Текст книги "Игра с кумом. Повесть"

– Ты мне врал! – закричала Инга.

Денис знал, что в запальчивости она не помнит себя, поэтому отталкивал от сознания унизительную брань. Теща все молчала, и в ее немигающих глазах горели огненные письмена, транслируя вековой опыт предков и морального авторитета – пращура, замученного людоедской властью. Денис отвернулся. Он расхаживал по коридору и говорил, что главное в семье – духовное родство и что кондовые порядки, считающие физический акт изменой, смехотворны. Что Инга отстала от жизни, что прогрессивные взгляды, обязательные для интеллигентного человека, несовместимы с консервативными устоями.

– Я тоже изменю! – сказала Инга злобно. – За мной ухаживает замечательный человек, он умный, воспитанный, он умеет жить, ты не стоишь его пальца!

Римма Борисовна заволновалась, что дочь пустится во все тяжкие.

– О ком ты говоришь? – спросила она с тревогой.

– Его зовут… Всеволод, – отрезала Инга. – Он личность, а ты слизняк!

Она перебрала имена, не ассоциированные с вечными Ванями, Данями, Панями, и почему-то вспомнила про хоккейного тренера Боброва, которым восторгался ее начальник.

Денис сорвал пальто, запутался в ботинках и вылетел из квартиры. Инга пометалась по коридору, распахнула дверь и тоже выскочила с криком:

– Можешь не возвращаться!..

Она осеклась, налетев на флегматичного Степана, который выволакивал на лестничную клетку пылесос. В минутной паузе между соседями накалилось взаимное, но очень доверительное напряжение. Наконец молчание стало тягостным, и Степан бессмысленно спросил:

– Ругаешься с мужем?

Инга очнулась.

– Не твое дело! – рявкнула она, развернулась и хлопнула дверью.

4

На улице Дениса подхватила пурга. Он завяз в сугробах, выскочил на проезжую часть и едва не угодил под грузовичок, который вырулил из-за мусорного ящика. Понимая, что его жизнь распалась, он силился представить себя без Инги и не мог. Его мысли кружили в странном сумбуре. Приноравливаясь к чьему-нибудь соразмерному темпу, он нашел в толпе старика с собакой, взял краем глаза согбенную спину и поплелся следом, упорядочивая мысли.

Старик свернул в подворотню, Денис повлекся за ним. Их связка заплутала через арки и проходы, и скоро Денис обнаружил, что какой-то плоский, как глиста, тип преследует старика на ювелирно выдержанной дистанции. Денис громко выругался и обнаружил себя. Преследователь обернулся, в его глазах мелькнула ненависть, а Денис испугался фортеля крысы, загнанной в угол. Наконец преследователь счел расклад невыгодным и шмыгнул за угол.

Старик ждал с видом, требующим объяснений, и Денис приблизился к нему.

– Он шел за вами, – оправдался он, сознавая, что и сам выглядит неоднозначно.

Из-под нерпичьей шапки, серебрящейся в фонарном свете, на Дениса посмотрели выпученные, как при дефектной щитовидке, глаза.

– Я не боюсь шпаны. – Старик поднял руку, и в рукаве его дубленки блеснул нож. – Если кого зарежу, я вне подозрений.

Он обмахнул от снега ближнюю лавочку, опешивший Денис покорно опустился на нее, а старик отбросил поводок и пнул собачонку:

– Пошла прочь!

Собачонка, визжа и подрагивая тщедушным тельцем, шарахнулась и исчезла, подхваченная пургой.

– Взял по дороге, чтобы руки занять, – объяснил старик, отряхивая ладони. – Экая пакость.

Пока Денис очухивался, старик повел крупным носом и нахмурился.

– Чем от тебя пахнет? – спросил он.

С одной стороны, Денис остерегся, как бы старик, которого он принял за номенклатурщика, обезумевшего на пенсии от безделья, не опрокинул и его в сугроб, как собачонку. В их районе попадались подобные персонажи. С другой, он необъяснимо потянулся к несимпатичному типу, который источал уверенность человека, привычного к первенству. Этот престарелый бандит заведомо знал ответы на все вопросы.

– От меня пахнет бедой, – выдавил он.

Ему надо было излить кому-то душу, и он рассказал старику, что случилось, а тот достал выглаженный платок и промокнул губы.

