Текст книги "В городе Солнца"

– Не знаю, можно ли от незжей шкаф заговорить, но книги я как-то заговаривал, – признался Пещерник.

И все услышали странный текст, проговоренный им вполголоса:

 
– Стань невидим,
дым и сбитень.
Сбит, но не сшит,
Сшит, но не порван,
вор не найдет,
кот не украдет,
незж не унесет.
 
 
Незжу – незжево,
незачем наезжать,
нечего жрать, нечего видеть.
Видеть – обидеть,
Класть – не предвидеть.
Незж не заржавеет,
кот не околеет,
вещь не одряхлеет, – что-то в таком роде…
 

Затем Шнобель три раза плюнул через левое плечо и перекрестил шкаф. Потом он неожиданно снял с себя гиперкостюм и надел его на Генриха. Сам же стал копаться в хламье, вынутом из шкафа, пока не извлек оттуда джинсовую рубашку и кожаные штаны – самое подходящее и крепкое из того, что там было. Но, надев это всё на себя, он зачем-то сверху напялил драные клетчатые портки (как выразился бы Дорг) и хламиду – длинную холщёвую рубаху. Всё это было Шнобелю мало по длине, но широко в объёме и болталось на нём сильно. Зачем-то он всё верхнее тряпьё еще покромсал ножичком.

– Кр-расавчик, – захохотал вран, – загр-римируйся.

Пещерник хохотнул. Потом застыл, пораженный:

– Кролас… Это не ты, это он сказал? – и посмотрел на Иоганна.

– Да, он… Это – мутаген ворона и попугая. И разумней нас с вами, – ответил тот другу.

– Как его зовут? – спросил тогда Шнобель.

– Тенгу.

– Однако, – задумался Пещерник. – Весьма странная птичка…

– Тэн-гу, небесная собака. Что-то типа демона японской мифологии… И кто так птицу назвал? – не по-детски серьезно, спросил вдруг Оливер.

– Он… Сам так представился, – извиняющимся голосом, ответил сыну Кролас.

– Вран прав, – сказал Шнобель, прекращая прения, – Мне нужно загримироваться, – и он достал из сумки какой-то флакончик. Обмазав содержимым лицо и руки, он повернулся к остальным и удовлетворенно хмыкнул:

– Ну как?

Постепенно, на глазах, его кожа становилась похожа на грязно-серую рыхлую кашу – как у незжа. Для убедительности он ещё нарисовал себе другой гадостью синяк под глазом и нанес бородавку на щеку.

– Кр-расавчик! – повторно каркнул вран.

– Кролас! В смысле – Иоганн! Неси Генриха вертикально и прячься за входной дверью. Ты – тоже, Оливер, ступай туда же. Причем, ты спустишь дверной крючок, как только я слегка щелкну пальцами, – шепнул Шнобель.

Потом он прошел на кухню. Достал из сумки все имеющиеся в ней шопснабы и маленькую бутылочку с дурно пахнущей жидкостью. Это, по-видимому, была зверская спиртовая настойка чего-то гадкого на чём-то противном.

Иоганн подхватил под мышки лёгкого, как подростка, Генриха и спрятался у стены за дверью. Рядом с ним стал Оливер.

Пещерник откупорил бутылочку, по-незжевски принюхиваясь, скорчил глупую улыбку и щелкнул пальцами. Оливер отдернул дверной крючок.

В дом ввалился первый из незжей, покрытый бурой шерстью, и с ворчанием ринулся на кухню, увидев там Шнобеля.

– Бр-р-матуха, братки, бр-р-матуха, – по-незжевски скривившись и кусая сухой шопснаб, не разворачивая, а срывая зубами упаковку, запричитал Шнобель. Вломилось еще восемь-девять незжей самого разного вида, роста и калибра. Они тоже двинули на кухню. Потом вломилось ещё примерно столько же.

А Иоганн и Оливер, когда поток незжей, кишащих теперь на кухне, иссяк, потихоньку вышли из-за двери и рванулись на улицу. Иоганн тащил впереди себя Генриха.

Шнобель, постепенно оттесняемый от стола набежавшими незжами, в конце концов почти одновременно с Кроласом, улизнул за дверь.

