Текст книги "Парящий дракон"

Список описи был велик. В нём перечислялись: мужские и женские кимоно из дорогих тканей, огромное количество различной обуви, множество картин-будзинга и гравюр киотских мастеров, керамика с парчовым рисунком и фарфоровые сервизы с изысканной росписью, мебель из сандалового и айвого дерева, кухонная утварь и жаровни различной величины. Далее шли: женские украшения и серебряные зеркала, лаковые коробочки для косметики и украшений, нэцкэ[90]90
  Небольшие фигурки, вырезанные из дерева или кости, часто использовались в качестве брелка, подвешивались на пояс как украшение.


[Закрыть], шёлковые покрывала и отрезы тканей.

Мало того, пришлось составлять дополнительный список, куда вошли: картины португальских и испанских мастеров с видами Лиссабона и Мадрида; множество ширм с росписями, изображавшими рыцарей, различные европейские замки, а также виды Рима и Константинополя.

Уми-Мару совершенно потерялся среди обилия незнакомого ему европейского стиля, долго раздумывая: каким образом обозначить этот список? В конце концов, придя к выводу, что проще всего присвоить ему единое название «Португальские предметы искусства», так как он всё равно не мог отличить вид Мадрида от вида Константинополя, да и вообще не догадывался о существовании таких городов.

И, наконец, в завершении была составлена опись арсенала, где хранились доспехи, мушкеты и боевые мечи, различные кинжалы, копья, луки и стрелы, а также три португальские корабельные пушки со множеством ядер и бочками пороха.

Уми-Мару поразило обилие дорогих вещей и оружия. Наконец он вошёл в подземелье, где Нобунага хранил казну. Когда помощники отворили сундуки, у самурая затрепетало сердце при виде столь огромного количества серебра и золота. И это всё следовало пересчитать и внести в отдельную опись. Предстояла кропотливая работа.

Глава 9

Ребёнок в чреве Хитоми постоянно брыкался и переворачивался. Порой ей казалось, что младенец разорвёт живот и выпрыгнет наружу.

– Какой шустрый! Не сомневаюсь, что родится мальчик, – говорила Хитоми своей служанке.

– Так и есть, госпожа. Настоящего самурая носите! Он будет достойным вождём нашего клана. Вот и живот у вас уже опустился – не ровён роды час начнутся…

– Я боюсь, Юми… – призналась Хитоми.

– Ничего, в первый раз всегда страшно. Я вот троих сыновей родила. Все они служат господину Нобунаге. И вы родите, всё будет хорошо, я помогу вам…

– Я не про это… У меня дурное предчувствие… Моронобу давно не навещал нас. Может быть, что-то случилось? – волновалась Хитоми.

– Да, что вы, госпожа! Просто господин Нобунага дал ему поручение, возможно даже отправил с письмом в союзное княжество, – предположила Юми.

– Возможно. Но у меня постоянно щемит сердце, и спать стала плохо…

– Дело к родам, госпожа, вот и сна нет. – Пояснила умудрённая жизненным опытом служанка.

Хитоми несколько успокоилась.

– Я хочу прогуляться, помоги мне встать.

Юми подняла изрядно округлившуюся госпожу с татами и проводила во двор.

– Не уходите далеко, госпожа, схватки могут начаться в любой момент.

– Я постою здесь на солнышке, – пообещала Хитоми.

Она с трудом, поддерживая живот руками, прошлась по двору.

В это время мужчины занимались домашним хозяйством, потому как понимали, что без их участия Юми в одиночку не справится со всеми заботами.

– Как ваше самочувствие, госпожа? – переживали они.

– Благодарю. Уже немного осталось…

Хитоми подошла к плетню, окружавшему малый амбар, и облокотилась на него. Поясница нещадно болела, живот тянул к земле, ноги постоянно ныли…

– Скорей бы уж… – подумала она. – Тяжело носить.

Неожиданно к ней подлетел воробей и сел рядом, устроившись на плетне. Хитоми удивилась, за время своего пребывания в горах она ни разу не видела воробьёв.

