Текст книги "Лабиринт для троглодитов"

Ольга Ларионова
ЛАБИРИНТ ДЛЯ ТРОГЛОДИТОВ

* * *

Бесшумно перебирая ледяные скобочки трапа, Варвара спустилась с грузового горизонта и мягко спрыгнула на гулкий металлический пол, в очередной раз радуясь тому, что ее не заставили обуться в тяжеленные экспедиционные ботинки.

– Мороз-воевода дозором… – пробормотала она и тут же сморщила нос – нет, не свои это были владения; И тут, и тем более там, за бортом. Тем внимательнее надлежало быть с дозором.

Она заглянула в кубрик, откуда доносился семиголосый храп. Потолок едва светился золотисто-коричневым люминофором, и лица спящих выглядели одинаково загорелыми – чуть ли не до нигерийской черноты. На самом деле это было не так. Варвара сделала шаг вперед и очутилась в узеньком проходе между трехъярусными рядами коечных гнезд – слева шесть и справа столько же. Интересно, когда звучит сигнал тревоги или даже обыкновенный подъем, как это им удается не стукаться лбами в такой тесноте? Она поддернула обшлаг рубашки и глянула на часы: что ж, через один час и двадцать три минуты это можно будет проверить экспериментально.

Нижняя правая койка прогнулась и захрустела – это Сегура, первый пилот, вытягивался во весь рост. Если бы не эти два метра и двадцать сантиметров, Варвара никогда не усомнилась бы в том, что перед нею – самый благовоспитанный и застенчивый житель страны Восходящего Солнца. Гармоничность образа разрушали габариты гризли и голос, напоминающий охрипшего бизона.

Его сосед, Кирюша Оленицын, несколько уступал космолетчику в росте, но был развесист и розов, как цветущая яблоня. В бронзовом освещении он казался старше на добрый десяток лет.

Медбрат Дориан, на дневном свету белый, как Пьеро, и во сне выглядел печальным и сосредоточенным. Мумия бездушная, вот он кто. Варвара всегда считала себя – и не без основания – натурой замкнутой и мрачноватой, но по этим качествам Дориан давал ей все сто очков вперед. Четвертым на этой стороне был Петрушка, уже успевший истосковаться по своему серому козлику. Богатейшая мускулатура, пожалуй, слишком великолепная для спортсмена-любителя, делала его похожим на фавна, но эта аналогия разом улетучивалась, стоило только взглянуть на его рыжие патлы. Если прибавить сюда вечную немного смущенную улыбочку, то больше, чем на лешего-подростка, он не тянул. За что Варвара его и любила.

Нижнюю койку слева отвели Грише Эболи, которого кое-кто поддразнивал «принцессой Эболи», и Варвара все не удосужилась поинтересоваться, а что бы это значило. Гриша – беда и забота всего экипажа: только две недели как из госпиталя, и хотя всемогущая Манук гарантировала его стопроцентное выздоровление, вид у него после всей мануковской интенсивной терапии был бледнее некуда.

Над Гришей сладко посапывал Сусанин, они с Сегурой – два сапога пара. Самозванный начальник экспедиции, которую никто не посылал, – просто погрузились в кораблик стратегов, брошенный на время отпуска на тамерланском космодроме, и полетели. А кто бы на их месте не полетел?

И третья полка, с высоты которой никаких звуков не доносится. Скульптурный профиль. Какое неподвижное, чужое лицо! Каково-то тебе в рядовых, командор? Она приподнялась на цыпочки, вглядываясь все пристальнее и пристальнее, не то пытаясь распознать что-то ускользнувшее от нее, не то испытывая собственную твердость духа. Твердость оказалась хоть куда. «Для меня вы все равны, все удалы, все умны, всех я вас… гм… люблю сердечно…» Что-то изменилось в застывшем лице, стало напряженнее, как от внутренней боли. Варвара беззвучно ахнула – как же это она забыла, что нельзя пристально глядеть на спящего! А что, если и он, в свою очередь, будет так же спокойно и холодно разглядывать ее? Ведь через день-два настанет и его черед стоять на вахте!

