Текст книги "Море имен"

Алей улыбнулся. Времяделу разменял шестой десяток и уж слишком любил высказываться с высот мудрости опыта, но дядька был славный.

Еще пару дней Алей собирался выждать, не появятся ли новые мнения, потом поблагодарить всех. А сейчас…

Сейчас и вправду наступало время делу.

Воронов, Летен Истин.

Алей навалился грудью на стол и закрыл руками лицо. Было очень тихо. Ровно, чуть поскрипывая, гудел кулер.

* * *

Воронов, Летен Истин.

С чего начинать цепочку взлома?

С танков?

Нет. Сейчас Алей ясно чувствовал – это неправильно. Первое звено должно быть иным.

Каким?

Поляна Родина.

Любовь.

Любовь к Родине…

Дети. Ясные детские лица, распахнутые глаза; чистый воздух, лесные кроны, высокие, пламенеющие зеленым-зелено…

Нет.

Не здесь.

Ассоциативный поток в мыслях Алея походил на реку, которая натолкнулась на плотину и разлилась искусственным морем. Где-то там, за плотиной, ждало решение, ждал единственно верный ответ. Но ворота шлюза оставались закрытыми.

Власть.

Абсолютная власть, такая, как у королей в старину… Король-Солнце… Солнце в бескрайнем небе, блещущее лучами, беспредельный всепроникающий свет – это была уже не ассоциация, но картина: видение, почти подобное тем, что являлись прежде. Только сейчас видение не дарило смыслов, оставаясь прекрасным, но пустым.

Нет разгадки.

Летен Истин.

Предел.

Алей Обережь, Улаан-тайджи, Красный Царевич… хакер Улаан. Веб-поиск и предельный поиск, сотни найденных кодов Предела, сотни навсегда изменившихся жизней. Кодовая цепочка Летена Воронова. Место в истории, мощь и слава. Жизни сотен миллионов людей, изменившиеся навсегда.

Ассоциативная цепочка виляла, петляла, блуждала и истаивала наконец вовсе, точно тропка в лесной чащобе.

Лес.

Небо, затянутое облаками.

Старица.

Алей встрепенулся: ассоциации пошли знакомые, осмысленные, – поющие на ветру стволы, белый берег, темная вода, ряска и ил… Но они не приближали ответ – только запутывали еще больше, уводили в маленький закольцованный мирок Старицы, откуда нельзя выйти к Реке Имен…

Закольцованный мир.

Мир без выхода.

* * *

У Алея мороз подрал по коже.

Он получил ответ, но ответ не имел отношения к вопросу. Алей искал понятие, с которого начиналась кодовая цепочка Воронова, а понял, что найти его не сумеет. Его ассоциативный поток больше не был рекой, неуклонно стремящейся к морю, он тек по кругу и растворялся в бессмыслице, превращался в болото, как превращается в него старое, покинутое русло реки…

Нет и не будет ответа.

Цель навеки недостижима.

…Алей в задумчивости теребил нижнюю губу. «Невероятно, – думал он. – Я не могу. Никогда такого не было. Я о таком только слышал. Что же… что же, ладно. Никто не всесилен, я тоже. Задача мне не по зубам». Кулер закашлялся и затих, за окном посвистывала птица. Дыхание стало до странности неглубоким. В глазах темнело, поле зрения сужалось до экрана монитора, все остальное исчезало в сумерках. «Нет, что-то здесь не так, – Алей упер палец в середину лба. – Когда Воронов был здесь, ничего подобного я не чувствовал. Я был совершенно уверен, что способен найти его код. Я не ошибался. Это сегодня… сегодня мне как-то не по себе».

Он покрутил головой, хрустя шейными позвонками, вздохнул и поплелся на кухню – пить чай в десятый раз за день. «Ладно, – повторял он про себя, как заведенный, – ладно. Хорошо, что я неделю попросил. До субботы еще времени полно».

На кухне, соорудив бутерброд с маслом и колбасой и заев его шоколадом, Алей мало-мальски пришел в себя и оценил ситуацию трезво.

Ничего из ряда вон выходящего не случилось.

Во-первых, ему отчаянно не хотелось прикасаться к жизни Воронова, а через «не могу» предельный поиск не делается. Во-вторых, с утра у него случился трудный разговор с матерью, выбивший из колеи на весь день. После этого сложная и морально тяжелая задача показалась нерешаемой. Чему удивляться? «Не удивляться тут надо, а спать ложиться, – заключил Алей, допивая чай. – Утро вечера мудренее».

