Текст книги "Леопард с вершины Килиманджаро"

О’Брайн медленно проговорил:

– Не болтайте лишнего, мой мальчик. Даже здесь.

Санти улыбнулся, пожал плечами и пристегнулся к гамаку. Во время свободного полета спать разрешалось только в закрепленном положении.

Дела домашние

Пол под ногами слегка дрогнул – это значило, что буксирная ракета отошла от «Арамиса». Симона поколдовала еще немного у пульта – Паола знала, что это убираются трапы, соединявшие ракету со станцией. Симона включила экран обозрения, и все принялись искать крохотную удаляющуюся звездочку. Паола покрутила головой, но не нашла. Ракета была небольшой, шла почти без груза, – увозила всего четырех человек и кое-какие их вещи, – и поэтому, пока включили экран, она была уже далеко. Ираида Васильевна и Ада смотрели внимательно, – наверное, они-то ее видели. Паола повернулась, пошла к двери и услышала, что Симона тоже поднимается. Если Симона вставала или садилась, то это было слышно в каждом уголке станции.

– Ну вот, – сказала Ираида Васильевна (она очень любила это «ну вот» и даже Симону приучила), – теперь, девочки, до следующего отпуска.

И кому только он нужен, этот отпуск? Симоне все равно – Агеев вернется не раньше чем через два года, если вообще… Ада видится со своим Сайкиным чуть ли не каждые три недели, и тогда они находят самый неподходящий уголок станции и целуются там, как дураки. А для Паолы эти отпуска…

Навстречу из коридора выполз «гном» с коричневыми плитками аккумуляторов. Паола подставила ему ногу. «Гном» подпрыгнул и шарахнулся в сторону. «У, тварь окаянная», – с ненавистью подумала Паола.

– Ну вот, – сказала за спиной Ираида Васильевна, – а теперь будем чай пить.

– Сколько по-здешнему? – спросила Паола.

– Двадцать сорок две, – ответила Симона, и Паола перевела часы: «Атос», «Портос», «Арамис» и «Первая Козырева» отсчитывали время по Москве. – А теперь попрошу минуточку внимания. Мои пироги!

– Ваши пироги? – поразилась Ираида Васильевна. – Я допускаю, что вы можете собственноручно смонтировать универсального робота, но испечь пирожок…

– Знают ведь, – засмеялась Симона, – как облупленную знают. Ну признаюсь. Не я. Мама. Сунула на космодроме.

Мама – это была не совсем мама. Это была мать Николая Агеева. Все невольно перестали жевать.

– Ешьте, медам-месье, ешьте, – сказала Симона. – Связь была.

И каждому показалось, что именно это и было самым главным за последние несколько дней. Вот это далеко не достоверное известие, что агеевцы живы.

– Связь была великолепна. Приняли целых полслова: «…получ…» По всей вероятности, «благополучно».

– Строго определяя, это не связь, а хамство, – сказала Ада.

Ираида Васильевна улыбнулась и кивнула: ну конечно же, «благополучно». Другого и быть не может. Для таких людей, как Симона и Николай Агеев, все всегда кончается благополучно. Потому что они умеют верить в это неизменное «благополучно». И хотя сидящие за столом перебирают сейчас десятки слов, которые могли быть на месте коротенького всплеска, чудом принятого Землей, – все равно для Симоны из всех этих слов существует только одно.

«Если бы так было с ними… – думала Паола, подпершись кулачком. – Если бы два года не было связи с „Бригантиной“… Она не любит своего Агеева. Она просто относится к нему, как жена должна относиться к мужу. Странно, для всего люди напридумывали разных слов, даже больше, чем нужно, а вот для самого главного нашли одно-единственное; называют этим словом все, что под руку попадет, – даже обидно… А может, пришлось бы придумывать для этого самого главного столько слов, сколько людей на свете, – нет, в два раза меньше: для каждых двух… А то ведь, наверное, всем кажется, что только у тебя – настоящее, а все остальные – это так, привычка, или делать нечего, или, как говорит Симона, „сеном пахло“… чушь всё. Всё чушь и всё – неправда. А правда начнется тогда, когда дрогнет пол под ногами и замурлыкают огромные супранасосы, и бесшумно, незаметно даже – снизу или сверху, появится синтериклоновая перегородка, и снова все качнется, и еще, и еще, и когда остановится – это будет значить, что „Бригантина“ приняла трап».

