Текст книги "Добренькая"

Леля вытащила кошелек и ринулась решительно к несчастненькой хрупкой старушке.

– Вот возьмите, пожалуйста! – протянула она в костлявую сморщенную ладонь сторублевку.

– Ой! Миленькая! – озарилось доброе лицо старушки радостью. – Вот спасибо! – бабушка вдруг поцеловала денежку, потом прижала ее к груди. – Спасибо! Вы такая добрая!

Леля от этих благодарных слов, хоть и почувствовала радость, но в то же время смутилась. Разве это помощь? Подумаешь, сторублевка! Бабушке этой нужно гораздо больше – уход, питание, врачебная помощь. Сунуть деньги – это самое легкое, это все равно, что отмахнуться. Правда, и этого почему-то кроме нее никто не сделал.

– Я вас еще издали увидела, как вы просить пытаетесь, а сами стесняетесь, – с доброй улыбкой сказала Леля. – Вам не надо стесняться просить. Добрых людей очень много. Энергичнее руку поднимайте за подаянием, а то непонятно просите вы или просто стоите тут.

– Спасибо! Спасибо, миленькая! Вы тут самая добрая! Но у меня, вообще-то, пенсия, просто я только что из больницы. Все деньги на лекарства ушли. Я вон там живу, за мостом через овраг. Все утро по этому мосту шла сюда, чтоб рядом с домом не просить. Стыдно мне… Здесь знакомых нет, вот я и…

Леля посмотрела на время – ей уже нужно было бежать в садик. Она на прощанье еще раз улыбнулась старушке:

– Если нужна помощь, всегда нужно просить! Только энергичнее, чтоб было понятно, что вы просите! – она повернулась, чтоб уйти, а старушка только и повторяла:

– Спасибо, миленькая! Спасибо!

Леля прибежала на работу вовремя. Дети как раз сидели за столами и ели щи. Ее всегда забавляло, как они едят. Сидят такие сосредоточенные со своими ложками, с которых свисает капуста или вермишель. И почему им нравится, когда с ложки что-то свисает? Взрослые едят и едят, а эти дурачки играются. Пока едят, наиграются вдоволь. Не все, правда, играют с едой. Но очень многие. Некоторые, вон с каким аппетитом елопают – им не до игр. А плохие едоки вечно играть начинают.

Настроение у Лели после встречи с бабушкой было замечательным. Правда, немного беспокойство мучило за старушку, вдруг ей больше никто ничего не подаст? Может быть, надо было спросить, где она живет, чтоб ей еду носить или еще как-то помогать?

Когда дети улеглись спать, а сменщица вышла в соседнюю группу, Леля задумалась о своих словах, сказанных сегодня бабушке о том, что если хочешь, чтоб тебе помогали, то просить надо энергичнее. Ведь если тебе плохо, и ты нуждаешься, то, как люди узнают об этом, если ты будешь скромно жаться где-то по углам? Но сама Леля никогда никого ни о чем не просила. Бабушке совет дала, но сама-то ведь так никогда не поступала. Хотя о чем ей просить? И кого? Она сыта, имеет работу, живет в уютной квартирке, а то, что одинока, то разве это повод обращаться к кому-то за помощью? Не будешь же кидаться к понравившемуся мужчине и просить его, чтоб он одарил любовью! Еще в психушку упекут…

После тихого часа на Лелю нашло вдохновение. На улице моросил дождь, и она организовала подвижные игры прямо в группе.

– Детки, садимся в паровозик! Все садимся в паровозик! – Леля поставила стульчики друг за другом в длинный ряд, чтобы получилось подобие поезда. – Сейчас мы с вами поедем по разным сказкам!

Дети, предчувствуя нечто интересненькое, быстренько уселись в импровизированный поезд.

– Внимание! Въезжаем в сказочный лес! Смотрите, как тут красиво! Какие большие и яркие цветы! Какие огромные деревья! А вот и избушка на курьих ножках! Вон в окошко на нас Баба Яга смотрит! Скорее все вылезайте, будем с ней играть!

