Текст книги "Найти Мышиного Короля"

Скрягин засмеялся:

– Для стрельбы! О-хо-хо! Вы, Валентин Валентинович закажите себе лучше пенсне. Будете,  как Чехов с портрета.

Помощник чем-то отдаленно напоминал Скрягину очкастого классика.

Валик понимающе засмеялся, а Скрягину вдруг стало не до шуток:

– Да ты понимаешь, что стрельба может начаться когда угодно? Где угодно?

Макушин посмотрел на хозяина с видом виноватого  спаниеля. Он же так старался! Бегал туда-сюда, целился. Вот, все пальцы в масле. Вспотел весь…

– Пойми, Валик, – чуть мягче произнес Скрягин, – любое дело надо защищать, и защищать с оружием в руках. У меня на тебя большие надежды.

– Спасибо, Васильпетрович, – с достоинством вставил тот. – Постараюсь оправдать.

Не слушая его, Скрягин продолжал:

– Вот представь: подходят к тебе пятеро и просят денег. Что ты будешь делать?

Макушин замялся:

– Ну, я скажу, что у меня все деньги на карточке.  А что?

Но шеф не унимался:

– А если попросят закурить?

Адъютант обиделся:

– Я же не курю! И вы, Васильпетрович,  об этом хорошо знаете!

Но Скрягин лишь хмыкнул:

– Я-то знаю. А хулиганы – нет.

Майор шумно высморкался:

– Ну, ты и валенок, голуба! Ты что, не знаешь,  что просьба закурить – лишь повод?  Особенно, если хулиганов больше двух.

– Так  что же мне сказать? – Макушин напрягся.

Скрягин задумался, достал сигареты, но потом вспомнил, что здесь нельзя курить.

Высморкавшись,  он тихо произнес:

– А говорить ничего не надо. Надо чем-то их отвлечь. Перчатки вынь из кармана и брось им в лицо.

Валик побледнел:

– Вызвать хулиганов на дуэль? Сразу пятерых?  Вы шутите, Васильпетрович!

– Да при чем тут дуэль! – с раздражением воскликнул тот. – Начитались! Ты их отвлечь должен, вот и все. Хоть перчатками, хоть ботинком.

Но неловкий секретарь никак не понимал логики начальника:

– А что потом?

– А потом делай ноги, голуба! Или стреляй в воздух, если есть пистолет. Правда, – он снова задумался, отчего щеточка его усов заходила туда-сюда, – потом никому не докажешь, что нападали на тебя, а не ты.

Валик  вскинул голову и с достоинством произнес:

– Вообще-то, Василий Петрович, я стараюсь по темным местам не ходить и крупные суммы с собой не носить.

Это признание  развеселило майора в отставке. Он представил, как его  секретарь вышагивает по ночному  Фрязину  с мешком денег на плече.

– Да тебе только инкассатором работать! Всех грабителей испугаешь! –захохотал он.

Валик снова сдержанно улыбнулся. На его молодом лице только-только начала пробиваться растительность, и до майорских усов ему было еще далеко.  Да и Скрягин никогда бы не взял бы Макушина в разведку.

Зевнув, он скомандовал:

– Ладно, урок окончен. Завтра жду тебя в восемь, поедем по делам. Да, завтра у Анны Петровны день рожденья, – провел он по намечающейся лысине. – Ты организуй там, что полагается, вот тебе тысяча рублей. Поздравь ее от моего имени.

Взяв купюру, помощник стал торопливо собираться к выходу. Директор же не торопясь надел  черный картуз, который в народе называют «жириновка», замотал на шее белое кашне  и влез в черное кожаное пальто.

На улице было уже совсем темно.  Скрягин закрыл  железную дверь  на все замки и,  чеканя шаг, пошел к воротам стадиона.

5

Иннокентий вышел из подъезда и огляделся. Он до сих пор не привык к этому кварталу серых пятиэтажек.  Каждый день, отправляясь в колледж на занятия, он с трудом вспоминал дорогу. Вот и сейчас он  попытался сориентироваться и вспомнить, где большой проспект, а где «Забавинский».

И за что дед снова разозлился на него? Неужели из-за каких-то мышей? Юноша замедлил шаг и в нерешительности огляделся. Вроде бы, он шел правильно.