Девушка попятилась и бесшумно выскользнула из кубрика. Сладко потянулась. Еще час и пять минут героической борьбы со сном. Ровно через час и пять минут она хлопнет в ладоши и крикнет: «Мальчики, подъем!» – и будет наблюдать, как они выпрыгивают из коек и сшибаются лбами. Удовольствие, конечно, относительное, но уж очень она рассердилась, когда ее безоговорочно назначили в первую вахту. И откуда это традиционное заблуждение, что первая вахта – самая легкая? Ведь и там, на распластавшихся над морем «шпалах», Келликер назначил в первую вахту не кого-нибудь, а именно ее.

Она вдруг замерла и прислушалась, хотя урчание вентиляционных насосов начисто глушило сонный храп, оставшийся за полуоткрытой дверью. Посторонних, настораживающих звуков не было, но привычный гул насосов, без которого ее таксидермичка никогда не обходилась, здесь звучал чуточку по-другому. Раньше это было просто мурлыканье исполинского дымчатого кота – «ырры, ырры», дружелюбно-безразличное, нейтральное; сейчас же в кошачьих вздохах появилось что-то удивленное – «дррругие… дррругие… дррругие…».

Другие. А ведь и правда, кроме нее, ни одного человека из тех, что вышли тогда, в день исчезновения Степки, к проклятым Воротам, не было сейчас на корабле. Серафина и Солигетти так и остались там, на галечном берегу, и недвижные арки навсегда успокоившихся чудовищных ловушек так и останутся им страшными, нерукотворными памятниками. Параскив и Темрик улетели, первый – сопровождая телят, второй – красу свою ненаглядную. Келликер один за всех сейчас крутился между Пресепторией и Новой, разгораживая побережье малоэффективными барьерчиками психогенной защиты, – еще бы, перистых удавов видели уже на космодромной площадке.

И еще Лерой…

Варвара вздохнула и продолжила свой обход. Камбуз, рубка, шлюзовая. И еще две двери неизвестного назначения, но они заперты. Шесть отсеков жилого горизонта, и все двери выходят сюда, на площадку шахтового ствола. За одной из закрытых дверей, вероятно, подъемник, потому что сразу после приземления (гм, приземления – надо было сказать: при-чар-та-ру… тьфу, язык поломаешь) – сразу после посадки на Чартаруму Сегура вроде бы лазал вниз, в двигательный отсек, но Варвара не заметила, чтобы подымался люк. Она тихонько постучала носком по гулкой металлической крышке – резонанс выдавал многослойность перекрытия. Нет, эта махина не открывалась. И, препоручая притихший корабль ее заботам, Сусанин ни словом о нижнем горизонте не обмолвился. Ну что ж, меньше забот.

Она толкнула ногой следующую дверь и вошла в камбуз. Как и следовало из ее весьма своеобразного характера, исконно женское тяготение к виртуозной стряпне никогда не значилось в списке ее немногочисленных достоинств. Отсюда приходилось довольствоваться кухонными автоматами, и они были привычны, как вакуумные насосы. Но только не здесь. Ай да Голубая команда, альбатросы глубокого космоса! Съемочную аппаратуру они у начальства вытребовать не удосужились, всякие там «Соллеры» достались космической журналистике в лице – да еще в каком лице! – вспоминать не хочется. Зато кухонная автоматика была явно из четвертого тысячелетия. Не было бы счастья, да несчастье помогло – после болтанки, сопровождающей каждый переход из подпространства и обратно, Варвара несколько часов не могла даже подумать об еде. Жажда одолевала, но в рубке было несколько встроенных сифонов с соками и минеральной водой, а кроме того, Сусанин проявил неслыханную предусмотрительность и оставил на пульте два кислющих яблока. Но если бы девушке захотелось чего-нибудь посущественнее, она не знала бы, как и подступиться ко всему этому электронно-вибрационно-левитационному оборудованию. Сидела бы и лапу сосала, как тот скоч, что валялся в углу в позе академического сфинкса.

– А кто же мальчиков кормить будет? – задумчиво пробормотала она, адресуя этот риторический вопрос пульту конфорочного управления. Скоч, однако, принял вопрос на свой счет и вздыбился, как богомол.

