Текст книги "Цена тишины"

В темноте я слышал вопрос: «Кто ты?»

Я не понимал что я должен делать. Под какую именно истину обо мне они подкапываются. Я молчал из упрямства с ними ни в какие игры не играть.

Снова вопрос: «Кто ты?» Я молчу.

Голос: «Отказ кооперировать. Штраф». Вот что придумали.

Мой разум за меня отвечает: «пошли вон».

Их ответ: «Штраф тысяча долларов».

Молчу.

«Две тысячи».

Мне становится страшно. Мне себя не выкупить.

И вдруг возникает в голове странное слово: «Ката-пилла». И я его им преподношу.

Они молчат, похоже от растерянности. Потом: «Ненормальный. Уходим».

Уходят. С одурманенными мозгами я медленно засыпаю.

Кукла Невелли, где ты? Ты можешь мной гордиться.

* * *

Вдруг, как иголка пронзает мозг, вопрос: «Кто ты?»

Я сонно посылаю обратно: «Катапилла». Я им пачкаю мозги.

От них приходит ко мне: «Коронованные».

Я отбиваюсь: «Навсегда».

Они: «Ого. Ты учишься семимильными шагами».

Я молчу.

Они: «Надо реагировать. Будет штраф».

Я: «Пошли вон. Кто вы?»

Молчание. Потом: «На сегодня все».

Я раскисаю. В голове моей: «Как же я по тебе тоскую, мальчик мой голубоглазый».

Голос: «Не пройдет. Все неправильно».

Засыпаю. И опять в голове как иголка мысль: «Кто ты сейчас?»

Я: «Убирайтесь. Я ничего не знаю и не понимаю».

Подсказка: «Масон новообращенный».

Я, в возмущении их самоуправством: «Нет, нет и нет. У вас ничего не получится».

Голос: «Папа? Где ты, папа?»

В ужасе я понимаю, что услышал голос моего сына. Неужели они и его атаковали?»

Я молчу. Я боюсь осуществить с ним связь массонскую. Он должен остаться неприкосновенным.

Я: «Он жив, здоров, неприкосновенен» (К кому бы это ни попало).

Голос (отвечающий): «От тебя зависит. И так: кто ты?»

Я: «Король на земле и на небе».

Голос: «Король с королевой решили пожениться». (А это что еще за чушь?)

И голос Эллочки: «Браво, милый. Я люблю тебя». Я: «Ты мне опротивела».

Больше в эту ночь меня не тронули.

* * *

Утром я проснулся от очередного голоса в голове: «Я буду превосходной мамой». Как я понял это мне дали задачу на сегодняшний день. Я должен был «работать» с этой идеей.

Я сказал: «Уйди, ненавистная. Руки прочь от моего сына. Я лучше умру».

Голос Тригера: «Это можно устроить».

Эллочки в комнате не было. Дверь отворилась. Вошел Тригер, спросил: «Как дела? Как себя чувствует наш пациент? Не болит сердечко?».

Я сказал тихо: «Нет».

Тригер: «Громче. Я тебя не слышу, борец за свободу».

Я заорал: «Нет, нет, и нет».

Тригер остался спокоен: «Ну вот и лады, а то совсем распустился. Хочу уме-ре-е-ть, не хочу жениться. Будешь делать что прикажут, понял?»

«Кто?» спросил я.

«Узнаешь. В нужный момент. И нечего обижать Эллочку. Она к тебе всем сердцем, а ты хамишь».

Я сел на диван и сказал тихо и жестко: «Сына моего не трогай».

Тригер закипел от злости: «Ну вот, приехали. Что тебе еще мерещится? Может, отвести тебя к врачу? Пусть проверит твою головку. Никому твой сын не нужен, ты просто нездоров. Мало тебе сердца, ты еще сам себя свихиваешь. Одевайся, пойдешь в парк с твоей возлюбленной Эллочкой. Тебя нужно выгуливать».

* * *

Мы вышли в парк и, как обычно, улеглись в высокой траве. Где солнце неизменно лилось на нас душем сквозь богатую листву. Эллочка странно молчала. Только поглаживала меня по плечику: «Все образуется, милый. Ты выздоровеешь. Тригер пошлет тебя к хорошему доктору. Я тебя не брошу. Перестань думать про Изабеллу. Она не для тебя. Она тебя не полюбит как я. Все что от тебя требуется, это – любить меня. Полюби меня, милый».

На какое-то время я расслабился. Я готов был ей поверить. Я погладил ее по голове. И тут услышал: «Идиот сдается, Тригер!»

