Текст книги "Мой отец Валентин Серов. Воспоминания дочери художника"

Леонид Андреев, Лев Толстой, Лесков

Летом 1906 года Николай Павлович Рябушинский[140]140
  Н. П. Рябушинский – редактор-издатель ежемесячного художественного и литературно-критического журнала «Золотое руно», издававшегося в 1906–1909 гг. в Москве.


[Закрыть],зная, что Леонид Андреев живет в Финляндии недалеко от нас, обратился к папе с просьбой нарисовать его портрет для журнала «Золотое руно».

Тем летом писать портрета не пришлось.

В 1905 году Леонид Андреев предоставил свою квартиру для заседания ЦК РСДРП, в связи с чем подвергся репрессиям[141]141
  Леонид Николаевич Андреев (1871–1919) был арестован 9 февраля 1905 г. за предоставление квартиры для нелегального заседания ЦК РСДРП и посажен в таганскую тюрьму. Выпущен был 25 февраля под залог 10 тысяч рублей, внесенных Саввой Морозовым.


[Закрыть].

После Свеаборгского восстания 1906 года[142]142
  Свеаборгское восстание 1906 года – революционное восстание солдат и матросов крепости Свеаборг на Балтийском море в июле 1906 г.


[Закрыть], боясь новых репрессий, Леонид Андреев уехал в Германию.

Он писал папе:

«Удалившись неожиданно в „пределы недосягаемости“, ни о чем я так не жалею – из всего российского, – как о том, что не придется мне быть написанным Вами. Теперь, когда, с одной стороны, это было возможно, а с другой – стало невозможно, – скажу Вам искренно: уже давно и чрезвычайно хотелось мне видеть свою рожу в Вашей работе. Не суждено!

…Крепко жму руку и жалею, что не скоро придется нам увидеться и по-настоящему поговорить»[143]143
  Переписка, с. 369–370.


[Закрыть].

Портрет был написан в 1907 году[144]144
  Портрет писателя Леонида Николаевича Андреева (1907). Гос. Литературный музей, Москва.


[Закрыть]. Леонид Андреев жил в пяти верстах от нас, где на высоком берегу Черной речки выстроил себе дачу. Строил ему эту дачу в норвежском стиле его родственник, молодой архитектор. Дача была простая, без всяких украшений, большая, темного цвета, на вид довольно мрачная. В кабинете Леонида Николаевича был большой камин из блестящих темных изразцов. В комнатах по стенам висели огромные рисунки – увеличенные копии с рисунков Гойи работы Леонида Андреева[145]145
  Строил ему дачу… его родственник, молодой архитектор. – Андрей Андреевич Оль (1883–1958), впоследствии профессор Ленинградского инженерно-строительного института.
  Увеличенные копии с рисунков Гойи. – В действительности это были копии с офортов Франсиско Гойи (1746–1828). В частности, в кабинете писателя находились две копии – одного из листов серии «Капричос» и одного из листов серии «Бедствия войны». Эти рисунки, выполненные на картоне, не сохранились.


[Закрыть]. Увеличение было сделано на глаз. Папа удивлялся такой точности увеличения и находил у Леонида Николаевича большие способности к рисованию.

Леонид Андреев мечтал провести к себе на дачу электричество. «Захочу света, – говорил он, – и зажгу сразу во всех комнатах свет, чтобы свет был яркий, ослепительный».

Приходили мы к нему пешком или приезжали на лошади. Иногда он нас отвозил на своей моторной лодке. Лодка была очень красивая, выкрашенная в белый цвет, мотор сильный. Выйдя из речки, лодка быстро неслась по морю, разрезая острым носом воду. Леонид Николаевич стоял у руля. Его фигура в белом свитере, с откинутой немного назад головой, с тонким профилем на фоне неба и моря была очень красива и живописна.

В 1910 году я со своей подругой уезжала в Крым. Леонид Николаевич все отговаривал меня от этой поездки: «Что за охота Вам ехать, неужели Вам там нравится? Крым – ведь это торт, засиженный мухами».

Как-то пришел к нам, приблизительно в 1927 году, из Толстовского музея Шохор-Троцкий, почитатель Толстого, толстовец. Пришел он посмотреть находящийся у нас бюст Льва Николаевича работы Трубецкого – один из отливов, подаренный папе Трубецким[146]146
  Константин Семенович Шохор-Троцкий (1893–1937) – последователь учения Л. Н. Толстого. Литературовед, был сотрудником Музея Л. Н. Толстого в Москве.
  Портрет Л. Н. Толстого выполнен П. П. Трубецким в 1899 г. в Ясной Поляне.


[Закрыть], а также узнать, нет ли у папы каких-либо зарисовок с Льва Николаевича. Таковых не было.

Шохор-Троцкий спросил меня, не знаю ли я, почему папа не писал Толстого. Я ответила, что портрет Льва Николаевича, по всей вероятности, был бы написан, если бы его заказало какое-либо общество или семья Толстых, как были заказаны портреты Стасова, Турчанинова, Муромцева – адвокатами, портреты Ермоловой, Южина, Ленского, Шаляпина – Литературно-художественным кружком и портрет Софьи Андреевны Толстой – семьей Толстого[147]147
  По заказу Петербургского совета присяжных поверенных написаны портреты: Д. В. Стасова – члена Петербургского совета присяжных поверенных (1908), А. Н. Турчанинова – председателя Петербургского совета присяжных поверенных (1906) – оба в ГРМ. По заказу Московского совета присяжных поверенных написан портрет С. А. Муромцева, профессора-юриста, председателя 1-й Государственной думы в 1905 г. (1910, Гос. музей Грузинской ССР, Тбилиси). По заказу Московского литературно-художественного кружка выполнены портреты: актрисы М. Н. Ермоловой (1905), двойной – актеров Московского Малого театра А. П. Ленского и А. И. Южина (1907) и Ф. И. Шаляпина (1905) – все три в ГТГ. Портрет С. А. Толстой (1892) написан в Хамовниках в доме Толстых. Находится в Музее Л. Н. Толстого в Ясной Поляне.


[Закрыть].

Вопрос по сути был глубже: Шохор-Троцкого удивляло, как это, когда все, кто только имел счастье видеть Льва Николаевича, его или рисовали, или писали, или лепили, или фотографировали, как это такого художника, как Серов, не заинтересовал образ великого писателя.

