Текст книги "Из твоего окна"

Ольга Переверзева
Из твоего окна

© Ольга Переверзева, 2020

© АНО ДПО “ИМИК”, 2020

* * *

Из твоего окна видна Вселенная в разрезе:

Трамвай разбрызгивает звуки в ней двубоко,

И что-то злое есть в тех улицах Скорсезе,

Но больше сумеречно тихое от Блока…

Фонарь, как век, разбит на части чьей-то властью,

Зелёный свет аптеки вторит светофору…

И полминуты остаётся до ненастья,

И счастье прячется в домах за модной шторой…

Давай, любимый, помолчим. Звезда упала.

Я загадать, прости, желанье не успела.

Я улетела снова в небо за Шагалом

Парить над городом, как с ним парила Белла…

Всё повторяется всегда, поверь, любимый.

И тёмный час тот, что предшествует рассвету…

Люби тот миг, где мы с тобой неразделимы.

Важней любви Бог не придумал нам ответа…

* * *

Провода, фонари, поезда, самолёты —

Расставанья и встречи… и нет им конца…

Одиноких дорог несведённые счеты

Одинокой слезы, не сбежавшей с лица…

Я целую глаза, чтобы в них возвращаться,

Как монету – в фонтан, чтоб лежала на дне…

И целую слова, что “не нужно прощаться”,

На губах, что так дороги, дороги мне…

* * *

Оторвать, забрать себя по миллиметру…

Отодвинуть мирозданье на секунду…

И поверить просто питерскому ветру,

Растворясь в твоих объятиях бермудных.

День и ночь сожжённых губ от поцелуев…

Мокрый джаз дождей над северной столицей…

То ли ангел, то ли бес меня балует,

Оставляя след любви на наших лицах…

* * *

Помоги мне пережить эту зиму.

За окном такая мгла, что ослепнуть.

Тени прошлого становятся зримы.

Помоги мне сделать вдох, чтоб окрепнуть.

Ворон чёрный накричится на башне.

Злой февраль обрушит всё, что обрушит.

Научи не сожалеть о вчерашнем,

Разгляди во тьме уставшую душу.

Намолчатся даже мудрые совы.

Кто бы знал… чей путь иголками вышит…

Помоги мне сделать вдох просто снова.

Я смогу помочь навек тебе выжить…

* * *

Не надышаться тишиной твоих объятий…

Там за окном московских улиц – злые будни…

И кто-то снова выступает на Арбате,

Толпе зевак бросая стих свой безрассудный.

Бродячий пёс, этюдный снег, турист бездомный,

Нескучный сад, безлюдный в эту пору года…

Не насмотреться в глубину тех глаз бездонных,

Как не узнать, что Воробьёвы видят горы…

И бой курантов не меняет наши лица,

Метро спешит, как жизнь бежит, и всё в тумане…

Не отпускай меня на волю – я не птица,

Сожми ладонь мою и спрячь в своём кармане…

* * *

Удвоение города на стекле,

В открытом окне – как картина в багете —

Застывшие звёзды в своём хрустале…

Свеча на столе и фольга на конфете…

Мы дети, мы взрослые дети с тобой.

В открытом окне – серенадные ливни:

Апрель в ля-миноре – нежнейший гобой…

Наивны с тобой мы, взаимно наивны.

Призывно горят фонари автострад,

Стократ умножая блеснувшие слёзы.

В открытом окне промелькнёт Ленинград…

И жизнь промелькнёт… и легко и серьёзно…

* * *

Всё стороной, потихонечку, мимо,

Мельком и всуе, по капле, по капле…

Клоун смешон, и смешна пантомима

Птицы, похожей на гордую цаплю.

Мы пилигримы с тобой, мой хороший,

Разные зимы, неспетые песни…

Карточный дом наш стоит, но заброшен.

Только ветрам этот дом интересен.

Нет переливов там детского смеха,

Нет и молитвы, что мама шептала,

И календарь – за прорехой прореха —

Тает, как будто бы снег запоздалый…

Мы пилигримы с тобою, любимый.

Зимы трубят многодрамную фугу.

