Текст книги "Реальная история"

Анна держала паузу, подчеркивая ожидание. Легкого разговора явно не получалось. Пришло время назвать вещи своими именами.

– Я был тогда неправ.– Зафальшивил майор.

– Вы дали уйти преступнику. – Сухо поправила Анна.

– Да, я виновен перед Вами. – Склонил голову Рычков.

– Дело не в вине, а в Вашем профессиональном преступлении. – Бесстрастно высказалась она.

Рычков передернул плечом.

– За 20 лет службы в органах, я принес немало пользы. Ему хотелось в свой кабинет, он с бешенством глянул на Птичку.

– Дело о серийном убийце ведет наш отдел, я прошу Вас написать заявление на открытие вновь Вашего… все протоколы сохранены, и Вы будете главным свидетелем обвинения. С нашей стороны будут представлены Вам всяческие гарантии безопасности.

– Это всё? – Она поднялась со стула. – Я подпишу только тот протокол трехлетней давности, где был опознан и назван нападавший на меня. Хочу, чтобы вы ответили за своё пренебрежение к моей безопасности. Я по Вашей вине живу эти годы в постоянном страхе.

– Подождите!

Его голос за спиной изменился. – Вы вправе наказать меня, я готов, но если Вы не согласитесь, убийца будет на свободе. Всё сведется к хулиганству, его адвокат уже работает в этом направлении. Вы, и только Вы, как единственный свидетель, видевший его в лицо, измените ход суда. За тех, убитых и будущих жертв, пожалуйста, согласитесь. Подумайте. Мы спрячем Вас.-

Она обернулась к нему.– Дороги, которые никуда не ведут, заводят дальше всего. Я устала от такой жизни». —

– У меня в Подмосковье живет теща, на сборы три дня. – Его лицо прочеркнулось улыбкой.

– Представляешь, они будут играть в хакасском костюме итальянскую жизнь!

Эта, шизнутая на национальном вопросе, Альбина, из «Хозяйки гостиницы» хочет сделать политический апофеоз женщин мира! Идут гречанки, итальянки, индуски и хакасски! Типа парада на первое мая, только без портретов и транспарантов. И все с азиатскими физиономиями!… Твою-то мать!

Попыхтев сигаретой, Ника окончательно взорвалась. – Да пол-Абакана нужно собрать баб для эдакой демонстрации! А сколько будет стоить спектакль? На одних костюмах театру хана придет. Я уж не говорю о темпераменте! Итальянцу нужно вьюном крутиться, чтобы сбросить энное количество энергетики, а нам северянам только руку поднять, и мы готовы! В фильме Проклова и Райкин из кожи выпрыгивают, чтобы создать итальянскую динамику движений! А у нас, жирненькие хакассочки неторопливо будут туфту гнать! И чем занимается отдел культуры?

Анна слушала вполуха, проигрывая в голове сцену в директорской.

Больше всего её занимал момент исчезновения директора, не замеченный ею. «Стало быть, накал разговора был таков, что он сбежал на всякий случай, а я и не увидела?»

– Да какие они хакасы, чёрт возьми! Самые, что ни на есть, северные китайцы! Завоевали Хакасию, аборигенов съели, и ассимилировались. Ты в их музее была? Культура двухслойная, как бутерброд. До девятого века один слой, а уж в одиннадцатом совсем другой. И одежда у них уйгурская, эти рубахи с оплечьями….

– Кстати, где Лизка?

Ника махнула рукой, мол все в порядке, и увидев в глазах Ани взбухающее негодование, быстро добавила, – В мастерской дрыхнет. Нормально у меня там, мышей нет, ацетон закрыт, ничего с ней за час не случится. Тебя дождемся и пойдем домой.

– Форточка закрыта? – Скорбно осведомилась Анна.

– Знаю, знаю – на сквозняке даже собака не спит.

– Я бы её взяла с собой, но на сцене дует, – Раздумчиво гнула своё Анна.

– Нет! Ты представляешь? – Обратилась Ника к голове Ефима, что просунулась в гримерку. -Лизку нельзя взять на сцену по одной причине – там сквозняк!

– Но, Никуша, там действительно сквозняк, Анюта права.

– А может Альбина не совсем шизик, а просто зафанатела? – Ника вопросительно смотрела вдаль.

– Что тебе мент говорил? – Ефим прикрыл дверь.– И что собственно преподает мамаша Забелина?