Дети весело повскакали со стульчиков, а Леля притворилась спящей Бабой Ягой. Уселась на коврик, глаза закрыла, а дети всей гурьбой на цыпочках стали приближаться к ней и шептать:

– Баба Ягошка, выгляни в окошко! Баба Ягошка, выгляни в окошко! – сначала шепотом, потом в голос начали звать ее дети. – Баба Ягошка! Выгляни в окошко!

Леля притворялась, что просыпается – шевелилась, потягивалась, зевала, и тогда дети врассыпную с воплями начинали удирать, но она притворялась, что опять спит. Дети снова приближались. Но вот она вскакивала и начинала их ловить по-настоящему. Шум и гам стояли невообразимые. Кажется, она и вправду напоминала детям Бабу Ягу, потому что те уносились от нее, хоть и со смехом, но на лицах их читался восторженный страх.

Леля чувствовала вдохновение и полностью отдавалась игре. Она снова усаживала детей в «поезд», на котором они «ехали» в следующую сказку, где играли в жмурки или прятки с другими сказочными персонажами.

Раскрасневшиеся, с горящими глазами дети были в восторге. А когда начали приходить родители, то детки не хотели уходить домой. С удовлетворением Леля замечала, что даже самые стеснительные и робкие дети носились наравне с озорниками. Даже Дима Гобин, который долгое время был довольно закрытым ребенком, гонялся сейчас со всеми. Леле это очень нравилось. Ей нравилось, когда в ее группе всем детям хорошо, когда все веселы, общительны, и раскрепощены. Зажатые, зашуганные дети вызывали в ней сострадание, и она чувствовала удовлетворение, когда ей удавалось раскрепостить, освободить ребенка от всех сковывающих его зажатостей.

И сейчас, играя с детьми, она незаметно наблюдала за ними. Все были вовлечены в игру, все были довольны. И Леша из неблагополучной семьи разыгрался, бегал веселый со всеми, правда, глаза его время от времени сильно моргали, будто напоминая, что вот, хоть он и веселиться тут, но не все в его жизни гладко.

– Ольга Сергеевна! Неужели это мой Дима? – удивилась мама Димы Гобина, когда пришла его забирать. – Да он к воспитательницам сроду не подходил, а на вас просто виснет и не стесняется совершенно! Глазам своим не верю!

– Мама! Можно я еще чуть-чуть поиграю! – с восторгом запрыгал некогда стеснительный Дима возле мамы. – Ольга Сергеевна нас еще в теремок свозить обещала!

– Иди, детка! – разрешила мама, глядя, как ее ребенок, весело подпрыгивая, побежал играть дальше. – Нет, это чудо какое-то! Ольга Сергеевна, вы – чудо! Это уже третий садик, который мы сменили, но такого нигде не было!

Леля с благодарной улыбкой посмотрела на маму Димы. Ей так нужны были сейчас такие вот слова признания и одобрения! Так приятно было осознавать, что именно в ее садике, именно у нее в группе этот мальчик, наконец, раскрепостился.

Возвращалась Леля домой в приподнятом настроении. Вчерашняя отповедь врача больше не мучила ее. Подумаешь, углядел он, что она не замужем. Ну и что? За то у нее есть работа, которую она любит, есть детки, которые с удовольствием ходят к ней. Да, у нее нет своих детей, и она воспитывает чужих, но и этим чужим деткам, их душам она оказывает поддержку. В ее группе нет ни одного несчастного ребенка. Может, у кого из детей в семье и есть проблемы, как у Леши, например, но придя в садик, ребятки могут забыть обо всех своих проблемах. По крайней мере, в ее группе, во время ее смен.

Леля зашла по пути в магазин, взяла хлеб и еще кое-какие продукты и встала в очередь в кассу.

– Вы про аварию слышали? На Виноградной, у почты? – краем уха услышала она разговор двух незнакомых женщин впереди себя.

– Слышала. Только там не авария была, а просто мужика сбили какого-то.

– Пьяного?

– Вроде нет. Машина сбила случайного прохожего и скрылась. Я знаю подробности – моя соседка скорую этому мужчине вызывала. Кровищи, говорит, было… Но мужик был еще живой, когда его увезли на скорой.

– Вот ужас! И что же, соседка видела, как все произошло?

