Электронная библиотека » Ольга Крючкова » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Авантюристы"


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 03:46


Автор книги: Ольга Крючкова


Жанр: Остросюжетные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Ольга Крючкова
Авантюристы

© Крючкова О.Е., 2009

© ООО «Издательство «Вече», 2009

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Сайт издательства www.veche.ru

Часть 1. Внучка Бонапарта

Глава 1
1812 год, Смоленск

В городском доме помещика Петра Анисимовича Горюнова царила суета и беспорядок, причиной сего было приближение французской армии к Смоленску. Прислуга срочным порядком упаковывала ценные вещи, супруга Петра Анисимовича, Глафира Сергеевна, дама пышная и решительная во всех отношениях, сотрясала воздух и так весь пропитанный пылью от множества вещей, своим зычным голосом:

– Анфиска! Дашка! Поторопитесь! Уже слышна орудийная канонада! Чего доброго француз застанет нас прямо в доме со всем добром – вот уж будет чем потешиться неприятелю!

Девки переглянулись: попадать в руки ужасным французам им вовсе не хотелось, и они пуще прежнего начали упаковывать барские платья.

Петр Анисимович не поддавался всеобщей суете и панике, он ходил по дому, молча, созерцая удручающую картину: картины сняты и завернуты, персидские ковры скатаны в рулоны, посуда упакована, одежда вынута из шкафов и дожидается, когда наконец ей займутся неповоротливые Анфиска и Дашка. Слова хозяйки возымели на девок необыкновенное действие, и они с перепугу, упирая сопли и слезы рукавами ситцевых рубах, а то и вовсе подолом цветастых сарафанов, начали поторапливаться.

– Петр Анисимович! Душа моя! – проревела Глафира Сергеевна. – Прикажи, голубчик, мужикам загружать ковры, картины и посуду.

Барин еще раз посмотрел на перевернутый в суматохе дом, понимая, что может вернуться на одни лишь обугленные головешки, и распорядился:

– Трофим! Загружай!

Управляющий тотчас привел мужиков, также томимых страхом и сомнениями.

– Барин… – начал один из них, – дозвольте спросить вас.

Петр Анисимович удивился: о чем вообще можно спрашивать в такой момент?

– Ну что тебе?

– А что ежели энтот хранцуз, лихоманка его подери, дом сожжет? Али догонит нас с добром-то: чаго делать станем?

Горюнов задумался: подобные мысли не давали покоя уже второй день.

– Ничего, надо надеяться на лучшее и на нашу армию. Авось с Божьей помощью все и образуется.

Мужики переглянулись: ну да, они и забыли, что в России все решает Его Величество «Авось»!

* * *

– Лизавета! – позвала Глафира Сергеевна прислугу. – Ну что ты спишь прямо на ходу? Ты постельное белье упаковала, как я велела?

– Да барыня, все как сказано…

Лизавета указала на сундук, доверху нагруженный бельем из отменного фламандского полотна.

– Хорошо…

– Барыня… – начала было Лизавета.

– Говори быстро, не тяни!

– Позвольте остаться, мать уж больно хворая. Не перенесет она дороги до вашего поместья в Горюново.

– Дело твое. Смотри не пожалей потом, – ответила барыня. – За домом приглядывай, раз уж остаешься.

– Слушаюсь, Глафира Сергеевна.

В гостиную вошли двое мужиков, они подхватили за боковые кованые ручки сундук с бельем и потащили грузить в телегу.

Маленький Виктор, сын Горюновых, которого Глафира Сергеевна до начала военных действий называла не иначе как на французский манер, произнося с ударением на последний слог, носился по дому, размахивая деревянной саблей и крича:

– Подайте мне сюда Наполеона, я выпущу ему кишки!

– Перестань носиться! – одернула его мать. – Пятнадцатый год уже, а ты все в игрушки играешь. Лучше помоги отцу.

Виктор остановился, огорчившись, что его развлечение прервали столь грубым образом, и неохотно поплелся прочь из гостиной в надежде, что не встретит отца.

* * *

Лизавета незаметно вынырнула из господского дома, впрочем, на нее все равно никто бы не обратил внимания, неожиданно ее окликнули:

– Лиза!