– Вафель? – спросила Варвара, безуспешно пытавшаяся запомнить стратегических роботов «в лицо».

– Трюфель.

– Мог бы добавить: к вашим услугам. Готовить умеешь?

– Готовит автоматическая дистанционно управляемая многозарядная плита.

– Я спрашиваю – запрограммировать ее на завтрак сможешь?

– Да.

– Легко, питательно, калорийно… Значит, так: омлет с грибами, фрикадельки из форели, или подбери что-нибудь похожее, фруктовый салат под кокосовым кремом, вели взбить получше. Хватит?

– Мало.

– Ну знаешь, тут тебе не твои обжоры! Петрушка на диете, Дориан привереда, Гриша без аппетита… Гречневую кашу добавь. С китовым молоком. И всего – по семь порций. Понял?

– Да.

– Кофе и шоколад – на выбор. Готовность – через пятьдесят минут.

Вопросительная форма отсутствовала, поэтому скоч не удосужился хотя бы кивнуть. С одной стороны, это было хорошо, что их запрограммировали на минимальную болтливость, – втайне Варвара не могла отделаться от ощущения, что после какой-нибудь реплики этот гигантский вороненый муракиш обернется к ней и уронит свое презрительное: «тупица». Но похоже было, что по отношению к людям скочи себе лишнего не позволяли. С другой стороны, каждый раз, отдав распоряжение, она сомневалась – а правильно ее поняли или нет? Вот и сейчас – знает ли он, что такое форель? А кокос? И спросить как-то неудобно…

Мало того, что никого из прошлой группы, так и роботов своих взять не позволили. Пегги здесь не нужна, но вот с Полупегасом можно было бы хоть поговорить по-человечески.

Она махнула рукой и пошла в шлюзовую. Войти туда, собственно говоря, было невозможно: шла продувка всех помещений, и навстречу бил поток холодного, припахивающего арбузной коркой воздуха. Скоч, прижавшийся к комингсу, следил за вентиляционной установкой.

– Туфель?

– Вафель.

Ах, да, у него же единичка на оконечности вычислительного бурдюка. Хоть бы их покрасили в разные цвета, что ли…

– Решетку не забило? – Это так, для порядка: если бы забило, не было бы такой сильной струи.

– Нет.

И этот на лишнее слово не расщедрится.

– Ну ладно, через сорок пять минут выключишь.

Он это и сам знает, и весь этот диалог только для того, чтобы не уснуть на ходу. Осталась рубка, но там дежурит еще один скоч, и раз он не вызвал ее по внутреннему фону, значит, ни на экранах, ни в иллюминаторах не появилось ничего стоящего внимания. Да, вот и он – воздвигся столбиком посередине помещения, словно суслик на пригорочке, морда устремлена в зенит, все шесть глаз нацелены в разные стороны – ничего не пропустит.

– Фофель?

– Туфель.

Хоть бы раз угадать! Она обошла сторонкой насекомоподобного часового, уселась в кресло первого пилота. На выдвижном столике – две стопки бумаг: слева распечатка информации, полученной с чужого спутника, справа – снимки местности, поступающие с вертолета. На вертолете четвертый скоч, и вот уже шесть часов они выписывают замысловатую спираль вокруг корабля… Вокруг двух кораблей.

Варвара положила ладони на столик, так что квадратик радиограммы, заложенный под стекло, пришелся между пальцами, как в окошечке. Текст она – да и все на корабле – помнила наизусть: «SOS! SOS……………… …паж похищен капибарами. Преследование невозможно. Лабиринты. Промедление гибельно. Лес…»

Варвара растерла виски, отгоняя сон. Сидя это давалось уже труднее.

– Туфель, – проговорила она не очень внятно, – ты сможешь заметить, когда я усну?

– Да.

– Тогда, голубчик, ущипни меня за ногу, – она покосилась на черное щупальце, свесившееся до самого пола, – только так, чтобы следов не осталось!

