Текст книги "Шпион в костюме Евы"

Девушка попросила остановить машину, расплатилась и вылезла, таща за собой тяжелый чемодан.

– До нас дошли сведения, что Ли Минь о чем-то говорил с профессором Селедкиным с глазу на глаз, – доложил Рязанцеву капитан Сергеев. – К сожалению, наш агент никоим образом не мог узнать содержание разговора, дело проходило за закрытыми дверями.

Полковник поднял на него внимательный взгляд.

– Кроме того, – продолжал Сергеев, – после разговора с Иваном Ивановичем Селедкиным Ли Минь выглядел очень задумчивым.

Рязанцев закурил.

– Содержание этого разговора может быть важным, – сказал он наконец.

– Можно попытаться поговорить с Селедкиным, – сказал Сергеев, – я надеюсь, что у него нет причин скрывать от кого-либо содержание беседы.

– Конечно нет! – грустно усмехнулся полковник. Если, конечно, не принимать во внимание ситуацию, что Чен Ли Минь таки посланник международного терроризма, а профессор согласился на предложенные им условия. В таком случае у Ивана Ивановича есть причина для того, чтобы скрыть содержание беседы.

Сергеев кивнул.

– То есть вы, Владимир Евгеньевич, хотите сказать, что Ли Минь предложил Ивану Ивановичу Селедкину деньги за некоторые сведения, составляющие государственную тайну, и ученый согласился?

– Мы этого не знаем. Просто нам стало известно о факте разговора профессора с Ли Минем. Этот разговор происходил с глазу на глаз. Агент говорит, что Ли Минь стоял в напряженной позе. После разговора он был погружен в свои мысли. Вот, это все. Мы не знаем, что ответил Ли Миню профессор и о чем вообще шла речь, мы можем только предполагать. Впрочем, если учесть, что он стал аспирантом именно кафедры ядерной физики…

– Как его вообще взяли на эту кафедру? Разве туда берут иностранцев? В университете же есть первый отдел!

Рязанцев рассмеялся.

– Ну что вы, капитан, – сказал он, – его взяли писать диссертацию по совершенно открытой теме. Вы не думайте, что на кафедре ядерной физики день и ночь мастерят атомные бомбы. Основная тематика к бомбам не имеет ни малейшего отношения. К тому же Ли Минь при поступлении предоставил университетский диплом по специальности «безопасность атомных станций». То есть считается, что необходимый объем сведений о ядерных бомбах ему в высшем учебном заведении, которое он окончил, уже сообщили.

– А что – спросил капитан, – нельзя вывести его на чистую воду, просто задав пару вопросов по специальности? Он сразу поплывет, и станет ясно, что в атомной физике он ни бельмеса. А это будет свидетельствовать о том, что он – не тот, за кого себя выдает, и его пребывание на кафедре может быть связано с поиском информации о…

Рязанцев глубоко вздохнул и закурил еще одну сигарету.

– Не пойдет, – сказал он, – Чен Ли Минь только-только поступил в аспирантуру и может делать вид, что он просто недостаточно хорошо знает язык, чтобы отвечать на вопросы. К тому же, даже если он и не ответит, это ничего не доказывает. К слову, наш агент сообщил, что профессор Селедкин считает своего корейского, как он верит, аспиранта чрезвычайно талантливым. Проблема только в том, что «чрезвычайно талантливыми» Иван Иванович называет почти всех.

– Кроме себя, – уточнил Григорий.

– Да, как истинный ученый, он очень скромен. По отзывам коллег, Селедкин – человек не от мира сего, он очень порядочен, принципиален, но при этом открыт и доверчив, как ребенок. Вот вы говорите «спросите его», а я даже и не знаю, как к нему подступиться с таким вопросом. Агент уже пытался, но без малейшего успеха.

Капитан Сергеев и полковник Рязанцев некоторое время помолчали, обдумывая сложившуюся ситуацию.

– В общем, нам надо, чтобы Ли Минь себя выдал, – подытожил Владимир Евгеньевич, – стопроцентно, без возможности различной интерпретации событий и без шансов выкрутиться. Как это организовать, я пока не знаю.

К сожалению, Григорий Сергеев тоже этого не знал.

