Текст книги "На грани света и тени. Книга 1"

Ольга Сергеевна Распутняя
На грани света и тени
Книга 1

Часть 1
По разные стороны

Чем выше летает чайка, тем дальше она видит.

Ричард Бах «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»

Пронзительный звон расколол хрустальную утреннюю тишину, прозвучав особенно громко в молчаливом полумраке комнаты.

Безжалостно вырванная из сладкого мира грез, Вероника не сразу сообразила, что настырные раздражающие звуки исходят откуда-то извне, а не слышатся в ее медленно ускользающих сновидениях. Не открывая глаз, она четко отработанным за много лет движением нащупала на тумбочке телефон и провела пальцем по экрану, отключая будильник. Вероника – в отличие, кажется, от всего остального мира – никогда не переводила будильник на несколько минут вперед, пытаясь отсрочить неизбежное и еще хоть немного понежиться в заботливых объятиях постели. Напротив, она, словно певчая птичка, всегда радовалась пробуждению и ласковым лучам солнца – ей не терпелось поскорее выскользнуть из кровати и открыться навстречу новому дню.

Вот и сейчас Вероника довольно живо для шести тридцати утра отбросила одеяло и соскочила на обжигающе холодный пол. Сунув ноги в потертые тапочки, она подошла к окну и распахнула тяжелые бархатные шторы. В комнату тут же несмело проникли бледные лучи сентябрьского солнца, рассеяв полумрак маленького душного помещения. Серое утреннее сияние осветило смятые лимонно-желтые простыни, старомодный шкаф с приоткрытой, слегка покосившейся дверцей, небольшой лакированный стол в углу, на котором лежал недоеденный бутерброд с сыром, вечно спутанные наушники и брошенный роман, который Вероника вчера читала до глубокой ночи. Девушка в очередной раз со вздохом подумала, что, увидев красные от недосыпа глаза и ужасающие синяки под ними, она наверняка пожалеет о том, что так поздно легла спать.

Позевывая и по пути закручивая упрямо торчащие в разные стороны золотисто-русые волосы в пучок, Вероника отправилась на кухню, едва не споткнувшись о небрежно брошенный отцом портфель. С трудом сдержав восклицание, Вероника тихо, чтобы не разбудить родителей, а особенно папу, который вернулся с работы всего несколько часов назад, убрала портфель на место. Бесшумно скользнув на кухню, она поставила на огонь чайник с черным ободком накипи. Пока он закипал, она насыпала себе полную пачку шоколадных шариков – с утра у Вероники всегда был отменный аппетит.

Глянув на часы и решив, что времени еще вполне хватает, она решила приготовить отцу завтрак. У мамы, которая тоже должна будет скоро встать, вряд ли найдется для этого время – мамина начальница была порядочной стервой и вполне могла уволить за малейшее опоздание. Мама же просто ненавидела ранние подъемы и предпочитала поспать подольше, из-за чего вечно не успевала и ужасно раздражалась.

Папе в последние месяцы пришлось взять ночные смены на работе, поэтому он жутко уставал, хоть и не подавал виду, неизменно сияя широкой улыбкой добродушного веселья. Вероника ужасно гордилась своим отцом – он всегда, вне зависимости от обстоятельств, держался молодцом. Но ее не так-то легко было обмануть. Она прекрасно понимала, что с деньгами у них в последние месяцы стало хуже обычного, раз ему пришлось еще больше загрузить себя неблагодарной работой. Весь этот тяжелый труд был совершенно несопоставим с теми жалкими грошами, которые ему небрежно бросали, чтобы у них было на что купить поесть.

Они никогда это не обсуждали, но Вероника-то знала, что всё из-за нее. У нее сжималось сердце от жалости и отчаяния, когда она думала о том, что родителям приходится идти на все возможное и невозможное, чтобы обеспечить ей более достойную жизнь, чем у них. Ей же оставалось только быть послушной девочкой и никогда их не разочаровывать. За ней с рождения и так по пятам следовало чувство вины.