Времени бег – словно век голубиный…

Но безраздельно нужны мы друг другу…

* * *

Разневестилась высь белым кружевом,

Занавесилась грусть горизонтами.

Растеклась вся Вселенная лужами,

Безразличная к формам и контурам.

Циферблат, равнодушный к старению,

Мерно тикает в ходиках вечности.

С неба льётся под ноги прозрение…

Мы шагаем по небу с беспечностью.

Мы по небу идём… как прохожие,

Брызги дней разлетаются в стороны.

Времена, как и нравы – похожие:

Смесь фантазий и фактов, всё поровну.

В суете обходя озарения,

Мы по небу шагаем простуженно…

С неба льётся под ноги прозрение,

Серебрясь в лужах тоненьким кружевом…

* * *

Поступью тихой по облакам,

Словно на цыпочках, ночь опустилась.

Крылья сложила всем мотылькам,

Будто с полётом их на ночь простилась.

Катит по небу свой барабан

Белой луны гениальный маэстро.

И серебрится вслед караван

Звёзд неземных неземного оркестра.

Брызги из света, а может слёз,

Ночь расплескала легко без предела…

То ль светлячки, то ли Бог принёс

Свет и спокойствие бренному телу…

Что-то уйдёт без возврата вдаль:

Боль или радость, обида иль горе…

Если день Бога – вся жизнь – не жаль:

Я знала любовь… я видела море…

* * *

Можно,

ты обнимешь меня?

Холодно.

Важно,

что мы вместе сейчас.

Сумерки.

Трижды

пропоёт за окном

иволга.

Сложно,

даже если и выжить,

правыми.

Слышишь,

на песочных часах

колокол?

Вышит

ярко-розовый холст —

сакура.

Страшно

быть цитатой из книг

времени.

Знаешь,

мы давно задолжали

вечности.

Если

за бедою беда —

пропастью,

Можно,

ты обнимешь меня?

Холодно.

Если

мы подобие

и образ Твой,

Сложно

без любви просто выжить

правыми…

* * *

Откуда в море столько серебра?

Откуда в небе столько перламутра?

И столько хрусталя в траве с утра?

И золота в песках блестящей пудрой?

И лёгкости в полёте стрекозы?

И точности в кукушкином ответе?

И гибкости податливой лозы?

Откуда это всё на белом свете?

На том же белом, где черным-черно:

От бедности, убогости, безверья?

И лампочки в подъезде нет давно…

И тишина стоит, как вор, за дверью…

И что-то бесконечно продают:

Дома – чужим скворечником – чужбине,

Поля, луга, тепло, друзей, уют…

И предают. Как присно, так и ныне…

Давай зажжём свечу в кромешной тьме.

Ведь наши души здесь за всё в ответе.

Чем ярче будет свет в твоём окне —

Тем всё белей на белом будет свете…

* * *

Там,

Где ночуют сны,

Нам

Не найти приют.

Дням,

Где полно вины,

Дна,

Где вино лишь пьют.

Бьют

И молчат в окно.

Рвут

Ариадны нить.

Ждут

Золотым руно,

Жгут

Чтоб бикфордов свить.

Петь,

Превращаясь в тлен…

Клеть…

Где ковчег твой, Ной?

Треть

Не поднять с колен…

Плеть

Над моей страной…

* * *

На подоконнике замёрзший цикламен.

Когда-то кот сидел, старея, в старом кресле…

Шум во дворе не обещал нам перемен,

А просто осень: в ней опять дожди воскресли.

По ним скучает в коридоре чёрный зонт.

Идут часы. И жизнь идёт. И дождь не вечен.

По мокрой крыше он скользнёт за горизонт —

И был таков: прости-прощай… на целый вечер…

И в белых чашках на столе горячий чай.

Но скоро-скоро сменит ветер дождь на вьюгу.

“Переживём”, – мы скажем вместе невзначай

И, улыбнувшись, сядем рядышком друг с другом…

* * *

Ах, Боже мой, их крылья – как ножи…

Кружат вороны чёрные по кругу,

Закладывая круто виражи,

Заглатывая в небе тень друг друга…

И режут крылья судьбы и года,

Народы, города и даже страны…

Кровит воронка времени – беда:

Чернеет век от чёрного тирана.

