Текст книги "Пельмени для Витальки"

Ольга Рожнёва
Пельмени для Витальки

От автора

Дорогие читатели!

Открыв эту книгу, вы пройдёте вместе с игуменом Савватием каменистыми тропами Афона, побываете на страшных Карулях, узнаете, как подвизаются афонские монахи, какие страхования терпят, как молятся.

Вы узнаете, почему в монастыре Виталька запросил вдруг пельмени, как отец Валериан помогал похитить старушку, каково это – нести чужое послушание, и отчего вдруг умилился суровый Петенька-здоровяк.

Узнаете, как окормлял своих чад известный всей России старец Иоанн (Крестьянкин) и почему настоятельница монастыря мать Ксения воспела оду бабушкам.

Книга эта написана с молитвой, она плод молитвенного труда многих людей. Молился известный Оптинский старец схиархимандрит Илий (Ноздрин), когда благословил в 2009 году автора этой книги на писательский труд. Молился за автора его духовник, оптинский игумен Антоний (Гаврилов).

Молился первый духовный наставник автора игумен Савватий (Рудаков). В этой книге многие истории рассказаны именно им. Про Славу-чеха, про инокиню Павлу и, конечно, «Афонские истории».

Про Афон пишут многие, но часто поверхностно, как о туристической достопримечательности. Люди духовные чаще молчат, не имея времени или возможности написать о своём духовном опыте. И отец Саввватий, обременённый многочисленными обязанностями священнослужителя, духовника, строителя монастыря, тоже, скорее всего, никогда бы сам не написал об Афоне.

Но по милости Божией его истории записаны, и мы можем прикоснуться к духовному опыту одного из первых чад старца Иоанна (Крестьянкина), уже почти тридцать лет в сане священника предстоящего пред престолом Божиим.

С молитвой рассказывала свои истории настоятельница монастыря Казанская Трифонова женская пустынь монахиня Ксения (Ощепкова), которая уже около двадцати лет подвизается в монашеском чине в уральском монастыре.

Герои историй отца Валериана имеют своих реальных прототипов, насельники и насельницы монастыря тоже молились, рассказывая о событиях, которые легли в основу рассказов.

И автор тоже молился своей слабой и немощной молитвой, чтобы рассказы книги послужили к пользе душевной и духовной, помогли в трудной жизненной ситуации, привели в храм, прогнали уныние. И высшей похвалой автор книги считает для себя слова читателей: «Ваши книги размягчают сердце. Прочитав рассказы, хочется молиться, хочется взять в руки Евангелие». Бог в помощь! Храни вас Господь!

Ольга Рожнёва

Пельмени для Витальки

Пельмени для Витальки

– Ну, ты, братец, совсем обнаглел! – Голос монастырского келаря, отца Валериана, высокого крупного инока с окладистой чёрной бородой, дрожал от обиды и негодования.

Обычно добродушный отец Валериан сейчас гневался. Он отказывался выдавать дежурному трапезнику, отцу Павлу, две упаковки пельменей с мясом вместо одной и сердито смотрел на Витальку:

– Мало того, что ты в монастыре мясо лопаешь, так ты теперь его ещё в двойном размере лопать желаешь?!

Невысокий, худенький отец Павел только пожимал плечами, а от вечно дурашливого Витальки и подавно внятного и разумного ответа не дождёшься. Он только кривил в улыбке рот да показывал на лишнюю пачку этих самых пельменей, дескать, не наедается он, Виталька, нужна добавка! На кухне были ещё два брата, но они по монашескому обычаю в чужие дела не совались, а молча и споро домывали посуду после братской трапезы.

На кухне было тепло и уютно, горел огонёк в лампадке перед иконами, в окнах, покрытых морозными узорами, уже таял короткий зимний день. Сквозь узорчатое стекло было видно, как загораются окна в храме, – это дежурные иноки готовились к вечерней службе.

Братия потрапезничала, и теперь пришла очередь Витальки. С тех пор как Виталька начал есть мясо, по благословению духовника обители он питался отдельно.

– Искушение какое! Зачем только батюшка тебе в монастыре жить разрешает?!

Ты же искушаешь братию! Проглот ты этакий! Безобразник!

Келарь сердито шмякнул об стол замороженными пельменями и в сердцах хлопнул дверью. А тихий отец Павел смиренно раскрыл упаковки и высыпал содержимое в Виталькину кастрюлю, вода в которой уже кипела на огромной монастырской плите. Виталька скорчил довольную рожу и пошёл в трапезную слушать музыку. Раньше он свои любимые валаамские песнопения слушал в ожидании обеда, а сейчас какую-то уж совсем дикую музыку стал включать проказник, никак не подходящую для святой обители.