Возможно, что именно потому, что так много и, может быть, так назойливо и часто изображали Толстого, папе и не захотелось писать, может быть, была какая-нибудь другая причина – боюсь что-либо утверждать, так как от отца по этому поводу ничего не слыхала.

Помню только, как папа рассказывал о сыновьях Льва Николаевича – о ком именно, я не знаю. Когда папа писал Софью Андреевну, то как-то вечером кто-то из них уходил играть в карты. Лев Николаевич очень просил сыновей остаться дома, но никакие уговоры не помогли; они, очень грубо ответив отцу, уходя, с размаху хлопнули дверью. Лев Николаевич, глубоко опечаленный, молча отошел и сел в кресло. Папа говорил, что ему было ужасно больно за Льва Николаевича.

Когда умер Толстой, Серов был за границей.

Дети. 1899

«Рад я, что Лев Толстой, – писал папа в письме к маме, – закончил свою жизнь именно так, и надеюсь, что и похоронят его на том холме, который был ему дорог по детству. Рад я, что и духовенства не будет, так как оно его от церкви отлучило, – прекрасно.

А мне жаль все-таки Софью Андреевну, так она и не застала живым, т. е. в памяти»[148]148
  Переписка, с. 177.


[Закрыть].

Тогда же, в письме к Илье Семеновичу Остроухову: «Льва Толстого нет оказывается… человек этот большой и много мучился, за что многое простится в его барстве. Побег его не шутка.

Твой Серов.

Где и что и как его хоронить будут – наверно воля его известна. Духовенство, полиция, полиция, духовенство, кинематографы… Не знаю – что лучше – Эскориал? Тоже и католическая смерть не плоха. Что другое, а хоронят у нас в России преотлично и любят»[149]149
  Там же, с. 259.


[Закрыть].

В 1894 году, за год до смерти Лескова, папа написал его портрет.

Удивительно, что этот портрет, один из лучших, как мне кажется, серовских портретов, разделяет в какой-то мере участь самого Лескова.

Портрет недооценен, как недооценен до сих пор, с моей точки зрения, и сам Лесков, один из замечательнейших русских писателей, гуманнейший, обладающий изумительной красочностью и образностью речи, знавший Россию и русских до самых сокровенных глубин, любивший свою родину огромной любовью.

Зная, может быть, как никто, все ее недостатки, грехи и беды, он знал и все ее веселье и юмор, всю ее одаренность и все ее величие.

О серовском портрете Лескова нет ничего ни в некрологах о Серове, ни в монографиях, ни в журнальных статьях; единственно, кто вспоминает о нем, – это поэт Владимир Васильевич Гиппиус, писавший под псевдонимом Нелединский; в его книге «Томление духа» есть стихотворение, посвященное Лескову; вот несколько слов из этого стихотворения:

 
Из черной рамы смотрит мне в глаза
Глазами жадными лицо Лескова,
Как затаенная гроза,
В изображенье умного Серова[150]150
  Портрет Лескова написан по заказу П. М. Третьякова (1894, ГТГ).
  Портрет недооценен… О серовском портрете Пескова нет ничего ни в некрологах о Серове, ни в монографиях, ни в журнальных статьях… – Это не совсем так. Если в самом первом опубликованном отзыве о портрете содержатся критические замечания (см.: Н. [Н. Ф. Селиванов?]. Передвижная выставка. – Новости и биржевая газета, 1895, 27 марта, № 85), то друзьям Лескова портрет нравился (см. письмо Лескова к В. М. Лаврову от 11 сентября 1894 г. – Библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва. Отдел рукописей). На В. В. Стасова даже по фотографии он произвел большое впечатление: «На днях я был у Н. С. Лескова, и он мне показал фотографию с его портрета, написанного Вами. Я был поражен – до того тут натуры и правды много – глаза просто смотрят, как живые» (письмо к В. А. Серову от 27 сентября 1894 г. – В кн.: Вопросы изобразительного искусства. М., 1956, вып. 3, с. 161). В то же время в труде Стасова «Искусство XIX века» (см.: Стасов В. В. Собр. соч., Спб., 1906, т. 4, с. 225) портрет Лескова не упомянут в числе немногих перечисленных произведений Серова.
  Еще задолго до Вл. Нелединского, опубликовавшего свою книгу в 1916 г., серовский портрет Лескова не только привлек внимание исследователей русского искусства, но и был высоко оценен (см.: Бенуа Ал. Н. История русской живописи в XIX веке. Спб., 1902, с. 234; Ге П. Н. Главные течения русской живописи XIX в. в снимках с картин. М., 1904, с. 59; Грабарь И. Э. Валентин Александрович Серов. Жизнь и творчество. М., 1914, с. 118).


[Закрыть].
 

Работы на исторические темы

В 1898 году генерал Кутепов предложил Серову в числе других художников сделать несколько иллюстраций к задуманному им изданию «Царские охоты».

Воспроизведения должны были исполняться самыми усовершенствованными многоцветными способами, причем сюжет предоставлялось выбирать самим авторам.

Серов для первой акварели выбрал Елизавету Петровну. Сначала он работал без особого воодушевления. Ему казалось, что образы исторических персонажей ему не дадутся, но, увлекаясь все более и более, он написал «Екатерину на охоте», «Выезд Екатерины зимой» и целый ряд работ, посвященных Петру Первому[151]151
  В 1898 году генерал Кутепов. – По инициативе полковника Н. И. Кутепова, тогда заведующего хозяйственной частью дворцовой службы, к иллюстрированию роскошного издания «Царская и императорская охота на Руси» наряду с Серовым были привлечены Ал. Н. Бенуа, В..М. и А. М. Васнецовы, Е. Е. Лансере, К. В. Лебедев, Л. О. Пастернак, И. Е. Репин, Ф. А. Рубо, А. П. Рябушкин, Н. С. Самокиш, А. С. Степанов, В. И. Суриков. Издание выходило с 1896 по 1911 г. и состояло из четырех томов. Серовым для него были исполнены три темперы (а не акварели): «Император Петр II с цесаревной Елизаветой Петровной выезжает верхом из с. Измайлова на псовую охоту» (1900), «Императрица Екатерина II в одноколке, сопутствуемая Мамоновым, Потемкиным и Нарышкиным на соколиной охоте» (1902), «Царь Петр I с кн. Ромодановским, Лефортом, Ив. Бутурлиным и Зотовым под с. Коломенским на псовой охоте, устроенной боярами» (1902). Они воспроизведены в кн.: «Царская и императорская охота на Руси. Конец XVII и XVIII век». Спб., 1902, т. 3. Все три картины – в ГРМ.
  «Выезд Екатерины зимой» и целый ряд работ, посвященных Петру Первому. – Речь идет о картинах, к указанному изданию отношения не имеющих: «Выезд Екатерины II» (1906, ГРМ), «Петр I» (1907, ГТГ), «Кубок Большого орла» (1910, варианты – ГРМ, Гос. картинная галерея Армении, Ереван), «Петр I в Монплезире» (1910, варианты – Одесская гос. картинная галерея, ГТГ, собрание В. И. Петрова, Ленинград и др.), «Петр I на работах» (1910–1911, варианты – ГТГ, ГРМ).