– Чай стынет, – сказала Симона, – можно приниматься за пироги.

– С чем бы это? – полюбопытствовала Ираида Васильевна.

– Великорусские. Посконные. Сермяжные. Что, я не так сказала? – Симона умудрялась выискивать где-то совершенно невероятные слова. – Вот, убедитесь. С грибами и с визигой.

– Да, – задумчиво сказала Ада, – эпоха контрабанды на таможенной станции. И много их там у тебя?

– Хватит, – сказала Симона и ткнула кнопку вызова дежурного робота. – Надо припрятать на черный день – имею в виду гостей.

Дверь приподнялась, вкатился «гном». Он бесшумно скользнул к Симоне и остановился, подняв свой вогнутый, словно хлебная корзиночка, багажник. Симона принялась перегружать туда свои пакеты.

– Снесешь в холодильник, киса, – приговаривала она вполголоса, – да чтобы через неделю можно было достать, не раскапывая лопатой. А то всегда завалишь…

Паолу немного раздражала манера Симоны говорить с роботами. Ну зачем это, если они все равно ничего не слышат?

Видно, и Симона думала о том же:

– Эх ты, черепаха навыворот. И когда я вас переведу на диктофоны? – Она нагнулась и стала набирать шифр приказа. – Говоришь с ним, как с человеком, а он – ни уха ни рыла. Кстати, какой у нас номер очереди на универсальный?

Паола вскочила:

– Я сама.

Схватила пакеты в охапку, побежала на кухню. Универсальный…

Когда-нибудь его доставят на станцию, и тогда «благодарю вас, мисс, но услуги стюардессы на станции больше не нужны».

Паола вернулась к столу, села, пригорюнившись, – одной рукой подперла подбородок, другой поглаживала скатерть.

– Ну что, Паша, взгрустнулось? – Ираида Васильевна наклонила голову, одним глазом глянула Паоле в лицо. «Словно большая добрая кура», – подумала Паола. – Или, может, обленилась за отпуск? Работа в тягость?

– Да разве я работаю? Смеетесь! – Паола судорожно сдернула руки со скатерти, под столом стиснула кулачки. – Разве так должна работать стюардесса? Вот на пассажирских ракетах, если что случается – стюардесса разве с командой? А? Она с пассажирами. До самого конца. – (Ада улыбнулась, еще ни на одной пассажирской ракете до «самого конца» не доходило.) – Я, конечно, мало что могу, но ведь главное, чтобы люди чувствовали – о них заботятся, с ними рядом живой человек, а не такой вот паразит. – Паола кивнула на «гнома», все еще покачивавшегося за креслом Симоны.

Симона взорвалась:

– Прелестно! Господа, бумагу мне с золотым обрезом и лебединое перо. Мы пишем рекомендацию мисс Паоле Пинкстоун на предмет ее перехода на рейсовую космотрассу. И чтоб там без паразитов. Мисс не выносит представителей металлической расы.

«Ну зачем она так? – подумала Ираида Васильевна. – Она же знает, что на пассажирские ракеты берут только самых хорошеньких… Даже у нас. Уж такая традиция. А на „Бригантине“ за стюардессу этот Мортусян. Так что никуда Паша не уйдет. Что же обижать девочку?»

– Трогательно, – сказала Ада, – а мы, выходит, не люди? Нам не нужно человеческой заботы?

Паола вспыхнула.

– Ох, глупости вы все говорите. – Ираида Васильевна подошла к Паоле, тяжело опустила руки ей на плечи. – Счастливая ты, Паша.

Паола вскинула на нее глаза, но Ираида Васильевна молчала, да говорить и не надо было – все и так поняли, что, собственно говоря, осталось досказать: «Счастливая ты – тебе есть кого ждать». Все это поняли, и наступила не просто тишина, а тишина неловкая, нехорошая, которую нужно поскорее оборвать, но никто этого не делал, потому что в таких случаях что ни скажешь – все окажется не к месту, и всем на первых порах станет еще более неловко. И только потом, спустя несколько минут, все сделают вид, что забыли.