Модный режиссер Селедкин, сын заведующего кафедрой ядерной физики и бывший муж Люды Чайниковой, читал сценарий фильма ужасов, который ему принес ненасытный шантажист, и все глубже погружался в депрессию.

– Подумать только, дело происходит на птицефабрике, – сказал он вслух, перелистывая страницу за страницей, – в главных героях – колхозный бухгалтер и пожарный! Бухгалтер, впрочем, женского пола, и это уже хорошо. Впрочем, что я говорю! Это как раз плохо! – вскричал режиссер, сообразив, что на роль прекрасного счетовода начинающий сценарист явно прочит свою маму, уже однажды сыгравшую роль юной дочери владельца ранчо в фильме «Колорадская принцесса».

Тут Селедкин вжал голову в плечи, потому что ему стало невыносимо стыдно. Он вспомнил недоуменные взгляды, которые бросали на него коллеги по режиссерскому цеху во время премьеры, как они спрашивали, сколько лет главной героине и почему герой-любовник в исполнении светловолосого юноши, недавно отслужившего в армии, на тридцать лет моложе свой пассии и на столько же килограммов легче.

– Леня, – проникновенно сказал тогда Селедкину критик Булкин, – я все понимаю. Истинная любовь не смотрит на возраст, вес и внешний вид, ей все равно.

При этих словах Селедкин покрылся красными пятнами. Мысль о том, что он взял в главные героини свою любовницу, как все считают, была невыносимой.

– Леня, – продолжал тем временем говорить Булкин, – мой тебе совет: напиши в титрах, что это опера. Тогда тебе твою принцессу простят – в опере много крупногабаритных бабушек в возрасте. Затем переозвучь ленту, чтобы герои пели, а не говорили. И напоследок вырежи все крупные планы и эротические сцены. Оставь только те куски, где дочь владельца ранчо представлена с большого расстояния, со спины или в темноте. Пойми, Леня, – добавил Булкин, наклоняясь к уху Селедкина, – критиков ты слушать не обязан, но продюсеры! Когда продюсеры увидят, на что ты потратил деньги, они могут тебя не понять.

Но, услышав об этом плане, шантажист раскапризничался и не разрешил режиссеру Селедкину пойти по пути, предложенному добрым критиком, и теперь у Леонида Ивановича были проблемы не только с ним, шантажистом, но и большие долги. На фоне этих остроактуальных задач сын профессора Селедкина совершенно забыл о существовании у него законной супруги. Потом он все же вспомнил, что у него есть жена, но семейные обязанности и выполнение супружеского долга в сложившейся ситуации оказались для режиссера непосильной нагрузкой. Он развелся, заплатив сто у. е., подарил бывшей супруге реквизитный «УАЗ» и снова ринулся в водоворот проблем. Сестра шантажиста Рита изо всех сил готовилась к свадьбе.

«В тишине птицефабрики слышится леденящий стук. Это клюется индюк-мутант, – продолжил Селедкин чтение сценария фильма ужасов. – Бухгалтерша и пожарный спрятались в кладовке. Потом слышат – по бетонному полу цокают когти индюка-мутанта, который из-за мутации очень поумнел и стал хищным. Бухгалтерша и пожарный в ужасе прижались друг к другу. Камера крупным планом показывает их испуганные лица. И тут индюк наносит удар клювом в дверь. Острый, как бритва, клюв прорезает металл, словно масло…»

Режиссер Селедкин аккуратно отложил стопку бумаги.

– Фу, графоман, – сказал он. – Какой жуткий бред он написал!

Впрочем, Леонид Иванович четко понимал, что от экранизации ему никак не отвертеться. Он встал и принялся ходить по комнате.

– Ну, – наконец сказал Селедкин, – у меня всего два выхода. Либо я где-то найду сто тысяч, либо убью шантажиста. Иначе мне придется снимать кино про бешеных индюков, а это будет концом карьеры. Разве что он согласится на то, чтобы его мама сыграла роль самого сумасшедшего индюка, но на это надеяться бессмысленно.

Он снова рухнул в кресло и застонал, картинно заламывая руки.