Она обернулась, навстречу шел Фрол, кучер помещика Сазонова, который давно приятельствовал с Петром Анисимовичем Горюновым.

– Фролушка! – девушка бросилась к своему возлюбленному. – Господи, что теперь будет-то? – она залилась слезами.

Кучер обнял свою пассию, попытавшись успокоить:

– Ничего, побьем хранцузов! Не сумневайся… – он привлек Лизу и поцеловал в губы. – Уезжаю я с барином и его семьей в Нижние Вешки, туда хранцузы, могет быть, не доберутся.

Девушка всхлипнула.

– Я остаюсь здесь…

– Как? – удивился Фрол. – Зачем?

– Мать совсем плохая, того гляди помрет. Кто ее похоронит, как не я? Прощай, Фролушка, свидимся ли еще? – Лиза снова заплакала. – Коли нет, знай – любый ты мне всегда был…

Кучер растрогался, прослезился и еще раз привлек к себе возлюбленную.

– Свидимся, не сумневайся…

Он отстранил от себя девушку и быстро ушел со двора. Та так и осталась стоять, не замечая ничего вокруг себя.

* * *

Лиза вошла в комнату, в ней царил полумрак, мать лежала на лавке, прикрытая меховым зимним салопом и, несмотря на это, ее трясло от лихорадки.

– Доченька… – простонала она. – Чаго такой крик стоит?

– Господа уезжают в поместье Горюново, что восточнее города, думают хранцузы туда не пойдут, – пояснила Лиза.

– И ты поезжай… Все равно умру, чаго тебе при мне делать-то…

– Матушка! – девушка упала на колени перед скромным ложем больной родительницы и залилась слезами. – Как вы без меня-то?

– Ничего… Поезжай… – настаивала мать.

Но Лиза твердо знала – она останется в доме, подле матери.

* * *

Когда французы заняли Смоленск, оставленный русскими войсками, и располагали ставку в доме помещика Горюнова, как одном из самых лучших в городе, Лиза стояла на коленях перед усопшей матерью. Молодой мужчина в сине-белом мундире вошел в темную комнату прислуги и, увидев молодую девушку, убитую горем, склонившуюся над умершей женщиной, повел себя благородно, распорядившись помочь несчастной русской с достойными похоронами. Сама же Лиза была определена на прежние свои обязанности: стирать, убирать в комнатах, занимаемых теперь главнокомандующим армии – Наполеоном Бонапартом и его штабом.

Очнувшись от горя, спустя несколько дней, Лиза наконец вернулась к действительности, увидев, что в городе и в доме – французы и она, как ни в чем ни бывало, выполняет свою прежнюю работу.

Когда она увидела человека, небольшого росла, крепкого на вид, даже можно сказать коренастого, с легким брюшком, виднеющимся из-под зеленого мундира, увешанного всевозможными орденами, она поняла, что незнакомец – и есть главный француз: как его там… Бонапарт. Отчего Лиза догадалась, сама не знала, видимо, интуитивно, а может, и оттого, что все вокруг него были слишком подобострастны.

Девушка подумала: «Толстый, маленький, невзрачный. Похож на управляющего помещика Сазонова, что проворовался два года назад и тот прогнал его с позором с глаз долой… Отчего этого Бонапарта все так боятся?»

С такими мыслями она стирала батистовые рубашки французских генералов, проявляя по привычке усердие, которое было замечено денщиком одного из важных особ, и тот в награду подарил девушке золотой луидор.

Лиза посмотрела на странную монетку, обратив внимание на то, что «главный француз» и тот профиль, что отображен на монете весьма схожи между собой: неужели сам Бонапарт? Она сунула ее в карман передника, поклонилась щедрому денщику, на всякий случай: как знать, вернется ли барин или нет, а тут вроде как пристроилась…