[Закрыть].

Лишь немногие знают, сколько времени, внимания, труда отдавал Серов изучению исторических документов, собиранию сведений о наружности изображаемого лица, о его характере, привычках, его манерах, образе жизни, обстановке, в которой жил, костюме, о его симпатиях и антипатиях.

Петр глубоко папу интересовал и волновал. Над ним он работал очень много.

В его альбомчиках остались записи о Петре. Имеется большое количество рисунков, набросков с маски Петра, с его восковой фигуры, с костюмов, шляп, обуви (в красках), даже есть точно обрисованная во всю величину подошва сапога. Много зарисовок «Монплезира».

Портрет В. В. Матэ. 1899

Игорь Эммануилович Грабарь пишет, что в результате такой углубленной работы над историческими темами Серову удалось создать иллюстрации, которые «переросли свое первоначальное назначение, превратившись в полные глубокого значения картины из русской истории», и что Серов «сделал такого подлинного Петра, какого мы до того не видали, что это произведение одно из самых больших в истории русского искусства»[152]152
  Грабарь И. Э. Валентин Александрович Серов. Жизнь и творчество. М., 1914, с. 242, 249. Автор сделала монтаж из частей текста, в которых идет речь о разных произведениях. Слова: переросли свое первоначальное назначение, превратившись в полные глубокого значения картины из русской истории – в цитируемом источнике относятся к работам, исполненным для кутеповского издания (см. примеч. 151). Остальная часть – к картине «Петр I» (1907).


[Закрыть].

У Серова есть несколько набросков проектов памятника Петру – на высокой колонне фигура шагающего Петра.

В 1910 году в Париже папа вылепил фигуру Петра, я ее не видала. Художники говорили, что она поразительна по силе выражения и мастерству выполнения[153]153
  У Серова есть несколько набросков проектов памятника Петру – «Петр I. Эскиз проекта памятника» и «Петр I. Эскиз проекта памятника. Три наброска» (оба листа – 1909, ГТГ).
  …в Париже… вылепил фигуру Петра… – Каких-либо других сведений об этой работе Серова не имеется, от кого они получены автором воспоминаний, неизвестно.


[Закрыть].

Греция

В 1907 году Серов и Бакст совершили интересную поездку в Грецию, о которой они мечтали много лет и вели нескончаемые беседы. Греция произвела на обоих огромное впечатление. Папа писал, что Акрополь – Кремль Афинский – нечто прямо невероятное, что никакие картины, никакие фотографии не в силах передать удивительного ощущения от света, легкого ветра, близости мраморов, за которыми виден залив и зигзаги холмов.

«Удивительное соединение понимания высокой декоративности, – пишет папа, – граничащей с пафосом, даже с уютностью, говорю о постройке античного народа (афинян).

Между прочим, новый город, новые дома не столь оскорбительны, как можно было бы ожидать. (Нет, например, нового стиля Московского и т. д,), а некоторые, попроще в особенности, и совсем недурны.

Храм Парфенон нечто такое, о чем можно и не говорить, – это настоящее, действительное совершенство»[154]154
  Письмо к О. Ф. Серовой от 11 мая 1907 г. – Переписка, с. 159–160.


[Закрыть].

Папа привез множество набросков с греческих фигур, храмов, зарисовки берегов, зданий, акварельные этюды и просто красочные пятна моря, берега. Все эти наброски послужили потом к его картинам «Похищение Европы» и «Навзикая».

Попали они в Грецию в самую жару, когда никого из путешественников не было. Жара была такая, что им приходилось то и дело переодеваться.

Бакст описал это путешествие в своей книге «Серов и я в Греции», изданной в 1924 году в Париже[155]155
  …изданной в 1924 году в Париже – ошибка. Книга Л. С. Бакста «Серов и я в Греции. Дорожные записи» издана в 1923 г. в Берлине, перепечатана в двухтомнике «Серов в воспоминаниях…», т. 1, с. 562–588.


[Закрыть].

Это не является подробным описанием их путешествия. Бакст вспоминает лишь о некоторых эпизодах, сценах и настроениях. Написана эта книжка очень живо, очень ярко, очень искренно, и вся она пронизана огромной нежностью и любовью к Серову.

Только лишь к концу путешествия им удалось встретиться, наконец, не с албанцами, полутурками, сирийцами, населяющими Грецию, а с подлинным классическим, греческим типом.

«Высоко-высоко над нами (по дороге в Дельфы. – О. С.), – пишет Бакст, – острый глаз Серова заприметил полный поселянами воз, который только через час, осторожно и послушно спускаясь зигзагами, наконец повстречался нам. Мы чуть не закричали от восторга… Какие головы стариков, какой разрез глаз, какие крепкокованые овалы гречанок – совсем Геры, Гебы…

Девушки, крупные, черноглазые, чуть смуглые, с маленькими круглыми головками в черных туго повязанных на манер чалмы платочках, сидели, свесив ядреные, позолоченные солнцем ноги, голые до полных колен, – такого редкого совершенства, что даже слеза восторга ущипнула у носа… „Валентин, а ведь на коленях надо любоваться такими ногами – что Лизипп рядом с такою земною, живою красотою?!..“

Серов усмехался: „И ноги хороши и глаза хороши… Посмотри – первая: не то антилопа, не то архаическая дева из Акропольского музея[156]156
  Предположительно, речь идет о греческой статуе «Девушка в пеплосе». Мрамор. 540–530 гг. до н. э. Афины. Музей Акрополя.