История не терпит суеты.

Но терпит почему-то, как ни странно,

Молчание души – до нищеты,

До комы духа, с пульсом жизни рваным.

И новый Ирод плещется во лжи,

Глотая нефть и всем грозя ракетой…

Закладывая круто виражи

Дорог, что никогда не выйдут к свету.

И Бог молчит. И сердце взаперти.

И век скользит по выжженной спирали…

Нам Свет был дан и путь, к нему идти…

Молчаньем душ мы сами Тьму избрали…

* * *

Куинджи бродит по заброшенным бульварам…

Тьма подворотни проглотила тень от кошки…

Фонарь без зависти кивает красным фарам…

Луна, как мёд, стекла с краёв небесной ложки…

И замер Бог во всепрощающем моленье

За этот мир, где никому никто не нужен.

И замер мир в ладони Бога на мгновенье

Стеклянным шаром… потряси – метель закружит…

* * *

Клоун и шарик.

Видишь, как тонко.

Видишь, как нервно

Вышита драма…

Время и карлик.

Дней перепонка

Лопнет бездарно

Болью от шрама…

Данте, как Вечность,

В снах Боттичелли…

Друг, милый Гамлет,

Больше не надо…

Выйди из круга.

Время – качели…

Всё повторится,

Все круги ада…

* * *

Бредёт он один, зацелованный снегом,

Вдоль спящих каналов озябшей Невы.

Трамвайного бега мелодия следом.

Как с неба… но всё приземлённей, увы.

И дом, с полыхающей алой геранью.

И мамин портрет, где она молода.

Какие-то камни из Тьмутаракани.

И глобус, сокрывший в пыли города.

И стол, за которым гитара по кругу.

Рюкзак, приунывший в квартирном раю.

И песня Высоцкого, спетая другу,

Дымит папиросой в бессмертном строю…

А мимо плывут в темноту фальш-фасады

Эпох и столетий, минувших давно…

Идёт вдоль решёток он Летнего сада…

Как снег… тот, которому много дано.

И многое спросится. Там, за порогом:

Где вера души его – звук не пустой…

Идёт он один. Зацелованный Богом.

И верит душе… как снежинке простой…

* * *

Посмотри мне в глаза, человек двадцать первого века.

Где большое зверьё собирает покорные стаи,

Загляни себе в сердце, ведь ты не мертвец, не калека…

Вспомни мамы глаза… может, вспомнишь, где душу оставил.

Моё сердце, поверь мне, размером с Дворцовую площадь,

Не вмещает тебя, человек двадцать первого века,

Не желает вмещать. И знамёна, что кровью полощут,

И свинец тот, что новый Нерон загоняет под веко.

Мои руки крепки, как ладони мостов Петербурга.

Кто вложил тебе, сын, рукоять ледяного приклада?

Сеять хлеб и добро было право дано Демиургом…

Я руки не подам вам для новых смертельных парадов.

* * *

В той талантливой метели

Снежных елей вальс в миноре.

Колокольчик еле-еле

Вздрогнет в царственном фарфоре.

Симпатичный пёс беззлобно

Мокрый хвост свернёт в калачик.

Безутешно бесподобно

За окном метели плачут.

Млеют скрипки и валторны

Над уснувшими мостами.

И скрипит фонарь покорно

Между окнами и снами…

Старец смотрит на дорогу.

Рождество. Ему не спится.

Вспоминается – не много:

Мама учит, как креститься.

Строгий взгляд отца, иконы,

Запах хлеба, звук гармошки.

Глаз родных печаль… перроны…

Платье белое в горошек…

Жизнь, как снег, кружится, тая…

Вспоминается к порогу:

Рождество… и, как святая,

Мама крестит вслед дорогу…

* * *

Так странно встретиться в конце пути

Рутинных дней и, верно, с безоглядностью

Прожить за миг всю вечность взаперти,

Вдали от дат и чуждой их нарядностью.