Чен сидел в столовой уже третий час. Идти ему было некуда, что делать дальше – непонятно. Оставалось ждать. Ли Минь надеялся, что профессор Иван Иванович Селедкин правильно понял его намеки. В любом другом случае это был провал. Чен нервно барабанил пальцами по столу, накрытому грязной скатертью и засыпанному крошками. Он так нервничал, что даже не смотрел на Еву, которая сегодня была особенно ослепительной.

– Если же профессор намеков не понял, то у меня два варианта – прошептал Ли Минь, метким ударом кунг-фу умертвив неосмотрительно заползшего на стол таракана. – Либо я убиваю профессора и, переждав тревожное время, пытаюсь наладить контакты с кем-то другим, либо уезжаю из России ни с чем.

Тут Чен заметил, что с противоположного края стола на него пристально смотрят пятикурсники Олег и Николай, и понял, что произнес последнюю фразу вслух.

К счастью, он сказал ее по-английски.

Диана Грицак стояла на морозе и мечтала.

«Эх, а если бы и правда на моем пути встретился миллионер с двумя сотнями зеленых лошадей и сельскохозяйственной фамилией Козлов или Баранов! – думала она, покрепче заматывая на голове пуховой платок. – Вот было бы счастье. А если он при этом окажется пригожий да румяный, то это вообще будет чудо из чудес».

Диана зажмурилась и улыбнулась.

– Но где я его встречу-то, – погрустнела она, открыв глаза и посмотрев на гору чашек, тарелок, соусников, молочников, блюд и супниц. – Разве что он ко мне придет тарелки покупать? Впрочем, миллионеры, наверное, покупают исключительно фарфор.

Грицак взяла в руку чашку с аляповатым маком на боку, подняла ее вверх и посмотрела на солнце. Чашка была абсолютно непрозрачная.

«А фарфор прозрачный, – подумала она, – такой тонкий-претонкий, как бумага, и прямо-таки светится».

Диана поставила чашку на место и потерла полные щеки.

– А Людке-то что нагадали? – засмеялась она. – Убийство рыбы круглым объектом! Ха-ха-ха!

Тут к Грицак подошел покупатель, и девушка перестала думать о пророчествах лжецыганки Ирины.

– Столовая закрывается, – пропел кто-то у него над ухом, и Чен резко повернул голову.

Совсем близко к его столику стояла Ева с полным подносом грязной посуды в руках.

– А… Да, конечно. Сорри! – пробормотал Ли Минь, вставая.

Буфетчица смотрела на него во все глаза. Он залился краской. Сердце застучало быстро-быстро.

– Ты сейчас идешь домой? – спросил он девушку.

– Да, – кокетливо улыбнулась та после некоторой паузы.

– Я тебя провожу, – сказал Ли Минь.

В его глазах бушевала страсть.

– Не надо. У меня строгая мама, – покачала головой Ева.

– Я до подъезда, – сказал Чен. – Или ты стесняешься ходить по улицам с азиатом?

– Нет, что ты, – искренне удивилась буфетчица, – я не стесняюсь тебя. Мне неважно, какой у человека цвет кожи. Я категорически против расизма и ксенофобии, и принимаю во внимание только личность человека, а не его национальность, религиозные убеждения или политические взгляды!

Ева глубоко вздохнула, и ее грудь всколыхнулась. Ли Минь мелко задрожал от страсти.

Женщина постбальзаковского возраста, одетая в длинную шубу, голосовала, стоя по колено в снегу неподалеку от бывшего дома Люды, где она жила с режиссером Селедкиным. Людмила подрулила, остановившись перед потенциальной пассажиркой, и распахнула дверцу.

– Мне в Большой театр, – сказала дама, манерно растягивая слова. – Но на такой машине я не поеду. Я вообще антикоммунистка, меня ваши звезды по бокам раздражают. И пулевые отверстия тоже, от них веет дешевыми понтами. А громыхание – оно вообще какое-то позорное. Вдруг у меня от таких звуков уши заболят?

– Ну и не надо, – пожала плечами Людочка, – у меня, например, уши не болят, хотя я уже полдня за рулем этого автомобиля.

– Это не автомобиль. Это ведро с гайками, – скривилась дама. – Сколько вы, милочка, берете за проезд?

Чайникова назвала сумму.