– А знаешь, откуда твое счастье? – Ираида Васильевна стряхнула с себя эту проклятую тишину, но не захотела, вовсе не захотела, чтобы все забывали, и улыбнулась грустно, и сложила руки лодочкой, и поднесла их к уху, словно в них было что-то спрятано, малюсенькое такое. – Вот когда мы были маленькими, играли в «белый камень»:

 
Белый камень у меня, у меня,
Говорите на меня, на меня…
 

– А что, Маришка у тебя играет в белый камушек? – обернулась она к Симоне.

– Да вроде бы нет.

 
…Кто смеется – у того, у того,
Говорите на того, на того…
 

– И какие льготы предоставляло наличие белого камня? – осведомилась Ада.

– Уже не помню… Кажется – счастье какое-то.

– Да… – задумчиво сказала Паола. – До счастья я немножко не дотянула. Пинкстоун – это не белый камень. Розовенький.

– Все равно, – сказала Ираида Васильевна, – все едино – счастье, – и улыбнулась такой щедрой, славной улыбкой, будто сама раздавала счастье и протягивала его Паоле: на, глупенькая, держи, всё тебе – большое, тяжелое; а та боялась, не брала, приходилось уговаривать…

– Вызов, – сказала Симона и резко поднялась.

Все пошли в центральную рубку. Паола собрала со стола, понесла сама, здесь, с половинной силой тяжести, все казалось совсем невесомым. Шла мурлыкая, песенка прилипла, потому что была такой глупенькой, доверчивой:

 
Кто смеется, у того, у того…
 

Симона вышла из центральной, остановилась перед Паолой. Блаженная рожица, что с нее возьмешь?

– Дура ты, Пашка, вот что, – сказала она негромко.

Паола остановилась и уж совсем донельзя глупо спросила:

– Почему?

– Долго объяснять. Просто запомни: со всеми своими распрекрасными чувствами, со всей своей развысокой душой один человек может быть совсем не нужен другому. Вот так.

«Зачем они все знают, зачем они все так хорошо знают…» – с отчаяньем думала Паола.

Тут взвыли генераторы защитного поля, но сигнала тревоги не было; вероятно, подходило небольшое облачко метеоритной пыли.

– Не осенний ли мелкий дождичек… – сказала Симона и побежала в центральную.

Паола повела плечами, словно действительно стало по-осеннему зябко, и пошла по коридору, как всегда, по самой середине, где под белой шершавой дорожкой – узенький желобок. Приоткрыла дверь своей каюты – потолок тотчас же стал затягиваться молочным искристым мерцанием. Не думая, протянула руку вправо, почти совсем приглушила люминатор. Оглянулась. Напротив, поблескивая металлопластом, – дверь одной из кают, что для «них».

Гулкое ворчанье под ногами усиливалось. Паола перешагнула через порог, неожиданно подпрыгнула; видно, Симона сняла энергию с генераторов гравиполя, и тяжесть, и без того составлявшая что-то около шести десятых земной, уменьшилась еще наполовину. Паола забралась на подвесную койку, поджала ноги. Она знала, что ничего страшного нет, что Симона напевает себе за пультом и ничего не боится, и Ада ничего не боится, и Ираида Васильевна боится только потому, что она всегда за всех боится, – но внизу, в машинно-кибернетической, рычало и потряхивало, и ноги невольно подбирались куда-нибудь подальше от этого низа.

Паола подняла руку к книжной полке, не глядя вытянула из зажима алый томик Тагора. И книга раскрылась сама на сотни раз читанном и перечитанном месте:

«О мама, юный принц мимо нашего дома проскачет – как же могу я быть в это утро прилежной?

Покажи, как мне волосы заплести, подскажи мне, какие одежды надеть.

Отчего на меня смотришь так удивленно ты, мама?

Да, я знаю, не блеснет его быстрый взгляд на моем окне; я знаю, во мгновенье ока он умчится из глаз моих; только флейты гаснущий напев долетит ко мне, всхлипнув, издалека.

Но юный принц мимо нашего дома проскачет, и свой лучший наряд я надену на это мгновенье…»

Страха уже не было, а было повторяющееся каждый раз ожидание какого-то чуда, вызванного, как заклинанием, древней песней о несбыточной – да никогда и не бывшей на Земле – любви.

«О мама, юный принц мимо нашего дома промчался, и утренним солнцем сверкала его колесница.

Я откинула с лица своего покрывало, я сорвала с себя рубиновое ожерелье и бросила на пути его.

Отчего на меня смотришь так удивленно ты, мама?