Виталька жил в монастыре уже давно, духовник обители, игумен Савватий, забрал его с прихода, где он обретался в сторожке и помогал сторожам. Когда-то маленького Витальку подбросили в церковь, и подобрал его старенький вдовец, протоиерей отец Николай. Ребёнок оказался глухонемым. Батюшка возил малыша по врачам, и оказалось, что никакой он не глухонемой, а просто почти совсем глухой. Трудно научиться говорить, когда ничего не слышишь. Отец Николай вырастил Витальку как сына, купил слуховой аппарат. И малыш даже научился говорить, правда, очень невнятно, косноязычно. Только умер батюшка, а больше никому на всём белом свете Виталька был не нужен.

И как-то отец Савватий привёз паренька в монастырь. Тут он и остался, поселился под храмом. Сначала много молился, не уходил, можно сказать, из церкви. Пример, можно сказать, братии подавал, и к нему привыкли, хорошо относились. Иногда, правда, подсмеивались, но беззлобно: смешной, нелепо одетый, простодушный Виталька вечно попадал впросак. Да ещё и слышал плохо. Ну а как говорил, так из десяти слов, пожалуй, два только и понять можно было, и то если сильно постараться.

Виталька с блаженной Машей

Первые годы в монастыре Виталька ел мало, кусок хлеба сжуёт и гладит себя по животу довольно: наелся, дескать, до отвала. Топил печь в храме перед службой. Особенно любил, когда братия крестный ход вокруг монастыря совершали: провожает их и встречает и прямо-таки благословляет, ровно он в сане духовном пребывает. Братия не возмущалась, да и кто бы стал возмущаться, взглянув на лицо блаженного, сияющее от счастья? Улыбались ласково Витальке.

Порой то один брат, то другой, а то и паломник делились, будто сказал им Виталька что-то, иной раз уж совсем несуразное, а оно возьми, да и случись. Кто говорил: «Блаженному Господь открывает, потому как блажени чистые сердцем…» Другие смеялись только, ведь невразумительную речь Витальки можно толковать как угодно: что хочешь, то и услышишь… Так к общему выводу братия по поводу Витальки и не приходила.

А потом уж и совсем стало понятно, что никакой он не блаженный вовсе, а так, придурковатый… Потому как молиться перестал, на службу просыпать начал, на крестном ходе братии не улыбался ласково, а то спиной повернётся, то рожу какую-нибудь противную скорчит. Перестал наедаться простой пищей монастырской, а требовать стал себе то пельменей, то котлет. В общем, не Виталька, а сплошное искушение…

И вот наступил день, когда общее терпение лопнуло. Об этом как раз и разговаривали возмущённо иноки между собой после службы. После трапезы обычно игумен Савватий поднимал какие-то рабочие вопросы, касающиеся общемонастырских дел на следующий день, вот и решили старшая братия поставить перед духовником вопрос ребром: о дальнейшем пребывании безобразника в обители.

С колокольчиком в руках пробежал по заснеженному, белоснежному монастырю послушник Дионисий, и стали открываться двери келий, выпуская с тёплым паром, валящим из дверей на морозную улицу, спешащих на трапезу иноков. Во время трапезы Дионисий читал Авву Дорофея, и братия чинно, в полном молчании хлебали грибную ароматную похлёбку, накладывали в освободившиеся тарелки картошку с квашеной хрустящей ядрёной капусткой, споро допивали компот, – по звонку колокольчика трапеза заканчивались, и все вставали, читали благодарственные молитвы.

Потом снова присели, и игумен Савватий сделал несколько распоряжений, касающихся дополнительного общего послушания: по случаю сильного снегопада нужно было чистить территорию обители. Когда он закончил, отец Валериан благословился на несколько слов. Коротко, но по существу описал безобразия, чинимые в обители Виталькой, а остальная братия на протяжении его короткой речи согласно кивали головами: «Да, совсем распустился Виталька, искушает иноков, да и только…»

Игумен Савватий

Игумен Савватий слушал молча, опустив голову. Выслушав, подумал и печально сказал:

– Что ж, раз искушает, надо принимать решение… А вот мы сейчас у отца Захарии спросим, что он по этому поводу думает.

Братия затаила дыхание. Схиигумен Захария был человеком в обители уважаемым. Старенький, аж двадцать третьего года прошлого века рождения, весь седой, он всю жизнь посвятил Богу: служил дьяконом, иереем, потом протоиереем. Помнил годы гонений на Церковь, времена, когда в спину ему и его молоденькой матушке кидали камни и грязь. А детишек его в школе дразнили и преследовали за отказ быть пионерами и комсомольцами, даже избивали, как сыновей врага народа.

