Текст книги "Испытательный срок"

День второй

Полоска дневного света показалась вдали уходящего вверх эскалатора, когда мой телефон завибрировал в кармане куртки.

– Я жду тебя уже часа два, где тебя носит? – послышался прерывающийся голос Никиты.

Я заметила, что он всегда начинал диалог так, как будто мы не расставались ни на минуту, и заканчивал его тогда, когда ему было удобно. Ни тебе «здравствуй», ни тебе «до свидания». Такой был человек, его странности я замечала каждый день, постепенно.

– Я уже выхожу из метро, и вообще, насколько я помню, ты не собирался возвращаться в театр.

– Послушай, если ты не окажешься здесь через две минуты, то… я подожду тебя здесь еще немного.

Я заметила его издалека, на нем была та же одежда, что и вчера, а в руках он держал открытую бутылку пива.

– Боже мой, ты что, начал пить пиво с самого утра?

– Ты все перепутала. Я не начал, я уже заканчиваю, – оправдался Никита.

– Да ты алкоголик!

В тот день в театре готовились к спектаклю «Униженные и оскорбленные», который должен был состояться вечером, в семь. Собирать актеров на репетиции также входило в наши обязанности. Алиса проводила нас к гримерным актеров, где находился громкоговоритель. Две гримерки, большие, делились на женскую и мужскую, и одна маленькая была выделена для заслуженных артистов. Звание «заслуженных» гордо носили три пожилые артистки театра, которые держались особняком. Они практически не общались с «обычными» артистами и сотрудниками театра.

– Вот здесь красная кнопочка, нажимаете и говорите в микрофон. Вам придется использовать эту штуковину довольно часто. Микрофоны установлены по всему театру, даже на улице, куда актеры выходят на перерыв, поэтому прежде чем что-то сказать, соберитесь с мыслями или записывайте на бумаге первое время, – подробно объясняла Алиса.

Она выдала нам по зеленому блокнотику.

– Вот, записывайте за мною. Доброе утро, уважаемые актеры. Репетиция первого акта состоится в двенадцать часов на первом этаже театра. Актеры должны приготовить костюмы, грим накладывать необязательно. Репетиция продлится до трех часов с десятиминутным перерывом в час тридцать.

– Так это легко, – сказал Никита и убрал свой зеленый блокнот в сумку.

Я все записала слово в слово и начала произносить текст шепотом.

– Ты что, боишься?

– Нет, я пытаюсь запомнить текст.

– Начнем с тебя, Никита, – сказала Алиса и подала ему микрофон. – Повтори все, что я только что сказала, и постарайся говорить близко к тексту.

Он откашлялся, взял микрофон в руки и сказал: – Повторяю. Многоуважаемые товарищи актеры! Вас беспокоит Никита, идите вы все… – Он сделал небольшую паузу и добавил: – На репетицию, которая состоится на первом этаже в бывшей гардеробной театра, так как основная сцена была разрушена немцами еще в период Великой Отечественной войны и до сих пор строится государством.

– Не надо таких подробностей, – разозлилась Алиса и выхватила микрофон из его рук.

– Перепиши текст, то, что ты сказал, никуда не годится. Проследите, чтобы все актеры были вовремя и в костюмах. За опоздавших актеров вы тоже несете ответственность. Мне нужно идти, они сейчас все за костюмами прибегут. Увидимся на репетиции, – сказала Алиса и поспешила в костюмерную.

– Кстати, – сказал Никита, – хочешь посмотреть на разрушенную хрен знает кем сцену?

– Это было бы интересно.

Алиса вернулась и сказала удивленно:

– Вы еще здесь? Савицкий и Блудников опаздывают, это ваша работа позвонить им и выяснить, где их носит. И вообще, поактивнее надо быть.

Попасть внутрь заколоченной главной сцены не было никакой возможности. Мы осмотрели все входы, даже спустились в подвал, но все двери были на замках.

– Старый козел, почему он врет, что там заканчивается ремонт и скоро все спектакли будут проходить на главной сцене? Я два года бегал по министерствам, управлениям культуры и выпрашивал помещение для своего театра.