Тот же еще долго стоял, разглядывая полногрудую русскую девицу, явно наслаждаясь ее красотой и прелестями, видневшимися из расстегнувшийся ситцевой рубашки. В тот же вечер денщик пришел в маленькую комнатку Лизы, показывая всем своим видом, чего именно хочет от нее. Девушка уступила: что же ей оставалось делать – победителям достается все, и женщины побежденных в том числе. Француз даже в постели с русской крепостной девкой оставался французом, был страстен и даже галантен. Лиза была сражена наповал его отношением, постоянно сравнивая своего нового любовника с Фролом. Любила ли она Фрола? Пожалуй, что да. Но столько изменилось с тех пор… Казалось, Фрол был в другой жизни… А теперь вот рядом лежит француз, и весьма не дурен собой…

Через две недели Лиза встревожилась: положенные женские дни не начались. Не начались они и позже, девушка поняла, что беременна: но от кого? Мысли путались: «От Фрола… Уж сколь времени с ним жила – почти три месяца, а то и больше. А если от хранцуза… Нет, не может быть…» Но факт оставался фактом: отцовство пребывало под сомнением, хорошо хоть мать всегда доподлинно известна.

* * *

Французы, оставив гарнизон в Смоленске для поддержания порядка, двинулись дальше на Москву. Лиза не задумывалась над тем – французам ли стирать или русскому, своему барину, ее волновало другое – живот, который начал расти и стал весьма заметен. Она достала из сундука сарафан покойной матери и, примерив его, решила так в нем и остаться, по крайней мере пошире будет, скрывая пикантные подробности ее тела.

Генеральский денщик, подаривший ей золотой луидор, также последовал в Москву за своим господином, на этом скоротечный роман француза и русской крепостной девки закончился.

Лиза надеялась, что неприятеля все же побьют: вернется ее добрый хозяин, а за ним и Сазонов появится…. Что тогда она скажет своему ненаглядному Фролу? А то и скажет, мол, ребенок твой – не сомневайся… А, если не поверит: не может быть! Непременно поверит!

Время шло: живот рос, ребенок начал шевелиться и переворачиваться. В один прекрасный день Лиза проснулась, едва забрезжил летний рассвет, пропели первые петухи, их она слышала точно. В городе началась паника: французский гарнизон засуетился, она выглянула в оконце домика для прислуги и увидела, что те спешно покидают город. Затем на улице что-то загрохотало: то ли множество лошадей пронеслось, то ли орудия прокатили – Лиза так и не поняла.

Она почувствовала запах гари, и в маленькое оконце увидела, как поднялся столб дыма на соседней улице, затем еще один, и еще… Вдруг она заметила, что трое французов поджигают дом ее благодетеля, она опешила: что же будет? Что она скажет Петру Анисимовичу, когда тот вернется? – не сберегла, мол… А, что могла сделать-то: вон их сколько окаянных врагов, а она – всего лишь женщина, слабая и в тяжести.

Языки пламени обняли барский дом, вырываясь из окон, Лиза заплакала. Поднялся ветер, искры полетели на домик для прислуги, и крыша, покрытая дранкой, мгновенно занялась, женщина услышала, как наверху все трещит, в комнату повалил черный дым. Недолго думая, она, схватив кое-какие вещи, попавшиеся под руку, завязала их платком и бросилась прочь на улицу.

Кругом царила неразбериха, французы поджигали дома, тащили все то, что могли из них вытащить, и спешно отступали. Тут же Лиза увидела, как враги расстреливают троих мужиков, кажется Сазоновских. Она удивилась, отчего они не уехали с хозяином, видимо, тоже оставались приглядывать за брошенным хозяйством, и вот, на тебе – чем закончился этот пригляд.

Женщина с перепугу бросилась на задний двор, в земляной погреб, где обыкновенно хранились соленья и варенье. Удивительно, но он был цел, она разгребла прошлогоднюю сухую траву, нащупала дверное кольцо и, резко рванув его на себя, открыла небольшую дверь.

В погребе царил полумрак, свет пробивался лишь через специальные отдушины, устроенные для того, чтобы избежать затхлого запаха и плесени. Лиза тотчас, не размышляя, спустилась в свое убежище и затворила дверь.

Спустя мгновенье она услышала громкую французскую речь, что-то кричали, затем топот ног, и все разом стихло… Ей стало страшно: неужели весь город сгорел, и она осталась одна-одинешенька?