Сразу за дверями, вместе с Иоганном, он подхватил Генриха. И все они отправились в долгий, но уже знакомый путь по подземке. Во время этой прогулки впереди всю дорогу шел Оливер и распугивал крыс «ромашкой» и пугалкой. «Ромашка» заодно забивала оставляемый ими запах, если кто захотел бы взять след собаками.

Шнобель шел без скафандра. И единственное, чем он обезопасился – вставил себе в нос фильтры.

Они благополучно миновали все препятствия и добрались до люка в полу подвального помещения в коммунятнике. Там вылезли наверх, с трудом отодвинув люк, и общими усилиями втянули туда же Генриха. Последним забрался Оливер.

Генриха они положили на сложенные в ряд ящики, аккуратно сняли с него «чешую». Все скафандры и вещи из тайника они на всякий случай прихватили сюда, наверх.

Потом Иоганну со Шнобелем предстоял новый путь в недра подземелья: за компом и книгами.

Глава 7. Собор и монастырь

Оливер задвинул люк и стал ждать условного стука снизу. А Иоганн со Шнобелем взяли пластпакеты, трансформировав их в рюкзаки. До второго похода, в подвале коммунятника, Иоганн обработал Шнобеля «аптечкой» – и он, в общем-то, чувствовал себя неплохо, хотя и прогулялся по подземке без защиты. Зато, когда они пошли вдвоем за компом и книгами, он теперь блаженствовал, вновь обретя «чешую».

– Бронебойная, всё же, вещь, – оценил он, – можно даже касаться стен и всякой хрени… И эта дрянь не повредит абсолютно. И крыса ногу не прокусит.

Они без труда вновь отыскали тот дом. Теперь он был уже обгажен и обработан незжами: всё перевернуто вверх дном, шопснабы уничтожены. Парочка смертельно пьяных особей женского пола валялась под столом, блаженно хрюкая. Остальные уже свалили. С удовлетворением, вошедший первым Иоганн обнаружил абсолютно нетронутый шкаф. Подоспевший Шнобель лихо развязал узел, смотал и спрятал веревку. Затем сложил комп в рюкзак и помог Иоганну его надеть. Свой рюкзак Шнобель набил книгами. И тут же почувствовал себя улиткой с неимоверно тяжелым панцирем. Перед тем, как тронуться в обратный путь, всю комнату Пещерник обработал дурно пахнущей жидкостью. Так же точно он обрабатывал их следы первое время, как только они вышли. Вран всю дорогу летел сам, а не сидел на плече у Кроласа. Чтобы не добавлять хоть малого, но обременительного веса.

Добравшись назад без проблем и постучав железкой по люку, они услышали голос Оливера и отозвались. Оливер помог им, и вскоре они были наверху вместе со своим грузом. Было около пяти. К этому времени, Генрих ещё не пришел в себя.

Иоганн бережно выгрузил компьютер и проверил все детали – вроде бы всё оказалось не повреждённым. Шнобель задвинул на место люк и забросал его какими-то железками и ящиками: на всякий случай.

Когда в очередной раз Анатолий «простукивал» дверь, они, к его радости, отпустили Оливера наверх, в коммунятник. А сами пока стали пережидать опасное время. Для Ростова таким временем было с шести до десяти часов вечера, когда на улицах было больше всего отморозков. А ещё, они ожидали, когда «воскреснет» Генрих.

– Забаррикадировались, – вяло улыбнулся Шнобель. – Ну мы и попали в передрягу!

– Да, я не ожидал… Ты меня не проклинаешь? – спросил Кролас.

– Всё гуд, – ответил Шнобель. – Проверь только Генриха – у тебя есть датчикоискатель?

Датчикоискатель у Кроласа, конечно, был – это входило в его журналистское снаряжение.

На Генрихе ничего не оказалось. Видать, серые уже посчитали его трупом, так сказать. Сначала было как-то жутко сидеть молча и почти в полной темноте. Шнобель для конспирации рубанул свой мощный фонарик. Оставался лишь маленький, на журналистской авторучке. Потом Шнобель, даже при этом тусклом свете, стал перебирать и осматривать доставшиеся ему сегодня книги, извлекая их из пластпакета. Иоганн заметил, что это были книги на простом папире.