– Ты хотел открыть свой собственный театр?

– Хотел, но у меня ничего не получилось, и я устал этим заниматься. Ну, вот ты скажи, почему ему дали помещение для театра, а мне нет. Он же старый маразматик. А я? Молодой, красивый, энергичный и, что немаловажно, стройный, смотри. – Тут он схватился за джинсы и потянул их вниз. Они съехали с него за секунду как по маслу.

– Видишь, я даже не расстегнул их, смотри. Я подошла поближе, чтобы убедиться, что молния и пуговица застегнуты.

– Везет тебе, я так не могу. – Я начала дергать юбку вниз, но она застряла намертво где-то в области бедер.

Вдруг мы услышали стремительно приближающиеся шаги. В полумраке подвала появилась Алиса, она светила на нас фонариком.

– Что вы здесь делаете? – возмутилась она. – Я вас нигде не могла найти, подтягивайте штаны и бегом на репетицию.

– Да нет, – попыталась оправдаться я, – это мы просто… ну, в общем, Никита снимает джинсы намного быстрее, чем я.

– Неужели… – сказала она и поспешила ретироваться.

– Как стыдно за эту ситуацию, бог знает, о чем она подумала.

– Она хотела бы оказаться на твоем месте.

– Как мы теперь будем смотреть ей в глаза? – переживала я.

– Как она будет смотреть нам в глаза?! Ходит, выслеживает нас с фонариком. Ненормальная.

День третий

На часах было ровно 12:30, когда я поняла, что Никита сегодня не придет. Я и сама опоздала на десять минут и поймала на себе гневные взгляды. Репетиция уже вовсю набирала обороты, когда я вошла в репетиционный зал, присела на первое попавшееся место и достала из сумочки тот самый зеленый блокнотик.

– Ты должна сидеть рядом с режиссером, – прошептала Алиса.

Чувствовала я себя в тот день отвратительно, у меня болела голова от количества выпитого вчера пива. Мы расстались с Никитой в первом часу ночи, и, слава богу, я успела на последнюю электричку. Больше всего на свете я хотела, чтобы меня оставили в покое, закрыла глаза на мгновение и увидела разноцветные круги, расплывающиеся на черном фоне, и вдруг почувствовала, как Алиса ущипнула меня за руку.

– Иди, чего ты ждешь, он и так зол оттого, что вы опоздали, кстати, где Никита?

– Не имею никакого понятия, – равнодушно ответила я и зевнула.

Мне пришлось пересесть ближе к главному режиссеру, и только после этого Алиса перестала меня дергать. Я покалывала себя ручкой в ладонь, чтобы, не дай бог, не закрыть глаза и не провалиться в мир Морфея, в то время как главные герои пьесы репетировали одну из сцен.

– Простите, господин учитель, но что происходит? Весь город сегодня только и говорит о книге, которую вы купили за двадцать две тысячи лей.

– Я их собирал понемногу. Я уже несколько лет откладываю… и задолжал.

– Долги – это большой порок.

Главный герой остановился недалеко от меня, и, скорее, я почувствовала его шаги рядом сквозь полузакрытые глаза.

– Это старинная книга.

Свет прожектора упал на актера и автоматически осветил меня, я откровенно спала, облокотившись на одну руку.

– Вон… – Крик главного режиссера заставил меня подпрыгнуть на стуле. Ослепленная светом прожектора, я не могла разобрать, что происходит, и сначала подумала, что крик адресован актеру, который никак не может выполнить поставленную режиссером задачу. Жук смотрел на меня… Холодок пробежал по всему телу, я обернулась, никого не увидев позади, спросила в растерянности:

– Где?

– Вон отсюда! – кричал он, брызгая слюной, которая летела в разные стороны при свете прожекторов. – Я требую объяснительную, за опоздание, – кричал он мне вслед. – Спать нужно в другом месте. – Это было последнее, что я услышала, когда захлопнула за собой дверь.

Да, бывают дни, когда не стоит просыпаться. Я утерла слезы рукавом и уже готова была сбежать из театра, ни с кем не прощаясь, потому что мне было невероятно стыдно. В последнее мгновение, когда уже переступила порог, я решила дать себе время и посмотреть, что будет со мною дальше.