– Читает курс истории Советского Союза досоветского периода.

– Как? – Взвизгнула Ника.

– История Советского Союза досоветского периода.– Поставленным голосом повторила Анна.

– Это еще каким таким Макаром! – Зарыдала от смеха Ника.

– Вы что тут? Анекдоты травите? – Появился в дверях Птичка.

– Ага, про кафедру в Абаканском педе.. досоветский период Советского Союза… – Стонала Ника.

– Ну и что? Нашли смешное, тут плакать надо.

В ответ на печаль директора рассмеялась и Анна.

– Анюта, так ты решилась? – Доминика провожала до кулис подругу.

– Методом шантажа. Нажали на кнопку «совесть», – Под бравурную музыку Анна выпорхнула на сцену. «Дамы и гусары» начались.

Глава 6

Шрайдера, с сердечным приступом, увезли по «скорой» со спектакля.

– Нет! Ты представляешь! Он еще доигрывал! А если бы загнулся в театре?» – Ника собирала ему вещи в больницу. – Умер бы прямо на сцене, а? Это разве лучше, чем отменить спектакль? – Не забудь зубную щетку и элексир положить. Ужасно жаль! Я насмотрелась на сердечников в госпитале, страшное зрелище.-

– А тебе, Аня, нужно перейти сюда жить. Я в театре вру напропалую, что ты уехала. Сиди дома и не высовывайся. Не вовремя Фима свалился! У меня работы перед гастролями невпроворот, когда за продуктами бегать?

– Это ты его довела. Какого принца ждешь? Ведь рядом чудесный человек – внимательный, тонкий на нюансах человек! Мои все поклонники пролетали на нюансах. А у принцев одно только достоинство и есть, – лошадь под ними.

– Вот в мужьях-то его точно доконаю! Фима для меня такой друг, что сама себе завидую. Узнал, что одна с ребенком осталась, немедленно вызвал к себе под крыло. Не заморачивайся на мой счет, я тоже только в друзьях хороша. Я тут покумекала и договорилась с Васей электриком об одной штуке, хочу тебя от ненужных страхов избавить. Он проведет такую проводку от твоей двери, что, когда кто-то попытается открыть, здесь лампочка загорится. Прям сейчас и придет.

– Ты в комнате посиди, не выглядывай. Типа, я сторожу твою квартиру от ворья.

– Хорошо надумала. Вовремя. Я все-таки думаю, как только адвокат Забелиных будет поставлен в известность о новом деле со мною – заявятся.

– Похоже, уже знают. Сам-то сегодня приходил к Мишане. Миша на голубом глазу ответствовал, что ты в московском госпитале лежишь.

– Что ж ты молчала? – Анна разволновалась.-Надо же что-то предпринять для безопасности!

– Здрасте! А сигнализацию поставить кот надумал? И чего тебя волновать? Еще ничего не известно. Я думаю, решили тебе компенсацию выдать. Только где они раньше были, когда все случилось? Ладно – сынок гад, но они-то понимали, каково тебе приходится! Или у них совесть просыпается, когда самих за сраку возьмут?

– Достоевский, изучая проблему преступления, сказал, что все, кто попал в орбиту преступления, все несут на себе печать жертвы. Я недавно встретила Забелину– еще одна жертва своего сына. Горе тоже гнет к земле. Из цветущей, деятельной женщины, она превратилась в блеклое, сильно постаревшее существо, прячущее глаза. Бредет вдоль аллеи с сумками, и не в одну ей норку не спрятаться.

– Не говори мне о ней, только у такой самодовольной сучке мог вырасти такой урод. Ты сама возмущалась, как сыночку выдавалось на день 50 рублей, в то время у неё аспиранты с семьями жили на 100 р в месяц. Ты, актриса с образованием, получаешь 120! Да, у них есть деньги, но не для чванства же ребеночка! Да и мужа себе заполучила со званием, чтоб честолюбие свое тешить, карьеру сделать. Есть бог на свете!.

– Пойду-ка я к Лизе, а то поругаемся, да и Васяня скоро придет.

Васяня провозился минут пятнадцать, Анна слушала их разговор в прихожей, затем пережила чаепитие на кухне, и наконец, Ника возвестила-Выходи, все готово. Сейчас опробуем».

Анна потерла онемевшую спину.

