Текст книги "Лучше. Книга-мотиватор для тех, кто ждал волшебного пинка от Вселенной"

Жираф

Агата сказала, что придумала стартап – усыновлять и удочерять взрослых людей, которые одиноки.

На свете и правда очень много одиноких людей, они ходят в толпе, натыкаясь на других людей, и от этого им еще более одиноко.

– Это называется семья, – усмехнулась я, когда услышала ее идею. – Вот я в каком-то смысле усыновила мужа, а он удочерил меня.

– Нееет, – Агата покачала головой. – Ты не понимаешь. Мой стартап для одиноких людей, которых тяготит их одиночество. Вы не были одиноки, вы были молоды и влюбились. Вот это семья, да. А бывает, что человек жил-жил один, и вот он перегорает уже в своем этом одиночестве. И он регистрирует себя на сайте. Мол, не хотите кто-нибудь меня усыновить? Тут нет любовных отношений, только поддержка и тепло от мысли, что ты кому-то нужен.

– Слушай, звучит прям печально. Не хотите кто-нибудь порешать мои проблемы, а то я устал сам…

– Почему проблемы? Разве успешные люди, талантливые, богатые, не могут быть одинокими? Одиночество – это иногда свобода и сёрфинг по волне. А иногда – болото, в котором ты тонешь, и нет уже сил кричать в эту толпу о том, как тебе плохо.

Я задумалась. Я знаю, что многие люди, когда начинают тонуть в реке, например, не кричат. Тонут молча, потому что сбивают дыхание.

Невозможно кричать, когда сбивается ритм вздохов и выдохов, крик застревает внутри. Сначала надо заново научиться дышать, а потом уже кричать. А оказывается, бывает, тонешь в одиночестве и тоже не можешь закричать. И страшно, и стыдно как-то… Я понимаю, почему Агата придумала стартап о том, что взрослые человеки тоже хотят на ручки.

Она была замужем за Максом пять лет. И все эти годы была одинока, хотя брак предполагает обратное. Агата думала, что замуж – это когда ты раньше был один, а теперь вас двое. То есть не так страшно влипать в неприятности, ты же теперь не один, у тебя в два раза больше поддержки.

А Макс считал, что семья – это когда раньше он заботился о себе один, а теперь двое. И он очень ревностно следил за соблюдением своих интересов.

Про Макса все вокруг говорили: «У парня большое сердце». Это означало, что он добрый.

Однажды я где-то вычитала, что самое большое сердце из млекопитающих – у жирафа. И я не поняла, означает ли это, что жираф – самый добрый. Максим был немножко жираф, раз у него было большое сердце.

Макс работал в благотворительном фонде и практически не зарабатывал. В смысле денег не зарабатывал, но его монетизация как бы сразу вся шла в репутацию. Во фразу «у него большое сердце». Если бы у Макса были визитки, можно было бы смело писать эту фразу напротив имени, ведь это была определяющая характеристика Максима.

Макс был хорош собой, красив и добр. Еще немного, и замироточит. На его фоне Агата была приземленной, будничной женщиной. Ей приходилось решать проблемы семьи, пока Макс решал проблемы жестокосердного человечества.

Вот есть такое слово – миссия. Оно означает смысл твоего нахождения на Земле. Вот зачем ты живешь? Чтобы что? Что изменится, если тебя не станет? Кто-то заметит? Кто-то заплачет?

Макс в команде других людей на работе спасал чужие жизни. Вот это настоящая миссия. Можно каждую минуту ощущать смысловую нагрузку собственной деятельности. Ты немножко волшебник, который подхватывает человека, летящего в пропасть, и не дает ему упасть. Это так важно и так достойно уважения, что сложно думать о таких людях критично. Им как бы заранее прощаешь все недостатки, только не бросай свою работу.

Агата думала, что это ее миссия – служить Максу. Что вот он создан для спасения чужих душ и тел, а она – чтобы варить ему суп. Без ее супа у него не будет сил спасать людей, а значит, в каком-то смысле они вдвоем их спасают, просто у каждого своя роль.

Например, старший брат Агаты – моряк, хотя на корабле он повар. Но он ходит в море, а значит, все-таки моряк. Просто кто-то рулит кораблем, а кто-то чистит картошку, но все вместе – это команда корабля.