Взаймы у звёзд и жизни таковой,

Псалмы забыв, целуясь до беспамятства,

Вдвоём с тобой, вдвоём до роковой

Черты, где у любви нет знака равенства.

Нет плюса или минуса… равны

Все полюса, как летоисчисления.

Нет у любви ни давности вины,

Ни поцелуям – степени сравнения…

И сколько их, ненужных пышных фраз

В рутинных днях, быть может, опечаленных!..

Целуй меня, как будто бы сейчас

Последний миг… люби меня отчаянно!..

* * *

С высоты райских кущ

Кто-то сыплет на стылую землю жасминовый снег,

Укрывая дома, украшая литые узоры садовой решётки…

Кто-то так всемогущ…

Календарные чётки торопят ноябрьский бег…

Постучится зима:

Перепишет всё набело, всё, что казалось нечётким…

Прослезится скрипач,

За минором скрывая свою непроглядную суть,

В переходе метро

Обнажая невольно чужим опалённые души…

Звук, похожий на плач,

Задрожит, чтобы в тихих дождях непременно блеснуть

И печалью Пьеро, на лице неприступной луны,

Эти слёзы дослушать…

И, наверное, там,

Где-то там, где хранится, не тая, жасминовый снег,

И, не ведая зла, не боится душа

Сверхнаивного несовершенства,

Звук рыдающих гамм

Разольётся по небу свободно сквозь времени бег…

Два упругих крыла

Кто-то даст скрипачу, Книгу Судеб листая с блаженством…

* * *

Девочка в платье с полынным отливом…

Клин журавлиный, слетевший с обоев…

Мамины пальцы в шитье кропотливом

Платья простого без модных покроев…

Снег на ресницах. Сугроб за скамейкой.

Как по линейке, отмеряны вёсны.

Юность, в расцветке смешной канарейки,

Охрой зальётся и золотом в осень.

Молотый кофе и восемь с кукушкой.

Зимы послушно отмечены драмой.

Взрослая осень, за детской веснушкой,

Жизни – на треть не доигранной гаммой.

Шалым дождём горечь прошлого хлынет.

Клин журавлиный всё дальше и выше.

Девочка в платье из горькой полыни

Сны вышивает… цветущие вишни…

* * *

Нам с тобой, милый друг, на двоих один век.

Переулки разлук, переклички тревог.

И порог, за которым случайный побег

В синеву ту, что выплеснул в небо Ван Гог.

И безногих больных городских голубей

Не жалей. Расточительно небо на взмах.

Нам с тобой только страх приземлённости дней,

А у них под крылом и Бетховен и Бах.

Новых муз несмолкающий гам тут и там…

И трубач – к новым войнам – уже сделал вдох…

Не остави нас Блок, не покинь Мандельштам…

Не остави нас Бог… Не остави нас Бог…

* * *

Дождливые глаза японок…

Он очень тонок – невский полдень:

Балтийский ветер вечно моден,

И полутени фотоплёнок

Глотают солнца тусклый орден…

И бесподобен в море шапок,

Шарфов немыслимых и бантов

Заморских дев и местных франтов

Безмолвный строй под небом шатким

Извечно сгорбленных атлантов…

И ты стоишь… пронзённый пикой —

Как небо шпилем – в Божье веко…

И человек за человеком

Идёт в толпе времён безликой,

Пронзён и сгорблен этим веком…

Но ангел над Адмиралтейством,

Как дирижёр оркестра башен,

Трубит и ввысь призывно машет

Сквозь беды, войны и злодейства…

Ещё взывая к душам нашим…

* * *

Ах, золотой мой, снова сбитые колени…

И зуб молочный тот, что выпал – под подушкой.

Картонный домик для картонного оленя.

И счастье полное от песенки лягушки.

И скачет вдаль твой конь, хотя он деревянный.

И оловянные солдатики на марше.

Не упади, мой храбрый воин, безымянным.

Не упади и в час, когда ты станешь старше.

Всё перепуталось от альфы до омеги.

Все тайны мира – за плечом в простом портфеле.

