Текст книги "Наследники страны Ямато"

Ольга Крючкова
Наследники страны Ямато

Моей дочери Елене —

за то, что пробудила во мне интерес

к японской истории и культуре

Главные герои романа:

Тоётоми Хидэёси – регент, Верховный сёгун.

Катахито Гендзи (Гоёдзей) – юный император, тенно (небесный государь), потомок богини солнца Аматэрасу, сын императора Огимати Митихито.

Госпожа Аояги – вдовствующая императрица.

Фусю – императорский советник.

Ода Нобунага – князь (даймё), владелец замка Адзути, противник сёгуната.

Хитоми – дочь князя Оды Нобунаги от первой жены Но-Химэ.

Юрико – дочь Нобунаги и наложницы Икомы Кицунэ.

Хисикава Моронобу – самурай, вассал Оды Нобунаги.

Токугава Иэясу – начальник Левой императорской гвардии, впоследствии – Верховный сёгун.

Ихара – дочь Юрико от Верховного сёгуна Тоётоми Хидэёси.

Годайго – сын Моронобу и Хитоми.

Тория – старший сын сёгуна Тоётоми.

Мико – наложница сёгуна.

Манами – жена сёгуна.

Акэти Мицухидэ – военачальник сёгуна.

Уми-Мару – самурай, фаворит Акэти Мицухидэ, затем – Уми-Сайто и канцлер сёгуна.

Саюри – онмёдо-гадалка.

Ива, Югей – наложницы господина Уми-Мару (Уми-Сайто).

Миёси Канаиэ – брат госпожи Югей.

Тайто Хиросэ – начальник Левой дворцовой стражи.

Такико – жена Тайто Хиросэ.

Госпожа Хикари – жена молодого императора.

Тюсингура Корэмицу – даймё, противник сёгуна Тоётоми.

Часть 1
Аварэ – изумление

 
Вновь встают с земли
Опущенные дождём
Хризантем цветы…
 

Мацуо Басё[1]1
  Перевод Владимира Соколова


[Закрыть]

Глава 1

1580 год, Киото

Юный император Гензи, двенадцати вёсен от роду, облаченный в шелковые просторные одежды, поджав под себя колени, расположился на татами и со всем тщанием каллиграфически выводил кисточкой иероглиф, означавший «Пожелание богатства». Он нанес последний мазок, аккуратно вернул кисточку в небольшую глиняную тушечницу, подождал, пока тушь высохнет, после чего, взяв лист рисовой бумаги в руки, внимательно, если не сказать придирчиво, вгляделся в получившийся иероглиф.

Гендзи вздохнул: увы, он не добился желаемого результата и расстроился. В такие минуты он вспоминал отца, который часто говаривал: «Сын мой, тебе предстоит продолжить династию Огимати, поэтому умей добиваться поставленной цели…»

Император положил руки на колени и глубоко вдохнул, чтобы обрести душевное равновесие, ибо он не мог выказывать слабости даже в те минуты, когда находится один. Ему это удалось, он взял новый лист бумаги, обмакнул кисточку в тушечницу и начал наносить изображение иероглифа «Достижение цели».

Гендзи обладал острым слухом, отчётливо уловив, что по коридору кто-то идёт и, скорее всего, в направлении его покоев. Самураи из личной охраны императора приняли боевую готовность, привычным движением обхватив рукоять вакидзаси[2]2
  Самураи обычно носили два меча: катану и вакидзаси.


[Закрыть].

Но предосторожность телохранителей была напрасной: к покоям императора приближался Фусю, его доверенный советник – старый и хитрый лис, служивший ещё покойному императору Огимати Митихито и прекрасно знавший, кто и чем дышит во дворце.

Фусю осторожно приблизился к фусуме*[3]3
  Значение слов, отмеченных «звёздочкой» находятся в Глоссарии.


[Закрыть], искусно расписанной цветами сакуры, отделявшей покои Гендзи от бесконечного дворцового коридора. Охрана без излишних вопросов распахнула перегородку, вельможа опустился на колени прямо в коридоре, выказывая тем самым покорность и терпение, так как прекрасно знал, что император после часа Дракона* предпочитает совершенствоваться в каллиграфическом письме.

Гендзи не хотелось выслушивать наставления Фусю, но, увы, это приходилось принимать, как неизбежность, ибо отец перед смертью завещал внимать советам вельможи. Император закончил своё занятие, окинул взором последний иероглиф «Искренности» и посмотрел на смиренно ожидавшего Фусю.