Он поставил чашку в мойку и собрался чистить зубы, когда в комнате запел мобильник. «Родительский дом, начало начал…»: звонила мать.

Гадая, о чем может быть поздний звонок, Алей прошел в комнату и взял трубку.

Птица за окном замолчала.

* * *

В трубке тяжело дышали.

– Мама? – осторожно спросил Алей.

– Алик! – сказала мать; голос ее был страшным, надтреснутым, незнакомым. – Алик, приезжай немедленно!

– Что? – прошептал он.

– Алик! Сейчас!

– Что случилось? – крикнул он в трубку, завертев головой в поисках штанов. Сердце бешено заколотилось, ладони вспотели.

– Иней… – прохрипела мать, – пропал. Не можем… найти. Алик, ты искать умеешь. Алик, ты его найдешь.

– Мама! Мама, я сейчас приеду. Я его найду. Мама, держись, – он заклинал ее, удерживая телефон плечом, и завязывал шнурки, согнувшись в три погибели, путаясь в собственных пальцах. Нервы звенели.

– Алик, – повторила она, и он пошатнулся и ушибся головой о полку книжного шкафа. Голос матери стал низким, медленным, где-то глубоко в нем выло и металось подступающее безумие.

– Мама, что случилось? – выдохнул он. – Куда пошел Инька? Когда? С кем?!

– С отцом, – тихо сказала мать.

– С Шишовым?

– Нет. С отцом.

– Мама, с каким отцом?! О чем ты говоришь?!

– С Ясенем.

Алей остановился. Он уже схватил со столика ключи, готовый рвануть на улицу, уже отпер дверь, и с лестничной клетки дохнуло холодом. Холод оледенил его, заставив замереть на месте.

– Мама, – почти спокойно сказал Алей. – Папа умер. Давно.

– Алик, – так же спокойно ответила та, – папа вернулся. Забрал Иню и ушел. Мы кинулись за ними, их нигде нет. Приезжай, ты их найдешь.

Связь прервалась.

Алей медленно положил мобильник в карман. Постоял немного у двери. Вышел в коридор, аккуратно провернул ключ в замке.

И в четыре прыжка слетел вниз по лестнице.

«Мама сошла с ума», – эта единственная мысль крутилась у него в голове, когда он сломя голову бежал по сумрачным улицам из Старого Пухова в Новое, к дому, где жил Шишов.

* * *

Мать и отчим стояли на улице перед подъездом.

Уже совсем стемнело. Горели фонари. Со стоянки у супермаркета, бархатисто шурша шинами, отъезжали автомобили. Под стеной магазина прямо на асфальте устроилась полупьяная компания – парни басили, девушки разражались грубым хохотом. По тротуарам вдоль жидких газонов собачники выгуливали собак. Весела и Шишов стояли под фонарем, в желтом конусе света, и смотрели прямо перед собой – одинаковыми остановившимися глазами. Мать была тиха, бледна и печальна, Шишов трясся всем своим толстым телом, но смотрели они одинаково.

Завидев их, Алей сбавил шаг. Добежал, задыхаясь, вдавил руки в горящее подреберье. Сердце колотилось в горле.

– Что случилось?

– Папа вернулся, – повторила мама ровно, будто загипнотизированная. – Забрал Иню и ушел. Мы кинулись за ними, а их нигде нет.

Она не шевельнулась, даже не перевела взгляда – так и смотрела во тьму, помертвевшая, белая как полотно.

– Мама, кто вернулся? Как вернулся?!

– Папа вернулся.

Алей крепко взял мать за плечи, попытался заглянуть в глаза, но не мог поймать ее взгляда: глаза ее казались искусственными.

– Мама, – с расстановкой, пытаясь выровнять дыхание, проговорил он, – наш папа давно умер. Погиб в горах. Мертвые не возвращаются. Кого вы видели? Что случилось?

– Папа вернулся. Забрал Иню и ушел.

– Какой папа?! – выкрикнул Алей. – Живой? Призрак? Что за черт…

– Папа вернулся, – безучастно повторила мать, глядя в пустоту. Казалось, она способна была повторить это еще тысячу раз, с тем же безумным спокойствием.

Алей застонал.