Был арестован в 1950-м и осуждён как священник по статье 58–10 Уголовного кодекса («антисоветская агитация») на семь лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима Каргопольлага, что в Архангельской области. Матушка его после ареста мужа осталась одна с детьми, голодала, мыкалась, бедная, пытаясь прокормить малышей, и надорвалась, заболела туберкулёзом. Вернувшийся из лагеря батюшка застал жену угасающей, как свеча.

После смерти своей матушки один вырастил детей, которых у него было четверо: три сына и дочь. Сыновья пошли по стопам отцам и уже много лет служили на приходах, имея сами взрослых детей и внуков, а дочь пошла по монашеской стезе и подвизалась в женской обители, будучи уже пожилой монахиней.

Стареющий протоиерей принял монашеский постриг и поселился в монастыре. Лет десять он был братским духовником, но ослабел, принял схиму и теперь только молился. Продолжал ходить на все службы и даже в трапезную, выходя заранее, чтобы тихонько добрести и не опоздать. Ел только то, что подавалось на трапезе, и очень мало.

Несколько раз во время болезни старца братия пытались накормить его на особинку, повкуснее, но он признавал только простую пищу – суп да кашу. А из лекарств – Святое Причастие. Иноки поражались: разболеется старец, все уже переживают – поднимется ли от одра болезни на этот раз. А он добредёт до храма, чуть живой доковыляет к Причастию, смотришь – ожил отец Захария, опять идёт себе тихонько в трапезную, жмурится на солнышко, иноков благословляет.

В келье у него топчан, стол да иконы. Книги кругом духовные, и на столе и на топчане. Кому случалось заглянуть в келью старца, удивлялись: где же он спит? На топчане, заваленном книгами, спать можно было только сидя. Один послушник как-то рискнул полюбопытствовать, но лучше бы и не спрашивал, так как старец брови нахмурил, принял вид разгневанного, – послушник и ответа, бедный, ждать не стал, убежал на послушание. Братия очень почитали старого схимника и опытным путём знали силу его благословения и пастырских молитв. Отец Захария мог и приструнить, и прикрикнуть на виноватого, но зато, когда он благословлял и клал свою большую тёплую ладонь на твою голову, казалось, что вот она, награда, другой и не нужно, так тепло становилось на душе, такой мир и покой воцарялись в сердце.

Большей частью отец Захария молчал и был углублён в молитву. Игумен Савватий обращался к нему только в самых важных случаях, и сейчас иноки были поражены: уж такое простое дело, как безобразия глупого Витальки, можно было, наверное, решить, не нарушая молитвы схимника…

Отец Захария кротко посмотрел на вопрошающего, помолчал, а потом, вздохнув, смиренно ответил:

– Что ж… Давно хотел я, братия, покаяться перед вами. Знаете такую поговорку: «Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива»? Так это про меня… Ну а Виталька – он, стало быть, зеркало. Бумажка лакмусовая… Только такая духовная бумажка… Вот как я лишний кусок съем, гляжу – и Виталька добавки просит…

Братия недоумённо переглянулись. Уж кто-кто, а отец Захария не только лишнего куска отродясь не съедал, но и был строгим аскетом. А схимник продолжал дальше:

– Да… Надысь мне устриц захотелось, а то ещё этих, как их, крикеток. Чего вы там шепчете? Ну да, креветок. Я друзьям их заказал, они мне привезли целую сумку, во какую – здоровенную, да ещё кальмара копчёного кило пять, не меньше… А что? Гады морские – они пища постная, греха-то нет… Я уж их ел-ел, пять кило черепнокожих энтих, и до службы, и после службы, и после вечерней молитвы, в келье закроюсь и лопаю от пуза – а они всё не кончаются. Вот как я последнего гада морского доел, гляжу – а Виталька пельменей просит…

Братия уже поняли, что дело неладно. Переглядываются. Только келарь отец Валериан голову опустил, красный весь стал, аж уши пунцовеют. Смекнули иноки, стараются и не смотреть на отца Валериана, чтоб не смущать, значит, а схимник дальше продолжает:

– А то ещё музыку я люблю! А что? Музыка – это дело хорошее. Вот был у меня старый сотовый телефон, так я друга мирского попросил, он мне новый подарил, навороченный. Классный такой – наушники вставишь в уши и ходишь себе по обители, а у тебя рок наяривает. А что? Рок-музыка, она, того, очень вдохновляет! Да… Смотрю, и Виталька вместо песнопений валаамских тоже что-то другое слушать стал. А что? Тоже вдохновляется…

Сразу двое иноков залились краской.