На прошлой неделе дед тоже разозлился на него из-за какой-то ерунды и причитать: «Ты меня в могилу сведешь, оболтус!»

Тогда он спросил: «А на каком кладбище тебя хоронить?»

Дед рассердился еще сильнее: замахнулся кулаком и снова что-то заорал. А потом он обмяк, вытянулся на диване и пробормотал: «На немецком. Четыре остановки отсюда».

Про кладбище Инок больше не спрашивал, а вот про их район вчера расспросил.

Когда-то здесь было дворцовое село Забавинское и стоял царский дворец. В этом дворце прошло детство одного царя. Тогда мальчишки играли в войну не с джойстиками, а с деревянными ружьями. Наследник престола был еще тем драчуном. Он определил пацанам наставников из числа старых вояк. Когда братва подросла, настало время великих дел.  Чтобы новому царю никто не мешал, он раздал своей братве настоящее оружие. Правда, в то время на складе были только старые пищали, а новый босс очень любил все новое.  Он специально поехал в Европу и привез оттуда всякие гранаты, мортиры и гаубицы.

Подходя к высокому стеклянному небоскребу, Кеша вспомнил дедов рассказ. Перед небоскребом стоял железный дядька с большими усами на лице и длинным ружьем в руках.

«Неудобный джойстик,» – подумал Инок и дотронулся пальцем  до железного  ботинка.  Палец сразу покрылся копотью большого города.

Сам Иннокентий никогда не держал в руках даже пластикового автомата. В детстве он боялся, что в драке останется инвалидом, как один мальчик из их общежития.

– Смотри, Кеша, только не дерись ни с кем! – строго-настрого велела мать. – А то не дай Бог, покалечат. Дай мне честное слово, что никогда не будешь драться!

– Никогда! – поклялся он со слезами на глазах.

 Освоившись с компьютером, он нашел способ сдержать слово: его драки происходили теперь лишь на экране.  Сначала он играл в чужие игры, а в девятом классе сочинил собственный шутер с несложными спецэффектами. Его бомбардиры и гренадеры  взрывали друг друга гранатами и расстреливали из бластеров. Он был очень доволен собой и с гордостью продемонстрировал отцу свою стрелялку.

Однако тот лишь покачал головой:

– Понимаешь, смерть – это совсем не так увлекательно.  Отправлять на бойню даже мультяшных героев могут только очень бессердечные люди.

Иннокентий не поверил ему и засмеялся в ответ:

– Ты чего? Какая смерть? Ты же сам сочиняешь войнушки!

– Я – другое дело, – вздохнул отец. – Это только для денег. А ты, брат,  сочини лучше что-нибудь поспокойнее: какой-нибудь экшн или бродилку.

Кеше идея понравилась и он  попросил для новой игры новый комп. Отец пообещал, что обязательно купит, как только они с мамой решат кое-какие проблемы. Сын не стал выпрашивать,  как маленький: «Купи да купи!». Он понимал,  что родители что-то затевают, но пока ему не говорят.

А родители, действительно, что-то задумали. Они зачем-то купили белое платье и темный костюм. В самом начале  июня они сели в рыжую «Нексию» и поехали на центральную площадь. Там они втроем вышли. Отец взял мать под руку.  Точно жених с невестой,  родители торжественно  поднялись по широкой лестнице. Их шаги отдавались эхом: «Тук! Тук! Тук!»  У самого Кеши сердце тоже громко стучало «Тук-тук-тук»». Он догадывался, что сейчас происходит что-то очень важное.

В большом светлом зале никого не было,  кроме одной  строгой  тетеньки.  Кеша хотел сесть на стул, но сердитая тетенька велела ему встать. Она  что-то строго выговаривала  отцу с матерью, а они стояли перед ней, как провинившиеся  школьники. Потом отец достал из кармана золотое кольцо и надел его на палец матери.  Потом родители поцеловались – в первый раз за все время.

 К ним подошел фотограф и предложил сделать фото на память.

– Иди сюда, мальчик! – позвал он Кешу.

Тот подбежал к родителям и обнял их.

Фотограф сказал: «Так, все улыбаемся!  Сейчас вылетит птичка»!