Чернильный след на лбу, непонятый Онегин.

А за окном – весны призывные капели…

И вальс торжественный, и ты – как будто взрослый…

И не просты потом студенческие будни…

Свиданье первое и дружба с папиросой…

Ремень солдатский и присяги зов к полудню…

…Мой золотой, себя ты снова видел птицей?..

Но сон развеется, рассветом побеждённый.

О, сын мой, сколько бы ещё могло случиться…

Мой нерождённый, нерождённый, нерождённый…

* * *

В колодец вечера

Уйдут,

Теряя жизненную силу,

Звуки дня.

Как отблески огня,

Без видимых причин,

Подвластные законам бытия,

Уходят тихо в небо.

Как ты и я.

Как сотни женщин и мужчин

В снах недоверчивых,

В которых столько хлеба,

Что пять буханок Божьих

Больше не нужны.

Но неизбежны холод и страданья.

Душевный холод.

Запертый старательно внутри,

Где триединство

Из безверья, войн и власти,

И двери заперты,

И даты не важны.

Глаза в ночи

Отчаяньем влажны,

Ещё влажны,

Но больше беспристрастны.

Смотри же мне в глаза.

Смотри.

Когда уйдут, утратив силу,

Отблески огня,

И мы, подвластные законам бытия,

Уйдём на небо,

Где и небыль ждёт давно,

Мы станем бездной.

Разве Богу всё равно?..

Мы станем бездной…

* * *

Не сыт и не весел народ твой, барин.

Но сеет и пашет, и жнёт, и косит…

То ль жив полужизнью, как злой татарин,

То ль мёртв, но во благо… ведь так, Иосиф?

И брешут собаки, а ветер носит.

Иван терпеливый, но всё ж доколе?..

И кнут свой удар никак не износит…

И пряник иссох в той сиротской доле…

А бабы ребят рожают – под войны.

Как скот на убой… Ведь барин поплачет?

Всплакнёт на миру – и будет, довольно.

И ящик медалей раздаст. На сдачу.

И пьёт на ту сдачу Иван без фальши.

И рвёт свои жилы, как прежде, в поле.

А барин – как барин. Жирует дальше…

Доколе, Иван, Вы – дурак… доколе?..

* * *

Бессрочно ноябрит в конце времён.

Истошно просит жалости бумага.

Зачем ей, тленной, храбрость и отвага

Давным-давно приспущенных знамён?

Аз есмь мироточи́т со всех икон.

И буква к букве льнёт в тугой спирали.

Но всуе это всё, забыв, стирали

Из памяти, как было испокон.

И грифель стёрся в будничную вязь.

И гвозди все распроданы с Голгофы.

И только о безумстве храбрых строфы

Напомнят веку прерванную связь.

Где аз воздам отточено в клинок.

И срок любого слова – быстротечность.

И есть одно лишь слово – человечность…

В котором ты, по сути, одинок…

* * *

За кирпично-бетонными ульями – свет…

Там рассвет молодой, встав на цыпочки, замер.

И пока новый день своё место не занял,

И привычно не поднял победное знамя,

Мир хранит, как звезда, серебристый свой цвет.

Спят, завёрнуты в жизнь городских пирамид,

Плотный твид приспустив на оконных квадратах,

Божьи дети… ни в чём ещё не виноваты,

И пока ещё Каин не проклят за брата,

Тишина коридоры проспектов хранит…

И летит серебристая пыль мостовых…

И лежит Книга Судеб с открытой страницей…

Не слышнее упавшей случайно ресницы,

Проплывёт светлый лик в небе… или приснится…

Мы парим вне времён поясов часовых…

И душа, встав на цыпочки, тоже замрёт.

Птицы лет исчезают в осенние стаи…

Неужели с рассветом всё это растает?..

И Господь, Книгу Судеб печально листая,

Ту страницу, где есть ещё мы, оторвёт?..

* * *

Небитый козырь – солнце в рукаве,

И до краёв – безбытности карманы…

Почили тихо в Лету великаны,

И Буцефал не скачет по траве…

И что нам остаётся на размен?