– Живете по-мещански, – проговорил он. – Вам кажется, что семья – это гнездо с клушей, которая обнимет, накормит и закроет крыльями. А семья – боевой корабль, который идет через бурное море. Жене позволено все, и нечего трястись над ней, как царь Кощей над златом. – Он ушел в отрадные воспоминания и проронил: – Моя жена переспала с прокурором, и я остался на свободе, а так бы гнил в лагере. – Он еще принюхался. – Рядом с тобой ведьма.

Денис вспомнил о Марго и вздохнул. Обнаружив, что порядком иззяб, он вытащил шарф, не надетый второпях, и на лавку выпал потешный документ, изготовленный для Аркадия Львовича. Старик, как коршун, завладел бумажным клочком.

– Зачем это? – спросил он, разглядывая правдоподобный милицейский протокол дебоша, учиненного первым космонавтом.

– Не терплю гладких биографий, – злобно сказал Денис, следя за бумагой. Он опасался, что старик положит ее в карман, и не нападать же на него, тем более что в рукаве у него нож, а дома – жена, переспавшая с прокурором. – Слепили икону из подопытной зверюшки. Могло же с ним происходить? Могло? Могло?..

Он затрясся в истерике. Старик покосился на него и отдал бумагу.

– Ты не годишься для игры, но ты не лыком шит, – произнес он глубокомысленно, и Денис похолодел, предчувствуя срок за подделку документов. – Архив? Коммунальный… не знал такого. Домовые книги, документы о прописке… кадастры? – Что-то сверкнуло в его глазах. – Москва, республика, федеральный? Да, милый, ты не прост. – Последние слова он процедил сквозь зубы.

– Международный, – сказал Денис.

Старик давил его таким превосходством, что он повеличался: – В подвале трофейные ящики с немецкими фондами, как свалили в сорок пятом, так и стоят.

Глаза старика вспыхнули, но тут же погасли. Возникла тягостная морозная пауза.

– Бери правильную бумагу, – буркнул старик. – Видно, что туфта.

Денис ждал любую реакцию, но не такую.

– Вы странный, – проговорил он. – Кто вы?

Старик надменно фыркнул и выдвинул челюсть.

– Я представитель. – Он бесстрастно пояснил: – Вы называете его сатаной, лукавым, князем тьмы, а в деревнях зовут по-домашнему, кумом, куманьком. Я из преисподней, дурья голова.

Старик был так органичен в своем безумии, что Денис испугался за свой разум и прикинул, как бы незаметно вызывать психиатрическую скорую.

– Ясно, – кивнул он, стараясь не раздражать собеседника. – Вы покупаете души?

– Кому они нужны, – отрезал старик. – Я подбираю игроков и устраняю помехи… а победитель получает все.

Он переменил тему и пустился в рассуждения о шрифтах и делопроизводстве, а Денис заподозрил в нем спекулянта, промышляющего антиквариатом и сбрендившего на почве конспирации. Это объясняло многое, в том числе прокурорский интерес. Заодно Денис узнал, что старика зовут Гордеем Фомичом и что он занимает пост с титулатурой, которая темному Денису ни о чем не говорила. Потом старик еще пошевелил ноздрями и загадочно сказал:

– Запах, архив, и рядом ведьма… тобой стоит заняться.

Он поднялся и оставил собеседника, не прощаясь. Когда он скрылся, Денис представил Ингу с абстрактным прокурором и содрогнулся.

Ноги понесли его по переулку, мимо снежных гор, воздвигнутых добросовестными дворниками. Вокруг сновали люди с авоськами и портфелями. Денис обходил всех, не глядя, и едва не налетел на дерганого прохожего в шапке-чулке. Он поднял глаза – это оказался Аркадий Львович.

– Везде тебя ищу, – выпалил запыхавшийся амант. – Объясни своей теще, что Андрей на меня клевещет! Твой шурин интриган, – его осенила идея, и он стукнул Дениса по рукаву. – Пойдем – подтвердишь, что у меня своя квартира. Какие у меня бывают люди, о-го-го!