А на следующий день отец зачем-то отвез его на поезде в город Череповец.  Там жила его бабушка Вера, которая никогда еще не видела внука. В бабушкиной квартирке он провел все каникулы. За это время он сочинил  старом компе целых четыре игры.

Тридцать первого августа в Череповце шел мелкий дождь. Королевы возвращались в Москву на машине, и рыжая «Неския» резво бежала вдоль серого заводского забора. Впереди был перекресток, и светофор там почему-то не работал.  Когда машина притормозила, с ней поравнялся мотоцикл. Байкер в черном быстро положил что-то на оранжевую крышу.  Королев-старший уже открыл дверцу, чтобы вылезти из машины, но тут  мотоциклист рванул с места, а через десять секунд сработало взрывное устройство.

 С тех пор Кеше все казалось, что его преследует мотоцикл. В своих тревожных снах он искал путь к спасению, но всюду натыкался лишь на бетонную стену.  Он ненавидел серые бетонные заборы.

                                             6

Один такой заборище начинался неподалеку от их дома. Дед говорил, что когда-то в их районе были секретные заводы и секретные институты:

– Ты должен понимать, Кешка! Тут квартиры не всем давали…

Внуку было по барабану, кто и кому тут раздавал квартиры. Этот сумрачный московский район был ему безразличен. В Мытищах, где он сам еще недавно жил с матерью в малосемейной общаге, тоже на каждом шагу были заводы и заборы. Он долго мечтал о собственной комнате, но потом понял, что незачем растравлять себя попусту. Новая бабушка в Череповце на время отвела ему угол за шкафом. Новый московский дед оказался щедрее и выделил целую комнату. Этот подарок судьбы, однако,  больше не радовал повзрослевшего Иннокентия Королева.

Если бы не тот дождливый августовский в Череповце, его жизнь сложилась бы совсем иначе. Он мог бы смеяться и обнимать родителей. Он мог бы без труда разговаривать,  и сверстники не дразнили бы его за заикание. А теперь у него совсем нет друзей – даже «ВКонтаке». Все, что он теперь может – так это бездумно шататься вдоль забора.

Он надвинул шапку на самые брови и пошел дальше.  Легкий морозец слегка пощипывал уши. Сгущались сумерки. Серый забор казался бесконечным, хотя вот-вот должен был кончиться и упереться в проулок. Проулок вел к большому проспекту. Туда он зачем-то сейчас и шел.

Иннокентий попытался вспомнить, зачем он вышел из дома, но его внимание привлекли громкие голоса на углу. Там, очевидно, кто-то выяснял отношения.

Юноша остановился и прислушался, точно насторожившийся зверь. Голоса были знакомыми,  громкими и задиристыми. Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, Инок прижался к холодной стене.

 Эти голоса, без сомнения, принадлежали его однокурсникам из пятнадцатой группы. Так обычно кричали на него Коршунов и Карапетян.

– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?

– Слушай, это прикол, да.  Ты что, шуток не понимаешь?

– Да пошли вы нах со своими шутками! Отдайте мою сумку, уроды!

Третий голос был незнакомым. Очевидно, он принадлежал какому-то незнакомому мужчине.

Инок повертел головой туда-сюда и вынул из сумки планшет.  Когда обмен любезностями на углу перешел в звуки ударов и резкие выкрики, студент пятнадцатой группы Королев бесстрастно направил объектив в сторону интересного события. Из своего укрытия он прекрасно видел все, что происходило в каких-то десяти метрах, а цифровая камера бесстрастно фиксировала драку двое на одного.

Минуты через полторы  ролик был снят с первого дубля. Не заметив оператора, участники съемок разбежались кто куда, и только незнакомый мужчина остался на тротуаре. Он лежал, раскинув руки в стороны. В луже валялась синяя спортивная сумка, из которой выпало несколько белых книжек.

Королев подошел к неподвижному мужчине. Тот был молод, не старше двадцати пяти лет. Глаза его были закрыты, а на виске сочилась струйка крови. Ветер шевелил листами  рассыпавшихся книг.  Инок засунул планшет в сумку и позвал:

– Эй, м-мужик!

Тот не издал ни звука.