Лиза устала, почувствовав, что ее одолевает сон. Она развязала свои нехитрые пожитки, завернулась в большой цветастый платок и уснула. Снился Фрол, он улыбался, протягивая руки: «Лиза! Лизонька!» Но она убегала прочь от своего возлюбленного, сама не зная почему. Фрол настигал ее, крича прямо в ухо: «Ага! Блудница, ты еще и брюхата! Небось от хранцуза, одехолоном надушенного?!»

Лиза очнулась, ребенок зашевелился в ее чреве и, видимо, перевернулся. Она поплотнее закуталась в платок, и снова заснула, почувствовав во сне, как хочется есть.

Сколько времени прошло, Лиза не знала, голод подводил живот, но она, оглядевшись, обнаружила, что может не беспокоиться о хлебе насущном: запасов хватит минимум на месяц.

Женщина подошла к кадке с капустой, открыла крышку и зацепила горсть рукой: вполне съедобно, решила она, видимо, прошлогодний урожай. Рядом с капустой стол бочонок с огурцами, далее с мочеными яблоками и замыкал ряд – с грибами. Лиза открыла каждый из них, сняв пробу.

Глава 2

Лиза провела в подвале примерно несколько дней, и когда она вышла из своего тайного убежища, вовсю светило яркое солнце. Над городом стоял смрад от пожарищ. Она направилась к барскому дому, обнаружив на его месте лишь обугленные бревна и почерневшие кирпичные стены. Она взглянула на всю эту безрадостную картину и заплакала. Поодаль, за изгородью лежали расстрелянные Сазоновские мужики, Лиза побоялась подходить, все равно она не сможет похоронить их в таком-то положении.

Она прошлась вокруг дома, в одном из разбитых окон увидев кухарку, часть ее лица обгорелa, как и правая сторона тела, – картина была ужасающей.

Лиза почувствовала тошноту и, не успев отойти к вытоптанным кустам, как ее вырвало, голова закружилась, ноги подкосились, сознание уплывало в неизвестность.

* * *

– Гляди-ка, наша Лизка! – прокричал дворовый мужик. – Петр Анисимович, батюшка! Так она, точно – она!

Горюнов обошел пепелище своего дома, предусмотрительно оставив жену и сына в поместье, сам же, когда дошла весть о том, что неприятель оставил город, решил проведать родовое имущество. И вот что он застал – полный разор.

– Тимофей, посмотри, жива ли она, бедняжка, – распорядился барин.

– Кажись, жива. Чаго, девка, напугалась сердечная? – участливо спросил управляющий.

Лиза уже очнулась, увидев перед собой лицо Тимофея, она решила, что умерла и это видение…

– Лизка, очнись! Я это – Тимофей! Барин-то вернулся…

Женщина попыталась присесть, затем огляделась: действительно, управляющий, а вон и барин – отец родной, стоит.

– Чаго с ней делать-то? – поинтересовался Тимофей.

– С девкой? Да в поместье ее надобно отправить. Она и так натерпелась, – сказал барин. – А дом надобно заново строить, покупать лес, плотников нанимать: станет в копеечку.

* * *

Вскоре Лиза прибыла в Горюново. Глафира Сергеевна встретила свою крепостную, словно родную.

– Ах, бедняжка! Как только ты там уцелела-то. Мы такого здесь про французов наслушались. Отправляйся в девичью, я же распоряжусь тебя помыть и выдать новую одежду, эта уж больно грязна.

– Благодарствуйте, барыня… – пролепетала Лиза.

– Ну, ладно уж, иди милая…

Женщина пребывала словно в тумане, когда ее мыли такие же крепостные девки, как и она, причитывая, мол, выпали на ее долю страдания и мучения, особенно увидев округлившийся живот несчастной. Старшая, поставленная над девками, для соблюдения приличий и порядка, сразу же направилась к барыне и, поклонившись, сообщила, что Лиза в тяжести, судя по всему, пребывает месяце на четвертом, не меньше.

Глафира Сергеевна опешила, но быстро взяла себя в руки:

– Дело молодое. Наверняка, она еще согрешила до взятия Смоленска. Надо бы с ней потолковать по-матерински. Зови ко мне.

Лиза, обряженная в новую голубую ситцевую рубашку и поплиновый цветастый сарафан, явилась перед строгим взором барыни.