Теперь можно было откинуться в кресле и немножко подумать. До подъема тридцать четыре минуты, и все это время она сознательно не думала о том, что же находится за округлыми глазницами иллюминаторов. Ее оставили главной по кораблю, и прежде всего надо было не допустить, чтобы на борту хоть что-нибудь пошло не так. Хотя как это – «так», она не знала. Корабль был для нее чужим домом, и в его превосходных титанированных стенах она чувствовала себя хоть и в безопасности, но в глухой изоляции от всей Вселенной, словно запаянная в консервную банку. Лишенная ветра, запахов и тех живых волн, которые сделали бы для нее Чартаруму хоть на чуточку своей, она все эти пять с половиной часов провела в чутком напряжении, поначалу до предела обострившем все ее чувства, а затем незаметно притупившем их непобедимой сонливостью. Она знала, что принадлежит к немногочисленной породе существ, неспособных жить при затворенных окнах, и сейчас только и спасалась тем, что твердила себе: еще столько-то минут… теперь меньше… еще меньше… А потом ее ждала воля – холодный ветер чужого мира с запахом астраханского арбуза.

…паж похищен капибарами…

Два громадных грызуна бесшумно проскользнули за спиной, унося в зубах кукольную фигурку – тряпочного Пьеро с волочащимися по земле белыми лентами… Ой!

– Ты что, обалдел? Я же велела, – потихоньку, чтобы синяков не осталось!

Скоч высокомерно промолчал. Ладно, впереди еще не одна вахта, будет возможность сбить спесь с этих жужелиц. Сколько еще осталось? Двадцать две минуты. Вот уж никогда не думала, что спасательная экспедиция на незнакомую планету может вылиться в такую тощищу!

А между прочим, тоскливо бывает только от незнания. Был бы на ее месте Сегура – не сидел бы сложа руки, не маялся бы. Для начала придется научиться из сотен разрозненных снимков складывать единую панораму. А то лужайка за иллюминатором видна, нежно-аквамариновая, отравная; дальше – склон ступенчатый, елки на нем белые, полупрозрачные – вот и все, доступное ее пониманию. А вот где они сели, на материке или на острове, на побережье моря-океана или в глубинке – непонятно. Пока шли на посадку, все силы приходилось тратить на то, чтобы со стороны не казаться беспомощным котенком, у которого глаза на лбу и усы дыбом. А сели – тут уже было не до объяснений. Разумеется, и летяги, и Сусанин с Гюргом прекрасно разбирались в ситуации, но не приставать же к ним с вопросами!

А главный вопрос так и крутился на кончике языка: о каких это лабиринтах шла речь в обрывке радиограммы, случайно принятой на Степухе?

Но пока слово «лабиринт» никем произнесено не было, и Варвара решила терпеливо ждать. Прояснится – сами скажут. Не для балласта же взяли ее с собой!

Вторая загадка касалась самих потерпевших. Если экипаж был похищен, то кто дал сигнал SOS? Положим, технически это мог проделать и обычный экспедиционный киб, но ведь не по собственной же инициативе! Значит, кто-то дал сигнал и сам отправился в погоню. И тоже канул в неизвестность. Чтобы попытаться во всем этом разобраться, нужно как минимум припомнить все начинания с момента посадки…

– Привет вахтерам! Как дежурство? – Сусанин в самом буквальном смысле влетел в рубку – раскачался на потолочной скобе, и перепрыгнув через присевшего от неожиданности Туфеля, приземлился точно у ног девушки. – Ох, и здорово же здесь кувыркаться – раздолье Петрушке! Ну, рассказывай.

Еще бы не раздолье, сила тяжести на шестнадцать процентов меньше земной. Вот она отоспит свои шесть часов и тоже запрыгает не хуже Ригведаса. А пока – она свое дело сделала, первую вахту на Чартаруме отстояла.

– Корабль в полном порядке, за время вахты никаких происшествий!

– Да черт с ним, с кораблем! Что с ним сделается. Что за бортом?

– Ничего за бортом…

– Мерзко. Туфель, снимки движущихся объектов имеются – кроме собственного вертолета, как тебе, надеюсь, ясно?

– Шестнадцать.

– Давай смотреть, Варвара. Это по твоей части. Номер раз… Далеко. Что-то на верхнем уступе, да и солнышко уже к закату клонится… Страус?

– Это на горном-то склоне? По-моему, окапи.