Да, я знаю, он не поднял с земли ожерелья; я знаю, в красную пыль превратили его колеса, красным пятном на дороге оставив; и никто не заметил дара моего и кому он был предназначен…»

А станция все летела и летела вокруг Земли, и вместе с Землей, и вместе со всей Солнечной, и вместе со всей Галактикой, и вместе с тем, что есть все это – все галактики вместе, и то, что между ними, и то, что за ними; и только, затихая, мурлыкали сигматеры первой зоны защитного поля, и только чуть посапывал регенератор воздуха, и только жемчужным, звездным блеском мерцал люминатор, и никаких чудес не могло быть на этом белом свете… «Но юный принц мимо нашего дома промчался, и драгоценный камень с груди своей я бросила ему под ноги».

Встреча в Пространстве

– «Арамис», «Арамис», я – «Первая Козырева», связь, связь…

– Есть связь. Ада, возьми-ка связь, надоели до чертиков со своими информашками…

– Подтвердите готовность к приему грузового планетолета НУ-17 «Бригантина».

Ираида Васильевна оперлась на Адино плечо, наклонилась над чашечкой короткого фона:

– Вспомогательная таможенная станция «Арамис» к приему планетолета НУ-17 «Бригантина» – готова. Начальник станции Ираида Монахова.

– «Бригантина» легла в дрейф на расстоянии шесть с половиной тысяч «километров от вас, геоцентрические координаты…

– Сейчас соврут! – шепнула Симона и заслонила своими плечами широченный экран гравирадара. Радужная мошка выползла на его сетчатое поле.

«Первая Козырева» выдала координаты, и, как всегда, приврала. Симона отошла от гравирадара и наклонилась над Адой с другой стороны, так что все три женщины легонько стукнулись головами.

– Ламуйль, котик, это ты там порешь?

«Первая Козырева» невозмутимо продолжала:

– «Арамис», «Арамис», передаю вам связь с «Бригантиной». Корабль идет без повреждений, дополнительной бригады на прием не запрашивалось. Дежурный диспетчер Шарль Ламуйль, – и уже другим, сердитым голосом: – Да, это я. А что?

– С тебя пол-литра «московской», за вранье. Когда Колька приземлится.

– А что, действительно была связь?

– А ты не знал?

– Знал, да как-то не верилось… Ну, берите «Бригантину».

«Первая Козырева» сошла со связи, из фона понесло писком, визгом и улюлюканьем.

– Чистый зверинец. – Симона подтолкнула Аду плечом, чтобы та освободила ей место. – А еще – Пространство. Всего две сотни лет тому назад здесь была тишь да гладь да божья благодать.

– Симона, – мягко сказала Ираида Васильевна, – может быть, Аде пора самой принять хоть один корабль?

– Нос не дорос.

Ираида Васильевна тихонько вздохнула – нервничает человек. И еще сколько кораблей ей принять, прежде чем вернется – или совсем уже не вернется – Николай Агеев.

И Симона понимала, что Ираида Васильевна жалеет ее, как всегда, и боится за нее, как за всех, и поэтому предлагает – слава богу, что еще не приказывает! – передать прием «Бригантины» Аде, дублеру по кибернетике и механизмам. Симона фыркнула, как сердитая лошадь, и тотчас же из коричневого овала возник негромкий, тоже темно-коричневый баритон:

– …пеленг… Я – «Бригантина», я – «Бригантина», прошу пеленг.

Симона оглянулась – Паола сидела в дальнем углу, руки подложены под коленки, а ноги до пола не достают. Ишь как трогательно.

– Иди-ка поближе. Тоже мне – Золушка.

Паола легко перебежала через всю центральную, ткнулась носом в лохматый затылок Симоны. Та одной рукой включила тумблер автопеленга, а другую закинула за голову и поймала Паолу за короткую жесткую прядку; больно дернула – «ой!».

– Девочки! – строго сказала Ираида Васильевна.

Точка на экране двинулась и поползла к центру, увеличиваясь и теряя радужные оболочки. Корабль подходил к станции на своих маневровых двигателях. Планетарные были уже застопорены, потому что на них не только станцию проскочить можно, но и всю систему «Первой Козырева», и очень даже просто; а во-вторых, планетарное топливо стоило ой-ой-ой сколько, надо было беречь. «Независимая компания» дрожала над каждым килограммом.

