолотили зерно и сметали пустую солому в стога.

– Что скажешь, подруга?

Смолка, заядлая потравщица беспризорных злаков, одобрительно всхрапнула и тут же боязливо прижала уши. Слух у моей лошадки тоньше упыриного, не слышит она только моих гневных окриков и понуканий, зато способна за десятки верст отличить волчий вой от собачьего и вывезти меня к селению, одному-единственному на бездорожную, лесистую округу. Но внезапную тишину мы распробовали одновременно. Кормившиеся на реке утки забились в тростник, примолкли кузнечики, оставив нас наедине с недобрым шелестом травы.

Я обеспокоенно покрутила головой. Долго теряться в догадках не пришлось – со стороны деревни на нас надвигалась маленькая, но очень несимпатичная тучка, сопровождаемая ровным зловещим гулом.

– Не ерунди, Смолка, – преувеличенно бодро сказала я, на всякий случай застегивая куртку и пряча руки в карманы. – Это всего лишь рой. Он нас не тронет.

Ничуть не убежденная, лошадка пригнула голову, недоверчиво косясь на небо. Рой шел высоко, от основного клуба тянулся мутный заостренный хвост. Гул постепенно нарастал, пульсируя в висках. Очень неприятный, угнетающий звук, даже если знаешь, что роящимся пчелам нет никакого дела до замершей внизу жизни, им лишь бы благополучно довести матку до загодя присмотренного улья или дупла.

И все-таки что-то мне в них не понравилось. От деревни рой летел быстро, а над нами завис, словно присматриваясь. Или прицеливаясь. Кобыла нервно заплясала на месте, выбивая дробь на досках. С трудом удерживаясь в седле, я попыталась отпугнуть надоедливых тварей дымом, но они не соблаговолили выслушать заклинание до конца, восприняв его как сигнал к атаке. Левую щеку обожгло болью, и в тот же миг Смолка, не раздумывая, боком скакнула через поручень моста.

Несмотря на неказистые берега, речушка оказалась довольно глубокой, а вода, накрывшая меня с головой, – холодной и затхлой. К счастью, мне хватило самообладания не выпутывать ног из стремян, а, напротив, прижаться к лошади, обхватив ее руками за шею. Смолка плавала, как рыба, то есть проворно и глубоко под водой, подолгу обходясь без воздуха. Я зажмурила глаза, стараясь не думать о вдохе и всем телом ощущая встречное сопротивление воды, запускающей щупальца за ворот куртки.

Мы вынырнули ниже по течению, в самой гуще тростника. Он предательски затрещал, раздвигаясь, но, к счастью, пчелам и в голову не пришло искать нас в ста локтях от моста. Мутная вода скрыла наше позорное бегство, и они были уверены, что рано или поздно мы объявимся на прежнем месте и веселье продолжится.

В ужаленной щеке ворочались раскаленные клещи. Меня и прежде кусали пчелы, но я то ли забыла, как это больно, то ли проклятая тварь впрыснула мне тройную дозу яда чем-то вроде зазубренного штопора. Со временем боль не утихала, отдаваясь в шею и висок. Заговаривать ее по горячим следам я не решилась, подозревая, что пчел разозлила именно магия. Впрочем, ее чуют многие животные, но чаще без оглядки бросаются наутек, не желая связываться с магами.

Тут я заметила нечто совсем уж странное: рой больше не клубился вокруг матки, он растянулся вниз и вширь частой сетью, преисполненный решимости не выпускать нас из воды. Несколько десятков пчел дымной струйкой скользнули под мост, долго там копошились, лавируя между тростинками у самой воды, потом вылетели с другой стороны и расселись на поручнях.

Смолка, не удержавшись, фыркнула, прочищая ноздри. Сеть всколыхнулась и распалась на клочья, но звук потревожил не только пчел – из камышей рядом с нами вырвалась жирная утка и с душераздирающим кряканьем побежала по воде, что есть мочи работая крыльями.

Пчелы не обратили на нее ни малейшего внимания. Снова сбившись в клуб и для верности описав круг почета над мостом, они с явным сожалением поверили в нашу бесславную кончину и полетели… обратно, в сторону села. Как дворовые псы, выскочившие навстречу чужаку, разорвавшие его в клочья и с чувством выполненного долга вернувшиеся в будку.

Вот только что за хозяин их науськал?

