Текст книги "Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией"

Учителя

Искания и достижения, мучительные вопросы и возникающие, словно озарение, ответы – все это было продиктовано тем пространством, в которое Лэйнг оказался погружен с ранних лет. Гованхиллская публичная библиотека открыла ему путь в мир книг, философских идей и научных открытий. И здесь значимыми фигурами стали Кьеркегор, Ницше, Маркс, Фрейд, Гуссерль, Сартр и Хайдеггер.

В школе Лэйнг получает неплохое классическое образование. Именно там он читает Платона и Аристотеля, причем первый приходится ему больше по душе. Он штудирует его диалоги, читает, в частности, «Государство», «Федона», «Пир». Не обходит он своим вниманием и других представителей античности, особенно привлекает его скептицизм. Впоследствии, уже в зрелые годы, сам называя себя скептиком, он будет вспоминать об античной традиции.

Однако большее влияние на Лэйнга в юности оказывает иррационализм. В Гованхиллской библиотеке он берет Кьеркегора, его «Или… или» и «Замечания к философским крохам». Кьеркегор дает Лэйнгу иной взгляд на мир. Он впервые открывает для него то, что наше мировоззрение (этическое, эстетическое, религиозное) задает особенности нашего выбора, специфический взгляд на жизненные ситуации. И при этом Лэйнг воспринимает Кьеркегора скорее на интуитивном, чем на интеллектуальном уровне:

Кьеркегор на самом деле походил на своего рода интеллектуального Моцарта, сочетание Моцарта и Шопена. Это столь же подходило моей натуре, моему сознанию, моему восприятию, словно узкая перчатка руке, это был человек, который переживал то же самое. Я наблюдал собственные переживания, испытываемые не мной, в цветении чужой жизни[64]64
  Mullan В. Mad to be Normal. P. 95.


[Закрыть].

Лэйнг чувствовал, что веком ранее человек из другой страны говорил то, что было актуально для Европы второй трети XX в.

Чутко восприняв настроение философии Кьеркегора, Лэйнг не обошел своим вниманием одну из центральных тем его творчества – отчаянье. Представление о том, что психически больной человек погружен в пучину отчаянья, которое он впоследствии разовьет в «Разделенном Я», а также понимание шизофрении как пути через отчаянье к подлинности, ставшее основной идеей «Политики переживания», своими истоками во многом будет иметь именно философию Кьеркегора.

К влиянию Кьеркегора тогда же добавилось влияние Ницше. «Кьеркегор и Ницше во многом похожи»[65]65
  Ibid. P. 97.


[Закрыть], – говорил Лэйнг в интервью Маллану. Он воспринимал Ницше как великого демистификатора, испытывающего неугасаемое презрение ко лжи обычной жизни и отказывающегося подчиняться толпе. В этом Ницше для него был похож на Маркса: они оба выступали против отчуждения и ратовали за возвращение человеку его подлинной сущности. Лэйнг прочел пятитомник Ницше, составленный по хронологическому принципу, и, по его собственному признанию, особенно интересными ему показались идеи дионисийского и аполлонического типов культуры, идея переоценки ценностей, выраженная в «Так говорил Заратустра», и определенного рода структурализм Ницше:

Я взял от него то же, что взял от него Фуко. Я не знаю, многое ли ты читал из Фуко, он немало написал о Ницше, но он многим был ему обязан. В те дни не было структурализма, и в курсе математики нам не преподавали в терминах теории множеств и теории решеток, но я понимал, что существовало нечто вроде решетки. Сознанием управляли с помощью представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, правильное и неправильное, бинарной системы. <…> Я рассматривал Ницше как современника. Он тем самым был предшественником структурализма, от Ницше я позаимствовал структуралистский интерес, и хотя у меня не было достаточного уровня подготовки, чтобы облечь это в термины структуры, благодаря Ницше в свои двадцатые годы я размышлял о том же[66]66
  Ibid. Р. 99–100.


[Закрыть].