– Дорогие космонавты, – обратилась Симона к вновь прибывшим с традиционной формулой приветствия, – рады поздравить вас с благополучным завершением рейса.

– Благодарю вас, мадам, – ответил красивый коричневый баритон. – Идем на сближение по пеленгу. Через четыре минуты начну торможение.

– Рановато, – сказала Симона. – Подойдите поближе. Как слетали?

– Благодарю вас, как всегда, – без происшествий.

– Везет. Занудное благополучие. А нас одолевает пыль.

– Рад за вас, мадам, если все обошлось без последствий. Одному из наших кораблей не удалось избежать некоторых неприятностей.

– А, «Киллинг». Слыхала. Сами виноваты. Курицы.

– Симона, – сказала Ираида Васильевна.

– Не знаю подробностей, мадам. Это случилось вчера.

– Зато я знаю. Тормозите. Покруче.

Симона оглянулась на экран. Точка была у самого центра.

– Потише, рыбонька, – сказала она шепотом этой самой точке и положила руки на пульт управления.

– Стоп, стоп, капитан. – Симона повернула рычаг энергораспределителя и одновременно повела влево контактер гравитационного поля. У всех появилось ощущение, что они приподнимаются вверх, – Симона снизила поле гравитации до двух десятых земной. Мягко, пухло, словно разрастаясь в объеме, возник ухающий, вздыхающий гул. Это заработали на холостом ходу маневровые двигатели самой станции.

– Легли в дрейф, – доложили с «Бригантины», – расстояние до «Арамиса» восемьсот двадцать семь метров.

Ну ясно, опять влетит от диспетчера. Хорошо еще – свой. Так что неизвестно, кто кому будет «московскую» ставить.

– Восемьсот пятнадцать, – сказала Симона с легким вздохом. – И не кричите на все Пространство.

Пол дрогнул, поддал по пяткам, вильнул туда-сюда, и стало непонятно, куда летишь, но было ясно, что летишь очень быстро.

Станция шла к планетолету. Он уже был виден сквозь толстый иллюминатор, и Симона взяла вверх, чтобы особенно долго не крутиться вокруг него, а сесть прямо ему на хребет. С каждой минутой становилось ясно, какой это гигант, и когда станция пошла над ним, то со стороны могло показаться, что эта маленькая проворная каракатица пристраивается на спину мирно отдыхающего дельфина.

– Подержитесь, бабоньки, – сказала Симона, но все и так знали, что сейчас сила тяжести будет уменьшена до одной десятой земной.

Паола схватилась за чеканную титанировую раму иллюминатора. Вот опять промелькнула обшивка планетолета – заходили с кормы, где всё еще светились чудовищные раструбы дюз. Так было удобнее сесть на люк.

Симона включила круговой экран обозрения. Ага, уже совсем близко. Станция пошла на тормозном, замерла, немного поерзала, словно примериваясь, и уже на киберабордажере, потому что никакой человек не мог бы сделать этого с требуемой точностью, плавно скользнула вбок и присосалась к двум четким овалам грузового и пассажирского люков.

Крепежные лапы выползли из открывшихся пазов и цепко обхватили темно-серое, тускло поблескивающее тело планетолета. Теперь он и станция представляли собой единое целое. Оставалось только выдвинуть герметический трап.

Симона нагнулась над сетчатой плошкой фона:

– Ну, как вы там?

– Надеваем скафандры, – лаконично отозвалась «Бригантина».

– Подаю трап. Всем покинуть шлюзовую камеру.

– Есть покинуть шлюзовую камеру.

Симона перекинула маленький тугой рубильничек вверх, и тотчас же из шлюзовой послышалось легкое шуршание. Станцию еще немножечко качнуло, на обзорном экране было видно, как куцый гофрированный хобот протянулся к люку и плотно обхватил его. Проворный, словно белочка, кибер уже выскочил в Пространство и побежал по спирали вокруг переходника, добрался до места стыка и стал придирчиво тыркаться, проверяя надежность крепления.

– Экипаж планетолета НУ-17 «Бригантина» к выходу готов.

Паола переступила с ноги на ногу.

Симона включила тумблер под знаком «С», и тонкая прозрачная пленка опустилась с потолка и разделила шлюзовую, коридоры, салон и биологическую на территорию хозяев и территорию гостей.

– Выход разрешаю, – сказала Ираида Васильевна, нагибаясь над плечом Симоны.