Юноша вздрогнул. Прямо на него из-за угла шли люди. Справа с проспекта поворачивали машины. Инок сделал усилие над собой и отскочил назад, в тень забора. Он уже хотел поскорее сделать ноги, как его рука потянулась к выпавшей белой  книжке.  Уже на бегу, он зачем-то засовывал свою добычу в черную сумку, где теперь хранился компромат на  однокурсников из пятнадцатой группы.  Он снова бежал вдоль забора и снова слышал выкрики:

– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?

– Слушай, это прикол, да.  Ты что, шуток не понимаешь?

Озираясь по сторонам, он  убедился, что его никто не преследует и, задыхаясь, перешел на шаг. Странный юноша совершенно забыл, куда и  зачем пошел.

Побродив по незнакомому району часа полтора, он, наконец,  вышел к дедовскому дому. В ушах у него до сих пор слышались знакомые голоса, но теперь они  смеялись над ним самим – над его черной одеждой и над его заиканием. Когда он только пришел в этот колледж, одноклассники сразу окрестили его обидным прозвищем «Инок». Сначала Иннокентий пытался сопротивляться – не разговаривал с обидчиками, отсаживался от них подальше, но потом понял, что это бесполезно. Коршунов и Карапетян не давали ему проходу и задирали его при каждом удобном случае.

«Так за что же они его, все-таки?» –  с тревогой подумал Инок и нажал на кнопку звонка.

Дед Мошкин нехотя пошел открывать. После того, как внук отправился за цветами, он еще долго вспоминал предысторию их совместной жизни.

Двадцать пять лет тому назад доктор физико-математических наук Королев получил в «первом отделе» допуск «совершено секретно» и был допущен к государственным ракетным тайнам. Во время распада государства он  решил сделать небольшой бизнес: передать покупателю  из конкурирующей  «конторы» ничем не примечательную коробочку. На самом деле – и Анатолий Кузьмич это хорошо знал –  подобные коробочки, только значительно большего размера, передавались тогда на совсем другом уровне. Но у «конторы» был свой интерес в этой большой игре. Когда государственные секреты раскрываются, как карты в покере, то  никто из игроков не забывает  о собственной выгоде.

Когда Анатолию  Кузьмичу было столько же, сколько его оболтусу-внуку, то его потрясла зверская расправа американцев над супругами Розенбергами. В Советском Союзе их считали невинными жертвами, борцами за мир во всеми мире. Военный связист и секретарша, они служили родине своих предков и передавали советскому резиденту подробности американских ядерных проектов.

В середине «лихих девяностых» к отечественным ракетным секретам был допущен  холостой русский программист,  которому регулярно задерживали зарплату и наотраз отказали в однокомнатной квартире: У талантливого математика к тому времени уже не было никаких убеждений, а мечта его была по-американски простой: собственный домик где-нибудь подальще от Мытищ. Он так и заявил суду в своем последнем слове.

Подполковника Мошкина назначили руководителем следственной бригады. Королеву, в отличие от незадачливых американцев,  дали всего пятнадцать лет.

Выйдя по амнистии, Королев-старший занялся новым делом –  стал придумывать компьютерные игры.  Он не стремился отомстить следователю, который по иронии судьбы  был одновременно его потенциальным тестем,   он будто и вовсе забыл о его существовании. А вот Анатолий Кузьмич, которому к тому времени назначили персональную пенсию,  ничего не забыл и никого не простил. Ах, как же он мучился от ненависти к их семейному «букету»!   Какие планы вынашивал!

Однажды его вызвали в «контору» и спросили: «А вы в курсе, что ваша дочь собралась на ПМЖ в США?»  Он ничего не знал.  Дочь, в отличие от государства, умела хранить свои секреты. Его  попросили  понаблюдать за Королевымы, и он снова поехал в Мытищи. Дочь отказалась с ним разговаривать. Дело шло к свадьбе.

Операцию «Диссидент» назначили на последний день лета.

Подполковник в отставке Мошкин испытывал смешанные чувства: с одной стороны ему хотелось, чтобы внук так и остался возле серого забора, а с другой – ему по-совему было жаль невинного отрока, который подавал большие надежды.

Королев-младший провел в больнице почти восемь месяцев. Когда встал вопрос, куда девать инвалида,  почетного пенсионера  Мошкина снова вызвали в «контору» и порекомендовали взять под опеку младшего родственника. Ему недвусмысленно намекнули, что когда-нибудь его внук поправится настолько, что захочет узнать всю правду о взрыве в Череповце.