– Нет. Она просто шла по делам и увидела толпу зевак. Подошла поближе, и поняла, что они сгрудились вокруг лежачего человека. Мужчина был в ужасном состоянии. Очевидцы поделились, что он успел сказать, что его машина сбила, а потом сознание потерял.

– Боже мой! По улицам страшно ходить!

– На столбах объявления повесили, чтоб, если кто что видел, сообщили полиции.

– Да, я видела одно такое объявление. Может, кто и откликнется…

Леля невольно слушала весь этот разговор и перед глазами ее вставала картинка как несчастный, лежащий в лужи крови, разбитыми губами, еле-еле ворочая языком, сообщает склонившимся над ним людям, что его сбила машина, а потом теряет сознание.

Она представила, что чувствовал тот мужчина, и ощутила всю его беспомощность, когда он лежал посреди улицы и не мог контролировать себя, не владел своим телом. Страшно. Надо внимательнее переходить дорогу, чтобы не лежать потом беспомощно на асфальте…

Глава 5

Воскресным утром Леля снова вышла покормить голубей, собак и кошек. Обычно кормление приносило ей внутреннее удовлетворение. Она чувствовала себя в такие моменты какой-то исключительно необыкновенной. Голуби узнавали ее и слетались к ней со всех сторон, собаки, вихляясь всем телом, подобострастно увивались за ней, кошки задрав хвосты, терлись о ее ноги. И сегодня происходило то же самое. Все эти твари крутились возле нее, при этом друг друга не задевали. Кошки не нападали на голубей, собаки не гонялись за кошками – полная идиллия.

Вернувшись в благодушном состоянии после кормежки домой, Леля позавтракала и занялась уборкой дома. Чтобы было не скучно, она включила телевизор. Патриарх Кирилл произносил воскресную проповедь:

– Понятие любви, конечно, всеобъемлюще. Можно вычленить высочайшее проявление чувств, как любовь матери к ребенку. Но есть и другая любовь – например, любовь к животному, к щенку, который вдруг появился в нашей жизни…

Леля сначала хотела переключить канал – проповеди навевали на нее скуку, но в последний момент, услышав о любви к животным, остановилась.

– … Все это любовь. И вот некое среднеарифметическое этой любви – от любви Бога, от любви матери к ребенку до любви к каким-то явлениям жизни – можно описать очень понятным словом «добро».

Леля почувствовала умиление от слов патриарха. Так значит то, что она делает в жизни добро: кормит животных, раскрепощает детей в садике, не проходит мимо попавших в беду – все это среднеарифметическое любви! В ее сердце живет любовь, и эта любовь проявляется именно так – в творимом ею добре!

– …Любовь вершина, любовь должна пронизывать всю жизнь, но не всегда это получается. Так вот для того, чтобы приразиться любви, нам нужно просто делать добро и всячески избегать зла…Злые чувства разрушают нашу жизнь. Если же вы вдруг проявляете внимание к человеку, к растению, к животному, к Богом созданному миру, если вы чувствуете нежность и теплоту в сердце, берегите это чувство – это отображение Божественной любви.

«Но я ведь все это чувствую! В моем сердце отображена Божественная любовь!» – с восторгом подумала Леля, но тут же вспомнила, свою неприязнь к бабкам у подъезда.

– …каждого человека, который встретится на нашем жизненном пути, давайте встретим его добром, а не злом, испытаем, посмотрим, какой будет его реакция…

Леля не ожидала, что проповедь патриарха окажет на нее такое впечатление. Она никогда не задумывалась, что добро – это среднеарифметическое проявление разного рода любви. Ты творишь добро от избытка любви в сердце. Творишь зло, от избытка зла в сердце. Все просто.

Загрузив белье в стиральную машинку, она вышла на лоджию. Наконец-то снова ясное небо, солнышко и тепло! Окна на девятом этаже соседнего дома снова были наглухо закрыты. Леля опустила голову вниз и увидела, что у их подъезда уже сидят три бабки. «Ишь! Опять разложили свои жирные задницы на скамейке! – с раздражением подумала она. – А я как раз хотела выйти прогуляться, так теперь мимо этих квашней идти!»