Два золотистых краба, выставив перед собой инструменты, ринулись по переходнику – помогать снимать люк.

Симона поднялась, повела плечами – чертовски нелеп был на ней форменный голубой костюм Международной службы – и в последний раз протянула руку к пульту – восстановила привычную на станции силу тяжести.

– Ну, пошли делать реверансы! – И, пропустив вперед Ираиду Васильевну, все двинулись в шлюзовую.

Слева уже чернела изготовившаяся к нападению на чужой корабль беспристрастная армия киберконтролеров; направо, к жилым отсекам, уходил белоснежный коридор, а прямо, так близко, что казалось: сделай два шага – и ты там, – зияла дыра герметического перехода.

Но сделать эти два шага было никак нельзя, потому что невидимая пленка немыслимой прочности поднималась у самых ног выстроившегося экипажа «Арамиса» и уходила в узкую щель темно-синего потолка, – люминаторами в шлюзовой служили боковые стены. За дырой была темнота, из которой доносилась металлическая возня.

И вот там, впереди, показалась полосочка света, потом щит люка стремительно опрокинулся внутрь перехода, подхваченный присосками киберов. На фоне желтого овала мелькнули силуэты этих киберов, втаскивавших щит внутрь корабля, потом свет усилился, и вот стройная фигура в черном синтериклоновом скафандре показалась в конце перехода.

Паола снова переступила с ноги на ногу, и даже вздохнула, и даже тихонечко потрогала упруго подавшуюся под ее пальцами переборку, но никто на нее не оглянулся.

Показалась еще фигура, и еще, и трое космолетчиков, чуть пригнувшись, вышли из темного коридорчика на белый свет.

Они остановились напротив команды «Арамиса», тоже почти у самой перегородки, только по другую ее сторону и на таком расстоянии, чтобы можно было сделать один маленький шаг вперед; и тот, что вышел первым, сделал этот шаг и чуть усталым голосом проговорил:

– Экипаж грузового планетолета «Бригантина» в составе Дэниела О’Брайна – командира, – (он с каким-то врожденным достоинством слегка наклонил голову), – Александра Стрейнджера – второго пилота, – (поклонился незнакомый, сразу бросающийся в глаза удивительно красивый юноша), – и Пино Мортусяна – космобиолога, – (Пино, старый знакомый, мотнул головой), – прибыл в систему космической станции «Первая Козырева» и просит произвести досмотр грузов.

Ираида Васильевна тоже сделала маленький шажок ему навстречу:

– Команда вспомогательной станции «Арамис» в составе Ираиды Монаховой – начальника и космобиолога, Симоны Жервез-Агеевой – кибермеханика, Ады Шлезингер – уполномоченного по досмотру грузов и Паолы Пинкстоун – стюардессы рада видеть вас у себя на борту. Сейчас прошу всех пройти в боксы биологической обработки, после чего прошу вас в салон. – И Ираида Васильевна улыбнулась так по-домашнему, по-земному, что гости не могли не ответить ей тем же, и тоже улыбнулись: капитан сдержанно, второй пилот – ослепительно, а Пино – криво, как всегда.

– Нет ли у вас на борту живых существ, капитан? – задала Ада традиционный вопрос.

– Нет. Груз – контейнеры с кормонилитом. Все данные о характере груза, в том числе и о его активности, в бортовом журнале.

Формальности были окончены, космолетчики поступали в распоряжение Ираиды Васильевны, теперь уже не командира, а врача.

– Прошу вас. – Она повернулась и пошла в правый коридор, и трое в скафандрах тоже повернулись и послушно затопали рядом с ней.

Симона щелкнула пальцами по синтериклону:

– Что новенького, Мортусян?

Тот поотстал, поднял руку к затылку и почесал гермошлем.

– Да вот говорят – на вашей «Аляске» клопов развели…

Симона махнула рукой, устало промолчала – редкий случай, и, проводив глазами космолетчиков, пошла снимать глупый, небесного цвета, костюм. Когда эти парни вылезли из своей телеги, все стало на свои места, и пропало то смятенное, неразумное и тревожное наваждение, что «Бригантина» – вовсе не «Бригантина», а другой, оплавленный и изуродованный корабль, вернувшийся вопреки всякой логике и математике и благодаря какому-то парадоксу Пространства, который должен же, черт побери, существовать для таких людей, как ее Колька…