– Это только в ваших силах воспитать патриота и гражданина, – сказал на прощание моложавый генерал. – Желаю удачи!

Дед  привез из Мытищ нехитрый скарб в армейском вещмешке, а  в картонной коробке –  поцарапанный ноутбук. Все это, по большому счету, было  внуку уже ни к чему: из своих старых вещей он изрядно вырос, а компьютер, наоборот,  стал для него  слишком сложной игрушкой. Из-за травмы черепа отрок  почти потерял речь и способность делать самые простые вещи.

– Проходи, – хмуро сказал дед Мошкин и включил свет в коридоре.

«Эта игра должна кончиться вспышкой!» – догадался юный геймер.

7

Никита чиркнул рыжей зажигалкой и нервно затянулся. Сегодня он уже не казался таким красавчиком, как вчера. Черные кудри засалились, а  белая толстовка посерела.

– Чего с тобой, Никитос? – хохотнул Короткий. – Перебздел вчера?

– А ты как будто нет? – огрызнулся Коршунов.

До туповатого Костяна все доходило на третий день. Он еще не врубился в то, что произошло.

– Да  блин! Мы, может, того мужика завалили! А вы, как идиоты,  все ржали. А он, может, башкой стукнулся и кони откинул!

– Да ну?

– Вот тебе и ну! А чего, по-твоему, он на земле остался?

– Ну… – Костян сдвинул брови к переносице, точно пытался что-то сообразить.

– Баранки гну!

Никиту вдруг взбесила тупость приятеля. Ведь как дело было? Они с Костяном и Варушем подошли к тому мужику, который стоял на углу забора. У того, видно, была тяжелая сумка, и он решил передохнуть. Ну они, значит, спросили его культурно, не надо ли ему помочь отнести багаж. Культурно так спросили. Вадик в это время стоял и снимал все на Тонькин планшет.

Мужик почему-то сразу поднял кипеш и послал их по известному адресу. Варуша это задело, и он в своей манере ответил. Никита совсем не хотел драться, но и оставлять кореша один на один с неизвестным перцем он тоже не мог. Ведь они всего лишь хотели смешной ролик снять! Никита слегка потянул за ручку тяжеленной сумки, но мужик точно озверел. И чего он так? Чего у него, героин что ли там был? В общем, он, Никита, даже не успел сказать ему про добрые дела, как мужик двинул ему в челюсть апперкотом.  Теперь уже Никитосу было не до ролика.  От его удара ногой в пах мужик согнулся и упал.

Никита показал Костяну синяк на левой скуле, и тот сочувственно покачал головой:

– Да, Никитос… Такие, блин,  дела… У тебя сига есть?

– Держи! – Коршунов нехотя протянул LM и сам затянулся.

Они покурили еще минуты две, не говоря ни слова. Наконец, Никитос со злостью откинул окурок и глухо произнес:

– Слушай, Костян! Ты забудь про это, ладно? А если тебя кто-нибудь вдруг спросит, чем это мы, типа, занимались в понедельник, то скажи: «Сначала посидели в «Забавинском», а потом пошли по домам».  Усёк?

– Как скажешь.

Тупость Короткова волновала его все больше и больше. Тот мужик, если он, конечно, очнулся, наверняка уже написал заявление в полицию. А если он так и не очнулся, то опера все равно пожалуют в их колледж. Короткому чего – он руками не размахивал и рта не открывал.

Никита потер ноющую щеку и почувствовал, как у него похолодела ладонь.

Костян заметил перемену в лице кореша и ободряюще хлопнул его по спине:

– Не очкуй, Никитос! Отмажемся. Не в первый раз.

Никита знал, что Костяну все было до лампочки. За этот пофигизм  он  и уважал его, и презирал одновременно.

– Эй, ребята, пятнадцатая группа! Вы чего еще не на уроке?

Курильщики нехотя задрали головы в сторону окна на втором этаже.

В окне показалась голова  Аннушки.

– Идем, Аннпетровн, – хором крикнули приятели и двинулись к дверям здания.

– Это все Тонька, – шепнул Костян. – Если б не она, ничего б и не было!

– Ладно, забей! – также тихо ответил Коршунов. – Проехали.