Но тут же она вспомнила слова патриарха о том, что каждого человека, который встретится на жизненном пути, надо встречать добром, а не злом, и поток ее сердитых мыслей тут же иссяк.

Нарядившись в легкое платье и распустив волосы, Леля посмотрела на себя в зеркало и решила, что имеет романтический вид. В босоножках на небольшом каблуке она выпорхнула из подъезда и тут же наткнулась на оценивающие взгляды бабок. На их лицах так и читалось: вырядилась, как молодуха, а самой уже под сорок! И губы ярко намазала и глаза намалевала! Проститутка!

Но Леля, под впечатлением слов патриарха готова была творить добро.

– Здравствуйте, дорогие женщины! – лучезарно улыбаясь бабкам, сказала она. – Как поживаете?

Бабки с вытянутыми лицами воззрились на нее. Кажется, они ожидали какого-то подвоха.

– Сегодня прекрасная погода! Желаю вам хорошего дня! – Леля прошла мимо и свернула за угол, чувствуя, как бабки ошарашенно сверлят взглядом ее спину. Их яд и колючки вдруг куда-то исчезли.

– А когда ты нам опять покушать принесешь? – услышала она гнусавый бас и вздрогнула. Совсем рядом, под деревом, стоял пьяный громила и смотрел на нее мутными глазами. Лелю передернуло от отвращения. Снова вспомнился пьяный отец, и мгновенно ее душу охватили страх и паника. Громила дышал на нее перегаром.

«Каждого человека, который встретится на нашем жизненном пути, – давайте встретим его добром, а не злом…» – вспомнила Леля слова проповеди и попыталась улыбнуться. Это получилось вымучено, через силу, но бомж сразу же оживился:

– А ведь ты любишь меня! – самодовольно пробасил он. – Давай поспорим, что ты любишь меня!

– Конечно, люблю! – кивнула Леля. Она ведь добрая, а добро – это среднеарифметическое любви всякого рода.

– Ну! Я ж знал! – и вот тут это мерзкое, источающее зловонье существо вытянуло губы и потянулось к Леле с совершенно немыслимыми намерениями.

Леля шарахнулась, отпрыгнула в сторону, а потом отбежала.

– Ты куда! Остановись, курочка! У нас с тобой любовь!

Мимо проходящие мамочки с колясками, с любопытством смотрели на представление с участием пьяного бомжа и приличного вида мадам. Леле стало так противно, так гадко на душе, что она, больше ничего не слушая, побежала скорее за дома на пустырь. Она бежала мимо детских площадок, где мамы, бабушки и папы наблюдали за своими ненаглядными чадами, бежала мимо лавочек с влюбленными парочками, бежала мимо людей…

Только на пустыре она остановилась, и побрела по грунтовой дороге в сторону недавно выстроенного небольшого храма. От утреннего благодушия не осталось и следа. Что толку от ее добра к другим людям, если сама она при этом одинока до невозможности? Какие-то мерзкие бомжи… Другие люди деток хорошеньких растят, гуляют парочками, а она в грязь какую-то опять вляпалась. Это же надо додуматься было, чтобы сказать этому отребью, что она его любит! Все люди как люди – одна она дура какая-то. Да никто из всех этих благополучных женщин, гуляющих с детьми, имеющих мужей, никто из них не додумался бы связаться с бомжом, да еще и в любви ему признаться!

Леля почувствовала, что сейчас расплачется. Что же это такое? Всем она помогает, а она-то как же сама?

Храм был совсем близко. Кресты на небольших сверкающих золотом куполах стремились ввысь, и Леля с раздражением подумала, что вот Бог-то мог бы ей помочь за все добро, которое она сделала, но Он почему-то не помогает. А она так одинока! Так безнадежно одинока!

С опущенными плечами и скорбным лицом она тяжело опустилась на скамейку у храма. Мимо проходил священник и, видимо, что-то в лице Лели заставило его остановиться.

– С вами все в порядке?

Леля, увидев участие в его глазах, с новой силой почувствовала жалость к самой себе и горько разрыдалась. Она даже сама удивилась, когда из ее глаз прямо-таки брызнули слезы.