– Гендзи-тенно, даймё Ода Нобунага нижайше просит вашей аудиенции.

Император хоть и не достиг того момента, когда мальчик официально становится мужчиной, и пребывал ещё в нежном возрасте, но вот наивным его назвать было никак нельзя. Юный Гендзи унаследовал от своего отца незаурядный ум, а от матери – терпение. Император не понаслышке прекрасно знал, что такое – Киотский двор, и если аудиенцию просит даймё, то ему явно что-то нужно… Вопрос: что именно?

– Ода Нобунага… У него – обширные владения вокруг озера Бива. Не так ли?

Фусю закивал в ответ.

– Что прикажите передать, Гендзи-тенно?

– Прежде, чем я соглашусь принять этого даймё, я хотел бы знать суть его просьбы.

– О, да! Конечно! – Фусю подобострастно улыбнулся.

Гендзи передёрнуло от этой неестественной улыбки, он поймал себя на мысли, что Главный советник похож на старую обезьяну. Это сравнение невольно привело императора в прекрасное расположение духа: он открыл для себя новое занятие, причём о котором никто никогда не узнает – мысленно насмехаться над своими придворными…

– Говорите, советник, я вас слушаю, – сказал император и жестом пригласил Фусю войти в комнату. Тот поднялся с колен и, семеня маленькими шашками, подошёл ближе к Солнцеподобной особе, расположившись напротив.

– Дело в том, что земли Нобунаги представляют собой слишком уж лакомый кусок для соседей-даймё. Через владения проходят многие торговые пути, которые в свою очередь позволяют Нобунаге устанавливать слишком высокую пошлину. Многие даймё и богатые торговцы выказывают недовольство по этому поводу. Нобунага же считает, что имеет право устанавливать на своих землях любой размер дорожной пошлины…

– А разве нет? – удивился император.

– Так и есть, Гендзи-тенно. Но Нобунага установил пять рё* с торгового каравана, четверть рё с проезжающих горожан и…

– Я достаточно услышал, чтобы понять: даймё желает слишком много.

– Да, Гендзи-тенно, вы совершенно правы. Это и приводит к недовольству соседей-даймё. Нобунага богатеет с каждым днём, его замок Адзути на озере Бива считается одним из самых богатых и самых красивых.

– Удивительно! – воскликнул юный тенно. – Оказывается, рядом с Киото находится прекрасный замок. Странно… Кажется, в годы правления моего отца, о замке Нобунаги и слышно не было?

– Да, Гендзи-тенно, даймё долго строил своё новое родовое гнездо. И лишь три года назад по завершении строительных работ, с высокого дозволения покойного императора Огимати Митихито, украсил его новым гербом – Парящим драконом.

– Три года… Ровно столько же я нахожусь на троне Аматэрасу… Так что же желает этот даймё?

И вот Фусю подошёл к самому главному, кульминационному моменту, когда следовало приложить всё своё убеждение, лесть, хитрость…

– Ода Нобунага – храбрый воин, верно служивший вашему отцу, незабвенному Огимати Митихито. Он осмелился просить вашей милости лишь потому, что желает скрепить свои законные права императорской печатью.

Гендзи задумался: поставить печать на свиток бумаги не сложно. Но каковы могут быть последствия? Как отнесётся к этому сёгун Тоётоми Хидэёси? – ведь он – регент, и Гендзи обязан согласовывать с ним все важные вопросы ещё в течение года, пока не достигнет совершеннолетия[4]4
  Тринадцати лет.


[Закрыть].

Искушённый в подобных делах Фусю, уже получивший от Нобунаги приличное вознаграждение за посредничество, произнёс:

– Тенно, по закону вы обязаны согласовывать с сёгуном лишь дела государственной важности, но никак – свою милость и расположение к тому или иному даймё.

Император с удивлением воззрился на советника, начиная понимать, куда тот клонит.

– Так как Ода Нобунага верно служил покойному императору, – продолжил ловкий советник, – вы, как преемник, имеете право вознаградить его за верность трону, подтвердив своей печатью право даймё на установление пошлин… Тот же в свою очередь обязуется отчислять ежегодно в казну её некоторую часть. Я дам поручение казначейской палате, дабы произвели надлежащие расчёты. Дополнительный приток денежных средств в императорскую казну – совершенно не излишне. Как вы считаете, Гендзи-тенно?

– Я с вами согласен, советник. Я приму даймё завтра, в час Овна* в Серебряном павильоне.

