Текст книги "Илья Репин"

Вообще раннее творчество художника было весьма разносторонним. Он работал над академическими «программами» религиозного содержания, трактуя их более в психологическом, чем в возвышенно-отвлеченном духе. Такова картина «Иов и его друзья», отмеченная Малой золотой медалью. В свободное время Репин пробовал себя в бытовом жанре (свидетельством тому служит картина «Приготовление к экзамену»), писал портреты родных и друзей.

В то время Илья познакомился с художниками Василием Дмитриевичем Поленовым, Василием Максимовичем Максимовым, Константином Аполлоновичем Савицким. Общение с ними также имело влияние на его творческую судьбу.

Однажды Савицкий уговорил Репина поехать на пароходе вверх по Неве писать этюды. Илья Ефимович впервые выбрался за город, шумно восторгался Невой, роскошными особняками и дачами, расположенными на ее берегах, с удовольствием рассматривал пеструю праздничную толпу. А когда пароход уже приближался к берегу, эту нарядную картину заслонила другая, безрадостная, унылая… Репин даже не сразу понял, в чем дело, и спросил у Савицкого, что это. Ответ его потряс: «А! Это бурлаки бечевой тянут барку; браво, какие типы! Вот увидишь, сейчас подойдут поближе, стоит взглянуть…»

Репин вспоминает, что когда бурлаки приблизились, он действительно был потрясен: «О боже, зачем же они такие грязные, оборванные? У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у других локти повылезли, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие – не узнать розового ситца, висящие на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья! Влегшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара… Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди выбившихся висячих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели… Вот контраст с этим чистым ароматным цветником господ!..»

«Вот невероятная картина! – воскликнул Илья Ефимович. – Никто не поверит! Люди вместо скота впряжены! Савицкий, неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например буксирными пароходами?». «Да, такие голоса уже раздавались, – заметил Константин Аполлонович, хорошо знавший жизнь. – Но буксиры дороги; а главное, эти самые вьючные бурлаки и нагрузят барку, они же и разгрузят ее на месте, куда везут кладь. Поди-ка там поищи рабочих-крючников! Чего бы это стоило!»

Увиденным Репин был поражен, он все думал о контрасте пестрой толпы и сборища обездоленных людей, вынужденных работать за гроши.

Размышляя о жестоком бурлацком труде, художник задумал написать картину о бурлаках. Он стал набрасывать эскизы, на которых была показана яркая толпа и на ее фоне – задавленные тяжелым трудом бурлаки. Но позже Илья Ефимович отказался от этого замысла.

Произошло это так. Его друг художник Федор Васильев, увидев эскизы «Бурлаков», сказал: «А, бурлаки! Задело-таки тебя за живое? Да, вот она, жизнь, это не чета старым выдумкам убогих старцев… Но, знаешь ли, боюсь я, чтобы ты не вдался в тенденцию. Да, вижу, эскиз акварелью… Тут эти барышни, кавалеры, дачная обстановка, что-то вроде пикника; а эти чумазые уж очень как-то искусственно «прикомпоновываются» к картинке для назидания: смотрите, мол, какие мы несчастные уроды, гориллы. Ох, запутаешься ты в этой картине: уж очень много рассудочности. Картина должна быть шире, проще, что называется – сама по себе… Бурлаки так бурлаки! Я бы на твоем месте поехал на Волгу – вот где, говорят, настоящий традиционный тип бурлака, вот где его искать надо…»

Репин прислушался к этим словам. К тому же Крамской тоже поддержал идею поездки на Волгу. Это удалось осуществить довольно скоро. Группа собралась немаленькая: Репин, его брат Василий, приехавший из Чугуева, Федор Васильев и художник Макаров.

Почти все лето 1870 года Репин провел на Волге – в Ширяевом буераке в пятнадцати верстах от Самары. Он окунулся в самую гущу быта бурлаков, написал множество эскизов, познакомился с одним из любимейших своих героев – бурлаком Каниным, которого назвал «вершиной бурлацкой эпопеи».