Священник, полный, сутулый мужчина лет пятидесяти, опустился рядом с ней на скамейку:

– Вы можете рассказать мне, что у вас на душе, и вам станет легче.

И Леля почувствовала, что вот сейчас она действительно может открыть душу, и начала говорить о том, как она чувствует чужую боль, как стремится всем помочь, но сама всегда одна, и в душе ее постоянно вакуум и горечь.

– У вас настоящий талант сострадать, – сказал ей священник. – Не каждому это дано.

Но Лелю его слова не удовлетворили. Да, она действительно имеет какую-то сильнейшую чувствительность к пониманию горя других людей, умеет сочувствовать. Но она сама как же? Неужели священник не слышал, что она говорила тут о своем собственном одиночестве?

– Что мне от этого таланта, если я сама так несчастна и одинока? – с горечью сказала она, вынимая из сумочки носовой платок. – У меня нет ни мужа, ни детей. И сама я никому не нужна. Когда мне плохо, то ко мне никто не спешит на помощь.

– Но никто и никогда не может избавить нас от нашего одиночества. Ни один человек не может понять нас до конца, как бы он ни любил нас. Мы все разные и по-разному воспринимаем одни и те же вещи. Вы ждете, что кто-то придет и поможет вам, как вы помогаете кому-то, но помощь вам должна заключаться в том, чтобы наполнить вашу душу. Вы хотите, чтобы кто-то со стороны избавил вас от одиночества и вакуума в душе, но это напрасное ожидание, если вы не ищете всего этого в Боге. Потому что только Он может дать душе наполненность и счастье.

– Почему же Бог мне всего этого не дает? Он же видит, что я добрая, кормлю птиц, собак и кошек, не прохожу мимо страждущих. Причем, никто меня ни о чем не просит – я сама вижу, когда кому-то что-то нужно, что же Бог-то мне за все мое добро не поможет?

– Добро само по себе ничего не стоит, если в сердце нет веры во Христа. Если вы не ради Бога творите добро, а ради собственной гордости, то какая вам награда?

Леля почувствовала, что все в ее душе перепуталось. Гордость какая-то… Причем тут гордость? Просто у нее сил нет пройти мимо несчастного. Она их страдания чувствует, как свои, и помогает, как себе, но при этом помощи себе по-настоящему все-таки не получает.

– А еще я попыталась кормить бомжей, – произнесла она, уже не чувствуя прежнего доверия к священнику. – Это опустившиеся люди. Они вечно пьяные. Я поняла, что нет у меня сил их кормить, и, вообще, у меня ненависть к ним. Терпеть их не могу и никакой жалости к ним не испытываю – только ненависть.

– Это от нехватки душевных сил. Птичек кормить – это одно, а погрязших в пороках людей – совсем другое. Здесь нужно иметь духовную силу. А то, что вы испытываете ненависть, это от диавола. Он навешал на вас непосильный груз и радуется теперь, что вызвал в вас такое погибельное чувство.

Леля с непониманием посмотрела на священника. Неужели он серьезно говорит о дьяволе, навешавшем на нее какой-то груз? Да она сама от собственной неприкаянности связалась с бомжами, и сама ненавидит их. Какой-то дьявол… Бред! То, что у нее не хватает душевных сил – это правда. Алкоголики с детства вызывают в ней просто кошмарные чувства страха, беспомощности и бессилия. Но приплетать сюда дьявола…

Леля поняла, что не может ждать адекватности от священнослужителя и, распрощавшись с ним, разочарованная пошла обратно.

Она шла по пустырю и думала о том, что этот мир совершенно не понятен ей. Здесь слишком много горя, порока и страданий. Люди приходят в этот мир, живут, а потом умирают. Даже если они живут счастливо, то все равно умирают, и зачем тогда это счастье, если в конце концов ты все равно умрешь? А храмы? Это попытка людей преодолеть смерть. Зашел в храм, а там все о вечности и про вечность и добрый Боженька, и ангелы… А у нее душа одинока, но никакой Боженька на помощь не спешит, как не спешит и к несчастным алкашам, на которых ни у кого из людей не хватает душевных сил. Что тогда говорить о всесилии Бога?