Я попросила пару листочков у секретаря для объяснительной и отправилась на поиски подходящего места, чтобы никто меня не видел. Надо переждать гнев режиссера и написать в объяснительной что-то более-менее похожее на правду. Зрительный зал на втором этаже подошел мне как нельзя лучше. Внутри царил полумрак и спокойствие, я устроилась на зеленом мягком кресле и осмотрелась. Пространство было наполнено чем-то волшебным, я ощутила, что не одна, энергетика сотен сыгранных здесь спектаклей коснулась меня. Я бросила сумку на колени, сверху листы и написала в правом верхнем углу: «Главному режиссеру Московского Детского театра…» Мысли путались: «Я пришла на работу позже на десять минут… По какой причине? – думала я и написала: …по причине того, что опоздала». Бред какой-то, я отложила сумку с листами в сторону, укрылась курткой, которую захватила из дома на случай дождя. В моем воображении нарисовался спектакль «Анна Каренина», со мной в главной роли, конечно. Я стояла перед несущимся мимо поездом, вся в слезах, и ждала подходящего момента, чтобы сказать жизни прощай. В зрительном зале не было пустого места, все аплодировали, кричали «браво». Я стояла на сцене вся в цветах, окруженная восторженными взглядами. Крики становились все громче и громче, вдруг зрители стали выкрикивать что-то непонятное: «Нас обокрали». «Где мой кошелек?» «Что происходит? Где все наши вещи?» Яркий свет ударил мне по глазам, и я немедленно проснулась. Боже, я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как я опять уснула. Быстро смахнув рукавом свитера свисающую изо рта слюну, я вскочила и почувствовала боль в шее, которая затекла от неудобного положения. Я вышла из зрительного зала в узкий коридор, где находились гримерные артистов. Все вокруг толкались и кричали:

– Боже, я не могу найти свой кошелек.

– Я копила несколько месяцев. Все украли.

– Моя кожаная куртка, там были все документы, как я теперь уеду в отпуск за границу? На восстановление всех документов уйдет уйма времени.

Я молча стояла, прижавшись к стенке, и никто не обращал на меня внимания, но очень скоро ситуация начала меняться, и я оказалась чуть ли не самой главной подозреваемой.

– Товарищи актеры, все будет в порядке, – пытался успокоить Жук. – Мы просмотрим записи камер видеонаблюдения и быстро найдем вора. Только без паники.

– Кто-нибудь позвонил в милицию? – спросила я.

– Да, я позвонила, – сказала одна из заслуженных артисток, пострадавшая больше всех. Лицо ее было мокрое от волнения и по цвету не отличалось от ее ярко-алого театрального костюма. Она нервно размахивала веером и вдруг замерла на мгновение и пристально уставилась на меня.

– Эй, вы! – окликнула она меня. – Что вы делали во время репетиции?

Все взгляды устремились на меня, и вокруг повисла тишина, сквозь которую можно было услышать биение моего сердца. Я прижала к себе сумку двумя руками, в горле пересохло от волнения.

– Я повторяю, что вы делали во время репетиции, ну, после того, как вас выгнали? Говорите! – Актриса перешла на крик и замахнулась на меня веером. Главный режиссер успел схватить ее руку.

– Я была… я сидела вон там, в зрительном зале. Я писала объяснительную… – пыталась оправдаться я.

– Где она? – актриса фыркнула на меня с презрением, и веер рассыпался у нее в руках.

– Ядвига Эдуардовна, перестаньте нервничать, я вас умоляю, – режиссер усадил ее на стул, – сейчас приедет милиция, и мы все выясним, кто, где был и что делал. Кто-нибудь принесите воды.

Вид у меня был такой, как будто я действительно украла эти чертовы кошельки из гримерок. Все-таки нужно было сбежать, как только меня выгнали с репетиции.

– Кстати, а где ваш напарник? Этот, как его там зовут, Никита. Где он? – спросил Жук, и подозрительные взгляды вновь посыпались на меня со всех сторон, вонзаясь в мое тело, как тысячи ножей.