– Система такая – вставляешь ключ, или отмычку, ну, в общем железяку, цепь замыкается и горит лампочка в Фимкиной квартире. Если полезут голой рукой, то еще и током шибанет. Хитрее нам и не нужно. Цель этого сооружения – понять, предпринимают ли что– либо против тебя! Ну, как? Нравится?

Она покрутила ключ в скважине, и замигала яркая лампочка над зеркалом.

– Надо Фиме сказать, чтоб не беспокоился.

Полная, белесая луна просвечивалась пятном через штору, Анне плохо спалось и от луны, и от онемения тела. Она не услышала, она почуяла как бесшумно отворялась дверь подъезда и три темные фигуры поднимались на этаж. Она затаила дыхание, этажом выше глухо зарычала собака

– Ника.. Ника! Они пришли. Ника! – Она шептала, судорожно вставая с дивана.

– Так лампочка не горит же? – Ника подняла голову.

– Они на лестнице стоят.

– Господи, ты, боже мой! По запаху определила?

Ника прошмыгнула к двери.

– В подъезде выключили свет, ничего не видно.

Они шептались у двери, как вдруг над ними вспыхнула лампочка.

Анна вцепилась в Нику, побледнев, и тут же раздался дикий визг «сексбабули» из соседней квартиры.

Гулкий топот убегающих ног, и лай выпущенной собаки, вкупе с старушечьим воем, разбудили Лизу и добавили детский плач ко всеобщей какофонии.

Анна метнулась к кухонному окну. Три темные фигуры скачками пересекали двор, преследуемые соседским ротвейлером.

Обе были бледны, остаток ночи провели за чаем и разговорами. Ника созналась, что была не права, не веря в реальность страхов Анны.

– Больше не сунутся, но ты скажи мне, как их наша «секси» учуяла?

– Так же как и я, своими страхами. Одна ведь живет и, тоже, чего-то боится.

– Само собой, Фимке ни слова об этом. – Анна согласно кивнула.

глава 7

– Так странно, впервые не поехать на гастроли, словно жить другой жизнью. Наша номинальная мамочка увезет Лиску к настоящей бабушке, и мы проведем лето одни. Порепетируем жизнь независимого пенсионера! Станем много гулять, съездим на Саяны в гости к моему приятелю, я буду реализовывать свой кулинарный талант и готовить тебе завтраки.

– Да уж! Два инвалида на ребенка это много. Жизнь превратилась в набор проблем. Думала, что главная проблема – пережить суд, но теперь важнее поднять тебя. И как я позволила себе довести тебя до сердечного приступа? Навязались на твою голову! Теперь будешь лежать, и смотреть сериалы для отупения чувств и понятий.

– Но всё скоро закончится, еще неделя, а там суд, уедет Никуша, и мы в состоянии нирваны. Для меня это счастливые два года, ты была рядом, а проблемы мы переживём. Они не вечны.

Анне было уже трудно вспомнить свою жизнь без него. Когда, в какой момент всё изменилось?

Каким образом, всё, что составляло для неё смысл, отодвинулось в сторону, перестало быть определяющим, а её сердце стало требовать этого человека? Она открыла для себя тонкость чувств переживаний, наслаждение от ночных разговоров, сладость ожиданий его прихода с вечерних спектаклей. Его теплота казалось бесконечной, и она жаждала её каждой клеточкой своего существа.

– Я же детдомовский, Анюта, никаких еврейских традиций еврейской мамы и папы. Все у меня снивилировано межнациональным воспитанием: русский мат, приютский быт, безнадзорная юность, гиблая профессия. Тем не менее, я лучший представитель еврейской нации в городе Абакане по части выживаемости. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Анна приложила к его губам ладонь. – Фима, не балагань, я поняла, что ты мне сейчас скажешь. Я тронута. Но… я не подарок никому.

– Я тоже знаю, что ты мне сейчас скажешь, и тоже прошу этого не говорить. Хочу знать только ответ. Он отстранил её от себя и опустился на колено. – Не поливай мою лысину слезами! —

– Я так счастлива сказать тебе да, что ты даже не представляешь. Будь что будет! Хочу быть счастливой и всё! День, год, два! Мы ведь не застрахованы от того, что случиться завтра.– Она всхлипнула.

Ефим молодо взглянул на неё снизу и, наклонившись, поцеловал её ноги в новых босоножках.