Макс с Агатой вел себя отстраненно. Это смотрелось как часть образа. Он как бы не догадывался о роли Агаты в его личной результативности. Она просто есть, как вода в кране.

Он всегда доставался Агате уставшим и вымотанным, прежде всего эмоционально. Работа у него сложная, нервная, надрывная. В их фонде большая текучка, многие быстро перегорают. Макс не перегорал, но оставлял на работе всего себя, всю свою энергию. Домой приходил разряженный, на нуле. Голодный, уставший. Шел в душ, потом за стол. Ел – и спать. Агате было обидно. Она чувствовала себя… водителем такси.

Как-то раз, еще на заре влюбленности, они с Максом взяли такси и, пока ждали машину, увлеченно болтали о важном. А когда машина приехала, они сели внутрь и продолжили разговор, не сбавляя накала. Водителю даже не сказали ничего, будто его нет. Агате было даже немного неловко от этого.

Вот спустя три года брака Агата обнаружила себя бессловесным обслуживающим персоналом, а не партнером в браке. Есть такая поговорка про зимнее солнце. Что оно светит, но не греет. Вот Макс светил всем, кроме Агаты. И не грел ее.

Агата любит Рахманинова. Во времена, когда все любят попсу, любить Рахманинова сложно, приходится стыдливо загонять его в наушники и слушать тайком. На день рождения Агаты Макс подарил ей диск с концертом Рахманинова. В машине была аудиосистема, на которой можно было слушать диски.

– Ух ты, спасибо, – обрадовалась Агата даже не диску, а тому, что Макс проявил к ней внимание, думал о ней, выбирая подарок, готовился. – А кто исполняет?

– Какая разница, кто? – пожал плечами Макс.

Вся радость Агаты рухнула вниз с высоты ожиданий и разбилась на мелкие осколки. Она поняла, что ничего Макс не выбирал, зашел в магазин по пути с работы и купил то, что лежало сверху. Большая разница, кто исполняет. Большая. Агата вдруг поняла, что Макс всеяден.

Какая разница, кто играет концерт.

Какая разница, кто варит суп.

Какая разница, кто спит на соседней подушке.

Однажды Агата поехала за Максом в выездной волонтерский лагерь. Решила сделать сюрприз. Они давно не виделись, Агата была в командировке, очень соскучилась по мужу.

Она предвкушала встречу. Макс обомлеет. Спросит: «Что ты тут делаешь?» Потом испугается: «Все нормально?» А потом крепко обнимет.

Пока Агата летела на самолете, пока добиралась с пересадками до турбазы, где был слет, искусала все губы от нетерпения. Предвкушала фурор.

– Что ты тут делаешь? – спросил Макс, когда увидел ее в дверях.

Пока все шло по сценарию.

– К тебе прилетела.

– Просто так прилетела? Все в порядке?

– Да, все в порядке, – Агата зажмурилась. Сейчас обнимет…

– За свой счет? – ужаснулся Макс.

Агата посмотрела на него недоуменно. Вот этот вопрос вместо объятий был не по сценарию.

– За свой счет? – повторил Макс. – Столько денег на ветер… можно было бы кого-нибудь спасти…

Агата молчала и тяжело дышала. Она и спасала. Их брак. Разве этого мало? Разве он не достоин этих денег? Но Максим и правда был жираф, до него тяжело доходило.

Агата заплакала. Спрятала лицо в ладони и горько заплакала. Максим обнял ее, но это были какие-то раздраженные вежливые объятия.

Ему не понравился ее сюрприз. Зря она… Деньги и правда на ветер. Хотя о деньгах она не думала, пока ехала. Только о радости, которую купила за эти деньги. А выходит, не купила. Обменяла силы и зарплату на усталость и разочарование.

Мужчины и женщины живут на разных планетах все-таки. Если бы Максим сделал Агате такой сюрприз, она была бы абсолютно счастлива…

Агата проплакала в номере до вечера. Смотрела на себя в зеркало и понимала: она совсем старая. И это не про внешность, не про морщины. Это про внутреннее ощущение завершенности жизни.

Жизнь – это когда столько всего хочется! А ей ничего не хочется. Только тепла. И чтобы кто-то вытянул ее из болота одиночества.

– Ты не старая, – говорит ей ее четырехлетний племянник. – Ты новая…

Агата вздыхает. Эх, если бы. На обратном пути Агата умудрилась сломать ногу. Поехала в травмпункт прямо из аэропорта. Думала, растяжение, но нога опухла, и оказался перелом.