– Лиза, скажи мне всю правду. С кем была ты из наших дворовых мужиков. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Женщина кивнула.

– Ни с кем.

Глафира Сергеевна вскинула брови от удивления:

– Помилуй, но ты же в тяжести!

– Точно так, барыня. Но не от наших, от Сазоновского.

Хозяйка еще более удивилась:

– Право за вами молодыми не уследишь! И от кого же?

– От кучера Фрола, – призналась Лиза.

– Ах, вот оно что-о-о, – протянула Глафира Сергеевна. – Не мудрено, помещик Сазонов приятельствует с Петром Анисимовичем. Вы не раз виделись и… – она не стала заканчивать свою мысль. – Ничего, я напишу Сазонову в Нижние Вешки, думаю, он не будет против. Правда, придется отдать тебя, да ну, ладно, сговоримся. Иди и ни о чем не беспокойся, без мужа не останешься.

Сердобольная Глафира Сергеевна отписала письмо лично Сазонову, поведав ему историю своей крепостной. Сазонов тотчас, по прочтении письма, вызвал к себе Фрола и велел сознаться, имел ли он плотскую связь с Лизаветой, что из барского дома Горюновых. Тот скрывать не стал, отпираться не было смысла:

– Было дело, барин, любились, покуда хранцуз Смоленск не пожeг.

– Так, так, стало быть, не сознаешься, что девку испортил.

– Как испортил? В каком енто смысле? – не понял Фрол.

– Да в таком, что Лизавета сия, в тяжести, месяце на четвертом, как пишет Глафира Сергеевна.

– Я…я… – мямлил кучер. – А может, это дите – не мое! Вот! Она там сколь времени без меня, почитай, три месяца. И чаго там было, в доме Горюновых хранцузы стояли – было дело, так кто ж знает – кто ей заделал…

Сазонов с осуждением смотрел на своего кучера:

– Ну и мерзавец ты, Фрол. Выпороть бы тебя солеными розгами. Петр Анисимович мне давний друг и что я ему скажу: мои, дескать, мужики брюхатят ваших девок – так ради забавы, а потом, мол, французы виноваты.

– Лучше розги! Меня ж потом весь город засмеет! Не хочу я на ней жениться!

Сазонов усмехнулся:

– А я вот велю тебе, и женишься.

Фрол упал на колени перед барином:

– Помилуй, отец родной, – он перекрестился и лбом ударился прямо в деревянный пол, – за что позор мне такой?! Да и вам в доме на кой сплетни?

Сазонов задумался: а действительно – на кой? Подумаешь девку обрюхатели небось, не без ее же ведома и желания.

– Ладно, отпишу Глафире Сергеевне, что, мол, ты женился месяц назад на моей дворовой девке.

– Батюшка, на любой женюсь, на которую укажешь…

* * *

Глафира Сергеевна прочла письмо помещика Сазонова и пришла в неописуемое возмущение, тотчас велев явить перед своими ясными очами Лизавету. Та вошла в покои барыни, переваливаясь как утка, живот за последнюю неделю вырос еще больше.

Хозяйка взглянула на свою крепостную, потрясая письмом:

– Фрол твой женился по распоряжению барина на некой дворовой девке. Так что Лизавета…

Женщина все поняла и залилась слезами:

– Стало быть, байстрюка[1]1
  Байстрюк – незаконнорожденный ребенок на Руси.


[Закрыть]
на свет Божий рожу-у-у, – протянула она, утирая сопли рукавом рубахи.

После разговора с барыней Лизавета стала задумчивой и молчаливой. Дворовые же девки постоянно донимали ее подковырками и вопросами, всем было до смерти интересно: кто же отец?

Наконец в одно прекрасное время несчастная не выдержала и выдала такое, что у девок, занимавшихся шитьем в горнице, округлились глаза. На очередную подковырку, исходящую от гадостной Анфиски, Лизавета нагло заявила:

– А чаго тебе до отца-то. Чай ты ему за ненадобностью с таким-то вороньем носом да кривыми ногами. Я вчерась видала твои коромысла в бане-то. Полюбовник-то мой, французский, на прощанье подарил мне золотую монету, во смотрите, – она извлекла луидор из кармана сарафана и протянула на ладошке всем на обозрение.