– Прекратите, – сказала Алиса, – она и Никита ни в чем не виноваты, стыдно обвинять людей раньше времени.

– Мы никого не обвиняем, просто пытаемся разобраться в ситуации, которая нарушила работу всего театра. Правду говорят, когда в коллективе появляются новые люди, надо тщательнее присматривать за своими кошельками.

– Ну все, хватит, – сказала Алиса. – Предлагаю собраться на первом этаже, милиция будет здесь с минуты на минуту.

– Милиция здесь, – раздался крик с первого этажа, и все поспешили вниз, толкаясь на узкой лестнице.

Заслуженная наклонилась к моему уху:

– И не вздумай исчезнуть из поля моего зрения. Пока ситуация не прояснится, ты не имеешь права покидать театр. Смотри, я слежу за тобой. – Она погрозила мне указательным пальцем и улыбнулась одним уголком рта.

В маленьком фойе театра не было свободного места, кондиционеры не справлялись с духотой, ароматы духов и запах пота смешались, и я почувствовала, как начинаю терять сознание.

– Чего ты такая бледная, тебе нечего бояться, если ты не виновата, – пытался успокоить Кирилл, с которым у нас успели сложиться дружеские отношения.

– Мне нужно воды, – громко сказала я, – я вернусь, – и попыталась встать, но актриса, следившая за мной все это время, посмотрела на меня так, что я не могла двинуться с места.

– Воды ты попьешь в другом месте вместе со своим подельником, – она подошла ко мне и наклонилась так близко, что я могла рассмотреть капельки пота на ее носу.

– Ядвига Эдуардовна, вы несправедливо обижаете ни в чем не повинного человека. Хотите воды? – Та одобрительно кивнула головой.

– Я принесу. Скоро нас всех отпустят по домам, потерпи, – он по – дружески похлопал меня по плечу.

– Спасибо.

Кирилл принес воды мне и актрисе, которая все еще сверлила меня взглядом, она была уверена в своей правоте настолько, что готова была надеть на меня наручники.

– Тебе здесь нравится? – спросил Кирилл.

– Уже нет, – честно ответила я.

– Кстати, а правда, где ты была? Ты заметно нервн ичаешь.

– Я не заметила, как уснула в зрительном зале на втором этаже.

– Они просматривают камеры сейчас, представляешь, в то время пока ты спала, кто-то обчистил гримерки, и вы находились в нескольких метрах друг от друга.

– А если настоящего вора так и не найдут? – Я закрыла лицо ладонями и тихонько заплакала.

– Ну, это самое худшее, что может случиться.

– Что у тебя украли? – спросила я.

– Мобильник и паспорт, но я не переживаю. Мобильник был старый, паспорт можно восстановить без проблем.

После долгого и нудного ожидания в дверях появился милиционер.

– Мы просмотрели камеры и увидели постороннего мужчину, входящего в театр и выходящего через пятнадцать минут с огромными сумками, – сказал он.

– Все могут быть свободны, до завтра. Мне кажется невозможным продолжать репетиции после случившегося, – сказал главный.

Милиционер открыл двери театра, и все начали расходиться, через минуту в помещении почти никого не осталось.

– Ты ко мне заходи, если что-то будет нужно. Я живу в театре, вон моя комната, – он указал на обшарпанную от времени желтую дверь, на которой было написано: «Помещение для хранения оркестровых инструментов».

– Живешь здесь, в театре? – удивилась я. – А где ты спишь? На рояле, что ли?

Нас прервал голос Жука:

– Можно вас?

Я побледнела от страха.

– Если вы не высыпаетесь по ночам, то делайте это в другом месте. И вообще, подумайте хорошенько, нужна ли вам эта работа. Если нет, просто не приходите завтра в театр, и я все пойму.

День четвертый

На следующий день я была в театре ровно в двенадцать дня и решила работать добросовестно и выполнять все, что от меня требовалось. На время испытательного срока я решила общаться с Никитой по минимуму, пока моя ситуация с работой не прояснится. Никита в театре так и не появился и на мои звонки не отвечал. Я не знала его адреса и начала немного нервничать. А вдруг он потерял телефон и больше никогда не вернется на работу, как я его найду?! В отделе кадров мне сказали, что он официально не оформлялся и они не знают номера его домашнего телефона.

