Книга: Страстоцвет, или Петербургские подоконники - Ольга Кушлина

Но обо всем по порядку. А привлекла меня обложка. Оформление у книги чудесное. Обложка, я считаю, вообще произведение искусства. А вставки из книг по садоводству как-то сразу окунают не только в саму тему выращивания растений, но и в другую эпоху, проникнутую особой эстетикой.

Но дело, конечно, не в обложке… Редко встретишь книгу, сама идея которой кажется настолько гениальной, что боишься разочароваться, завысив ожидания заранее. Сидишь и думаешь: «Ну это звучит как нечто, что я написала бы сама. Если бы, конечно, вообще когда-либо что-либо писала». Но, к большому счастью, эта книга не только оправдала ожидания, но даже превзошла их. Надо заметить, что я не увлекаюсь как-то по-особенному темой русского модернизма, и многие из приведенных в книге произведений мне или вовсе незнакомы, или когда-то были услышаны лишь в виде упоминаний. Но это не помешало с большим интересом прочитать данную работу от начала и до конца, что многое говорит о таланте Ольги Кушлиной доносить мысли увлекательно и поворачивать-переплетать их таким образом, чтобы оставалось только задумываться в восхищении и понимать, что я и не связала бы два этих факта вместе, пожалуй. По крайней мере, так логично и изящно. Порой мысль здесь витиевата, но это не доходит до той степени, когда начинает отталкивать. Однако, пожалуй, стоит перечитать эту книгу спустя время, чтобы постараться понять до конца. Возможно, уже с новым багажом литературных знаний…

А теперь, собственно, о знаниях и о фактах (многие из которых стали для меня чем-то не только совершенно новым, но и поразительным). Из поразившего своей простотой и гениальностью литературного:

Главное, чтобы горшочек был тесным, почва скудной и воздух не слишком теплым, - скромный «маленький человек» растительного мира.

Так пишет Кошлина о бальзамине, который встречает нас на окне в романе «Бедные люди» Достоевского. Не впервые отмечено, что этот цветок – частый житель окон людей небогатых. Однако какая красивая параллель литературы и жизни: ему ведь, этому цветку, словно и не надо ничего больше. Он, как и эти самые бедные люди, привык в своей жизни довольствоваться малым.

А вот уже из фактов не только литературных, но тоже интересных и органично вплетенных в канву повествования:

…благолепными именами взамен неприличных, несообразных с духовным званием, некогда весьма щедро одаривали священников: Тюльпановы, Гиацинтовы. Вот и у Н. Лескова в «Соборянах» «добродетельный поп» носит имя Савелия Туберозова. (Сиротам-подкидышам в воспитательных домах порою в утешение тоже кое-что из цветочных фамилий перепадало, а о сценических псевдонимах тут не место говорить, да с ними и так все ясно.)

И гораздо более печальным становится рассказ Гаршина о пальме, когда мы понимаем, что за всем этим стоит реальная подоплека и культурный контекст: в Петербурге действительно проводили своего рода эксперимент по озеленению крыш пальмами. Но растения эти, теплолюбивые, конечно со временем не прижились (их перед зимой, еле живые, приходилось заносить прислуге обратно в дома). Такова была мода, а южная пальма к суровым для нее условиям оказалась не приспособлена (зато заняла свое место в домах как неизменный атрибут эпохи и определенного достатка).

Кстати, о пальмах: «лопасти латаний» из знаменитого стихотворения Брюсова «Творчество» - это ведь тоже о них самых (вернее, о вполне определенном виде пальмы). Почему-то, когда изучали это в школе, все мне казалось, что это некий абстрактный образ движения или чувства. А все оказалось гораздо любопытнее: у матери поэта дома росли такие вот пальмы, которые и послужили одним из источников вдохновения и воплотились в программном стихотворении.

Любопытны здесь и курьезные литературные случаи: вроде тех, когда в стихах не видевших их никогда поэтов зацветали отродясь не цветущие пышными цветами криптомерии (из конкретного растение превратилось в некий абстрактный образ, которому додумали не свойственные ему черты). Не менее любопытны характерные явления эпохи (культуры и моды, такие как, например, «двойные прозрачные бокалы, в которых нижний цветок распускался прямо в воде и «вниз головой»».