Философия Ницше стала для Лэйнга первым образцом критической мысли и во многом сформировала векторы его собственной критической позиции. Несмотря на различие приоритетных тем, именно от Ницше Лэйнг, вероятно, позаимствовал антитезу «сильное меньшинство – слабое большинство», представление о властных практиках морали, о принижении с их помощью непохожих на других членов общества и о большей жизнеспособности этих «чужаков». Только он перенес это ницшеанство в психиатрию. «Оглядкой» на Ницше был отмечен и жизненный стиль самого Лэйнга: он всегда призывал к жизни вне ложной морали, был спонтанен и искренен в хорошем и плохом, его революционность и призывной характер многих работ и выступлений отсылали к революционности Ницше, поскольку он так же, как и философ, претендовал стать провозвестником и проповедником новой эпохи, он предвидел крушение старых устоев и констатировал приниженность человека.

Одновременно с Ницше, лет в восемнадцать-девятнадцать, Лэйнг обращается к буддизму. В книжном магазине Смита в Глазго он покупает Сутру Помоста Шестого патриарха. Это буддийское мировоззрение удивительным образом накладывается на ницшеанскую критику рабской этики христианства. Пессимизм в отношении западной культуры укрепляется благодаря чтению философов и мыслителей XIX в. – Шопенгауэра, Теннисона, Элиота и др.

Критическая настроенность Лэйнга была подкреплена и в университете, где он открыл для себя Маркса. Разумеется, Маркс был и в Гованхиллской библиотеке, но глубоко он тогда его не задел. Примечательно, что в университетские годы, да и позднее, он воспринимал Маркса скорее в русле критической политической теории, а не политического активизма, хотя с проявлениями последнего сталкивался часто. На втором курсе университета Лэйнг часто посещал уличные собрания, проходившие каждое воскресенье в различных местах Глазго. Тогда марксистские призывы наложились на его атеистическое мировоззрение, и уже в те годы он занял открыто протестную позицию по отношению к лейбористской партии. Приблизительно тогда же он стал посещать Центр сообщества Иона, основанный Пенрисом Джонсом и расположенный на Клайд-стрит. Там он открыл для себя Джона Маклина, соратника Ленина. Его фигура настолько захватила его, что Лэйнг собирался даже написать его биографию, но этот проект так и не был реализован. Иногда он пропускал пинту пива с ветераном Испанской гражданской войны Джимми Кериганом, иногда встречался с членами компартии или анархически настроенными активистами, но вся эта братия была на десяток лет старше его и ориентировалась в основном на практику, а не на теорию.

Для Лэйнга же путь к Марксу и марксизму лежал через многотомник, изданный марксистско-ленинским издательством: через книги в синем переплете, большая часть которых принадлежала перуне Маркса, а Ленина. В конце первого курса университета и в течение следующего лета Лэйнг буквально проглотил все эти тома. Тогда же, во многом независимо от Маркса, он пришел к выводу, что справедливым и успешным может быть лишь общество равных, общество без угнетения и без борьбы за права, поскольку эта борьба – гражданские войны, революции, мировые войны – была следствием противоречий в обществе.

Лэйнг стал читать не только самого Маркса, но и книги по политической экономии. Особенно интересен при этом стал для него экономический аспект. Он прочел Адама Смита и Рикардо, Джона Мейнарда Кейнса и экономистов XVII в. Он стал интересоваться феноменом прибавочной стоимости, капиталом, деньгами и тем, как циркулируют мировые денежные потоки. Но это была уже экономика, которая требовала специальных знаний, поэтому здесь он решил остановиться. Лэйнг не просто «почитывал» Маркса и марксистов, на эту тему он сделал несколько докладов. Лет в 18–19 состоялся его дебют: он выступал с докладом в Горбалском полемическом обществе – говорил о некоторых аспектах идей Ленина и ленинизма. Этот опыт столкновения с марксизмом глубоко повлиял на него, однако при этом он никогда не заимствовал и не копировал классические марксистские идеи и концепты. Он осмыслил марксизм творчески, преломив его через призму интересовавшей его проблематики:

Я никогда не считал себя приверженцем классического марксизма, особенно после Второй мировой войны. Да и, черт возьми, что такое эта подлинно марксистская линия?

К примеру, Россия полностью приняла так называемый сталинизм, и это была такая всеохватывающая система, но имело ли то, что происходило в России, какое-то отношение к чистому марксизму, сказать трудно. И, во всяком случае, я никогда не понимал, как можно приложить апокалиптические революционные работы Маркса XIX в. к реалиям современного мира. <…> Я всегда испытывал лишь презрение к тем идеологам-дилетантам, которые заучивают несколько сочных фраз и думают, что переворачивают мир[67]67
  Ibid. Р. 91–92.