Меня как кипятком ошпарило. Я отдернул руку. Как я мог так расслабиться? Перед этой изношенной куклой. В голове закрутились мысли: «Да будь ты неладна, окаянная. Никогда тебе не сдамся».

И услышал: «Ты победил, Тригер. Он начал работать. Уже отвечает».

Меня опять провели. Окунули в стресс и моя голова начала излучать мысли. Значит, вот чего они хотели. Внутреннего диалога. Такого, какой они ведут все время между собой. Значит, я теперь член команды. Ну уж нет.

Я наклонился над ее лицом как для поцелуя, и, когда она расслабилась, торжествуя, прошипел: «Пошла вон, ненавистная».

Она заныла: «Ну вот, опять ты за свое. Я к тебе всем сердцем, а ты… Нет, ты серьезно болен, милый, и поэтому я на тебя не сержусь».

В воздух полетела телеграмма: «Он опять сопротивляется. Нужен перерыв».

Я погрузился в приступ растерянности и ненависти. Но промолчал. Я был на неверном пути. А какой он, верный путь? Я был заперт в ситуации. Они играли в беспроигрышную игру. Можно было разрешить ее только моей смертью. Но что для этого сделать? Тригер опять начнет душить и отпускать мое конвульсирующее тело в последний момент. И потом снова. Вот он опять уловил мою смертельную медитацию. Вот послал мне предупреждение: «Не надейся ни на что. Даже если ты умрешь, ты все равно попадешь к нам. Мы тебя там встретим».

Я не мог так фантазировать. Я о них ничего не знал.

На помощь пришла Изабелла. Я услышал в себе ее голос: «Ничего не бойся. С тобой ничего нельзя сделать. Ты – белый».

Вмешался Тригер: «Еще посмотрим. А крылышки мы ему подрежем. Далеко не улетит».

Я молчал. Говорили эксперты. Изабелла во мне сказала: «Спасешься сам – спаси и меня. Я тебе помогу».

Я спросил: «Что я должен сделать для этого?

Ответ был коротким: «Любить».

Больше в тот день меня не беспокоили. Ушли. Блаженная пустота образовалась в голове.

* * *

Компания выпивала в гостиной и орала советские песни. Даже Эллочка на мне не висла. Только раз заглянула в нашу комнату и дала совет: «Ты бы почитал книжечку, милый. Тригер советует читать детективы. Поройся на полках».

На своем диване я повернулся к ней спиной и она исчезла.

Дельность этого совета я в последствии оценил. Через занятость мозга напряженным сюжетом они не могли пробиться. И я начал читать детективы.

Кто-то из мудрых сказал: «Держите свое сознание занятым, иначе оно сведет вас с ума».

* * *

Теперь Изабелла вывела меня на прогулку. Сначала я обрадовался. Парк возвращал мне желание жить. Я забыл, что Изабелла мне не друг, а член клана моральных преступников.

На меня начали падать черепа. Я вновь оказался центром конуса их падения. Они хохотали и исполняли песню смерти.

Мы шли вдоль аркады старых могучих деревьев. Я остановился. Мне было страшно. Я спросил: «Что случилось?»

Она не отвечала. Внутри себя я услышал ее голос: «Ты плохо обошелся с Эллочкой. Тебя приказано наказать».

Мне становилось все страшнее. Атака черепов усиливалась. Они ударялись об меня и таяли. Прикосновение смерти приводило меня в ужас. Кружилась голова. Я задыхался.

Я умоляюще посмотрел на Изабеллу. Она делала вид, что ничего не происходит. Я услышал: «Сдайся, и все будет хорошо».

Я молчал. И вдруг понял, что начинаю ненавидеть Изабеллу тоже. Она играла со мной роль хорошего полицейского на допросе из двух допрашивающих преступника.

Я подумал и послал ей: «Ты не то, что я думал».

Я услышал как она сказала: «Он учится коммуникировать».

Голос Тригера сказал: «Поздравляю. Можете возвращаться».

Я понял, что меня и на этот раз провели.

Изабелла повернула к дому.

* * *

Я был в тихой ярости. Меня выбили из колеи моей внешней сдержанности. На самом деле я – непроснувшийся вулкан, и ярость бродит во мне яркой горячей лавой, ожидая момента прорваться наружу.

Изабелла включила во мне механизм извержения. Разум мой помутился. Я быстро шагал к дому, она спешила за мной, озадаченная.