– Во всяком случае, отнюдь не вышеупомянутая капибара. Смотрим дальше… Птичка. Номер три… опять птичка. Номер четыре… послушай, птицы это или летучие собаки?

– Послушай, Сусанин, это непринципиально. Прокручивай побыстрее, я спать хочу. Да, кстати, остальных подымать пора.

– Остальных я тоже поднял… Да что с тобой, мать моя, тебе, что, не интересно?

– Напротив, и даже очень. Поэтому крути скорее, что там дальше.

Дальше тоже ничего вразумительного они не углядели – где-то на пределе видимости мелькало нечто четвероногое и достаточно земноподобное, но ближе осмеливались подлетать только птицы – если, конечно, это были не млекопитающие. С такой-то благодатной силой тяжести здесь должно было обитать множество рукокрылых.

– Далеко и несерьезно, – устало проговорила Варвара. – Вот вылезу из этой консервной банки, попробую на ощупь, поснимаю собственноручно, тогда и разговор будет другой. Да, а с вертолета делали прицельные снимки всего живого?

– Естественно, но сюда не передавали. Сейчас я его верну на подзарядку, тем более что проку с него… Короче, выспишься – и будет тебе снимков по самые ушки. Мохнатенькие твои.

Насчет пользы от вертолета – это он от досады. Собственно говоря, для того и послан был этот разведчик, чтобы по инфракрасному датчику фиксировать все живое, – это был простейший способ обнаружения пропавшего экипажа. Правда, в этом варианте как минимум требовалось, чтобы экипаж был еще жив… Но об этом никто, естественно, вслух не сказал. Гораздо больше надежды было на металл – никаких следов цивилизации с воздуха не обнаружили, так что любой сигнал весьма чувствительного металлодатчика, установленного на вертолете, уже приводил бы к решению задачи. Пряжки на поясах, застежки, возможно – оружие. Нет, не могла чувствительнейшая аппаратура проморгать все это.

И тем не менее никакого сигнала за шесть часов полетов не поступало.

Можно, конечно, было предположить, что всю группу похитили в голом виде, но тот, кто дал сигнал бедствия и совершенно очевидно бросился затем в погоню, – он же не мог это сделать без соответствующего снаряжения и хотя бы десинтора? Не рехнулся же он, в самом деле!

Разгадка напрашивалась, но она была столь нежелательной, что Сусанин вслух ее не высказывал – во всяком случае, перед Варварой, которой все равно несколько часов спать, так уж что понапрасну расстраивать. Но девушка и сама догадывалась: подземные пещеры. Тогда становилось ясно, почему с воздуха никаких лабиринтов не было замечено, – они находились где-то в глубине окрестных холмов.

– Ты там на камбузе не догадалась распорядиться? – проговорил Сусанин деланно безразличным тоном.

– Догадалась. Куда подавать?

За время перелета; длившегося почти сорок часов, никому в голову не приходило заглянуть на камбуз – манипуляции с подпространством ни к еде, ни ко сну не располагают. Варвара вдруг почувствовала приступ бешеного аппетита, но насыщаться перед сном она себе не позволяла с детства.

– Никуда не подавать, – буркнул Сусанин, уже колдовавший с корабельным вычислителем. – Мы там, без отрыва от конфорок… Ты-то спи. Через шесть часов разбужу.

– Чрез три!

– Разговорчики на борту! Сказано – шесть!

Варвара показала его спине язык и захлопнула за собой дверь. На площадку навстречу ей выпархивали отоспавшиеся бодренькие спасатели – «Что там? Как там? Варварушка, есть сигнал?» Как будто сами не догадываются, что сигналы – по нулям.

– Я бы вас разбудила.

Предпоследним из кубрика показался Гюрг. Ничего не спросил, поздоровался сдержанным кивком. Только глаза полыхнули – уж если что у него и осталось прежним, так это искры в глазах. Варвара каждый раз поражалась, насколько ей не приходится делать над собой усилие, чтобы казаться безразличной, – это получалось само собой и, кажется, уже в значительной мере соответствовало действительности.

Она вошла в кубрик и увидела Петерса, стоящего на голове.