Вдруг что-то мягкое и шелковистое потерлось о ногу Вероники.

– Доброе утро, Людовик, – улыбнулась девушка и, наклонившись, ласково погладила нежную шерстку своего рыжего кота с забавными кругами вокруг глаз, придающими ему ученый вид. Все подхихикивали над этим именем, которое Вероника придумала шесть лет назад для крошечного ласкового клубочка шерсти, а она тогда расценила его как нельзя более подходящее для самодовольного выражения его мордашки. Кажется, она тогда впервые прочитала французский роман о королевском дворе, и назвать своего любимца именем Короля-солнце показалось ей донельзя оригинальным.

Людовик выжидающе мяукнул и нетерпеливо посмотрел на Веронику, явно не удовольствовавшись ее улыбкой. Вздохнув, девушка насыпала ему полную мисочку лучшего кошачьего корма, который только нашелся в магазине. Мама Вероники всегда с жаром утверждала, что питомцы – это их святая ответственность, и они ни в коем случае не должны страдать от финансовых проблем семьи. По мнению Вероники, в свое время ее мама явно перечитала «Маленького принца».

– В следующий раз, когда ты решишь устроить погром в пять часов утра, будь добр, имей в виду, что ты питаешься лучше всех в этом доме, – наставительно сказала Вероника. Людовик только презрительно мяукнул и погрузил нос в миску.

Вероника приготовила папе несколько сандвичей с ветчиной и сыром и еще парочку завернула с собой в школу. Вообще-то, в ее частной школе очень даже неплохо кормили (ну еще бы, за такие-то деньги!), но у нее всегда был завидный аппетит, а сегодня ей предстояло высидеть целых восемь уроков – старшеклассникам на последнем году явно решили не давать спуску. Веронике гораздо больше нравилось бы учиться, если бы из-за этого не приходилось уделять меньше времени музыкальной школе, которую она посещала по вечерам. А с музыкой у нее были связаны все надежды на единственно возможное для нее успешное будущее.

Мама все равно не завтракала, так что Вероника ограничилась тем, что открыла для нее новую банку «Nescafé» – всю первую половину дня мама поглощала его в неумеренных количествах, изо всех сил пытаясь взбодриться и настроить себя на рабочий лад. Столько лет прошло, а она так и не привыкла к жесткому графику. Она все еще помнила то время, когда она просыпалась ближе к полудню и делала абсолютно все, что заблагорассудится. Это осталось в далеком прошлом, а она до сих пор не могла примириться с реальностью…

Вероника быстро расправилась с шариками, выпила чашку сладкого какао на молоке и поспешила в ванную. Ну разумеется, иначе и быть не могло – белки ее голубых глаз были покрыты красными прожилками, словно у вампира. Мысленно поклявшись себе никогда больше не читать до середины ночи, Вероника умылась и почистила зубы, посматривая на свое отражение. Вообще-то, Вероника не относилась к тому типу девчонок, которые часами разглядывают себя в зеркале – она просто не находила в своей внешности ничего особо примечательного. Довольно миловидна, конечно, но она всегда считала, что ее черты могли бы быть немного ярче. Как, например, у Стеллы Воронцовой с ее кошачьими выразительными глазами и блестящими темными волосами… Но так уж, наверное, мы устроены – что бы у нас не имелось, противоположность всегда кажется гораздо привлекательнее.

Глянув на часы и отметив, что пора бы уже поторопиться, Вероника открыла шкаф в спальне и быстро перебрала свой скудный гардероб. Она пока еще не пришла к собственному стилю, так что в ее шкафу можно было с равным успехом найти как мешковатую, словно с мужского плеча, толстовку, так и кокетливое коротенькое платьице с юбкой-колокол.