[Закрыть]; жалко – сейчас девицы скроются – никогда больше не увидим таких – прощайте, статуи, навеки!..“

Мы разъехались; я даже не успел, занятый античными ногами, рассмотреть „маленькие бронзы“, как после называл Серов тоненьких братьев дельфийских дев»[157]157
  Серов в воспоминаниях… т. 1, с. 585–586.


[Закрыть].

1905 год

В 1905 году Серов был свидетелем расстрела демонстрации 9 января в Петербурге. Он находился в Академии художеств, в окно видал шедшую толпу с иконами и портретами, видал, как по толпе был дан залп, как упали раненые и убитые.

Ему сделалось дурно.

Приехав в Москву, он имел вид человека, перенесшего тяжелую болезнь.

Президентом Академии художеств в то время был великий князь Владимир Александрович, дядя Николая II, он же командующий войсками Петербургского округа. Им и был дан приказ о расстреле демонстрации.

Серов и Поленов написали письмо и послали его графу Ивану Ивановичу Толстому, вице-президенту Академии художеств[158]158
  И. И. Толстой, граф (1858–1916) – археолог, нумизмат. В 1889–1893 гг. – конференц-секретарь Академии художеств, в 1893–1905 гг. – вице-президент.


[Закрыть], и просили письмо огласить в собрании Академии.

Папа надеялся, что Репин и другие художники-академики подпишутся под этим письмом, но никто больше не подписался[159]159
  Считая президента – великого князя Владимира Александровича (1847–1909), главнокомандующего петербургским военным округом и гвардией – одним из главных виновников расстрела рабочих 9 января, Серов обратился с письмом к И. Е. Репину, которого убеждал в необходимости коллективного протеста: «Мне кажется, что если бы такое имя, как Ваше, его не заменишь другим, подкрепленное другими какими-либо заявлениями или выходом из членов Академии, могло бы сделать многое…»
  «Со своей стороны, готов выходить хоть отовсюду» (Искусство и жизнь, 1941, № 4, с. 32).
  Репин отказался от участия в протесте, и Серов почти прекратил общение с ним.


[Закрыть].

Письмо это было вызовом Академии, ее президенту, великому князю, и, в сущности, самому царю.

Письмо Толстым не было оглашено, и Серов демонстративно вышел из состава действительных членов Академии художеств.

Вот это письмо:

«Милостивый Государь граф Иван Иванович, посылаем заявление, которое просим огласить в собрании Академии.

В Собрание Императорской Академии Художеств

Мрачно отразились в сердцах наших страшные события 9 января. Некоторые из нас были свидетелями, как на улицах Петербурга войска убивали беззащитных людей, и в памяти нашей запечатлена картина этого кровавого ужаса.

Мы, художники, глубоко скорбим, что лицо, имеющее высшее руководство над этими войсками, пролившими братскую кровь, в то же время стоит во главе Академии Художеств, назначение которой – вносить в жизнь идеи гуманности и высших идеалов.

В. Поленов, В. Серов»[160]160
  Письмо от 18 февраля 1905 г. – Переписка, с. 302. О своем выходе из состава членов Академии Серов заявил И. И. Толстому в письме от 10 марта 1905 г. См. там же, с. 303.


[Закрыть].

Впоследствии, когда Дягилев предложил папе написать еще раз портрет Николая II, папа ответил ему телеграммой:

«В этом доме я больше не работаю»[161]161
  Автор воспоминаний повторяет ошибку, допущенную другими мемуаристами: В. Д. Дервизом, С. С. Мамонтовым и Н. П. Ульяновым, утверждавшими, что разрыв Серова с царским домом произошел после кровавых событий 9 января 1905 г. В действительности разрыв этот, как указано в дневниковой записи В. А. Теляковского от 20 декабря 1901 г., произошел раньше, в те дни, когда Серов завершал работу над портретом Николая II в форме шотландского полка (1901). Во время последнего сеанса царица сделала художнику неуместное замечание о мнимых погрешностях рисунка. Возмущенный ее бестактностью, Серов раз и навсегда отказался от «высочайших заказов».


[Закрыть].

В 1905 году папой сделан целый ряд карикатур на Николая II и рисунков на революционные темы. Некоторые из них были напечатаны тогда в журналах, некоторые же, по цензурным условиям, опубликованы быть не могли. К этому же времени относится эскиз «Похороны Баумана» (Музей Революции в Москве. – О. С.)[162]162
  Некоторые из них были напечатаны тогда в журналах, – Известна только одна работа: «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?», опубликованная в первом номере журнала «Жупел» (1905). Ныне находится в ГРМ.
  «Похороны Н. Э. Баумана 20 октября 1905 года». Эскиз (1905, Музей Революции СССР, Москва).


[Закрыть].

Мысли и боль за свою родину его не оставляли даже тогда, когда он путешествовал по Греции, наслаждался Парфеноном, античными мраморами.

Узнав из газет о роспуске Думы, папа писал с острова Корфу маме, что опять весь российский кошмар втиснут в грудь, что руки опускаются и впереди висит тупая мгла.

«В газетах усиленно отмечается повсеместное спокойствие и равнодушие по поводу роспуска Думы. Кажется все величие (так называемое) России, – пишет папа, – заключается в этом равнодушии»[163]163
  Письмо к О. Ф. Серовой (1907). – Переписка, с. 163.


[Закрыть].

В 1905 году, в день освобождения политических заключенных, папа вместе с толпой находился у таганской тюрьмы. Был он и в университете, когда там строились баррикады, и на крестьянском съезде[164]164
  Был… и на крестьянском съезде. – 1-й учредительный съезд Всероссийского крестьянского союза (революционно-демократическая организация, возникла летом 1905 г.) открылся 31 июля в Москве. 6 ноября 1905 г. открылся 2-й съезд. На первом или втором съезде был Серов, неизвестно. В марте 1906 г. в Москве состоялся 3-й съезд Всероссийского крестьянского союза).


[Закрыть], и на похоронах Баумана.