Денис мандражировал возвращаться к Инге и позволил втащить себя в подъезд со сломанным лифтом. Аркадий Львович волочил его по ступенькам и бормотал:

– Таланты, личности, элита… ты, брат, в своем занюханном архиве таких не видел. Андрей напрасно брезгует, скажи ему, что он неправ…

Аркадий Львович отпер дверь, и на Дениса, ядовито отметившего, что гулянка происходит без хозяина, обрушился праздничный гул.

Играла ритмичная музыка, шлялись бородатые люди. Пробежал растрепанный ребенок лет пяти, его догнала женщина в длинной юбке. В коридор вышли двое, и один сказал другому возмущенно:

– Ваш Мусин – жулик, деляга. Дядя-эмигрант сделал ему имя на западе, а то расписывал бы детские садики и не жужжал. Подумаешь, барин – дипломаты ездят в коммуналку, скупают мазню. Будто он один умеет рисовать смятую газету «Правда».

Аркадий Львович провел Дениса в сумеречную комнату, где на комоде, покрытом вязанной скатертью, стояли водочные бутылки, тарелка с хлебом и консервы. Этой нехитрой снедью угощались несколько человек, среди которых выделялся статный мужчина с бородкой. Он держал граненый стакан и прихлебывал водку, как чай. На его костлявом лице светились прозрачные глаза.

– Ты наглец, Мусин, – сказал ему кто-то из темноты. – Как еще соседи не стукнули.

Мусин растянул тонкие губы.

– Моя соседка, Домна Васильевна, боится иностранцев, как огня, – проронил он. – Я говорю ей, что у американцев песьи головы и зубы. Когда звонок, она прячется за шкаф, баррикадирует дверь и умоляет: не пускай ко мне эту страсть, касатик. Я живу в трясине, но пользуюсь массовым невежеством в хвост и в гриву.

Какой-то субтильный человечек вылетел к свету, выпятил грудь и пьяно заверещал, пошатываясь и брызгая слюной:

– Мусин, ты жлоб и проститутка! Твою мазню только в сортир, тебе посольские клерки в уши надули, но мы-то знаем, что король голый, пэтэушники, которые портреты Ленина малюют, и то лучше тебя справляются, а у тебя – ничто, пустота!

Величественный Мусин продолжал жевать бутерброд, а компания заколыхалась и зароптала. Какая-то женщина ухватила скандалиста за свитер и оттащила в сторону, приговаривая:

– Ша, Маричек, ша… ведь мама вам так говорит?

Денис убрался подальше от конфликта. Квартира Аркадия Львовича походила на лабиринт. Денис выбрал стеллаж, стал разглядывать книги. Прочитывая титлы на корешках, он услышал шорох и оглянулся. Молодая женщина наблюдала за ним, отставив руку с сигаретой. Денис пригляделся к ней: плоская, длинноносая, размалеванная, но необъяснимо шикарная, несмотря на бесформенный балахон.

– Ну? – проговорила женщина грудным голосом, от которого у Дениса по спине пошли мурашки. – Вы кто?

От этого голоса, жеста, наклона ее головы Дениса потянуло на глупости.

– Я граф Монте-Кристо, – прохрипел он, удивляясь сам себе.

– Бросьте. – Женщина покачала головой. – Это мания величия, у вас ни гроша за душой. Это было у Островского в какой-то пьесе… – Она вздохнула. – От вас разит серостью, профсоюзными путевками, очередью на холодильник. Полторы извилины.

– А вы кто? – спросил обиженный Денис. Женщина затянулась.

– Я Диана-охотница. – Она что-то заметила в его лице и засмеялась. – Правда, меня зовут Диана.

– Ваш граф Монте-Кристо – фуфло! – провозгласил толстяк в кожаном пиджаке, бросаясь в кресло. – Представьте, Дианочка, что в Москве кто-то выбросил в розницу тонну золота и ящик бриллиантов. Этого пижона в два счета найдут и выпотрошат, как котенка, а что такое тогдашняя Франция? Три Москвы, тьфу. Сбыт – дело высшего пилотажа, а тем более камни.

Появился Аркадий Львович со стаканом.

– Вадим Германович, не обижай моего гостя, – проговорил он, ухватив обрывки разговора.

Он подсунул Денису стакан, обнял за плечи и повел на кухню.

– Бумага, – вспомнил Денис. Водка умиротворила его. – Я встретил спеца по писчебумажной промышленности, он пообещал подкинуть старых документов.