Особенно заинтересовали Пещерника «Археологические исследования Ростовской области» и «Аномальные природные явления, сопутствующие урбанизации». К удивлению Кроласа, вся «раскраска» с лица и рук Шнобеля, насколько он мог разглядеть, постепенно сошла на нет сама по себе. Только бородавку со щеки он содрал. Шнобель, увидев интерес приятеля, признался, что такую красящую жидкость он сотворил сам, пользуясь невероятным смешением различного парфюма.

Вран спал, во всяком случае, сидел в изголовье у Генриха с закрытыми глазами. Шнобель, по-прежнему одетый незжем, хотя у него в пластпакете лежала его одежда, вновь погрузился в изучение книг.

«Хорошо Шнобелю! Он как бы на время отвлекся, забыл о происходящем, погрузившись в книги», – подумал, глядя на приятеля, Иоганн, который невольно вновь и вновь обмозговывал воспринимаемую действительность.

«У нас с собой аптечка, мои журналистские примочки, нож, пугалка, „ромашка“, веревка, два пластпакета, трансформированных в рюкзаки, и пять скафандров, сложенных в углу грудой. И компьютер, которым я не знаю, как пользоваться, да если бы и знал, то, быть может, здесь им пользоваться нельзя – или из-за помех, или чтобы не засекли, – размышлял он. – Конечно, вряд ли „серые“ будут искать кого-нибудь в коммунятнике – к счастью, Оливера они не застукали. Но, что же нам делать?»

Как ни странно, несмотря на переживания, ему очень хотелось есть.

«Конечно, нас со Шнобелем здесь никто не держит, и мы в любую минуту можем ускользнуть отсюда, через любой канализационный люк покинув „подземку“. Хоть подзакусить пойти. Но, ведь мы можем оказаться чем-либо полезными Генриху, когда он очухается. Да и лучше держаться вместе. Ясно, что Генрих должен будет куда-нибудь валить, а так как на него наверху явно открыта охота, валить надо будет вновь через подземку. Куда? Да есть же у него, наверное, сподвижники. Если он их знает не по выходу на связь, а реально».

А Генрих всё спал и спал.

В девять вечера даже сюда донесся звук электрического горна – в коммунятнике протрубили отбой. Спать здесь ложились рано, ранним был и подъем.

Немного погодя, пришел Оливер. Анатолий вновь закрыл за ним дверь. Иоганн мысленно представил «резиновую Зину», заменяющую его сына на кровати. Оливер сказал:

– С воспиткой всё прокатило: она решила, что я где-то слегка погулял с паханом, внезапно объявившимся. Такое здесь случается.

Он также догадался принести какой-никакой еды из общепита, то, что ребята не доели, и воды в пластиковой бутылке. Иоганн и Шнобель даже умылись и слегка побрызгали Генриха, который, казалось, стал подавать признаки жизни: теперь он просто спал и ворочался во сне. Спал глубоко, и ему снились кошмары.

Вран, сидевший в его изголовье, раскрыл один глаз и неожиданно попросил:

– Не будите Ген-р-риха р-резко. Если выспится – ср-разу будет в нор-рме!

И потому, они не спешили его расталкивать. Доверились чувствительности врана.

А пока, поужинали пирожками и кашей из коммунятника.

– У нас есть два пластпакета, – заметил Шнобель во время ужина. – А «чешую» и компьютер нужно отсюда уносить обязательно. Ты уж прости, Оливер. Но этот район города провален. Он почему-то наблюдается серыми. А уж если они начали что-нибудь метить… В общем, чешуйку надо перепрятать. Где-нибудь подальше.

– Я согласен. Тем более что я просто могу вылезти из канализационного люка, в этом районе они почти всегда открыты. А поверху доберусь до того места, где влезу в подземку и найду свою перепрятанную чешую. Не проблема даже новую надыбарить, если эта вам глянулась, забирайте, – спокойно согласился Оливер.

