Текст книги "Все мои дороги ведут к тебе. Книга первая"

Уже стемнело, когда Саша добралась до Майского. В глубоких сумерках ее привычно встретили каменные ворота, напоминавшие триумфальную арку. Ворота были высоки и широки, сквозь них свободно мог пройти фаэтон Павла Ивановича или два всадника на лошадях, не говоря уже о хрупкой девушке на велосипеде. Сами ворота имели массивную металлическую решетку ромбообразного узора и огромный крючок, на который они надежно закрывались в ночное время. Верх ворот обрамляла каменная резьба восточных мотивов – ряд мифологических животных, которые пристально наблюдали за въезжавшими. От ворот тянулся высокий кирпичный забор, который огибал пять гектаров родового имения Ашаевых-Кадашевых – Майское.

Сквозь ворота к самому дому, утопавшему в гуще деревьев, вела широкая дорога. По обеим ее сторонам были высажены сосны, а потому здесь был невероятный воздух. Саша полной грудью вдыхала вечернюю прохладу с привкусом хвои. Сосновая аллея упиралась в широкую каменную лестницу, которая вела на высокий подиум – на нем возвышались все жилые и хозяйственные постройки. Этот подиум был не меньше метра высотой и позволял созерцать как бы с возвышенности весь чудесный ландшафт, а еще служил прекрасной защитой от сырости. Главное место построек занимал собственно господский дом – двухэтажное здание в классическом стиле с симметричными рядами окон, с большой парадной дверью и четырехгранным куполом в центральной части вальмовой крыши. Сразу под куполом в центре фасада – высокое с полуаркой окно парадной залы с двумя полуколоннами по обеим сторонам, которые венчала композиция из двух сидящих нимф. Перед домом стояли вазоны с цветами, кое-где перемежаясь с ухоженными пальмами. Парадный вход освещался электрическими фонарями, которые особенно подчеркивали красоту и великолепие здания. Позади дома, скрытые от глаз, размещались хозяйственные постройки. Сосны были посажены и вдоль дома, что создавало необходимую тень и прохладу.

– Как же здесь хорошо, – тихо прошептала Саша, спускаясь с велосипеда. Она прижалась к одной из сосен, ближайших к дому, и всей грудью вдохнула пряный, смолистый запах ее ствола.

Стоя в темноте, освещаемой лишь фонарями парадного входа, слушала, как шумели цикады, шелестела листва и поскрипывали сосны от ветра. Чистая невозмутимая природа здесь дышала спокойствием и умиротворением. И не хотелось идти в дом, к людям, а хотелось побыть здесь, почти в темноте, почти в тишине, нарушаемой только звуками природы. Взгляд ее уходил в гущу аллеи, уходящей к воротам. Дом ее детства. Место ее первых снов. Место ее первой встречи с Андреем – все было здесь.

Громко залаяла дворовая собака, за ней другая, выводя ее из забытья.

Саша едва помахала им рукой и поплелась в дом.

В передней первой ее встретила встревоженная Амина, экономка и нянька, вырастившая одного за другим детей Кадашевых. Толстая и вкусно пахнувшая домом татка, хорошо говорила на русском, всю жизнь проработав в этом доме. В цветастом длинном платье и шальварах, с повязанным на голове платком, она умоляюще сложила руки на груди и шепотом заговорила:

– Ханум вы моя золотая, ластушка вы моя, Сашенька, ну, где, где вы пропадали? Отец просто в бешенстве. Мне уже три раза пригрозил, что прогонит меня из дома. А ежели прогонит? Куда же я пойду на старости лет, а? – Амина причитала и причитала, от чего Саша нахмурилась, взглянув на огромные часы в прихожей.

Шесть часов ее не было! Надо полагать, отец в бешенстве.

– Прости, Аминушка, прости, – Саша прижалась к ее пышной груди, обняла ее мягкое тело. – Я не заметила, я в порядке, я уже дома, видишь? Никто тебя не прогонит. Ведь это и твой дом. Ну, же не сердись на меня, – она вскинула к няньке глаза. – Где все?

Амина взглядом показала на большую полуаркой дубовую дверь гостиной.