– Так дорого? – возмутилась дама. – Это оскорбительно! Соплюха! Да вы знаете, кто я? Я – теща и любимая актриса самого режиссера Селедкина! Недавно я сыграла главную роль в фильме «Колорадская красавица». К тому же Леня в ближайшее время собирается жениться на моей дочери Риточке, умнице и красавице…

Люда смотрела на дорогу остекленевшими глазами.

– Так что, – триумфально подытожила дама, косясь на Чайникову, изо всех сил вцепившуюся в руль, – я предлагаю вам половину суммы. Можете гордиться, что подвозили представительницу известной творческой династии.

Реквизитный «уазик» притормозил неподалеку от театра. Дама вытащила из крошечной вечерней сумочки мятую бумажку и дала деньги Люде. Чайникова механически взяла деньги, а потом отъехала подальше, заглушила двигатель и горько зарыдала.

– Все, больше я мимо дома бывшего мужа ездить не буду, – плакала она, – а то мало ли что в следующий раз узнаю! Хотя куда уж дальше! Он женится!

Несмотря ни на что, Люда продолжала любить своего мужа.

Вечерело. За окном валил снег. Полковник Рязанцев ходил туда-сюда по кабинету. Он был один. Полчаса назад Владимир Евгеньевич получил от генерала Томпсона сведения, что эмиссар известного международного террориста попался при попытке купить радиоактивные материалы. Когда его взяли, эмиссар покончил с собой, так что никаких сведений от террориста получить не удалось. Томпсон волновался.

– Неизвестно, скольких мы не перехватили, – говорил он. – А если у них еще и будут точные чертежи!

– Мы пока не уверены, что Чен Ли Минь – именно тот человек, которого вы ищете, – ответил генералу Владимир Евгеньевич. – С него не спускают глаз, но прямых доказательств пока нет. Во всяком случае, никаких контактов с людьми, которые хотя бы отдаленно могли походить на террористов, он не осуществляет.

– Его мобильный телефон прослушивается?

– Частично. Мы отслеживаем содержание эсэмэсок, отправляемых и получаемых предполагаемым террористом, а также ведем списки номеров, на которые он звонит. И тех, с которых звонят ему.

– И много таких номеров? – заинтересовался Эдвард. – А тексты эсэмэсок получить можно?

– Если честно, – ответил Евгений Владимирович своему британскому партнеру, – с момента пересечения границы России Чен Ли Минь никуда не звонил, ему тоже никто не звонил, и никаких сообщений он не отсылал и не получал. Но мобильный телефон у него есть, номер нам известен, и если предполагаемый террорист им воспользуется, мы тут же засечем направление звонка.

– Ит из гуд, – мрачно сказал Томпсон. – Спасибо, Владимир.

Англичанин положил трубку, а Рязанцев принялся ходить по кабинету. Он думал.

В городе резко похолодало. За несколько часов температура упала до минус двадцати, и началась метель. Чен сидел в столовой и ждал Еву, которая собирала со столов грязную посуду. За окном было темно, ветер бил в окна и бросал снежную крупу. В почти пустом помещении было холодно и тревожно.

«Вызвать такси, что ли? – подумал Чен про себя. – Не пойдем же мы с Евой пешком по такой погоде?»

Он вспомнил об уютном домике, который купил себе в Северной Италии на деньги, полученные после успешного выполнения предыдущего – зубодробильного и на первый взгляд невыполнимого – задания шефа. В гараже этого домика в ряд стояли «Ламборджини», «Феррари» и два «Порша». На безбрежных лугах паслись чудесные пасторальные овечки. В воздухе витал аромат флердоранжа, в небе проплывали белоснежные облака, а вода в бассейне, отделанном мозаикой, была голубой и прохладной. Он, Чен, продержался в этом раю полтора месяца. Слегка отдохнув и залечив раны, он заскучал. Его уже не радовали ни овечки, ни облачка, ни «Феррари», ни бассейн с водопадом и имитатором океанских волн. Ли Миню хотелось опасности, адреналина и новых впечатлений. Он не был создан для мирной жизни. Через семь недель после начала спокойного добропорядочного существования он предстал перед шефом и тут же получил новое задание. На этот раз Чену пришлось отправиться в Россию.