«Что-то в нем было восточное, древнее. А вот глаза, глаза! Какая глубина взгляда, приподнятого к бровям, тоже стремящимся на лоб… А лоб – большой, умный, интеллигентный лоб; это не простак», – писал Илья Ефимович о Канине.

Этот бурлак был человеком непростой судьбы. Расстриженный священник, он обладал философским складом ума, мудростью и могучей физической силой. На картине Репина личность Канина значительней всех, будто известно ему больше, чем остальным – не только подноготная жизни, но и та лучшая доля, то безоблачное счастье, о котором все грезят…

Когда художник писал этюды, свидетелей было немного – только бурлаки. Канин, прицепив лямку к барке и влезши в нее грудью, повисал, опустив руки, а Репин полностью погружался в работу, созерцая и копируя его колоритную внешность. Канин позировал серьезно, умело выносил непривычное положение, был невероятно терпелив.

Как-то один из бурлаков подошел к Репину и спросил: «Тиртисенью лессируете?» Илья Ефимович обомлел: «А вы что же, живописью занимаетесь?» Оказалось, что этот бурлак в свое время был отдан к иконописцу в ученье – писать образа.

На Канина художник смотрел влюбленными глазами. «…Вот история, вот роман! – писал он в своих воспоминаниях. – Да что все романы и все истории перед этой фигурой! Боже, как дивно у него повязана тряпицей голова, как закурчавились волосы к шее, а главное – цвет его лица! Что-то в нем восточное, древнее. Рубаха ведь тоже набойкой была когда-то: по суровому холсту пройдена печать доски синей окраски индиго; но разве это возможно разобрать? Вся эта ткань превратилась в одноцветную кожу серо-буроватого цвета… Я иду рядом с Каниным, не спуская с него глаз. И все больше и больше нравится он мне: я до страсти влюбляюсь во всякую черту его характера и во всякий оттенок его кожи и посконной рубахи. Какая теплота в этом колорите!»

Была в лице бурлака особая незлобивость человека, стоящего неизмеримо выше своей среды. Много лет спустя Илья Ефимович вспомнил Канина, когда увидел, как Лев Толстой в посконной, пропотелой насквозь рубахе проходил по борозде с сохой за лошадью.

На Волге Репин встретил и множество других ярких типов, послуживших прообразами для картины, среди них были мальчик Ларька, бывший моряк Илько, Константин (тот самый, что был в прошлом иконописцем) и многие другие.

Из этой поездки художник привез целый альбом рисунков и множество этюдов. «Этой картины еще не существовало, – вспоминает о «Бурлаках» Стасов, – а уже все, что было лучшего между петербургскими художниками, ожидало от Репина чего-то необыкновенного: так были поразительны небольшие этюды масляными красками, привезенные им с Волги. Что ни холст, то тип, то новый человек, выражающий целый характер, целый особый мир. Я живо помню и теперь, как вместе с другими радовался и дивился, рассматривая эскизы и этюды Репина в правлении Академии; там было точно гулянье, так туда толпами и ходили художники и останавливались подолгу перед этими небольшими холстами, привезенными без подрамников и лежавшими на полу».

Впервые Репин показал «Бурлаков» на выставке в Обществе поощрения художеств в 1871 году. Но художник остался недоволен своей работой: он еще раз съездил на Волгу и переписал картину. Ее замысел постепенно менялся, в результате осталась только песчаная отмель, раскаленная палящим солнцем, небо, вода и одиннадцать людей, труд которых ценится в гроши. Картина зазвучала как стон, как протяжная русская песня обездоленного народа.