– Ну ты даешь! – сказал Максим, когда узнал. Он все еще был там, на турбазе.

«Ну ты даешь!» – это хреновая поддержка, подумала Агата. Точнее, даже вообще не она. Давай еще одну попытку.

– Я. Сломала. Ногу, – пояснила Агата еще раз.

– Тебе больно? Ты в гипсе? Ты не сможешь ходить на работу? – Максим проявлял участие, но при этом уточнял, сможет ли Агата варить суп и обеспечивать быт как раньше. А то очень некстати эти переломы.

Человек сначала ломается внутренне, а потом внешне. Перелом ноги – это внешняя поломка, которая подпевает внутренней. Как бы говорит: Агата, дорогая, остановись. Пережди. Не беги. А то ты куда-то не туда бежишь и ломаешься по пути.

Подружки Агаты называют Максима Билл. Он при ней как Билл Клинтон при Хилари Клинтон – потерявшийся президент. Сразу понятно, кто тут сильнее и кто кого сделал.

Агате было всегда немного обидно, что в глазах окружающих Макс не герой. Ей бы хотелось такого мужа, чья мужественность ни у кого не вызывала бы вопросов, и сразу понятно, кто у руля. Она за Макса вышла, чтобы восхищаться им. И чтобы другие восхищались…

Когда у жирафы (ну, у жены жирафа) рождается малыш, то первое, что он делает в момент рождения, – падает с высоты двух метров. То есть первое жизненное ощущение – свободное падение. Наверное, это больно и страшно.

Макс вел себя так, будто он еще летит. Он застрял в этом полете и еще ничего не понял в этой жизни, не разобрался в настройках. Дайте инструкцию. Что я делаю не так? У меня большое сердце, я добрый и спасаю людей. Все же правильно? Да? У кого спросить?

Агата поняла, что она одинока и хочет на ручки. И что, спасая мир, ее Макс не может спасти жену от недообнятости, хотя это, казалось бы, самое простое.

Отсутствие поддержки в браке – это как отсутствие мешков с песком на борту воздушного шара. И сбросить нечего, чтобы взмыл, в случае падения.

Агата поняла, что хочет сбежать. Ее вынужденный побег из ее личного Шоушенка – из тюрьмы отношений, в которых нет отношений. Спасать мир должны люди, способные спасти себя, если что. Понимаешь, Макс?

А большое сердце – это должно быть не про размер, а про способность замечать рядом с собой людей, слышать их чувства, уважать их характер и их… суп. Потому что суп – это забота и любовь, выраженная в кубиках картошки, моркови и бульоне. А твоя любовь выражалась лишь в благосклонности: так и быть, съем.

Агата достойна большего. Чего-то вроде: «Вот это суп! Вот ты волшебница и руки золотые! Можно тебя обнять?» Агату можно обнять, но некому.

Ее обнимает маленький племянник, который с удовольствием ест ее суп и даже купает хлебушек в остатках бульона, чтобы ни капельки не пропало. И щурится от счастья, когда доедает, и говорит щедрое спасибо. Агате нужен вот такой же человечек, только взрослый. Поэтому она и придумала этот теоретический стартап для людей, чьи остывшие супы остались недооцененными…

Звездочет

У меня есть Алька. Она – мой священник и психотерапевт в одном лице. Когда мне невмоготу, я звоню Альке. Я не умею жить, как она. Беззаботно, на предельно низком уровне тревожности. А она – может. У нее все легко и просто. А я, сколько себя помню, живу так, будто плыву в дырявой лодке. В том смысле, что у меня всегда есть проблема, которую надо решать и которая занимает мои мысли.

Однажды мы с мужем пришли в театр, купили дорогие билеты на хорошие места, и я весь спектакль смотрела на высокий пучок впереди сидящей старушки и думала: «Вот зачем она его сделала?»

У меня всегда есть проблема, которая, как тот пучок, заслоняет мне жизненный обзор. В итоге я всегда в тревожности, и если тому нет причин, я их сама себе придумываю. Ну, то есть моя лодка дает течь, и я черпаю воду со дна, чтобы не утонуть. Иногда этих пробоин становится несколько, и я мечусь между ними, спасая лодочку.