Птичка нахохлилась, распушила пёрышки и чирикнула.

– Ох, какой ты храбрец! – воскликнула Хитоми. – И откуда ты только взялся? Жаль, нечем тебя покормить…

Хитоми протянула руку к воробью, тот же и не думал улетать. Он уверенно прыгнул на рукав кимоно.

– Удивительная птичка! Ты совсем не боишься людей… Оставайся у меня жить, я буду заботится о тебе, кормить… – воробей внимательно посмотрел на молодую женщину и чирикнул в знак согласия. – Значит, договорились. Тогда идём со мной…

Хитоми направилась к хижине, воробей и не думал улетать, устроившись у неё на руке. Старая Юми прибиралась в жилище и, открыв дверь, веником выметала мусор. Увидев Хитоми, державшую на руке воробья, она очень удивилась:

– Госпожа! Как вы его приманили?

– Не знаю, Юми. Он сам ко мне подлетел. Пусть живёт с нами, всё веселее.

– Ох, госпожа, мне не жаль места для маленькой птички, а веселья у нас с вами скоро будет и так предостаточно.

Хитоми улыбнулась и пустила воробья прямо в хижину. Тот влетел, сел на верхнюю потолочную балку и тут же довольно зачирикал.

– Что нравится новый дом? Мне тоже, но замок Адзути гораздо лучше, – с тоской сказала молодая женщина.

Воробей чирикнул в знак согласия и, взмахнув своими маленькими крылышками, устроился напротив Хитоми. Она надломила утреннюю лепёшку и рассыпала крошки на татами.

– Вот поклюй…

Воробей принялся за трапезу.

* * *

С наступлением часа Собаки Хитоми почувствовала схватки.

– Юми! – позвала она.

Служанка тотчас подбежала.

– Что угодно, госпожа?

– Началось… Я боюсь… Не отходи от меня!

– Не волнуйтесь, без меня не родиться. Если схватки начались, то новый господин Ода появится только к часу Тигра, а может и того позже. Вот выпейте травяной отвар.

Хитоми послушно отпила из глиняной чашки, по телу разлилось тепло… Она задремала, но сквозь сон явно ощущала боль… Ей снился Моронобу: сначала он целовал её, а затем начал отдаляться и вовсе исчез. Затем к ней подлетел воробей и почему-то заговорил голосом отца:

– Всё будет хорошо… Родится мальчик… Назови его Годайго, так звали моего предка… Он станет истинным Драконом… Его ждёт славное будущее…

Хитоми очнулась: рядом с ней действительно сидел воробей… Она почувствовала резкую боль внизу живота.

– Юми! Юми!

– Я здесь, госпожа. Всё готово: тёплая вода, чистые тряпки. Настало время тужиться…

Ода Годайго появился на свет в час Дракона. Юми ловко подхватила его из чрева измученной матери – тот издал оглушительный крик.

– И вас я принимала, госпожа Хитоми. Слава богам и сына вашего увидела… – разговаривала Юми сама с собой, понимая, что измученная роженица её уже не слышит. – Какой крепыш, вылитый господин Моронобу…

Она перерезала пуповину, перевязала её, затем обмыла славного отпрыска и запеленала.

Хитоми пребывала в забытьи. Она настолько намучилась – младенец родился изрядно крупным, что никак не реагировала на происходящее. Пока Годайго лежал спокойно в приготовленной для него люльке, лишь ворочая язычком, видимо в поисках соска, Юми обтёрла кровь с тела госпожи и переодела её в чистое лёгкое кимоно.

Как только служанка скомкала окровавленное кимоно госпожи, воробей, словно ожидая благополучной развязки, всё это время, таясь на потолке и не издавая ни звука, громко зачирикал и начал летать вокруг жаровни.

– Ишь, ты! Как радуется! – удивилась Юми. – Может, в тебя вселился дух гор? Или ещё чей?

Воробей чирикнул в знак согласия, подлетел к люльке с младенцем и начал внимательно его рассматривать.

