Текст книги "Добренькая"

Ольга Никулина
Добренькая

Глава 1

Благополучные люди Лелю не интересовали – она их вообще не замечала. Добродушные пенсионеры, мамочки с колясками, влюбленные парочки, красивые девушки – всех их будто и не существовало для нее. А вот бомжи, немощные старики, опустившиеся люди так и приковывали ее внимание, заставляя душу дрожать из-за невыносимой жалости и муки. Такие люди, как ей казалось, выходят за рамки привычного мира и погружаются в нечто настоящее. Именно в них Леля видела саму себя. Вот и сегодня, когда она увидела грязного, в раздрызганных зимних ботинках бомжа, еле-еле передвигающего ноги, то почувствовала в его неприкаянности что-то родственное самой себе. А разве нет? Разве она в своей душе не такой же бомж, бредущий в одиночестве посреди благополучных, но совершенно чужих ей людей? Она живет в этом мире бесприютная и потерянная, и все идут мимо, и никто не остановится, чтобы ей помочь, а ведь ей так плохо и одиноко!

Леля судорожно стала рыться в сумке. Вытащила кошелек, достала сто рублей и ринулась за бомжом, который, пока она с состраданием смотрела на него, успел прошаркать на довольно значительное расстояние. Он даже не подозревал, что кто-то хочет дать ему денег. Ему привычнее было видеть, как люди брезгливо шарахаются от него. Леля всем сердцем чувствовала, как ему плохо сейчас, потому что, в сущности, сама была таким же неприкаянным бомжом. Да, у нее квартира, работа, но в самом центре ее души всегда была эта бомжатская неприкаянность, неприспособленность к миру людей. И вот она устремилась к бомжу, и ей казалось, что устремилась она к самой себе, чтобы отогреть добрым словом, подбодрить, дать немного денег.

Бомж, услышав позади себя шаги, обернулся и, увидев несущуюся прямо на него какую-то мадам, ускорил шаг, свернул с проезжей части во дворы девятиэтажек и скрылся за углом дома. Леля успела увидеть на его лице испуг. Чего он перепугался? Она ведь хочет помочь! Надо поскорее догнать его, сунуть ему сто рублей, чтоб он успокоился и обрадовался. Леля перешла на бег, забежала во двор, но бомжа не было видно. Дети играли на детской площадке под надзором мамочек, у подъездов сидели пожилые женщины, а бомж как сквозь землю провалился. Леля пробежалась по двору, заглядывая за цветущие кусты сирени, за стволы разросшихся тополей – все закоулки обошла, даже в подвальные окна, откуда воняло тухлятиной, не поленилась посмотреть, но бомжа нигде не было.

Разочарованная она пошла домой. И чего этот бомж испугался? Чего он убежал? Разве она такая страшная, чтоб от нее шарахаться? В стеклах припаркованных машин Леля рассматривала свой силуэт и ничего такого страшного в себе не находила. Стройная девушка в приталенном платье, выглядит на тридцать – не больше, и никто не догадается, что ей уже тридцать девять.

Леля комплексовала из-за своего возраста. Ей казалось, что время летит очень быстро, она просто не успевала за ним. В душе она чувствовала себя совсем юной, и ей не верилось, что скоро ей будет все сорок. Может, если бы у нее были дети, то она чувствовала бы свой возраст, сравнивая себя с ними. Но ни детей, ни мужа у нее не было. По этому поводу она тоже очень комплексовала.

У нее вообще полно было комплексов. Она стыдилась, когда люди принимали ее за совсем молодую девушку. Вместо того, чтобы радоваться, спешила раскрыть им глаза, что она не такая уж и молодая. И еще по поводу внешности комплексовала. Вот посмотрит на нее с симпатией какой-нибудь мужчина, а она шарахается от него, потому что точно знает, что без косметики он бы на нее и не взглянул. Это накрашенная она красавица с большими миндалевидными глазами и миленьким личиком, а так, без краски на лице – совершенно невзрачная. И вообще она – замаскированный урод. Голова у нее слишком маленькая, попа слишком большая, талия чересчур узкая. Чтобы увеличить объем своей маленькой головы, она постоянно ходила с распущенными по плечам волосами, а свою толстую, как она считала попу, прятала под трапециевидными юбками или черными брючками.