Хлопотал о заключенных, жертвовал деньги и свои рисунки в фонд помощи революционерам[165]165
  О том, что Серов делал взносы в пользу политических ссыльных, см.: Серов в воспоминаниях… т. 2, с. 533–535.


[Закрыть].

Ни к какой определенной партии он не принадлежал, но он был гражданином в наивысшем смысле этого слова и жаждал свободы для своей страны.

Петербург

Летний сад. Полдень. Солнце высоко. Лучи его сквозь зеленую листву играют яркими зайчиками по траве, по дорожкам, по проходящим.

В аллее показываются двое элегантных мужчин. Один из них – высокий, стройный блондин с голубыми глазами, с красивым, аристократическим лицом. На безымянном пальце удивительно красивой тонкой руки два кольца. Другой – плотный, с черными, слегка опущенными вниз глазами, темный шатен с белой прядью седых волос, белый и румяный, губы как спелые вишни, кажется, чуть-чуть наколешь – и брызнет алый сок. Это Дмитрий Владимирович Философов и Сергей Павлович Дягилев – двоюродные братья. Идут они, радостные и гордые, гордые своей молодостью, красотой, одаренностью, и посматривают на всех не без доли нахальства. Связаны они не только родственными узами, они оба – горячие устроители кружка «Мир искусства».

Дмитрий Владимирович Философов – литературный критик, писавший и об искусстве, член редакции журнала «Мир искусства».

Сергей Павлович Дягилев – человек необычайной одаренности, издатель журнала «Мир искусства», организатор выставок.

Финляндский дворик. 1902

Еще в 1905 году Борисов-Мусатов[166]166
  Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов (1870–1905) – живописец, участник выставок Московского товарищества художников и Союза русских художников. Соприкасался некоторыми сторонами своего творчества с кругом мастеров «Мира искусства», однако в это общество не входил.


[Закрыть] писал в письме к Серову по поводу выставки русских портретов, устроенной Дягилевым в Петербурге, в Таврическом дворце[167]167
  «Историко-художественная выставка русских портретов» (март-апрель 1905 г., Таврический дворец, Петербург) – крупное событие в художественной жизни дореволюционной России. Основная часть экспозиции была отведена не современным художникам, а мастерам XVIII – начала XIX в. (отечественным и иностранным). Выставка оказала известное влияние на Серова. С этого времени в его творчестве усилились искания стилистического характера.


[Закрыть]: «Всю эту коллекцию следовало бы целиком оставить в Таврическом, и это был бы величайший музей в Европе портретной живописи. За это произведение Дягилев гениален и историческое имя его стало бы бессмертным. Его значение как-то мало понимают, и мне его сердечно жаль, что он остался один»[168]168
  Переписка, с. 363–364.


[Закрыть].

Дягилев обладал огромным вкусом, большими знаниями и необыкновенным художественным чутьем. Сам он был музыкантом, учеником Римского-Корсакова. Папа, зная все недостатки Дягилева, отдавал ему должное.

Он говорил, что Дягилев – «человек с глазом». За все время их знакомства Дягилев ошибся только три раза.

В 1907 году Дягилев повез русский балет в Париж. С тех пор он целиком отдается театрально-балетной деятельности. Постановки его были изумительны. Танцевали лучшие балетные артисты. Художниками постановок были Бенуа, Бакст, Коровин, Серов, Головин. Русский балет завоевал всемирную славу.

Серовым в год смерти написан был занавес к «Шехеразаде» Римского-Корсакова.

В 1912 году он должен был в Париже писать декорации к балету Фокина «Дафнис и Хлоя».

«Мы ждали этого спектакля, – писал Бенуа, – как откровения»[169]169
  Серов в воспоминаниях… т. 1, с. 445.
  В 1912 году он должен был в Париже писать декорации к балету Фокина «Дафнис и Хлоя». – Как сообщает в цитируемом источнике А. Н. Бенуа, балет М. Фокина и М. Равеля «Дафнис и Хлоя» с декорациями Серова должен был идти весной 1912 г. Однако, насколько точно это указание, сказать трудно, так как спектакль шел в Театре Шатле 8 июня 1912 г. с декорациями Л. Бакста.


[Закрыть].

Папа в Петербурге показал эскиз занавеса к «Шехеразаде» комитету, т. е. Дягилеву, Бенуа, Баксту, Нувелю, Аргутинскому[170]170
  Комитету по организации и проведению «русских сезонов» в Париже был показан пятый, окончательный эскиз, по которому писался занавес для постановки балета «Шехеразада». Эскиз этот ранее находился в собрании В. Ф. Нувеля. Париж; нынешнее местонахождение неизвестно.
  Вальтер Федорович Нувель (1871–1949) – чиновник особых поручений канцелярии Министерства императорского двора. Один из влиятельных участников «Мира искусства»; Владимир Николаевич Аргутинский-Долгоруков, князь (1874–1914) – коллекционер, примыкал к руководящему ядру «Мира искусства».


[Закрыть].

Никто не ожидал увидеть то, что он сделал. «Вещь не эффектная, – писал о ней папа, – но довольно сильно и благородно – и в ряду других ярких декораций и занавесей она будет действовать приятно – скорее похожа на фреску персидскую. Не знаю, кто и как ее будет писать. Думаю, не написать ли мне ее с Ефимовыми в Париже»[171]171
  Письмо к О. Ф. Серовой от 29 января 1911 г. – Переписка, с. 182.


[Закрыть].

По приезде из Рима в Париж, в мае 1911 года, Серов, не дождавшись от Дягилева обещанных денег и материалов для занавеса, холста, кистей и красок, закупил все сам, и вместе с Ниной Яковлевной и Иваном Семеновичем Ефимовыми, втроем, стали писать и в две недели его окончили.

«Пришлось писать с 8 утра до 8 вечера (этак со мной еще не было)» (письмо папы И. С. Остроухову)[172]172
  Там же, с. 265.


[Закрыть].

Первое отделение исполнялось при опущенном занавесе[173]173
  Премьера балета «Шехеразада» в Театре Шатле с серовским занавесом состоялась между 11–17 июня 1911 г. Первое представление в Лондоне, в театре Ковент-Гарден – 7 (20) июля 1911 г.


[Закрыть].