– Что нравится тебе новый господин Ода? – в шутку спросила Юми. Воробей чирикнул… – Ох, уж больно ты всё понимаешь… Спаси нас, Аматэрасу и помоги нам Иисус! – взмолилась служанка, поминая христианского бога. Она, живя в замке, часто посещала проповеди отца Доминго и уверовала в Царствие небесное, вечную душу и Ад, но по-прежнему не забывала синтоистских богов, прикрепляя гокей при входе в святилище Адзэкура.

* * *

Прошло четыре луны, но Моронобу так и не появился в Горной хижине. Теперь и старая Юми уверилась: что-то случилось…

Запасы риса и бобов окончательно иссякли, да и приближались холода. Зима выдалась ранней и снежной, по утрам дверь хижины заносило снегом. Мужчины с трудом выбирались из амбара и деревянными лопатами расчищали проход во двор, затем уже принимались за хижину.

И вот, когда была съедена последняя рисовая лепёшка, Хитоми приказала одному из воинов направиться в Адзути, дабы узнать о судьбе отца и мужа. Дурные предчувствия не покидали её: неужели сёгун захватил замок? Что стало с отцом и Моронобу?

Возвращения воина ждали пять дней, покуда не поняли: он не вернётся…

Двое оставшихся воинов охотились в горах, но из-за сильных холодов и обилия снегов добыча была скудной.

Юми постоянно не доедала, стараясь кормить Хитоми как можно лучше. Но недостаток пищи тотчас же сказался на молоке. Его стало мало, а подраставший Годайго неумолимо требовал еды.

Хитоми не знала, что делать…

Однажды, когда холод стал совершенно невыносимым, а добытый горный истощённый козёл был съеден до последней косточки, мужчины, облачившись в шкуры, направились на охоту.

Воробей, прибившийся к Хитоми ещё летом, вёл себя беспокойно. Он летал по хижине из угла в угол, безумолку чирикая, словно пытался что-то сказать. Наконец он устал и сел на краешек люльки, где спал Годайго.

– Я понимаю, ты голоден, – сказала Хитоми, – но мне совершено нечем тебя покормить. – Она заплакала от собственного бессилия. – Неужели нам не удастся пережить эту зиму? Неужели мы умрём от голода?

В хижину вошла Юми с вязанкой хвороста, её хаори и волосы побелели от снега.

– На моей памяти такой суровой зимы не было лет двадцать, а может и того больше… – сказала она. – Снегу чуть ли не по пояс намело… Ох, жди в горах обвалов…

Хитоми вздрогнула.

– Помоги нам Окунинуси[91]91
  Горный дух.


[Закрыть]! – взмолилась она.

– Хвороста осталось немного, не хочу пугать вас госпожа, но придётся спускаться в долину.

Хитоми задумалась, посмотрела на сына, мирно посапывающего в люльке и на голодного воробья, который цепко коготками вцепился в край жаровни.

– Другого выхода нет. Может тебе удастся принести немного риса и бобов? – она открыла сундук, где хранились её кимоно и четыре мешочка, полные серебряных рё. Хитоми достала две монетки. – Вот возьми, думаю, нынче никто не продаст рис задёшево.

Юми взяла монетки и поклонилась.

– Не волнуйтесь, госпожа. Я вернусь ещё засветло.

Хитоми достала из сундука два хаори на толстой подкладке.

– Надень их, Юми.

Служанка смутилась и упала на колени.

– Ах, госпожа, вы так великодушны, прямо как ваша матушка!

* * *

Приближался час Обезьяны. Солнце постепенно скрывалось за горами, окрашивая снег в бледно-розовый цвет. Хитоми держала на руках сына, закутанного в меховое одеяльце, пытаясь согреть того своим телом. Хижина остывала, женщина чувствовала, как холод просачивается сквозь дверь, окна, затянутые промасленной рисовой бумагой, и крышу…

Молодая мать, замерзая, пребывала в забытьи, несмотря на тёплое зимнее хаори.