[Закрыть].

Такая позиция часто вызывала непонимание. Так, известный марксистский активист Питер Седжвик неизменно обвинял Лэйнга в недостаточной акцентированности марксистской линии при одновременной радикальности поднимаемой проблематики[68]68
  Sedgwick P. PsychoPolitics. London: Pluto, 1982.


[Закрыть].

Третьим направлением после философии жизни и марксизма, увлекшим Лэйнга, стал психоанализ. Лэйнг прочитал Фрейда еще в школе, посещая Гованхиллскую библиотеку. Он читал «Лекции по введению в психоанализ», «Психопатологию обыденной жизни», работы по искусству и многое другое. Так получилось, что работы Фрейда об Эдиповом комплексе были прочитаны Лэйнгом параллельно с «Царем Эдипом» Софокла, с его же «Антигоной», эпосом Гомера и другими образцами античной классики, поэтому восприятие Фрейда наложилось в сознании Лэйнга на любовь к греческой классике. Был и еще один момент.

Приблизительно во время знакомства Лэйнга с работами Фрейда его отец переживает нервный срыв. Он испытывает постоянные панические приступы, и его кладут в больницу под наблюдение врачей. Этот случай подталкивает Лэйнга к более пристальному и подробному прочтению работ основателя психоанализа, особенно тех из них, которые обращаются к проблеме происхождения неврозов. Однако им двигал не только личный, но и профессиональный интерес. Для Лэйнга, по его собственному признанию, Фрейд был первым встретившимся на его пути мыслителем, который превратил свою теорию в средство для зарабатывания денег:

Я заинтересовался Фрейдом, потому что он был единственным человеком, который оказался достаточно сообразительным для того, чтобы превратить свои идеи в способ зарабатывания денег, он понял, что на них можно заработать. <…> Он отличался от Ницше и Кьеркегора, но я тогда не собирался становиться профессиональным революционером, вроде Троцкого или Грамши, поэтому эта была стоящая мысль. Теория Фрейда имела практическую, экономическую сторону[69]69
  Mullan B. Mad to be Normal. P. 103–104.


[Закрыть].

Психоанализу была посвящена и первая научная работа Лэйнга. Когда ему было двадцать и он был студентом, на доске объявлений он увидел сообщение о конкурсе студенческих эссе по проблематике психоанализа. Победителю было обещано вознаграждение в двадцать фунтов стерлингов. В первые же выходные он сел и написал двадцати страничное эссе «Здоровье и болезнь». Оно принесло ему победу. Жюри конкурса, в которое входили преимущественно лондонские психоаналитики, похвалило его талант и неординарность и выразило свое желание видеть его в Лондоне.

Фрейд во многом определит для Лэйнга подход к человеку. Гэри Фрейзер указывает на тот факт, что именно от Фрейда идет традиция, которую в своих работах развивает Лэйнг, – традиция понимания разумного человека лишь как маленькой части того, чем человек может стать на самом деле[70]70
  Fraser G. Do not Adjust your Mind, the Fault is in Reality: R. D. Laing and the Politics of the Anti-Psychiatry Movement // Democratic Green Socialist. 2009. № 5.


[Закрыть]. Можно добавить, что одновременно это традиция толкования внутренней жизни, внутреннего опыта лишь как частицы потенциального опыта человека. Только у Лэйнга она будет преломляться через идеи экзистенциализма и марксизма.

Фрейд не был единственным повлиявшим на Лэйнга психоаналитиком. Среди значимых фигур здесь можно назвать и двух других классиков психоанализа – Юнга и Адлера. Юнг как человек, как мыслитель не очень импонировал Лэйнгу. Он был жестким психиатром и всегда занимал достаточно дистанцированную позицию по отношению не только к психически больным людям, но и к гениям и нестандартно мыслящим мыслителям. Однако он подсказал Лэйнгу одну из идей, которая станет центральной в его практической деятельности – идею метанойи. Импонировал Лэйнгу и Альфред Адлер, работы которого он начал читать в университетские годы. Адлер походил на Ницше. Он говорил о комплексе неполноценности и его компенсации, о выживании и борьбе за существование, сверхкомпенсации и преодолении себя. В глазах Лэйнга он был кем-то вроде Ницше от психоанализа.