Щепотка звёздной пыли для отваги?

Глоток дождей июльских светлой браги?

И жизнь, где всё и вся всего лишь тлен?

Не дрейфь, мой друг, мой верный Магеллан!

День короток, но есть ещё дорога,

Где, может, нет ни гроба и ни грога,

Но есть ещё не пройденный Монблан.

Ещё блестит огнями Млечный Путь,

И солнце в рукаве – небитый козырь…

Нас ждут наверняка шипы и грозы…

Люби и верь. Прорвёмся как-нибудь!..

* * *

…И ты сгоришь, мой мотылёк,

От жёлтой лампы жёсткой рампы…

Все одиноки эмигранты,

Был путь их близок иль далёк…

Но ты сгоришь, мой мотылёк…

Все мысли собраны в квадрат,

Где время счёт ведёт дождями.

Ты, сбитый с толку их вождями,

Уже ничей ни друг ни брат…

Вся жизнь вмещается в квадрат…

И Богу словно невдомёк:

Ты здесь мишень на мушке в тире,

Неверных слов картечь в пунктире…

И только сердце ёк да ёк…

Гори, гори, мой мотылёк,

Ты здесь мишень на мушке в тире…

Гори, гори, мой мотылёк,

От искры Божьей…

* * *

Оставь всё как есть:

Васильковую даль

И небо, в котором плывут незабудки…

Представь, что мы здесь,

Пока дикий мистраль

Не вырвет нас с корнем в агониях жутких…

И мы полетим

Далеко на восток,

Где солнца подсолнух дрожит в позолоте…

Смотри, впереди

Наш исток и восторг…

И мы ещё в зёрнах, без крови и плоти…

Быть может, и жаль

Превратиться в капель…

До света и года, до Бога и чуда…

Пустая скрижаль

И пуста колыбель…

Отсюда мы родом, мы родом отсюда…

* * *

…ландыши перрон пора

взмах ладонь гудок до встречи

продержаться до утра

в междусонье в междуречье

между солнцем и луной

разделёнными на зимы

тихим эхом ты со мной

между нет невыносимо

между рук разъятых губ

между Питером и Тверью

сделать вид что мир не груб

и расплакаться за дверью…

* * *

Чиркнешь спичкой в темноте —

Продолжается театр.

Торжествующий Поль Сартр

В королевской наготе.

Чиркай дальше. Не спасён

Ни король, ни шут, ни писарь,

Ни заезжая актриса…

Всё-чадит-пылает-всё…

Брызнет искрой в простоте

И твоя судьба… знак поздний,

Словно кованые гвозди —

Древнегреческой плите…

Чиркнешь спичкой в темноте —

То ли ад, то ли Монмартр…

Продолжается театр…

Тени? ВСЕ не те… не те…

Продолжается театр…

* * *

Текут дожди за шиворот домов.

Приподнят ворот Невского до башен.

И дождь, сам по себе, не так уж страшен,

Как, в общем-то, и мысль, что мир не нов.

Стучат минуты каплями в ладонь.

Спешат застать минор в дождливом месте.

И лишь нетерпеливый Капельмейстер

Командует с небес: давай, трезвонь!

Стучи и барабань! Пусть всё не так.

По крышам и сердцам застывшим! Ну же!

Пусть мир не нов, пусть ты ему не нужен.

Стучись в сердца, стучи Вселенной в такт!

Текут дожди за шиворот домов.

Приподнят ворот Невского до башен.

И бьётся, слышишь, бьётся под рубашкой

Ещё твой мир… хотя он и не нов…

* * *

Босиком… коридорами улиц… ни зги…

Из тоски, разъедающей душу тайком…

Окоём пёстрых нитей блестящей фольги

Где-то там… или кажется…

Видишь? Вдвоём

Серебром осыпают январские сны

Из весны дева с ангелом белым пером,

И крылом, незаметно касаясь луны,

Вдаль плывут, осветив горизонта излом…

Перезвон еле слышен небесных церквей…

Из твоей ли души свет упал на амвон?..