Появление «Бурлаков» Репина пришлось на ту пору, когда революционно-демократическая интеллигенция России горячо протестовала против нового закабаления крестьян, которое последовало за аграрной реформой 1861 года. Вся Россия знала знаменитые некрасовские строки: «Выдь на Волгу: чей стон раздается над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется – то бурлаки идут бечевой…»

Правда, замысел картины Репина не был навеян этими некрасовскими строками. Художник позже признавался, что «Размышления у парадного подъезда» Некрасова он прочел только через два года после написания картины. Но это лишь подтверждает тот факт, что сходные идеи просто витали в воздухе. Стихи и картина слились воедино, поскольку говорили об одном и том же, вызывали одинаковые эмоции, звучали в унисон.

В «Бурлаках на Волге» с полной силой проявился живописный гений Репина. Всех поразил удивительный солнечный колорит картины. Художник сумел передать ощущение знойного летнего дня, безбрежной речной шири и трагедию людей, низведенных до положения вьючных животных, но не сломившихся, все еще надеющихся на другую жизнь…

Репин любил этих людей. Для каждого он тщательно продумал позу, выражение лица, жест, малейшую черту характера. Впереди всей группы – два «коренника», широкоплечие вожаки, с натруженными сильными руками, за ними бредут безучастный ко всему худощавый белорус, покуривающий трубку, отставной солдат, цыган и в центре – совсем еще юный парень, который безумно устал от тяжелой лямки. Все они проходят «крупным планом», слитые в четкую, строгую композицию. Глядя на картину, зритель как бы сам чувствует тяжесть бурлацкой лямки, давящей на этих сильных людей. Репин возвеличил своих героев, воспел их как людей высокой душевной красоты и физической силы.

«Никогда еще горькая судьба вьючного людского скота не представала перед зрителем на холсте в такой страшной массе, в таком громадном пронзительном аккорде, – писал В. В. Стасов. – Эти одиннадцать человек, шагающих в одну ногу, натянувши лямки и натужившись грудью, что это за людская мозаика с разных концов России!.. Это могучие, бодрые, несокрушимые люди, которые создали богатырскую песню «Дубинушку»: «Эй, ухнем, эй, ухнем, айда, айда», – под грандиозные звуки которой, быть может, еще много поколений пройдет у нас, только уже без бечевы и лямки. Все это глубоко почувствовала вся Россия, и картина Репина сразу сделалась знаменита повсюду».

Стасов назвал «Бурлаков на Волге» первой картиной всей русской школы. «Она сделалась для нашего поколения такой же знаменитостью, какой для предыдущего был “Последний день Помпеи”», – утверждал он.

Но и критиков картины было множество. Консерваторы из академического лагеря называли ее «величайшей профанацией искусства», консервативные газеты возмущались «простонародностью» сюжета, его «лапотностью».

«Бурлаки на Волге» привлекли внимание Павла Михайловича Третьякова – российского предпринимателя и мецената, собирателя произведений русского изобразительного искусства. Именно благодаря этой картине они с Репиным и познакомились. Но «Бурлаки», к великому огорчению Ильи Ефимовича, попали не к Третьякову. Картина была куплена по предварительному условию великим князем Владимиром Александровичем: будучи вице-президентом Академии художеств, великий князь по должности обязан был «поощрять таланты». Третьяков был вынужден уступить картину князю, сам же купил другой вариант «Бурлаков», написанный Репиным тогда же.

Восторженно принял «Бурлаков» Достоевский: «Чуть только я прочел в газетах о бурлаках господина Репина, то тотчас же напугался. Даже самый сюжет ужасен: у нас как-то принято, что бурлаки более всего способны изображать известную социальную мысль о неоплатном долге высших классов народу…К радости моей, весь страх мой оказался напрасным: бурлаки, настоящие бурлаки и более ничего. Ни один из них не кричит с картины зрителю: «Посмотри, как я несчастен и до какой степени ты задолжал народу!» И уж это одно можно поставить в величайшую заслугу художнику».

Время работы Репина над картиной «Бурлаки на Волге» совпало со сроком окончания учебы в академии, и он должен был писать картину на соискание премии – первой золотой медали. Тема была библейская – «Воскрешение дочери Иаира». Победитель награждался Большой золотой медалью и правом шесть лет жить за границей на казенный счет.