– А Павел Иванович у себя, рвет и мечет, попадет вам, ненаглядная моя, – она обняла ее крепче и вдруг заговорщическим голосом сказала: – Что сегодня было, ханум, вы не представляете. Пойдемте, я вас переодену, а то в таком виде вам точно попадет от отца.

Она схватила Сашу за руку и потащила ее мимо кабинета отца, наверх по лестнице, стараясь ступать на ступеньки только пальцами ног в расшитых татарских тапочках, чтобы лестница не скрипела. Благополучно миновав длинный коридор второго этажа, они, наконец, оказались в Сашиной комнате, уставленной изящной светлой мебелью, исполненной на заказ в стиле модерн. Сразу у окна перед высоким в пол массивным зеркалом в белом ободе растительного орнамента стояло уже готовое платье для торжества, привезенное от портнихи на днях. Белая пышная юбка платья с длинным шлейфом, расшитая вручную крошечными жемчужинами, занимала добрую половину комнаты. В углу лежала целая куча цветных коробок разного размера и формы – обновки по случаю окончания института, которые она до сих пор не успела разобрать. В центре располагалась большая кровать, довольно высокая, из светлого дерева, с красивым небесно-голубым балдахином. А рядом с ней – изящная тумбочка с раковиной и кувшином.

– Давайте-ка сюда свое платье, – Амина по-свойски командовала в Сашиной комнате, помогая ей переодеться, вымыть ноги от песка и грязи, не забывая причитать и ворчать: – И где это видано, чтоб такими ножками грязь месили, ханум? Вылитый трубочист, где и ползала, бесы только знают.

– Погоди, погоди, Амина, что тут у вас произошло? Говори, – Саша стоически терпела все манипуляции старой няньки, на ходу поправляя волосы и заправляя чулки.

– А то произошло, что полный дом гостей. И Оленька, голубка моя, приехала со своим старым ослом, и Машенька, рыбонька моя, приехала с детками. Славные такие мальчишки, щечки розовые, кудряшки – ну, ангелы, вылитые ангелы.

– Ты что? Не выспалась, что ли? – Саша шутливо потрепала ее по щеке. – Они же еще при мне приехали. Что тут такого?

– А то, – обиженно сказала нянька, – что Мурат приехал уже без вас, моя дорогая. А приехал он с каким-то другом. Так вот отец как его увидал, весь помрачнел, брата вашего отругал, мол, зачем притащил, девица, то есть вы, на выданье, а он джигита молодого в дом притащил, – она очень многозначительно посмотрела на Сашу, которая только улыбалась, сидя на стуле, болтая ногами, пока Амина приводила в порядок ее волосы.

– И что? Дальше-то что, Амина?

– А то, глупышка вы моя, что раз он так рассердился, значит, он уже что-то точно придумал про вас. Но только я вам ничего не говорила, вот так, – она склонила над Сашей свое толстое вспотевшее лицо и жестом показала, что отныне у нее рот на замке.

– Что придумал про меня? – Саша схватила ее за руку. – А, ну, отвечай, что ты имеешь в виду?

Амина выпрямилась и принялась истово собирать Сашины волосы заколками и шпильками, продолжая молчать.

– Амина, ну, не молчи, ты думаешь, отец уже кого-то имеет на примете? – Саша вскочила со стула и вцепилась в няньку.– Говори!

Амина жалобно посмотрела на нее и всплеснула руками.

– Конечно, имеет. Такая лебедь луноокая выросла, красавица, умница. Разве он даст вам выйти замуж за какого-то офицера? Его же кроме денег ничто не интересует, вашего-то отца.

– За какого офицера? – Саша испуганно посмотрела на Амину, подумав, что ей каким-то образом стало известно об Андрее.

– Да хоть за какого. Я же толкую вам, что Мурат приехал с другом, тоже офицером…

Она замолчала, увидев, что Саша облегченно вздохнула и села.

– Ну-ка, пташечка моя, погляди-ка на меня, – подозрительно сказала Амина, повернув к себе ее лицо толстыми мягкими ладонями. – А ты про какого офицера подумала? Признавайся, вижу ведь, щеки загорелись, глаза блестят.

Саша вскочила и замахала на нее руками, понимая, что может выдать себя.

– Все, довольно, ни о ком я не думала! Помоги скорее, надо уже спускаться, а не с тобой тут болтать, – Саша повелительно на нее посмотрела, показывая, что не желает больше продолжать разговор.