– Я не знаю, чем мы будем заниматься в ближайшее время, – спокойно продолжал Шнобель. – А надо бы переправить книги на хату Ансельму. Они пока останутся здесь. Я напишу адрес и нарисую план, куда их потом отнести. Но только этим должен заняться не ты. Ты мог вызвать подозрение, и за тобой вероятна слежка. Есть ли кто наверху, кто мог бы выполнить такое поручение? – спросил Шнобель Оливера.

– Насчет книг – любое поручение выполнит Анатолий. Из всего коммунятника – он самый главный, да пожалуй, кроме меня, единственный их любитель. Он их на толчке иногда скупает, когда удается где денег подработать.

– А! Тогда передашь книги Анатолию. Скажи, что у Ансельма он добудет много интересного. Туда можно будет приходить и читать. Ты сам, быть может, сейчас отправишься наверх, спать. Это – смотря, что скажет Генрих. И никуда из коммунятника в ближайшие дни не выходи. Чтобы тебя можно было в любой момент застать. Предупредить, если что.

– Понял, – кратко сказал Оливер.

Потом Кролас слегка придремал.

Очнулся, когда книги уже перебазировались под кровать к Анатолию, в двух пластпакетах лежали комп и «чешуя», вся каша была съедена и пирожки тоже, а только что очухавшийся, наконец, Генрих полюбопытствовал, кто они такие. От его голоса Иоганн и проснулся.

Шнобель вкратце изложил ему «ситуёвину». Некоторое время Генрих сидел молча и размышлял. Потом обвел всех благодарным взглядом и сказал:

– Я вынужден вам довериться. Мы связаны странной цепью событий. И, наверное, пришёл тот самый «крайний случай», на который мне были даны некоторые рекомендации. Мой код надо заблокировать сегодня же. Хорошо, что вы взяли компьютер – серые, таким образом, вряд ли уже выходили в сеть. Мы, должно быть, успеем. Выйдем по аварийному каналу связи, придется рисковать. Я очень слаб, и мне понадобится помощь двух человек, чтобы это осуществить: один будет поддерживать меня, другой – нести компьютер. Мальчика можно отправить спать.

– Мы не можем сейчас же выйти на связь и заблокировать код, прямо здесь? – спросил Шнобель.

– По ряду причин, это невозможно. Во-первых, не с любого места можно связаться, не зря все хакеры используют «подземку» – настолько много наверху помех, вызванных работой телексов и другой техники… Хотя наши компьютеры работают совершенно на другом принципе, в другом, так сказать, диапазоне. Во-вторых, сейчас не стандартное время выхода, а потому просто надо выходить в комп-поле и оставлять там информацию «SOS!», а чтобы попасть туда, нужен синхронизированный с нашим компьютер, и тогда мы сможем связаться и «подключить» ближайший третий компьютер сети и вместе пробиться в «комп-поле».

– Я немного читал старые книги о компьютерных технологиях, – осторожно вмешался Шнобель. – Они действуют по принципу «всемирной паутины», есть какой-то компьютерный центр…

– Нет! Вы рассказываете о принципе, который существовал до хакерских войн. Мало кто знает из тех, кто не входит в Единую Ложу, что теперь компьютеры (подпольные, разумеется) работают не на принципе паутины, а на принципе сети рыболовной, ячеистой, или принципе игры в спраут, если хотите… Но это – очень долгая тема, а нам надо действовать!

– Вкратце, я понял. В смысле: что я ничего не знаю о компах, но нам нужен второй. Координаты, видимо, известны. Осталось только выйти осторожно отсюда так, чтобы ни на кого не нарваться. Вероятно, через «подземку»? – вмешался Иоганн.

– Кр-ролас пр-рав! – вдруг отозвался вран. – А путь свободен… Они ушли! Пр-равда, оставили везде ловушки. Не стоит, потому, углубляться в этом районе в подземку. Нам надо сначала до люка – и навер-рх! – прокаркал вран.

Увидев врана, Генрих изумился, но ничего не сказал.

– Вперед! – сказал Шнобель, до сих пор одетый незжем.

– Мальчику с нами, думаю, не надо идти, – Генрих стал сосредоточен. – Я на его карте сейчас обозначу место, где мы оставим скафандры. Путь на новую мою базу – тоже. Он отлично по карте ориентируется. А сегодня – пусть покинет нас и пойдет спать.