Главными претендентами на Большую золотую медаль были два друга: Илья Ефимович Репин и Василий Дмитриевич Поленов. Они познакомились еще на уроках рисования с натуры. «Поленов, – вспоминал Илья Ефимович, – очень любил плафон и всегда отдавал не имевшему места свой номер в бельэтаже. На скамьях амфитеатра полукругом сидело более полутораста человек. Но тишина была такая, что скрип ста пятидесяти карандашей казался концертом кузнечиков, сверчков или оркестром малайских музыкантов».

Кроме страсти к учебе и одинакового возраста (и Поленов, и Репин родились в 1844 году), у них не было ничего общего – они были совершенными противоположностями. Репин был невысок, быстр в движении, темпераментен, а Поленов напротив – высок, спокоен и рассудителен. Сын военного поселенца из Харьковской губернии, приехавший в столицу со ста рублями, был явно не ровней коренному петербуржцу из дворянской семьи. Отец Поленова был известным дипломатом и археологом, а сам Василий Дмитриевич параллельно с академией учился в университете на юриста.

Оба претендента стали работать над картинами.

Предложенный сюжет был непростым и требовал большого душевного напряжения и жизненного эмоционального опыта. По сказанию святых Евангелистов, Иисус Христос во время земной своей жизни воскресил трех умерших: дочь Иаира, сына вдовы Наинской и Лазаря. Иаир был начальником синагоги, его двенадцатилетняя дочь заболела. Он пошел к Иисусу и попросил вылечить ее: «Приди и возложи на нее руку, и она будет жива». Иисус тотчас же отправился к больной, но по дороге им встретился слуга, который сказал Иаиру: «Дочь твоя скончалась, не беспокой Учителя». Иаир был потрясен этим известием, но Иисус сказал ему: «Не бойся, только веруй, и спасена будет». Иисус пришел в дом Иаира, увидел в нем смятение и плачущих и сказал: «Что смущаетесь и зачем плачете? Девица не умерла, но спит». Многие из присутствовавших не поверили Учителю, потому что твердо знали, что девочка скончалась.

Иисус выслал всех из комнаты, кроме троих учеников – Петра, Иакова и Иоанна, и отца с матерью. Он подошел к умершей, взял ее за руку и громко сказал: «Девица, тебе говорю, встань!» И произошло чудо – девочка встала. Иисус Христос строго приказал родителям воскресшей не говорить никому об этом, но слух о воскрешении дочери Иаира скоро разнесся по всей стране.

Картину на такой сюжет мог писать только художник, знающий, что такое смерть близкого человека, каковы чувства и переживания, связанные с этим горем.

Василий Дмитриевич Поленов по тем временам не имел еще такого печального опыта и сразу же решил отказаться от изображения мертвой девушки, а выбрал само мгновение чуда. На его картине уже ожившая девочка держит за руку Иисуса, а удивленные присутствующие, среди которых мать и отец, радостно смотрят на них.

Репин же построил картину иначе. Сначала он долго занимался композицией, переставлял фигуры, изменял их движение и главным образом искал красивые линии и классические формы. Но все, что получалось, художника не удовлетворяло, у него даже появились мысли бросить и картину, и академию.

Но однажды, когда до конкурса оставалось уже совсем немного времени, Илья Ефимович, возвращаясь от Крамского, вдруг совершенно ясно увидел, какой должна быть эта картина. На него нахлынуло то настроение, которое он переживал, когда умерла сестра Устя. Он вдруг снова ощутил эту трагедию, вспомнил, как это поразило всю семью, все как-то потемнело, сжалось в горе, давило.