Вслед за угрюмой парочкой прогульщиков в здание  колледжа сферы обслуживания вихрем влетел  второкурсник Королев.  Он, как всегда, был весь в черном, но сегодня, к тому же, еще и  необычно бледен.

Инок не спал всю ночь. Белая книжка, которую он подобрал возле раскрытой сумки, оказалась такой интересной, что прочитал ее целиком. Когда он перевернул последнюю страницу, за окном уже забрезжил рассвет. Юноша выключил лампу и в предрассветных сумерках отчетливо услышал какой-то новый шум. Только тогда он вспомнил, что кроме него в комнате находятся еще пять живых существ.

Из маленькой тесной клетки слышался громкий писк и звуки мышиной возни. Кеша подошел к клетке и вспомнил, что забыл дать зверью воды.  От жажды пятеро зверьков уже не выглядели так умильно, как вчера в магазине. Они вставали на задние лапки и с остервенением грызли железные прутья. Они даже набрасывались друг на дружку, норовя укусить побольнее. Больше всего досталось толстой белой мыши: на ее шкурке были видны свежие капли крови.

Странный юноша пригляделся к борьбе своих питомцев, а потом включил верхний свет, настроил планшет и стал снимать новое видео.  К нему в голову вдруг полезли неожиданные мысли.

«Вот так и люди, – думал он. – Когда сыты, то сидят смирно. А как только им не хватает самого необходимого, то могут загрызть друг друга».

Тут в комнату зашел сонный дед и поинтересовался, почему внук не собирается в колледж. Покосившись на клетку, он нахмурился:

– Чего-то им не хватает! Ты их напоил?

Но Иннокентий, не говоря не слова, выключил планшет, засунул его  в свою черную сумку и пошел на кухню чего-нибудь перехватить. Он так не раздевался на ночь, поэтому собрался всего за пару минут. Ему не хотелось опаздывать на пару к Аннушке.

Дед долго смотрел вслед своему отпрыску. Он уже давно понял, что с парнем бесполезно разговаривать о чем либо. Тяжело вздохнув и прокашлявшись, он стал расследовать причины мышиной бузы. Уж в чем-чем, а разбираться в причинах, толкающих арестантов на мятеж, он умел профессионально.

 Не найдя в клетке поилки, он  помянул отпрыска нехорошим словом.

– Вот ведь гаденыш! Сам чаю напился, а питомцам даже водички не дал!

Кузьмич пошаркал в кухню, нашел там старую банку из-под хрена, открутил с нее крышку и наполнил ее водой. Чуть подумав, он налил воды еще в одну крышку.

– Что б тебя самого разорвало от жажды! – с тоской пробормотал дед Мошкин.

Вчера внук вернулся около полуночи без букета и без клетки. Он, Кузьмич, не стал его ни о чем спрашивать и ушел в свою комнату. Он даже принял таблетку, чтобы скорее заснуть, но не сомкнул глаз всю ночь.  Сухие старческие руки затряслись мелкой дрожью. Неужели ему и дальше придется терпеть этого выродка?

Управившись с обслуживанием пушистых квартирантов, Кузьмич пошел в свою комнату. Там он пошарил рукой на верхней полке шифоньера и извлек оттуда маленькую голубую книжечку. Эту невзрачную брошюрку он пару недель назад приобрел в ближайшей в церкви, когда ходил послушать певчих. На обложке была напечатана фотография мужчины преклонного возраста с крестом на груди. У гражданина была жидкая борода и очки в массивной оправе.  Он писал в своей книжке, что  следует с пониманием относиться к   молодым родственникам и  молиться за них.

«Хорошо тебе антимонию разводить! – подумал полковник Мошкин про благообразного клирика. – Небось, в молодости сам  грешил не хуже меня. Но в вашем ведомстве работа с сиротами хорошо поставлена, это вы молодцы. А мне теперь куда деваться?»

Пролистав несколько страниц, дед Мошкин отложил брошюрку.

Года полтора назад он повел внука в ведомственную поликлинику, к которой был прикреплен пожизненно.