– Ладно, – сквозь зубы процедил он. – Как он забрал Иню? Через плечо перекинул? Насильно утащил?

– Забрал Иню и ушел.

– Ты знаешь другие слова?! – рявкнул он; волосы стали дыбом. Какой-то… какой-то маньяк, подонок уволок Инея, брата надо было спасать, счет шел на минуты, а мать стояла куклой и талдычила одно и то же, как заведенная.

Весела не шелохнулась. Не сложила оскорбленно губы, не возмутилась, не прикрикнула на сына в ответ. Только механически повторила:

– Мы кинулись за ними, а их нигде нет.

Мертвенный холод потек по спине Алея. Ночная тьма чернилами вливалась в глаза, желтые огни плавали в ней, как рыбины.

– Да, – пробормотал Алей. – Я уже понял. Папа вернулся.

– Папа вернулся, – сказала мать. – Забрал Иню и ушел.

Это было так страшно, что страх пропал. Алея охватило какое-то оцепенение чувств, остался только разум и логические умозаключения.

– Лев Ночин, – он повысил голос, – что случилось?

Тот молчал.

Алей шагнул к отчиму, потряс его за плечо. Потряс сильнее. Ударил кулаком. Шишов не реагировал. «О господи», – подумал Алей отрешенно, без ужаса и мольбы; всего лишь досадно было, что не работают простые и очевидные способы действий, надо искать неочевидные и терять время… Он подошел к матери вплотную, пощелкал пальцами перед ее лицом. Та моргнула, но зрачки не дрогнули. Теперь Алею показалось, что взгляд ее не столько отрешенный, сколько внимательный – очень внимательный. «Господи, что она видит?» – пронеслось в голове.

– Мама, что он говорил?

Она не услышала вопроса.

Алей отступил. Поразмыслив, отвернулся и отошел на несколько шагов.

Надо было собраться.

От матери с отчимом адекватного поведения ждать не приходилось, а значит, он мог рассчитывать только на себя.

«Они в тяжелом шоке, – думал Алей. – Их надо увести с улицы. Нужен психолог, специалист…» На последней мысли он споткнулся, но не стал искать, что не так, а переключился на другую проблему. «Кого они видели? Не представляю. Этот… тип, должно быть, действительно похож на папу. Поэтому мама в таком состоянии. Она увидела мертвеца. Но Шишов тоже не в себе! Ему-то что с того? Он никогда папу не видел. Любой нормальный человек заподозрил бы обман. И почему Шишов позволил увести Инея? Мама говорит, что их нигде нет. Может, Иньку запихнули в машину… почему он не сопротивлялся? Неужели поверил, что к нему пришел живой папа? Безумие какое-то…»

Алей взялся за голову. Сделал глубокий вдох.

Еще шаг, и он угодит в ловушку.

От того, что он тысячу раз повторит «это невозможно», Иней не вернется.

Абсурдность происходящего грозила затянуть в себя, как зыбучий песок. Да, случилось что-то страшное и необъяснимое, но в любом случае надо было включать разум. Мыслить абстракциями, коли уж практическая сметка не годилась. Действовать осознанно, а не метаться в панике.

В конце концов, он лайфхакер.

Человек, имеющий дело с запредельным.

…Алею точно в ухо дали. Он отчаянно замотал головой, судорожно вдохнул через рот и сел на низкую оградку подоконного палисадника. Металлическое ребро врезалось в зад. «Я и сам в шоке, – подумал он. – Поэтому не сообразил сразу. Господи, даже мама… мама даже в таком состоянии вспомнила, что я умею искать. Я идиот».

Все просто.

Все очевидно.

Оставался только вопрос приоритета. Что искать раньше – способ вывести из ступора маму или место, куда увезли Инея?

Между ушами замерцали быстрые искры. «Есть попадание», – машинально определил Алей, но только через пару секунд понял, в чем дело. Оставленная им до поры мысль о специалисте была неудачной. Любой специалист попытался бы узнать, что случилось, а узнав – решил бы, что имеет дело со странным бредом, еще чего доброго, наркотиками или органическим поражением. Алей даже предположить не мог, что случилось на самом деле, но такого рода внимание к его семье определенно находил лишним. «Кроме того, – решил он, – мне нужна информация. Чем больше я узнаю, тем быстрее Иню найду. Значит, сначала мама, потом Иня, а потом – бежать в милицию».