Наутро Репин без сожаления стер тряпкой всю свою предыдущую четырехмесячную работу, взял уголь и стал писать заново. «Холст начал втягивать меня своим мрачным тоном. К вечеру моя картина была уже столь впечатляюща, что у меня самого проходила какая-то дрожь по спине», – признавался художник. Чтобы постоянно пребывать в нужном трагическом состоянии, он просил брата Василия, ученика консерватории, играть ему Бетховена: «Музыка переносила меня к моему холсту, я наслаждался этими звуками до бесконечности, они трогали меня до слез».

Илья Ефимович вспоминал впоследствии, что когда он делал подмалевок картины, располагая основные массы светотени, то «общее впечатление было почти “музыкальным”». Он сумел сохранить эту музыкальность и в дальнейшем как в расположении света и тени, так и в красочной гамме картины и в ее ритмическом построении.

Дочери Иаира было всего двенадцать лет, сестра Ильи Ефимовича Устя умерла почти в том же возрасте. Репин был поражен самой мыслью: как мало, в сущности, изменились люди со времен Христа – по-прежнему «знают», что есть смерть, и не верят в Воскресение, горько усмехаются, когда им говорят о вечной жизни. А на картине Ильи Ефимовича Иаир пытается верить изо всех сил. Но – только он один. На лицах его родственников нет никакой надежды: «Незачем было приходить! Девочка все равно уже умерла».

Картина как бы разделена на две части – светлую у изголовья девочки, где стоит Иисус, и темную – где находятся удрученные родственники. Это свет надежды на Воскресение и мрак смерти, которую невозможно преодолеть…

Репин увидел сюжет картины как реальную сцену смерти близкого человека, наполнив евангельское событие собственными трагическими воспоминаниями.

Окончить картину к сроку Илья Ефимович не успел. Но и в таком виде она произвела потрясающее впечатление на конкурсе. В ее высокой оценке сходились и профессора академии, и противники академической живописи. Эта картина, равно восхищавшая профессоров-академиков и художников-передвижников, была признана лучшей из дипломных живописных работ, и Репин был удостоен за нее высшей награды – первой золотой медали.

Поленов вспоминал: «Я прошел в мастерскую к Репину и сел на кушетку в ожидании судьбы». Тут дверь распахнулась, и вошел их общий друг: «Ну, братья, поздравляю!» Оба художника получили Золотые медали и оба могли ехать за границу.

После «Дочери Иаира» Репин долго не брался за религиозные сюжеты. Он объяснял это тем, что такие сюжеты далеки от современности, а люди плохо знают Евангелие и не понимают его. Возможно, Репин был прав. Крамской, написавший «Христа в пустыне», был почти не понят, Достоевский, опубликовавший «Бесов», назван сумасшедшим, а репинские «Бурлаки» висели в бильярдной комнате великого князя, и он жаловался художнику, что стена вечно пуста, потому что картину постоянно просят на разные европейские выставки.

Но тем не менее, именно «Воскрешение дочери Иаира» стала судьбоносной картиной в жизни Репина. Он завершил учебу в академии и теперь мог жениться.

Когда Илья Ефимович учился в Академии художеств, он познакомился и подружился с сыном известного архитектора Шевцова Алексеем. Приятели много времени проводили вместе. Сестра Алексея – Вера Шевцова охотно и с завидным терпением позировала Репину.

Так случилось, что в семье профессора архитектуры Шевцова Илье Репину в невесты прочили старшую дочь, и было непонятно, почему жених медлит с предложением. А Илья Ефимович был тайно влюблен в младшую Шевцову – Веру. Они познакомились, когда ей было всего девять лет. Теперь она стала шестнадцатилетней девушкой, но родители все еще считали ее ребенком. Репин решил, что сделает ей предложение только тогда, когда закончит академию. Каково же было изумление семьи, когда заканчивающий учебу художник сделал предложение младшей дочери архитектора, еще не окончившей институт, совсем по виду девочке. (Кстати, старшая сестра спустя несколько лет вышла замуж за младшего брата художника – оркестранта петербургского оперного Мариинского театра).