Фусю понял: аудиенция пройдёт в неформальной обстановке – Гендзи в силу своей юности ещё тяготился многочисленными правилами придворного этикета.

* * *

Час Овна выдался чрезмерно жарким, каменная площадь перед дворцом исторгала жар на каждого вступившего в её пределы: будь то придворный, чиновник или самурай. Жара тяжестью давила на плечи, особенно страдали императорские войска, охранявшие Киото: тяжёлые доспехи прилипали к промокшим от пота кимоно, из-под шлемов, украшенных причудливыми рогами, также струились капли пота.

Начальник императорской стражи отдал приказ сменять посты у всех городских и дворцовых ворот каждые полдзиккена*, но и это помогало с трудом. Киото замер под натиском невиданной жары.

Несмотря на это, в час Овна, через южные городские ворота в Киото въехал всадник, окружённый свитой преданных вассалов. По его доспехам, имитирующим чешую дракона, изысканно украшенному шлему и ярко-красному кимоно можно было с лёгкостью определить весьма богатого даймё. В руке одного из вассалов виднелся флажок с гербом клана[5]5
  Штандарты и гербы могли меняться с течением времени в зависимости от тех или иных обстоятельств. Что касается герба и штандарта рода Нобунага, он предположительно менялся, по крайней мере, дважды. Доподлинно известно, что Ода Нобунага передал родовой замок Оду во владение старшему сыну Нобутаде, как и титул главы клана. Сам же Нобунага удалился на новые земли, пожалованные императором Огимати Митихито, которые располагались вокруг озера Бива, где он построил легендарный замок Адзути. Что же касается происхождения Оды Нобунаги, то существует две версии: первая гласит, что он происходил из обедневшего княжеского рода провинции Овари, вторая – Ода крестьянин по рождению. Вторая версия кажется мне маловероятной, в силу того, что японские крестьяне того времени были почти поголовно неграмотными и пребывали в полной зависимости от хозяев (аналог крепостного права), что исключало их свободное передвижение даже в рамках провинции. Мало того, крестьяне порой не имели личного имени, а назывались Первый сын, Второй Сын и так далее, или личное имя присваивалось по роду занятий отца (Кузнец, Гончар…) и даже по названию животных: Собака, Свинья, Крыса…


[Закрыть]: жёлтая голова дракона с веерообразными крыльями, так называемым Парящим драконом. Этот герб, взамен старого, принадлежащего провинциальным и не столь знатным предкам даймё, буквально перед смертью утвердил сам император Огимати Митихито.

Даймё также, как и его самураи страдал от летней жары, но не мог остаться в тенистых садах своего замка, ибо ему была назначена величайшей милостью Гендзи-тенно аудиенция.

Даймё и его самураи достигли императорских ворот и спешились. Он протянул старшему стражнику свиток, где за личной подписью советника Фусю указывалось, что податель сего письма должен оставить лошадь, оружие и своих людей, а сам же – препровождён к Серебряному павильону.

Даймё вынул из-за пояса катану и вакидзаси, передав их одному из своих людей. Затем он уверенно пересёк раскалённую дворцовую площадь, и направился к Серебряному павильону, расположенному на берегу живописного пруда.

Дорога, выложенная камнями, петляла среди деревьев, дающих вожделенную тень. Даймё остановился, от жары ему было тяжело дышать, но правила этикета не позволяли ему предстать перед императором без военной амуниции. Сняв шлем, Нобунага почувствовал некоторое облегчение. Приблизившись к пруду, его охватило непреодолимое желание сбросить с себя «драконью чешую» и прямо в кимоно погрузиться в живительную воду.

Соблазн оказался настолько велик, что даймё нагнулся, зачерпнул ладонью горсть воды и сполоснул лицо.

Неожиданно за его спиной послышался шорох… Даймё напрягся: неужели наёмный убийца в стенах самого императорского дворца?.. Увы, но за последние несколько лет в Поднебесной у него значительно прибавилось врагов, готовых заплатить любые деньги за его смерть…

– Господин Нобунага, – раздался вкрадчивый голос.

Даймё безошибочно определил, кому он принадлежал:

– Приятная встреча, советник Фусю.

Советник появился из тени дерева и поклонился.

– Вы готовы к встречи с императором? – поинтересовался он.

– Да, безусловно…

– Тогда идёмте, я провожу вас. Император в прекрасном настроении, я убедил его, что личные симпатии не подвластны регенту.

– Значит, император поставит печать на документе, подтверждающем мои права? – беспокоился даймё.