Проходя сквером в тени деревьев, Леля горько вздохнула. Что за жизнь у нее? Ну, работает в садике – это да, это ее. Деток она очень сильно любит. Но вот только что ж она такая одинокая? Почему в ее жизни никогда не было любви? А ведь она так страстно желала ее с самой юности! Но любви этой все не было и не было. И, наверное, уже не будет. Сколько ее можно ждать, эту любовь?

Ей вспомнилось, как во времена студенчества они с подружкой гадали на своих суженых во время святок. Бумажки жгли и все старались увидеть в пепле какие-то фигурки.

– Да что ж такое! – возмущалась Леля, завидуя Наташке, своей подруге, которая много чего видела в своей бесформенной кучке пепла. – Ничего я не вижу здесь! А так хочется уже узнать кто мой суженный. Скоро пора будет замуж выходить, а жениха нет, и даже гадание ничего не показывает…

– А давай объявления в знакомства дадим! – предложила ей Наташка. Леля сначала испугалась, а потом с надеждой уцепилась за это предложение.

Через некоторое время они действительно пришли в редакцию местной газеты, и им там помогли составить объявления. Они с Наташкой хихикали, как дуры, стеснялись и никак не могли придумать, какие качества должны быть у их потенциальных женихов. Но объявления все же были составлены и совсем скоро опубликованы. Леля потом с большой надеждой ждала, что на ее объявление откликнется мужчина ее мечты. Она замучила работников почты просьбами посмотреть ее абонентский ящик. Но почему-то ей долго никто не писал. Зато Наташке приходили письма пачками. Подруга уж и встречаться начала… Правда, ни с кем у нее так ничего и не получилось.

А Леле письма стали приходить только через месяц после выхода газеты. Но не все письма пришлись ей по душе. Леле хотелось чего-то возвышенного, сокровенного и глубокого, но через письма она улавливала примитивность парней, и ей становилось скучно.

– Да что ты, в самом деле? – удивлялась Наташка. – По письмам разве узнаешь человека? С парнем надо встретиться, посмотреть на него, вживую пообщаться. А то ведь, знаешь, как бывает – человек хороший, а писать не умеет.

И тогда Леля начала встречаться, не со всеми подряд, конечно, а с теми, с кем она какое-то время переписывалась.

Первым, с кем она встретилась, был Олег. Высокий, худенький и симпатичный. Леля с первого взгляда определила, что парень он хороший, серьезный, но она его никогда не полюбит. Сердце ее молчало. Они пошли гулять по городу, и Леля чувствовала, что личность Олега подавляет ее личность. Ей было некомфортно, но она чувствовала себя обязанной поддерживать разговор, улыбаться. Почему-то страх возник, что она может не понравиться ему. Леля чувствовала себя не в своей тарелке. Она смеялась, шутила и вообще вела себя так, как в обычной жизни никогда не вела. Она видела перед собой Олега и старалась угодить ему, понравиться. Олег с симпатией смотрел на нее, но Лелю его симпатия смущала, ведь она знала про себя, что она замаскированный урод.

Вообще Леля верила, что ее можно полюбить, даже такую вот замаскированную под красотку, а на самом деле уродку. Она верила, что есть на свете человек, которому нужна именно она. Но это был не Олег. В то же время Леля чувствовала себя так, словно она в плену у него, и знала, если тот позовет ее замуж – она пойдет. Ее воля была парализована, скованна и направлена только на то, чтобы произвести впечатление, чтобы понравиться. После первой встречи Олег больше никак не давал о себе знать, и Лелю это уязвило, хотя она и почувствовала облегчение. Потом у нее были встречи и с другими парнями, но и там сердце ее молчало, а сама она при общении с ними превращалась в зомби, в марионетку, полностью подавляемую другим человеком.