Леля подумала, что Бог существо нейтральное, не вмешивающееся ни во что. Создал мир и устранился. А священники в рясах думают, что у них власть какая-то над людьми. Думают, что могут отпускать грехи. Но что такое грех? Вот сейчас ей одиноко и плохо. Она устала и думает о том, что лучше было бы совсем не рождаться. Священник бы сейчас сказал, что у нее уныние, но если это и так, то при чем тут грех? Ей плохо, и вместо того, чтобы сказать ей, что конкретно надо делать, чтобы было хорошо, церковники только диагнозы ставят. У вас гордость. У вас уныние. Ну и дальше что? Ходить в храм и возноситься душой к Богу? Наверное, они считают, что это лучше всего – отвернуться от земных проблем, уйти с головой в мир Небесного Царства и сделать вид, что вообще временной жизни нет. А если все-таки проблемы и скорби одолевают выше крыши и отгородиться от них невозможно, так это хорошо! Страдания очищают душу! Но Леля не видела в своих страданиях ничего очистительного и спасительного – в них была одна сплошная глупость.

Пустырь остался позади, и Леля вошла во дворы девятиэтажек. Она чувствовала душевное опустошение и усталость.

– О, курочка вернулась! – услышав знакомый отвратительный бас, Леля вздрогнула и подняла глаза. На нее шел, раскинув руки громила. Полы грязного пиджака разошлись в стороны, обнажая голую волосатую грудь. Штаны на нем еле держались и были перевязаны на поясе засаленной грязной веревкой. Он смотрел на Лелю похотливым взором и лукаво улыбался.

«Что там патриарх вещал о том, чтобы каждого человека встречающегося на жизненном пути встречать не злом, а добром, а потом посмотреть на его реакцию? – возмущенно подумала Леля. – Я и вижу теперь эту реакцию! Этот дурень думает, что у нас с ним любовь!»

Бомж свои похотливые губищи между тем вытянул для поцелуя, а Леля, отпрыгнув в сторону, почувствовала такое жуткое негодование, что поняла, что готова по-настоящему убить это мерзкое существо. Да как он мог подумать, что она… Что она могла… Лелю передернуло от омерзения и пылающего в ней негодования. Как жаль, что ее газовый баллончик с перцем лежит дома, а не то она сейчас брызнула бы в эту самодовольную мерзкую рожу!

– Курочка, ну что ты ломаешься? Иди ко мне! – продолжал наступать на Лелю бомж.

Леля снова отпрыгнула в сторону и, плюнув в сердцах, решительно пошла прочь. Ей казалось, что такой злой она еще никогда не была. Негодование просто душило ее. Ни страха не было, ни отчаяния, а только нетерпеливое негодование, страстное желание отомстить, прекратить всю эту тупую бомжатскую приставучесть.

– Оль! Что это ты к бомжам зачастила? – спросила ее одна из бабок, сидящих на лавочке. И откуда эти сороки все знают? И что им надо-то? – тут Сашка похвалялся, что у него с тобой любовь! Его жена из дома выгнала, а ты связалась с ним!

Леля встала, как вкопанная. Ей показалось, что ее сейчас просто разорвет от гнева. Она смотрела на говорившую с такой ненавистью, что та должна была съежится под ее взглядом, испугаться, но старуха нагло смотрела ей в глаза, а у других бабок на их некрасивых сморщенных, ехидных лицах читалось неподдельное любопытство.

Леле хотелось сказать им что-то колкое, чтоб побольнее уколоть их, но гнев так душил ее, что из горла вырвался только какой-то звериный рык, а пальцы сами собой скрючились, словно когтистые лапы, желающие впиться в лица ехидным бабкам. И те испугались. По крайней мере, Леля заметила испуг в их глазах. Они даже отшатнулись в сторону. А Леля, не вынося переполняющих ее злых эмоций, полетела поскорее в подъезд, чтобы ненароком не прибить какую-нибудь бабулю. Такой злой она себя еще никогда не чувствовала. Никогда. Даже на пьяного отца так она не злилась. Там другое было – страх, чувство беззащитности, ощущение тупика и безысходности. Сейчас было только чувство злости. А она еще себя доброй считала! Кушать бомжам приносила, на улице деньги им подавала и дошла до того, что в любви призналась одному из них. Нет, такое только с ней могло случиться! Все люди, как люди, одна она какая-то дура. Просто дура и все. Другого слова и не подберешь. О доброте своей размечталась, а сейчас готова растерзать мерзопакостного бомжа и бабок тоже. Гадкие, противные отбросы общества! Какая от них польза? Одни алкашня подзаборная, другие сидят, попы плющат о скамейку целый день! Гады! Сволочи! Ненавижу!