– Конечно, на тех условиях, о которых мы говорили. Но, если вы пожелаете изменить их со временем…

– Советник, – перебил даймё, – я служил покойному императору. Моё слово – слово самурая!

Фусю остановился и примирительно поклонился Нобунаге.

– Я не сомневаюсь в вашей чести, господин Нобунага.

– И правильно делаете, советник! – резко заметил даймё и надел шлем.

После непродолжительной перепалки они проследовали к Серебряному павильону и поднялись на нижнюю веранду, защищённую от изнуряющего зноя кроной разросшихся деревьев. Нобунага почувствовал, как его обдало прохладой и ароматом цветов.

Посредине веранды сидели три молодые девушки и наигрывали на бива[6]6
  Струнный инструмент.


[Закрыть] приятную протяжную мелодию.

– Эту мелодию сочинил сам император, – пояснил советник. Даймё лишь одобрительно кивнул в ответ. Он любил музыку, несмотря на свой жестокий и воинственный нрав, – ничто прекрасное ему не было чуждо. Но сейчас Нобунагу заботила встреча с Гендзи, которого он в последний раз видел ещё при жизни Огимати, и многое с тех пор изменилось.

По мере того, как Нобунага в сопровождении советника Фусю поднимался на второй этаж павильона, до его слуха доносились стихи:

 
– Северный ветер
Рвёт листья с деревьев.
Листья кружатся,
Медленно падают вниз
Чтобы снова взлететь…[7]7
  Здесь и далее используются танка (пятистишье) Крючковой Елены.


[Закрыть]
 

Наконец перед ними открылась просторная веранда, украшенная множеством серебристых гирлянд, которые оплетали деревянные колонны, балки, свисали с потолка, подобно блестящему дождю…

Молодой придворный поэт в кимоно цвета акации декламировал свои сочинения перед Гендзи-тенно, его матерью, вдовствующей императрицей Аояги и несколькими придворными. При виде советника и даймё он ретировался, удалившись вглубь веранды.

Госпожа Аояги невольно улыбнулась и, делая вид, что обмахивается веером, слегка прикрыла им лицо. Внутри Нобунаги поднялись давно забытые чувства – Аояги была по-прежнему хороша и желанна, несмотря на то, что недавно минула её тридцать четвёртая весна. Кимоно бледно-розового цвета, расшитое цветами гиацинта, придавало женщине некую девичью свежесть, её чёрные блестящие волосы, ниспадавшие на плечи, струились подобно великолепному водопаду.

Даймё невольно вспомнил, как боготворил молодую императрицу, восхищаясь её красотой, умом, умением вести беседу и порой направлять помыслы императора в нужное русло. Ему не хотелось признаваться, что своей преданной службой династии Огимати он обязан, прежде всего, прекрасной Аояги.

Советник Фусю сделал несколько шагов вперёд и почтительно поклонился.

– Тенно, явился господин Нобунага с нижайшей просьбой, – негромко сказал он.

Император пристально воззрился на просителя. В свою очередь даймё заметил насколько ему знаком сей взгляд – Гендзи был как две капли воды похож на покойного Огимати Митихито.

Нобунага приблизился к татами, на котором расположились Гендзи, госпожа Аояги и придворные. Он опустился на колени, снял шлем, поставил его рядом с собой и, склонившись в поклоне, коснулся лбом пола.

Гендзи молчал, взвешивая, стоит ли удовлетворять просьбу даймё? Будет ли этот вассал верно служить ему?

– Я рад видеть вас, господин Нобунага, – наконец произнёс Гендзи. Начало разговора означало, что проситель может подняться с колен и внимать словам императора.

– Благодарю вас, тенно. Для меня великая честь видеть вас и госпожу Аояги.

Вдовствующая императрица снова улыбнулась, вспомнив годы молодости, проведённые вместе с даймё.

– Что вы думаете о стихосложении молодого поэта? – неожиданно спросила госпожа Аояги.

Нобунага невольно вздрогнул, дрожь пробежала по всему телу.

– Они весьма изысканны, моя госпожа.

– Насколько я помню, вы также упражнялись в этом благородном ремесле.

Аояги пристально воззрилась на даймё, поигрывая веером, терпеливо ожидая ответа.

– Да, госпожа, но это было очень давно… – наконец ответил он.

– Вы правы… – согласилась красавица и вздохнула.

– Никогда не думал, что господин Ода Нобунага, верный самурай покойного императора, надеюсь, что вы также будете служить и мне, – Гендзи многозначительно посмотрел на даймё, – питал слабость к поэзии.