На репетиции я все время смотрела на дверь и представляла, что вот-вот она откроется и появится Никита с ногой в гипсе, костылем в правой руке и скажет: «Я так сильно хотел видеть тебя сегодня, что, преодолевая нестерпимую боль, пришел сюда». Нет, он так не скажет, никогда, и не придет. А вдруг он не придет ни завтра, ни послезавтра. Меня бросало то в жар, то в холод, поэтому я постоянно то снимала, то надевала свитер. До этого я так никогда еще не привязывалась к человеку.

– Ольга Анатольевна, – голос главного режиссера вернул меня к реальности. – Напомните мне, пожалуйста, фразу Марины, которая звучит сразу после мадам Куку. Мне кажется, я изменил ее немного.

В помещении повисла пауза, я сделала вид, что пытаюсь найти эту фразу, но абсолютно не знала, как ответить на этот вопрос. Страницы пьесы были чисты, без единой помарки.

– Откуда вы это знаете, мадам Куку? – сказал Кирилл, и все взгляды устремились в мою сторону.

– Да, точно, – подхватила я. – Вместо фразы «Со своими деньгами я делаю что хочу» вы предложили фразу «Откуда вы это знаете, мадам Куку».

Жук изменился в лице и обратился к Кириллу:

– Я вас не спрашивал, Кирилл. Еще один такой выкрик без моего разрешения, и я оставлю вас без талонов на питание.

Я хмыкнула слишком громко: «Вот это наказание, как он может быть таким жестоким». Я подмигнула Кириллу, тем самым выражая благодарность за спасение от очередного скандала.

– Покажите мне свои записи, Ольга Анатольевна, – попросил режиссер.

Да, теперь никто не поможет мне, нервный холодок пробежал по спине. Оставалось надеяться только на чудо.

– Вы знаете, Устин… Устин… – Его отчество вылетело у меня из головы.

– Климович, – подсказал мне сам режиссер.

– Да, Устин Климович, у меня очень хорошая память, и я…

На этих словах дверь в фойе распахнулась, и в проеме показался Никита. Все смотрели на него, он, конечно, не ожидал такого приема и собирался незаметно проникнуть на репетицию, но появился в самый неподходящий момент.

– Какое счастье, а мы без вас даже не начинаем, вот ждем, когда же вы наконец придете.

– Да все в порядке, не волнуйтесь, в следующий раз можете начинать без меня, – сказал Никита и демонстративно присел рядом со мной.

Среди актеров послышался осуждающий шепот. – Напишите мне объяснительную за вчерашний прогул и сегодняшнее опоздание, да, и пойдите, пожалуйста, вон, будьте так любезны. Я не собираюсь тратить время на всяких… – главный режиссер сделал паузу.

– …придурков, – закончил предложение Никита. – Вы ведете себя по-хамски.

– Странно, – ответил Никита, – обычно я очень любезен с людьми, которые в десять раз старше меня. – Он вышел из комнаты, оставив за собой вопросительную тишину.

На удивление всех присутствующих, Жук никак не отреагировал и продолжил репетицию. Видимо, он уже придумал план мести и собирался привести его в исполнение очень скоро. Удивляюсь, как я, ерзая на стуле и постоянно посматривая на часы, смогла дождаться окончания репетиции и не побежать за Никитой. Когда наступил короткий перерыв, я рванула к выходу, но его нигде не было, ни в курилке, ни на улице, ни в столовой. Отыскала его возле кабинета отдела кадров.

– Ну, слава богу, – сказала я, пытаясь восстановить дыхание, – думала, что ты сегодня не придешь.

– Мне сказали, что нужно обязательно оформить все документы, особенно после вчерашнего. Все только и говорят о воровстве. Расскажи мне свою версию случившегося.

Он выглядел немного странно, кровь на кроссовках была тщательно затерта, лицо было изможденным, помятым, как неглаженая рубашка после стирки. Он смотрел на меня воспаленными глазами, в них хранилась какая-то тайна, которую я непременно хотела разгадать.