Игнорируя, распахнутые двери лифта, Леля побежала на свой девятый этаж по лестнице. Но даже эта нагрузка не помогла заглушить пламя гнева в ее сердце. Она ворвалась в квартиру, скинула босоножки и заметалась из угла в угол, не в силах занять себя никаким делом. В конце концов, она решила, что всегда теперь будет носить с собой перцовый баллончик. Если бомж снова полезет к ней, раскатав губы, и потянет к ней шаловливые ручонки, так она ему тогда брызнет в лицо жгучую перцовую жидкость. Пусть пострадает, пусть повоет от боли и тогда уж он точно поймет, что такая приличная женщина, как она, не может влюбиться в такое отребье, как он.

Наверное, священник, узнай он сейчас о ее мыслях, заявил бы, что ее крутит дьявол. Подумав об этом, Леля даже зубами заскрежетала от ярости. Конечно, легко свалить все на дьявола, если собственная невежественность не позволяет посоветовать что-то адекватное!

На следующий день Леля работала в первую смену. Настроения не было никакого. Она занималась с детьми без души, на автопилоте. В сумочке, которую она всегда носила с собой, лежал перцовый баллончик. Воображение постоянно рисовало ей, как она брызжет в самодовольную бородатую, грязную рожу жгучую жидкость. Прямо руки чесались, как хотелось поскорее выполнить это намерение, чтобы отбить у этого придурка всякое желание приближаться к ней. Омерзение не покидало ее. Она безучастно смотрела во время прогулки, как играют дети, а сама сидела при этом на лавочке, опустив плечи, и душа ее была полна злобных чувств. Но сейчас ее нисколько не волновала ее злость. Поползновения бомжа начисто сорвали с нее маску добренькой мадам. Чувство достоинства, дремавшее в ней, вдруг проснулось. Ей больше не хотелось быть добренькой, ей хотелось быть просто счастливой, любимой, защищенной. Она так устала от одиночества! Голуби, собаки – это только иллюзия своей нужности. Дети в садике – это тоже чужие ей люди. А вот личного счастья-то нет! Но и сил ждать этого счастья тоже нет. Да и времени, наверное, у нее тоже нет. Скоро ей исполнится сорок. Надеяться больше не на что. И сил ни на надежду, ни на саму жизнь больше не осталось.

– Ольга Сергеевна! – услышала Леля голос заведующей и, вздрогнув, очнулась от своих горьких дум. – Посмотрите, что у вас дети делают! Вы что не видите?

Леля посмотрела на весело гоняющихся детей. Ну и чего такого? Гоняются друг за другом. Все, как всегда. Но тут она увидела, как Вася с диким восторгом догоняет коренастую девочку Олю и смачно целует ее в губы. Оля начала плеваться и кричать: Фу! Фу! Слюнявый!

Другие мальчики тоже гонялись за девочками, чтобы поцеловать их. Девочки с визгом увертывались, пострадавшие плевались, как Оля. Хаос, визг, хохот. Кажется, весь мир сошел с ума!

– Так!!! Быстро подошли все ко мне!!! – переходя на визг, закричала Леля. – Быстро!

– Следите за детьми-то! – сердито сказала заведующая, направляясь к веранде другой группы, где дети спокойно играли в песке под присмотром более бдительной воспитательницы.

Дети послушно подошли к Леле. Она с раздражением смотрела на детские разгоряченные лица, желая, как следует отругать их, но их игривая наивность снова лишила ее всякого раздражения.

– Ну и что вы делали? – уже не чувствуя прежней злости спросила она. – Что за дурдом вы устроили?