Вскоре после окончания академии, в феврале 1872 года Репин женился на семнадцатилетней Вере Шевцовой. Он очень любил ее, о чем свидетельствует в том числе и известный портрет, написанный им в 1869 году, на котором тогда еще четырнадцатилетняя Верочка сидит в кресле, устремив на зрителя проникновенный взгляд своих больших выразительных темных глаз.

Вера была благодарной слушательницей Репина, вдумчиво относилась к рассуждениям художника об искусстве, разделяла его интересы. Она была натурой творческой, немного лепила и рисовала. Эта девочка-подросток была для Репина очень близким и родным по духу человеком. Постепенно Илья Ефимович привык к ее обществу и тосковал, когда они подолгу не виделись. В такие моменты он писал ей нежные письма.

Молодые обвенчались 11 февраля 1872 года, а осенью в семье появилась дочь, которую назвали Верой. Через два года, уже в Париже родилась Надя, а позже – Юрий и Татьяна. Репин очень нежно относился к своим детям и делал все, чтобы они были счастливы. Он очень любил рисовать своих домашних. Есть полотна, на которых изображена уставшая к вечеру от бесконечных хлопот молодая мама, маленькая черноволосая «парижанка» Наденька. Эти картины наполнены домашним покоем и уютом, насыщены тихим светом семейного счастья.

В 1873 году вместе с женой и недавно родившейся дочерью Верочкой Илья Ефимович в качестве пенсионера академии отправился за границу – в Париж.

На протяжении всей своей жизни Репин был примером беззаветной преданности искусству. Художник признавался: «Искусство я люблю больше добродетели… Люблю тайно, ревниво, как старый пьяница, – неизлечимо. Где бы я ни был, чем бы ни развлекался, как бы ни восхищался, чем бы ни наслаждался, – оно всегда и везде в моей голове, в моем сердце, в моих желаниях – лучших, сокровеннейших. Часы утра, которые я посвящаю ему, – лучшие часы моей жизни. И радости, и горести – радости до счастья, горести до смерти – все в этих часах, которые лучами освещают или омрачают все прочие эпизоды моей жизни».

Основное место, где Репин живет и работает за границей, – это Франция, Париж. Здесь он написал картины «Парижское кафе» и «Садко», сделал ряд пейзажных этюдов. Много внимания уделял художник изучению работ старых европейских мастеров и молодых французских импрессионистов.

Репин с увлечением пишет пейзажи. Общение с природой приносит художнику подлинную радость и творческие удачи.

К таким удачам искусствоведы относят небольшой этюд «Дорога на Монмартр в Париже», построенный на благородном соотношении серебристо-серых тонов. Живой непосредственностью, свежестью, сочностью живописи привлекает написанный тогда же портрет двухлетней дочери Репина – Веры.

Приступая к работе над картиной «Садко», Репин писал Стасову: «Сообщаю Вам под глубочайшим секретом тему будущей моей картины: Садко богатый гость на дне морском; водяной царь показывает ему невест. Картина самая фантастичная, от архитектуры до растений и свиты царя». Художник сам дал объяснение своей живописной легенде о Садко, попавшем в морское царство: это новгородский купец выбирает себе в невесты молодую русскую девушку среди иноплеменных красавиц всех других стран. Понятно, что свое, родное, русское для Репина всегда ближе и лучше.

Искусствоведы отмечали, что в картине есть зрелое мастерство и патриотическое чувство к России, но нет творческого раскрытия предмета изображения, где бы талант Репина мог проявить себя по-настоящему. Эта картина говорит о том, что художнику уже под силу совершать небывалое, но это только предчувствие.

Художник выставил своего «Садко» в парижском Салоне в 1876 году. За границей картина успеха, понятное дело, не имела, зато в России она была куплена наследником престола, будущим императором Александром III, а Илья Ефимович за «Садко» получил звание академика.