А вообще-то, она никогда слишком сильно не заморачивалась по поводу одежды, отдавая предпочтение толстовкам, джинсам клеш и любимым белым кроссовкам на массивной платформе. Если быть совсем уж откровенной, не то чтобы у нее имелся слишком большой выбор. В большинстве своем их с мамой шопинг заключался в том, что они шли в ближайший секонд-хенд или, в самом лучшем случае, на распродажу в «H&M», если там были ну совсем уж колоссальные скидки. Не сказать, что Веронику это так уж расстраивало. Но все же, когда в витринах брендовых магазинов заманчиво переливались роскошные ткани струящихся, усыпанных кристаллами платьев, стоимость которых равнялась зарплате ее мамы за месяц, Веронику посещала невольная зависть к богатеньким девчонкам, которым ничего не стоило купить себе такое, чтобы надеть его на одну вечеринку и оставить пылиться в шкафу.

В школе Вероники был строгий и, по ее мнению, абсолютно бредовый дресс-код, так что ей пришлось с отвращением надеть тесную белую блузку, в которой она даже не могла нормально поднять руки, и уже ставшую коротковатой плиссированную юбку. Вероника ненавидела школьную форму еще и за то, что та слишком сильно облегала ее фигуру, словно ее запихнули в цилиндр. Будто бы она и без того выглядела недостаточно худой! Ах, да, еще у нее совсем не имелось груди, словно ей было лет десять. Просто удивительно, как ей удавалось быть такой тощей при таком завидном аппетите! Мама всегда с сомнением говорила, что у нее, наверное, слишком ускоренный метаболизм, и советовала есть по утрам хлеб с маслом.

Не глядя на себя в зеркало, чтобы не портить лишний раз настроение, Вероника натянула бежевые капроновые колготки и, не выдержав, тихо выругалась. Ну разумеется, это были именно те колготки, на которых вчера пошла стрелка. Она не стала отправлять их в мусорное ведро, решив, что их вполне можно надевать под джинсы. И, как и следовало ожидать, это оказались ее последние колготки без стрелок. Вздохнув, Вероника полезла на мамину полку и забрала оттуда ее новые колготки, молясь только, чтобы они не понадобились ей именно сегодня.

Поняв, что уже начинает опаздывать, чего себе никогда не позволяла, девушка торопливо убрала длинные вьющиеся волосы в высокий хвост. Это было очередным дурацким правилом – нельзя появляться в школе с распущенными волосами. Можно подумать, если убрать волосы с глаз, перед ними сразу же откроется вся глубина познания! Впрочем, многие девчонки из их класса откровенно плевали на это правило. Но Вероника давно усвоила – то, что позволено отпрыскам богатых родителей, не разрешается всем остальным.

Даже не заглянув в расписание, Вероника по памяти наскоро побросала книги, конспекты, завернутые в жирноватую бумагу сандвичи и жвачку «Orbit» в свою уже вышедшую из моды бежевую сумку, которую она выцепила на совершенно немыслимой распродаже в «Pull&Bear». Затем нанесла на губы полупрозрачный вишневый блеск и слегка подкрасила ресницы уже засыхающей тушью от «Eveline», чтобы сделать глаза немного выразительнее. Накинув на плечи любимую кожаную куртку, с которой не расставалась до самой зимы, она тихо выскользнула из квартиры в промозглое осеннее утро.

* * *

Частная школа встретила Веронику привычной какофонией сотен голосов, толкотней и невообразимым сочетанием запахов свежих булочек и ароматного какао из столовой, дорогого парфюма старшеклассниц и пота спешащих на физкультуру пятиклассников. Вероника, слава богу, приходила в школу за двадцать минут до начала уроков, так что опаздывающие не сбивали ее с ног. У ее пунктуальности имелась и еще одна веская причина: она просто ненавидела входить в класс, когда все были в сборе, потому что в этом случае они пялились на нее до того момента, пока она не сядет на свое место.

Вероника просто терпеть не могла пристального внимания. Хотя за десять лет учебы можно было и привыкнуть – здесь обсуждали все и вся, начиная от того, что Кристина Самойленко заявилась в школу без бюстгальтера, и заканчивая тем, какая немыслимая стерва их математичка Раиса Аркадьевна.