А Алька плывет, бросив весла, загорает и кайфует, она отдалась воле ветра и стихии. Как такому научиться? Не инфантильность, не безответственность, а именно свобода? Алька просто живет, зажмурившись от счастья, и не может нарадоваться на каждый день.

Все коучи учат, что нужно каждый день жить как последний и ценить его так, будто завтра может и не быть. А Алька ничему не учит, но живет именно так… импульсивно. Будто она марионетка и ей управляет кто-то сверху.

Однажды мы с ней шли по улице. «Хочу кофе!» – сказала Алька. Мы подошли к сетевой кофейне, заказали и оплатили кофе. Принесли мой капучино в стаканчике, а ее кофе еще нет. И вдруг она хватает меня за руку и кричит: «Быстрее, в троллейбус!»

И мы бежим в троллейбус, который отъезжает от остановки, влетаем в него, я по пути расплескиваю свой кофе и, запыхавшись, спрашиваю:

– Мы от кого-то бежали?

– Нет. Просто бежали. В троллейбус.

– Зачем?

И гениальный ответ:

– Пока не знаю.

Иногда я хотела стать Алькой, хоть на денек. Вот так жить, беззаботно. Просто понедельник, просто хочется эклеров и посадить плоскую косточку от манго в пасочки для саженцев помидоров…

На нашей планете Алька транзитом однозначно. Вот про таких, как она, говорят: «Не от мира сего». У нее свой мир со своими законами и своей атмосферой.

Например, она за неделю до мероприятия отменила свою свадьбу. Я должна была ее вести, и вдруг ее звонок. Я обалдела. Есть и другие глаголы для описания этого состояния, но этот подходит идеально.

– В смысле не будет? – переспросила я.

– В прямом. Понимаешь, он вчера ночью шел с работы. В подъезде кошка родила пятерых котят, троих забрали, а двое толклись там, в коробке. Он взял одного просто так, чтобы жил с нами. А когда мы стали его купать, выяснилось, что у него бельмо на глазу. И он сказал: «Зачем нам кот-инвалид без глаза, давай я поменяю». Понимаешь?

– Нуууу… То есть…

– Я и поменяла. Зачем мне человек-инвалид без сердца?

– Аль, ты рассталась с почти мужем из-за котенка?

– Я рассталась из-за того, что он фашист.

– А поговорить нельзя? Ну, про все… Ну, он же пожалел котеночка, не гнилой он чувак, просто…

– Он предал живое существо за то, что оно некрасивое. Он и меня предаст, если у меня на глазу вскочит бельмо. Нет, все кончено. Мы с Пиратом отлично проживем без плохих людей.

Три года назад у нее умер папа, единственный ее близкий человек. Я узнала поздно, через неделю после похорон. Я тогда сама лежала в больнице с дочерью, и Аля сберегла меня от дополнительных нервов.

Я позвонила Але, когда узнала. Она не взяла трубку. Перезвонила только вечером с какого-то чужого стационарного номера.

– Не волнуйся, – сказала мне она. – Я прострелила себе ногу, чтобы не стрелять в сердце.

– Что ты такое говоришь? – задохнулась я.

Оказалось, это образ. Она легла в клинику, когда поняла, что не справляется с паническими атаками и оккупирующими ее мыслями о суициде. Мысли о смерти – инородное тело, его надо удалить из ее всегда счастливого организма.

Душа – это часть тела, просто она располагается в разных местах. В настоящий момент – в пятках. Але очень страшно – с ней никогда такого не было.

– Ампутируйте мне эту дрянь, – попросила Аля психиатра, когда пришла на госпитализацию.

– Если бы все пациенты были осознанны, как вы, я остался бы без работы.

– Это утопия, – успокоила его веселая Аля. – Мы вас без работы не оставим.

Я молча слушала Алю. Во время того телефонного разговора мы смотрели в разные окна разных больниц на разных концах города, а видели друг друга. Как преступники в американских фильмах, у которых проходят свидания через толстое стекло изолятора.

Потом мы молчали. Молчание информативнее слов. Зачем говорить слова, которые ничего не изменят? Это Алькина любимая фраза.

– Кажется, я взрослею, – сказала Аля на прощание. – Теперь я следующая туда, на небо. Но там мне будет интересно, я там все знаю…

Алька работает звездочетом. Ну, по-современному астрологом. Сейчас это очень модно, многие хотят знать расшифровки Вселенной.