– Варенька, еще одну минутку! – проговорил он умоляюще, отрывая от пола руку и показывая палец, – вероятно, для большей убедительности.

– А!.. – только и сказала Варвара, отмахиваясь от него и валясь на последнюю в левом ряду койку.

Была такая мечта – раздеться…

Петрушка тихонечко вышел на руках, ногой осторожненько вдавил клавишу выключателя, и в кубрике стало совсем темно. Но в глубине закрытых век бесшумно взмывали и рушились совершенно белые волны, опадала хлопьями седая пена, и в обесцвеченном небе угасали одно за другим пепельные ложные солнца…

– Просили разбудить. Просили разбудить. Просили…

– Фофель?

– Вафель.

– Спасибо, встаю. Включи свет.

Она подняла руку – свинство все-таки спать не раздеваясь – и посмотрела на часы. Так и есть, проспала без десяти минут пять часов. И никакая тренировка на внутренние биологические часы не помогла, трех часов организму, замордованному всеми этими перегрузками и гиперпереходами, было катастрофически мало. Так что самопробуждения не получилось.

И потом – неужели никто не мог проявить если не галантность, то элементарную вежливость? Посылать в таких случаях скоча это… это… Это порождало недобрые предчувствия.

Она вскочила, сунула ноги в легкие спортивные туфли и вприпрыжку помчалась в рубку. На бегу заметила, что дверь в шлюзовую открыта настежь, – не иначе, как что-то грузили. Рубка тоже изменилась: почти вся правая стена была закрыта крупномасштабной картой. Места продольных склеек морщились – еще бы, здесь все делалось в отчаянной спешке, – и сразу бросалось в глаза обилие каких-то овальных и кольцевых структур вроде лунных цирков. Три таких овала были обведены красным. В рубке припахивало краской, как бывало всегда, когда вычислитель что-нибудь вычерчивал.

Слева висел сильно увеличенный снимок какой-то долины, сплошь поросшей многоярусной зеленью. Под снимком располагалась схема каких-то причудливых развалин. Между ними, на том самом месте, где недавно возвышался скоч, стоял Сусанин в легком полускафандре и задумчиво поводил носом то вправо, то влево.

– Доброе утро, – встревоженно проговорила Варвара.

– Доброе, доброе… Так вот: следов никаких. Вертолет тоже пропал – их вертолет, не наш же. Мы идем в свободный поиск. Туфеля и Фофеля мы берем, остальное добро – тебе. Один из скочей должен постоянно дежурить в рубке, другой – тем более постоянно и неразлучно – с тобой. На подзарядку будешь ставить того, что в рубке, на это время сама не спустишь глаз с экрана. Фон все время будет включен, я его заблокировал. Правда, проходимость волн тут паршивая, может, потому мы и SOS приняли не полностью. Дальнейшие инструкции буду передавать с борта, благо мы нацелились тут недалеко… Вот плошка. Геологов с нами нет, поэтому не берусь судить, почему тут такие блюдца вроде кратеров. Этот – восемь километров в поперечнике. От нашей стоянки он сравнительно недалеко, если бы можно было пройти через горловину долины, потом метров двести вниз – то дело было бы в шляпе. Но горловину словно нарочно закидали глыбами, им и скатиться-то неоткуда, не с вертолетов же сбрасывали… Баррикада. Ее-то мы перескочим, но никакие капибары тут не прошли бы. Да эту свалку камней не одолели бы и макаки, а они лазать мастера. Тем более что она – с Нотр-Дам.

– Тогда зачем вы туда собрались? – Варварин вопрос был вполне естествен.

– А затем, что если убрать растительность – вон внизу, на схемке, корабельная считалка произвела это с блеском, – то останется не что иное, как форменный лабиринт!

– Но ведь с воздуха ни людей, ни металла…

– Это еще не самое худшее. Гораздо хуже то, что в радиусе пятидесяти километров предположительно расположены еще два аналогичных аттракциона. И страшно представить, сколько еще за этим радиусом…

Варвара многое могла ему сказать, но только глубоко вздохнула, а потом выпустила воздух сквозь стиснутые зубы – получился шип, как у рассерженной гаттерии.

– Пойми, Варька, тебе остаться – оптимальный вариант.