– Хорошо, учитель, – сказал Оливер.

– Всё будет нормально. Давай карту. – И Генрих обозначил на ней нужные точки и надписи.

Оливер взял карту и засунул в карман халата.

И остальные попрощались с мальчиком, а Шнбель сказал ему, что связь в ближайшие дни придется с ними держать, скорее всего, через Анатолия, который выйдет на жилище Ансельма.

После этого, они вылезли из люка и пошли по ночному городу. Впереди шёл Генрих, поддерживаемый Шнобилем, который до сих пор был переодет незжем. Плечи Пещерника были увенчаны пластпакетом в виде рюкзака, набитого «чешуёй». Сзади шёл Кролас и волочил в другом пластпакете комп.

В Новочеркасском районе города, кроме как в центре, уличная иллюминация отсутствовала. Даже фонари. «Ну, и хорошо», – подумал Кролас. Удачным было и время: далеко за полночь. То есть, опасное в городе время давно миновало. Спали даже многие незжи, прямо возле мусорных контейнеров. Лишь уличные коты безумствовали, издавая страшные звуки, напоминавшие ведьминские завывания, и зелёные радиоактивные всполохи, колеблясь, веяли замогильным зловещим холодом, от которого слегка глючило. Шнобель вполголоса молился.

Вскоре Генрих сказал:

– Спустимся здесь, через люк. Оставим пару из скафандров на одной нашей точке. Для мальчика.

– Хорошо, – согласился Шнобель. Они осторожно спустились. Нычка, которая была за узким проходом, заваленным хламом, оказалась не разграбленной.

– Здесь… Мог бы тоже выходить на связь Оливер. Но компа здесь пока нет. Оставим для него в схроне хотя бы скафандры, – пояснил Генрих. Припрятав эту, лишнюю для них чешую и завалив снова проход, все вылезли наружу. Светила полная луна. Было тихо.

Вскоре они вышли на центральную улицу, сиявшую всеми цветами радуги реклам и гипнокартин. На улице не было никого. Ни машин, ни людей. Искусственные ёлки и каштаны казались в это время суток ещё более неестественными. В глаза резко ударила вынырнувшая откуда-то реклама женских колготок и прокладок. Потом наверху неожиданно включили еще одни шоры, показывающие набегающую волну. От неожиданности Иоганн вскрикнул и споткнулся о выломанную плитку тротуара.

Они пересекли эту единственную центральную улицу Новочеркасского района, и вновь пошли боковыми улочками. Где-то над ними, в единственной в этом районе прозрачной надземной линии, пронесся поезд метро.

И снова – шаткие заборы, кошки и незжи. Подворотни, пропитанные мочой, куски шлакоблоков, какой-то битой развалины, бесчисленное количество труб, проходящих по поверхности и закатанных жустером, похабные пьяные голоса из открытых настежь дверей и окон.

Затем показалась Соборная площадь, до сих пор кое-где покрытая кусками каменной мостовой, а местами – плиткой, асфальтом, пластиком… Высокотехнологичная пласторганика застывала почти мгновенно, но всё же, странным образом, несла на себе отпечатки кошачьих лапок.

Соборная площадь сочетала в себе комплекс весьма странного набора памятников: перед прохожими последовательно представали Платов, Мусоргский, Ермак, какой-то президент и большой голубь. «Последний, вроде бы, символизирует примирение. Не помню, кого с кем», – вспомнил Кролас. Каждый памятник давно был запакован в прозрачный стеклопластовый купол: на случай кислотного потока.

Кроме того, на площади стоял обветшавший и полуразрушенный Собор. Известный тем, что у него крест периодически срывало ветром, о чем по городу ползли странные слухи, что это, мол, не случайно, а провозвестник беды. Купол же Собора был выкрашен простой зеленой краской; а над ним, в полнеба, развевалось голографическое изображение распятого Христа… Особенно впечатлявшее именно ночью, когда сквозь него просвечивали звезды. Христос был бедный, измученный и одинокий. И невесело взирал на площадь оттуда, сверху.

– Нам надо проникнуть внутрь Собора, – сказал Генрих.