– Ты бы не трепался каждому встречному, – буркнул Аркадий Львович с досадой.

– Так вот, Гордей Фомич сказал… – начал Денис.

Аркадия Львовича перекосило, и вокруг повисло молчание, которое прервал болезненный стон – женщина в длинной юбке начала оседать на пол.

– Люша! – закричал Аркадий Львович, забыв про Дениса.

Бородачи подхватили Люшу под руки и повели в комнату, а Денис услышал чей-то негромкий голос:

– А говоришь, лапоть… ты кого привел?

Денис оскорбился и отступил к стене с гобеленовой тряпкой. Все захлопотали вокруг Люши и забыли про него. Из комнаты вышел Мусин, посмотрелся в зеркало, горделиво проследовал в туалет. Денис оглянулся и убедился, что ловить нечего. Лапоть, полторы извилины, серость. В его мозгу крутилась фраза «Андрей напрасно брезгует…» Значит, Аркадий Львович уже приглашал к себе Андрея?

Когда он добрел до подъезда, то с детской площадки доносилась пьяная разноголосица, а его друг Саня приплясывал от холода и поглядывал на часы.

– Звоню две недели, и ни ответа, ни привета, – парировал он Денисово удивление. – Что случилось? Посмотри на себя, ты весь зеленый.

– Ко мне нельзя, – сказал Денис. – У меня полный абзац.

Он рассказал, что его застукала жена. В этом было что-то молодцеватое, гусарское, достойное бахвальства, но Саня больше заинтересовался Гордеем Фомичом. Услышав про самозванца из преисподней, он загорелся не на шутку.

– Это игра! – обрадовался он. – Как миллион в лотерею! Что за крендель, как его найти?

Денис еле от него отделался и только в подъезде вспомнил, что не узнал, зачем Саня, собственно, являлся.

В квартире он услышал пластиночный голос, бубнящий Асину сказку. Денис прошел в комнату и сел на кровать. Инга, с головой укрытая пледом, вздрогнула, но не оттолкнула его, а осмелевший Денис заговорил, что семья – это боевой корабль, идущий через бурное море. Что он любит только Ингу, но не возразит, если она отважится на интрижку с этим, как его, Всеволодом… потому что доверяет жене и знает, что она его друг. Инга молчала; Денис разделся и лег рядом, легкомысленно вообразив, что прощен.

5

Ночью измученной Инге приснилось, что она выходит замуж, но ее венчальное платье куда-то исчезло. В конце концов Денис приносит ей пропажу, Инга примеряет это платье, но оказывается, что оно не сшито, а только сметано на скорую руку, а Денис убеждает ее, что это последняя мода и все теперь выходят замуж в платьях, сметанных кое-как.

Проснувшись, она вспомнила недавний кошмар. Домашние разговаривали с ней, как с обреченной. Римма Борисовна изображала улыбку на каменном лице, Андрей и Алена тактично не лезли в душу, Денис был сама любезность, и Ингу убивала общая предупредительность. Безмерная обида жгла ее, мешая осмыслить выход из тупика. Любовь тюфяка-мужа она, неотразимая красавица, считала данностью, а сейчас все встало с ног на голову.

Так продолжалось несколько дней. Оглушенная Инга ходила по улицам, загадывая, какими историями полнятся отвратительные жизни прохожих. Она разговаривала с коллегами, подозревая, что все они скрывают любовников и любовниц. Она смотрела телевизор, уверенная, что журналисты, актеры и передовики всевозможных производств лгут, утаивая грязные проделки.

Шло время. Пока она перетерпевала мужнин удар, семья приободрилась, и Инга постыдилась заговаривать о разводе. Но мучительная мысль засела в ее сознании, и она поклялась отплатить Денису тою же монетой, причинив ему равную боль. Лишь скороспелый экспромт вязал ее по рукам и ногам: среди ее знакомых не было ни одного Всеволода. Она кликнула клич через подруг, те поскребли по сусекам и доложили, что объект найден. Приятельница, выловившая этого зверя, сообщила, что он красив, выгодно женат и избалован дамским вниманием. Услышав пикантное предложение, он заявил, что он не племенной жеребец, но в виде одолжения согласился.