У нее, как и у подруги Наташки, ни с кем не завязался роман, ни с кем не сложились теплые, задушевные отношения. Правда, Наташка через несколько лет вышла замуж, как она говорила, по большой любви. Леля верила, что у подруги действительно настоящая любовь, достаточно было несколько минут понаблюдать за ней и ее мужем. Там и теплота во взглядах была и понимание без слов… А Леля чувствовала и радость за подругу и одновременно боль от того, что у нее самой всего этого нет.

В течение жизни у Лели появлялись ухажеры, она даже замужем побывала, правда, совсем недолго, но после каждого разрыва она понимала, что лучше ей все-таки быть одной. Одной легко, не надо притворятся, строить из себя кого-то, видеть симпатию и знать, что на самом деле она недостойна этой симпатии, ведь она замаскированный урод.

И все-таки любви очень хотелось. Леля не раз задавалась вопросом, когда же это желание в ней пропадет? Вот ей скоро сорок, а она все ждет кого-то необыкновенного. Принца, наверное. Интересно, а в пятьдесят она перестанет ждать или нет? Или и в шестьдесят будет хотеться любви? Но зачем? Как было бы хорошо, если б можно было просто жить и не думать ни о чем таком.

Деревья тихо шелестели листвой, а над их верхушками голубело небо. Леля шла по аллее сквера и вдыхала запах цветущей сирени. Но вдруг она смутилась и даже покраснела. Ей навстречу шел сухощавый мужчина. Леля узнала в нем того самого человека, за которым не раз наблюдала в бинокль со своего девятого этажа. Этот мужчина жил в доме напротив и тоже на девятом этаже. Их окна смотрели друг на друга. А Леля была большая любительница ночных окон. Она могла часами стоять на своей лоджии с биноклем и вглядываться в окна соседних домов. Ей очень нравилось наблюдать за чужой жизнью.

Леля приосанилась, расправила плечи и, желая произвести впечатление на мужчину, пошла навстречу ему походкой манекенщицы. Она будто видела себя со стороны. Стройная, в платье до колен, скрывающим ее толстую попу, с пышной копной волос, скрывающей ее маленькую головку на тонкой шейке. Обычно мужчины на нее всегда обращали внимание. Вот она идет такая вся замаскированная под красотку, и мужики глаз с нее не сводят. Молодые и старые – все на нее глазели. И этот парень, для которого она сейчас старалась, тоже поднял на нее глаза. Леля от его взгляда еще больше покраснела, но вид при этом ее был гордый и независимый, вот только от волнения поджилки у нее задрожали и ноги стали какими-то ватными. Она вдруг споткнулась и полетела вперед, неловко взмахнув сумкой и пакетом. Мужчина быстро сориентировался, подхватил ее за раскинутые в полете руки, и она удержалась на ногах.

– Тихо-тихо! – приговаривал он, а Леля с ужасом подумала, что выглядит она сейчас просто невыносимо страшно. Красное лицо, перепуганные глаза. Какой кошмар! И это он еще не знает, что вся ее идеальная внешность стройной девушки, лишь только маскировка, под которой на самом деле скрывается несуразная тетя среднего возраста.

Похоже, мужчина, и правда, не разглядел в ней ничего несуразного, потому что смотрел на нее теплым взором, и Леля чуть не задохнулась от голубизны его глаз в обрамлении светлых ресниц. Сколько ему лет? Сорок? Сорок пять? Интересно, а есть ли у него жена? В окно она всегда видела только его одного, никакой женщины возле него не было. Но кто знает, вдруг все же он не свободен? Она бросила взгляд на его пальцы – никакого кольца не было.

– Спасибо, – неловко поблагодарила Леля своего спасителя, поправляя подол платья.

– Пожалуйста, – кивнул тот, приветливо улыбнулся и, оставив ее, пошел своей дорогой.