– Я тебе не Варька. И потом, надо же совесть иметь – вы и на том корабле побывали, а я даже на землю тутошнюю ногой не ступила…

– Это пожалуйста. И даже до того корабля. Только чтобы фон не выключался и скоч, как собака, был при ноге, да с генератором защитного поля. Я же знаю, тебя не удержишь…

– Евгений, время! – крикнули из шлюзовой.

– И ни во что не ввязывайся, вызывай нас. Если вдруг перебои с фоном – три красные ракеты. Можно и больше. Ну…

Он как-то очень неуклюже двинулся к девушке, но она пресекла это движение в самом начале:

– Насколько я понимаю, инструктаж окончен? Три ракеты, и все такое. Есть и спать с включенным микрофоном.

– Кобра, – сказал Сусанин и вышел.

Варвара посмотрела ему вслед, не удержалась и вылезла в тамбур. Из открытого люка несло вечерней прохладой, и было слышно, как скочи, лязгая членистыми манипуляторами, лезут вниз по трапу. «Ну, дети капитана Гранта, отваливаем! – послышался бодрый голос Сусанина. – Вечереет…»

Варвара поежилась – действительно, вечерело, и это обстоятельство отягчалось тем, что сутки на Чартаруме – или Земле Чары Тарумбаева, как она была внесена в космический реестр, – длились восемьдесят четыре с половиной часа. Девушка вернулась в рубку, взяла фон с жестким зажимом и защелкнула его на лацкане куртки. Из сетчатой кругляшки доносился вой разогреваемых двигателей, неразличимые голоса, металлический лязг. «Надо было попрощаться, – пронеслось вдруг в голове у Варвары, – надо было выйти и попрощаться с каждым…»

– Эй, на «Дункане», сейсмического штиля! – донесся вдруг из фона четкий голос Кирюши Оленицына.

– Семь футов под килем! – ответила Варвара.

Теперь шум двигателей доносился уже из распахнутой двери. Варвара не выдержала и выскочила снова в шлюзовую. Машина уже поднялась и, кренясь на левый борт, описывала круг над двумя звездолетами, торчавшими среди долины ровныя, аки два кипариса. На земле крутились подхваченные вихрем листья, но пыли почти не было. Вертолет свечкой пошел в высоту, и Варвара даже не успела разглядеть, кто сидел в верхней кабине под выпуклым колпаком. Впрочем, это было не важно. Главным же сейчас было то, что на этой совершенно незнакомой, совсем не грозной на первый взгляд, но все-таки чертовски опасной планете она практически осталась совершенно одна. «Ну что, голубушка, выбрала себе профессию дальнепланетчика, так не жалуйся и не дрейфь», – сказала она себе.

Впрочем, страха не было. Да Сусанин и не оставил бы ее одну, если бы она была способна в такой ситуации растеряться.

– Норега, не вижу рядом скоча, – донеслось из фоноклипса, прицепленного к лацкану.

– Виновата, исправлюсь. – Ну и голос у начальника экспедиции, как из жестяного ведра, – так и отдает металлом.

Она отступила на шаг и, нашарив на стенке клавишную панельку силовой защиты, привычно набрала параметры ячеек и мощность поля. Овальный распахнутый люк словно подернулся кисеей – в проеме возникла силовая решетка с отверстиями в два миллиметра. Приток воздуха обеспечен, но ни одна насекомая тварь не пролетит. А уж что касается напряженности поля, то теперь дверцу мог с разбега бодать самый крупный носорог. Впрочем, если бы он сочетал свою убойную ярость с прыгучестью кенгуру – от люка до земли было все-таки четыре метра.

Вот и началась вахта номер два. Нет, положительно не так она все себе Представляла! Но приказ командира есть приказ, тем более что условия приравнены к боевым. Варвара вернулась на центральную площадку, где в привычной позе дохлых жужелиц лежали оставленные на ее долю скочи, Вафель и Трюфель.

– Смиррр-на! – скомандовала Варвара.