Он назначил свидание в ресторане гостиницы «Двина», и по дороге Ингу замучила бредовая мысль, что она добивается близости с незнакомым, пусть и красивым человеком. Но потом она убедила себя, что Всеволод подобен зубному врачу, и что короткую встречу с ним надо пережить, а потом забыть.

У ресторанных дверей обида понесла ее вперед, принуждая игнорировать длинную очередь. Мосты были сожжены. Инга уже покичилась перед семьей, что встречается с Всеволодом, но загадала, что, если тот не явился, она развернется и уйдет.

Пробившись через толпу, она обратилась к швейцару. Всеволод был здесь. Поежившись от страха, Инга отдала гардеробщику пальто, посмотрелась в зеркало и убедилась, что цветастый батник выгодно облегает ее бюст. Метрдотель указал на столик у колонны. У Инги потемнело в глазах. Она еще колебалась, но посмотрела на Всеволода и успокоилась. Во-первых, он тоже нервничал, ватные плечи его пиджака подергивались, а пальцы барабанили по скатерти. Во-вторых, Инга давно не встречала такого красавца с голубыми глазами, мужественной челюстью и ямочкой на подбородке. На его пальце красовалось увесистое обручальное кольцо, подтверждающее выгодный брак.

Кавалер выглядел недовольным, но увидел Ингу и смягчился.

– Вообще-то странно, – заговорил он, когда они покивали друг другу смущенно, как первоклашки. – Я говорил Элке: хоть бы фотографию, а то неизвестно, какой крокодил. Я ведь не должен – понимаешь, да? Нет, я всегда за, раз такое дело. Но, черт возьми, я же не мужчина по вызову, я нахлебался с дурными тетками по горло.

Он не походил ни на агрессора, ни на грубого мужлана. Как и она, он опасливо поглядывал на шумную компанию, которая прыгала перед эстрадой. Подошел официант, Инга взялась за меню, а Всеволод достал из сумки скоросшиватель.

– Позволь, – проговорил он, размещая скоросшиватель на столе, и Инге понравилось, что он не форсирует события. Она вовсе не хотела, чтобы он воспылал страстью и сразу перешел к действию.

Волнение отбило у нее аппетит – она заказала блинчики со сгущенкой и воспротивилась, когда кавалер предложил шампанского. В спорной ситуации она держалась хотя бы за ясность мысли.

Она вздрогнула, услышав среди общей кутерьмы твердый голос:

– Разрешите пригласить вашу даму?

Инга подняла голову и с трудом узнала Степана – собранного, пружинистого, в ладном костюме, с приспущенным галстуком и гнусным оскалом, сообразным обстановке, царившей в зале. Инга так удивилась его метаморфозе, что послушно подала ему руку и, как лунатик, направилась с ним к эстраде.

Из динамиков лилась итальянская песня, томная, но довольно быстрая, и все кругом прыгали, но Степан обнял Ингу и уверенно повел между танцорами.

– Сводишь счеты с мужем? – спросил он.

Минутная сцена на лестнице странно сблизила их. Он обращался к ней как старый приятель, и Инга ответила ему в тон:

– Не твое дело.

Степан круто повернул ее и дохнул ей в лицо коньяком.

– Зачем тебе этот подкаблучник? – спросил он. – Смотри, боится, что сфотографируют. Увидишь, он еще возьмет бумагу, мол, обсуждаем документ. На роже написано, что над ним высокопоставленный тесть, как дамоклов меч, но он не прочь налево.

Инга посмотрела на Всеволода, который с умным видом склонился над столом.

– И гостиница гнилая, – продолжал Степан, двигая Ингу между пляшущими кавказцами. – Барыги и извращенцы. Горничная заходит в номер, а под одеялом резиновая женщина. – Он тоскливо добавил: – Не ходи с ним.

Итальянская музыка закончилась, Степан отвел даму к столику. Ингу уже мутило от окружающей нечистоты. От пьяных рож, резиновой женщины, дрожащего кавалера, Степана – нежеланного свидетеля ее выходки…. Она поковыряла вилкой слипшиеся блинчики и, подметив в глазах Всеволода тревогу, оглянулась – Степан влился в компанию нагловатых пройдох, где смотрелся как свой.

– Послушай, – сказала Инга с надеждой. – Может, мы просто скажем, что были вместе… Зачем я это затеяла.