Кстати, о ней! Вероника зашла в полупустой кабинет математики и мысленно застонала – Раиса Аркадьевна убийственными росчерками уже выводила на доске ровные и мелкие, как бисер, строчки цифр, букв и знаков, издалека похожих на какую-то древнюю руническую тайнопись. Вероника сразу же настроилась на худшее – как она ни пыталась вникнуть в эти иксы, степени и логарифмы, ее мысли сразу же разлетались, как цветное конфетти, стоило ей только посмотреть на них. Возможно, она бы лучше понимала этот предмет, если бы все вечера у нее не занимали занятия в музыкальной школе. И, если к языкам, литературе и истории у Вероники были природные способности, то точные науки оставались для нее тайной за семью печатями, вызывая одно лишь недоумение насчет того, как нахождение неопределенного интеграла, собственно, должно помочь ей в жизни.

– Здравствуй, Вероника, – улыбнулась Раиса Аркадьевна своей суховатой, как столбцы написанных ею уравнений, полуулыбкой.

Она, если откровенно, была довольно неплохая – никогда не требовала ни от кого невыполнимого, но со способных учеников спрашивала со всей строгостью. Свои чувства Раиса Аркадьевна прятала под непробиваемой глыбой льда, так что никогда нельзя было сказать наверняка, как к кому она относится на самом деле. Разговаривала она ровным, никогда не меняющим интонации голосом, а когда она злилась, ее выдавали только морщинки вокруг тонких, накрашенных бордовой помадой губ. По непонятной причине именно этот, совершенно не подходящий ей яркий оттенок помады каждый раз притягивал к себе взгляд Вероники.

Класс был полупустым – многих родители или водители привозили в школу к самому началу урока, а то и позже. Вероника скользнула на свое место за первой партой, где уже сидела ее одноклассница Вика Волошина. У нее были огромные круглые очки и перепаленные утюжком тусклые волосы неопределенного бледно-соломенного оттенка. Вика сидела на первой парте, потому что плохое зрение не позволяло ей видеть написанное на доске с расстояния более полутора метров. Вероника была не слишком в восторге от такого соседства, так как Вика, кажется, страдала социопатией и, в довесок, имела довольно раздражающую привычку мелко тарабанить пальцами по столу всякий раз, когда нервничала. Зато здесь Веронику не отвлекали вечные перешептывания девчонок об их отвязных пати и похабные шуточки Вадима Вакулы.

Вероника вытащила из сумки конспекты и с трудом выудила где-то между страницами учебника по зарубежной литературе ручку. Пока еще оставалось время до звонка, она начала напряженно вглядываться в методично покрывающие доску меловые линии, надеясь, что сможет хоть что-то понять. Не преуспев в этом, Вероника откинулась на спинку стула и, как всегда, мысленно унеслась в музыкальную школу, где она освобождалась от оков реальности и уносилась в бескрайний воздушный мир, сотканный из хрустальных переливов ее голоса…

Тем временем класс постепенно заполнялся. Веронике не нужно было оборачиваться, чтобы представить себе, как, громко цокая немыслимо высоченными шпильками, в класс заплывают гламурные девчонки с идеально уложенными волосами и вальяжной походкой с видом королей вваливаются одетые с иголочки парни, источая запах дорогого одеколона и небрежно бросая на парты сумки от «Армани».

Нет, Вероника, конечно, была благодарна родителям за шанс стать выпускницей престижной частной школы. Но, если быть откровенной, как только она повзрослела достаточно, чтобы понять, что у кого-то сумка от «Michael Kors», а у нее с распродажи, она сразу же пожалела, что ее не отдали в обычное государственное заведение, где учились дети одного с ней статуса. Но нет, родители решили, что частная школа с гораздо более современными методами, индивидуальным вниманием и инновационными технологиями сможет дать ей гораздо больше перспектив для успешного будущего. Ну да, еще бы школе не одаривать их такой бдительной заботой, раз они платят ей такие сумасшедшие деньги!