– Это так, мой тенно, – подтвердил даймё.

– А сейчас? Прекрасные строфы, ласкающие слух, не приводят вашу душу в трепет? – поинтересовалась госпожа Аояги.

– Вы позволите мне… прочесть?

Гендзи-тенно милостиво кивнул. Даймё отрешённо глядел вдаль, словно не был в Серебряном павильоне Императорского дворца, а наслаждался красотой холмов, раскинувшихся вокруг Бива.

 
– Сорванный ветром
Сакуры яркий цветок
Летит в небеса.
Почему он летает?
Потому, что свободен?..
 

Госпожа Аояги невольно вспомнила: это то самое пятистишье, которое ей так нравилось почти десять лет назад, она даже записала его и хранила свиток в своих покоях.

Юный император интуитивно ощутил, что между его матерью и господином Нобунагой существует некая неизвестная ему связь. Но какая? Как давно она была? И была ли вообще? Ведь так могут разговаривать мужчина и женщина, которым есть, что вспомнить… Впрочем…

Гендзи взглянул на свою матушку – несомненно, она ещё красива и достойна любви… Отец умер, он занял трон Аматэрасу, что останется ей – просто женщине?

Гендзи хлопнул в ладоши, советник Фусю, ожидавший своего часа, тотчас приблизился к императору. Тот отдал короткое распоряжение, Нобунага уловил смысл – оно касалось прошения.

Советник Фусю удался вглубь веранды и вернулся, держа в руках шкатулку из резного дерева, затем опустился на колени перед юным императором и открыл её.

– Ваша просьба, господин Ода, рассмотрена, – произнёс Гендзи. – Этот документ скрепляет законное право, согласно которому вы вольны устанавливать размер пошлины по своему усмотрению…

Нобунага в знак благодарности поклонился.

Глава 2

Тоётоми Хидэёси[8]8
  Тоётоми Хидэёси – бывший соратник Оды Нобунаги при устранении сёгуна Асикаги Ёсиаки, стремившегося свергнуть императора Огимати и захватить власть. Используя полкупы и интриги, Тоётоми сумел убедить Императорский совет и стать регентом при малолетнем императоре Гендзи (Гоёдзей), сыне Огимати. Регент обычно являлся и сёгуном, в его руках была сосредоточена вся исполнительная и военная власть, он решал: кого казнить, а кого помиловать.


[Закрыть] – регент Поднебесной, человек, обличённый неограниченной властью, возлежал рядом со своей наложницей. Пресытившись любовными ласками, он не обращал внимания на молодую женщину. Раскинувшись на шёлковом одеяле, облачённый в юката*, он предавался размышлениям.

Последние три года Тоётоми пребывал наверху блаженства, наслаждаясь долгожданной властью. Гендзи в силу юного возраста ничего не предпринимал без его ведома, но, увы, время неукротимо шло вперёд, оставляя регенту всё меньше шансов безраздельно править Поднебесной.

Тоётоми долго взбирался на вершину власти: ловкий интриган, и в то же время бесстрашный воин, умудрённый огромным жизненным опытом, постоянно выжидавший подходящего момента, дабы укрепить своё влияние и приобрести сторонников в стане покойного императора Огимати Митихито.

Неожиданно удача повернулась к самураю лицом: император тяжело заболел, тот же в свою очередь, не скупился на подкуп и посулы, дабы стать регентом и Верховным сёгуном. Теперь же Тоётоми был обеспокоен проявлением чрезмерной самостоятельности юного Гендзи. Подписать прошение Оды Нобунаги без его ведома – неслыханно! Неужели этот отпрыск рода Огимати умеет проявлять характер? Неужели он будет таким же, как покойный Митихито, который никогда полностью не доверял Асикаге Ёсиаки, предыдущему сёгуну?

Хидэёси также помнил о том, что Нобунага был верным псом Огимати Митихито. Конечно, он догадывался, что это была не просто преданность господину, а нечто большее. Здесь была замешана красавица Аояги. Её симпатии по отношению к Нобунаге, были явными, но покойный Митихито никогда не высказывался против того, что императрица излишне благоволит к даймё.

Теперь же Нобунага снова приближен, да ещё и обласкан юным императором. Увы, но советник Фусю, этот старый лис, отказался от тысячи рё, предложенных посредником регента. Как ни старались верные люди регента склонить советника на свою сторону – безуспешно, он был предан трону Аматэрасу и видел в служении императору смысл всей своей жизни.