«Самым блестящим образцом фантастического дара и сказочного очарования этого трезвого реалиста, – писали критики того времени, – можно считать его декоративное панно к балету Льва Бакста и Фокина „Шехеразада“ – громадный холст, заслонивший всю сцену театра Шатлэ в Париже и осуществляющий в монументальных размерах интимную и пряную поэзию персидских миниатюр»[174]174
  Цитируемый источник не установлен.


[Закрыть].

Занавес к «Шехеразаде» был собственностью Серова, и был уговор, что после спектакля в Лондоне Дягилев должен вернуть его Серову. Осенью папа умер, занавес остался у Дягилева, и он его нам не возвратил[175]175
  Занавес был в собрании С. П. Дягилева. В 1968 г. он продавался на аукционе в Лондоне, устроенном английской фирмой 80ТНЕВУ. В настоящее время местонахождение его неизвестно. См. также примеч. 24.


[Закрыть].

Размах у Дягилева был большой во всем и в денежных делах тоже, что приводило иногда не к очень благовидным результатам.

В Париже я присутствовала при громком разговоре Бакста с Дягилевым. Дягилев сидел в кресле, а рассерженный Бакст быстро ходил по комнате, возмущаясь Дягилевым, который не платил ему обещанных денег.

В это же время принесли телеграмму из какого-то города, где застряло несколько актеров балетной труппы, которые, не получая от Дягилева денег, оказались в безвыходном положении.

«Здесь начинает собираться l,etal-major du generallissime Diaghilew, пишет Бенуа Серову. – Самого его (т. е. Дягилева) я застаю вчера в донельзя потемкинском виде (и вот как ты должен его написать) – в шелковом золотистом халате нараспашку и в кальсонах с горизонтальными полосками. Было уже около часу дня, но его светлость лишь изволили вылезать из кровати»[176]176
  Печатается по тексту первого издания настоящей книги. L,etal major du generallissime Diaghilew – главный штаб генералиссимуса Дягилева (франц.).


[Закрыть].

В 1911 году, во время своего пребывания с балетом в Лондоне, во время коронации Георга V, Дягилев жил в одном из самых роскошных отелей, в котором даже двор был устлан ковром. Автомобили подъезжали к парадным дверям по мягкому ковру.

А вот одно из писем самого Дягилева к папе:

«Дорогой друг. Выставка поживает великолепно, она то, что называется, „превзошла все ожидания“. Закрываем ее 26 марта, после чего я тотчас же еду за границу – сначала на Олимпийские игры в Афины, через Константинополь, а затем через Италию в Париж»[177]177
  Переписка, с. 349. Это недатированное письмо следует отнести к марту 1906 г. В нем идет речь о последней выставке «Мира искусства», единолично устроенной С. Ц. Дягилевым в Петербурге (конец февраля – март 1906 г.).


[Закрыть].

Таков был трен жизни этого человека[178]178
  Таков был треп жизни этого человека – train de vie (франц.) – образ жизни.


[Закрыть].

Париж

Весной 1910 года я была с папой в Париже. Была там недолго, проездом в Берк (местечко в Нормандии), где лечился от костного туберкулеза мой брат Антоша.

В Париже папа преображался, был бодрый и весь какой-то насыщенный, и выражение лица было другое, и походка. Выйдя утром из дома, он покупал розу и нес ее в руке, а иногда в зубах. Ходить он не любил и предпочитал ездить на извозчике, как бы медленно лошадь ни бежала. Он считал, что, идя в музей, не надо растрачивать своих сил на ходьбу.

Приехав в Париж, папа повел меня в Лувр. Поднявшись по лестнице, пройдя статую «Победы», остановился и, указав на стену с фреской Боттичелли, повернувшись ко мне, сказал: «Можешь молиться»[179]179
  …Пройдя статую «Победы», – Имеется в виду греческая статуя «Ника Самофракийская». Мрамор. Конец IV в. до н. э.
  …Указав на стену с фреской Боттичелли. – В Лувре находятся две фрески, написанные Боттичелли в 1486 г. для свадьбы Лоренцо Торнабуони и Джованны Дельи Альбицци – «Лоренцо Торнабуони и Свободные искусства» и «Джованна Дельи Альбицци и добродетели». Неясно, о двух фресках идет речь или только о какой-то одной из них.


[Закрыть].

Пройдя со мной по нескольким залам, останавливая меня перед вещами, на которые считал нужным обратить особое внимание, он оставил меня и пошел рисовать персидские миниатюры[180]180
  Зарисовки с иранских и индийских миниатюр XVI–XIX вв. были выполнены в связи с работой над эскизами занавеса к балету «Шехеразада».


[Закрыть].

Несмотря на то, что папа знал все музеи Европы, он, как только приезжал за границу, на другой же день с утра спешил в музей.

В 1909 году, за два года до смерти, он писал маме из Парижа: «Работаю и смотрю достаточно»[181]181
  Письмо от 20 ноября. – Переписка, с. 167.


[Закрыть].

С молодости у папы были две заветные страны, в которых он хотел побывать, – это Голландия и Испания.

В Голландии он был в 1886 году, двадцатилетним юношей, в Испанию попал лишь в 1909 году, когда писал портрет М. С. Цетлин, на их вилле в Биаррице, на берегу океана[182]182
  Даты указаны ошибочно. Голландию Серов посетил во время заграничной поездки летом 1885 г. В Испанию он ездил из Биаррица в конце октября – начале ноября 1910 г. Именно тогда, а не в 1909 г. был написан портрет Цетлин.


[Закрыть]. Несколько поездок к Пиренеям были сделаны вместе с Цетлиными на автомобиле, а потом папа поехал в Мадрид и Толедо.

Из Мадрида он писал маме: «Хорош здесь музей, ну, разумеется, Веласкез. Об этом и говорить не стоит – он совсем не так черен, как кажется на фотографиях, – все написано на легком масле не особенно задумавшись.

Хороши здесь и другие: Тициян всегда он верен себе и прекрасен, именно прекрасен. Мантенья, Дюрер, Рафаэль. Знаменитейший Гойя оказался много жиже и слабей…

Да, да, как же, видел бой быков вчера – неохота есть мясо. Мне кажется, Толстой должен стоять за них, как убедительное внушение к переходу в вегетарианство.

Настоящая бойня – крови фонтаны. Интересно, но не знаю, пошел бы я опять»[183]183
  Переписка, с. 176.