Замшелые, полуразрушенные его ступени зарастали травой. Дверь, некогда массивная, сильно обветшала и покосилась. Соборные часы над дверью застыли на полтретьего. На ступенях спало несколько незжей. Нигде не было признаков внутренней жизни. Здание казалось заброшенным.

Кроласу не хотелось открывать главный вход Собора журналистской отмычкой. Это казалось ему святотатством, и вначале он решил испробовать другие способы проникновения. Он, а следом за ним, и остальные, начали обходить Собор. И вскоре обнаружили по другую сторону небольшую дверцу, ведущую в подвальное помещение. Над ней горела свеча.

Иоганн подошёл к этой незаметной двери и подергал. Она оказалась не заперта.

И вскоре Генрих, Иоганн и Шнобель спускались вниз по ступеням старой лестницы. Она быстро закончилась и привела их в довольно обширное помещение с низко нависающим потолком. Здесь некоторые из плит пола, как оказалось, представляли из себя чьи-то надгробья. И потому, нужно было ступать осторожно, стараясь их обходить. В воздухе был разлит запах ладана и каких-то ещё благовоний. Обернувшись на раздавшийся вдруг странный звук, Кролас увидел, что у самой двери, в углу, спал большой рослый человек в черной рясе, который в это самое время перевернулся с боку на спину и захрапел. Он был, по-видимому, пьян. Приглядевшись внимательнее, журналист узнал веснушчатое лицо Петрония, одного из религиозных знакомых Дорга. Которого, однако, Кролас видал только по телексу.

Они, повинуясь Генриху, который приложил палец к губам, не стали будить Петрония, а прошли в следующее ответвление помещения. Еще на подходе стали слышны доносящиеся молитвенные причитания. Там они увидали иконостас, врата в алтарь. И большую, раскрытую Библию на аналое. Перед ней молился коленопреклоненный седовласый человек. Он, обнаружив постороннее присутствие, обернулся – и, не прерывая молитву, знаком попросил немного подождать.

Закончив молитву, он встал, приблизился, подтянутый и величавый, и поздоровался с Генрихом.

– Здравствуйте, батюшка Амвросий! – ответствовал Генрих и показал ему, вытянув из-под рубашки наружу, небольшой серебряный крест старинной работы. – Я хочу повидать отца Даниила.

– В такое время и с такой просьбой ко мне мог обратиться только человек, очень нуждающийся в божьей защите и помощи, – отвечал батюшка Амвросий. Ему, похоже, был знаком этот крест. Он что-то означал. – Только, путь к затворнику долог и труден.

– Я догадываюсь, что нам предстоит путь под землей, – ответствовал Генрих.

– Но не знаешь, насколько глубокими ходами. Ваш путь будет пролегать не в той подземной части города, где вы, видать, хаживали. Нет, еще глубже под землей, там, где давно, может быть, целые столетия, не ступала ничья нога… Что там сейчас – вряд ли кто знает.

Глаза Шнобеля сразу загорелись неподдельным интересом.

– Неужели, глубокий подземный ход существует? – вырвалось у него.

– Даже не ход, а ходы. Некоторые – древние, некоторые – совсем недавние. Ракушечник легко долбится. Правда, случаются и обвалы. А ещё, есть подземные озёра и реки. У меня имеется примерная схема подземелья: и верхнего яруса, и более низко расположенных уровней, – и он знаком указал, чтобы гости следовали за ним, в боковое помещение в глубине зала, за выступами стен. Вскоре они оказались в маленькой келье, в которой стояла узкая деревянная кровать бог знает каких времен, такой же деревянный, не покрытый скатертью стол и стул. В углу висела икона Спаса, а перед ней, на небольшой полочке, стояла свеча в узком подсвечнике.

Амвросий, достав из небольшого шкафчика карту, протянул её Генриху.

Иоганн, Генрих и Шнобель уставились в её значки и линии. На карте крестиком была помечена келья отшельника и монастырь, куда им предстоял путь. А ещё, были другие разнообразные ходы. Один из них, как успел заметить Кролас, вёл в старый склад оружия: заброшенный подземный музей военной техники. И располагался он еще дальше отсюда, чем монастырь. Этот музей был под Аксайским районом города. И о нем никто из них, троих, никогда ничего не слышал, даже легенд или газетных сплетен. А ещё, от монастыря тянулся другой, длинный-длинный подземный ход. Он вел аж за черту города, на сельскую окраину, и выходил наружу, как было обозначено, в полуразрушенном храме.