В последнее время регент всё чаще стал подумывать: не послать ли ему в подарок советнику, скажем, дорогой перстень, пропитанный медленнодействующим ядом? Конечно, такой яд безумно дорог и в Поднебесной не найдётся ни одного смельчака, согласившегося бы его изготовить. Видимо, придётся отправить верного человека в Китай. Уж там, особенно в Пекине, можно при желании найти что угодно.

«Что ж, остановлюсь на подарке для старого Фусю… Он прожил слишком долгую жизнь… А, если он не примет подарок?.. Надо найти нужного человека, которому советник доверяет. Или доверял… Медлить нельзя: императорская казна будет неустанно пополняться за счёт доходов Нобунаги. Не хватало ещё, чтобы мальчишка направил эти средства на укрепление своих войск…» – размышлял регент.

Тоётоми взглянул на наложницу – она дремала, тончайшая юката была распахнута, упругая грудь притягательно вздымалась при каждом вздохе. Он прильнул щекой к животу женщины, погладил её стройные ноги и ощутил желание.

* * *

Хитоми пробудилась рано, едва забрезжил рассвет и наступил час Зайца*. Она сладко потянулась и снова укуталась шёлковым одеялом. Через два дня ей исполнится двенадцать, и она станет взрослой девушкой, возможно отец заключит выгодный союз и выдаст её замуж…

Хитоми свернулась калачиком, ей вовсе не хотелось думать о замужестве, она ещё слишком молода для того, чтобы возлечь на брачное ложе с мужчиной и удовлетворить его желания. Она вообще смутно представляла, как это делается, хотя знала, что все невесты перед свадьбой проходят специальное обучение, дабы не опозорить свой род неумелыми действиями во время первой брачной ночи.

Хитоми, конечно, слышала, как молодые служанки шепчутся, обсуждая достоинства того или иного самурая, вассалов её отца, Оды Нобунаги, – и только, на этом её познания о любви заканчивались. Девочка, теперь уже можно сказать, девушка, ибо три дня по достижении совершеннолетия пролетят быстро, сожалела, что ей не с кем посоветоваться – мать умерла вторыми родами. Пожалуй, Хитоми не постеснялась бы обратиться к наложнице отца, но он изгнал её из замка ещё давно. С тех пор Ода Нобунага не испытывал длительной привязанности к женщинам, постоянно меняя наложниц и, довольствуясь ласками избранных служанок. Те же почитали внимание господина за честь и всячески старались доставить ему удовольствие.

Хитоми не хотелось больше лежать, она встала и накинула поверх юкаты верхнее шёлковое кимоно. Оби* завязывать не хотелось – слишком долгое и кропотливое занятие.

Девушка открыла заветный сундук, в нём хранились дорогие девичьему сердцу вещи, в том числе и Кодзики[9]9
  Кодзики – записи о деяниях древности. Содержит мифы о сотворении Неба и Земли. Весьма почитаем синтоистами, поклоняющимися всему живому и обожествляющими: воду, воздух, землю, деревья, камни и т. д.


[Закрыть], ещё принадлежавший покойной матери.

Она развернула первый свиток:

«В те времена, когда Хаос уже начал сгущаться, но ещё не было явлены ни Силы, ни Формы, и не было ничего ещё Имени, и ни в чём Деяния, кто мог бы познать его образ?

Но вот впервые настало разделение Небо-Земли, и три божества совершили почин творения; и раскрылись Мужское и Женское начала, и Два духа стали родоначальниками всех вещей…»[10]10
  Перевод со старояпонского Е.М.Пинус, 1972 год


[Закрыть]

Хитоми часто читала Кодзики, ей казалось, что божественные свитки навсегда сохранили тепло материнских рук и так она может соприкоснуться с духом матери.

– Слышишь ли ты меня, мама? Мне так не хватает тебя…

Девушка расположилась на татами, прижала Кодзики к груди, закрыла глаза и попыталась вызвать из глубин памяти дорогой образ матери. Прошло почти шесть лет со дня её смерти, и милые сердцу черты постепенно теряли чёткость, они удалялись всё дальше и дальше…

Хитоми тряхнула головой, отчего длинные волосы, слегка собранные на затылке в узел, рассыпались и разметались по татами. Она убрала свиток обратно в сундучок, закрыла его, раздвинула фусуме и выглянула из комнаты. В замке Адзути стояла тишина, даже Ода Нобунага, имевший привычку пробуждаться в час Тигра*, едва небосвод озариться всполохами восхода, спал после прибытия из Киото.