Амина помялась еще пару секунд, недоверчиво поглядывая на свою пташку, а потом, не сводя с нее глаз, принялась застегивать длинный ряд пуговиц на ее спине. Когда уже все было готово, она вдруг резко повернула Сашу к себе за плечи и прямо-таки уставилась в ее глаза.

Саша, не дрогнув, смотрела на няньку.

– Что-то вы хитрите, ханум, ой, хитрите. Я, старая нянька, вынянчившая вас вот на этих самых руках, кожей чувствую, что вы что-то задумали.

– Ничего я не задумала, – по слогам сказала Саша, – но это только пока. Я не позволю распоряжаться своей жизнью никому, даже отцу.

С этими словами она поцеловала няньку в мясистый лоб и выбежала из комнаты.

+++

Большая гостиная в нежно-бирюзовых тонах была любимым местом в доме. Возле двух высоких окон стояло белое фортепиано, за которым играла мать. Катерина Муратовна еще сохранила удивительную красоту, с годами несколько увянувшую, но читавшуюся в мягких чертах ее луноподобного лица. Сидя с прямой спиной, она перебирала клавиши, с любовью оглядывая собравшихся детей. От того, что все были здесь, под ее крылом, а дом снова наполнился звуками и радостным смехом, глаза ее светились от счастья.

Саша вошла, тихонько прикрыв за собой дверь, смутившись, когда все взгляды обратились к ней. Она еле заметно присела, эта привычка осталась еще с института, и торопливо подошла к матери. Села на банкетку и уткнулась лицом в ее колени.

– Вот и Сашенька, – счастливо сказала Катерина Муратовна, перестав играть. – Наша дикая голубка, целыми днями где-то пропадает, вдали от людей и дома… Все хорошо, милая? – она приподняла Сашино лицо и заглянула в ее глаза.

Как можно было не любить маму? Ее огромные, всегда с такой нежностью глядевшие глаза столько снились Саше в институте. Запах ее духов Персидская сирень был неизменен год от года. Этот запах навсегда слился с образом матери. Саша положила свои руки поверх ее ладоней и улыбнулась.

– Сегодня чудесный день, мама. Все просто замечательно.

С этими словами она выпрямилась, и они принялись играть в четыре руки.

На большом диване белой с розовыми цветами обивке сидела Ольга. С любопытством Саша наблюдала за старшей сестрой, ее наряды всегда восхищали. Вот и сейчас Ольга была в модном лиловом платье античного кроя с расшитым подолом. Она полулежала на куче маленьких подушек, обмахивалась ажурным веером и с кокетливой улыбкой смотрела на кружок мужчин в углу гостиной, которые играли в покер. За игральным столом сидели Мурат, Егор Денисович Пурталес, отец, который пару раз строго посмотрел на Сашу, а также поручик, который Саше показался совсем неприятным. Он то и дело бросал взгляды на Ольгу, громко разговаривал и без конца подкручивал свой рыжий ус. Здесь же сидел Алексей – младший из сыновей Кадашевых. Когда он приехал, Саша не знала, видно во время ее отсутствия, но была рада его видеть. Алексею было двадцать два. Длинные волосы, худощавость и бледность выдавали в нем студента столичного университета. Он играл пылко, быстро вспыхивая, если проигрывал, и также быстро вспыхивал, когда удача улыбалась ему. Он был мил, как все юноши, а его искренние эмоции от игры заставляли Мурата трепать его за волосы.

– Не дрейфь, братишка, будет и на нашей улице праздник, – Мурат потрепал брата за длинную челку и насмешливо сказал: – Экий чуб ты, брат, отрастил. В казаки, что ли подался?

– Ни в кого я не подался, – Алеша обиженно одернул голову, – нравится так.

Косыгин усмехнулся и стрельнул взглядом в Ольгу. Та поймала его взгляд и энергично замахала веером, пряча кокетливую улыбку. Это не ускользнуло от внимания Саши. Она встревожено посмотрела на Пурталеса, но старик ничего не замечал.