Он сжал пальцами переносицу и закрыл глаза.

Папа умер…

Папа – альпинист.

…Оказалось проще, чем он ожидал.

* * *

Он встал с ограды палисадника, подошел к матери и положил руку ей на плечо.

– Ясень, – сказал Алей.

Мама вздрогнула и едва заметно повернула голову.

– Мама, папа ушел в горы, – отчетливо произнес Алей. – Я теперь мужик в доме.

На миг все звуки исчезли; немо затрепетали в вышине огромные крылья, исказилось огнистое лицо ночи, и Алей испугался, что сейчас помимо его воли начнется новое поисковое видение – но нет, обошлось.

– Алик… – ускользающе прошептала мама, но тотчас повторила отчетливей: – Алик?

– Мама, я здесь. Я с тобой.

– Откуда ты… взялся…

– Ты мне позвонила. Ты сказала, что Иня пропал.

– Да… его забрал папа… Алик, – она растерянно заглянула ему в лицо, – я не помню, что я тебе звонила.

Алей прерывисто вздохнул.

– Это неважно, – мягко сказал он. – Мама, пожалуйста, соберись. Времени очень мало. Давай, сядь на скамейку. – Он взял ее за руку и повел. Через пару шагов мама судорожно зевнула, помотав головой, убрала волосы со лба и заметила, наконец, Шишова, стоящего как соляной столб.

– Лева? – испуганно пролепетала она и дотронулась до его руки. – Алик, что с Левой?

– Ступор. Я тебя из такого же вытащил. Я его тоже вытащу, но потом. Сейчас нужно Иньку найти.

– Иня… – мама захлопала глазами, лоб ее пошел морщинами, – Иня… Господи! Алик, он… он… – ее рот искривился, на лице выразился ужас. – Алик, его… О Господи, спаси и помилуй!

Она выкрикнула эти слова и застыла, оцепенела, вперившись в темноту так же, как минуту назад, но теперь глаза ее были живыми – и страшная, смертная боль текла в них черной смолой. Алей стиснул ее руки, наклонился к ее лицу.

– Мама, – прошептал он, – прости меня, но нужно Иньку найти. Соберись. Расскажи мне, что случилось.

Она заговорила сразу, избавив его от необходимости новых мучительных расспросов. Она сбивалась, захлебывалась словами, дрожала; Алей обнимал ее, сжимал теплые влажные пальцы и думал, что обязательно отведет ее домой, напоит корвалолом и уложит спать – только сначала найдет, куда увезли Иньку.

– Иня пришел со школы веселый, довольный, – всхлипывала мать, – я подумала, вот счастье-то, успокоился. Он все равно со мной разговаривать не стал, ушел к себе в комнату, стал там шебуршиться… в шкафу рыться, таскать чего-то… я и не знала, к чему это он, думала, играет сам с собой… Думала, ну ладно, пускай, хорошо, что повеселел, еще отойдет, оттает… маленький… Потом Лева с работы пришел, все тихо, мирно… Сидим, телевизор смотрим. Тут звонок в дверь…

Она содрогнулась. Алей обнял маму крепче. Та не смотрела на него, взгляд ее устремлялся куда-то вверх, будто там невидимый телевизор заново показывал все, что случилось.

– Звонок в дверь, – повторила Весела. – Иня сразу к двери метнулся, и рюкзак… Господи, он рюкзак собирал! Огромный, тяжелый. В школу с таким не ходил… рюкзак… схватил – и к двери. Он готовился. Господи, помилуй нас. Лева выскочил, кричит – ты чего дверь открываешь! Ты же не знаешь, кто там! Вдруг воры! А Иня улыбнулся и отвечает – знаю.

– То есть он знал, – одними губами сказал Алей.

– Он ждал. И… дверь… открылась… – по лицу матери побежали слезы. – И… Яся вошел.

Алей закрыл глаза.

– Мама, – сказал он. – Ты же знаешь, что папа умер. Ты как-то зациклилась. Может, этот тип очень на него похож, но это не папа! Соберись, вспомни, как он выглядел?

– Алик, – ответила Весела тихо и очень спокойно, – я сначала тоже подумала то, о чем ты подумал. Я решила, что с ума схожу. Но… понимаешь, он постарел. На десять лет. Виски седые, на левой руке шрам вот тут, – она провела пальцами по костяшкам, – не было шрама раньше… Если бы я его вообразила, он бы молодой был. И потом, Лева ведь тоже его видел.