«А может, – подумал Чен, глядя на длинные ноги Евы, одетые в некрасивые стоптанные ботинки, – все дело в том, что я жил в доме один? Мне даже поговорить не с кем было. Я ходил и ходил по всем своим двадцати комнатам и не знал, чем заняться. А вот если бы рядом была женщина, которая мне действительно нравится, может, я бы и расхотел мотаться по миру».

Его закаленное в боях сердце заныло.

– Ладно, – решил он, – это будет мое последнее задание. Я получу то, что требует шеф, и уговорю Еву съездить ко мне в гости в Италию. А если она потом захочет меня покинуть, я ее запру в самой дальней комнате. Как Синяя Борода.

Чен улыбнулся. В столовую вошла высокая женщина с шикарными смоляными кудрями и талией, перетянутой корсетом. Ее губы были накрашены ярко-розовой помадой. Запах дешевых духов был такой силы, что на стол перед Ченом упал трупик бездыханной мухи. Ева незаметно зажала нос. Доцент Кондрашкина, покачиваясь на высоких каблуках, шла прямиком к столику Чена.

Люда подобрала молодого человека среди двух снежных барханов, где он пытался согреть руки огоньком зажигалки. Было уже темно, но маленький дрожащий огонек был виден издалека.

– Залезайте, – крикнула Чайникова, пытаясь перекрыть рев метели. Она уже вдоволь наплакалась, выпила валерьянки, и настроение у нее постепенно улучшалось.

– Меня не надо никуда везти, надо дернуть мою машину, она в снегу застряла, – пояснил мужчина. – А «уазик» для такого дела – самое то!

Люда вылезла из машины и, подпрыгивая от холода, подошла к сугробу, под которым угадывались очертания старенького «жигуленка».

– Надо бы сначала раскопать, – с сомнением сказала Чайникова.

– Копал. И много, – отозвался молодой человек, – машину засыпает снегом быстрее, чем я откапываю.

Метель вокруг выла и стенала.

– А почему вы не хотите поехать на такси? – спросила Люда, – давайте я вас отвезу, – тут она сделала широкий жест в сторону своего «УАЗа» с красными звездами.

Мужчина подошел к сугробу и начал разгребать снег на крыше. Через несколько секунд откопались оранжевые шашечки.

– Не могу, – пояснил он, протягивая девушке тросик, – я сам таксист. Так что, сестренка, помоги!

Кивнув, Люда принялась привязывать трос к «УАЗу».

Рита сидела перед Селедкиным в огромном кожаном кресле и болтала ножкой.

– Ну рыбка моя, – пропела девушка капризным голоском, – ты же будешь снимать кино про индюков-мутантов, правда? Назови фильм «Нашествие индюков-убийц», «Индюки-мутанты атакуют» или еще как-то, не менее оригинально. Мой брат сказал, что он написал гениальный сценарий, а ты почему-то артачишься.

И она пошевелила в воздухе пальчиками, ногти на которых были накрашены ярко-красным лаком. Невеста Селедкина вообще обожала все красное.

Режиссер стоял у окна и жадно глотал холодный воздух из открытой форточки. На мгновение он вспомнил о своей бывшей жене Люде Чайниковой – любящей, домашней, преданной, – и его охватила острая тоска.

– А нашу маму ты возьмешь в главные героини. Она обожает сниматься в кино так же сильно, как я – получать в подарок бриллианты, – добавила Рита и гнусно захихикала.

– Риточка, – попытался образумить девушку Селедкин, – ну как их сделать-то, индюков этих? Из папье-маше склеить?

– А что, – ответила невеста, – вон Джордж Лукас в своих первых «Звездных войнах» клеил. И жестянки использовал, и лампочки, и фанерки, и костюмы карнавальные. И ты так поступи! Закажи костюмы индюков, только очень страшные, с клювами, как сабли, одень в них актеров, и пусть бегают и клюются. Это и будет наш ответ Голливуду. А откажешься, так мой брат мигом фотографии, на которых ты от ревности душишь актриску, отнесет в газету и в прокуратуру. Сядешь надолго. Так что соглашайся.

Услышав эти слова, Селедкин не выдержал, попятился, скривился и рухнул прямо на колени к истошно завизжавшей Риточке.

– Воды! – застонал режиссер. – А лучше водки!

– Только после того, как ты пообещаешь снять фильм про индюков, – жестко сказала невеста, переставая визжать.