– У вашего родственника редкая форма амнезии, вызванная шоком и травмой черепа, – сказал ему майор медицинской службы. – Вам просто повезло, что у него вообще сохранились способность распознавать речь. Вы, товарищ подполковник, побольше с ним общайтесь. Существует возможность ремиссии, но не исключено,  что он так и останется…

Он хотел уже добавить «идиотом»,  но пожалел сникшего ветерана. Тот был совершенно не готов к главному испытанию в своей жизни.

– Да куда ж мне с ним теперь? – растерянно произнес дед Мошкин. – Он девять классов закончил на год раньше сверстников. Он, между прочим, подавал такие надежды!  У парня были такие выдающиеся  способности к компьютерам…

Но врач – немолодой чисто выбритый мужчина – лишь покачал головой в белой шапочке:

– Забудьте об этом. Я вам выпишу справку во ВТЭК для оформления инвалидности. Если вам трудно его дома держать, устройте его в какое-нибудь ремесленное училище, или колледж по-нынешнему. Там им льготы дают за инвалидов, так сто его возьмут. Да, чуть не забыл!

Он перестал писать и серьезно посмотрел на Мошкина:

– Постарайтесь развивать его память. Пусть побольше заучивает наизусть. Стихи какие-нибудь. Хоть Бродского какого-нибудь, хоть Пушкина.

Золотая ручка снова резво заскользила по разноцветным листочкам.  Мошкин понял, что теперь должен пожизненно  исполнять свой приговор.

Психиатр, наконец,  закончил писать и протянул ему справку:

– Желаю Вам успеха, товарищ подполковник! Не унывайте! У вашего внука могут совершенно неожиданно открыться новые способности.  Ведь  у него такая звучная фамилия, – он улыбнулся уголком рта и похлопал пациента по плечу:   –   Давай, Иннокентий, не подводи деда!

Вспомнив тот разговор, Анатолий Кузьмич снова тяжело вздохнул, а потом достал из секретного конверта  две тысячные бумажки. Затем он неторопливо оделся и вышел из дому, даже не позавтракав.

8

На следующей перемене Тонька подошла к Коршунову и, взяв его под локоток, отвела в сторону.

– А ты крутой, Никитос! – с лукавой улыбкой сообщила она. – Здорово ты вчера того мужика отделал!

Заметив синяк на его скуле, она состроила жалостную мордочку:

– Бедненький! Болит?

– Отстань! – Никита не слишком вежливо дернул плечом.

Тонкая не поняла:

– Ты чего?

– Ничего! Тебе бы только развлекаться! Ты хоть понимаешь, что я под статью могу попасть? Мне же уже восемнадцать!

Тонкая не понимала:

– За что?

Она смотрела на него, по-детски вскинув аккуратно выщипанные брови:

– Ведь ты его не убил!

– Ага, ты все у нас знаешь, продюсер хренов! – в сердцах воскликнул Никита и тут же осекся. –  Ладно, Тонь, проехали. Ты, короче, забудь об этом, оки? А если тебя вдруг кто-то спросит: «А чем это ты занималась после колледжа в понедельник?», то скажи, что поехала домой. Домой, поняла?

– Ну, если ты так хочешь…–  протянула она. – Но кто меня так может спросить? Не Аннушка же!

Никита вдруг снова нахмурился и, оглянувшись по сторонам, потянул ее за лямку рюкзака:

– Дай мне свой планшет!

Тонька возмутилась от такой наглости и резко отдернула полосатый рюкзачок на себя:

– Зачем он тебе? У же тебя свой есть!

Но Никита не сдавался. Убедившись, что их никто не видит, он ухватился за хвост неизвестного животного, пристегнутый к полосатому рюкзаку.

– Отдай на шесть секунд!

– Зачем?

Тонька уворачивалась, как пантера, но в глазах Коршунова больше не было ни капли вчерашнего интереса к девочке с малиновыми волосами.

– Слушай, кончай дурочку валять! – строго сказал он. – Вадик все снимал вчера на твой планшет. Дай мне, я убью этот файл.

Но Тонька лишь оскалила ровные крупные зубы и, точно дикая кошка, выгнула спину дугой. Потом она резко рванула рюкзак и побежала от своего преследователя, грохоча по коридору своими полуармейскими сапогами на толстой подошве.

Никита на секунду растерялся, но тут раздался звонок, и ему навстречу выбежала целая орда первокурсников. Он погнался было за Тонькой, но  ему преградил путь сам директор Скрягин.