Так что Веронике приходилось натянуто улыбаться и делать вид, что посещение столь фешенебельного заведения, которое было им не по карману, доставляет ей огромное удовольствие. Интересно, родители действительно не понимали, в какое сомнительное положение они ее поставили, заставив учиться с детьми сливок общества, в то время как она была дочерью обычных людей? Вероника, конечно, безмерно уважала своих родителей, была им благодарна и все такое, но иногда они просто поражали ее своей оторванностью от реального мира. Разумеется, она скорее отрезала бы себе язык, чем открыла бы им глаза на то, как она чувствует себя здесь каждый божий день.

Вероника уже молчала о том, что жертвенное решение родителей легло на их плечи непосильной ношей, потому что обучение стоило очень дорого, а денег и так вечно не хватало. На оплату учебы уходил практически весь их бюджет, и Вероника от этого испытывала непреходящее чувство вины. Но это было бы для нее еще половиной беды, если бы школа не вызывала в ней такое отвращение. Каждый день пребывая в этом элитном, пахнувшем духами от «Givenchy» мире самоуверенных детишек богатеньких родителей, она до боли остро чувствовала, насколько же нелепо и абсурдно она здесь смотрится – словно невзрачный воробушек, по ошибке затесавшийся в стаю прекрасных лебедей. Изо дня в день она вынуждена была сносить жалостливые взгляды одетых в дорогущие брендовые шмотки одноклассниц. И каждую минуту она испытывала непреодолимое желание побыстрее укрыться от них в спасительных стенах музыкальной школы, где никто не мог с ней сравниться.

Вероника не испытывала иллюзий относительно своего положения. Она всегда считала, что каждый должен быть на своем месте, а не стремиться туда, куда ему дорога заказана. А Вероника отнюдь не тешила себя наивными мыслями, что она принадлежит к этому богемному миру только потому, что учится в той же школе. На самом деле Вероника была этому только рада – у нее никогда не возникало желания присоединиться к ним. Напротив, чем больше времени она проводила среди этих людей, тем больше их мир казался ей смешным, нелепым и каким-то… бумажным. Стоит подуть легкому ветру – и он разлетится, словно карточный домик, ничем не крепящийся и ни на чем не основанный. И потому она так и не смогла свыкнуться с ощущением, что ее заставили расти на чужеродной почве. Ну кто, спрашивается, просил родителей засовывать ее сюда?!

До начала урока оставалось всего несколько минут, когда последними в классе появились сливки местного общества. Все обернулись, молчаливо приветствуя их. Золотая молодежь. Элита. Те, в чью компанию все старались влиться и на кого все равнялись. Если все остальные были почетными гостями, то именно они правили балом.

Вероника только закатила глаза, когда услышала за спиной пафосно растягивающие слова мужские голоса и нарочито громкий мелодичный женский смех. Ну разумеется, они даже не потрудились понизить тон, словно давая понять, что они оказали всем огромное одолжение, вообще сюда заявившись. А уж о том, чтобы придать своему поведению хотя бы видимость почтения, и речи не было. Вероника видела, как слегка дернулся уголок рта у Раисы Аркадьевны, но она проглотила это, потому что до звонка не имела никакого права одергивать учеников.

Вероника слегка повернула голову – как раз вовремя, чтобы увидеть, как, откидывая идеально уложенные волосы, за парты изящно опустились Яна Андронова и Лена Доронько, тут же жеманно оправив почти одинаковые юбочки. Веронику не оставляло ощущение, что, несмотря на то, что и внешне, и по характеру они совершенно не были похожи друг на друга, нахождение в одной компании заставило их настолько перенять жесты и привычки друг друга, что они выглядели практически на одно лицо. И, что бы ни делали и ни говорили эти двое, Вероника во всем находила отпечаток совсем другого человека, которым они восхищались и которому подражали. Кстати, интересно, где же их блистательная предводительница?