«Н-да… Всё это следует запомнить. На всякий случай, – подумал Кролас.

Из кармана его журналистской жилетки тем временем незаметно для всех вылез вран и теперь тоже внимательно изучал карту.

Тщательнее всего требовалось запомнить ходы и ответвления по пути до монастыря, куда предстояло идти.

Вернувшийся Амвросий снова спрятал карту в маленький шкафчик, и, благословив пришедших к нему, велел:

– А теперь – следуйте за мной.

И они стали спускаться потайным ходом, по винтовой чугунной лестнице, в самые недра Собора. И наконец, они ступили на холодный пол темного и мрачного подземелья. Помещение вокруг было освещаемо лишь тусклым неровным светом массивной свечи, которую нес Амвросий. Он отыскал на одной из плит и нажал ногой некий скрытый механизм, после чего другая плита, неподалеку, медленно, со скрежетом, отъехала в сторону. Из глубины образованного проема повеяло плесенью и запахом старого дерева.

– Ну, с богом! – отец Амвросий перекрестил ещё раз напоследок их всех по очереди. После чего, Шнобель, за ним Генрих и Кролас, замыкавший процессию, – погрузились в раззявленную пасть мрачного потайного хода. Плита следом за ними стала снова заползать на свое привычное место, потом что-то защелкнулось со скрежетом. Они оказались запертыми внутри гулкой длинной шахты, круто уходящей вниз.

Шнобель включил мощный фонарик. И они увидали, что теперь были внутри деревянного полусгнившего каркаса; а то, на чем все трое теперь стояли, являлось металлической лестницей, закрепленной местами на деревянных столбах. Кролас глянул вниз, когда Шнобель посветил туда фонариком. Эта лестница шла пролетами; между отдельными её участками следовали небольшие деревянные платформы, довольно старые и, может быть, прогнившие. Где-то внизу металлическая лестница и вовсе внезапно обрывалась, и чуть ли не треть расстояния, за последней платформой, там шла лишь деревянная, и весьма шаткая.

– Шнобель, ты веревку прихватил? – спросил Иоганн.

– Да, Кролас, я захватил всё, что у нас было, – ответствовал Пещерник.

Первым спускался Шнобель; он долез до конца металлической лестницы и теперь стоял на последней платформе. Там он закрепил, перекинув через край лестницы и балку, веревку, и оба её конца сбросил вниз. Предварительно он привязал к этой веревке, весьма хитроумным узлом, пластпакет с оставшейся чешуей и прочим добром. Веревка, разматываясь, пошла вниз и вскоре пластпакет достиг дна. Затем, обхватив одной рукой Генриха и став на верхние перекладины ненадежной лестницы, Пещерник зацепил другой рукой веревку, обхватил её свободной рукой и ногами, и стал довольно быстро и проворно спускаться, придерживая другой рукой Генриха. Когда они достигли дна, после них спускался Иоганн, с компом за плечами. Веревка временами раскачивалась, и он ударялся о гнилые склизкие доски. Когда же все были внизу, Шнобель с помощью лихой манипуляции быстро отвязал пластпакет, скинул веревку вниз и смотал её.

Они все спустились, и теперь перед ними следовал проход, ведущий вдаль. Похоже, он всё более и более сужался.

– Давайте, оденем чешуйку! – шутливым голосом предложил Шнобель. – На всякий случай. А то, я без неё в подземке чувствую себя голым.

Остальные всерьёз восприняли его предложение и без колебаний облачились в скафандры. Тогда их примеру последовал и сам Шнобель, сняв, наконец, костюм незжа.

Потом они осторожно двинулись вперед по темному тоннелю: впереди Шнобель с фонарём, потом Генрих, а Кролас замыкал шествие.

Ход, постепенно сузившись, дальше шёл постоянной ширины: примерно в метр.