– Коршунов, стоять!

Никита инстинктивно повиновался.

– Ты что, совсем рехнулся? Вот, подожди до апреля – на плацу побегаешь! А теперь быстро в класс!

Обескураженному Никитосу ничего не оставалось, как поплестись в  аудиторию, сжимая к кулаке  Тонькин меховой хвост. Вид у него был воинственный: он решил потеснить Брееву и сесть рядом со своей вчерашней симпатией. В классе, однако, Тоньки не оказалось, и ему пришлось занять свое обычное место слева от Костяна.

Урок правоведения шел своим чередом, когда он получил от СМС-ку от Тоньки: «Приходи ко мне сегодня.  Будем снимать клип с танцем живота». Он  тут же поднял руку и  попросился в туалет.

В поисках беглянки он обошел все три этажа, но везде было пусто. Наконец, он заметил знакомый черно-розовый свитер под лестницей, возле гардероба. Она сидела к нему спиной и, по всей вероятности, слушала музыку, мотая головой в такт.

– Эй, ты чего не на паре? – строго спросил Никита, вынув из ее  уха одну из затычек.

Полосатая кошка хотела вырваться, но увидев, что путь к отступлению отрезан, прижала к груди розовый планшетик:

– Я уже все стерла, правда!

Коршунов недоверчиво посмотрел на нее и уселся рядышком на подоконнике:

– Да ладно, Тонь, не парься. Я тебе верю. Правда!

– Да ладно! – буркнула она в ответ и снова засунула в ухо динамик.

К Никите вдруг вернулась прежняя нежность. Ему захотелось взять обеими руками это бледное личико и долго-долго целовать малиновую макушку и зеленые глаза.

Но вместо этого он лишь дурашливо протянул:

– Ну, спасибки тебе!

Тонька подвинулась к нему и, вынув правый наушник, засунула ему в левое ухо:

– Класс, правда?

Они просидели бок о бок минут пять, слушая какой-то идиотский рэп. Никита с замиранием сердца вдыхал запах ее волос – какой-то по-девчачьи сладкий. Он аккуратно прильнул к ней, положил ей руку на талию и закрыл глаза. Ему вдруг почудилось, что они лежат вдвоем к гамаке и слушают шум прибоя.

Но Тонкая, казалось, не замечала его расположения. Она не отталкивала его, но по-прежнему двигалась всем телом под ритм музыки. Никите это, наконец, надоело и он вынул наушники – и из своего, и из ее уха:

– Ты мне про какой-то танец  написала.

Тонкая соскочила с подоконника:

– Ну да. Танец как танец. Его на востоке танцуют. Или даже на юге. Мы с одной девчонкой в студию ходим.

Никитос с интересом поглядел на полосатую хищницу:

– И что, ты хочешь, чтобы я тебя поснимал?

Она пожала плечами:

– Ну да. Если придешь часов в семь, я как раз освобожусь.

Никита сглотнул слюну.

– Ладно, – лениво протянула Тонька. – Я пошла. Преподу скажи, что у меня живот заболел. Помнишь, где я живу?

Никита кивнул с деланным равнодушием. Еще бы он не помнил! В своих снах он уже столько раз проделывал этот путь.

– На, прицепи, – протянул он оторванный хвостик, и Тонька ловко прицепила меховой аксессуар к черно-белому рюкзачку.

Глядя, как она выходит из здания и идет по аллее парка, Никита вдруг совершенно забыл о вчерашнем происшествии и сегодняшних опасениях. Перед его глазами были пальмы, море и загорелый Тонькин живот. Он подумал, что снимать надо будет в замедленном темпе. Ему совсем не хотелось возвращаться на лекцию. От нечего делать он стал вспоминать, как снял свой первый удачный ролик.

Недели две тому назад он остановился, чтобы сделать сэлфи на фоне одной прикольной рекламы. Он встал возле рекламной коробки и уже вынул смартфон, как тут прямо на его глазах произошла авария. Метрах в пяти от него мотоциклист внезапно подрезал легковушку.  Тачка закрутилась, пошла юзом и зацепила еще пару машин. Байкер с ревом укатил, а три машины еще покрутились на дороге и перегородили целых три полосы.