Элита занимала последние парты среднего ряда, словно для того, чтобы иметь обзор сразу всего, что происходит вокруг. Правда, парта перед Яной и Леной пустовала, и никто, если только он не отъявленный самоубийца, по доброй воле не занял бы это место. Оно находилось в самом центре класса и предназначалось для королевы улья. Вероника знала, что она предпочитала сидеть одна – кажется, у нее был пунктик по поводу личного пространства. И неважно, присутствовала она в классе или нет, – занять это место значило бросить вызов установившимся за много лет законам и сразу же объявить себя изгоем. А все знали, что, перейдя дорогу элите, лучше сразу же паковать вещички и выметаться из школы. Потому что даже отбывание срока в колонии покажется более предпочтительным, чем «сладкая жизнь», которую могла устроить эта компания.

Яна Андронова была очень высокой красивой девушкой с претензией на образ леди-вамп. Не обращая никакого внимания на то, что начинался урок, она достала из стильной черной сумки из замши расческу и принялась приводить в порядок свои яркие рыжие волосы, которые и без того выглядели безупречно. У Яны была какая-то мания насчет своих волос. У Вероники создавалось впечатление, что, если она не расчесывала их хотя бы минут пятнадцать, у нее начиналась ломка, как у наркоманки. Еще у Яны имелась выводящая из себя привычка вечно поджимать губы. Возможно, она считала, что так выглядит более царственно, но, по мнению Вероники, это выглядело так, словно ее все время мучили спазмы в животе. Вероника просто терпеть не могла Яну – появлявшееся на лице девушки надменное выражение всякий раз, когда она смотрела на Веронику, вызывало в той желание подойти к зеркалу и проверить, нет ли на ее блузке пятна.

А вот Лена Доронько, с милым кукольным личиком и губами-сердечком, всегда вызывала у нее что-то вроде добродушной насмешливости и немало ее забавляла. Лена была гораздо приятнее своей подруги, но, как Вероника подозревала, не от наличия в ней добрых чувств, а от врожденной беззаботности и абсолютно ровного отношения ко всему и вся. Веронике порой вообще казалось, что Лена лично не испытывала ни к кому хоть сколь-нибудь полноценного чувства, а лишь зеркально отражала реакцию своих более категоричных подруг. Насмешить ее могло буквально все, начиная с какой-то третьесортной шуточки и заканчивая сломанным каблуком. Разверзнись перед ней земля, она бы, наверное, и глазом не моргнула, а только удивленно захлопала бы ресничками и подкрасила губы. Наверное, в этом и состояло ее безыскусное обаяние: легкомысленная сладенькая девочка, которая не может не вызывать снисходительной, но все же симпатии.

Лена, оправив свою экстремально короткую плиссированную юбку, от чего та, в общем-то, не стала лучше прикрывать ее тощие ноги, тут же развернулась к появившимся вместе с ними и опустившимся за следующую парту парням. Темноволосый Ник с несколько небрежной красотой и трогательными голубыми глазами (по мнению Вероники, наиболее приятный из всей их компании) тонко улыбнулся и приложил палец к губам, указав на учительницу. Вероника так и не смогла составить о нем мнения, но в целом он производил на нее благоприятное впечатление хотя бы потому, что не ходил по школе с высокомерным видом и не лез из кожи вон, чтобы все поняли, что он плевать хотел на правила. Он не страдал снобизмом и общался на равных как со своими элитными приятелями, так и с мелкой сошкой. А однажды, когда у Вероники упала сумка, он даже не погнушался помочь ей собрать вещи, не обращая никакого внимания на презрительное фырканье Яны. Ник нарушал установленные ими же правила с такой беззаботной непринужденностью, что ему спускали то, за что остальные бы уже вылетели из их компании, которая требовала соблюдения строгой иерархии и общения только с теми, с кем должно было. Вот только Вероника не могла понять, действительно ли он довольно неплох или все это для него своего рода забава.

А вот его приятель Вадим Вакула, знаменитый своей не знающей никаких границ наглостью и самыми отвязными вечеринками, совершенно не смутился от того, что урок уже начинался, и, по-хозяйски положив свою руку на спинку стула Лены, отвечал ей что-то вызывающе громко. Та начала неустанно хихикать, поглаживая его руку и совершенно не обращая внимания на недовольный взгляд Раисы Аркадьевны. Вероника не раз видела, как Вадим и Лена таким же образом ведут себя и с остальными, так что характер отношений между ними оставался для нее загадкой.

Вдруг Яна резко подняла голову и, уловив взгляд Вероники, тут же подняла брови и поджала свои искусно подведенные губы, которые, кстати говоря, казались Веронике ненатурально полными. Вероника, вспыхнув, торопливо отвернулась.

– Привет, дорогая, – донесся из-за спины Вероники щебечущий голосок Кристины, которая, встав со своего места и не поленившись обойти чуть ли не целый ряд, расцеловалась с обеими девушками (у Вероники всегда вызывало недоумение это наигранное приветствие, когда девушки клевали ярко накрашенными губами воздух где-то в области щек друг друга, чтобы не оставить след от помады). Вероника красочно представила то, как передернуло обеих девчонок. Даже она прекрасно знала, что Яна и Лена на дух не переносят Кристину, считая ее откровенной дешевкой. Впрочем, это знали абсолютно все. Ну, кроме Кристины – она-то считала, что находится с ними в прекрасных отношениях. Но вот что было Веронике совершенно непонятно, так это почему девушки поддерживают с ней видимость дружбы. Нет, решительно ей никогда не понять хитросплетений взаимоотношений между элитой.

Громко зазвенел звонок, и Вероника поморщилась – ее тонкий слух, привыкший к нежным мелодиям музыкальных инструментов, тяжело переносил такие неприятные звуки. А вот на Кристину звонок, по-видимому, не произвел особого впечатления – она все еще продолжала что-то неразборчиво тараторить, видимо, поставив целью во что бы то ни стало рассказать до конца какую-то невероятно, по ее мнению, интересную историю, которая приключилась с ней на пати у бассейна ее друга.

– Кристина, будь добра, окажи мне любезность занять свое место, – прозвучал ледяной голос Раисы Аркадьевны. Когда она выбирала такой тон, даже самая откровенно плевавшая на учителей часть их класса – и та замолкала. Кристина вздрогнула и разочарованно вернулась на свое место, едва не споткнувшись на тонких шпильках под строгим взглядом учительницы. Вероника услышала, как в тишине класса хихикнула Лена. Раиса Аркадьевна предпочла не обращать на нее внимания – Лена хихикала почти постоянно, и все уже давно приняли это как данность.

– На прошлом уроке мы начали разбирать логарифмы. Как я уже говорила, это одна из самых важных тем в нашем курсе. Я думаю, мне нет нужды объяснять, что логарифмы обязательно будут включены не только в семестровую контрольную, но и в финальные экзамены, от которых будет зависеть ваше поступление в университеты…

Раиса Аркадьевна вернулась к своему обычному ничего не выражающему тону, а Вероника, как всегда, погрузилась в размышления. Подперев голову ладонью, она уныло скосила глаза на еще одно пустовавшее место в конце класса. Интересно, почему он не пришел? Может быть, просто опаздывает? А что, если он заболел и она не увидит его еще…

– Вероника, не хочешь решить первое уравнение? – прозвучал негромкий голос Раисы Аркадьевны, который раздался у Вероники в голове громче сигнального колокола, оповещающего о бедствии. Раиса Аркадьевна обладала поистине неподражаемой способностью задавать вопросы утвердительным тоном. Так что Веронике ничего не оставалось, кроме как с вымученной улыбкой кивнуть и пойти к доске, чувствуя, как двадцать пар глаз буравят ей спину.

Что ж, день обещал быть просто прелестным.