– Что он сказал? – сухо спросил Алей.

– Сказал… – мать закрыла лицо руками. – Сказал, что заберет сына и будет его сам воспитывать. И ушел.

– И все?

– Нет… не в этом дело… Мы же за ним кинулись. Лифт упустили, потому что… как-то странно… не знаю, почему, остолбенели как-то… но мы его нагнали на углу, они с Иней за руку шли, Яся рюкзак его нес… они за угол завернули и пропали. И все. Нигде нет.

– За какой угол?

– За супермаркет. Там ничего такого нет, ты же видел. Спрятаться негде. На машине тоже за миг не уедешь. Я ничего не поняла. Бегала туда-сюда, потом встала… Стою как пыльным мешком ударенная и только думаю, что ты можешь их найти, потому что искать умеешь… а потом все, – она подняла взгляд на сына. – Ты меня хватаешь и… будишь. А я не помню, как тебе звонила. Алик, что нам делать? Что же теперь делать? Где же Иня?

Алей молчал.

– Но ведь это не мог быть папа, – сказал он наконец. – Ни старый, ни молодой. Папа погиб.

– Но ведь тела так и не нашли, – просто сказала мать.

– Что?! – Алей вскинулся, потрясенный. – Мама, ты об этом не говорила!

– Тела не нашли, – подтвердила она. – Поиски прекратили. Было очень холодно… четверо суток искали. Решили, что замерз. Судебным решением признали погибшим.

«Этого не может быть, – Алей отпустил мать, ссутулился и закусил пальцы левой руки. – В любом случае этого не может быть. Даже если папа чудом выжил – почему он пропал на десять лет? Почему пришел сейчас? Почему забрал Иню как вор, не объявившись, никому не назвавшись? Разве я меньше хотел бы его увидеть? И… и еще – куда они делись теперь?..»

Ответов не было. Но было все, что нужно для старта поисковой цепочки.

– Мама, – сказал Алей, вставая. – Я сейчас буду искать Иню. По-своему. Не трогай меня и не мешай, пожалуйста.

Она посмотрела благоговейно.

– Хорошо.

Он провел ладонью по лицу, запрокинул голову, сцепил руки за спиной. Уходили вверх белые стены двадцатидвухэтажной башни, пронзенные светящимися окнами квартир. Мерцал кафель облицовки, над крышей сгущался мрак. Звезд не было. Одинокая Луна висела в небе, похожая на теннисный мячик. Алым глазком подмигивал возле нее бортовой огонек далекого самолета.

Ясень Лазурин Обережь.

Отец.

Живой.

Жизнь, изменившаяся навсегда. Поиск Предела. Выход к Старице. Хакер Улаан-тайджи, один из лучших в Листве и во всей Росе, не знающий неудач. Лесное изумрудное пламя, тихий переплеск темной воды, лодка-ялик, ждущая в заводи. Небо, затянутое облаками.

«Опять», – Алей сцепил зубы. Финальная ассоциация еще не вспыхнула в мозгу, а он уже понял, к чему идет дело. Совсем недавно он получил подобный ответ на другой вопрос.

Закольцованный мирок Старицы, отрезанный от Реки, – символ недостижимой цели и безнадежного поиска. Не удастся настроить формулу: в выдаче нет релевантного ответа…

«Нет, – упрямо сказал себе Алей. – Я не сдамся. Если нельзя начинать поиск с отца, я начну его с другой точки».

Шишов, Лев Ночин.

Шишова, Весела Искрина.

Вечер, телевизор, звонок в дверь.

И накрыло, как накрывает океанской волной и взрывной волной: Алей болезненно выгнулся, схватился за голову. Точно раскаленная спица пронзила череп – от виска до виска. Свело судорогой мышцы пресса. Началось видение, яркое и страшное, одуряющее, мучительное.

Теперь в нем был звук.

…Ясень, суровый и темный лицом, стоял в коридоре бок о бок с младшим сыном. Иней смотрел на него – преданно, с обожанием, – а он смотрел на двух взрослых, истуканами замерших перед ними.

В комнате орал нелепицы телевизор.

– Вот, значит, как, – тяжело уронил Ясень.

Алей закусил губу: он узнавал голос. Голос нельзя подделать, нельзя, точно нельзя… значит, это папа. На самом деле. Папа вернулся. Папа вернулся живой.