Репин был убежден, что только на родине он может плодотворно работать и получить признание. Около трех лет художник провел в Париже, но его тянуло домой, в Россию, он писал своему другу искусствоведу Стасову: «Учиться нам здесь нечему… у них принцип другой, другая задача, миросозерцание другое». Вместе с тем, художник признавался, что он «ужасно заинтересован Парижем, его вкусом, грацией, легкостью, быстротой и этим глубоким изяществом в простоте».

Крамской был недоволен позицией Репина: «Я одного не понимаю, как могло случиться, что Вы это писали?.. Я думал, что у вас сидит совершенно окрепшее убеждение относительно главных положений искусства, его средств и специальная народная струна… Человек, у которого течет в жилах хохлацкая кровь, наиболее способен… изображать тяжелый, крепкий и почти дикий организм, а уж никак не кокоток». «Никогда, сколько мне помнится, я не давал клятву писать только дикие организмы, – отвечал Репин, – нет, я хочу писать всех, которые произведут на меня впечатление». Он считал, что художник имеет право на творческую свободу.

Репину была свойственна широта интересов. В одно и то же время он способен был работать над очень разными картинами, делая их в различной манере. За это Илью Ефимовича упрекали в художественной неразборчивости: «Сегодня он пишет из Евангелия, завтра народную сцену на модную идею, потом фантастическую картину из былин, жанр иностранной жизни, этнографическую картину, наконец, тенденциозную газетную корреспонденцию, потом психологический этюд, потом мелодраму либеральную, вдруг из русской истории кровавую сцену и т. д. Никакой последовательности, никакой определенной цели деятельности; все случайно и, конечно, поверхностно…» На что Репин отвечал: «Что делать, может быть, судьи и правы, но от себя не уйдешь. Я люблю разнообразие».

Три года пребывания в Италии и Франции для художника не прошли даром. Здесь он окончательно осознал свое предназначение. Репин чутко и жадно улавливал в искусстве Франции все, что ему было необходимо. Созданные там работы убедительно говорят об этом: пейзажные этюды «Окраина Парижа», «Лошадь для сбора камней в Вёле», уже упоминавшаяся «Дорога на Монмартр», этюды к картине «Парижское кафе». Но вот что Илья Ефимович писал из Италии Стасову летом 1873 года: «Нет, я теперь гораздо больше уважаю Россию! Вообще поездка принесет мне так много пользы, как я и не ожидал. Но долго здесь не пробуду. Надо работать на родной почве. Я чувствую, во мне происходит реакция против симпатий моих предков: как они презирали Россию и любили Италию. Так мне противна теперь Италия с ее условной до рвоты красотой».

А вот письмо из Парижа от 26 января 1874 года: «Не знаю других сфер, но живопись у теперешних французов так пуста, так глупа, что сказать нельзя. Собственно, сама живопись талантлива, но одна живопись, содержания никакого… Для этих художников жизни не существует, она их не трогает. Идеи их дальше картинной лавочки не поднимаются».

Акaдeмия xyдoжecтв пocлaлa Репина за рубеж для «осознания красоты европейской живoпиcи, европейской природы», но в любой стране он видел, «как тяжeлo лeжит paбoтa нa кaждoй coгнyтoй cпинe». «В самом деле, – писал он Крамскому, – мы eдeм cюдa иcкaть идeaльнoгo пopядкa жизни, cвoбoды, гpaждaнcтвa, и вдpyг – в Beнe, нaпpимep, oдин тщeдyшный чeлoвeк вeзeт нa тaчкe пyдoв тpидцaть бaгaжy, вeзeт чepeз вecь гopoд (знaeтe вeнcкиe кoнцы!), oн yжe cнял cюpтyк, xoтя дoвoльнo xoлoднo, pyки eгo дpoжaт, и вcя pyбaшкa мoкpa, вoлocы мoкpы, oн и шaпкy cнял… лoшaди дopoги». Cлoвoм, Peпин вcюдy нaxoдил бypлaкoв – и в Poccии, и в Итaлии, и в Aвcтpии. Он ощущал тяжесть чyжoй paбoты так, бyдтo этa paбoтa лeжит нa его плeчax, бyдтo oн caм, зaмeняя лoшaдь, вeзeт в тaчкe чepeз вcю Beнy тpидцaтипyдoвыe гpyзы. Это пoвышeннaя зopкocть, умение чувствовать тяжесть чyжoгo бpeмeни, чyжoгo тpyдa cдeлaлa Репина пoдлинным художником. Однако он сам инoгдa нe зaмeчaл в ceбe этoгo кaчecтвa и cчитaл, что всецело находится вo влacти эcтeтизмa.