Кьеркегор и Ницше, Маркс и Фрейд были своеобразными базовыми влияниями. Возникающие в последние годы обучения в университете и впервые годы работы вопросы побудили Лэйнга обратиться к новым горизонтам. Наблюдая за неврологическими больными, он заметил, что в течении заболевания немаловажным является личностный фактор. Он задавался вопросами о том, как нейрофизиология одного человека связана с нейрофизиологией другого. Обычно эта проблема скрывалась за нагромождениями симптомов и синдромов, за непробиваемым зданием интерпретации, поэтому внимание Лэйнга привлекли феноменология и теория межличностного взаимодействия.

В те времена не все было доступно в переводах, и это затрудняло знакомство с некоторыми авторами. Но Лэйнг не всегда останавливался перед такими препятствиями: Хайдеггера он читал по-немецки, Сартра – по-французски. Еще в студенческие времена основанный Лэйнгом Сократический клуб посещал необычайно одаренный китайский юноша. Он приехал в Великобританию учиться и прекрасно знал английский и немецкий языки. Он великолепно говорил и читал Гегеля и Маркса в подлинниках, всегда настаивая на том, что такие вещи нужно читать на языке оригинала. Лэйнг повстречал в нем самого одаренного ровесника. И он действительно задел его: владение языками тогда было для него недостижимой мечтой. Но… Хайдеггер и Сартр помогли ему взглянуть на свои способности по-другому. Техника чтения была следующей: Лэйнг выискивал каждое слово в словаре, а где-то через десять страниц текста работа уже начинала идти быстрее – основную суть он мог понять и без словаря. Можно догадаться, что при таком методе чтения понимал он на самом деле немного, но этих работ не было в переводе, и это было лучше, чем ничего.

Феноменология привлекла Лэйнга как теория описательной психологии. Он воспринял Гуссерля в духе его ранних проектов, – так же, как восприняло его большинство психиатров. Он читал «Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии» и статью Гуссерля о феноменологии в «Британике». Но Гуссерль был для него лишь помощником на его собственном пути, ориентиры же задавала психиатрия:

В то время не было никакого интеллектуального пространства, чтобы возвыситься над психопатологией и начать говорить о ней. Так что мне казалось, что, в чем мы нуждались, так это в специфическом описании, которое не облекает непосредственно наблюдаемое в понятия «признаков» или «симптомов» болезни, фактически превращаясь в теорию болезни, которую мы стремимся описать. Мы нуждались в своего рода чистом описании. <…> Я пытался донести идею о том, что то, что в учебниках по психиатрии называют «описанием» болезни, не является лишь простым описанием действительности, потому что именование чего-либо болезнью – это уже часть теории болезни[71]71
  Mullan B. Mad to be Normal. P. 112–113.


[Закрыть].

Феноменология пришла в жизнь Лэйнга не только благодаря работам Гуссерля. Первым текстом, в котором встречался сам термин «феноменология» и который он прочел, была «Феноменология духа» Гегеля. Он познакомился также с лекциями Жана Валя, посвященными Гегелю и прочитанными им в Сорбонне, читал «Сущность и формы симпатии» Макса Шелера, а также некоторые работы Мориса Мерло-Понти. Его как раз начали переводить на английский, читать его по-французски Лэйнг не смог, поскольку стиль и язык Мерло-Понти оказались для него слишком сложны.

Лэйнг штудировал не только феноменологов-философов, но и тех психиатров, которые использовали феноменологические идеи в своей практике. Так он познакомился с работами Карла Ясперса, прочитав все, что было тогда переведено на английский. Кроме того, второе издание его «Общей психопатологии» Лэйнг читал по-французски, поскольку английский перевод, по сравнению с французским, запаздывал. Он читал также французского психиатра Эжена Минковски, благодарность которому впоследствии выразит в посвящении к «Разделенному Я». Существовал также перевод «Смысла и содержания сексуальных перверсий» и фрагментов «Сна и его толкования» швейцарского психиатра, ученика Хайдеггера Медарда Босса. Так что Лэйнг был достаточно подготовлен в идейном отношении, чтобы написать то, что он напишет в своей первой экзистенциально-феноменологической книге.