Впрочем… слишком много всего любопытного для того, чтобы это можно было хотя бы перечислить. Да и зачем? Если гораздо увлекательнее – прочитать. Взглянуть по-новому на то, что казалось обыденным, или – напротив – увидеть, возможно, и не самую интересную для вас эпоху сразу вот так: ярко, сквозь калейдоскоп из разноцветных лепестков. Увидеть красоту в поэзии и в жизни, а еще в том, насколько порой в этой области явления тесно взаимосвязаны и перетекают одно в другое.

Во-первых, чудесное издание. Черно-белые иллюстрации, заимствованные из дореволюционных трактатов, стилизованные под старинные свитки врезки с объемными цитатами из них же, титульные листы к главкам, просторные спусковые полосы, матовая обложка в пастельных тонах... Я увидела книгу краем глаза, когда выбирала подарок родственнику, и не удержалась, купила подарок себе.

Во-вторых, оригинальность темы. Ведь книга-то не о цветах, а о поэзии серебряного века, об удивительном на первый взгляд их соотношении: не декадент "породил" орхидею, а орхидея - декадента.

В-третьих, легкая, ироничная авторская интонация. Книга читается на одном дыхании, в текст органично вписываются и объемные цитаты из научной литературы рубежа веков, и стихотворения, и фрагменты пьес. Из кусочков мозаики складывается целое. Каждая главка - портрет поэта в неразрывной связи с цветами, попавшими в его стихотворения.

Автор предполагает в читателе некоторую осведомленность, уверенное знание поэтической обстановки начала 20 века. Автор не рассказывает все с начала, но лишь выстраивает уже известные читателю факты в новом порядке, а вот цветочная составляющая книги подается именно как новая информация. Таким образом, это книга не о литературоведении для цветоводов, а о цветоводстве для литературоведов.

Что же в итоге? Прекрасно изданная, приятная и легкая книга для настоящих филологинь, отличное чтение для отдохновения и вдохновения. Особенно рекомендую к прочтению во время каникул после сданной сессии по поэзии серебряного века ;)

Passiflora – скорбное слово, Темное имя цветка… Орудия страсти Христовой — Узор его лепестка. Ты, в мир пришедший так просто, Как всякий стебель и лист, Ты – белый лесной апостол, Полевой евангелист! Да поют все цветы и травы Славу кресту твоему, И я твой стигмат кровавый На сердце свое приму.

Зинаида Гиппиус Иди за мной

Полуувядших лилий аромат Мои мечтанья легкие туманит. Мне лилии о смерти говорят, О времени, когда меня не станет.

Мир – успокоенной душе моей. Ничто ее не радует, не ранит. Не забывай моих последних дней, Пойми меня, когда меня не станет.

Я знаю, друг, дорога не длинна, И скоро тело бедное устанет. Но ведаю: любовь, как смерть, сильна. Люби меня, когда меня не станет.

Мне чудится таинственный обет… И, ведаю, он сердца не обманет,- Забвения тебе в разлуке нет! Иди за мной, когда меня не станет.

Из книги кроме названий комнатных цветов, их значении, поэтов которые ими восхищаются можно узнать интересные факты из жизни "старого" Петербурга:

История комнатных цветов - это история города. Отец моего мужа, доживший до преклонных лет, вспоминал поразившую его в молодости сцену. Из Питера в 20-е годы выселяли девиц легкого поведения: везли с Лиговки на подводах со всем "имуществом". Имущества у них было - кадки с фикусами и геранями да попугаи. Попугаи пронзительно кричали по-французски, девицы ругались, но по-русски, прижимая к себе цветочные горшки. Процессия медленно двигалась через весь город.

В книге говориться о таких цветах как: пассифлора (страстоцвет), латания, пальма, пеларгония (герань), бальзамин, фуксия, рододендрон, азалия, агава, криптомерия, араукария, банан, орхидеи, роза, цикламен, лилия, нарцисс, кактус, герань, ландыш, шалфей, бархатцы, фиалка, вербена, арум, нимфея, хризантемы, алое и т.д. Приведены стихотворения поэтов-символистов: Тэффи, Брюсов, Ф. Сологуб, М. Маравская, З. Гиппиус, М. Лиховицкая, Е. Черубина, О. Мандельштам и др.

Книга хорошо оформлена, присутствуют выдержки и рисунки из старинных книг.