– С прошлых гастролей ношу. В лучших традициях, в завершение нашего сговора, надень. Камень старинный от Ники, а оправу сделали в Бодайбо по её эскизу. Там наши имена сплетены. Шаман заговорил, чтоб согласилась на лысого, толстого, провинциального актера, погрязшего в независимости холостячества.».

– Ах вы, заговорщики! Скажи ей, что шаман классный попался, профи.

– Предлагаю торжественный пикник на природе, заодно и провиант закупим в деревне.

– Я точно выхожу за заботливого еврея!

– Я пробивной, пронырливый и очень нежный. Мне есть для кого таким быть!

– Хватит ползать, достань затырянный коньячок, отметим пока одни, а то придут тут, загукают, зацелуют, замельтешат.. Господи! Лизка же в ванной на горшке!

– Ба-а! – Донесся голос Ефима. – Здесь забытый ребенок расписывает содержимым горшка кафель. На удивление интересно, или уже не прерывать творческий порыв? Этот ребенок еще кому-нибудь нужен, я спрашиваю?

– Если бы не пакостила, давно бы разревелась. Я всегда боюсь, когда она молчит.

– Я забросил её в ванну, пусть отмокает. Ну, чего ты пришла? Сам справлюсь.

глава 8

После бесконечных разбирательств в суде; как, когда и какой рукой он делал то и это, и сотни раз подтвержденное им, Максом, он чувствовал себя отупевшим и раздраженным. Ну, признал он свое нападение, не с целью убийства, а с желанием завязать знакомство с понравившейся ему девочкой. Просто неловко пошутил. Сотню раз показывал милиции! Да не помнит он ничего, девица так его лягнула по мошонке, что все из башки вылетел. А уж пинок в грудь вообще три ребра выломал.

Мать еще, курица безмозглая, старые шмотки притаранила. Он же знал, что весь пед на суд придет, и не собирался выглядеть затюканной мышью.

Ничего у них с этим делом не выгорит! Еще несколько дней, а там свобода! Кое-кто поплатится за этот месяц на нарах! Адвокат обещал лишь условный срок.

Суд пошел на перерыв в рассмотрении, видимо, подустал от нудиловки.

Хорошо! Он переждет! Мать жратву носит из ресторана, белье чистое, куча журналов на столе – переждем!

Он лежал, в расслабухе закинув руки за голову. Деревенский дядька, спьяну укокошивший всю семью, вывезен на следствие, и ему никто не мешал вспоминать и строить планы.

– Забелин, на выход. Адвокат пришел.– Загремел засовом конвойный.

«Как выйду, возьму фамилию жены. Предки будут в шоке!»

Он вышел из камеры, дал осмотреть себя, и пошел с конвоем по долгим лестницам и коридорам.

Макс протянул для пожатия руку и, по-свойски, непринужденно затеял разговор,

Но адвокат остановил его.

– Анна Семеновна Сиротина, актриса. Имел с ней дело?

– А что за проблема? Позволю себе спросить. – Начал он, но тут же впервые почувствовал холодок опасности. Это же та, недодавленная! Как же он забыл про неё!

– Следствие предоставило новые документы по убийству трех женщин, на покушение на убийство в двух случаев, и опознание тебя в случае с Сиротиной. По ряду признаков твоего «метода» и опознании потерпевшей, меняется кардинально статья. Твои дела?

Макс откинулся на спинку стула. -Предположим.

Адвокат отошел к окну.

– Я знаю эту актрису, знаю ещё по «Красному факелу» в Новосибирске. Глубоко сочувствую ей в теперешнем состоянии, и, как лицо заинтересованное, не могу в дальнейшем предоставить Вам защиту, обвиняемый Забелин.

– Слышь, ты! Тебе заплатили,… не выламывайся передо мной! Предки доложат еще столько же в карман… ты не можешь меня бросить!» – Кричал вдогонку взбешенный Макс.

Ему стало впервые жутко, в камере на него навалился озноб, и не было ни одной спасительной мысли, чтобы взять себя в руки. От утренней расслабухи не осталось и следа, он бегал по камере, в голове мелькали обрывки мыслей, земля уходила из под ног. Теперь его ожидала лишь смертная казнь. Всё от того, что не позаботился об той овце!

Стоп! Пусть оплатят долг кемеровские! Долг такой, что если их сдать, до суда они не доживут, разорвут в клочья сами менты. И сидят они в Черногорке благодаря его «крыше».