– Тогда лучше сразу цианистого калия, – отрезал режиссер.

– Только после свадьбы.

– На мое добро заришься? – зарычал Селедкин. – Хочешь наследницей стать?

– Ну что ты, Ленечка, – ответила Рита, сталкивая режиссера с колен на пол. Тот с глухим стуком упал на паркет. – Какое у тебя имущество, не смеши меня. Но если ты умрешь, то все глянцевые издания России запечатлят меня, безутешную вдову, на фоне гроба, – голос Риты стал нежным и мечтательным, – для такого случая я, пожалуй, надену черный костюмчик с жакетом, маленькие жемчужные серьги и шляпку с вуалью…

– Хватит, – стукнул режиссер кулаком по паркету, – я еще жив!

– Да, вуальку обязательно надену, – подтвердила Риточка.

Постанывая, Селедкин со второй попытки поднялся с пола.

Ева бросила на идущую к столику Чена доцента Кондрашкину внимательный взгляд.

«Ревнует?» – подумал Ли Минь, приподняв одну бровь.

Доцент, чья талия была затянута в тугой корсет, села на стул возле Чена. Запах духов заставил посланника международного терроризма судорожно закашляться.

– Вы в курсе, дорогой Ли Минь, – сказала Кондрашкина, – что на понедельник на десять утра назначено заседание кафедры?

Сердце у Чена екнуло. Мышцы непроизвольно напряглись. По спине покатилась одинокая капля пота.

«Ах, вот оно что, – подумал Ли Минь, – профессор не желает марать руки и прислал свою подчиненную. Хорошо, очень хорошо!»

– Да, – сказал он вслух.

– У меня к вам по этому поводу небольшое дело. Общественное, так сказать, поручение, – сказала Кондрашкина розовыми целлулоидными губами, и ее голос снизился до интимного шепота.

Чен молча кивнул.

– Я так понимаю, что вы беседовали с Иваном Ивановичем о смене темы диссертации, – продолжила Вероника Гавриловна.

Во рту у Чена пересохло, где-то в районе солнечного сплетения поднялось ликование. Он не сомневался, что Селедкин, все просчитав, поручил щекотливое дельце Кондрашкиной.

– Да, мы обсуждали этот вопрос, – сказал он, оставаясь внешне невозмутимым.

Ева протирала грязный стол тряпочкой. В проеме двери было видно, как по коридору прошли пятикурсники Олег и Николай. Увидев Чена, они дружелюбно помахали ему рукой. Ли Минь, увлеченный беседой с Кондрашкиной, никак не отреагировал.

– Так вот, – прошептала Вероника Гавриловна, наклоняясь через стол, – приходите в понедельник в половине десятого, за полчаса до начала заседания. Иван Иванович попросил кое-что вам передать. Я вам это принесу.

Она встала и вышла из столовой, стуча высокими каблуками. Чен откинулся на стуле. Это было почти победой.

Мужчина, который залез в «УАЗ» Чайниковой возле станции метро «Пролетарская», был красив, импозантен и хорошо одет. Он был без шапки, но в красивых замшевых перчатках.

– Холодно? – спросила Люда пассажира.

– Холодно! – отозвался парень, растирая уши. – Спасибо, что остановилась.

– Не за что.

– Классная машина. Стильная такая.

– Спасибо, – улыбнулась Люда, стрельнув глазками в сторону молодого человека. Пассажир казался ей очень симпатичным.

– Куда поедем? – бодро спросила она.

– В Химки. У меня там свидание. С Витей, моим любимым человеком.

«Вот так вот. Симпатичный парень, но гей», – подумала Люда.

Машина с трудом пробиралась через сугробы, растущие прямо на глазах. Автомобили едва-едва ползли со скоростью сорок километров в час. Из-за плотной метели видимость упала почти до нуля.

– Если хочешь, – улыбнулся парень, – мы с тобой можем дружить.

– Я не умею дружить с мужчинами, – сказала Люда, не отрывая взгляда от ползущего впереди большого черного «Ленд-Крузера». – Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Они все дружат, дружат, а потом: бах! И засыпают в одной постели. Или просыпаются. Какая уж тут дружба! Лучше я буду со своей подругой Дианой дружить.

– Со мной тебе это не грозит. Впрочем, как знаешь, – сказал молодой человек, и больше до самых Химок они не проронили ни слова.