– Алька, ты просто работаешь фантазеркой. Ты мастер трактовок. И уверенно говоришь о том, что бездоказательно. И что не проверишь, – подначиваю ее я.

– Я говорю людям только хорошее и важное.

– А если звезды наябедничают плохое?

– Не скажу.

– Хм… Промолчать и соврать – слишком тонкая грань.

– Если молчишь из страха, то да. Но я молчу, потому что не хочу говорить людям то, что они не хотят слышать. Они все равно не поймут. Зачем говорить слова, которые ничего не изменят?

Алька любит меня за честность. Я не верю в астрологию, но ей интересно со мной. Она не понимает, как можно не верить в очевидное. Мой скепсис сильно удешевляет ее информацию, обволакивает бесполезностью.

– В прошлой жизни ты была дура! – говорит мне Алька.

– Разве бывает, что две жизни подряд в одном образе? – хохочу я.

– Дура – это хороший образ. Ты была… человеком, который сделал много плохого, искренне веря в то, что делаешь хорошее. Ты заблуждающаяся дура, неосознанно погубившая многих. В этой жизни тебе нужно делать много добра, безвозмездно, не ожидая за это ничего. Даже наоборот. Ты будешь получать кнуты за добро. Но ты должна искупать.

– Я каждый день должна как минимум двоих искупать… – прыскаю я.

– Ты все смеешься. Ничего, придет время, и ты услышишь.

Недавно я ездила на гастроли в другой город. Там у меня случился сеанс астрологии. Какой-то совершенно внезапный, в подарок от организаторов. Просто между лекциями, в гримерке.

Я спрятала скепсис в вежливость и решила послушать чужого астролога. Это была молодая красивая девушка, она подготовила мою натальную карту, мне не хотелось обижать ее своим недоверием.

– В прошлой жизни вы были полководцем, – начала девушка. – За вами шли люди, очень верили вам. И вы верили, что ведете их в бой на победу. Но вели на смерть. Вы погубили много душ. Эта жизнь нужна вам, чтобы искупать…

Я была обескуражена. Либо они сговорились (исключено!), либо всем говорят одно и то же, либо… астрология и правда крутая наука. Я была очень благодарна той девушке. Она мне на многое раскрыла глаза. И я сейчас даже не про планеты.

Я вдруг поняла, что страшно соскучилась по Альке. Поздним вечером того же дня я набрала ей из номера отеля. Просто так. Иногда мы оставляем друг другу аудиосообщения. «Привет. Я у тебя есть». Это очень мило. Но в тот день мне захотелось набрать ее.

– Привет, – сказала я. – Ты спишь? Я у тебя есть.

– И я у тебя.

– Прости, что разбудила. Просто хотела сказать, что я верю в твою астрологию.

– Божечки, что же случилось? Время пришло?

– Долгая история.

– Расскажешь мне ее 12 октября?

– А что будет 12 октября?

– У меня свадьба. Я тебя приглашаю.

– О как! А кто он?

– Помнишь, мы катались на троллейбусе? Ты еще расплескала кофе…

– Да.

– Я там на сиденьях нашла визитку мужика одного. Пришла домой и позвонила. Говорю: «Ничего не хотите мне сказать?» Он говорит: «А вы кто?» А я говорю: «Я вашу визитку нашла неслучайно».

– Ты сумасшедшая, Аль…

– Да, он тоже так сказал.

– Сумасшедший звездочет.

– Сейчас правильно говорить звездочетка…

Я смеюсь. Мы смотрим в разные окна разных отелей в разных городах, а как будто смотрим друг на друга. Смотрим и молчим. Зачем говорить слова, которые ничего не изменят.

Килька в томате

В тот день я встретила маму с работы. Это было лет двадцать назад, не меньше. Мы вместе шли от метро домой.

Это был сложный период, совсем безденежный. Мы постоянно считали деньги и вздыхали.

Есть такое выражение: «сводить концы с концами». Так вот мы – не сводили.

Я в тот день была страшно голодная и намечтала себе… кильку в томате. Она была дешевая, доступная и на мой непривередливый вкус очень даже съедобная. Практически мое любимое блюдо.

Берете консервы, открываете, месите килечку вилкой и сверху крошите туда кусочки батона, прямо топите его в томатной жиже. На вид получится красное месиво, зато на вкус – божественно!

– Мам, я заскочу в магазин, куплю кильку и свежий батон, – говорю я маме.