Я рассказывала обо всем в подробностях, эмоционально размахивая руками, во время разговора он несколько раз зевнул, а потом и вовсе перестал смотреть на меня и закрыл глаза.

– У меня вчера тоже украли мобильный телефон, – сказал он, не открывая глаз. – Сим-карту с номером я восстановил. – Он приоткрыл один глаз, посмотрел на меня и добавил. – У тебя, случайно, нет лишнего телефона?

Я раскрыла свою довольно больших размеров сумку и спросила:

– Какой из них тебе нравится больше, выбирай? – Так вот, кто всех вчера обчистил, – послышался голос одного из актеров, случайно услышавшего наш разговор. В толпе раздался громкий смех.

– Здесь все подозревали меня в первую очередь, потом – тебя. Всем показалось странным, что ты не пришел именно в этот день.

– Да ты что? Хорошо, что в театре есть хоть какие-то камеры.

– Да нет, плохо. Главный режиссер видел, просматривая одну из них, как я сплю в зрительном зале и как слюна стекает на мои объяснительные.

– Что? Ты спала почти в метре от вора, который обчистил гримерки?! Он мог тебя убить!

– Хорошо бы. Какой позор! Я подумала, что нам нужно как-то серьезнее относиться к работе. Жук уже ненавидит нас обоих.

– Он возьмет меня на работу в любом случае, – Никита вновь потерял интерес к разговору и закрыл глаза. – Может, ты поработаешь здесь гардеробщицей, а то Нинель одна за троих зашивается.

– Проходите, – послышался старческий голос Нинель Матвеевны.

– Так как насчет лишнего телефончика? – настаивал он.

Никита скрылся за дверями отдела кадров, а я поспешила вернуться на репетицию.

– Ты очень красивая сегодня, – сказал Кирилл, и мое лицо вспыхнуло багровой краской. – Каждый день я смотрю на тебя и не могу оторвать глаз.

– Спасибо, – ответила я.

Кирилл был одним из самых востребованных актеров этого театра, и все главные роли доставались ему. Сочетание черных кудрявых волос с голубыми глазами выделяло его из толпы, бледная кожа без единого изъяна придавала его внешности аристократичность. Он прекрасно осознавал свою красоту, что придавало ему увереннось.

– Пойдем сегодня погуляем после работы. Ты знаешь, я здесь живу и работаю, и любой повод выбраться за пределы театра воспринимаю положительно, – сказал он и присел на корточки так, что мои голые коленки поравнялись с его лицом. Я смущенно одернула юбку.

«Странно!» – подумала я. Ведь ходят слухи, что он женат, а разговаривает со мною как не обремененный никакими обязанностями свободный парень. Вполне возможно, это просто слухи. Я замешкалась, и между нами возникла пауза. Так сложилось, что я никогда ни с кем не встречалась, нет, не потому, что мне никто этого не предлагал, просто я быстро замечала малейшие недостатки и теряла интерес к человеку. Кирилл смело взял меня за руку, и мне почему-то стало неприятно.

– Мы обязательно погуляем, но только не сегодня, – ответила я и убрала руку.

– Завтра, – продолжал настаивать он.

– Не знаю, может быть, завтра. Тогда возьмем с собой Ленку, твою подругу, я заметила, что вы постоянно вместе.

– Да, потому что нам достались главные роли и нужно работать над текстом.

– Это не имеет значения.

– Вы давно знакомы с Никитой? – поинтересовался он.

– Нет, мы впервые встретились пару дней назад здесь, в театре.

– Все думают, что вы давние друзья, учились вместе.

– Репетиция начнется с минуты на минуту, мне нужно идти.

– Да, и я занят, совсем забыл о занятии по вокалу. Этот водевиль требует от актеров хороших вокальных данных. Если честно, пение дается мне нелегко, приходится заниматься по несколько часов в день.

– Да, с этим у тебя проблемы.

Кирилл посмотрел на меня обиженно.