Скочи мгновенно взвились, как ракеты, и приняли позу «готовность номер один» – опора на кончик бурдюка и два самых мощных двигательных манипулятора, остальные приподняты, как у жуков-оленей, готовых к драке. Жутковатое зрелище, особенно если помнить об их максимальной мощности. Нет, напрасно все-таки назвали их скочами – надо было «жучами» или что-то вроде…

– Кто из вас специализирован на ксенобиологию? – спросила Варвара, не очень-то надеясь на ответ, – ведь такого скоча Сусанин скорее всего должен был взять с собой.

Но на кончике рецепторного хоботка у Трюфеля загорелся пронзительный малиновый огонек, как это всегда бывало в тех случаях, когда скочи хотели привлечь к себе внимание.

– Робот межпланетный, многопрофильный, суперрежимный, бортовой номер «три», – доложил он.

– Ну, вот ты и будешь дежурить в рубке. Любой движущийся предмет – в иллюминаторе, на экране или внутри корабля, кроме нас с Вафелем, естественно, – тут же фиксировать и докладывать мне. Нехудо бы и классифицировать.

«Было бы что», – подумала она, но вслух этого не произнесла. Трюфель, не разворачиваясь, задом вполз в рубку и принял сторожевую стойку.

– Варвара, что там у тебя? – донеслось из нагрудного фона. Девушка глянула в иллюминатор: черная мошка кружила над хаосом завала на выходе из долины.

– Вертолет… – начал Трюфель.

– Домашний, обыкновенный, – подхватила Варвара. – Вижу. Нет, это не тебе, это я коллег к делу приобщаю. Вместо этой пары мне бы одного Полупегаса…

– Лопай, что дают.

– Евгений Иланович!!! – и как только фон выдерживает?

– «Жалобная книга», А Пэ Чехов. Между прочим, здесь два столба и между ними – определенно искусственный завал.

– Фермопилы, – вставил кто-то тенорком.

– Все бы ничего, да приборы взбесились… Ух, ты! Варвара замерла, вслушиваясь в тревожную паузу. Донесся пронзительный звон. Да, если бы это были просто Фермопилы!

– Теперь магнитная аномалия… – буркнул Сусанин. – А до этого высотомер вдруг ноль показал. Надо бы покрутиться тут, да солнце низко. Пошли мы дальше, если долго не будем выходить на связь – не волнуйся. Сама сообщай обо всем интересном. Ну, не до тебя сейчас…

Вертолетик сделал еще один круг, потом начал уменьшаться и, наконец, растаял в сиреневатой дымке.

– Вафель, – сказала Варвара, – а ты будешь при мне. Неотлучно. И с генератором защитного поля. Только прежде, чем обременять себя лишней тяжестью, накорми-ка ты меня.

Она подняла глаза и поглядела на корабельный хронометр: Степуху они покинули ровно пятьдесят девять часов назад. Нет, с минутками. Варваре вдруг пришло в голову, что впервые в жизни она живет буквально не по дням, а по часам. Но на этой нелепой Чартаруме иначе нельзя.

И наверное, не часы, а минуты считает злополучная пятерка с корабля, пославшего SOS. Что с ними приключилось? В такие экипажи тоже ведь не желторотиков набирают. Она поискала глазами среди записок, засунутых под стекло, – где-то тут должна была находиться копия списка, найденного на пустом кораблике. А, вот: Чары Тарумбаев, Фюстель Монкорбье, Игорь Боровиков, Ом Рамболт, Иван Вуд. Ни одной знакомой фамилии. И есть хочется, и кусок в горло не лезет, как подумаешь, что там с ними…

– Вафель, супу!

В золотистой мисочке плавают поджаристые гренки, неторопливо утопая в ромашково-желтом горохе. Тисненая медалька сливочного масла и рыжая корочка пшеничного хлеба. Там, за иллюминатором, катастрофически не хватало теплых янтарных тонов, и сейчас этот маленький кухонный столик, застеленный шоколадной клеенкой, казался частицей далекой золотоносной Степухи. Дали небесные, как, выходит, можно тосковать по едва обжитому дому, даже если этот дом не на Земле. Она вдруг припомнила полные бокалы над свадебным столом и первые капли, с языческим благоговением пролитые на траву Майского Луга. И она со своей щенячьей самонадеянностью, и Лерой – рядом.