Ей захотелось домой. Здесь было мерзко, и щепетильная Инга не представляла, как ляжет в кровать, оскверненную отвратительным эрзацем. Она была уверена, что ее кавалер согласится, но он возмутился.

– Мне это нравится! – рассердился он по-бабьи, и Инга испугалась базарной склоки. – Так и знал, что это динамо! Я полдня потерял, настроился… я рискую, между прочим!

Он размахивал руками, и его красивые губы дрожали от обиды.

– Хорошо, – оборвала его Инга.

Она поняла, что при случае завертит им, как игрушкой, и его безобидность примирила ее с неизбежным. Она сказала себе, что он – лишь организм, рука, нога, другие части тела. Он – резиновая кукла, как принято в этой гостинице… забавный гимнастический снаряд.

Он еще ворчал, а Инга снова поковыряла вилкой пережаренное тесто.

– Потом доем, – сказала она. – Мы же вернемся?

Она принужденно равняла кульминацию свидания с мимолетной, вполне утилитарной отлучкой, как в туалет. Потом, подумала она, можно выпить шампанского.

Всеволод капризно отбросил салфетку и рванулся к выходу, оставив скоросшиватель на столе. Инга последовала за ним. Они прошли через холл. Степан из курилки проводил их недобрыми глазами, и его чернявый товарищ автоматически продублировал его взгляд.

– Навалять бы, – объяснил Степан. – Чтоб под чужих баб клинья не подбивал.

Чернявый хлопнул в ладоши.

– Гагик обещал за дочку кишки выпустить. – Он оскалился и выдохнул Степану в ухо: – Неделю хожу и оглядываюсь. Капнем на этого, Гагик дров наломает, будет тихо сидеть.

Он щелчком пальцев отправил в пепельницу сигарету, прочертившую в воздухе дугу. Кивнул Степану, и оба скрылись за служебной перегородкой.

Через полчаса довольная Инга прихорашивалась в номере. Ее страхи оказались позади, и она не понимала, зачем раньше хранила мужу унылую верность. Происшедшее было лишь приключением, которое Инга сочла приятным. У нее проснулся аппетит, и она с удовольствием вернулась бы к столику, чтобы заказать кусок мяса или что-нибудь сладкое. Внезапно кто-то заколотил в дверь, и Ингин испуг усугубила трусость Всеволода. Незадачливый любовник подскочил, забился и заголосил:

– Пропади ты пропадом, я знал, что этим кончится!

В Ингиной голове пронеслись воображаемые картины гостиничных эксцессов. Дверь распахнулась и в прихожую ввалился клубок людских тел, висевших на коренастом мужике. Тот хрипел:

– Рруки… пусти, убью! Где мерзавец? А это что за проститутка?

– Я его не знаю! – закричала Инга в ужасе.

От страха и от стыда, что на нее смотрят бесстыжие глаза – холуи, вышибалы, административные тетки – она зарыдала в голос.

– Это я тебя не знаю! – завопил Всеволод, побледнев, как полотно.

Инга схватила сумку и ринулась прочь. Натягивая в гардеробе пальто и путаясь в рукавах, она подумала, что ее разыщут и оштрафуют за неоплаченный счет. Она бы заплатила, но не нашла сил вернуться в ресторан и пулей вылетела на улицу. Накануне случилась оттепель, снег подтаял, каблуки заскользили по льду. Инга попыталась поймать такси, но все машины просвистывали мимо.

Не помня себя, она доехала до дома. Встревоженная Римма Борисовна проглотила все вопросы, и мрачная Инга уединилась в комнате. Денис явился поздно. Увидев его пьяную физиономию, Инга захлопнула дверь перед его носом.

Глубокой ночью ее разбудил телефонный звонок. Вся квартира спала, но Инга была на взводе, и ей примерещилось, что в гостинице после ее ухода разыгралась трагедия и некие органы разыскивают ее, чтобы призвать к ответу.

Проклиная свое легкомыслие, она встала и сняла трубку.

– Алло, – проговорила она с тревогой.

– Извините, я ошибся, – ответил ей сбивчивый голос. – Я вас разбудил, но пожалуйста, побудьте со мной. Ваш голос нежный и властный, как музыка… не думайте, я не маньяк, я вообще не выхожу из дома.