– Ну, я имею в виду, нет, ты прекрасно поешь, ну, просто иногда… иногда ты… Нет, ну, в большинстве случаев ты попадаешь в ноты, но…

«Просим всех актеров вернуться на репетицию. Репетиция начнется через пять минут. Повторяю, репетиция начнется через пять минут», – раздался голос Алисы по громкой связи.

– Извините, мне пора, – сказал Кирилл, и я поняла, что он обиделся.

– Ты сказала ему, что он не умеет петь?! – спросил Никита. – Артисты любят, когда их хвалят, ими восхищаются, их боготворят. Я, кстати, тоже это люблю, запомни.

– Да отстань ты, мне и так плохо. Я просто поддерживала разговор.

– Отличный способ, – злорадствовал Никита.

– Зачем я, в самом деле, сказала ему об этом?

Солнце скрылось за горизонтом, когда рабочий день закончился, и мы наконец вышли на свободу. На репетиции Кирилл пел даже хуже, чем обычно, главный режиссер постоянно его останавливал и просил больше заниматься. Я старалась не смотреть на сцену и чувствовала свою вину.

– Да он и без тебя знал, что у него проблемы со слухом. Зачем ему дали главную роль, если он не может петь, ему надо в массовке плясать. Я удивляюсь, – бубнил Никита.

– Да может он петь, может, просто ему нужно больше времени, чем другим актерам с вокальными данными.

– Ты знаешь, что я думаю? Не можешь петь, иди на улицу, подметай, и не надо занимать чужое место. Может быть, даже мое, – сказал Никита.

Я громко свистнула от удивления, как мне нравились его амбиции, уверенность в себе, манера говорить, нравилось, как он жестикулирует руками, его мимика, словом, все приводило меня в восторг. Незаметно для себя я влюблялась с каждым днем все сильнее, и остановить это нарастающее чувство было уже невозможно.

– Она и здесь меня выследила, – занервничал Никита и указал в сторону девушки, обмотанной черными безразмерными тряпками. Она стояла неподвижно и смотрела в нашу сторону, облокотившись на костыль в правой руке. Ее голова была побрита, из-за чего она выглядела устрашающе, и люди обходили ее стороной. На ногах была только одна шлепка, вторая почему-то лежала на дороге недалеко от нее.

– Кто это? – спросила я.

– Вита. Я сказал ей, что работаю недалеко от этого метро. Вполне возможно, что она ждет меня весь день.

– Ничего себе, какая преданность.

– Это моя подруга детства, мы ходили в один детский сад, потом в школу.

– И что случилось потом?

– Потом после школы я поступил в институт, а она попала в сумасшедший дом.

– Что с ней? Она действительно похожа на человека… с большими проблемами.

– С проблемами, – повторил Никита. – Да сумасшедшая она.

– Она всегда была такой?

– В детстве она была абсолютно нормальной. Но у нее сумасшедшая мать, которая превратила ее в психически ненормального человека.

Никита прошел мимо Виты, даже не поздоровавшись, она проводила нас взглядом и двинулась в нашу сторону.

– Ну, что тебе надо от меня? Почему ты меня постоянно преследуешь? – Никита схватился за голову от бессилия что-либо изменить.

Она стояла, недвижимая, опершись на костыль. – Что случилось с твоей ногой? – поинтересовалась я.

– Меня сбила машина пару дней назад, – ответила она, и я заметила, что у нее нет передних зубов, из-за чего речь была неразборчива.

– Что ты врешь? Ты сама ходишь и под машины бросаешься. Я сколько раз тебя предупреждал: не надо меня преследовать, не надо за мной ходить. Поняла?! – Никита перешел на крик и стал привлекать внимание окружающих. – Ты мне жизнь искалечила, сволочь, ненавижу тебя.

Впервые за все время нашего знакомства я увидела искаженное яростью лицо Никиты, он топал ногами и брызгал слюной, но она продолжала стоять, сохраняя полное спокойствие. Казалось, что все происходящее было не раз и что его крики никак не задевали ее внутреннего самочувствия. Наконец он успокоился и присел на забор, тяжело дыша.