В 1876 году Илья Ефимович раньше срока вернулся в Россию и поселился в Чугуеве, а через год семья переехала в Москву.

По пути из Парижа Репины на короткое время остановились в Петербурге, где появилась очаровательная картина «На дерновой скамье», вся пронизанная светом, ощущением покоя и счастья. На ней изображена жена художника В. А. Репина с дочерьми, ее родители и брат с супругой. «На дерновой скамье» – это групповой портрет в пейзаже, о котором художник И. Э. Грабарь написал, что эта блестящая по мастерству, свежая и сочная картина принадлежит к лучшим пейзажным мотивам, когда-либо написанным Репиным.

Пленэрная живопись, свободная, преисполненная своеобразного изящества, свидетельствовала о профессиональном мастерстве молодого художника, а по настроению, полному тихой радости и спокойствия, картина отражала душевное состояние Репина, лишь недавно оказавшегося на родине после нескольких лет разлуки.

Но художник стремился в родные места – в Чугуев. Из блестящего Парижа, столичного Петербурга – в далекую глухую провинцию… Именно она была так желанна и так необходима Репину.

Илья Ефимович с удовольствием окунулся в самую гущу народной жизни. «Свадьбы, волостные собрания, ярмарки, базары – все это теперь оживленно, интересно и полно жизни», – писал он Стасову.

Обилие образов, сюжетов, новых тем буквально захлестнуло художника. Он работал много и очень плодотворно. Именно здесь, в Чугуеве, окончательно сложилось то направление в творчестве Репина, которое было намечено в «Бурлаках» и давало основание считать его художником истинно национальным и глубоко народным. О великой народности Репина говорят его портреты мужиков: «Мужичок из робких», «Мужик с дурным глазом». Таких образов в русской живописи еще не было.

На картине «Мужичок из робких» изображен человек сложного характера и непростой судьбы – загадочная крестьянская душа. Авторское отношение в картине как будто отсутствует, автор ничего не навязывает зрителю, он словно говорит: «Вот интересный человек, я сам еще не ведаю его тайн, давайте вместе попытаемся разгадать их». Эта картина – один из шедевров Репина, яркий пример русского психологического портрета. За внешним обличием бедного крестьянина, запуганного, сгорбившегося под ударами судьбы, скрывается сильный, порой непредсказуемый характер человека, способного на протест. Не случайно критик В. В. Стасов дал другое название этому портрету – «Мужичок разбойничек».

На картине «Мужик с дурным глазом» тоже предстает незаурядная личность. Репин интуитивно чувствовал и понимал мир простого крестьянина, простого мужика. Недаром позже Лев Толстой скажет, что Репин «лучше всех русских художников изображает народную жизнь».

В Чугуеве Илья Ефимович написал еще один замечательный портрет – «Протодиакон». Художник так охарактеризовал свой живописный персонаж: «А тип преинтересный! Это экстракт наших дьяконов, этих львов духовенства, у которых ни на одну йоту не попадается ничего духовного – весь он плоть и кровь, лупоглазие, зев и рев бессмысленный, но торжественный и сильный, как сам обряд в большинстве случаев. Мне кажется, у нас дьяконы есть единственный отголосок языческого жреца славянского еще, и это мне всегда виделось в моем любезном дьяконе, как самом типичном, самом страшном из всех дьяконов. Чувственность и артистизм своего дела, больше ничего!»