Здесь часто раздавались таинственные странные звуки и шлепки. Попадались мыши, крысы и здоровенные жабы. Ход иногда изгибался и заворачивал, иногда раздваивался, но оба ответвления рано или поздно должны были сойтись вновь: так было на виденной ими карте.

Вскоре, после очередного соединения обоих ходов, они набрели естественную полость: подземную пещеру, довольно обширную, и даже с небольшим озерцом и ручейком. Живописно свисавшие с потолка острые камни, естественного происхождения плиты и колонны, которые иногда разрушались и рассыпались, образуя завалы, являлись довольно эффектным сопровождением этой утомительной дороги. Особенно, когда через все эти завалы ракушечника приходилось перелезать поверху, через оставшуюся узкую щель, рискуя при этом застрять между наваленных камней и потолком прохода.

Из обширной естественной пещеры они попали вновь в рукотворный лаз, более широкий, чем шел ранее. Но боковых ответвлений и тупиков становилось всё больше. Путники теперь петляли и возвращались по нескольку раз на одно и то же место, и вновь попадали в следующий тупик. Пока не отыскивали нужный проход. Но вскоре вновь обнаружилось русло пробившегося из-под земли тонкого ручья, который больше не исчез в стене, и тогда дальнейшая дорога пошла вдоль его русла, довольно чистого. Ручеек становился всё шире, пока не достиг ширины примерно метра полтора, и далее не расширялся, полого спускаясь всё глубже и глубже под землю. Пещерник, исполненный энтузиазма, чувствовал себя как дома и шёл, уверенно находя дорогу и по возможности обходя боковыми проходами самые трудные завалы. Интуиция и нос его не подводили.

В конце пути вновь пошло сужение расширявшегося ранее прохода, и они оказались в совсем узком, тесном туннеле. Ручеёк здесь исчез, уйдя в узкое боковое ответвление, в которое не проникла бы даже собачонка. В этом узком туннеле, вдобавок, им пришлось, как кротам, пару раз разгребать насыпи земли, наполовину перегораживающие проход. Но наконец, они неожиданно для себя увидели впереди свет. Теперь они шли на эту точку света, остаток пути выключив фонарь. И проход вновь расширился.

В конце концов, они попали в коридор, в котором стены были обложены кирпичной кладкой. Тот свет, который они увидали издали, шел от зажженных свечей. Они были установлены в подсвечниках вдоль стен, примерно на расстоянии метра друг от друга. Коридор, в который они вышли, пересекал длинную и узкую подземную комнату, в которой, по обе стороны, находились вырубленные прямо в породе кельи без дверей, лишь с проемами, а также с небольшими окошечками. В одном из концов узкой комнаты оказалась кованая железом дверь, ведущая наверняка в подвал какой-нибудь старой церкви. Но к ней они не подошли и не пытались её открыть, поскольку вблизи увидали еще одно узкое боковое ответвление, а там – еще одну маленькую освещенную келью. Подземный ход около открытой двери, ведущей в келью, с двух сторон освещался электрическими лампами. А келья один к одному была похожа по обстановке на уже виденную ими комнатку батюшки Амвросия. В ней виднелась фигура человека… Он, несмотря на глухую ночь, сидел сейчас за письменным столом, на котором стоял массивный медный подсвечник с тремя натуральными свечами.

Когда они приблизились к келье, человек обернулся. Он был высоким, седобородым старцем; и старец, казалось, нисколько не удивился их приходу.

– Заходите, – пригласил он, улыбаясь широко. – Я – затворник Даниил, настоятель монастыря, – и он почему-то подмигнул Шнобелю.

Довольно быстро сняв за порогом скафандры, они, все по одному, еле протиснулись в открытую настежь дверь кельи. Там оказалась узкая деревянная кровать, маленький столик с лампадкой, книги, а в углу… У Иоганна аж дыхание от удивления перехватило: на еще одном столике – сиял своими многочисленными деталями шикарнейший компьютер… Такой, как и у Генриха. Запретный в городе…

Отец Даниил, проследив направление взглядов, погладил шелковистую бороду и довольно усмехнулся:

– Вас послал сюда мой друг, Амвросий? – спросил он, посмотрев на Генриха.