Неожиданно земля содрогнулась – хижина затряслась. Хитоми тотчас очнулась: неужели землетрясение? Прогневался дух земли? И вдруг всё стихло, женщину снова поглотила пугающая морозная тишина.

«Лавина! – догадалась Хитоми и мысленно взмолилась: – О, могущественный Окунинуси! Не тронь нас!»

Дверь хижины медленно отворилась. Хитоми показалось, что она спит и это лишь видение. Вошла Юми, неся за спиной вязанку хвороста, а спереди на груди холщёвый мешок, полный риса и бобов.

– Госпожа…госпожа… – задыхаясь, позвала служанка.

Хитоми очнулась, отогнав холодное оцепенение. Годайго завозился и открыл ротик, требуя молока.

– Юми! Я молила богов о твоём возвращении! – воскликнула госпожа.

Она с трудом встала, разминая затёкшие и замёрзшие ноги, и положила младенца обратно в люльку.

Юми трясло от холода, несмотря на два хаори, она замёрзла. Хитоми сняла с неё хворост и мешок со снедью и тотчас начала растапливать очаг.

– Потерпи Юми. Я заварю чаю, и ты согреешься.

– Не волнуйтесь, госпожа, мне уже лучше.

– Как там в долине? Что слышно?

Юми молчала, Хитоми не торопила её с ответом.

– Я сказала крестьянам, что служу господину Хисикава… На меня посмотрели с жалостью…

Хитоми замерла, внутри всё похолодело…

– Говори, Юми. Что с Адзути?

– Госпожа! – Юми заплакала и упала перед ней на колени. – Мы остались одни…

– Адзути разрушен? Отец и Моронобу погибли? – предположила Хитоми.

Юми отёрла слёзы рукавом хаори.

– Адзути теперь принадлежит господину Акэти Мицухидэ, военачальнику сёгуна. Крестьяне говорят, что без колдовства здесь не обошлось… Кто-то призвал Шикигами, и он задушил всех в замке…

Хитоми затрясло от гнева.

– Я отомщу сёгуну и Акэти за смерть отца и мужа! Чего бы мне это ни стоило!

Юми испугалась.

– Госпожа! Опомнитесь! Вы – всего лишь женщина!

– Пусть так! Но я – из клана Ода. Пока жива я и Годайго – наш род существует! Да, Юми ты не слышала сход лавины?

Служанка кивнула. Хитоми волновалась за мужчин, отправившихся на охоту. Они так и не вернулись – их поглотила снежная лавина. Хитоми помолилась Аматэрасу, дабы та забрала их души в свои цветущие сады.

Юми постоянно кашляла, и однажды не смогла подняться со своего футона. Хитоми ухаживала за ней, поила настоями трав, собранными летом в горах, но они не помогали – начался сильный жар, служанка бредила.

Однажды вечером, после очередного выпитого настоя, сознание Юми прояснилось.

– Госпожа… Я должна вам покаяться в содеянном грехе…

Хитоми удивилась.

– Ты посещала христианский храм?

– Да, госпожа. Христиане каются перед смертью, дабы очистить душу, правда священнику… Но его здесь нет… Значит, вам придётся отпустить мне грехи…

– Но я не могу. Я – не христианка. Да и потом Юми, даже не думай о смерти. Тебе стало лучше!

– Нет госпожа… Послушайте меня… – Юми задыхалась, в её груди всё клокотало. Хитоми присела на татами около служанки.

– Это случилось много лет назад… Ваша матушка, госпожа Но-Химэ, ревновала господина Нобунага к наложнице… Она велела мне подсыпать Кицунэ в еду возбуждающее снадобье, отчего та не могла и дня обойтись без мужчины… Однажды господин Нобунага вернулся из Киото, узнав об изменах наложницы, он с позором изгнал её из Адзути.

Юми закашляла.

– Так значит, Кицунэ ни в чём не виновата?! Как ты могла Юми?