Леля разочарованно смотрела ему в спину. Так не хотелось, чтоб он уходил! Она бы так и смотрела в его голубые глаза! А он… он с таким теплым участием глядел на нее, и какой он красивый! Светлые волосы, а глаза! Раньше она никогда не видела его глаза так близко. Во дворе, когда они проходили мимо друг друга, между ними было достаточно расстояния, и она не могла насладиться подробностями его лица. А в бинокль и подавно не разглядеть ничего такого… Но разве на нее он сейчас смотрел? Он смотрел на образ, который она создала из своей внешности. Леля глубоко вздохнула и тронулась с места. Ничего. Жила она всю жизнь одна, и дальше проживет. Подумаешь – глаза у него… И плечи… А еще высокий такой… Ему бы артистом быть. И все у него настоящее – красота самая настоящая, не то что у нее…

Леша опять крутился возле Лели и немного раздражал ее. Не успела она сесть на скамейку, как он тут же пристроился рядом. Другие дети весело играли на участке, и Леля устало вздыхала, наблюдая за ними. Столько всего сегодня было! Она с ног сбилась с самого утра, готовясь к открытому занятию. А когда проводила его, то так разволновалась, что в груди колоть начало. Прямо посреди занятия колет и колет – дышать больно. И Вася еще, как всегда, под стол залез. Он постоянно во время занятий под столом сидит. Ну сидит и сидит – лишь бы не мешал, но сегодня, когда собрались все воспитатели из других групп, пришли заведующая с методистом – Вася под столом выглядел очень странно. Леля пыталась выманить его оттуда, но нет – он так и просидел там все занятие. Причем, как ни странно, умудрился опять сделать свою работу лучше других детей, сидящих как положено, за столами.

– Ольга Сергеевна, – обратилась к ней после методист, – занятие вы провели замечательно, но вот с Васей справиться не смогли. Другие дети, глядя на него, тоже под стол полезли, но им вы не разрешили. А Васе что за привилегии такие? Вы бы строже с ним.

– Хорошо, – кивнула Леля, а сама подумала, что никогда у нее не получиться быть строже с Васей. Этот русоволосый мальчишка был большим оригиналом, и Леля его обожала. Кто его не знал, тому могло показаться, что Вася умственно отсталый, потому что у него был замедленный темп речи и корявые движения рук и ног. Но Леля знала, какой на самом деле Вася умница. Он и читал лучше других детей и на занятиях все схватывал на лету, хотя и сидел при этом под столом. Леля сначала тратила много усилий, чтобы его оттуда выудить, но ничего не помогало. Наверное, она слишком мягка с ним, ведь ее сменщица быстро пресекала попытки Васи залезть под стол. Как гаркнет на него и тот за столом сидит, как все нормальные дети. А у Лели так не получалось. Она питала слабость к этому хорошенькому и такому необычному мальчику. Иногда даже думала о том, что если бы их садик был детским домом, то она бы обязательно усыновила Васю. Но их садик не был детским домом, и у Васи были и папа, и мама, и старшая сестра.

А вот Леша, который сидел сейчас возле нее, напротив вызывал в ней чувство неприятия. Нет, она хорошо к нему относилась, но он так напоминал ей ее саму в детстве! Она одновременно и сочувствовала ему и тяготилась им.

Дети носились по детской площадке, висли на перекладинах, по очереди катались на качелях, а Леша сидел с ней на скамейке, нервно моргал глазами и будто чего-то ждал от нее. Леля осторожно покосилась на него: такой маленький, всего 6 лет, а уже с нервным тиком – вон как глазами сильно моргает. Опять, поди, отец у них напился и гонял всю семью.

– Леша, а ты что с детками не играешь? – ласково спросила она ребенка. Мальчик снова сильно моргнул и посмотрел на нее с какой-то заискивающей и в то же время скорбной улыбкой.

– Вчера папка опять пьяный пришел, и спать нам не давал всю ночь…

– Ты хочешь спать? Тебе было страшно? Ты устал? – Леля забыла о неприязни – теперь только сострадание было в ее душе. – Скоро мы пойдем обедать, а потом тихий час – ты сможешь поспать.

– Мама с ним ругалась, а он табуреткой в нее кидался и зонтиком, и кастрюлей… – заискивающая улыбка сползла с его губ, глаза опять сильно моргнули.

У Лели вся душа перевернулась. Зачем? Зачем этот мальчик все это рассказывает ей? Она так расстраивается после всех этих разговоров! На душе потом мрак. И это чувство бессилия… Что она может сделать? Ничего. Все эти разговоры только расстраивают ее, напоминают ей самой о ее детстве, о пьяном отце, таскающим за волосы маму и разбивающим ей, маленькой, в кровь губы. Она так боялась пьяного отца, что желала ему смерти. Часто ей приходила в голову мысль, что если бы ей пришлось выбирать между мертвым, лежащим в гробу, или живым, но пьяным папой, то она выбрала бы мертвого.