Рядом с Ольгой сидела Мария, средняя сестра. Она была за мужем за местным владельцем типографии Асланом Аскеровичем Сафаровым, и, как не раз слышала от отца Саша, сама сделала свой выбор. Средняя дочь Павла Ивановича и Катерины Муратовны была высока, с правильными чертами, похожая на мать, имевшая невероятно выразительные умные глаза. Маша была в темно-синем платье с крошечной камеей на груди и аккуратно убранными назад волосами. Она подчеркнуто скромно одевалась, что особенно бросалось в глаза в сравнении со старшей сестрой, и весь вечер не сводила глаз со своих сыновей – трехлетних мальчиков Романа и Рустама, которые то дрались, то весело смеялись, то попеременно рыдали. Она, как орлица, бдела за ними, стараясь уследить за мальчуганами, но и не дать им слишком много вольности в материнском доме.

– Ты очень строга, – снова, уже который раз за вечер, сказала Ольга, когда Маша пригрозила ребятам отправить их наверх, если те не перестанут кричать. Ольгу, не имевшую детей, Машины ангелочки явно умиляли. Она периодически подманивала к себе то одного, то другого, и пылко их обнимала и целовала в пухлые щечки. Мальчишки же после слов матери ненадолго присмирели, расположившись на ковре, и стали перебирать деревянные игрушки.

– Зачем ты так с ними строга, сестра? – Ольга с улыбкой смотрела на притихших мальчишек, обмахиваясь веером. – Милые, очень милые создания.

– Если не держать их в строгости, эти два милых создания превратятся в сущее наказание, – сказала Маша по-доброму, но довольно строго. – Аслан их невозможно балует. А потом все проблемы с воспитанием приходится решать мне, – она грустно улыбнулась.

– Что муж? Приболел? – Оля метнула взгляд в сторону своего старика Пурталеса.

– Нет, слава богу, здоров. У него остались нерешенные дела в Баку, – Маша как-то грустно это сказала и, очевидно, пытаясь сменить тему, ласково взглянула на младшую сестру. – Сашенька, завтра твой вечер.

Саша отозвалась смущенной улыбкой, невольно снова и снова оглядывая всю семью: строгую Машу, кокетливую Ольгу, пылкого Алешу, бравого Мурата, довольного отца. И с волнением бросала взгляд на маму, которая ласково ей улыбнулась, отчего Саша вдруг не удержалась, бросила играть и кинулась матери на грудь.

– Что с тобой, милая? – мамины руки были удивительно теплы, и от нее так чудесно знакомо пахло домом и мамой, что невольно наворачивались слезы. И выглядывая сквозь оборки маминого платья на сидевших в гостиной людей, Саша с удивлением поняла, что и братьев, и сестер, каждого, она любила по-своему, по-особенному. Так, Ольга восхищала ее своей красотой и уверенностью. Мурата любила всем сердцем, потому что он напоминал ей об Андрее. Алеша вызывал самые нежные чувства, потому что помнились их детские проказы и игры еще до отъезда в Тифлис. А вот Маша… Средняя сестра вызывала у Саши невероятную гордость и восхищение, потому что смогла убедить отца благословить ее брак с Асланом Сафаровым, человеком не знатным и не богатым по местным меркам. Но Саша знала, что его здесь уважали. Многие считали его очень образованным и прогрессивным человеком, который, будучи мусульманином, женился на православной Маше, совершенно не требуя от нее перехода в свою веру. Мария помогала мужу в газете, там же печатала небольшие очерки, а также рассказы и стихи, в основном для детей. Их союз был образцом для Саши. Наблюдая за сестрой, Саша задавалась вопросом, что же такого должна была сказать отцу Маша, чтобы убедить его уступить.

– Господа, и опять удача на моей стороне! – громко и довольно вызывающе воскликнул Косыгин за игральным столом, потирая руки перед открытыми картами.

Ольга активнее замахала веером. Мурат бросил взгляд на озадаченного отца. Мальчики на полу притихли, глядя на Косыгина. А Алеша, скрестив руки на груди, с досадой сказал:

– Очевидно, господа офицеры только и делают, что упражняются в картах.

– Это ж надо, а, – старый Пурталес склонился над столом, пытаясь разглядеть карты Косыгина. – Ладно, Алешенька, не везет в картах, повезет в любви, правда, пташка моя? – он, кряхтя и посмеиваясь, похлопал Алексея по плечу, глазами с трудом отыскав Ольгу в просторной гостиной.