[Закрыть].

Наработавшись за день в музеях, папа часто шел еще вечером рисовать живую натуру в студии Коларосси или Жюльена[184]184
  Популярные рисовальные школы в Париже: Коларосси, названная по имени ее основателя Филиппо Коларосси, итальянского скульптора, и Рудольфе Жюльена (именовалась академией Жюльена).


[Закрыть].

Однажды в студии Жюльена с ним встретился Лев Львович Толстой[185]185
  Л. Л. Толстой (1869–1945) – писатель, сын Л. Н. Толстого. В 1908–1909 гг. увлекался скульптурой. Некоторое время занимался в Париже у Огюста Родена.


[Закрыть], который писал потом:

«Серов пришел порисовать вместе со скульптором Стеллецким[186]186
  Дмитрий Семенович Стеллецкий (1875–1947) – живописец, график, скульптор, театральный художник. Участник выставок «Мира искусства».


[Закрыть]. Усевшись в уголку, он делал наброски.

Надо было видеть, с каким вдохновением и мастерством Валентин Александрович большими, твердыми штрихами заставлял жить на страницах своего альбома натуру. Долго смотрел он на нее, прежде чем рисовать, потом несколькими удачными линиями рисовал.

Купание лошади. 1905

Иногда он быстро перевертывал страницу и начинал сначала. Значит, рисунок не удался.

Но когда он удавался, он уже больше не трогал его и, сидя без дела, дожидался новой позы.

В минуты перерыва я просил Валентина Александровича показать мне свои наброски, и мое впечатление от них было такое, что вряд ли в России есть второй такой рисовальщик, как Серов. Его наброски по силе не уступали Родену[187]187
  Речь идет о рисунках Родена. Имеются сведения, что Серов был большим поклонником французского скульптора (см.: Серов в воспоминаниях… т. 2, с. 451) и проявлял интерес к его рисункам (см.: Симонович-Ефимова Н. Я. Указ, соч., с. 128).


[Закрыть], по правдивости и изяществу – превосходили его»[188]188
  Печатается по тексту первого издания настоящей книги.


[Закрыть].

Тогда же, в 1910 году, на вечерних «кроки» встретился с папой один из его московских учеников[189]189
  Это был П. Эриксон, воспоминания которого цитируются ниже (см.: Серов в воспоминаниях… т. 2, с. 235–236).


[Закрыть]. Они вышли из студии вместе. Проходя мимо гарсона и кладя ему на тарелку пятьдесят сантимов, папа воскликнул: «Вот как приятно, заплатил 20 коп., порисовал вдоволь и учить никого не надо!»

Шли они по бульвару Монпарнас, и папа все хвалил Париж: «Удивительный город, я первое время только ходил и восхищался – вот город-то, созданный для художников». Разговорились они, между прочим, и про Матисса[190]190
  Анри Матисс (1869–1954) – французский живописец, график, скульптор. Крупнейший художник постимпрессионизма.


[Закрыть], имя которого тогда произносилось всеми и всюду. Серов отзывался о нем с улыбкой: «Некоторые вещи Матисса мне нравятся, но только некоторые, в общем же я его не понимаю».

Маме он писал тогда же: «Матисс, хотя я чувствую в нем талант и благородство, но все же радости не дает – и странно, все другое зато делается чем-то скучным – тут можно попризадуматься»[191]191
  Письмо от 20 ноября. – Переписка, с. 167.


[Закрыть].

Во время моего пребывания в Париже как-то днем должна была прийти к папе позировать Ида Рубинштейн. Писал он ее в помещении католического монастыря, в бывшей церкви[192]192
  Писал он ее в помещении католического монастыря, в бывшей церкви. – Помещение домовой церкви (шапель) в монастыре Сакре Кёр около бульвара Инвалидов Серов снимал вместе с И. С. и Н. Я. Ефимовыми под мастерскую и для жилья. Портрет Иды Рубинштейн (ГРМ) написан во второй половине мая-июне 1910 г. Рубинштейн Ида Львовна (1880–1960) – танцовщица-любительница, ученица М. Фокина, выступала в ряде его постановок. Участница «русских сезонов», первая исполнительница роли Клеопатры в одноименном балете и Зобеиды в «Шехеразаде».
  …с Габриелем д’Аннунцио и его женой – итальянский писатель Габриеле д’Аннунцио (1863–1938) и Наталья Владимировна Голубева.


[Закрыть]. Это помещение сдавалось внаем, и в нем поселились Иван Семенович и Нина Яковлевна Ефимовы. Папа присоединился к ним.

Когда Ида Рубинштейн шла по двору монастыря, из всех окон высовывались люди, которые буквально пожирали ее глазами. Внешность ее была необыкновенна.

Папа говорил, что у нее рот раненой львицы, а смотрит она в Египет.

При мне Ида Рубинштейн пришла с Габриэлем д’Аннунцио и его женой, русской, очень красивой женщиной. Оба, и Габриэль д’Аннунцио и его жена, были влюблены в Иду Рубинштейн и не сводили с нее глаз.

Я видела их, когда они проходили мимо двери. Выйти к ним не решилась, так как не спросила у папы на это заранее разрешения, да и стеснялась по молодости лет.

Видала я Иду Рубинштейн в двух балетах: «Шехеразаде» и «Египетских ночах»[193]193
  Видела я Иду Рубинштейн в двух балетах: «Шехеразаде» и «Египетских ночах». – О балете «Шехеразада» см. примеч. 14 и 163. Предположительно, О. В. Серова видела И. Рубинштейн в «Шехеразаде» на премьере 4 июня 1910 г. в Гранд-опера (Париж). «Клеопатра» – одноактный балет М. Фокина (декорации и костюмы Л. Бакста, музыка А. С. Аренского с добавлениями из Танеева, Римского-Корсакова, Глинки, Мусоргского, Глазунова), в первой версии «Египетские ночи» – была поставлена в Петербурге на сцене Мариинского театра в 1908 г. В Париже – премьера в Театре Шатле 2 июня 1909 г. Где и когда О. В. Серова видела И. Рубинштейн в этом балете, она, к сожалению, также не сообщила. Но то обстоятельство, что, человек музыкально образованный, она назвала «Египетские ночи» (первая версия балета), а не «Клеопатру», придает убедительность предположению касательно присутствия ее вместе с Серовым в Мариинском театре если не 8 марта 1908 г. на премьере, то на одном из спектаклей. В пользу этого предположения говорит тот факт, что. в марте 1908 г. Серов в Петербурге рисовал по заказу С. П. Дягилева портрет Н. А. Римского-Корсакова (ГТГ). Видимо, тогда, а не в Париже, как в свое время указывал И. Э. Грабарь, Серов впервые видел Иду Рубинштейн в роли Клеопатры (см.: Грабарь И. Э. Валентин Александрович Серов. Жизнь и творчество, с. 214). В связи с высказанным предположением точка зрения И. С. Зильберштейиа и В. А. Самкова, согласно которой Серову увидеть Иду Рубинштейн «довелось только в 1910 году в балете „Шехеразада“» (см. Послесловие в кн.: Серова В. С. Указ, соч., с. 160), не убедительна.