«Значит надо известить до понедельника. Вот и родственница сгодилась, счас набегут. Этот чистоплюй адвокатишка уже известил их, час мамашке на обмороки, а потом прибежит на свиданку» Он сел в угол койки и замер. Решение было найдено, нужно дождаться вечернего свидания. Загремела дверь, запуская синюшного дядьку, раздали баланду, вонявшую дешевой рыбой и, наконец, зазвучали голоса, зазвякали ключи по металлу дверей – начались свидания.

Забелин встал, тщательно умылся, привел в порядок отросшие волосы и был готов выйти к матери.

Расчет был верен, еще действовала договоренность адвоката о его свидании с матерью, и, через несколько минут, он проникновенным голосом обещал наложить на себя руки, если она не позвонит Эллочке уже сегодня, и не передаст слово в слово что, «Долг лежит в Абакане по Стадионному проезду 20—12» Долг уплатить в понедельник». Мать рыдала, понимая, что за этими словами что-то стоит, но обещала выполнить. Сынок смилостивился, стал ручным и тихим, Обещал во всем слушаться нового адвоката, которого уже нашел папа, и всё образуется.

«Совсем оглупела ты, с каждым днем мельчаешь и мельчаешь.» Думал он, слушая её птичьи мысли, и размышлял, какую цену запросит у ментов за сведения о пропавшей дочери кемеровского начальника горотдела милиции, если «должники» своего дела не сделают.

Утренний туман полз по сожженной солнцем степи, полупустой автобус раскачивался на деревенской насыпной дороге, приближаясь к намеченному для пикника перелеску. Анна забыла надеть корсет и, от тряски, у неё заныла спина.

Рука Ефима, пролезшая ей под курточку, тесно прижала её к его телу, облегчая поездку. За окном проскакивали бурые кустики трав и редкие березы, все ещё цепляющиеся верхушками за поднявшийся туман. Лизка досыпала на руках у Ники, поматывая головенкой от тряски автобуса, впервые за два года затворничества, Анна наслаждалась открывшимся горизонтом хакасской степи.

– Довольна?

– Так хочется плакать! Не спеша, всласть, чтобы радость была острее.

Они рассмеялись от легкой печали этого утра.

– Совсем недавно поняла одно высказывание: «Переживший страхи, испытывает подлинное удовольствие от жизни»

– Не страхи, Карамзин писал – трагедию, переживший трагедию. – Ефим чмокнул её за ухом..– Но в твоем случае это вернее.

Они бродили по березовому перелеску, фотографировались, создавая семейный альбом, который собирались рассматривать в Израиле, пили деревенское молоко, купленное Никой, и говорили друг с другом так, как не получалось нигде.

– Легли осенние дубровы под первой хладною звездой,.

– И ветер легкие покровы сорвал с девицы молодой.– Продолжил Ефим, а её сердце щемило, до краев наполненное любовью.

глава 9

Понедельник начался нервно, убежала в театр Ника, хотя Анна прекрасно понимала, что пошла она в суд и будет там их дожидаться. Со слов Ефима, она знала, что на заседаниях суда находится необыкновенно много студентов, они сидят тихо, настороженно и, так же молча, расходятся по окончанию.

Рычков должен будет выслать за нею машину к двум часам, когда суд перейдет к рассмотрению дополнительных материалов, к которым причислены и материалы по её делу.

– Имей ввиду, в суд мы пребудем вместе, не отпущу ни на шаг. Боюсь не за тебя, а за себя, ибо просто сойду с ума, не видя тебя.

– Где ты слов таких поднабрался? «Пребудем», «ибо».

Они перебранивались, готовясь к выходу и давая наставления «сексибабушке», нанятой на этот день в качестве няньки для малышки. Анна открыла свою квартиру и готовила плацдарм для игр Лизы.

По настоянию Ефима, они перекусили, когда в дверь позвонили.

– Здравствуйте, за Анной Семеновной.

– Сейчас выйдем.– Он оглядел её.– Костюм на тебе – блеск! Ты в нем еще краше.

– Рубашку не успел переодеть, Фима! Надень, пожалуйста, серую, а я пока загляну к ребенку.

Он нашел указанную рубашку, подобрал галстук и носки.

Поглядывая в окно, он видел стоящую у подъезда черную «Волгу» и милиционера за рулем, уткнувшегося в газету.

В этот час двор был безлюден и тих, школьники еще не возвращались, взрослые на работе, и только, в конце аллеи, кто-то выворачивал на велосипеде на проспект и мелькал сквозь кусты сирени.