В другое время Инга отшила бы приставалу без церемоний, но сейчас он взял ее врасплох, и она растерянно проговорила:

– Как вас зовут?

– Сева, – ответил незнакомец.

– Всеволод? – Инга решила, что это розыгрыш подружек или выходка Дениса, подговорившего кого-то из дружков. – Неудачная шутка.

Она повесила трубку, легла и заснула.

6

В тот день Денис сильно набрался и, возвращаясь, чуть не перепутал подъезды. Андрей впустил его в квартиру и молча ушел. Денис пересек коридор, споткнулся у косяка, и наперерез ему выскочила Инга.

– Ты этого хотел? – выкрикнула она. – Иди… – Она поискала замысловатую фразу, но у нее выскочила банальность: – Иди к черту!

Она захлопнула дверь. Денис сполз на пол. Всю дорогу он храбрился и отказывался верить, что Инга выполнила обещание. Предоставляя жене мифическую индульгенцию, он не задумывался, чем это обернется. Он корчился на полу, бился лбом о дверь и ругался, забыв, что его слышат члены семьи. Этот сеанс прервала предельно вежливая, предельно холодная, предельно трагичная Римма Борисовна, которая повисла над ним, как карающая Немезида.

– Денис, рядом Ася, – проговорила она еле слышно, но Денис уловил такую смесь презрения, отчуждения и безразличия, что захотел бежать, куда глаза глядят.

– Чтоб вам пусто было, – сообщил он теще, поднялся, побрел к выходу и вывалился на лестничную клетку.

Там его ноги подломились, он опустился на вязаный коврик, отключился и проснулся, обнаружив, что Константин Сергеевич вскидывает его, как мешок. Денис вяло подергался, но смирился. Константин Сергеевич занес гостя к себе и уложил на диван в кухне. Потом сел за стол, сцепил руки над чашкой, о чем-то задумался.

Денис провалился в забытье. Его разбудил шум.

– Уйди! – кипятился Константин Сергеевич. – Кому сказано, Клара!

Денис открыл один глаз и отмахнулся от несусветной галлюцинации. В кухню на коленях, возя по паркету пальто с лисой, вползла женщина, молитвенно сложившая ладони.

– Костик, прости, – лопотала она. – Умоляю, не встану.

Денис поворочал мозгами и решил, что его проспиртованное сознание изобрело эту сцену, потому что чего-то подобного он втуне хотел от Инги. Потом Константину Сергеевичу надоел этот цирк, он схватил женщину в охапку и вынес вон.

Следом был провал, и Денис проснулся от воспаленного шепота.

– Заждался, – говорил Константин Сергеевич. – У нас прямо интервенция, там пьяный сосед валяется, и Кларку черт приносил, а лампочка в подъезде не горит… буржуи хреновы, как они не боятся жить без света, вынесут же подчистую.

– У соседа чешутся рога? – злобно ухмыльнулся Степан. – Пусть бесится. Я закорешился с братьями, ездили на хату, я сказал, что мой отец – директор автобазы, они поверили, им транспорт нужен.

– Не заподозрили? Они, паскуды, чуткие…

Заговорщики зашуршали, как мыши в подполе, и Денис отключился.

Утром Константин Сергеевич грубо выставил его вон, и Денис убрался, пряча глаза.

Он опоздал на работу, но не придал этому значения, потому что его начальник Иван Яковлевич все равно добирался до своего кресла лишь к обеду. Заняв привычное место, Денис оцепенел, понимая, что попал в ловушку. Он с болью вспоминал экзальтированное лицо жены и тещину жалость, маскирующую презрение к изгою. Его всецело занимала Инга, и он, когда его подозвали к телефону, без интереса принял в расчет, что Гордей Фомич предлагает подъехать к нему на работу, чтобы взять бумагу «для поделок», как он выразился.

Приглашение явилось кстати. Денис, взвешивая свои беды, тупо не представлял, с какой миной он явится домой и явится ли вообще.