На лице Леши снова появилась эта заискивающая унизительная улыбка. В порыве Леля обняла его, погладила по голове. Если бы она как-то могла помочь ему, но что она может? Хорошо, что у нее самой все это позади. Отец умер давно, а вся издерганная невротичная мама ушла в мир иной совсем недавно. Теперь, когда их не было, Леля думала о них порою даже хорошо, без ненависти, которую питала к ним при их жизни. Вот только от презрения к родителям она, наверное, никогда не избавится. Ну не могла она уважать этих людей и все тут. Хотя разве сама она лучше их? Такая же неприкаянная, такая же закомплексованная, тревожная, перепуганная… Хотя, в отличии от матери, ей хватило ума не связывать свою жизнь с каким-нибудь алкашом и не заводить детей, которых бы потом этот алкаш до смерти пугал. Правда, она и за хорошего человека замуж не вышла, и живет теперь одна, но уж лучше жить одной, чем так, как жили отец с матерью.

Она снова посмотрела на прижавшегося к ней Лешу. Он наблюдал за резвящимися детьми, а с губ его так и не сходила жалкая, заискивающая улыбка.

«Паршивые родители! – зло подумала Леля. – Зачем они рожают детей? Отец алкаш, но о чем думала его мать, когда спала с таким? Бедный Леша! И почему во мне нет такой силы, чтобы держать в страхе таких ублюдков, как его отец? Я бы тогда всех их в железном кулаке держала! Вот где бы они все у меня были! Попробовал бы тогда какой-нибудь урод напугать собственного ребенка! Но не Бог ли должен заниматься всем этим? Куда Он вообще смотрит? Детям калечат души, они вырастают в зашуганных, не имеющих достоинства людей, вроде меня, а Он только знай, взыскивает с них за грехи! Какой все-таки жестокий этот мир!»

– Ольга Сергеевна! Ольга Сергеевна! Мы воробушка маленького нашли! Идемте, мы вам покажем! – к Леле подбежали две девочки и потянули ее за руки. Та, нехотя оставила Лешу и пошла смотреть воробушка.

– Он маленький! Еще птенчик! Давайте его с собой в группу возьмем! – галдели девочки. – Вот он! Смотрите!

Леля увидела в траве возле дорожки трясущегося птенца. Крылышки его были широко расставлены, глазки закрыты, и весь его вид был помятым. Наверное, он сильно ударился, когда упал из гнезда. Малыш был обречен – воробьиных птенцов выкормить невозможно. Леля это точно знала. Она несколько раз, еще девчонкой, брала таких несчастных к себе домой, пыталась выкормить, но те не открывали рот, и только сидели тихо в углу клетки, пока не умирали. Вот у сороки птенцы постоянно орут, открыв рот, и их запросто можно выкормить, а воробушки обречены. Леля всем сердцем почувствовала обреченность птенца, его страх, боль, голод… Жестокий мир! Почему Бог придумал такой жестокий мир? Столько птенцов умирает каждый год, сколько детей страдает…

– Ольга Сергеевна! Ну давайте возьмем его в группу!

– Да, давайте возьмем!

– Его тут кошки могут съесть!

– Мы его будем кормить!

Дети трясли Лелю со всех сторон, а Вася так вообще полез на нее как на пальму.

– Да Вася! Что ты делаешь! – засмеялась Леля, стаскивая с себя ребенка.

Вася смотрел на нее озорными глазами из-под темных пушистых ресниц.

– Ольга Сергеевна, мы возьмем воробушка или нет? – спросил он, снова пытаясь вскарабкаться на нее. Леля от его усилий чуть не упала, но настроение ее как-то сразу поднялось. Нет, этот мир не так жесток, ведь в нем есть такие чудненькие, в хорошем смысле, Васи, которые пытаются залезть на нее, как на дерево.