Папа стоял перед мамой и маминым новым мужем.

– Я тебя не виню, Веся, – сказал он. – Мертвых не ждут.

– Ясик, – беззвучно прошептала та. – Ясик…

– Мне здесь места нет, – глухо продолжал он. – Я пойду. Будь счастлива.

– Ясень! – она рванулась вперед и застыла, натолкнувшись на его взгляд. – Ясень, я люблю тебя!

– Ты чужая жена теперь, – возразил он печально, – венчанная. Прости, Веся. Прощай.

– Я твоя жена перед Богом! – выкрикнула она и все же кинулась к нему – как на нож. Схватила за руки, заглянула в холодные черные глаза, отпрянула, помертвев… Ясень не шелохнулся.

– Но сына я заберу, – сказал он. – Пошли, Инька.

Иней с готовностью ухватил рюкзак.

– Погодите-погодите! – очнулся Шишов. – Это что, похищение? Я на вас в суд подам! Вас посадят!

– Я забираю своего сына, – спокойно ответил Ясень.

– Нет, – сказал Шишов с ненавистью. – Вы уходите. Сейчас. Иней остается.

Иней вздрогнул и испуганно уставился на папу, тронул его за рукав. Ясень улыбнулся сыну.

Алей помертвел. «Как же Иньке там было плохо! – с ужасом понял он. – Я и представить не мог. Думал, просто проблемы. Он же готов куда угодно уйти, даже от мамы уйти, только бы уйти… Он и просто из дому сбежать мог бы, наверное… Господи, почему я не понял этого раньше, я бы его раньше забрал. Какой же я идиот!»

– Ну да, конечно, – насмешливо сказал Ясень. – Пошли, Инь, – и распахнул дверь.

– А ну стой! – рявкнул отчим.

Ясень выпихнул Инея за дверь, себе за спину, и встал в проеме, нехорошо улыбаясь.

Алей заскулил, как брошенный щенок. Он узнавал эту улыбку, этот оценивающий взгляд, эту расслабленную позу. Сейчас папа скрестит на груди руки… скрестил. А теперь привалится плечом к косяку. Точно, привалился. «Не на того напал», – говорит его взгляд, весь он как скрученная пружина, и такой силой от него веет, такой он отчаянный и отважный, умелый, опасный противник, что никто не рискнет соперничать с ним…

– И что? – спросил папа, задрав брови.

Высокий, толстый, усатый Шишов надвинулся на Ясеня – и отшатнулся, словно умалившись, спал с лица. Ясень сузил глаза; и в глазах Алея мир дрогнул.

Видение исказилось. Молния взрыла оштукатуренный потолок, песком осыпались стены, дунул ветер и развеял их. Звездное небо распахнулось над головами, ничего не было больше, ничего, только летящие ковыли и ледяная луна над ними да свод созвездий… Перед бедным глупым Шишовым встал узкоглазый идол, мрачный воин-степняк.

Картина мелькнула и скрылась в одно мгновение, но дыхание перехватило и отчаянно заколотилось сердце: неведомое чувство подсказало Алею, что туда, в ковыльную степь, и ему открыта дорога – только шагни…

А Ясень стоял в дверях и смотрел на хозяина дома.

Шишов, крупный, физически сильный человек, рядом с худым и угловатым Обережем был как тюк ваты рядом с винтовкой.

– Господипомилуй… господипомилуй… – шептала Весела.

* * *

Алей вынырнул из грезы, как из воды, – воздух кончился в легких. Окатил холодом обыденный, здешний ветер, разноголосица ударила по ушам. Шум колес и гудки машин, пролетающих по далекой магистрали, отголоски дискотечных песен, дыхание остывающего воздуха: приглушенные звуки городской ночи казались нестерпимым грохотом. Степное безмолвие отлетало, как душа – к звездам…

Мать сидела рядом, сгорбившись, сплетя пальцы в замочек у губ, и шептала молитву.

– Мама? – выговорил Алей.

– Алик? – она подняла глаза, и Алей содрогнулся: мама почернела от горя. – Где Иня?

Алей сглотнул.

– Сейчас. Еще секунду.

Мама смиренно кивнула, положив руки на колени. Алей отвел взгляд: невыносимо было видеть ее лицо. Он понимал. Утром этого дня мама плакала от любви к тому, кто десять лет как был мертв, а вечером…

Алей торопливо начал рассуждать, гоня лишние мысли.