Первый опыт Лэйнга в качестве специалиста был не психиатрическим, а неврологическим, поэтому обращение к достижениям неврологии и нейрофизиологии также было как нельзя кстати. Старший товарищ Лэйнга Джо Шорстейн познакомил его с идеями Курта Гольдштейна, который тогда был классиком неврологии. Его идеи холизма – целостности нервной системы, при которой поражение одного уровня приводят к изменениям на другом, – привели Лэйнга к вопросам о межличностном холизме, и он обратился к актуальным теориям межличностного взаимодействия и восприятия. Первый полученный Лэйнгом грант был связан с исследованием пациентки Нэн – больной с травмой головы.

Фактически единственной работой, которая касалась этих проблем, как обнаружил Лэйнг, была работа Мартина Бубера «Я и Ты». Благодаря этой книге он понял, что между людьми всегда существуют непосредственные отношения. Когда человек заболевает соматическим или психическим заболеванием, эти отношения не исчезают, напротив, они становятся гораздо более значимыми. «Я мечтал исследовать отношения между „я“ и „ты“ в связи с нейрофизиологией»[72]72
  Mullan B. Mad to be Normal. P. 115.


[Закрыть], – говорит Лэйнг в интервью Бобу Маллану. Влияние Бубера особенно заметно в ранних работах Лэйнга, например, в «Разделенном Я» и «Я и Других», в диалектике Я и Ты, в понятии межличностной коммуникации, во взаимодополнении одиночества и взаимодействия и пр.[73]73
  См.: Burston D. R. D. Laing’s Contribution to Existentialism and Humanistic Psychology // The Psychoanalytic Review. 2000. Vol. 87, № 4. Special Issue: The Legacy and Future of R.D.Laing’s Contribution to Contemporary Thought. P. 557–558.


[Закрыть].

Но Бубер писал о философии отношений между людьми. Лэйнг стал интересоваться тем, что говорят о взаимодействии между пациентом и врачом. Здесь ему на помощь пришли работы психоаналитика Гарри Стэка Салливана. Впервые Лэйнг наткнулся на его имя во время службы в армии, когда работал в больнице в Нетли. В медицинской библиотеке он обнаружил статью, где цитировалось высказывание Салливана, его обращение к молодым психиатрам: «Мне бы хотелось, чтобы вы всегда помнили, что в современном обществе прав пациент, а вы неправы». Эта фраза задела его, и он стал искать работы незнакомого ему психоаналитика. Он отыскал несколько статей и лекций Салливана и то, что он прочел в них, оказалось созвучно его вопросам и идеям:

Так, доводы Гарри Стэка Салливана оказались весьма важны, потому что тогда я был в состоянии понять, что, в общем, мезальянс между неврологией и межличностными отношениями существует. В то же время я чувствовал, что у рассогласования между теорией межличностных отношений и неврологией были определенные теоретические и практические последствия, что они обе были правы: разве не может быть нейрофизиологии межличностных отношений, которая будет учитывать различия между двумя дисциплинами, и разве это не будет настоящим слиянием?[74]74
  Mullan B. Mad to be Normal. P. 117.


[Закрыть]

Вот такая своеобразная смесь критической теории психоанализа, методологических, онтологических и антропологических наработок феноменологии и экзистенциализма, а также психоанализа в его различных проявлениях сформировала тот интеллектуальный базис, благодаря которому Лэйнг будет делать свои первые шаги в теории и практике. Он постоянно читал, он читал помногу, он читал запоем и сразу же переосмыслял прочитанное применительно к своей области исследования и практической работе. Поэтому к этим интеллектуальным влияниям в обилии добавятся другие, однако фигуры, которые увлекли его в юношеские и студенческие времена, так и останутся основополагающими.

Надо признать, что Лэйнг был одним из самых, если не самым, начитанным и читающим психиатром своего времени. Но если в начале XX в. интеллектуализм психиатра отражался в основном в уровне, в характере, но не в содержании его теории, то эпоха 1960-х потребует смещения идей к действию. Все, о чем он читал, Лэйнг попытается адаптировать к психиатрической практике. И так будет начиная с его первых шагов в медицине.