– Не надо, дома есть еда.

– А, ну ладно, – легко соглашаюсь я.

Ну раз дома есть еда, зачем покупать еще?

Еда. Какое-то нарицательное для всего, что можно съесть. И совсем неважно, хочешь ты эту еду или нет, вкусно тебе будет или нет. Это просто топливо для жизни. Она может быть любой, главное – не просроченной.

Немыслимо, пока дома есть еда, купить другую еду: это же риск, что мы не сможем съесть все, что куплено, и придется выкинуть продукты. А мы не миллионеры. Мы обычные люди, живущие для выживания, а не для удовольствия.

В принципе нам и не должно было быть вкусно, была задача – унять голод.

Однажды, много лет спустя, я случайно попала на лекцию по правильному питанию. Я ждала организаторов, а они задерживались и в качестве компенсации пустили меня на мероприятие.

Когда я вошла, лектор говорила, что проблема современности в том, что еда – это источник удовольствия, а не просто принцип выживания.

Люди едят много, потому что им вкусно, и от этого толстеют. А если бы они ели чуть-чуть, горстку риса, например, без соли, достаточную для утоления голода, то и времени у них было бы больше, и здоровья. Нужно только мозг свой убедить, что «вкусная» – это совсем не обязательный эпитет для еды.

Я вспомнила тот эпизод про кильку. Думала, ну вот, мы же жили так, когда еда – это просто еда, а не что-то конкретное. Но вдруг осознала, что как бы бедно мы ни жили, как бы скуден ни был наш рацион, я не помню, чтобы мне было невкусно.

Наоборот, мы изобретали сотни блюд из картошки и макарон, придумывали что-то необычное: салаты, например, чередовали, искали новые сочетания…

Даже если еда была простой, она всегда была вкусной. Не горсткой слипшихся холодных вчерашних макарон, а горсткой положительных эмоций с гарантированным удовольствием.

Помню хлеб, обжаренный в яйце, выложенный на тарелочке, заштрихованный укропчиком. Тогда, 20 лет назад, это был мой личный «Мишлен». И это не просто еда, это жизненная философия.

А сегодня я болтала с незнакомой мне женщиной в очереди к нотариусу. Мы выяснили, что наших детей одинаково зовут, и нас это как-то сблизило и спровоцировало разговор. Она спросила о планах на лето. Я сказала, что собираюсь свозить детей на море. Она слегка обиженно ответила, что это первый год, когда они с мужем не смогли накопить на море. В лучшем случае деревня, в худшем останутся «гнить в Москве».

Мне захотелось ее утешить, и я пошутила, что в Москве столько возможностей развлечь детей, что гнить точно не получится: и парки, и музеи, и всякие арт-пространства. Но этим я только рассердила ее, и она заявила, что мне легко говорить, ведь не я же буду все лето дышать асфальтом. Прямо пристыдила. Все остальное время я думала о том, как много всего интересного я смогла бы придумать для своих детей, если бы мы не смогли уехать.

Так вот еще про жизнь.

Были в моей жизни разные периоды, включая те, когда не было моря или когда мы ели только картошку. Так вот без моря мы ходили в походы, придумывали вылазки за новыми элементами для гербария, устраивали пикники у ближайшего болотца, концерты дворовых талантов и кукольный театр на растянутой у турника мятой простыне.

В тот голодный картофельный период я и придумала свое коронное блюдо – печеную мятную картошку. О-о-о, это кулинарный шедевр.

Картофель моете прямо в кожуре, прокалываете вилочкой в трех местах и прямо сырой кладете на противень. И засовываете в разогретую духовку. Выпекаете час, достаете, разрезаете каждую картофелину на половинки, кидаете в кастрюлю и заливаете зеленым маслом. Зеленое масло – это подсолнечное масло, взбитое с мятой и солью. А потом трясете накрытую крышкой кастрюлю с картошкой, чтобы она хорошенько пропиталась маслицем… Ммм.

Пока писала рассказ, очень вдохновилась. Мы с семьей давно едим не просто еду, а то, что любим, на заказ. Но сегодня я устрою моим домашним сюрприз. Накрою фееричный стол: хлеб в яйце, килька в томате и мятная картошка. Кто-то живет пресно, а кто-то вкусно, кто-то интересно, а кто-то скучно. И это не зависит от денег, а только от желания жить так, как ты выбрал.