Под крылом… под ногами колючий репей…

Боже, как мы живём?..

На износ… напролом…

* * *

Столичный двор без затей и корней.

Провисший провод – как жизнь, по сути.

Гирлянда нахохленных голубей…

Конечно, больно, мой странный Сутин.

Откуда-то сверху вонзится кисть.

В бетонный холст. Ограждённым раем.

И чёрствый пряник такой, что не сгрызть…

Конечно, страшно, мой бедный Хаим…

Неон трущоб ослепительно слеп.

И жизнь и смерть – волосок вольфрама.

Взгляни наверх: во всю ширь – синий креп…

Здесь – холст льняной, заземлённый рамой…

Здесь всё, как прежде, и больно смотреть:

От божьего – треть, и все довольны…

Ах, Боженька, Бог, какая же твердь

Небесный твой свод… мне больно… больно…

* * *

Почему я забыла, мама,

Как летать было в детстве просто?

Где был мир ни большим ни малым —

Был цветным… и всегда по росту…

Голубой карандаш – для неба,

Для реки, что бежит за домом,

Для морей, где ни разу не был,

Для зимы, где с горы все – комом.

Одуванчик – конечно, жёлтым,

Как и солнце за краем тучи,

Над дорогой, где поезд шёл бы,

Между лесом и горной кручей…

Помнишь, мама, тот холм зелёный

И – для сна – сто овечек белых?

Красный лист за окошком клёна…

Старый клён, старый клён… ты пела…

Я бегу всё куда-то… Драмой —

Чёрно-белая лента с пылью…

Почему я забыла, мама,

Почему я забыла крылья?..

* * *

Живёшь, как свеча на ветру…

Выше

Ни боли, ни крика, ни звука, ни фальши…

Орут петухи здесь – и только.

Но вышит

Платок поднебесный Всевышним.

А дальше?..

Стрижами по нервам – весна…

Вишни

На камень скрижалей падут белым прахом.

Летит лепесток, невесом и неслышен,

Как боль мотылька,

Между стёкол от взмаха…

Живёшь —

Мотыльком до огня…

Ближе

Смертельный ожог за небесным порогом…

Кружит лепесток твой

Всё ниже и ниже…

И в Божью ладонь… упадёт на дорогу…

* * *

Не доплачет ноябрём осень.

Всё укроет белый снег пледом.

Мы тепла опять с тобой просим.

И беда опять идёт следом.

Солнца диск в дверной проём – боком.

Может, Бог забыл открыть двери?

И болеет снова ночь Блоком,

Солнцу жёлтых фонарей веря?..

За душой – стакан любви. Залпом.

За окном… а на окне – ставни…

Ненавидишь всех… и всех – жалко…

Ведь за пазухой у них – камни…

* * *

Метель, дурная гостья, рвётся в дом…

И дело ведь не в том, что мы стареем.

Плывёт автобус белый вдоль аллеи,

Скользя по снегу чёрным животом…

Качается столетье… Мальчик спит…

Играет со стеклом метель в ладоши,

И жребий, словно грошик медный, брошен,

Но Путь уже предрёк седой Пиит.

И Песнью сверху вьюжит Соломон,

Сомнением внутри, зимой снаружи.

И мальчик спящий вроде бы не нужен

Неонам замерзающих икон…

Качнётся влево-вправо… и в тоннель,

Открытый синим ртом полос блестящих,

И лампы, словно дни, мелькают чаще,

Под веками взрываясь, как шрапнель…

Качается столетье… Мальчик спит.

Укрытый кем-то пледом из фланели…

Кончается и век и свет в тоннеле…

Найдём ли Вифлеем теперь, Пиит?..

* * *

Верни мне прошлогодний снег в Москве…

Там дышит серебристо белый сквер,

Там слово, если выдохнешь, блестит.

И только мокрый след в твоей горсти

Останется, быть может, на мгновенье.

Верни мне прошлогодний снег в Москве…

Случайным откровением небес,

Когда весь мир как будто бы исчез

И свет воскрес движеньем крыльев птиц,

А может, просто взмахом рукавиц,

А может, просто ветра дуновеньем.