Внизу, в подъезде, гулко хлопнула дверь на новой пружине, Ефим мельком глянул в окно, чтобы увидеть высокого мужчину в плаще. Он явно торопился, держа в руках чемодан.

«Уезжает, наверное, у кого-то здесь гостил, не местный». Ефим глянул на себя в зеркало и вышел на площадку.

Тихо постучав в дверь Анны и не дождавшись ответа, – Вот неслух! Договаривались только вдвоем… – Он глянул в проем лестницы, на площадке между вторым и третьем этажами стояла соседская девочка с щенком на поводке.

Он вновь поскреб по двери, послушал тишину, девочка все так же прижимала стиснутыми кулачками поводок к животу, и неотступно глядела снизу на Ефима.

– Ты что, Светик? Тебя кто-то обидел?

– Дядя Фифа, а тетя Аня лежит и булькает.

– Как это булькает? – Автоматически он еще раз дернул за ручку двери и кинулся вниз.

Из темной массы в углу подъезда, странно протянулись и раскинулись на проходе ноги Анны.

В глубине не было видно ее лица, но, когда Ефим, перешагнув её ноги, распахнул дверь на улицу, то увидел, что лица вообще нет. Вместо него что-то кроваво-черное, облепленное черными же прядями волос, лежит на плече. Ефим, схватившись за горло, закричал тонким, страшным воем «А-и-и-а-я-..» и увидел бежавшего к нему милиционера.

Доминика стояла поодаль от собравшейся толпы перед зданием суда, и понимала удивление Фимы – молодежи было непривычно много. «А ведь учебный год начнется через два месяца, стало быть, приехали специально на суд. Что бы это значило?»

Высокие, темного дерева, распахнулись двери и народ начал заполнять собою гулкое и холодное помещение.

Ника пробралась во второй ряд, где всегда сидит Ефим, втайне от Анны сбегавший с репетиций на суд..Она оглядела вновь лица зрителей. Увидела бесстрастные маски с пустыми глазницами.

«Стая, это точно! Боже мой! Но почему? Не могут же все быть насильниками и садистами, на улице у них милые, улыбчивые лица. И девушек я видела, и ребята – обычные люди,…да они просто пытаются разобраться, а в Абакане сейчас ничего важнее этого нет».

Наконец, ввели обвиняемого, в наступившей тишине лязгнуло железо клетки. Ника не рассмотрела его, конвой перекрыл ей обзор, но вскоре, читка вскрывшихся новых обстоятельств, приковало все внимание. Зал в безмолвии слушал негромкий голос судьи, более часа перечислявший идентичность приемов убийцы и обвиняемого по выводам следствия. Всё, что Максу казалось рутиной следствия, стала доказательством его причастности. Он дергался, вспоминая предостережение адвоката. Петля захлестывалась, он ощущал её физически, и задыхался в панике. Наконец суд объявил перерыв на обед.

Ника вышла на улицу с толпой студентов, её окликнули. Миша Птичка, с администратором, курили в сторонке от молодежи, и тоже внимательно посматривали на них.

– Вот детки выросли, а? Но что же вынесла Аня? Только сейчас понял. Это же уму непостижимо! Как она с этим живет-то?

– Если бы не Шрайдер – наверное, не жила бы… Вы не видели его здесь? Должен бы появится.

– Ефим документы оформляет на эмиграцию, говорит, Анюту лечить надо, иначе сгниет позвоночник. Да и родственники у него там нашлись».

– Сейчас, прям, дорогу протоптали в Израильские больницы! Как что, так туда! Свои уже не устраивают! —

Администраторша зыркнула глазами, ища возражений, но наткнулась на молчание собеседников.

Ефим с Анной не появились и к концу перерыва.

Заседание началось с показаний выжившей жертвы: она подтвердила все приемы и захваты, применяемые преступником к ней, ответила на вопросы нового адвоката подсудимого, но её взгляд постоянно был устремлен на человека в клетке.

Зал слушал, как легко ломается жизнь кем-то посторонним, чужим, по чьей-то прихоти, лишь оттого, что он прошел мимо. А теперь этот кто-то обрел черты, сущность, перестал быть призраком, в которого уже не веришь сам.

Она всматривалась в него, пытаясь найти ответ долгих трех лет. Тот не отводил взгляд, спокойно поклонившись ей. Она потеряла самообладание и тоненько вскрикнула.-За что?