Но Ольга на него не смотрела. Она сквозь веер следила за Косыгиным, не сводя с него глаз. Подслеповатый Пурталес вряд ли это заметил.

– Пора расходиться, – сказал Павел Иванович, – завтра суматошный день. Согласна, моя дорогая? – Кадашев встал и подошел к фортепиано, где сидели Катерина Муратовна и Саша.

Саша поднялась, желая обнять отца. Он не сопротивлялся, но сказал, бросив сперва взгляд на жену, а потом посмотрев на Сашу:

– А вас, моя дорогая, попрошу зайти ко мне в кабинет.

– Паша, может, не сейчас, – мягко проронила Катерина Муратовна, но осеклась, когда муж снова глянул на нее и поднял вверх одну руку – он не потерпит возражений. Затем взглянув на дочь, он подошел к жене, поцеловал ее в макушку и вышел из гостиной.

– Идем.

++++

В кабинете отца, бывшем кабинете деда, пахло кожаной мебелью и лесным орехом. Отец любил есть орехи, занимаясь делами. Вот и сейчас на массивном столе лежала чаша с колотым фундуком. Кабинет был довольно узок и длинен, с одним единственным окном, выходившим в сад, на утопавшую в зелени ротонду. Справа стояли шкафы, полные книг и каких-то вещиц: компас, миниатюрный глобус, несколько циркулей с линейками и прочее – все это досталось от деда-генерала. Слева стоял массивный диван черного дерева в кожаной обивке. Над ним висел портрет деда Ашаева Мурат-бека в генеральском парадном мундире. Большое окно было занавешено белым, почти непрозрачным тюлем, а по краям свисали тяжелые, трехметровые темно-коричневые с золотыми вензелями портьеры, перехваченные тяжелой в тон вензелям тесьмой с бахромой. Отец стоял у окна, за столом, опершись рукой о резную спинку высокого черного дерева стула. Стулья, стол, диван и шкафы были выполнены в одном стиле: массивные, черного дерева, с элементами кожи.

Саша вошла безмолвно, закрыв за собой дверь, понимая, что своим отсутствием серьезно рассердила отца. Как бы он себя повел, если бы узнал, что она была на берегу не одна? Даже страшно себе подумать…

– Садись, родная, – сказал Павел Иванович неожиданно мягко и подошел к дивану.

Саша быстро взглянула на него, удивляясь мягкому тону, и покорно села на угол дивана.

– Папа, позволь мне для начала извиниться за свое долгое отсутствие, я, правда, не заметила, как засиделась у моря, – постаралась как можно быстрее проговорить Саша, чтоб хоть немного смягчить его сердце.

Отец несколько раз кивнул, потом прошелся туда и сюда по кабинету, наконец, сказал:

– Да, твои исчезновения очень тревожат меня и маму. Саша, ты уже не ребенок и должна понимать, что… это, в конце концов, неприлично, – он в упор посмотрел на нее. – Что подумают люди? Одна, целый день где-то пропадаешь? Мало ли опасностей вокруг?

– Папочка, я ухожу туда, где никого нет и почти не бывает… – краска предательски поползла по щекам от вранья.

– Зачем, душа моя? Мы тебя столько лет не видели, нам с мамой так тоскливо в этом большом доме, а ты убегаешь…

Саша опустила глаза. Угрызения совести снова охватили ее.

– Прости, – тихо сказала она. – Можно мне хотя бы на пару часиков уходить гулять? Сегодня, согласна, я слишком увлеклась, – воспоминание о том незнакомце заставило ее отвести взгляд в смущении.

– Ладно, но не об этом я хочу с тобой поговорить, Александра, – отец грузно сел на другой угол дивана и внимательно посмотрел на нее. – Александра… – начал он, кашлянув.

Саша напряглась. Было видно, что он волнуется и не знает, как начать разговор. Это заставило ее тоже начать волноваться.

– Александра,… завтра тебе восемнадцать… Думаю, что самое время подумать о твоем будущем.

Саша подозрительно вскинула на него глаза, пытаясь разгадать ход его мыслей.