«Я увидел, что случилось, очень четко увидел, потому что стоял рядом с мамой и ощущал ее память. Значит, они с папой поссорились… Неважно. Мне нужно увидеть, что было потом! – и он опомнился. – Нет, не увидеть, найти! Блик! Проклятые картинки, они мне сейчас меньше всего нужны! Цепочка, только цепочка, пожалуйста, больше никаких видений!»

Иней Обережь.

Рюкзак.

Дверь.

Знакомая, родная молния хакерской догадки сверкнула позади глаз; Алей встрепенулся. В лихорадке надежды он потянулся за следующим звеном цепочки, едва видным, но по крайней мере точно существующим. «Дверь, – на всякий случай запомнил он. – Это ключевая точка».

Исчезновение, дверь в никуда.

Пустота. Бесконечность.

Вселенная.

Звезды.

Солнце, солнце за вечной пеленой облаков, над поющими соснами, над темной речной водой. Тихо дремлет на зыби зеленая лодка, мягкий мох стелется по корням, пахнет грибами… «Нет! – почти вслух выкрикнул Алей. – Только не это!..» Неимоверным усилием он заставил себя отбросить мысли о Старице и переключиться на реальность.

Ясень Обережь.

Степняк, что явился за данью. Как морской царь из сказки, он забрал самое дорогое.

Море.

Алей судорожно втянул воздух сквозь зубы. По коже подрал мороз. Море было второй ключевой точкой, даже более близкой к истине, чем дверь. «Но при чем тут море? – изумлялся Алей, чувствуя все же некоторое облегчение. – Какое море? Черное, Белое? Мы же в Листве. Или это вообще в переносном смысле?» Одинокое слово влекло за собой слишком много метафор.

Целое море вариантов.

Алей выругался. Он был до предела измотан, нервы сдавали, мысли путались, но все же с таким сложным поиском он действительно не встречался никогда в жизни. Ни один код Предела не был упрятан так надежно, как элементарная точка на карте, место, куда отец увез брата… «Да что это за чертовщина!» – в отчаянии подумал он.

Мать взяла его за руку; выпав из сосредоточения, Алей болезненно дернулся.

– Алик, – жалобно сказала она, – может, все-таки в милицию пойдем?

– Что?

– Ты уже двадцать минут стоишь в прострации, – горько сказала Весела. – Смотреть страшно.

– Что? – еле выдавил Алей.

Он никогда раньше не терял чувства времени!

То есть терял, единожды, когда плел Великую сеть – но это было очень давно, почти в детстве, и это была колоссальная, всеохватная Великая сеть, а не простой территориальный поиск!

Скорбно сдвинув брови, снизу вверх смотрела на него мама.

– Да, конечно, – через силу выговорил он, опомнившись, – идем в милицию.

* * *

Утром на работе Алей сидел квелый, как филин на солнце.

Полночи он провел в отделении вместе с мамой и отчимом. Шишов почти все время молчал. Он был где-то не здесь. Алей все-таки провел еще один результативный поиск и выдернул отчима из транса, но если маму у врат сознания ждала нестерпимая боль, то его – невыносимый ужас. Шишов держался на удивление стойко. Боковым зрением Алей замечал, как он дергается, заслышав малейший шум, как сжимает пальцы до синевы. На вопросы уполномоченного он отвечал односложно. «Что он видел, когда стоял под фонарем? – гадал Алей, поздно ночью шагая к дому. – Не то же, что мама…» Озноб пробирал до костей. Это был холод нервного истощения, а не летней ночи; ночь выдалась всего лишь свежей, но трясло Алея как в крещенский мороз.

«Стекло разбито, – там, у подъезда говорил он Шишову, глядя мимо искаженного страхом лица, – степь распахана, теперь там сады и поля. Стоит город, обнесенный стеной. По асфальту едут машины. Дымят заводы. По орбите летит спутник».

Алей обхватил себя руками за плечи и нахохлился. «Маму заклинило на образе папы, – подумал он, – нужно было сказать ей, что он ушел. Шишова, похоже, заклинило на ковыльной степи, поэтому нужно было распахать степь… и что такого страшного он в ней видел?»

Алей знал, что.

Но ему самому слишком страшно было об этом думать.