Мы вошли в гостиную, и я, не ожидая приглашения, уселся за стол, небрежно подвинув Дверного и Асса. У меня дрожали руки. Я налил себе полный стакан водки. Бойцы мои заворчали, но Тригер сделал знак не мешать мне. Я оглушил стакан, встал и запустил им в Тригера. Я попал ему в бровь. Все поскакали на ноги и навалились на меня, а кто-то помчался в ванную комнату за йодом и бинтами. Я орал, не соображая: «Ублюдки! Ненавижу! Отпустите меня!»

Тригер, с бинтом на лбу, сделал знак отойти от меня и сказал спокойно: «Ты свободен, можешь идти куда хочешь».

Я выскочил на лестницу и помчался вниз. Я ощутил свободу. Сердце бешено колотилось. Я сбавил скорость и пошел медленно. Обернулся. Никто меня не преследовал. Я сунул руки в карманы легкой куртки и осознал, что у меня нет ни копейки денег. Нет сигарет. Нет воды попить. Ни-че-го. Сердце учащало ритм. Алкоголь завладел мной с головы до ног. Я плохо понимал куда иду. У меня не было документов. Хватило ума не сунуться в полицию с фантастической историей о компании вурдалаков, пленивших алкоголика.

Я дошел до парка и свалился на скамейку. Это сердцебиение должно было меня убить. Что же – тем лучше. Я отключился.

Когда я открыл глаза, то первое, что увидел, был белый потолок надо мной, и первое, что ощутил – резкий запах медикаментов. Подошел врач и взял меня за руку сосчитать пульс. Что-то сказал на Идише. Я конечно ничего не понял. Он исчез и вернулся с сияющей Эллочкой.

«Милый, как ты?» залопотала она. Мы тебя еле нашли. По всем госпиталям искали. Здесь сказали: привезли неизвестного.

Мне захотелось обратно в небытие.

«Где я?» спросил ее, ненавистную.

«Тебя патруль обнаружил в парке, милый. Ты лыка не вязал. Удивил ты нас всех, милый. Ну нельзя же так пить. Да ты, оказывается, алкаш. В скорую помощь тебя привезли, укольчик сделали. Сердчишко бы пожалел. Здоров ты, здоров. Доктор говорит – здоровее всех нас. Притворяешься только. Сейчас домой поедем. Тригер на тебя не злится. Он тебя в алкоголики определил. Говорит: как он объявится, налейте ему еще стакан. Сдохнет так сдохнет. А ребята за тебя горой, понравился ты им. На Тригера попер – надо же. Да ты не знаешь – куда тебя понесло. Как живой остался. Видно крепко ты ему нужен. Сейчас вставай и поедем домой. Там отлежишься».

Я сказал: «Я не люблю тебя».

Она весело рассмеялась: «Полюбишь. Стерпится – слюбится. Я тебя в себя влюблю. Я такое про любовь знаю – тебе не снилось. Ты не устоишь, милый». И поцеловала меня как-то по-особенному.

Я попробовал встать с каталки скорой помощи. Как ни странно, я почувствовал себя лучше. Нас никто не задерживал. Обо всем у них было договорено.

На улице ждала команда тригеровых прихлебателей. Вызвали такси и усадили туда нас с Эллочкой. Скоро мы были обратно в Грехов-Ганурит. В прокуренной и пропитавшейся запахом алкоголя гостиной.

Все те же лица за столом. Во главе – Тригер, все еще с повязкой.

«Присаживайся, – сделал он пригласительный жест рукой.

Я сел от него подальше. Его энергии сейчас мне были не нужны.

«Что будешь пить, герой? – обвел он рукой стол с напитками. Бойцы его верно загоготали. «Не стесняйся. Теперь мы тебя знаем. Открылся ты нам. Дайте ему водки, ребята».

«Не буду», вдруг сказал я.

«Это почему?» обиделся Тригер. «Тебя приглашают. Ты наш человек. Зачем обижаешь отказом?»

«Не буду и все», сказал я упрямо. «И вообще я хочу спать».

Я встал и, пошатываясь, побрел в «свою» комнату. Эллочка хвостиком за мной.

Я чувствовал в воздухе грозу. Мне нравилось бесить Тригера. Раз уж я зачем-то ему нужен. Миллион ему спать не дает».

* * *

В соседнем доме проживала девушка Рима. Сабра. Неугомонная Рима, как окрестил ее Дверной. Она была военнообязанная и участвовала в военных операциях Цахала. Гоняла санитарную машину по полям боев, подбирала раненых под артобстрелом.