* * *

В село я въехала мокрая до нитки, замерзшая и злая. Левой половины лица я не чувствовала, зато видела – опухшая щека выдвинулась дальше носа, глаз заплыл, даже с языком творилось что-то неладное, он с трудом поворачивался во рту, коверкая слова. Выжатая куртка смахивала на пожеванную, с носов сапог размеренно капало.

«Медовки», – гласила шильда при въезде. Надписи «Осторожно, злые пчелы!» я рядом не заметила. На ближайшем к околице заборе сидел патлатый мальчишка лет десяти и, забыв о недоструганной палочке, пялился на меня с открытым ртом.

– Фде шуш у ваш швадьба? – угрюмо поинтересовалась я, придерживая щеку.

Мальчишка, не отвечая, кубарем скатился с забора и что есть духу припустил по улице, шмыгнув в одну из дальних калиток. Я терпеливо ждала, любуясь яблонями в соседнем саду. Урожай впечатлял, подпертые рогатинами ветви едва выдерживали вес зреющих плодов.

В противоположном конце улицы начал скапливаться народ. Бабы любопытно тянули шеи из-за заборов, мужики глухо перешептывались, очень неласково поглядывая в мою сторону. Некоторые держали в руках вилы.

Я чуть сжала колени, и Смолка понятливо пошла вперед. Шепот стих, селяне боязливо сбились в кучу, поудобнее перехватывая сельхозорудия.

– Жаштвуйте, увашаемые! – громко сказала я. – В шем шело? Швадьба отменяетша?

– Ась? – растерянно уточнил крепко сбитый, чернобородый мужик лет сорока.

– Во, я же говорил! – сбивчиво затараторил давешний мальчишка, дергая его за рукав. – Вылитая ведьма, и бормочет не по-людски – порчу, поди, наводит!

– Ну, вещма, – нетерпеливо согласилась я, – и што ш того? Вшя моя порша вашим пшелам в подметки не годишша!

Кое-кто, разобрав, захихикал. Обстановка разрядилась, мужик отвесил мальчишке затрещину:

– Всполошил людей зазря, дурень эдакий! Вы уж не серчайте, госпожа ведьма, но видок у вас – краше в гроб кладут, немудрено перетрухнуть.

– Шама жнаю, – проворчала я, спешиваясь, – ваше?

Мужик недоверчиво поглядел на пергамент, потом на меня.

– Вы… это… эээ… серьезно?

– Ш утра – да, шейшаш – вжад ли, – честно призналась я, отлично понимая, что моя теперешняя внешность располагает скорее к поминкам, нежели к свадьбам. Подворачивалась мне и такая работенка – когда родственники не были уверены в благонадежности покойника. – Хоша бы переношевать пуштите – и ладно. Я жаплашу.

Но мужик не торопился с отказом. Добродушно ухмыляясь в густые усы, он скомкал пергамент и протянул мне широкую мозолистую ладонь:

– Ежели не передумали и беретесь – добро. Меня Олупом зовут, я в Медовках навроде старосты. Завтра дочку свою старшую, Паратю, замуж отдаю, без колдуна ну никак. Знатное гульбище намечается, всех сельчан пригласил и столько же из окрестных селений съедется, так что работы невпроворот. Переночуете у соседа моего, я договорюсь, в порядок себя приведете, а завтра с самого утречка к выкупу подходите. Потом венчальный обряд, само собой, дайн приедет, вы ему не шибко глаза мозольте, лады? Ну и за столом, стал-быть. Хотя бы до вечера в трезвости продержитесь, а там уж самой распоследней нечисти не до сглаза будет. Заплачу три кладня, серебром или золотом, как захотите. Еды со стола впрок наберете – все равно не съедим, придется свиньям выкидывать… Ну так как? Согласны?

– По жукам, – кособоко улыбнулась я, присоединяясь к рукопожатию.

* * *

Переодевшись и высушив голову, я занялась щекой. Время было упущено, мне удалось кое-как унять боль, но опухоль спадать не торопилась. Хорошо хоть язык перестал заплетаться. Никакого смертельного яда в месте укуса я не обнаружила, зато, к немалому удивлению, вытащила из щеки глубоко засевшую пшеничную ость. Обычно такие тонкие и длинные занозы загибаются под кожей и дальше не идут, эта же пробила щеку насквозь. Видимо, я обзавелась ею в тростнике, где оседает половина плывущего по реке сора, в том числе летящая с веялки мякина.