А отец Захария всё продолжает:

– Ещё спать я люблю очень. Монах – он ведь тоже человек, отдыхать должен. Чтобы, значит, с новыми силами молиться и трудиться. И вообще, подумаешь: раз-другой на службу проспал… Вечером правило келейное не выполнил, а свечу загасил, да и захрапел сразу. И что? У меня, может, после этого покаяние появилось… Вот не появлялось и не появлялось, а как начал дрыхнуть без просыпу, так и появилось… Значит, польза духовная… И Виталька у себя в каморке спит-храпит, чтоб мне, значит, не обидно одному спать было…

Братия сидели с низко опущенными головами, а старец не унимался:

– Я вот ещё хочу признаться: раньше на крестный ход вокруг монастыря с радостью шёл, молился о родной обители, а щас так мне это дело надоело, бегом бегу, чтоб энтот ход быстрее закончить да в келью назад, поспать али музыку-рок послушать – вдохновиться, али крикетов откушать. Да ещё Виталька-негодник стоит – кочевряжится, то задом повернётся, то рожу скорчит… Что ж, братия, по-прежнему ли вы желаете разбить зеркало?

Мёртвая тишина стояла в трапезной. Только за окном свистела метель да трещали дрова в большой печи.

Отец Захария молчал. Молчали и братия. Печально опустил голову отец Савватий. Старец вздохнул и сказал уже серьёзно:

– Монашеский постриг, братия, он – как первая любовь. Вспомните! Помните, как молились со слезами? Как в храм бежали и надышаться, наслушаться молитвой не могли? Как постриг принимали и обеты давали? Как сердце трепетало и слёзы лились? Благодать Божия обильно изливалась, и хотелось подвизаться и ревновать о дарах?

В тишине кто-то всхлипнул. Иноки внимали старцу с трепетом, потому что слова его были как слова власть имеющего:

– Не теряйте ревности, братия! Не остывайте, не становитесь теплохладными! Не угашайте Духа Святаго!

Старец замолчал. Вздохнул тяжело и закончил:

– Простите меня, грешного, отцы и братия… Устал я. Храни вас Господь.

Медленно, в полном молчании выходили иноки из трапезной. Отец Савватий провожал их внимательным взглядом. Ночью вышел из кельи, обошёл монастырь с молитвой. Снег скрипел под ногами, над обителью светила круглая жёлтая луна, и небо было усыпано звёздами. Внимательно оглядел домики иноков: несмотря на поздний час, почти все окна светились тихим жёлтым светом свечей, цветом монашеской молитвы. Отец Савватий улыбнулся.

Через пару дней келарь отец Валериан подошёл на улице к Витальке и, смущаясь, пробасил:

– Прости меня, брат Виталий, что оговорил тебя за пельмени… Кто я такой, чтобы тебя судить… Ты хоть обеты не давал, а я… Ты уж кушай на здоровье что хочешь… Ты ведь и болен, ко всему… А я, знаешь, решил вот попридержать аппетит, да не знаю, как получится. Помяни на молитве грешного Валериана, ладно?

И отец Валериан, махнув рукой и горестно вздохнув, ушёл, топая своими большими сапогами.

А после обеда, выдавая на кухне дежурному трапезнику пельмени для Витальки, щедрой рукой вывалил на стол сразу две упаковки. Но трапезник удивил его: Витальке, оказывается, надоели пельмени, отказывается он от них. Сидит уже в трапезной и суп за братией доедает. Отец Валериан заглянул в щёлку трапезной, перекрестился радостно и спрятал пельмени подальше, в глубь большой морозильной камеры.

Чужое послушание

Как-то отец Валериан загрустил: наскучило ему послушание келаря. Хлопотное, беспокойное. И хранение продуктов, и выдача их к трапезе, и заготовка – всё на твоих плечах. В подвале овощном холодно. На кухне жарко. Электричество иногда отключают – холодильник течёт. Глаз да глаз нужен… Следи, чтобы мыши крупу не съели, чтобы ничего не испортилось, чтобы по уставу продукты на трапезу выдать. То ли дело на клиросе: поёшь себе, Бога славишь – то-то благодатно… Или вот в библиотеке монастырской: духовные книги можно читать, мудростью святых отцов обогащаться.