Режиссер Селедкин неприкаянно бродил по кухне своей шикарной квартиры, расположенной на третьем этаже престижного сталинского дома.

– Я не знаю, что мне делать, – печально говорил он. – С шантажистами можно бороться только одним способом – сказать: «Да пожалуйста, публикуйте, что хотите, и в прокуратуру несите!»

Но так Леонид поступить не мог. И прекрасно об этом знал. Он был человеком эмоциональным, взрывным, страстным, безумно талантливым, но на решительные мужские действия способен не был.

– Может, убить его, шантажиста? – размышлял режиссер, – так их же трое. Еще мамочка и сестра. Если я убью всех троих, меня обязательно заподозрят. Деньги искать бессмысленно – сто тысяч мне так сразу никто не даст, да и шансы на то, что семейство, которое так удобно устроилось, от меня после этого отвяжется, минимальны. Разве что…

Тут режиссер просиял и, потирая руки, забегал по квартире. У него появился отличный план.

Чен брел рядом с Евой по глубокому снегу. Она была почти на голову выше его. По спине струилась длинная русая коса.

– А в Италии сейчас тепло. И снега нет. И машин целый гараж, – пробормотал Чен и вздохнул.

– Ты что-то сказал? – спросила буфетчица, перекрывая рев бури.

– Нет-нет. Ничего, – громко ответил Ли Минь. – Тебе холодно?

– Да, – ответила Ева, останавливаясь. – Холодно.

Чен взял ее за руку. Буфетчица сжала его пальцы. Ли Минь задрожал от желания. Ох, если бы они были сейчас в солнечной Италии, в его доме, возле бассейна с прозрачной голубой водой! Но вокруг мела российская метель, пробирая до самых костей, а он, Чен, чтобы не нарушать легенду, жил в съемной квартире без ремонта и с ржавой ванной.

– Поехали ко мне, – прошептал Ли Минь, покрывая руку Евы поцелуями, – поедешь?

– Моя строгая мама… – начала было буфетчица.

– Потом я отвезу тебя домой, – пообещал Чен. – Слово джентльмена.

Ева скептически приподняла бровь.

– Не могу, я приличная девушка, – сказала она.

Чен посмотрел в ее ясные голубые глаза.

– Ты нравишься мне, Ева, – сказал Чен, – мне все равно, приличная ты девушка или нет.

Он встал на цыпочки и дотронулся губами до ее губ.

Люда приехала домой едва живая. Диана Грицак хлопотала по хозяйству.

– Люська, садись, – сказала она, ставя перед Чайниковой тарелку с украинским борщом. – Ну, как съездила? А у меня, представляешь, купили сегодня сразу тридцать глубоких тарелок, тридцать мелких и двадцать девять чашек.

– Как пикантно, – пробормотала Люда. – А почему чашек всего двадцать девять?

– Покупательница сказала, что тридцатый будет пить из стакана.

– Убежденный алкоголик?

– Не знаю, – засмеялась Диана, – я не уточняла.

– Как съездила? – переспросила Чайникова, – да ничего, нормально. Сначала мне попалась дама с собакой, которая пыталась укусить меня за ногу, потом мужчина с огромным карнизом, а после мужчины – две девушки по вызову, которые предлагали мне сменить род деятельности и к ним присоединиться. После я подвозила несчастную, которой изменил молодой человек, доставляла дворника на Красную площадь, затем мне попался приличный молчаливый парень, после парня – милиционер, преследующий преступника. Он, к слову, страшно матюгался. Потом три часа никто не попадался, пока я не встретила симпатичного голубого, который ехал на свидание с Витей, и таксиста, застрявшего в сугробе. И, самое интересное, я встретила… встретила…

Внезапно Люда залилась горькими слезами. Капли падали прямо в борщ. Диана быстренько отставила тарелку в сторону.

– Миллионера на зеленом коне с сельскохозяйственной фамилией? – с надеждой спросила она.

– Нет. Мать новой невесты моего бывшего мужа! – выкрикнула Чайникова. – Она хвасталась, что ее дочь, некая Риточка, выходит замуж за гениального режиссера Селедкина.

– Ты очень переживаешь? – сочувственно спросила Диана.