О том, каким образом можно загнать человека в подобный транс, он тоже думать боялся.

И без этого хватало бед.

…В переговорке «Аквариум», совершенно прозрачной и оттого действительно похожей на аквариум, стояли фикусы в кадках и лежали надувные мешки вместо кресел. С самого утра переговорку оккупировали двое дедушек. Забавно они смотрелись вместе – старый франт и старый хиппи. На одном мешке, умудряясь даже на таком сиденье оставаться элегантным, устроился Светел Тишин в пиджаке и при галстуке. На втором мешке валялся Мир Сиренин в вышитом балахоне и драных джинсах; седые его патлы падали по плечам из-под хайратника. Умудренные старцы о чем-то оживленно беседовали – не иначе о настройках семантического фильтра.

Прошла по коридору Осень, мимолетно кивнула Алею и нырнула в «Аквариум». Дедушки встали, дружно ее поприветствовав, Осень закрыла дверь, разговор продолжился…

Вздохнув, Алей уткнулся в код – не предельный, а обычный.

Код не компилировался. Он уже четвертый час искал, в чем дело. Даже раздражаться устал, только тупо смотрел в монитор, перебирая в голове варианты правок. Варианты были одни и те же, все – опробованные, ни один не помогал. «Не могу найти ошибку в собственном коде, – тоскливо думал Алей. – Не могу найти точку в пространстве. Господи, что со мной…»

Он сходил за кофе, а вернувшись, закрыл окно кода и открыл Горностай.

На форуме кипела привычная жизнь. Муха-на-мотоцикле давала ссылки на статьи по психологии, тесная компания врачей обсуждала влияние гормонального фона на успешность поиска, в разделе «Полигон» Сержант и Азазель азартно ругались с кем-то пришлым. Потихоньку прибавлялось информации в статистике поисков. Мюмзик выложил новую главу своей книги про методики обучения лайфхакеров и методики лайфхакеров в обучении. В миру добрейший Мюмзик был коррекционный педагог, да такой, что все подозревали в нем переступившего Предел, а когда он клятвенно это отрицал, умоляли его Предел себе взломать…

Алей прикрыл глаза.

Еще никто ничего не знал, а он уже чувствовал себя изгоем.

Брат пропал. Его нужно было найти. Казалось, чего и ждать от хакера Улаана, одного из лучших, как не оперативного поиска. Прежде Алей находил самые немыслимые вещи, почти без вводной информации, за несколько мгновений, максимум – за несколько часов. Он считал себя профессионалом, да что там – он и был профессионалом, он взламывал судьбы, дотягивался до потолка Господня… А сейчас? Он беспомощен. Может только ждать и надеяться на милицию.

Что с ним случилось?

«Я ведь сам собирался прекратить все это, – вспомнил Алей; сунул в зубы карандаш и прикусил так, что дерево хрустнуло. – Я думал, что не буду заходить на форум, не буду никому ничего ломать и даже с предельным поиском завяжу. Вот оно, пожалуйста. Прежде чем мечтать, подумай, вдруг сбудется. Господи, почему именно сейчас? Почему так не вовремя? Когда Инька пропал, когда Воронов…»

– Шабаш, мужики! – бодро заорал Джипег. – Пошли обедать!

– Пошли, – Тифф поднялся с места и растолкал Гифа. – Алик, проснись и пой!

Сладко, с подвыванием зевнул над ухом Ави, а Экзе был на совещании.

– Я попозже пойду, – сказал Алей, выплюнув карандаш. – Не хочу есть.

– Забудешь, – проницательно заметил Джипег. – Вот поэтому тебя ветром и сдувает. Ну сиди, сиди, яйцо высидишь.

И они ушли, смеясь.

Алей забрался на кресло с ногами.

«Ладно, – он повертел несчастный карандаш в пальцах. – Если практическая сметка не работает – мысли абстракциями. Если не работает предельный поиск – подключай логику».

Когда все это началось?

Первое, что он не смог найти – кодовая цепочка Летена Воронова. Это было в понедельник вечером. За два дня до этого, в субботу, он с легкостью нашел суть его Предела и несколько случаев из его прошлого – значит, в субботу все еще было в порядке. Что случилось потом?

Ничего особенного. В воскресенье Алей писал курсовую, утром понедельника разговаривал с мамой, разговор был неприятный, но отнюдь не из ряда вон выходящий и далеко не первый такой…