– Ты же знаешь, что будущее дамы, – продолжал отец, – во многом зависит от ее супруга…

– О, нет! – скучающе протянула Саша, скрестив руки на груди и упав на спинку дивана. – Папа, прошу тебя…

– Да, да, моя дорогая, – он дотронулся до ее локтя и постарался как можно быстрее проговорить: – Саша, пора подумать о замужестве. О детишках, о свадьбе, а? – он с надеждой смотрел на нее, рассчитывая, что она его поддержит и избавит от лишних объяснений.

Она умоляюще посмотрела на него.

– Разве я не могу сама это решить?

– Ну, как это сама? Зачем сама, если у меня уже все решено? – поспешно произнес он, а потом словно спохватившись, непонимающе спросил: – Как сама? Ты это о чем? – брови его нахмурились, он грузно повернулся на диване, чтоб полностью видеть ее лицо. – Что еще за «сама»? Ну, отвечай!

Саша вздрогнула, опустила глаза, покачала головой.

– Я просто хочу, чтобы у меня был выбор, – промямлила она еле слышно, в отчаянии пытаясь придать своему голосу хоть частичку той дерзости и уверенности, с которой говорила об этом с человеком на берегу.

– Что за вздор? Выбор? Разве это должно заботить воспитанную барышню? Выбор? Ты что на базаре – выбирать? Это жених, моя дорогая, выбирает, а девица должна с радостью принять его выбор, – он встал и нервно заходил по кабинету. – Сама! Что там, в этом институте, совсем вам мозги, что ли запудрили? Сама… Ишь придумала… Послушай, – он остановился и, стараясь говорить мягко и убедительно, произнес: – Жених твой – человек очень обеспеченный, давно я с ним знаком. Хозяин отменный. Здесь, в Мардакяне, у него вилла роскошная, побогаче Майского будет. К сожалению, завтра к нам он приехать не сможет, а вот во вторник, мы уже сговорились, поедем с тобой в оперу на закрытие сезона, там мы и условились встретиться… Ну, что ты, что ты, – он увидел, что Саша уронила голову в руки и беззвучно заплакала. Павел Иванович подсел рядом и ласково погладил ее по голове. – Дурочка, да о таком муже только мечтать. Я же счастья тебе хочу, Саша.

Она вдруг сползла на пол, встав на колени, и сложив умоляюще руки, сквозь слезы заговорила:

– Папа, прошу тебя, прошу тебя, умоляю, я ведь учиться хотела ехать, я ведь не этого совсем хочу, – она затряслась в рыданиях, стоя на коленях, вдруг почувствовав себя совершенно несчастной.

– Ты эти глупости брось, Александра, – строго сказал Павел Иванович, взяв ее за плечи. – Выучилась уже. Совсем тебе в твоем институте голову заморочили этим университетом. Кому нужна слишком ученая жена? Вздор это все. И потом, работать я все равно тебе не позволю. Я всю жизнь горбатился вовсе не для того, чтоб мои дочери работать пошли. Что обо мне старый твой дед подумал бы? Я его уважения столько лет добивался, он бы точно не одобрил этого… Маша – дура, ты что, того же хочешь? Ходит как мышь серая, со своей работой, муж ее, будь не ладен, откуда и нарисовался, такую девицу к рукам прибрал, а обеспечить не может. Одета, как чучело. Не позволю, ты поняла меня, не поз-во-лю, – он строго смотрел на нее, невзирая на ее слезы и сотрясающееся тело. – Пойми, – продолжал уже мягче, – это мой отеческий долг. Партия хорошая, будешь жить роскошно, в Европы, в Петербург, куда хочешь. Человек он не жадный, довольно образованный. В общем, давай, успокаивайся и настраивайся: во вторник поедем на встречу, – он наклонился над ней, руками поднял ее заплаканное лицо и нежно поцеловал в лоб. – Все будет как нельзя лучше, Сашенька. Еще благодарить меня будешь.

Она обхватила руками его ладони и еще сильнее заплакала. Тут уже отец не выдержал и встал.

– Поди-ка сюда, – позвал он ее к столу, открывая секретер.