– Очень.

– Тебе казалось, что у вас любовь?

– Угу.

– А он тебе даже не звонит. Забыл, как будто тебя и нет. Ужас!

– Да. И не говори, – кивнула Люда, вытирая слезы. – Видимо, мы были слишком неравнозначными фигурами – он маститый режиссер, а я – всего лишь корректор, работающий с текстами сценариев. Я любила его, и все еще люблю, а ему просто было удобно со мной.

– Покушай, и жизнь сразу станет веселее, – сочувственно сказала Диана.

Она подвинула тарелку. Люда взяла ложку и стала есть.

Рита Гнучкина сбросила шубку, которая была на вид шикарной, но на деле не слишком дорогой, вытащила растертые и слегка отекшие ножки из полусапожек на шпильках, пришла на кухню и плюхнулась на стул. Ее маман, еще недавно изображавшая из себя светскую даму, сидела в углу в необъятном халате с жирными пятнами на животе и бодро трескала пельмени.

– Ну что, Рита, – спросила мадам Гнучкина с набитым ртом. – Ты счастлива?

– Не то слово, – ответила дочь, ковыряясь мизинцем в зубах, – только устаю очень. Все время приходится прилично себя вести и не матюгаться. Ужас, как тяжело изображать из себя светскую даму! У меня все челюсти болят. Это оттого, что я постоянно корчу на лице умное выражение. А есть ножом и вилкой! Это же вообще караул, я чуть официанта сегодня не зарезала, когда он под руку ко мне подлез со своей форелью в кляре.

Рита схватила вилку, выудила из кастрюльки пельмень, сунула его в рот и стала жевать, громко чавкая и разбрызгивая масло во все стороны.

– Как я тебе сочувствую, доченька, – пробормотала мадам Гнучкина. – А мне как тяжело приходится! Ты-то существо юное, гуттаперчевое, легко приспосабливаешься к обстоятельствам. А я? Стать звездой экрана в таком возрасте! Шутка ли?

– Зато, – сказала дочь, берясь за второй пельмень, – у меня появился новый поклонник.

– Богатый? – спросила Гнучкина и даже перестала жевать.

– Очень! – вытаращила Риточка сильно накрашенные глаза. – Он миллионер, и у него зеленый «Тойота Ленд-Крузер», двести сорок девять лошадиных сил.

– Зеленый, – поморщилась мадам Гнучкина, – ладно уж, серый или черный.

– Ну или хотя бы темно-зеленый, – подхватила Рита, – а то он вообще нереального салатного цвета.

– А что этот оригинал говорит по этому поводу?

– Что такой цвет напоминает ему о весне и о зеленой травке.

– Романтик!

– О, да, – заулыбалась Риточка. – И он тоже в меня влюбился!

– Тоже? – не поняла мадам Гнучкина. – А первый кто? Селедкин? Что-то я не уверена, что он в тебя сильно влюблен.

– Да? – растерялась Рита. – Так что мне делать? Выходить замуж по любви за миллионера с зеленым «Крузером» или по расчету за знаменитого режиссера?

– Не знаю, милая! – заголосила Гнучкина. – Пусть тебе, дитятко, сердце подскажет.

Дитятко задумчиво впилось зубами в пельмень.

– Я потратила больше, чем заработала, – сказала Люда.

В тепле и уюте ее разморило. Хотелось лечь, укутаться одеялом и заснуть.

– Намного?

– Да. Машина неэкономичная, бензина требует много, а желающих на ней ехать – совсем мало. Люди как увидят звезды и отверстия от пуль – пугаются, шарахаются и отказываются садиться. Только с наступлением темноты дело пошло живее.

– Так, может, тебе по ночам ездить? – предложила Грицак.

– По ночам ездить опасно, есть риск сильно нарваться, – объяснила Люда. – Но у меня появилась оригинальная идея. Я краем уха услышала по радио объявление о том, что в это воскресенье в Подмосковье будет проводиться ралли «Русская зима». Это такие гонки на внедорожниках по пересеченной местности. Ралли-рейд. «УАЗ» вполне подходит под определение внедорожника, поэтому мы можем зарегистрироваться, купить лицензию в местом отделении Федерации автоспорта и поехать. Если всех обгоним, получим кругленькую сумму.