Дверной предложил Тригеру меня развлечь и отвлечь и пригласил ее в гости. Я отнесся к ней враждебно. В этом был умысел, а я никому из гануритовцев не доверял.

Общение было натянутым, но она пригласила меня в гости и дала свои координаты – все тот же Ганурит. Я хотел выбросить, но что-то меня остановило. Жила она с бабушкой. Родители с ней не справлялись, поскольку она была наркозависимой. Ночевала в парках и даже сидела в тюрьме. Обо всем этом упоминала с юмором. «В тюрьме мы очень мило проводили время. И даже устроили им забастовку из-за холодного кофе по утрам».

Она была жгучая брюнетка, с пламенными черными глазами. Дверной поведал, что к ней сватался сам Тригер, но она его отвергла. Я так понял, что она обладала колоссальным инстинктом самосохранения, что помогло ей пройти через войну и наркотики, и счастливо освободиться от ухаживаний Тригера, хотя она и была еще один сайкик. Самым большим ее увлечением была астрология. Она собиралась составить на меня и сынулю гороскоп. Я обещал ей позвонить, но на самом деле сказал просто так, на всякий случай. Я посчитал ее членом этой компании.

Эллочка бурно ревновала и атаковала меня своей любовью с утроенной силой, что меня наконец насмешило, и тогда расплакалась. Мне даже стало ее жалко. И я погладил ее по плечику. Но тут же услышал торжествующее: «Ага! Тригер! Он у меня в руках!» И оттолкнул ее от себя с ненавистью, обругав себя за мягкотелость: «В другой раз не попадайся на удочку, болван».

Среди шумов и голосов в моей голове настойчиво звучало слово «шабот». Вот он пришел этот шабот. Никто никаких обычных ритуалов в этой компании бывших советских безбожников не соблюдал. Все почему-то ушли в пивную, предварительно уже накачавшись. Эллочка, как ни странно, ушла с ними, поцеловав меня в щечку. Тригер перебрал и валялся на матрасе в своей комнатушке. Спал, или делал вид? Ключ торчал в двери. Я почуял шанс на свободу. Но куда мне деться? Ах да. Есть же теперь Рима. Нашел ее карточку, тихонько открыл дверь и помчался по лестнице вниз. Никто меня не преследовал.

Дом Римы оказался в соседнем блоке на первом этаже. Я постучал колотушкой в дверь. Открыла сама Рима. Удивилась, но пригласила войти. Мы уселись на диване и начали вежливую беседу. Она рассказывала мне о войне. О том, что ее спасала только вера в защиту белой энергии, когда приходилось лавировать машиной между свежими воронками артобстрела. Как хорошо было в тюрьме за нарушение воинской дисциплины. И про веселую женкую забастовку.

Я попросил ее рассказать о Тригере и компании.

«Об этой «чертовой квартире»? как ее прозвали в районе. Она засмеялась. «Странный народ. Алкаши.

Их боятся. Говорят, они продали душу дьяволу. А Тригер с дамами джентльмен. Как-то пришел свататься. Я ему вежливо отказала, и по этому поводу мы выпили. Тригер мало не пьет и решил меня напоить. Я и не заметила как оказалась в туалете в обнимку с унитазом, пыталась блевать. Подумала: хорошо, что он не видит. А когда вышла, он меня с сочувственной улыбочкой спрашивает: «Хорошо с унитазом общаться?» Ясновидящий значит. Стыдно мне стало, и я его выставила. И с тех пор боюсь».

Мы попили чайку. Впервые за много дней я почувствовал себя в «нормальной» обстановке. Рассказал ей про сынулю, и какие у нас с ним трудные взаимоотношения. Я вдруг заметил, что уже час ночи. Мне стало страшно возвращаться. Опять накажут. Тем более, что весь день пили.

«Оставайтесь, если хотите. Сейчас моя бабуля придет. Мы вам постелим на диванчике. Пускай они протрезвеют». Предложила нормальная девушка Рима, отчего я чуть не расплакался. Я поблагодарил и не отказался. Она пошла выносить посуду на кухню. Я смотрел ей вслед. И тут вдруг, на ее длинной белой юбке вспыхнул и погас черным пятном энергетический заряд. Меня парализовало от ужаса. Я не был уверен, но другого объяснения не было, что заряд этот был пущен в нее мною. Или теми, кто мной управлял на расстоянии.

Она замолчала, повременила и странно меня разглядывала, хмуря густые брови.