[Закрыть]. Должна сказать, что она была совсем не так худа, как ее изобразил папа, по-видимому, он сознательно ее стилизовал.

Портрет этот, как известно, наделал много шума. Папу упрекали в модернизме. Репин пришел в отчаяние от своего бывшего ученика, хотя писал потом, что даже самые неудачные произведения Серова суть «драгоценности». «Вот, для примера, его „Ида Рубинштейн“. Но как она выделялась, когда судьба забросила ее на базар декадентщины» (Всемирная выставка в Риме в 1911 году. – О. С.)[194]194
  Серов в воспоминаниях… т. 1, с. 31. Автор воспоминаний повторяет ошибку прежних комментаторов репинского текста. Слова Репина «базар декадентщины» относятся к выставке «Мира искусства», состоявшейся в Москве в декабре 1911 г., где портрет экспонировался после смерти Серова, а не к Всемирной выставке в Риме в мае 1911 г., где он был показан впервые.


[Закрыть].

Портрет артиста И.М. Москвина. 1908

«Иду Рубинштейн» по настоятельной просьбе Дмитрия Ивановича Толстого папа продал в музей Александра III в Петербурге[195]195
  Д. И. Толстой, граф (1860 – ок.1942) – коллекционер, с 1901 г. – товарищ управляющего музеем императора Александра III (ныне ГРМ). С 1909 г. – директор Эрмитажа, действительный член Академии художеств. В 1911 г. был генеральным комиссаром русского отдела на Международной художественной выставке в Риме. Благодаря его настойчивости Русский музей приобрел портрет Иды Рубинштейн.


[Закрыть].

Это приобретение вызвало ропот в некоторых художественных кругах, и раздались голоса, требовавшие удаления картины из музея. Серов писал по этому поводу М. С. Цетлин:

«Остроухов мне, между прочим, говорил о Вашем намерении приютить у себя бедную Иду мою, Рубинштейн, если ее, бедную, голую, выгонят из музея Александра III на улицу.

Ну, что же, я, конечно, ничего не имел бы против – не знаю, как рассудят сами Рубинштейны, если бы сей случай случился. Впрочем, надо полагать, ее под ручку сведет сам директор музея граф Д. И. Толстой, который решил на случай сего скандала уйти. Вот какие бывают скандалы, т. е. могут быть. Я рад, ибо в душе – скандалист, да и на деле, впрочем»[196]196
  Переписка, с. 323–324.


[Закрыть].

Дмитрий Иванович Толстой мечтал также получить в музей Александра III портрет Орловой[197]197
  См. примеч. 113.


[Закрыть]. Бенуа и Толстой считали портрет Орловой шедевром.

В июне мы с папой возвращались из-за границы[198]198
  Речь идет о возвращении из Франции в июне 1910 г.


[Закрыть].В Германии в поезде нельзя ставить на полки чемоданы больше означенной величины, в противном случае их нужно сдавать в багаж.

Один из наших чемоданов выступал на крошечный кусочек. Кондуктор очень серьезно обратил на это обстоятельство папино внимание. Папе пришлось долго убеждать его на немецком языке, прежде чем удалось уговорить оставить наш чемодан на полке.

Окно, около которого мы сидели, было полуоткрыто. От быстрого движения очень дуло. Я сидела лицом к движению; боясь, чтобы я не простудилась, папа обменялся со мной местом. Кондуктор, проходя по вагону, увидал какое-то перемещение – беспорядок, с его точки зрения, – и сейчас же вторично проверил наши билеты.

Все было иное, когда мы с папой подъехали к русской границе. После осмотра на таможне мы вошли в вагон II класса русского поезда. Тьма в вагоне была кромешная. Поставив кое-как наши вещи, носильщик ушел. Нащупав скамейки, мы сели. Пассажиров в купе, кроме нас, никого не было. Появился проводник. В руках у него было два фонаря: один зажженный, другой не заправленный. Под мышкой торчали свечи. Поставив зажженный фонарь на стол, он стал стругать свечку, чтобы вставить ее в другой фонарь.

– Неужели этого нельзя было сделать до того, как пришли пассажиры? – обратился папа к проводнику.

– Ничего, барин, сейчас зажгу. Вы не беспокойтесь.

Воды в умывальнике не оказалось. Добродушный и очень ласковый проводник и тут стал папу успокаивать. Принес воду в каком-то длинноносом кувшине и стал поливать папе на руки.

– Ну и удобства, – проговорил папа, – вот она, Россия. Что ты скажешь – и бестолочь и неряшество, а приятно чувствовать себя на родине, все сердцу мило.

Ночью нас, сонных, полуодетых, с подушками в руках, перевели на какой-то станции в другой вагон, так как наш оказался в неисправности.

В Петербург мы приехали ранним солнечным летним утром. Город в чистом, прозрачном воздухе казался вымытым. На Неве стояли огромные баржи. Мужики в рубахах навыпуск сидели на досках и степенно пили горячий чай.

Откуда-то выползли заспанные ребятишки с взлохмаченными волосами; остановившись, они щурились на ослепительное солнце. Тощий кот, соскучившись за ночь, терся, выгибая спину, об их голые ноги. От всей картины веяло каким-то невероятным покоем и чем-то до боли родным.

Несмотря на то что в Финляндии, у нас на даче, было очень хорошо, папа ужасно скучал по русской деревне и мечтал купить себе небольшой участок в средней полосе России.