Хитоми выскользнула из комнаты и, не торопясь, ибо длинное кимоно, не подхваченное оби, не позволяло двигаться иначе, направилась к лестнице, ведущей на нижний ярус замка.

До слуха Хисикава Моронобу донёсся лёгкий шелест. Он, как истинный самурай, исполнявший свой долг, внутреннюю охрану замка Адзути, мгновенно сосредоточился, приготовившись извлечь из-за пояса вакидзаси. Но затем он уловил тончайший аромат сирени, который мог принадлежать только госпоже Хитоми.

Моронобу увидел девушку, спускавшуюся по лестнице. Первые лучи солнца, проникавшие через множество сёдзи*, придавали ей сходство с мифическим существом. Они падали на шёлковое кимоно, отчего одеяние, бледно-голубого цвета, принимало оттенок фиолетового; чёрные волосы девушки отливали медью, её белая матовая кожа, словно созданная искусным фарфористом, казалась прозрачно-бледной…

Самурай замер, он почувствовал, как по спине пробежали «мурашки», внизу живота начало пульсировать… Он устыдился своих чувств, но ничего не мог поделать – Хитоми вызывала в нём желание.

Девушка поравнялась с ним и улыбнулась. Её необычный миндалевидный разрез глаз в то же время с неким кокетливым прищуром, который она унаследовала от матери, госпожи Но-Химэ, что была из древнейшего племени Айнов[11]11
  Айны – племена, заселившие остров Хоккайдо и Хонсю задолго до появления японских племён. Предположительно, они пришли с Алтая.


[Закрыть], завораживал.

– Госпожа! – обратился Моронобу, подавив волнение и едва узнав свой голос.

Девушка остановилась и взглянула на самурая, широко распахнув глаза от удивления – вассалы отца избегали разговаривать с ней.

Моронобу немного оробел, но быстро взял себя в руки.

– Вы рано пробудились, госпожа. Ещё не наступил час Дракона… В замке все спят…

– Я знаю. Как вас зовут?

Самурай поклонился.

– Хисикава Моронобу, моя госпожа.

– О! Так вы верно, сын того самого храброго вассала, который пять лет назад спас отца от верной смерти?! – спросила Хитоми. Самурай скромно поклонился: действительно Ода Нобунага был обязан его отцу жизнью. – Вы не так давно на службе?

– Да, моя госпожа.

Любопытство Хитоми было удовлетворено сполна, единственное, что она хотела бы ещё узнать: сколько же лет красивому самураю? Она опять улыбнулась, решив, что, скорее всего, – шестнадцать. Иначе отец не взял бы его на службу и не доверил охранять Адзути.

Хитоми направилась к сёдзи, ведущей в сторону небольшого замкового пруда.

– Госпожа желает помолиться в Адзэкуру[12]12
  Синтоистское святилище в честь богини солнца Аматэрасу.


[Закрыть]? – дерзнул спросить Моронобу.

Хитоми, не поворачиваясь, кивнула, раздвинула сёдзи и с удовольствием вдохнула свежий утренний воздух.

Наслаждаясь кратковременной прохладой, которая бесследно исчезнет к часу Змеи* и воздух вновь раскалится так, что тяжело будет дышать, Хитоми направилась к замковому пруду, где на сваях возвышалось святилище.

Девушка вошла в Адзэкуру, её обдало запахом воды и цветочным ароматом – каждый день святилище украшалось свежими цветами, дабы задобрить Аматэрасу и Окамэ, дарующую счастье и спокойствие. Она опустилась на колени напротив алтаря, изображавшего лик Богини Солнца. По правую сторону от неё виднелась огромная черепаха Окамэ, по отношению к которой молодые обитательницы замка были особенно щедры.

Хитоми закрыла глаза и сосредоточилась: что же она желает попросить у Окамэ? – как и все, счастья и спокойсвтвия? Возможно…

Девушка и сама не знала, чего она хочет. Неожиданно, повинуясь некому порыву, она встала, скинула с себя верхнее кимоно, оставшись лишь в одной юката. Затем, сложив ладони вместе и прижав их к груди, поклонилась богам, и начала ритуальный танец кагура.

* * *

Юрико надела хлопковое кимоно цвета лимона, завязала тонкий пояс оби-агэ, поверх него – терракотовый оби. Затем пристегнула брошь, изображавшую стрекозу с огромными голубыми глазами из топазов, и ловко продела в неё декоративный шёлковый шнурок. После того, как наряд был закончен надлежащим образом, она собрала волосы на макушке и закрепила их тремя длинными шпильками.