Только бы она не догадалась, что я невольно подверг ее опасности. Значит, вот почему всех удалили из дома. Меня начинили негативной энергией для пробного выстрела. Он никому не предназначался, если бы я не ушел из этой «чертовой» дыры. Я совершил ошибку. И поставил под удар безопасность очень хорошего человека.

Мне стало дурно. Бешено колотилось сердце. Озарение могло стоить мне сердечного приступа. Я дотащился до стула, потом до дивана, и прилег, а потом отключился. Я не слышал, как пришла бабуля, как Рима рассказывала ей кто я такой и почему здесь. Мне снились черти в аду с рожами героев Ганурита.

* * *

Утром я проснулся на диване под грохот чашек и кастрюлек на кухне, где орудовала Римина бабуля. Увидев меня, проснувшегося и выходящего из туалета, она прошамкала, что Рима ушла на работу и пригласила меня на чай с булочкой. Пока я пил, она поведала, что приходила соседка и жаловалась. Какая-то женщина ночью ломилась в дверь и требовала, пьяная, выдать беглеца. Ей пригрозили полицией. Тогда она улеглась у дверей на коврике и так и спала до утра. А потом исчезла. По описанию я понял, что меня искала Эллочка. Я не хотел соседям неприятностей и отправился «домой».

Больше всего меня беспокоило воспоминание о черном разряде, вспыхнувшем на подоле Риминой юбки. Неужели она ничего не заметила? Я помнил, что на какое-то мгновение она остановила свою речь, но почти сразу продолжила. Меньше всего я хотел Риме зла. Я начал догадываться почему из этой чертовой квартиры всех убрали. Что-то со мной было сотворено. Очень опасное для других.

* * *

Я вошел без стука, потому что дверь была не заперта. Наверно потому, что меня ждали. При моем появлении замер звук их общения за столом с этими несчастными бутылками. Наступила тишина. Все смотрели на Тригера, ожидая команды.

Тригер изучал меня какое-то время. Потом сказал с ехидцей: «Поздравляю». «С чем?» спросил я. «Слышь, ребята, он не знает». Ребята заржали. Звон стаканов и потребление пищи возобновилось. Тригер сменил спокойный тон на резкость: «А тебе и не надо знать. Твое дело подчиняться. Мы вчера ушли, чтобы посмотреть что ты будешь делать. Так что садись, завтракай. И ни о чем не думай. Тебе не положено. Думать за тебя умные люди будут. В отпуск тебе положено. Заслужил. Перенапрягать тебя никто не будет. Понятно?»

Я ничего не понял. Кроме того, что меня на какое-то время оставят в покое. И что они так и будут говорить загадками и командами. И что меня превращают в опасного робота. (Снова мысль о том, как хорошо умереть вовремя). Тригер поморщился. Я и забыл, что он все слышит. Каждую мою самую крохотную мыслишку.

Эллочка усадила меня за стол. Налила как полагается в стакан и нежно обняла за плечи: «Мы совершим паломничество в Вифлеем. Ты и я. Не правда ли, как здорово, милый? Я покажу тебе Святую Землю. Нашу маленькую израиловку».

Я спросил: «Это ты ночью ломилась к соседям? Пьяная как сапожник».

Она сказала зло: «Я. Мне было поручено разыскать тебя и вернуть сбежавшего раба в стойло. Но я ошиблась квартирой. Тригер рвет и мечет. Ты знаешь что ты натворил?»

«Нет», сказал я. И это была правда.

«Ну и не надо», мне показалось она сказала это с облегчением. «Тебе же лучше. Не думай ни о чем. Поверь мне. Выхода у тебя нет. Я – твоя единственная надежда. Полюби меня, милый. Откройся сердечком. Мы поженимся и поедем к тебе в Нью-Йорк. Все будет хорошо, вот увидишь».

Без меня меня женили. Я вдруг обозлился: «Я тебя ненавижу. Ты здесь подстилка для всех, а теперь тебе захотелось приобрести вес и достоинство».

По ее щеке поползла слезинка. Она захныкала: «Ты не знаешь, но я тебе помогаю. Я хочу, чтобы ты спасся. Давай спасемся, милый».

Я ничего из ее нытья не понял. Какая именно опасность мне угрожает. И каким-таким чудом она собирается меня спасать. Это маленькое фуфло. Она услышала мои мысли и приободрилась, почувствовав себя очень важной.

Я спросил: «Что это была за вспышка?»

Она картинно заморгала своими глупыми глазами: «Какая вспышка, милый?»

«Там, когда я был с Римой на кухне».