Время текло медленно. Денис дождался, когда день подошел к концу, и вылетел на улицу. С крыш капала вода, по асфальту растекался сероватый кисель с обувными следами. Гордей Фомич назвал ему глухой переулок, и, когда Денис добрался до бледно-мятного здания с гипсовыми пилястрами, окружающий район словно вымер. Окна в особняках и домах, где располагались конторы, чернели пустотой, лишь кое-где выглядывали цветы в горшках, а за грязными стеклами угадывались делопроизводственные залежи. Денис отворил тяжелую дверь и проник в полуосвещенный холл, перечерченный тенями от колонн. На скрип паркета вылез ВОХРовец.

– Да, на месте. – Он обернулся к щитку с гвоздями, на которых висели ключи. – Задерживается… проходите.

Денис поднялся на второй этаж. Иссохшие паркетные плашки стонали и хрустели под его ногами. У нужной двери Денис постучал, услышал ответный стук и вошел, но комната показалась ему пустой. Стук доносился откуда-то снизу, Денис обогнул стол и увидел, что распростертый Гордей Фомич дрыгает ногами и бьется лбом о ножку шкафа. Денис кинулся к припадочному – в горле Гордея Фомича что-то клокотало, из его открытого рта текла слюна, бесформенное тело сводила жестокая судорога. Денис подобрал портфель и подложил под колотящуюся голову. Гордей Фомич еще немного подрыгался и обмяк. Разглядывая его тушу в жалком щегольском наряде: костюме из тонкой шерсти, шелковистых носках, английских ботинках с перфорацией – Денис раздумывал, как объясняться с ВОХРовцами, если его новый знакомый отдаст концы. Тем временем Гордей Фомич приподнял голову, уставился на Дениса безумными глазами и прохрипел:

– Ты кто? Что случилось?

У него было лицо натужной каракатицы. Он явно не узнавал гостя.

– Вы бились головой, – объяснил Денис. – Я подложил портфель.

В кабинете было тихо. Минут через десять в глазах Гордея Фомича что-то прояснилось.

– Откуда ты взялся? – спросил он, и Денис понял, что наконец узнан. – Что это было? Ах, да! – Он вспомнил, зачем позвал к себе Дениса. – Бумаги.

Он кое-как поднялся и провел гостя в каморку, набитую старыми переплетами. Их покрывала такая едкая труха, что Денис, привыкший к архивной пыли, зачихал. Гордей Фомич вручил ему пачку древних документов и наказал свести с них типографский текст; Денис разочарованно поморщился, но все же сунул в свою торбу это бумажное ассорти.

Потом Гордей Фомич вздернул губу.

– Я покажу тебе кое-что, – проговорил он.

Они спустились на первый этаж. Гордей Фомич сдал ключ, перебросился с охраной парой слов и вывел Дениса на крыльцо под неяркие фонари, освещавшие голубоватый переулок.

– Видел? – спросил Гордей Фомич и, когда Денис, не уразумев вопроса, что-то проблеял, пояснил: – Какое убожество? Вонь, загаженная мухами клеенка, одеяла, которые они никогда не стирают, на полу газетка с костями для кошки. – Он немного помолчал. – У тебя есть шанс вырваться из этой касты.

Он состроил презрительную мину. Низенький, едва достававший Денису до уха, он удивительно умел смотреть свысока.

– Понял, – проговорил Денис. Он почему-то вспомнил Константина Сергеевича как живое воплощение упомянутого вида, и в нем проснулась необъяснимая злоба на соседа, словно тот, магнетизируя женщин, готовых лебезить и ползать перед ним на коленях, спровоцировал все его беды.

– И не трепись, – продолжал Гордей Фомич, поднимая воротник. – Меня весь день донимает твой приятель.

В фонарном свете перед Денисом возникло лицо жабы, готовой слизать насекомое.

– Кому ты еще наболтал?

Удивленный Денис вспомнил про Саню.

– Я в гостях упомянул ваше имя, и женщине стало плохо, – проговорил он.

Санина инициатива неприятно поразила его. Гордей Фомич кивнул.

– У меня ваш брат, как марионетка, – проговорил он и остановился у «Москвича», над которым, светя фонариком, трудился какой-то бедолага. – Здравствуй, любезный.

Тщедушный автолюбитель поднял голову, и Денис увидел личико с кулачок, крючковатый носик, бегающие глазки-бусинки. Гордей Фомич уставился на автолюбителя, тот – на Гордея Фомича, и Денис, переминаясь от холода, не понял, знакомы ли они, или их молчание – следствие непонятного шока.