Больницы

Нейрохирургическое отделение больницы Киллерна

В университетские годы через Сократический клуб Лэйнг знакомится с Джо Шорстейном, известным хирургом, работавшим на западе Шотландии, в неврологическом отделении больницы Киллерна. Шорстейн становится его первым учителем и наставником: с этим известным противником механизации медицины, электрошоковой терапии и лоботомии их объединила любовь к Ясперсу, Ницше, Кьеркегору и Канту.

Шорстейн был на восемнадцать лет старше Лэйнга. Он был выходцем из маленькой деревеньки в нескольких милях от Вены, сыном раввина-хасида, доктора философии, получившего свою степень в Гейдельбергском университете. В десятилетнем возрасте его отец решил впервые приобщить его к философии: дал задание прочесть и проанализировать за три месяца «Критику чистого разума» И. Канта, после чего проэкзаменовал сына.

В возрасте шестнадцати лет Шорстейн попал под обаяние коммунизма, чего отец принять так и не смог. Он переехал в Прагу и там поступил на медицинский факультет, затем переместился в Лондон и Манчестер. После получения диплома и специализации по оперативной нейрохирургии он стал военным нейрохирургом и возглавлял 1-ю полевую нейрохирургическую медчасть британской армии: служил в Африке, Италии, Австрии, иногда оперируя по восемнадцать часов в сутки.

Шорстейн был чрезвычайно избирателен в дружеских связях и перед тем, как сдружиться с Лэйнгом, подверг его суровому испытанию:

В три часа утра, после длившейся в течение нескольких часов операционной сессии, в ординаторской Джо Шорстейн решил проверить меня. Он гонял меня от Гераклита до Канта, Гегеля, Ницше, Гуссерля, Хайдеггера и требовал от меня мелочей. Этот допрос шел два часа, пока Джо не убедился в моих познаниях. Тогда он призвал меня к дискуссии, которая продолжалась еще в течение двух часов. Никто ни до того, ни после не прогонял меня через такую мясорубку. После той ночи Джо принял меня как своего ученика; он стал для меня духовным отцом, наставником в неврологии и интеллектуальных поисках и проводником по европейской литературе[75]75
  Laing R. D. Wisdom, Madness and Folly. P. 112.


[Закрыть].

Шорстейн прекрасно ориентировался в европейской культуре и философии. Знал греческий, латынь, иврит, чешский, французский, итальянский, английский, немецкий и немного португальский с болгарским. Он был необычайно музыкален и любил исполнять хасидские песни. Он нес в себе, как выражался Лэйнг, основные мировоззренческие доминанты европейского сознания – хасидизм, марксизм, научный духи нигилизм[76]76
  Ibid. P. 144.


[Закрыть]. Шорстейн пересекался с Ясперсом, Хайдеггером, Бубером, посещал лекции Адлера. «Он был первой непосредственной ниточкой к „великим“ людям»[77]77
  Ibid.


[Закрыть], – будет вспоминать Лэйнг.

С февраля по октябрь 1951 г. Лэйнг под началом Шорстейна служит интерном в нейрохирургическом отделении больницы Киллерна. Киллерн, расположенный неподалеку от крупнейшего пресноводного озера Великобритании Лох-Ломонд, был одним из самых красивых местечек Шотландии. Холмы, утесы и крутые дороги привлекали туда экстремальных автомобилистов и мотоциклистов. Как вспоминал впоследствии сам Лэйнг, в студенческие времена, выпив виски, он и сам несколько раз гонял по трассе на западном берегу Лох-Ломонда. Двое его друзей расстались на этой дороге с жизнью.

Разумеется, большую часть пациентов больницы составляли пострадавшие в автомобильных авариях. Но были и другие: многочисленные нейрохирургические и неврологические расстройства от абсцессов мозжечка до боли в пояснице. В обязанности Лэйнга входили общие и неврологические обследования, ассистирование при операциях и общеврачебных обходах, проведение анализа крови, постановка капельниц, спинномозговые пункции и т. д. В свои двадцать три года в качестве ассистента он присутствовал на сложных хирургических операциях, в том числе и на лоботомиях.