Девки замерли. Старшая крепостная вообще лишилась дара речи и непроизвольно потянулась за французским подарком. Взяв его, она внимательно разглядывала монету и наконец спросила:

– Лизка, а кто на ней, на монетке-то? Чаго за барин такой важный?

– Так он самый и есть – император ихний французский, Бонапартом зовется. Я ему рубашки батистовые стирала да в покоях прибиралась, вот и согрешили… Такой мужик видный: как устоишь супротив него?

Девки разом охнули: Лизка ждет ребенка от самого Бонапарта!

Та же и глазом не повела, посмеиваясь про себя над глупыми дурными бабами. Вскоре об этом разговоре узнала Глафира Сергеевна, она окончательно растерялась:

– Этого только не хватало! Теперь весь Смоленск узнает, что в моем доме живет ребенок Наполеона! Господи, что будет с Петром Анисимовичем, его же удар хватит…

Глафира Сергеевна отписала мужу письмо в Смоленск, где тот все еще занимался строительством дома. Удар барина не хватил, но новость сия вызвала бурную реакцию. Он не отрицал подобную возможность, в городе было известно всем, что в его доме располагался штаб французов и останавливался сам Наполеон Бонапарт. Петр Анисимович, как истинный патриот, велел жене избавиться от младенца, скажем, утопить или еще чего… Она же возмутилась и в очередном письме укорила мужа за неоправданную жестокость, ведь Лизавета ни в чем не виновата, а согрешила она против своего желания, мол, заставили ее или взяли силой, поди известно о жестокостях неприятеля, наслышаны уже.

Петр Анисимович смягчился, решив, что пусть живет наполеоновское семя в его доме, будет о чем с гостями посудачить.

Постепенно все начали верить в россказни о Бонапарте, уверовала даже сама Лизавета. В положенный срок у нее родилась дочь, которую нарекли Евдокией. Окружающие приглядывались к ней, особенно Петр Анисимович Горюнов, который специально нашел портрет Бонапарта и в итоге решил, что девочка как две капли воды на него похожа.

* * *

Прошли годы. Дочь Елизаветы, Евдокия, вышла замуж и нарожала детей. Машенька была младшей дочерью Евдокии, мать родила девочку поздно, почти в сорок лет. Девочка была хороша собой и умна не по годам.

Сын Петра Анисимовича Горюнова, Виктор, мужчина уже в почтенных летах, знал о присказке про Наполеона и не сомневался в ее правдоподобности. Жена его была бездетна и благоволила к маленькой Машеньке, взяла ее в дом, обучала грамоте и всяким светским премудростям. Словом, девочка стала ее воспитанницей.

Когда Машеньке исполнилось девять, добрая барыня умерла от лихорадки. Девочка очень тосковала по своей благодетельнице. От родной матери она уже отвыкла, да и приноровилась к благородному образу жизни, вовсе не горя желанием прясть и шить с дворовыми девками.

Виктор Петрович Горюнов женился второй раз, несмотря на то, что ему уже давно перевалило за пятьдесят. Но он был богат, а жена – достаточно молода, вдобавок бесприданница, ей недавно исполнилось двадцать пять лет – по тем временам перестарок. Молодая жена была из обедневшего дворянского рода, и выгодное замужество фактически спасало ее разорившуюся семью от позора бедности.

Новая хозяйка не питала никаких чувств к воспитаннице покойной барыни, про нее забыли и более не уделяли должного внимания. Первое время девочка была предоставлена сама себе, но молодую хозяйку не устраивало такое положение вещей: крепостная должна работать на благо дома и своих хозяев. И Машеньку отправили к белошвейкам, так как покойная барыня научила ее хорошо вышивать. Девочка вела себя смирно, расшивая барское постельное белье вензелями, цветами и райскими птицами, но прекрасно помнила, что она – наполеоновское семя. За работой время прошло быстро – Маше исполнилось восемнадцать.

У четы Горюновых родился сын, к тому времени ему исполнилось четыре года, и молодая барыня решила нанять воспитателя, причем непременно француза.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации