Текст книги "Записки обывателя."

Дорога на Родник

Мы идём с внучкой за родниковой водой. Вернее я иду, а она едет на трёхколёсном велосипеде. На нашем садовом участке скважина есть, но мы оттуда берем воду только для полива огорода и всяких технических нужд, а пьём родниковую воду и обед на ней готовим. Этой водой невозможно напиться, её всё время хочется пить. У неё особый вкус.

До родника идти примерно полтора километра, а может быть и больше. Я своим ходом с пустой тарой иду минут тридцать, а уж обратно идём долго. Отдыхаем время от времени. Берём с собой несколько пустых пятилитровых баллонов, которые потом пристраиваем к внучкиному велосипеду и остальные на своём горбу. Так вот, не о том речь. Речь о дороге. Идём вначале вдоль садовых участков, по проезжей дороге. По обочине – деревья и канавы.

Птички заливаются на все голоса. Иногда останавливаемся и наблюдаем за ними. То они что-то нашли и никак между собой не поделят. Кто посмелее, тот, своим клювиком, другого за пёрышки, пытаясь выжить. И каждый хочет занять своё место под солнцем.

Внучка бойко крутит педалями, а я потихоньку иду за ней. Пройдя всю зону садоводства, начинается лесная полоса. И вот ведь какое дело, сразу меняется воздух.

Лес смешанный: и хвойный, и берёзовый, и осиновый. Тут и папоротник, и какой только растительности нет. И самое интересное, тишина. Деревья высокие, даже птицы поют по-другому. Я сразу же набираю воздух полной грудью и радуюсь такой возможности. Нервы успокаиваются, душа приходит в покой и радость неописуемая.

И думаю, за что мне такое счастье! Мысленно произношу: «Миша, спасибо тебе! Ты меня спас! Ты подарил мне ещё одно счастье!»

Ну, вот и родник журчит. Народ выстроился в очередь. Все умиротворённые. Никто не спорит, все довольны и счастливы. Много ли человеку надо для счастья? Всего лишь кусочек чистого леса, глоток свежего ароматного лесного воздуха и предвкушения испить волшебной родниковой водицы.

Но тут и комары не дремлют. Так и вьются у твоих ног, рук, лица. Но мы с внучкой предусмотрительные, помазали себя перед входом в лесную зону противокомариными средствами. И нам ничто не портит настроения. Дошла и наша очередь набрать себе на два дня чудесного родникового бальзама.

Иногда мы приходим, и никого нет. Слышно журчание родника в удивительной тишине, жужжание комаров над головой и вокруг покой, который не снится, а ощущается.

Обратная дорога потяжелее, особенно, когда жара. Часто останавливаемся отдохнуть. Попьем водичку и дальше в путь.

На виртуальном ветру

Зашедшие в мир

И себя не нашедшие,

Мы – только предметные тени души.

А. Вознесенский

Полувздох, полустон, полувзгляд, полуслово, полуфраза …

По полной были только работа, дом, забота о близких. А всё остальное полу…

– Бабуля, ты чего грустишь?

– Да так. Жизнь совсем на закат пошла…

– А ты не грусти. Давай заведём тебе АСЬКУ и ты с кем-нибудь познакомишься. Будешь переписываться. Пока я в школе, компьютер свободен. Это как по телефону. Ты напишешь – тебе ответят.

– У моих знакомых нет АСЬКИ.

– А мы тебе новых найдём.

– Что ж, попробуем.

– Так, вначале зададим тебе НИК. Хочешь – ЛЕДИ? Ты у нас леди самая настоящая. И нужно какую-нибудь фотографию.

– Да ты что, какую ещё фотографию. Я такая старая. Кому хочется на старух смотреть.

– Ну, хорошо. Во-первых, ты у нас не старуха, очень даже молодая. Во-вторых, я тебя люблю. А в-третьих, не хочешь фотографию, можно картинку какую-нибудь. Смотри, роза красивая какая.

– Давай розу, я не против.

– Возраст какой указать? Здесь можно всё что угодно написать.

– Нет уж, пиши как есть.

– Вот. Теперь ищем тебе собеседника. Смотри, нашла. Saquar, 62 года.

– Но мне-то 67!

– Какая разница! Всё одно. Напишем ему «Привет». Бабуль, смотри, ответил! Ну, всё, я пошла. Ты усвоила? Ответь вот здесь и нажми сюда, а дальше всё просто. Не мне тебя учить. Ты сама всё знаешь. Пока.

И началась переписка каждый день с утра, пока свободен компьютер. Внучка как-то случайно попала на него, а он оказался тоже пенсионного возраста, но работал, и по совместительству дед.

Рассказывали друг другу про внуков и специальность одна. Оказалось много общего, и было о чём переписываться. И ещё он ей написал, что случайного ничего не бывает просто так, значит, в этом что-то есть…

«Пора бы»,– пишет он,-« и представиться». Познакомились. Поскольку в жизни было много полу…, она часто пребывала в миноре. И как-то написала ему:

И скучно, и грустно, и некому руку подать…

А он ей:

– У Вас есть возможность подключить Веб-камеру?

– Да, – отвечает она.

– Очень хорошо. Будем общаться виртуально и визуально и через экран пожмём друг другу руки.

«Ой!» – подумала она. «Ужас, он же увидит, какая я старая! Нет, ни за что!» И ответила:

– Не стоит, наверно. Уже сама на себя смотреть не хочу, не то, чтобы кому-то себя показывать.

И на это он ей ничего не ответил. Но стал реже появляться в АСЬКЕ, переписку вёл холодно, а потом совсем исчез. Она ещё какое-то время пыталась вызвать его на связь, но ничего не получилось.

И опять на полуслове, на полуфразе, на полувздохе… как всегда.

Пишут все про бумеранг, что он

обязательно вернётся.

«Не простивший будет не прощён,

Обманувший будет сам обманут»

А тот, кого не полюбили?

А тот, который всех прощал?

А тот, кто никого не обманул?

А тот, кто так грустил и тосковал?

К нему, что бумерангом возвратится?

Любовь?

Прощенье?

Не обман?

Хотела б я, чтоб бумерангом

к нему

из будущего мир вернулся,

и чтобы он не плакал,

не страдал и

не грустил,

и чтоб к нему

из будущего

бумерангом

счастье возвратилось!

Виртуальные мосты

Натянуты нервы,

рассыпаны мысли,

это, наверное,

в поиске истины

Я научилась строить мосты для себя, для своей души. Иногда подсказываю друзьям и называю адреса этих мостов. Сегодня произошло чудо. Утром рано проснулась в поиске истины, прошла по виртуальному мосту, который называется YouTube и он привёл меня в Останкино, в 1976 год. Я услышала голос любимого мною поэта Андрея Вознесенского:

«Нам жить недолго. Суть не в овациях,

Мы растворяемся в людских количествах

в твоих просторах,

Политехнический».

Больше часа я стояла на этом мосту, не отрываясь, смотрела на эту звезду по имени Андрей. Эту звезду в созвездии великих поэтов я открыла для себя в 1966 году. С тех пор она мне светит. И как я поняла, она сегодня рано утром меня притянула. Я видела и слушала его снова и часто наворачивались слёзы, но он не дал им пролиться, его дух силён и оптимистичен. Когда слушаешь его стихи, собираешь себя, не даёшь рассыпаться. Хотя и у него бывали такие строчки:

«Я – в кризисе. Душа нема.

«Ни дня без строчки», – друг мой дрочит.

А у меня —

ни дней, ни строчек»

«Тишины хочу, тишины…

Нервы, что ли, обожжены?»

И вот главное:

«Вечером, ночью, днём и с утра благодарю, что не умер вчера»

А я благодарю виртуальные мосты, которые не дают рассыпаться на крупинки и превратиться в пыль.

А я благодарю виртуальные мосты, которые не дают рассыпаться на крупинки и превратиться в пыль.

***

Мечтал когда-то берег Правый

Соединиться с Левым братом,

Решил построить длинный Мост

И разрешить любой вопрос.

Но широка была река,

Не доходили руки до моста.

Пока он думал и решал

Вдруг обмелела та река.

И сам собой отпал вопрос

Теперь кому тот нужен мост?

Мечта

Это стихотворение Ліна Костенко (перевод Татьяна Столяренко-Малярчук)

Не знаю я, увижу Вас, иль нет

А может, собственно, совсем не в этом дело

А главное, что в дальней стороне

Есть тот, к кому я сердцем прикипела.

Чужое счастье я не позову

К Вам эхо эха долететь не смеет

Я думаю о Вас. Ведь Вы есть наяву

И лишь от этого душа моя светлеет.

Отозвалось миниатюрой

Когда Сима была маленькая, то мечтала о нём, в своём воображении она рисовала его взгляд, улыбку, пыталась представить его голос. Никто из её окружения не соответствовал нарисованному образу.

Подросла Сима и всё равно мечтала о нём. Сима никогда не представляла его внешность, красив ли он, высок ли. Но он должен был быть другим, не таким, кто рядом. И опять никого другого не видела. Ей казалось, что она сразу его узнает, почувствует: ВОТ ОН!

Когда Сима стала совсем взрослая, опять она о нём мечтала. Но нет его и нет. «Где-то же он есть?» – думала себе Сима. А он где-то бродит. Может быть, тоже её ищет, трепетную, нежную, влюблённую.

Весна прошла неожиданно быстро. Яркое солнце, капель и ручьи прозвенели, прожурчали… и вдруг в один миг всё расцвело, зазеленело и захотелось не только тепла, а радости необыкновенной, трепещущей и … его – сильного смелого, умного, а главное – душевного, чтобы рассказать ему, как долго она его ждала, ждала, ждала…

Лето давало надежду на встречу. В поле ромашки, васильки, в саду – розы, георгины. Все они приветливо улыбались Симе. И Сима гадала на ромашке: «встречу, не встречу, найду его, не найду». Всегда получалось: встречу, найду.

А вот и лето заканчивается, погрустнели деревья, жалко расставаться со своими зелёными листочками, пышной кроной, которая создавала прохладную тень.

Осень нарядила деревья разноцветными платьями, опять наступила пора красоты и надежды на счастье. А будет ли оно? Сима надеется.

Начались осенние долгие дожди, опали листья, отцвели цветочки. И вот в это дождливое осеннее время Сима, кажется, увидела свою мечту. Но это было эфемерно, далеко и почти неправда.

Уже зима. Всё кругом белым бело, ромашковое поле покрылось снежным одеялом и ветки деревьев в инее, и небо хмурое. Но Сима уверена, что он, о котором она мечтала всю жизнь, существует, пусть призрачно, почти нереально, но он есть. И это её счастье. Оно незыблемо, оно есть…

Остановись, мгновение!

Ещё только конец сентября, но уже летит белый пушистый снежок. Ася стоит в тамбуре и смотрит в запыленное оконце, а снег идёт и идёт.

Смотрит и напевает:

Белым снегом, белым снегом

Ночь метельная ту стежку замела,

По которой, по которой

Я с тобой, родимый, рядышком прошла.

А он в этом же вагоне. Красивый, высокий, худощавый, в галифе, ноги длинные, стройные… Где-то слышен его смех с перекатами.

Студенты возвращаются домой с сельхозработ, где пробыли целый месяц. Вместе целый месяц!

Он взрослый студент: уже отслужил в армии, поработал в школе. Математик, каких ещё поискать. Им по 20 лет, а ему уже 30. И он женат. У него есть сын. А он смотрит на Асю и как будто выпивает всю её энергию, а сам улыбается, и в глазах искорки нежности, а может быть, и любви.

"Вот, если он сейчас найдёт меня здесь, то я не знаю, что будет", – думает Ася. "Нет, ничего не надо думать. Парней так много холостых, а я люблю женатого", – мурлычет Ася. И сердце сжимается, и хочется плакать: и от нахлынувших чувств, и невозможности что-либо допустить.

А вот и он. Ну, надо же…

– Что–то рано нынче снежок к нам прилетел, – раскатисто смеётся, – что загрустила?

Ася смотрит на него, любуется и, молча, напевает:

Я от него бежать хочу,

Лишь только он покажется,

А вдруг все то, о чем молчу,

Само собою скажется.

Ему об этом говорить не надо, он и так всё видит.

– Ну, курносая, не грусти! Снежок красивый. Рано, рано он прилетел.

– У-у-у, – загудел паровоз.

Скоро какая-то станция.

Не скажу

Когда летел тополиный пух и стелился под ногами белым пушистым покрывалом, Эля чихала, и нос у неё краснел. Этот пух она и обожала и ненавидела одновременно. Обожала за пушистость, лёгкость и схожесть со снежинками в зимнюю пору. А летом такой очаровательный снежок восхищал.

Но до чего же он противный! Забивает нос и лезет везде. И Эля становилась некрасивой. Она и так была не очень-то привлекательной, но этот противно-очаровательный пух…

Ей уже почти двадцать лет. А любимого у неё ещё нет. "Неужели и в двадцать лет я буду одна?" – обречённо думала милая Эля.

"Ну и пусть буду одна. Конечно, я же некрасивая! Кому же нравятся некрасивые?! Никому. Зато я свободная! Вот, окончу институт, буду путешествовать по всему миру! Сколько стран можно посмотреть!" – не унывала Эля.

Мама ей всегда внушала, что свободной быть – это лучше всего!

Шла Эля, не торопясь, сдувала пух тополиный со своего носа, выпятив нижнюю губу, улыбалась. И мечтала о своей счастливой будущей жизни.

– Привет, красавица!

– Здравствуй! Почему красавица – смеёшься?

– Нет, не смеюсь, ты такая смешная, сдувая пух! Хочу спросить тебя, как пройти на улицу Краснодонскую? Сказали, что где-то здесь, а я найти не могу.

– Я иду в ту сторону, покажу. Как тебя зовут?

– Алексей, можно Лёша. А тебя?

– Не скажу.

– Почему?

– Ты же меня уже назвал – Красавица. Так и зови.

– Вот говорю же, что ты смешная. Сразу заметил!

– Получается, что и Красавица и смешная. Сам смешной!

Они шли, смеялись, болтали про всё на свете. А пух летал вокруг и радовался, что встретились двое.

Мачо

В летнем ресторанчике «Шатёр», плавающем на двух понтонах прямо на воде, народу было мало. Занято всего несколько столиков. Отчего так? Наверное, лето, все в отпусках, на море.

Инна любит сюда заглянуть, отведать кусочек вкуснейшего абрикосового пирога с творожной начинкой, посидеть, любуясь на Чистые пруды, запивая любование свежее выжитым ананасовым соком и, наслаждаясь территориальной близостью со своим любимым театром. Такое случается не часто, но бывает.

Потягивая через трубочку сок, заметила за соседним столиком мужчину. Шевелюра роскошная, но седая, а усы тёмные. Интересно. А что усы не седеют вместе с шевелюрой? Глянула, и уже не могла не смотреть на него.

Потихоньку поглядывала. Такой статный, сильный, притягательный. Мачо! Так она ему дала определение.

И вдруг он ей улыбнулся. Она ответила ему улыбкой. Взглядом спросил: можно ли присесть за её столик. Она тоже взглядом с улыбкой пригласила.

– Вы, я вижу, одна. Не скучно?

– Нет, здесь не скучаю никогда.

– Мороженое будете? Жарко всё-таки.

– С удовольствием!

– Какое? Фисташковое?

– Даааа! А почему именно фисташковое? Угадали! Я так его люблю!

– А я сразу это понял.

– Почему?

– Мне кажется это Ваш любимый цвет, – продолжал улыбаться Мачо.

– Интересно, неужели с первого взгляда можно догадаться, кто что любит?

– Да что там любит, влюбляются с первого взгляда! Вы мне показались женщиной спокойной, а этот цвет спокойный.

– О, не скажите! Я бы не сказала, что я спокойный человек, но цвет, действительно, успокаивает.

Инна с интересом смотрела на этого Мачо и слегка улыбалась, а в глазах загорелся огонёк.

Мачо говорил уверенно, хрипловато и с улыбкой, которая пряталась в усы, но слегка выглядывала. Взгляд цепкий, уверенного в себе человека. Подсел к женщине, скоротать время. Здесь проездом, через три дня улетает в Голландию. Инна любила новые, ничего не значащие знакомства. Поговорить, освежиться новыми впечатлениями для неё большое удовольствие вместе с Чистыми прудами, его театром, апельсиновым соком и кусочком абрикосового пирога.

– Влюбляются, говорите, с первого взгляда? Случается…– задумчиво сказала Инна.

– Давно в Москве?

– Всю жизнь. Это мой город.

– А я проездом. Из Сибири. Через три дня еду в Голландию, по делам. Поехали со мной! Я много раз бывал в Амстердаме. Красиво там.

– Да Вы что? Через три дня! Я бы с удовольствием, при одном упоминании: Голландия, Амстердам – сердце так забилось! Но по сводкам там облако нависло, аэропорты закрыты! – рассмеялась Инна.

– А мы с Вами облако разгоним и поедем в Новую Голландию – на остров в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга, ограниченный рекой Мойкой, Крюковым и Адмиралтейским каналами. И они рассмеялись.

Долго беседовали Мачо и Инна. Качался шатёр на Чистых Прудах, им не хотелось прощаться.

Очарованная

Бывали дни, когда я не ощущала под собой земли. Не шла, а летела. И это всё от очарования жизнью. Я сама не понимала от чего. Хорошо и всё. Всё восхищало: и семья, и двор, в котором жила, и даже общая кухня с соседями!

Как прекрасно выйти утром к умывальнику, а тут – и Нина, и Нелля, и тётя Зина, которая на всех смотрит с подозрением: не залезал ли кто в её ларь, где хранилась картошка, а ларь закрыт на большущий замок. И кот Мурзик сидит на этом ларе, как сторож.

С Ниной и Неллей договариваемся, кто во сколько выйдет во двор поиграть в волейбол.

Жанна будет читать стихи с упоением. Алька вечером вынесет гитару, запоёт романсы и песни на стихи Есенина, а мы будем слушать и чуть-чуть подпевать.

У Светы всегда куча анекдотов, которые она неизвестно откуда набирала, а может быть, сама сочиняла. Анекдоты такие смешные. Света расскажет, засмеётся заразительно и всем хорошо. И каждому сразу же хочется свой анекдот рассказать, но рассказать, как Света, ни у кого не получается.

Спеть, как Аля, тоже никто не может. Аля красивая пышная блондинка с голубыми глазами с поволокой. Перебирает струны гитары, смотрит заманчивым взором вдаль.

А двор большой, небо высокое, тёмно-синее и всё засеяно яркими звёздами.

Вот этим и была я очарована. И мечтала о своём необыкновенном, пребывая в очарованном состоянии.

Наша семья во время войны

Наверное, мало осталось людей, кто помнит войну 1941-1945 годов. Скорее всего, моё поколение – последнее, кто родился перед войной и в первые годы войны, помнит это страшное время. Когда началась война, мне было полтора года, когда закончилась война, мне уже было почти шесть.

Я не могу забыть те военные годы, хотя прошло уже семьдесят с лишним лет. Они в моей памяти, и часто всплывают серыми картинками тяжелого детства.

Детей у нас в семье было четверо: Володя, Лариса, Нонна и я. Папа находился на сборах под Владимиром, когда началась война. Папе с мамой всего лишь по 37 лет. Папа на фронте, у мамы на руках четверо детей. Мне было полтора года, Нонне – четыре года, Ларисе 13 лет, Володе – 16 лет. С самого начала войны Володя пошёл работать на военный завод, а за ним и Лариса.

Много лет прошло с тех пор, но я помню это тревожное время, в котором прошло моё детство. Включенный репродуктор всегда, частые сводки с фронтов, ожидание писем от отца, брата, мамино напряжение, её осунувшееся лицо и беспокойство в глазах. Я была маленькая, но помню почти всё, и этот страх, и эти сны, где снилось мне, что я убегаю от фашистов, а они гонятся за мной. Радио  было всегда включено, и мы слышали непрерывно сводки с фронтов. А в перерывах были песни. Помню голос Лемешева. Он пел: "Еду, еду, еду к ней, еду к Любушке своей". Почему-то именно так запомнила эту песню (романс Булахова).

Володя – Вилен

17 декабря 2014 года, ему исполнилось бы девяносто лет. А он прожил только восемнадцать лет. Ещё ничего не успел сделать, только успел окончить пехотное училище, выйти в бой и пролить свою кровь за Родину, за Сталина. В бой, в атаку шли с такими словами.

В детстве, мама часто рассказывала, что он был капризным мальчиком, но очень забавным. Утром, когда мама ему готовила на завтрак какао, он стучал в окно и говорил:

– Киска, иди домой, коки пить.

Говорить начал рано.

Как-то ехали они с мамой в поезде. Ему четыре года. С ними в вагоне были красноармейцы, очень весёлые и с ним беседовали.

– Володька, а ты за кого? За царя или за народ?

Он лежал на нижней полке, отвернувшись к стенке.

– Когда народ пришёл к царю хлеба просить, что он им дал? Пулю он им дал. Вот что дал, – отвечает он.

Родилась Лара, ему четыре года. Всё внимание уделялось маленькой девочке. Он ревновал. И потом, когда уже пошёл в школу, всё время маме говорил:

– Я с четырёх лет лишился твоей ласки!

Очень любил стихи Пушкина. Читал самозабвенно. На уроке в школе за эти декламации ребята над ним смеялись. А он им кулак показывал и читал с большим чувством, гордо держа голову:

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадёт Ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

Когда я родилась, ему было уже пятнадцать лет. Мне никак не могли подобрать имя. Он сидел и учил историю и вдруг:

– Мама, а давай назовём её Клеопатра. У неё такой же носик, вздёрнутый.

Меня назвали Ольгой, а он звал меня Оглей.

– Пусть Огля не болеет, – писал он из училища. Скажи ей, вот я приеду и буду её на плечах носить.

Вообще-то по документам его звали Вилен. Имя образовалось в год смерти Владимира Ильича Ленина и в год рождения Володи. Он гордился своим именем. Но дома его звали Вова, Володя.

В письмах подписывался маме: твой сын Вилен.

Любимая песня у него «Раскинулось море широко». У Володи был плохой музыкальный слух, но он любил петь и с таким чувством выводил эту песню, сводя мотив, что мама смеялась, когда он пел.

А потом, когда погиб, и она слышала эту песню, то беззвучно плакала, опустив плечи.

Напрасно старушка ждёт сына домой,

Ей скажут, она зарыдает…

А волны бегут от винта за кормой,

И след их вдали пропадает.

Работая на заводе с начала войны, он был стахановцем. Кто не знает. Было на производстве такое движение, названное в честь передовика производства Стаханова. Стахановец – это ударник труда, перевыполняющий установленные нормы.

За самовольный уход с военного завода, чтобы потерять бронь и пойти воевать, его отдали под трибунал. И маме пришлось писать Калинину, объяснять, почему он так сделал.

Люди многие мечтали иметь бронь, а он от неё отказался. И ушёл добровольцем. Он был патриотом своей Родины.

За такое короткое время, сколько он прожил, пережить ему пришлось много.

Мы помним о тебе, дорогой Вилен – Володя!

Его последняя записка с фронта.

Записка написана на обратной стороне наклейки от консервной банки "Лосось", карандашом. Передана записка с санитарным поездом. Когда она была доставлена, его уже не было в живых.

Здравствуй, мама.

Я жив, здоров, чувствую себя отлично. Сейчас я нахожусь

в 100 км от фронта, недалеко от Киева.

Дня через два буду защищать Родину.

Товарищи мои все бодры и веселы.

Обо мне не беспокойся. Передай привет моей Вере.

Как будет адрес, напишу письмо.

Пока всё.

Целую крепко.

Твой сын Виль Семёнов.

22/Х-43 г.

30 октября 1943 года Виль – Вилен – наш Володя – погиб, в возрасте 18 лет…

Лариса – Лара – Лялька

Из нас четверых Володя был старший. Лариса была младше его на четыре года. Она была девочка с характером и ни в чём не хотела ему уступать, и он обзывал её Ларчастая. Мама с папой звали её Лара, а когда родилась я, то у неё появилось новое имя – Ляля, Лялька, потому что я не могла выговорить имя Лара. Так и пошло: Лялька, Лялька. Ляля очень любила нас с Нонной, заботилась о нас. Когда началась война, ей было 13 лет. Как-то долго она задержалась в школе, мама стала волноваться. Она пришла и сказала, что теперь она не в школе будет учиться, а работать на военном заводе, помогать фронту. Их прямо из школы всех отвели в ФЗО обучать заводскому ремеслу. Она обучалась на сборщика раций. Обучение прошло быстро, и она была определена в сборочный цех. Она ростом была мала и к станку приставляли ящик, на котором она стояла. Работала по 12 часов. Им выдавали хлебный паёк. Она хлеб не ела, а приносила мне. Нонна ходила в садик, а я была совсем маленькая и сидела дома одна. Мама тоже устроилась на работу вахтёром, но потом простыла, заработала плеврит и уже на работу не ходила, но целыми днями простаивала в очередях за хлебом и другими продуктами, которые выдавали по карточкам. Не всегда могли отоварить карточки всем, кто стоял в очереди, и тогда мама приходила домой с пустыми руками. А я хотела есть и просила: «Мама, пожарь водичку!» Ляля меня жалела и свой паёк отдавала мне, а потом сама от голода падала в обморок. Но всё равно голодная шла работать на завод. Мастер цеха, иногда жалел её и часто в ночную смену разрешал ей где-нибудь прикорнуть. С ночной она приходила уставшая и ложилась спать. Как-то мама получила по карточкам сахарный песок. Мне сказали: ешь, это сахар. А я никогда ещё не видела сахарный песок, раньше был кусковой сахар и от песка я отказывалась. Мама с Лялькой пытались насыпать мне в рот его, а я кричала: это соль, соль! Потом уже, когда распробовала, то мама не знала, куда спрятать этот сахарный песок. Вот Лялька с ночной спит, мама ушла в очередь за продуктами, а я подставила стул и тихонечко пыталась достать сахарницу из буфета, а тут Лялька повернулась, я сжалась, думала, что меня заругает, а она говорит: «Ешь, Олечка, ешь, сколько хочешь, никто тебя не заругает!» и я расплакалась. Она отдавала свой кусок мне, ей было 13-14-15 лет, она сама была ребёнком. Но война… Я редко выходила на улицу, боялась солдата, который охранял военный склад, находившийся около нашего подъезда. Ляля выносила меня на руках, а я кричала «Домой, домой!» и отворачивалась от солдата с ружьём, думала, что он меня застрелит. А в 1943 году Володя погиб. Горе всей семье. Пережили эти пять лет тяжело, но мы были в тылу, над нами пули не летали. Лялька, как могла, скрашивала нам тяжёлое военное детство, а сама через него перешагнула сразу во взрослую жизнь. Она очень хорошо пела, мы её слушали и любовались ею, она была очень красивая. Ляля прожила 83 года.

После войны

Вот и дождались Победы! Сколько людей унесла эта страшная война, сколько горя! Поэтому я не люблю вспоминать военное время, но всё же про послевоенное расскажу немного.

Когда закончилась война, мой отец оставался ещё на службе под Кёнигсбергом. Ненадолго приехал в отпуск с победой, мы все его ждали. Мне кажется, что я особенно его ждала, потому что не видела его почти с самого рождения. Родилась в финскую войну, он только успел дать мне имя и сказал маме, девчонка с характером родилась, ух, как кричит, она не плачет, а громко о себе заявляет и решил, что Ольга для новорожденной самое подходящее имя. И вскоре уже его призвали в армию. Я росла и смотрела на его фотографию, и ждала, когда закончится война. Каждый день слушала радио, которое круглые сутки сообщало о том, как продвигаются войска, сколько потерь. А в 1943 году погиб брат под Киевом, но я верила, что отец обязательно вернётся.

Отец приехал в отпуск только в октябре на 7 ноября 1945 года, а 19 ноября в день моего рождения должен был отбыть к месту службы, и мой день рождения отпраздновали 17 ноября. Я долго так считала, что мой день рождения 17 ноября, и только при получении паспорта в 16 лет, увидела в свидетельстве о рождении свой настоящий день рождения и очень удивилась. Тогда мама и объяснила мне, что и почему все забыли мой настоящий день. Так я в 16 лет помолодела на два дня.

В начале 1946 года папа прислал вызов семье для проживания под Кёнигсбергом, где стояли их части, потому что никто не знал, когда наступит демобилизация. Но я заболела корью и отъезд отложили до моего выздоровления. Сам папа приехать за нами не мог и прислал интенданта, который нас сопровождал до Даркемена, а там уже нас встречал отец.

Дорога от Уфы была долгая, через Москву, потом до Кёнигсберга, далее до Инстенбурга (ныне Черняховск) и Даркемена (ныне Озёрск), куда папа приехал за нами на фаэтоне. Мне так кажется, а может быть на машине, приехали ранним утром. Я полу дремала, полу спала. Как доехали до Гутвалина (мы тогда так называли это местечко, а может быть, правильно должно быть Гутвальден, что в переводе – хорошие леса) не помню. Не помню, как мы там все разместились. Когда вошли в дом, я попросила пить, и папа дал мне кувшин с молоком, я отказывалась пить, я про молоко не знала и упорно просила воды, молоко мне не понравилось, у нас в тылу его не было. Но папа настаивал: «пей и тебе понравится!» Но так и до сих пор молоко не пью, если только с кофе.

Нашей семье выделили пол коттеджа с несколькими комнатами. Вода была в доме, а туалет на улице. За туалетом присматривал старичок немец, возможно, он там прежде жил, все немцы уже были вывезены из этой области. Моя мама каждый день что-нибудь стряпала и всегда поджидала этого старичка и приносила ему еду. А я шестилетняя соплячка ею возмущалась: «Мама, фашисты убили нашего Володю, а ты ему кушать носишь!» А мама объясняла мне, что «он старенький, и в войне не участвовал, он ни при чём, так нехорошо говорить!» До сих пор мне стыдно за себя, но ведь война именно так определила наше отношение ко всему. У мамы не было зла, она пыталась разобраться и часто беседовала с конюхом, который управлял папиным фаэтоном и сопровождал его на работу и домой. Конюх был юный немец, звали его Альфред. Когда он приезжал к дому и ждал нашего отца, то мама присаживалась с ним рядом и беседовала о войне, её интересовало, что скажет юный немец обо всём, что произошло. И он на ломаном русском ей рассказывал, как их учили, что им говорили о русских. И тогда мама ему объясняла, не русские напали на Германию, а немцы, ведь война шла на нашей территории. Но Альфред считал по-другому.

Я помню, какие там красивые места. Мы приехали в марте, и уже таял снег, а потом началось цветение, там очень много садов и все в цвету, а потом пошли ягоды, такие крупные вкусные. И яблони на каждом шагу. Недалеко озеро. Наших детей было много и мы все бегали по всей округе, никто за нами не следил, только есть и спать прибегали домой, ничего не боялись. Один раз заблудились и искали дорогу домой долго. В какую сторону ни пойдём, везде – то обрыв, то речка или озеро. Пошли к красивому домику, что виднелся вдали, казалось, что близко, а оказалось, что далеко, так и не дошли до него. А повела нас на эту экскурсию моя сестра Нонна, которая была старше нас на два года. Нас было четверо, одна девочка всё время падала и плакала, ей было четыре года. Домой пришли уже в сумерках. Как мы не пропали – не знаю.

Нам с сестрой очень нравился папин фаэтон, иногда нас катали. И мы с ней облюбовали обивку фаэтона, такой бордовый бархат. И когда он стоял без присмотра, мы с Нонной решили вырезать для кукольных платьев этот бархат. Ну и досталось нам по первое число! Я очень плакала и просила прощение, а Нонна молчала и не плакала нисколько. Папа сказал: "Вот у Ольги хоть всё понятно, реакция мгновенная, а Нонна – даже не знаю что сказать!"

Когда уезжали из Уфы, мы с Нонной забрали всех своих кукол, и уже в поезде я их рассадила на сидение. Пришёл ревизор проверять билеты и паспорта и так строго поглядел на наших кукол: "А где билеты на этих пассажиров? Если нет билетов, то этих пассажиров высадим на ближайшей станции". Я очень испугалась, расплакалась, а все рассмеялись, им весело и смешно, а я всё всерьёз приняла. С этими куклами и потом хлопоты продолжались. Однажды, уже в Гутвалине, мы поиграли с ними, усадили в детское корыто и оставили на крыльце. И вот мы уже спать легли, слышим грохот по мостовой, там дороги мощённые, такой силой грохот, что все проснулись. Был у нас весёлый солдат Иван, он всегда надо мной потешался до слёз и часто говорил: смотри, смотри, у тебя пятки сзади, и я бежала к маме и плакала, почему у меня пятки сзади, и тому подобные шуточки он отпускал при беседе со мной. Так вот, он привязал это корыто с куклами к велосипеду и поехал их катать. Я опять ревела на всю округу, потому что этот Иван сказал, что они поехали домой. Про него ещё много можно порассказать. Никто его не наказывал за такие шутки, все смеялись, ведь война закончилась, и всем было весело.