Она медленно процеживала слова мне в ответ: «Тебе опять что-то мерещится? Ты уже начал галлюцинировать? Какие-то вспышки. Скажи еще молнии».

Я понял, что она села на своего конька. Как все они со мной. И так и будет морочить мне голову. Я зашел в тупик.

«Ты болен, милый», сообщила она мне убежденно. «Тебе нужен отдых. Решено. С утра уходим в паломничество».

Я почувствовал всю безнадюгу разговора с ними на равных. И велел ей принести мне водки.

* * *

Мы шли по дорогам между холмами с террасами-виноградниками, спускавшимися к нам. Как она находила правильный путь – не знаю. Но ей явно было не в первой. Она трещала, не умолкая: «Вот здесь мы пойдем, когда придет час», и махала ручкой в даль.

Я не расспрашивал что за «час». Все равно наврет. Отвращение к ней усиливалось. После вчерашней водки у меня болела голова, и я молчал. Безвыходность ситуации – это все, что я понимал. Меня заперли в ловушку и теперь я должен был всему подчиняться.

Я не подчинялся. Я сделал вид, что я в общении, и ждал Своего часа.

* * *

Теперь мы вышли из холмов и пошли по длинной прямой дороге. Потрескавшаяся с двух сторон дороги пустая почва – пустыня. Это все что было вокруг. Солнце припекало все сильнее. В голове стучал вопрос, повторяемый кем-то, бесстрастно, с одинаковыми промежутками: «Кто ты такой сегодня?» В ответ я выпалил раздраженно: «Катапилла».

Короткое молчание, и затем снова вопрос: «Кто ты такой?»

Я понял, что меня проверяют на выдержку и заорал в раздражении: «Катапилла, катапилла, катапилла!»

Снова молчание, и снова… нет, на этот раз мне предложили ответ: «КГБ».

Я растерялся. И тут я услышал голос Изабеллы: «Отрекись». Я выпалил, спасаясь: «Отрекаюсь»!

Молчание.

Я оглянулся на звук идущей машины. Покрышками по гравию – неприятно на слух.

Нас догнали и остановились чуть впереди. Дверцу открыла Изабелла, и вышла к нам в спортивном костюме. Она сказала удивленной Эллочке: «Теперь его забираю я. Ты не справилась».

Эллочка заныла со слезами: «Это я его жена, а не ты. Еще немного, и он все поймет. Он уже смирился».

Я вмешался и сказал: «Изабелла, я так рад тебя видеть».

Не стесняясь, Эллочка зарыдала и глотала слезы и сопли.

«Садись в машину», сказала ей Изабелла. «Ты едешь домой, а мы прогуляемся». И попросила шофера: «Вынь мой рюкзак из багажника».

Эллочка залезла в машину и громко хлопнула дверцей. Потом чуть выглянула из окошка и прошипела мне, утираясь: «Ты еще пожалеешь. Она страшный человек».

Машина развернулась и ушла в направлении Иерусалима. Изабелла натянула рюкзак на спину: «Ну, пошли, герой-одиночка. Хорошо сражаешься. А водку пить не надо. Это только ухудшит твою ситуацию».

Я спросил: «Ты мне скажешь что происходит?»

Она ответила, сразу отстраняясь: «А ничего не происходит. Мы идем паломниками в Вифлеем. Ты ведь верующий – вот и помолись».

Она бодренько стартовала. Я поплелся сзади, разочарованный безнадюгой. Вся надежда была на Изабеллу. Что у нее там в рюкзаке?

«А ничего, милый. Водичка и сендвичи», сказала она, даже не оборачиваясь.

Я и забыл, что они все слышат. Я думаю громко.

«Даже если бы ты думал тихо, тебя все равно услышат». – отправила она мне как мессидж. «Меня не слышит никто, если я не захочу. Как говорит Тригер: я думаю, а ты маразмируешь», добавила мне моя любовь.

«Не плохое начало для новой пытки», мелькнуло у меня в голове. На этот раз бесшумно. Отчего Изабелла подозрительно нахмурилась.

Она остановилась. Посмотрела на меня внимательно. «А это интересно. Совсем неплохо. Значит, решил спрятаться?»

«О чем ты? – спросил я как ни в чем ни бывало. И подумал, но громко: «Вот тебе. Как ты – так и я».

Она рассмеялась: «Да ты молодцом. Далеко пойдешь. Скоро мной командовать будешь».

Я пожал плечами.

«Ну вот», сказала она. «Так и надо».