Случайным откровением небес…

Стоим в морозном облаке вдвоём,

В искрящемся дыхании твоём,

И целый мир блестит ещё в горсти,

Блестит ещё… но как его спасти

От зим, где январи грешат забвеньем?..

Верни мне прошлогодний снег в Москве…

* * *

Скрипят качели во дворе диез минором.

И время движется по-прежнему направо.

Голодный пёс рычит на всех под светофором

И, как дурак – на славу, лает жёлтым фарам.

Но Бог не стар, хоть мир порядком подызношен.

Душа по-прежнему – в горошек, слава богу.

Скрипят качели, жизнь скрипит… но день – хороший,

Когда зачем-то повод есть искать дорогу…

* * *

Что же возьмёшь ты с собой туда?

Там, говорят, не много и нужно…

Может быть, солнечных зайцев из лужи,

Май, где черёмухой город завьюжен,

И стрекозу, чьё крыло, как слюда…

Это возьмёшь ты с собой туда?

Может быть, важно что-то ещё?

Горечь полынная громких вокзалов,

Там, где молчание больше сказало

Тысячи слов, как всегда запоздалых…

Главное что-то: люби́м и прощён…

Что быть важнее может ещё?..

Кто-то ладонь кладёт на плечо.

Ангел босой – по душе – где-то с краю…

Дождь над Невой… что-то близкое к раю —

Первое утро с тобой… Забираю.

Всё остальное – не так горячо.

Ангел ладонь кладёт на плечо…

Я только это с собой забираю…

* * *

Моросит холодком

за окном апрель.

Мать-и-мачехи брызги

едва видны.

Золотые монетки

в горстях земель

Юным Богом весны

нам взаймы даны.

Закружит майский жук,

и вздохнёт сирень,

От черёмух-невест

захмелеет сад…

Ты очнёшься от сна

с душой набекрень,

Словно первой грозе

несказанно рад.

И хрустящий тюльпан

расцветёт – врасплох.

И – навзрыд – от акаций

дымит весной…

Это всё нам взаймы

дал весенний Бог.

Только мы возвращаем ему —

войной…

* * *

А знаешь, как будто и не было марта.

Взрывная сирень запоздала, ну что же…

И знаешь, апреля ведь не было тоже,

И двух полушарий настенная карта

Предельность морей чашкой кофе итожит.

И всё же зажгут свои свечи каштаны,

И гривы взъерошат зелёные клёны.

И знаешь, подарком пусть будет влюблённым

Жасмин, распевающий белым фонтаном,

И запах черёмух густой и ядрёный…

И белые ночи в излучине слова,

В измученном сердце затеплятся даже…

И знаешь, ведь жизнь не даётся нам дважды,

Хоть всё повторяется снова и снова…

Но если не любишь… всё это – не важно…

Единожды – жизнь, и любовь – лишь однажды…

* * *

Чернеет лист

Бумага

Подчиняется перу

Как воск огню

Легко лишая белое свободы

Как загустевший горизонт

Недалеко

Дождём и градом каменеет

Лишая солнца ненароком

Как маленькая смерть от слепоты

Как зависть Яго

Бумага мысли вторит

Поделом ей

Но чему же вторит мысль

Как эха всплеск

Тот что уродует пространство

Неточностью божественного звука

В котором постоянство тишины

Единственная мера бытия

Одно мерило счастья и ошибки

Где всё в тебе

Где ты как есть во всём

Как смех и слёзы

На лице твоём одно

Как радость Йорика

Быть найденным в могиле

Быть зацелованным посмертно

Бедный Йорик

Весь чёрен лист

Как муравейник

Где всегда кипит работа

Как дно Невы

Откуда день достанет кости

И в гости бросит

Солнца луч на блюдце

Как позолоту львам

На Банковском мосту

Уставшим быть

Злой жертвой позолоты

Которая не значит ничего

Как и слова твои вдоль белого листа

Как и судьба твоя

Черным черна и вдоль

Чернеет лист

И дальше

Тишина

И темнота египетская

Дальше

Только Бог