Саша с трудом встала, слезы застилали все кругом, но ослушаться не смела. Отец же достал какую-то бумагу и мягко сказал:

– Александра, я не хочу, чтоб ты думала, что я тобой распоряжаюсь. Дочка, посмотри, я оформил на тебя купчую на шикарный участок в Мардакянах. Ты знаешь, ты очень богатая невеста, с роскошным приданным. Это залог того, что муж будет с уважением относиться и к тебе, и к твоей семье. Не это ли счастье, а? – он поглаживал купчую и приговаривал, не глядя на Сашу: – Пять гектар отменной земли, почти у гор. Целое состояние, Саша! А еще, – он взглянул на дочь и подмигнул, – не буду скрывать, я много ставлю на этот брак. Видишь ли, дочка, в последнее время в моем деле наметились кое-какие проблемы, крупные нефтепромышленники предпочитают организовать своими силами нефтеперевозку. Закупают огромные нефтеналивные суда, увеличивают штат работников. Крупных заказов становится все меньше, я несу убытки. Так вот выход нашелся сам собой. Один из нефтяных производителей, хозяин фирмы «Парнас», оказался вдовцом. Беседуя с ним о делах, мы сошлись во мнении, что нашим фирмам можно объединиться. А лучшим способом станет породниться, – Саша стояла, ни жива, ни мертва. – Так вот, – продолжал отец, не замечая Сашины слезы, – ВазгенАкоповичКесоян – владелец этой фирмы, весьма состоятельный человек. Твой брак с ним и мои дела бы устроил как нельзя лучше, – Павел Иванович обошел вокруг стола и подошел к Саше, обнял ее и поцеловал в макушку. – К тому же он православный, как все армяне, а это немаловажно. Так что, это выгодная партия, голубушка моя, вы-год-ная.

– Кесоян? – недоуменно прошептала Саша, вскидывая на отца заплаканные глаза. – Ужасная фамилия.

– Почему? – удивился Кадашев, пожав плечами. – Фамилия, как фамилия.

– Плешивый? – всплеснула руками Саша, возмущенно глядя на отца.

Павел Иванович нахмурился и замахал на Сашу руками, отстраняясь.

– Чушь! Мало ли что значит фамилия? У нас полстраны Козловых, Барановых, Дуровых. И что? Подумаешь, плешивый! Зато богат, как черт!

Саша опустила глаза, не зная, что сказать, понимая, что отец уже все решил, и вряд ли его удастся переубедить. Она была бессильна этому противостоять. Да и мысль о том, что благополучие семьи зависит от нее, не давала покоя. Грусть и тяжесть сдавили ее грудь. Слезы тихо катились по лицу.

– А если он мне совсем не понравится, – едва слышно с надеждой прошептала Саша, прижав руки к груди.

– Ну, моя дорогая, это дело наживное, сегодня не понравится, через годик понравится. Как говорится, родной заходить перестанет – чужим станет, чужой зачастит – родным станет, – было ясно, что отец и слышать не хотел возражений. Он потрепал ее за щечку, оттер пальцами слезы и снова поцеловал в макушку. – Не смотри на меня, как на злодея, Сашенька. Матушка твоя – прекрасный пример – совсем меня не знала, когда согласилась выйти за меня. И что? Пятеро прекрасных детей нажили, разве это не любовь? – он ласково улыбался, отказываясь замечать тоску на лице Саши. – Оля – сестра твоя – еще один пример. Да, Пурталес стар, но он любит ее и ни в чем ей не отказывает. И многие барышни в этом вопросе полагаются на родителей.

Саша опустила глаза.

– Я хочу учиться, – упрямо проговорила она, пытаясь не мямлить. – Почему ты в этом мне отказываешь?

Отец всплеснул руками и снова нервно прошелся по кабинету. Потом поравнялся с ней и по слогам произнес сурово:

– Учеба твоя стоит денег. И немалых. А толку никакого. Я лучше эти средства на покупку участка пущу. Это все-таки недвижимость, и какая! – он пристально смотрел на нее. Но так как сердиться на Сашу у него было сил, Павел Иванович взял ее за руку и вновь обнял. – Девочка моя, все устроится, как нельзя лучше. Мы с мамой хотим, чтобы ты вышла замуж здесь, поближе к нам, чтобы тебя навещать, и ты к нам приезжать могла. Я уже все придумал. Возьмешь с собой Аруську Петькину. Она девчонка смирная, работящая, помогать тебе будет. Да и все же не чужая, с ней поди-ка веселее будет… Я ведь уже не молод, я обязан подумать о вашей судьбе. Ты станешь женой успешного человека, Майское останется Мурату, правда, придется ему завещать кое-какие акции, чтобы у него был стабильный доход, но что поделать? Алешке перепишу свою контору, может, после университета он семьей обзаведется, а тогда уж сам начнет понимать, что деньги надо зарабатывать. Тут моя контора ему и сгодится… Я ж ради вас пекусь, доченька, – он отнял ее от груди и снова с надеждой посмотрел ей в глаза. – Успокоилась?

Саша слегка кивнула и с последней надеждой прошептала:

– Ну, а может, я, как Маша, выберу того, кого… полюблю? – прошептала и тут же пожалела об этом, видя, как лицо отца побагровело, а на шее нервно запрыгала синяя вена.

– Как Маша?! Вот, значит, какой пример тебе по нраву? Дура! – закричал он, отстраняясь от дочери. – А еще университет! Тьфу ты! Какой тебе университет, если ты таких элементарных вещей не понимаешь?! – он вновь к ней обернулся и вдруг зло заговорил: – Что ты знаешь про Машу? Выбор у нее какой-то был? Я ведь не хотел их благословлять. Но ведь эта паршивка забеременела, прости ее, Господи! Что – это выбор? Любовь? Тьфу! Пришлось ее от позора спасать, разрешить им сыграть свадьбу. А муженек ее – тьфу! Совершенно не умеет деньги зарабатывать! Живут только за мой счет. Типография куплена на мои деньги, газетенка его выходит на мои деньги, а он так, видимость. Тьфу! – он треснул кулаком по столу и по слогам произнес: – Довольно этой бабьей болтовни! Машкин пример – дурной пример! Верно говорят, стыдятся не дурные, а их родные! Им-то чего стыдиться? Небось, тихо посмеиваются надо мной в моей же редакции! Ничего, пусть смеются. Я не гордый! Моя совесть чиста! Дальше пусть сами устраивают свою жизнь! Но с тобой такой номер не пройдет! Довольно! Я не потерплю позора и пересудов на старости лет! Так что вытри слезы и ступай к себе, Александра! Приведи себя в порядок, завтра будут важные гости… И не вздумай меня позорить! Шагай, – с этими словами он отвернулся к окну, скрестив руки на полном животе, показывая всем видом, что разговор окончен.

Саша постояла еще пару секунд, мысленно прокручивая слова отца про Машу в голове, чувствуя полную безысходность своего положения. Не найдя, что сказать, и понимая, что сильно разозлила отца, с тяжелым сердцем вышла.

Уже в своей комнате, лежа на кровати, в одной ночной рубашке из расшитого хлопка, она сперва плакала, потом садилась, обхватив колени руками, глядя в темноту, потом снова падала на кровать и плакала. Прокручивая в голове разговор с отцом, она про себя проговаривала новые и новые аргументы, но понимала, что сказать ему в лицо ничего не сможет. Слова отца о Маше и ее муже сильно поразили Сашу. Она ничего не знала. И подумать не могла, что счастливый союз Маши и Аслана был только видимостью, сказкой, в которую ей так хотелось верить. Но, с другой стороны, говорила она себе, нельзя же все мерить деньгами! Да, Сафаров оказался не очень успешен, но он ведь любит Машу, а Маша его! Это лучше, чем Олин брак… В конце концов, подумала Саша, Андрей тоже вряд ли богат, но от этого она не может его любить меньше.

Саша встала с постели и подошла к окну. Оно было наполовину открыто и предусмотрительно завешено сеткой от насекомых. Слышно было, как в саду пели цикады.

Уже завтра ей исполняется восемнадцать. Она не любила свой день рождения. Еще были в памяти далекие детские годы, когда ей устраивали настоящий детский праздник, но потом десять лет заточения в институте, где праздники и любые развлечения были под строжайшим запретом, превратили день рождения в обыденную дату. И вот восемнадцать. Наверное, в другое время она бы ждала и радовалась тому, что она уже не дитя и новая жизнь начинается для нее. Но после разговора с отцом Саше казалось, что жизнь на этом и закончилась.