– Они целовали нас своими мокрыми слюнями! – громко пожаловалась Лизонька, доверчиво глядя на Лелю. При этом личико ее сморщилось от отвращения. – Противно!

Леля неожиданно для себя в Лизоньке и всех девочках группы почувствовала соратниц по несчастью. К ней ведь вчера противный бомж тоже лез целоваться.

– Конечно, противно! – с чувством согласилась она. – И к тому же не гигиенично! Во рту у нас столько всяких микробов! При поцелуе можно заразиться друг от друга всякой заразой.

– У меня хронический тонзиллит, – тихим голоском призналась Оля. – Теперь Вася тоже им заболеет?

Вася обеспокоенно посмотрел на Лелю:

– А что это такое? Этот тонзиллит?

– Горло часто болит! А на гландах постоянно образуются гнойные выделения! – со знанием дела объяснила Оля. Леле оставалось только многозначительно кивнуть.

– А у меня во рту зуб воняет! – радостно крикнула Надя. – Теперь и у Димы тоже какой-нибудь зуб завоняет! Так ему и надо.

Дима потихонечку сплюнул в траву и вытер губы. От заразы избавлялся…

– А у меня плоскостопие!

– А у меня кривошея! У Леши тоже теперь кривошея будет!

– А я заразила Сашку башкой! У меня, бывает, башка болит!

Девочки оживленно перечисляли свои скрытые недуги, а мальчики уже совсем невесело смотрели в их сторону.

Лелю развеселил разговор детей. Она бы сейчас от души расхохоталась над этими наивными дурачками, но, как педагогу, ей приходилось сдерживать свои эмоции.

– Целоваться можно только когда вырастишь и женишься, чтоб точно знать, что твоя жена не заразная! – громко заявила Лизонька.

– Интересно, на ком же женится, если вы все тут заразные оказались? – недоуменно развел руки Вася.

– Ну так пока вырастим, выздоровеем. Это дети часто болеют, а чем старше, тем здоровье лучше, – успокоила его Оля.

– Понятно, – почесал голову Вася.

Притихших детей оставалось только построить парами и отвести в садик на обед. Леля почувствовала, что тяжесть частично была снята. Все-таки дети хорошо умеют снимать стресс. Только недавно весь мир для нее был словно во мраке, и она чувствовала себя героиней глупого романа, которую смело можно было назвать теткой Тридцать Три Несчастья. Эти тетки в романах весь роман мучаются, страдают, а потом в конце, чудесным образом все у них становится хорошо. Счастье прямо сваливается на них и богатство и любовь… Интересно, может и на нее свалиться все это? Вот только когда? Скоро пятый десяток пойдет, а она все голубей кормит, бабушкам несчастным деньги сует, но при этом сама неустроенная какая-то, несчастная, на душе вечно холодное, пустое одиночество… Если бы не эти милые детки и не голуби с собаками и кошками, ну и еще всякие несчастные люди, которым надо скорую вызывать, то, наверное, она на себя давно бы руки наложила.

Ей вспомнилось, как врач со скорой помощи, у которого была бородавка на носу, сказал ей, что она цепляется за несчастных, потому что без них она совсем пуста. И ведь он прав. Она думает, что добрая вся такая, помогает всем, а на самом деле она действительно цепляется за голубей, собак, кошек и несчастных, как за последнее прибежище, потому что ничего больше нет у нее.

– Ольга Сергеевна! – пришла во время тихого часа заведующая. – Вам надо подумать об оформлении группы. Ваши прежние панно, конечно, красивые, но они выцвели и запылились. Надо придумать что-то другое.

– Хорошо, – покладисто кивнула Леля, а когда заведующая ушла, прошлась по группе, разглядывая свои прежние панно. Она сделала их в самом начале своей воспитательской карьеры. Использовала и папье-маше, и шитье, и аппликацию на ткани. Целые сказочные сюжеты здесь были. И Кощей Бессмертный, и Василиса Прекрасная, и Баба Яга, и избушка на курьих ножках. Но сколько сил и времени все это занимает! И материал нужен… Заведующая даже не задумывается, где она возьмет краски, фанеру, ткань. Пришла, дала задание, а как его выполнять – неизвестно.