Юрико намеренно пробудилась чуть свет, собираясь в святилище, надеясь, что в столь ранний час будет там одна, наедине с богами и попросит Аматэрасу и Окамэ о милости.

Она раздвинула сёдзи, ногой нащупала гета*, машинально надела их и направилась к Адзэкуру.

Минуя живописный мостик, соединявший пруд и небольшой искусственный водоём, Юрико остановилась и задумалась: будут ли боги снисходительны? Внемлют ли они её просьбам? Она никогда ни о чём их не просила – боялась, что всесильная Аматэрасу прогневается за грехи матери.

Юрико попыталась вспомнить: когда же в последний раз она видела свою мать? – по всему получалось почти два года назад. То, что она увидела – показалось страшным и постыдным. Ещё молодая женщина, сохранившая остатки былой красоты, изгнанная когда-то из Адзути за предательство даймё, жила в простой крестьянской лачуге, что рядом с дорогой, ведущей в Киото. Небогатые путники останавливались в лачуге на ночь, а хозяйка, став дзёро*, оказывала им услуги определенного характера за весьма скромную плату.

Юрико помнила, как её мать с позором изгнали из замка, а ведь та была наложницей самого Оды Нобунаги. Но бурный темперамент матери не знал разумных пределов, она была настолько любвеобильна, что в отсутствии даймё соблазняла ради прихоти его же верных вассалов.

Юрико было пять лет, когда терпению Нобунаги пришёл конец, и он приказал изгнать неверную наложницу из замка в одном нижнем кимоно. Деваться несчастной было некуда, и с тех пор она поселилась в придорожной хижине, скатываясь в своём поведении всё ниже и ниже.

Нобунага знал, что его бывшая наложница ведёт постыдную жизнь дзёро, в душе считая, что та получила по заслугам, ибо у неё было всё – и любовь, и богатство, которыми она легкомысленно пренебрегла. Он не мог простить предательства…

Юрико смотрела на сине-зелёную воду, настолько прозрачную, что виднелись золотые рыбки, бесконечно сновавшие в глубинах водоёма. Она очнулась от горестных мыслей и продолжила свой путь.

По мере того, как Юрико приближалась к святилищу, до слуха всё отчётливее доносилась старинная песня айнов. Она сразу же поняла: так может петь только Хитоми. Девушка остановилась, раздумывая: стоит ли идти в святилище? И приняв решение, все же поднялась по деревянным ступеням; и, замерев у входа, не торопилась заходить внутрь.

Хитоми кружилась в сложном ритме кагуры, напевая древний мотив. Юрико потихоньку, дабы не мешать, присела около входа под колоколами и многочисленными гокей*, залюбовавшись причудливым танцем младшей сестры.

Юрико невольно почувствовала, что испытывает зависть по отношению к ней. Конечно, даймё не обижал Юрико, считая своей дочерью, ведь девочки были необычайно похожи и красивы, с той лишь разницей, что старшей уже исполнилось тринадцать лет. Но Юрико тяготила жизнь в Адзути, где каждый обитатель замка знал правду о поведении её матери, а значит, она никогда не выйдет замуж, если только за ронина[13]13
  Ронин – самурай, потерявший службу у даймё по какой-либо причине.


[Закрыть]. Впрочем, у неё был выбор – стать жрицей в одном из отдалённых храмов Аматэрасу. Увы, подобная жизнь совершенно не привлекала девушку: ей хотелось свободы и богатства. Но откуда им взяться?..

Хитоми завершила танец глубоким поклоном, предназначенным Богине Солнца, и, наконец, заметила сестру, скромно сидевшую у входа.

– Юрико? Ты тоже рано пробудилась? – удивилась она.

– Да. Хотела побыть в одиночестве, попросить богов о милости… – Ответила девушка и поднялась с колен. Она приблизилась к младшей сестре и пристально на неё посмотрела, с удивлением обнаружив, что они стали ещё больше похожи.

– Ты хочешь помолиться о хорошем женихе? – полюбопытствовала Хитоми.

– Возможно… – уклончиво ответила Юрико.

– Что ж, не буду тебе мешать. Через три дня – день моего совершеннолетия.

– Я помню, – спокойно ответила Юрико. Неожиданно в душе поднялась обида: её совершеннолетие прошло куда более скромно, чем планировалось предстоящее празднество.

Хитоми приблизилась к сестре, всецело понимая её тяжёлое душевное состояние. Сёстры были похожи не только внешне, обе и росли без матерей, им в равной степени не хватало женской поддержки.