Дальше мы шли молча. От усилия не думать и не мыслить я выдохся на такой жаре.

У дороги стояла арабская кофейня. «Зайдем», сказала Изабелла. «Передохнем немного».

Домик в пустыне – белая мазанка с плоской крышей. По фризу шла арабская вязь, очевидно с пожеланиями гостеприимства.

Мы преодолели каменные ступеньки и обрели себя в прохладе небольшой залы с аккуратными столиками. В глубине – стена с кофеваркой и сендвичами. Сели у окошка. Из-за стойки выплыла хозяйка, и мы заказали два эспрессо. Затем сипло дышали с наслаждением, медленно отходя от убийственной жары.

Хозяйка принесла нам крошечные чашечки горячего эспрессо и разрешила покурить.

Выпив чашечку, я повернул ее кверху донышком и поставил на блюдце. Через минуту, дав гуще кофейных зерен сползти вниз по стенкам чашечки, я снова поставил ее в обычное положение.

«Гадать будешь?» спросила Изабелла.

«Попробую», сказал я скромно.

Я рассматривал кофейный рисунок на стенках фарфора. Три человека с напряженной мускулатурой тащили на веревке четвертого. Веревка обвилась вокруг его шеи, он сопротивлялся, руками пытаясь ослабить натяжение, ногами упираясь пятками в землю. Отчаяние охватило меня, наподобие той веревки, за горло. Я с ужасом уставился на Изабеллу.

«Что с тобой?» спросила она, почувствовав неладное.

Я сказал: «Это Дверной, Асе и Левочка. Они волокут меня на место казни».

Изабелла попробовала улыбнуться: «Опять твои штучки. Не бери в голову».

«Изабелла, куда мы идем?» спросил я, как потребовал.

«Туда», сказала она. «Куда мы скоро пойдем по-настоящему. Но тебе об этом сейчас думать не надо» Потом вдруг захохотала, как-то нервно, и добавила: «Вообрази себя диверсантом. Вот видишь эти тропы в пустыне, по ним мы и пойдем». И стала серьезной, уставившись в окно. Уткнувшись в него отсутствующим взглядом.

Я был растерян. Это она всерьез? Поймав в воздухе мою мысль, она ответила вслух: «Нет. Я все еще надеюсь тебя спасти».

«Что-что?» переспросил я, себе не веря. «Ты хочешь меня спасти?»

«Вместе со мной», тихо добавила она. Теперь она смотрела мне прямо в глаза. Я почувствовал мощную энергию, обволакивающую меня с головы до пят.

Она сказала: «Недорасходованная энергия чревата последствиями. И вообще, как Эллочка любит приговаривать: это смешно, когда динозавр щиплет травку. Тебе пора, дорогой мой».

«И что я должен делать?»

Изабелла: «Просвечивать рентгеном тех, кого мы тебе подсунем. Затем – ломка, внушение, страх. Шантаж. Согласие сотрудничать. Если понадобится – убийство энергетическое. Чистая работа, без следов и улик».

Я смотрел на нее в ужасе. «Изабелла», пробормотал я потерянно. «Ты идешь через все это?»

Она сказала холодно, и опять на меня повеяло могилой: «Мы сейчас не обо мне. Подумай о сынуле».

Я подумал о своей смерти, как единственном выходе из безвыходной ситуации.

Изабелла тут же вмешалась в мой процесс мысли: «Этим ты никого не спасешь, и в первую очередь его. Он наследник твоей энергии. Он займет твое место» послала она мне.

В холодном поту при жаркой погоде, я сказал вслух: «Убей меня, Изабелла».

Она нисколько не смутилась: «При случае я это сделаю», сказала она вслух. А пока ты должен работать. И на Эллочке тебе придется жениться».

«Зачем?» спросил я с отвращением.

«Кто-то должен шпионить за каждым твоим шагом. Меня пошлют только когда ты начнешь тонуть, или хулиганить. Как тяжелую артиллерию. Жалости от меня не жди. Я даже не говорю тебе: подумай. Думать для тебя слишком большая роскошь. Ты обречен». «А теперь идем в Вифлеем. Помолишься на прощание с Богом. Еще немного и мы попадем в самый пик жары».

Она встала. Я оставил несколько шейкелей на столе. И на жару мне сейчас было наплевать, потому что мне сейчас было наплевать на все, кроме сынули. Какое-то сомнение в ее словах билось робким голубком в груди. Какая-то безумная надежда.

Изабелла смахнула что-то с ресниц. «Пыль», сказала она на выходе.