Но самое лёгкое – в монастырской лавке. Сидишь себе в тепле. Уютно, чисто, сухо. Читаешь себе книги или молишься. Когда ещё паломники приедут. А и приедут – икону купят или крестик там, записочки подадут, и опять можно молиться или читать в одиночестве.

Благодать! В лавке обычно нёс послушание отец Вассиан, монах добродушный, всегда приветливый и невозмутимый.

И отец Валериан думал: «Конечно, легко пребывать в ровном, мирном устроении духа на таком-то спокойном послушании… Вот попробовал бы отец Вассиан келарем потрудиться… А то сиди себе в лавке – молись, книги духовные читай… Эх, вот достанется же кому-то такое полезное для души послушание!» В помыслах своих отец Валериан на исповеди духовнику, игумену Савватию, покаялся: унываю, дескать, тяжёлое, дескать, келарское послушание, одни хлопоты и заботы – суета.

А отец Савватий ему и говорит:

– Так отец Вассиан приболел как раз, давай, отец Валериан, замени его в лавке на пару дней. Ты продукты дежурным трапезникам выдай вперёд, а сам – в лавку.

Обрадовался инок: хоть пару дней в тишине отдохнёт. Помолится, новинки книжные полистает. С утра книгу новую с собой про Афон взял. Только в лавке присел – паломники приехали.

Дама нарядная, на голове кудри золотые, косынка кисейная чуть на макушке держится:

– Мне крестик нужен!

Достал отец Валериан планшетку.

А дама говорит:

– Покажите самый большой!

Достал другую планшетку, с крестиками побольше.

– А еще больше есть? Вот как у него?

И в окно показывает. Отец Валериан выглянул: в это время мимо лавки шёл игумен Савватий с наперсным крестом.

Только отдышался отец Валериан после этой дамы, заходит мужчина в кожаном пальто:

– Дайте мне, пожалуйста, крест с усилением!

– А что это такое? – растерялся отец Валериан.

– Ну понимаете, с усилением!

Из объяснений не было понятно решительно ничего. Это не был ни крест с мощами, ни освященный, никакой другой. Инок задумался, а потом решительно показал на самый дорогой и внушительный крестик и твёрдо произнёс:

– Вот, самый усиленный крест! Мужчина в кожаном пальто ушёл довольный, а отец Валериан расстроился. Только успокаиваться начал, а тут в дверях – опять дама с косынкой, и с порога:

– Вы меня обсчитали! Сто рублей не сдали! Как не стыдно!

Покраснел отец Валериан, извинился, протянул даме сто рублей. Стала она их в карман класть, а там та самая сотня, которой она недосчиталась. Извинилась дама, упорхнула. Опять расстроился отец Валериан.

Да ещё мёрзнуть что-то стал он в лавке. Вроде тепло, а когда на одном месте, то холодно. Чувствует: ноги совсем замёрзли на каменном полу. Встал, походил, включил обогреватель. Через пять минут выключил – душно в маленькой лавке. Выключил – опять холодно стало… Как тут только отец Вассиан трудится? У него ещё валенки такие старые, наверное, ноги мёрзнут… Целый день на одном месте… И не отойдёшь ведь…

Только книгу про Афон достал – дверь открывается: в лавке появились новые паломники.

Супружеская пара лет тридцати пяти. Жена сразу же церковные календари на 2013 год листать стала, а муж просто лениво вокруг смотрит. Вид у него такой скучающий, как будто на аркане его сюда привели. Жена тоненьким голоском просит:

– Давай купим несколько календарей на будущий год, один – себе, остальные – на подарок!

А муж ей басом недовольным в ответ:

– В этом году – конец света! Зачем эти календари вообще продают, да ещё и в церковной лавке!

Отец Валериан решил вставить слово:

– Дорогие братья и сестры! Конец света в этом году отменяется!

– Откуда Вы знаете? А ещё монах! Ничего не знаете, а ещё в лавке сидите!

– Пойдем, пойдем отсюда! – это жене. С трудом дождавшись конца дня, отец Валериан брёл в келью. По дороге встретил игумена Савватия, который улыбнулся и спросил:

– Как, брат, передохнул в лавке-то от своего хлопотного келарского послушания?

Инок покраснел и смущённо попросил:

– Батюшка, сделай милость, отправь меня назад, к моим мешкам, овощам и крупам.

– Одни искушения! Не могу я в лавке трудиться.

– Ну что ж, вот отец Вассиан поправится…

Вечером, после службы отец Валериан отправился проведать отца Вассиана. Он шёл и горячо молился на ходу. В одной руке нёс пакет с апельсинами, а в другой – свои новые валенки.