– Васька! – засмеялась она. – А если бы я упала?! Нет, ты просто неисправимый оригинал!

Она приобняла его рукой, а остальные дети сразу же уловили ее веселое настроение и всем скопом повисли на ней. Леля весело смеялась, и ее смех вдохновил детей на еще большее – некоторые из них стали, как Вася карабкаться по ней. И это Леле уже не понравилось, она подумала, что от такой тяжести у нее что-нибудь лопнет внутри.

– Так! Все! – освобождаясь от виснущих на ней детей, крикнула она. – Все идем в группу! Быстро!

– А как же воробушек? – обеспокоено спросила ее Наденька, хорошенькая, всегда улыбчивая девочка с косичками.

– Мы его тут оставим, – посмотрела в глаза девочке Леля. – Его мама будет прилетать к нему и кормить. Червячков принесет ему, букашек…

– И комаров и мух, – подхватила Наденька.

Веселая гурьба детей устремилась в садик, а Леля грустно посмотрела на маленького, беспомощного, трясущегося воробушка. Его страх, боль, обреченность снова пронзили ее. Она чувствовала их как свои собственные. Воробушек ждал защиты и помощи, но их не будет, и выход из всего этого кошмара – только смерть.

Вздохнув, Леля пошла вслед за детьми и увидела, как позади всех с опущенными плечами, все с той же заискивающей улыбкой на лице плетется Леша. Леля взяла его за руку, и они вместе вошли в помещение.

– Ольга Сергеевна! – подбежала к Леле с вытаращенными глазами одна из девочек. – А там Вася в Матрешку написал!

– Молодец! – констатировала Леля, выравнивая стульчики с развешанной на них детской одеждой. – Если все будут писать в матрешек, то у нас в группе будет такая вонища!

– Ольга Сергеевна! – выскочила из спальни другая девочка. – А там Вася написал в Матрешку и вылил все за батарею!

– Так! Пойдемте! – строго произнесла Леля и решительно направилась в спальню, где уже половина детей лежала в кроватках. Вася, весело скачущий на своей кровати у батареи, лукаво смотрел на нее. В глазах его прыгали смешинки. Да и у всех детей в группе на лицах было написано несказанное веселье. Как же им мало надо для счастья! Один дурачок надул в Матрешку, а все радуются. Даже у Леши с лица исчезла заискивающая улыбка – мальчишка радовался вместе со всеми.

– Матрешка там! – метнулась под кровать одна из девочек и тут же вылезла оттуда с видом победительницы, держа в одной руке ярко расписанную нижнюю часть от деревянной Матрешки.

– А там ничего нету! А все я вылил вон туда! – радостно скакал Вася по кровати.

Леля глянула на скрытую мелкой решеткой батарею. И не помоешь ведь ничего из-за этой решетки!

– Ну что, Вася! – громко сказала она. – Молодец! Прямо возле себя, возле своей кроватки, налил мочу и радуется! То-то теперь тебе вонять будет! И ведь не уберешь ничего! Не помоешь – как туда подлезть? Никак. Так теперь и будет вонять у тебя под носом. А вот еще осень придет, наступят холода, нам включат отопление. Знаешь, как тебе вонять будет, когда батарея нагреется? Молодец! Сам себе устроил вонючую жизнь!

Леля развернулась и пошла в туалет, мыть половинку от Матрешки, успев при этом заметить, как вытянулось лицо у озорника Васи. Другие дети весело захихикали над ним. Даже Леша захихикал к великому удовольствию Лели – хоть в садике ребенок немного расслабится душой.

Нянечка в мойке мыла после обеда тарелки, но Леля ничего ей не сказала о Васиной проделке. Все равно та не сможет добраться до батареи и помыть ее, а вот ворчать наверняка будет.

Духота в маршрутке была невыносимой, а тут еще пробка эта. Леля даже пожалела, что вместо того, чтобы идти после смены домой отправилась за покупками в центр. Маршрутка время от времени дергалась, и тогда Леля стукалась головой об окно и просыпалась. В очередной раз, стукнувшись и проснувшись, она посмотрела в окно и увидела там алкоголика. Это был совсем опустившийся мужик неопределенного возраста. Худой, заросший, с мешками под глазами на морщинистом одутловатом лице. Он сидел под деревом на обочине тротуара и тупо смотрел перед собой.