Мы нырнули в бассейн солнечного света. Одели защитные очки. Дальше шла широкая пыльная дорога с редкой растительностью до горизонта. Навстречу араб в чалме и в халате подгонял стадо овец, и мы отошли на обочину. Мы больше не разговаривали. Изабелла подозрительно хорошо знала дорогу. Кого все же ты здесь водила, дорогая Изабелла? И в чем твоя надежда? Кого ты вела на убийство? – думал я, забыв, что она все слышит. Впрочем, мне было все равно. Теперь не было места на земле, где бы я мог спрятаться. И все-таки. Что если научиться молчать? Мыслить беззвучно. Как же они этого достигли. И может быть это и есть настоящее мышление? И прав был Тригер, сказав мне о маразматическом мышлении. Задача показалась мне невозможной. Не дадут они мне молчать и спрятаться. Как только я не откликнусь на несколько их реплик, я услышу: «Ну как там сынуля?» И мои внутренности заорут в панике: «Жив, здоров, неприкосновенен». И я услышу смех в ответ.

* * *

Началась сухая степь с кустиками травы. Пастух в чалме и халате все гнал куда-то стадо овец. Показался арабский поселок. Клубы дыма подымались над кирпичными зданиями. Ого, вырвалось у Изабеллы. «Мы попали в Интифаду. Это арабские повстанцы. Говори с ними на английском. Я буду молчать. Скажи, что мы туристы из Нью-Йорка. Идем паломниками в Вифлеем. Если они поймут, что я израильтянка, нам не поздоровится».

Мы продолжали идти и, со своими рюкзаками, выглядели как туристы. На первой же улице нас окликнули из дверей кафе. Я понял, что им надо знать откуда мы. Я помахал приветственно рукой и прокричал: «Нью-Йорк!» В ответ они махнули рукой, чтобы мы шли дальше.

Посередине улиц горели автомобильные шины, друг на дружке. Запах удушающий. На плоских крышах зданий сидела арабская молодежь и швырялась вниз пустые бутылки. Вся улица была в осколках. Вокруг шин сидели и стояли возбужденные арабы с пивом в руках. Переговаривались гортанно между глотками из бутылок.

Мы продолжали идти по осколкам стекла. От одной из групп вокруг горящих шин отделился юноша и двинулся к нам. Я скорее догадался чем услышал его: откуда вы? И начал объяснять ему на английском легенду о Нью-Йорке и Вифлееме. Он ушел с кем-то посоветоваться. Мы стояли под их наблюдением, но никто не проявлял враждебности. Американцев они действительно не трогали.

Юноша вернулся и сказал: «Можете идти». Я с недоверием посмотрел на группы арабов в предстоящем пути сквозь поселок. Он понял и сказал: «Я провожу». И пошел походкой вразвалочку рядом с нами.

В конце поселка я его поблагодарил. И мы пошли дальше через степь, отходя от прошедшего напряжения.

«Молодец», похвалила Изабелла. «Не ожидала». Моя королева меня похвалила. Теперь я был возбужден уже по этому поводу.

Вифлеем встретил шестиконечной звездой на башенке ворот. «Изабелла», сказал я через воспаленную от жары глотку. «Я люблю тебя». Она рассмеялась устало: «Да ты романтик. Я замужняя женщина. Не позорь меня».

Мы пришли, вступив под ворота. И начали разыскивать Храм.

«Изабелла», спросил я, «скажи, зачем мы сюда пришли? Только правду».

«Чтобы посмотреть на твои возможности», сказала она. «Что ты можешь. Ты был хладнокровен в интифаде. Тебе зачтется. А сейчас я хочу знать о тебе и твоем Боге. Я так понимаю у тебя в жизни свои контакты».

* * *

Мы вошли в старый город и оказались в толпе туристов. Изабелла спросила: «Что бы ты хотел увидеть в этой цитадели Христианства?» Я сказал: «Помолиться в священном гроте у яслей, где родился Христос».

Мы вошли в Церковь Рождества и, когда оказались у грота, меня охватил энергетический пожар, с ног до головы. Я дрожал от накала каждой клеточкой тела, как спираль в электрической лампе. Вокруг нас суетились туристы, но мы их не замечали. Мы были сосредоточены на своем погружении в историю. Иисус и Мария говорили с нами языком волшебства родившейся в этом месте легенды тысячелетней давности. Мы были там, у самого истока, замершие в его моменте, постигая таинство свершившегося. Мы не принадлежали себе. Что-то сверх нас вступило в силу.