– Я была предана госпоже Но-Химэ …

– Если бы знала, как Юрико переживала из-за падения своей матери! Как она стыдилась, что – дочь дзёро, которая торгует собой в придорожной хижине!

– Простите меня, госпожа… Я долго носила в себе тяжесть этого греха. Теперь, когда я призналась, мне легче… Скажите, что прощаете меня…

Хитоми тихо плакала: ей было жаль отца, мать, Моронобу, Кицунэ, Юрико и Юми… Теперь она останется одна. Как же выжить?

– Я прощаю тебя, Юми…

Старая служанка обрела то, что хотела – душевный покой. Она закрыла глаза, из её груди вырывался предсмертный хрип.

* * *

Юми умерла в час Тигра. Хитоми сидела рядом с ней, держа за остывающую руку, испытывая страх перед будущим.

Похоронить Юми по христианским обычаям, предать земле, Хитоми не могла – кругом простирались глубокие снега. Она решила сделать служанке временное погребение за амбаром, а летом захоронить, как и положено у христиан. Волки здесь не водились, только горные козы, да мелкая дичь, так что тело умершей должно сохраниться до весны.

Хитоми вздрогнула: до весны! А доживёт ли она до весны? Она устыдилась своей малодушной мысли, ибо просто обязана бороться за жизнь ради сына и возрождения клана.

Утром, едва настал час Дракона, Хитоми вынесла умершую во двор, вырыла в снегу яму, так что виднелась промёрзшая земля, опустила туда тело и тщательно забросала снегом. Затем, не зная христианских молитв, помолилась Аматэрасу и Окунинуси.

Вернувшись в хижину, она растопила очаг, разогрела немного бобов, поела и покормила грудью проснувшегося Годайго. Завернув сына в хаори и меховое одеяльце, она положила его в люльку.

Воробей, наклевавшись бобов, устроился на краю жаровни, согреваясь от тепла последних тлеющих углей. Он внимательно наблюдал за Хитоми.

Она же оделась как можно теплее и сказала:

– Охраняй хижину от злых духов. Я спущусь в долину…

Хитоми не представляла, как маленькая птичка могла противостоять злому духу, если тот вознамерился бы завладеть её жилищем. Но ей надо было с кем-то говорить…

Хитоми ушла, плотно закрыв за собой дверь, и подперев её лопатой. Воробей тотчас перелетел на край люльки – Годайго сладко спал и, распушив пёрышки, задремал на своём посту.

* * *

Хитоми, преодолевая глубокий снег, спускалась по горной тропе, ведущей к долине. Она почувствовала близость селения: в воздухе витали запахи дыма и рисовых лепёшек.

Ближайшее селение, принадлежавшее роду Тюсингура, находилось примерно на расстояние четверти ри. Хитоми решительно направилась к нему, увязая по пояс в снегу. Достигнув селения, она уже не чувствовала ног… и буквально упала на пороге ближайшего дома. Дверь отворила пожилая хозяйка и, увидев молодую женщину, облачённую в дорогое хаори, тотчас же подхватила её и помогла войти в дом.

Ноги Хитоми совершенно окоченели. Крестьянка сняла с непрошенной гостьи гета, затем шерстяные чулки, доходящие почти до колен, и начала сильными руками растирать пальцы ног, затем лодыжки и икры.

– Госпожа, разве можно быть столь беспечной? – удивилась хозяйка.

– Благодарю вас, – Хитоми протянула женщине серебряный рё. Та взяла монетку и поклонилась. – Кому принадлежит это селение?

– Роду Тюсингура. А правит здесь сановник Миямото Мусаси. Мой сын состоит у него на службе, – пояснила женщина и налила гостье горячего сакэ. – Вот выпейте, сразу же согреетесь.

Действительно Хитоми постепенно согревалась. Её охватила сладостная истома, и если бы не Годайго, оставленный в горной хижине, она бы не спешила покидать гостеприимную хозяйку.

– Как вы оказались здесь, без провожатых? Судя по вашему кимоно, вы – не крестьянка, – заметила хозяйка.