Сосед Олупа, он же брат, хмурый неулыбчивый бобыль, молча выставил на стол горшок со щами, кивнул мне на лавку у печи, а сам полез на полати. Время и впрямь было позднее, начинало смеркаться, но я все-таки решила прогуляться по селу и разведать обстановку. Компанию мне составил Олуп, изгнанный из собственной избы на время девичника, – мужик уныло слонялся взад-вперед по единственной улочке, запахнувшись в кожух.

– A, госпожа ведьма! – обрадовался он. – Как ваше здоровьичко?

Я неопределенно пожала плечами. Лицо говорило само за себя.

– Скажите, в вашем селе кто-нибудь держит пчел?

– Да почитай все – у меня одного полторы дюжины колод в саду стоит, – простодушно похвалился Олуп, – луга-то эвон какие широкие, разнотравные, с весны до осени цветут, без меда ни разу еще не оставались; бывало, зимой после неурожая им одним и кормились. А сады-то как с пасеками родят, каждый цветок завязь дает!

– И не боитесь?

– Чего? – не понял Олуп.

– Яблочки вокруг ульев собирать?

– Эк вы, госпожа ведьма, с одного укуса перетрухнули, – развеселился Олуп. – Меня вон каждый год по две дюжины жалит, а то и три-четыре, особенно если придавишь невзначай или в улей без дымаря сунешься. Привык, так даже и не болит, только чешется наутро. Пчела ведь тоже не дура, зазря нипочем не тяпнет – хоть ты у самого летка стой, только палец туда не суй.

Мне совершенно не хотелось ни совать, ни стоять, но выхода не было.

– Вы не будете возражать, если завтра под вечер я осмотрю вашу пасеку? Надеюсь, после захода солнца эти твари угомонятся?

– Вы, госпожа ведьма, ночью пчелок не бойтесь, – добродушно посмеиваясь, заверил меня Олуп, – они в темноте ни зги не видят, куда уж там летать да кусаться. Смотрите на здоровье, небось не убудет. А что вы искать-то будете, может, я подскажу?

– Найду – узнаю, – честно ответила я.

Мы еще немного побродили по селу, обсуждая подробности завтрашней свадьбы. Собаки поочередно, с неиссякаемым энтузиазмом заливались лаем из-за заборов, так что захода с третьего я почувствовала себя ложкой, которой ради забавы водят по рядку из горшков. Потом на улице окончательно стемнело, и я, поравнявшись с калиткой, распрощалась со словоохотливым мужиком.

– Да, у нас тут… того… тать завелся, – напоследок предупредил Олуп, – третий день шкодит, стервец, тащит, что под руку подвернется. Гостей-то много посъезжалось, поди угадай, который по дегтю с перьями истосковался. Так что вы кошель потуже затягивайте да покрепче к поясу привязывайте… не ровен час…

Я кивнула скорее из вежливости. Татя, покусившегося на мой тощий кошель, мне было искренне жаль.

* * *

С утра пораньше я уже стояла у разделявшего избы забора, опершись на него локтями. Как Олуп и предсказывал, на свадьбу явились не только все приглашенные гости, но и их родственники, а также родственники родственников с друзьями. Нанятые музыканты вовсю наяривали на трех дудках, двух бубнах, расстроенных гуслях и гнусавой волынке. Выходило нечто равно схожее с плясовой, застольной и поминальной.

Выкуп, как и положено, прошел весело и шумно, мать молодой радостно всплакнула, Олуп одобрительно подкрутил усы. Парочка подобралась живописная. И без того излишне упитанная, в пышном свадебном платье невеста напоминала подушку с накрахмаленными оборками, из-за которых робко выглядывал щупленький кучерявый женишок. Впрочем, друг на друга они смотрели с одинаковым восторженным умилением, а это главное.

Своего храма в Медовках не было, народ старательно верил по домам, отвешивая поклоны засиженным мухами иконам, но ради свадьбы родители молодых пригласили священника из дальнего села, дайна Дуппа – немолодого, бойкого толстячка с залысинами. Дайн искренне радовался предстоящему мероприятию, облизываясь на запечатанные кувшины с медовухой. Поздороваться со мной за руку он не осмелился, но, представленный, вежливо кивнул в ответ, отлично понимая, что открытое выступление против ведьмы, скорее всего, закончится срывом свадьбы и нам обоим не заплатят.