– Иди купи нам пива, если пришла, – сказал он, и та послушно потащилась к ближайшему пивному ларьку, хромая на правую ногу, – и сигарет не забудь, – добавил он.

Она, как послушная собачка, терпела унижения своего хозяина и продолжала исполнять приказы, несмотря ни на что.

– Она периодически лежит в психоневрологических диспансерах. Я помню ее в лучшие времена, когда она была совершенно нормальным человеком. Мы вместе играли, ходили друг к другу в гости, но потом что-то произошло, и все сломалось. Вита начала преследовать меня повсюду.

– Она была твоей первой любовью? – спросила я, на что получила совершенно неадекватную реакцию. Он начал истерически хохотать.

– Первая любовь! Эта, что ли? – Он указал в ее сторону, девушка медленно приближалась к нам с пивом в одной руке и костылем – в другой.

– А что, она вполне симпатичная, – сказала я.

– Давай сюда пиво и проваливай. – Он выхватил бутылку и оттолкнул ее в сторону так, что она еле удержалась на ногах. Никита схватил меня под руку и потащил в сторону метро. – Проваливай, я тебе говорю! – Никита в очередной раз топнул на нее ногой.

Мы пошли быстрее и вскоре потеряли ее из вида в разношерстной толпе метро. На станции мы долго наблюдали за проезжающими мимо поездами, за женщинами с тяжелыми сумками в руках, спешащих с работы к детям и мужьям. Никита допивал свое пиво, посматривая в манящую глубь тоннеля. Кто знает, какими мы будем через год? Такими, как Вита, или превратимся в заезженных жизнью людей, которые мелькали перед нами. Я смотрела на толпу и понимала, что не хочу быть такой, как они. Я хотела быть чуточку выше и немного свободнее, ведь тогда могла бы увидеть нечто прекрасное и не погибнуть под тяжестью глупых проблем, какими так обеспокоены люди.

– Ну, до завтра, – сказала я.

– Ты знаешь, сегодня я хочу взять тебя с собой. – Куда? – обрадовалась я, и мои глаза заблестели от любопытства.

– Не задавай лишних вопросов, я обещаю, тебе понравится. Я познакомлю тебя с друзьями.

– Такими как Вита?

– Намного хуже, – признался он. – Мне кажется, что у нас у всех, включая тебя, давно поехала крыша, просто у одних людей есть справки из психоневрологического диспансера, у других – нет, вот и вся разница.

– Согласна, но сегодня я хотела бы поехать домой, – в последнюю секунду я испугалась, потому что никогда не проводила ночь вне дома. – В следующий раз.

– Когда, если не сегодня?! Надо сегодня и в следующий раз тоже. – Он крепко схватил меня за руку. В тоннеле метро показался стремительно приближающийся поезд. Я напряглась.

– Я надеюсь, ты не собираешься тащить меня в вагон поезда насильно.

Он ничего не ответил и продолжал сильно сжимать мои руки. Поезд начал тормозить.

– Отпусти меня, я сказала. Отпусти, мне в другую сторону. Отпусти. Я не буду с тобой больше разговаривать, – я почти плакала от испуга, но мои слова не действовали на него.

– Да перестань ты воспринимать все так серьезно. Съездим, повеселимся, а потом иди куда хочешь.

Поезд со скрежетом тормозил, через секунду двери полупустого вагона распахнулись перед нами, как-бы приглашая внутрь.

– Нет, я сказала, нет, – я кричала, но никто из присутствующих на платформе людей даже не попытался помочь мне.

– Веселье, веселье, – напевал Никита и продолжал тащить меня внутрь. Наконец мне удалось высвободить правую руку, на запястье остались красные следы. Я попыталась ударить его по лицу, но Никита ловко отстранился и сделал шаг назад. Двери вагона стремительно захлопнулись перед нашими лицами, и мы оказались по разные стороны вагона. Я взглянула ему в глаза, он улыбался, когда поезд тронулся и медленно увез его в глубь черного тоннеля, навсегда оставив в моей памяти эти ужасные мгновения.

– Мне кажется, что в психиатрической лечебнице ты лежал вместе с Витой, да? Там вы и познакомились! – сказала я, но никто меня уже не слышал.