Для Лели тут же весь мир сконцентрировался на этом алкаше. По тротуару шли красивые девушки, влюбленные парочки, мамочки с колясками, бабушки с котомками, но Леля их не видела, не замечала. Вся душа ее сжалась от отвращения и страха. Хотя чего ей бояться? Она сидит в маршрутке, и алкаш не доберется до нее, но дело было даже не в физическом животном страхе, а в моральном ужасе. Алкоголик очень напоминал ей ее собственного пьяного отца. Пьяный отец был ужасен, и от него некуда было деться. Он словно злой бес выламывал запертые двери, он смотрел нагло и зло, он размахивался и бил наотмашь, если ему что-то не нравилось, и, главное, часами ходил то за ней, то за матерью, нависал над ними, если те садились и вопил, вопил… Мать не молчала и тоже вопила, а Леля в такие моменты отчетливо понимала, как она ненавидит шумные разборки и как любит благословенные покой и тишину.

Она подумала, что алкоголики – это те люди, которых ей никогда не будет жалко. Вот тот бомж, который испугался ее, когда она бежала за ним со сторублевкой, не алкоголик. Такого жалко. Такому можно и помочь. Старикам несчастным тоже, а вот алкашам всяким – нет.

Маршрутка тронулась, оставляя позади себя пьяницу, а Леля задумалась о своей жизни. Она вспомнила, как когда ей было лет пять-шесть, она, возглавив группу мальчишек, дразнила немую бабушку из соседнего дома. Бабушка не могла говорить, мычала, и Леля тоже мычала и хохотала, а маленькие мальчишки, которыми она верховодила, повторяли все за ней. Это было такое веселье! Леля до сих пор помнила, заросли высокой травы у дома, сверчание сверчков и эту бабушку в длинной юбке, в платочке, беспомощно жестикулирующую и мычащую.

– Мама! – в восторге прибежала Леля в тот вечер домой. – Мы с мальчишками видели сегодня бабушку, которая знаешь, как говорит? Эээээ, мээээ, ай-яй-яй! Яяяяй! Мы бегали за ней и смеялись! У нас животы от смеха заболели!

Она вовсю жестикулировала, завывала, изображая немую, и громко и весело смеялась. Мама пришла в ужас:

– Да ты что? Она же больная! А если бы ты не могла говорить? Все бы понимала, а сказать не могла. А дети бы бегали за тобой, дразнили и смеялись, а ты бы ничего не могла поделать. Бедная бабушка! Таким, как она, наоборот, помогать надо, а не смеяться над ними. Она и так старенькая уже, говорить не может, так еще злые дети над нею потешаются. Никогда, доченька, никогда не обижай таких, как она. Наоборот, помогай им.

Леля помнила, как после маминых слов ей стало ужасно стыдно. Всю ночь потом она ворочалась с боку на бок, вспоминала несчастную бабушку и не понимала, как она могла так издеваться над ней. Ни с одним животным она бы так не поступила. Никогда. Кошечки-собачки, жучки и червячки – эти создания казались ей такими уязвимыми, всех она хотела забрать домой, защитить, обогреть. А почему-то бабушкиных страданий не увидела, не поняла, и если бы мама ей ничего не сказала, то она бы уснула сегодня в хорошем настроении, вспоминая, как весело повеселилась с друзьями. Какой кошмар! Она вспомнила только-только открывшего глазки котенка, прячущегося под столом у них во дворе. Он был совсем крошечный, хвостик, словно щеточка, торчал вверх, а Леля, как увидела его, почувствовала сильнейшее умиление. Такой хорошенький! Она не расставалась с ним на улице, выпросила у мамы молочной кашки для него, а когда стемнело, и мама позвала ее домой, она потащила котенка с собой в коммуналку.

– Нет-нет! – запротестовал мама, увидев пушистый комочек в руках у дочки. – Мы не можем взять его! Он будет кругом какать и писать, а соседки наши будут ругаться!