– Вы правы… Я – дочь Горной ведьмы. – Не моргнув глазом, солгала Хитоми.

У женщины округлились глаза.

– Точно, теперь я вижу сходство. А что Горная ведьма?

– Умерла от старости, а все знания передала мне.

– Я помню у ведьмы была дочь… Так это вы! Но вы так молоды… – недоумевала женщина.

– Я медленно старею оттого, что знаю заклинание молодости, – тут же сходу сочинила Хитоми.

– Для нашего селения – это большая радость. Ведь мы-то думали: Горная ведьма умерла, и некому будет теперь лечить нас травами. Девушки ходили в горы, но видели лишь развалины хижины.

– Горный дух Окунинуси помог мне построить новую хижину, а сам Дракон охраняет её от непрошенных гостей.

Хозяйка всплеснула руками.

– Я напекла лепёшек. Отведайте, госпожа…

– Хитоми, – представилась гостья.

– Уж замолвите горному духу за нас словечко: снега и холод совсем замучили селение. – Заискивающе попросила хозяйка.

* * *

Хитоми, нагруженная различной снедью, благополучно вернулась в горы. Отворив дверь хижины, она услышала воробьиное чириканье…

Птичка сидела на краю детской люльки и развлекала малыша своими нехитрыми трелями. Годайго не капризничал, а с улыбкой внимал воробью. У Хитоми создалось впечатление, что птичка разговаривает с мальчиком.

Не прошло и нескольких дней, как в Горную хижину пришла молодая девушка. Путь по горной тропе дался ей нелегко, она замёрзла и побелела от снега.

– Хитоми! – взмолилась девушка. – Помогите мне!

Молодая ведьма позволила ей войти. Девушка отряхнула снег и села около жаровни, дабы согреться. Ведьма налила гостье горячего чаю, та осмотрелась, заметив детскую люльку.

Воробей, словно почувствовав чужого человека, нахохлился и сел на плечо хозяйки. Девушка изумилась.

– Поговаривали, у старой ведьмы жил ворон.

– Да, я отпустила его после смерти матери. Мой помощник – маленький воробышек, очень умная птичка.

Девушка поёжилась. Из люльки раздалось хныканье Годайго. Молодая ведьма взяла сына на руки. Гостья опять удивилась.

Хитоми, предвосхищая вопрос, сказала:

– Этот мальчик рождён от Дракона. Я провела немало времени в его пещере.

Девушка тотчас поклонилась малышу, коснувшись лбом земляного пола.

– Что привело тебя в Горную хижину? – поинтересовалась новоявленная ведьма.

– Я хотела бы избавиться от нежелательного плода…

– Ах, вот как! – Хитоми понимала, что никак не сможет помочь девушке. – А что же твой избранник? Он знает о твоём решении?

– Нет, он соблазнил меня. Я была невинна… Словом, он женат. – Призналась девушка.

– Насколько мне известно, твоя деревня принадлежит роду Тюсингура. А правит в ней Миямото Мусаси. Так вот иди к нему, всё расскажи и потребуй справедливости.

Девушка от удивления округлила глаза.

– Но староста прогонит меня…

– Иди смело и ничего не бойся. Я сотворю заклинание, – пообещала ведьма.

Девушка поклонилась и покинула Горную хижину.

* * *

Не прошло и луны, как девушка, желавшая избавиться от плода, вновь посетила Горную хижину и принесла в дар целую корзину различной снеди. Она поведала Молодой ведьме, что староста внимательно выслушал её жалобу и строго наказал соблазнителя, отобрав у него быка в счёт возмещения ущерба за поруганную девичью честь. Мало того, староста приказал высечь обидчика на глазах всей деревни и лично выбрал девушке жениха.

С тех пор крестьянки постоянно посещали Горную хижину, Хитоми давала им мудрые советы и лечила травами. Женщины и молодые девушки просили Молодую ведьму замолвить за них слово перед Окунинуси и Драконом, каждый раз принося с собой щедрые дары, чтобы горные духи не насылали на селение невзгоды.