Зал глухо зашумел, судья застучала по столу, призывая к тишине, а Доминика увидела едва заметное пожатие плечами обвиняемого, мол, -«Так, не за что, просто получилось»

– Отродье сволочное! – Вслух произнесла Ника, даже не заметив этого, но к ней внезапно повернулась, с искаженным от гнева лицом, женщина.

– Да вы сами, шалавы, к нему лезете! Задницы джинсами обтянете, кобылы, любой мужик не выдержит! —

– Заткнись, а то в морду дам! – Мужчина, интеллегентного вида, перегнулся через спинку ряда.

– Его расстрелять мало!

Женщина отпрянула.

«Его мать». Догадалась Ника.

Ефима все не было, у нее от ожидания заныл живот.

Свидетельница давала показания, почему осталась жива. Нет, напавший на нее человек не пожалел её, а ошибся, посчитав, что уже прикончил. Он рвал ей щеку, придавив голову к земле коленом, и она потеряла сознание от боли. Её жизнь – это результат его ошибки, у него было намерение убить, как убил других.

Как отметило следствие, все жертвы были русскими.

«А действительно, почему пренебрегал хакассками?» Отметила Ника. «Потому, что и вправду пренебрегал. Значит, заводился сексуально, и испытывал эрекцию от убийства. Какой ужас! Вот почему Анна согласилась, он же никогда не откажется от этого, и только её показания, видевшей его в лицо, позволят связать воедино данные на него».

В зале началось какое-то движение, Ника увидела это по реакции подсудимого.

Он привстал, взгляд сделался вопрошающем, и остро обрисовались маленькие ушные раковины. Она проследила его взгляд и увидела уходящего за милиционером Рычкова. Вдруг из-за их спин шагнул Ефим в светло-серой, чем-то залитой рубашке. Он вывернулся от руки Рычкова-«Никуша!» – вскричал он, и закрутил головой, не видя её.

– Я здесь! Здесь!» – Она рванулась к проходу.

– Ника! Они убили её! —

Он обрушился ей на плечи. Последнее, за что уцепился взгляд, было лицо обвиняемого, откровенно и цинично ликующее.

Зал безмолствовал, и в этой странной тишине Рычков шел назад к своим папкам на столе.

Ника медленно тонула в безвоздушном мире и, сквозь пелену, видела мелькающие руки вокруг и чьи-то лица. Ей плеснули водой в лицо, и она пришла в себя. Ефим держал её в своих объятиях, пачкая кровью Анны.

– Он её убил! Он убил свидетеля своего ничтожества! – Прокричал Ефим залу.

Выплывающее из небытия, сознание восприняло странные звуки. Разрастающее скандирование-«У-бий-ца, у-бий-ца». – заглушило топот ног. Наступила оглушающая тишина и улыбка сползла с лица Забелина. Его взгляд уткнулся в направленное дуло пистолета Рычкова.

Следователь спокойно, как на стрельбище, целился в него. Три выстрела прогремели в зале. Конвой был недвижим, а обвиняемый сползал на пол в углу клетки.

Рычков поднес пистолет к своему виску и снова выстрелил, затем зачехлил его в кобуру, и пошел из зала по расступившемуся проходу.

– Холостыми стрелял, холостыми.– Фима гладил её по спине.

– Очнись, он стрелял холостыми.-

За решеткой поднимался бледный Забелин, и в зале появился смех.

Хохот рос и рос, – на светлых брюках Макса расплывалось мокрое пятно.

Студенты свистели и улюлюкали, в клетку полетели чьи-то ботинки и туфли, огрызки яблок, и куски недоеденных булок.

Макс стоял, оскалившись, и что-то злобно кричал судье, индифферентно наблюдающему реакцию молодежи.

В первом ряду, растрепав седеющие волосы, потрясала кулаками Забелина. – В него стреляли! В моего мальчика стреляли! – Обувь полетела и в неё. Босая публика повалила на выход.

– Ефим! – Вдруг с криком боль вырвалась из груди.

– Увези меня отсюда… я не могу больше.. в Израиль.. В Германию… куда можешь. Увези меня, Ефим.– Она рыдала, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Конечно, мы уедем, мы все уедем,.. вот похороним Аню и уедем. Больше не плачь, мы уедем.

Милой женщине, актрисе Абаканского драмтеатра,

Посвящается.