Леля испугалась, услышав о соседках, потому что те были отвратными тетками. Они занимали две комнаты их трехкомнатной коммуналки и вечно были чем-то недовольны. Мама по сравнению с этими тетками была маленькой, худенькой и тихой, а те, как заорут – в ушах звенит.

– Тогда дай ему какой-нибудь еды хотя бы и еще тряпочку какую-нибудь, а то вдруг он замерзнет, – грустным голосом попросила Леля. А потом она отнесла котенка на улицу, покормила его, постелила ему тряпочку под столом и пошла домой. Но котенок не отпускал ее, он бежал за ней, жалобно мяукал, и Леля не знала, что ей делать. Вся в слезах, совершенно расстроенная она вернулась домой.

– Лелечка, дочка, ну что ты? – кинулась к ней мама.

– Котеночка жалко! – всхлипывая произнесла Леля. – Вдруг ему будет холодно или собаки большие на него нападут!

– Ничего подобного! – уверенно сказала мама. – У котенка пушистая шубка – ему не может быть холодно! Кошки очень живучие. У них есть когти, зубы, теплая шерсть. Они умеют лазать по деревьям, ловить мышей.

– Это большие кошки, а мой котенок еще маленький!

– Ну и что? Он умеет прятаться. Сама видела, как он все время возле стола держится и чуть что, сразу прячется там под досками.

Но Леля все равно не могла тогда успокоиться, и утром пошла во двор к котенку. Но его там не было. Она искала его, звала, но так и не нашла. Больше она его никогда не видела.

– Наверное, его кто-то взял к себе домой! – успокаивала ее мама, и Леле хотелось в это верить.

Да, животных она всегда жалела, беспокоилась о них, а вот с людьми почему-то у нее так не получалось. Мама постоянно раскрывала ей глаза на всякого рода несчастных, которым надо помогать. Особенно она делала акцент на старых людях, и скоро Леля уже не могла пройти спокойно мимо какой-нибудь старенькой бабушки или согбенного дедушки. Сердце ее сжималось при виде их немощи, хотелось им как-то помочь, вот только чем? От старости лекарства нет.

В первом классе Леля снова отличилась – пришла домой веселая до невозможности:

– Мама! У нас в классе есть девочка – она страшная! И глупая! И противная! Она постоянно на всех ругается! А сегодня на физкультуре она вместе с шортами сняла и трусы! Мы так смеялись! Все в классе чуть не умерли от смеха! У меня до сих пор живот болит!

– Дочка, да разве можно смеяться над человеком? Ты представляешь, как ей было плохо, когда весь класс смеялся над ней? – не разделила дочкино веселье мама.

– Ну да! Эта страхолюдина плакала! И она злая! Так ей и надо! – Леле очень хотелось доказать маме, что она правильно смеялась над злой, некрасивой и глупой девочкой. Ну как мама не понимает, что та сама виновата, что над ней все смеялись? – Она все время на всех сама ругается, а на уроках ничего не понимает! Тупая! Страшная! Злая!

– Ну и что? Может быть, она вырастет и будет еще красавицей, и поумнеет, а то, что она злая, так это она защищается! Как ей себя защитить, если над ней все смеются, считают ее некрасивой? Представляю, как переживает ее мама! Ее дочку все обижают, смеются над ней. Я бы, например, с ума сошла, если бы над тобой издевался весь класс.

Леле на это нечего было сказать. Она замолчала, а со следующего дня начала опекать страшную одноклассницу. У Алены, так звали эту грубую девочку, оказывается, еще и изо рта гнильем воняло, а из носа козюльки зеленые торчали. Еще эта девочка страдала энурезом, и от нее постоянно исходил запах мочи. Если честно, Леле была неприятна Алена. Ей все не нравилось в этой крупной, неповоротливой, дурно пахнущей девчонке, но ведь мама сказала, что Алена вырастет и, может быть, даже станет красивой. А маме Леля очень верила. Но самым главным аргументом в пользу Алены, чтобы начать ее опекать была Аленина мама. Леля всего один раз видела эту маму, и очень удивилась, что это симпатичная и вполне приятная женщина – не то что ее дочь… И эта мама переживает, наверняка, за свою ужасную Алену.