Вскоре по долине разнёсся слух, что Горная ведьма помолодела и вернулась вместе с сыном, рождённым от Дракона.

* * *

Тем временем Тоётоми захватил замок Киёсу, принадлежавший Нобутаке, последнему из рода Ода, родственнику ненавистного даймё Оды Нобунаги, и вынудил его сделать сеппуку. Малолетнего Хидэнобу, сына Нобутаки, и фактически племянника Нобунаги, сёгун объявил преемником рода Оды и взял мальчика на воспитание, став его опекуном, таким образом, узаконив свою власть над всеми землями, принадлежавшими враждебному клану.

Вскоре к Тоётоми присоединился род Маэда, некогда принадлежавший к клану Ода. Сибата Кацуиэ, верный вассал Нобунаги женатый на его родной сестре, затворился со своей женой Оити в своём замке Китаносё, где они добровольно совершили сеппуку.

Последним, кто выступил против сёгуна, был Токугава Иэясу. Он провёл блестящую военную операцию около крепости Нагакутэ, в результате которой разбил отряды Тоётоми. Сёгун предложил Токугаве замириться, а затем скрепить союз родственными узами. Токугава, трезво оценивая мощь сёгунской власти, согласился и вскоре женился на Асахе, сестре Хидэёси, получив в приданное обширные владения в Эдо.

Расправившись с кланом Ода, Тоётоми с неистовой жестокостью принялся устранять ещё недавних своих союзников, опасаясь, что их кланы за последние годы стали слишком мощными, а значит, опасными для его власти.

Сосредоточив своих руках почти неограниченную власть, Тоетоми Хидэёси провозгласил себя земным воплощением синтоистского бога войны Хатимана. А какое-то время спустя, и потомком самой богини Аматэрасу. И даже приказал украсить свой праздничный шлем плюмажем в форме двадцати девяти лепестков ириса, символизировавшего солнце.

Всех, кто выказал сомнения по поводу его божественного происхождения, сёгун казнил.

С подачи своего племянника Хидэцугу, он официально провозгласил государственными религиями синто и буддизм, христианство же подверг жестоким гонениям, приказав разграбить португальскую миссию на озере Бива, а патеров распять на крестах, подобно Иисусу Христу.

Проникнувшись к Хидэцугу доверием, он самолично возвёл его в должность кампаку, высшего советника императора. Тем самым ещё раз подчеркнув, что ему безразлично мнение Яшмового дома и его правителя Гендзи-тенно.

С течением времени Хидэёси стал всё чаще задумываться над тем, что император слишком слаб и на троне Аматэрасу должен восседать другой правитель… из рода Тоётоми. А после того, как любимая наложница родила ему сына Ходэёри[92]92
  Клан Тоётоми полностью погибнет в 1614 году, защищая свой последний оплот, Исияму (Осакскую резиденцию) от воинов сёгуна Токугавы. Хидэёри и его мать, бывшая наложница Хидэёси, совершат сеппуку.


[Закрыть], и вовсе уверовал в то, что сама Богиня Солнца желает его возвышения.

В Исияме подданные сёгуна решили, что их господин сошёл с ума… Но ни один из самураев или сановников не посмел высказаться по этому поводу, опасаясь за свою жизнь.

Манами, жена Хидэёси, будучи не в стоянии смириться со своим положением (сёгун всячески унижал её, отдавая предпочтение молодым наложницам), покончила жизнь самоубийством. Её дочери Наа-химэ и Асаи-химэ навсегда покинули резиденцию в Исияме, удалившись в один из синтоистских монастырей в предместьях Киото.

В Поднебесной окончательно установилось двоевластие. Сегунат, призванный охранять власть императора, как от внутренних врагов, так и от внешних, трансформировался настолько, что стал представлять опасность не только для правящего Яшмового дома, так и для многих даймё, чьё богатство вызывало вожделенную зависть клана Тоётоми.