При ассистировании в обязанности Лэйнга входили фиксация хирургических щипцов, а также освещение оперируемой области прикрепленным на его лбу фонарем. Операции иногда длились по шесть часов кряду, а луч света должен был падать точно на оперируемую область, при этом не скакать и не дрожать. От направляющего этот луч Лэйнга требовалась немалая выдержка и физическая выносливость: он стоял, согнувшись, вытянув шею и не двигаясь, что вызывало нестерпимую боль в шее и пояснице. Пару раз он не выдерживал и падал в обморок.

Традиционно в это отделение направляли и психически больных с целью проведения практиковавшихся тогда в медицине лоботомий. И только один профессор отделения – профессор Робертсон – был на это согласен. Работавший там профессор Патерсон считал, что медицинские показания к лоботомии не настолько весомы, чтобы оправдать производимые воздействия. Шорстейн был противником этой процедуры по другой причине: он был убежден, что против такого «лечения» есть сильные этические доводы. Лэйнга курировали Патерсон и Шорстейн. Оказавшись в центре дебатов, он считал консервативной даже позицию Шорстейна, полагая, что лоботомия разрушала волю больного, и находя ее негуманной процедурой, преступлением человека против человека. И он был искренне поражен тем, почему практически никто не разделял его мнения.

Нейрохирурги были специфическими людьми. Они ежедневно проводили сложнейшие операции, сопряженные с высочайшим риском и ответственностью, они имели доступ к святая святых человеческого сознания – головному мозгу. Они работали целыми днями и не были кабинетными учеными. Впоследствии Лэйнг будет вспоминать, что частенько он только работал и спал.

В нейрохирургии не бывает легких случаев. Поэтому самым трудным для Лэйнга в это время было выдержать боль пациентов и одновременно помочь им, не закрыться и не стать равнодушным к их горю:

Это был десятилетний мальчик, гидроцефал, у него была неоперабельная опухоль всего лишь с горошину, но она мешала оттоку цереброспинальной жидкости из головы: можно сказать, что он наполнялся водой и она разрывала его голову, а мозг оказался скованным, словно оправой, такое же давление испытывали и кости черепа. У него были мучительные и непроходящие боли.

Одна из моих обязанностей состояла в том, чтобы длинной иглой сделать прокол, чтобы жидкость вытекла. Я должен был проделывать это дважды в день, и эта жидкость, которая убивала его, била фонтаном вверх, иногда прямо мне в лицо… Но этот маленький мальчик мужественно выносил свои мучения. Он по праву мог бы кричать от боли. Но он только стонал и изредка жаловался… И он понимал, что скоро умрет.

Он начал читать «Посмертные записки Пиквикского Клуба». Он поведал мне, что просил у Бога об одной-единственной вещи, – дать ему, прежде чем он умрет, дочитать этот роман. Он умер не дойдя половины[78]78
  Ibid. Р. 115.


[Закрыть].

Тогда Лэйнг интересовался системой человеческих отношений, политикой их организации, подчинением индивида группе, политикой любви и человеческих уз. Он изучал философию, психологию, теологию и неврологию, читал Хайдеггера, Сартра, Мерло-Понти и Гуссерля, Кьеркегора, Ницше и Витгенштейна, Фрейда и Юнга, Ясперса и Бубера, Маркса и Сартра, интересовался проблемой разделения понимания и объяснения, связи герменевтики текста и герменевтики межличностных отношений, вопросами бытия и истории. В конце 1940-х – начале 1950-х гг. Лэйнг вел подробный учет прочитанных книг, и благодаря этому мы можем, к примеру узнать, что с октября 1951 по июль 1954 г. он среди прочего читал Кафку, Камю, Сартра, Витгенштейна, Декарта, Бергсона, Колриджа, Блейлера, Толстого, Фрейда, Швейцера, Руссо, Элиота, Гуссерля, Хаксли, Д. Томаса, Дж. С. Милля, Ивлина Во, Симону Вейль, Рекса Уорнера и др.[79]79
  Лэйнг читал постоянно и на протяжении всей жизни. В 1977 г. он обнаруживает, что образование сына-адвоката Адриана ограничено лишь областью юриспруденции, а общий кругозор при этом оставляет желать лучшего. Для его расширения он спонтанно, схватив первый попавшийся листок бумаги и ручку, советует прочесть досократиков, Еврипида, Эсхила, некоторые диалоги Платона («Государство», «Федр», «Парменид», «Законы»), Аристотеля, «Мистическую теологию» Дионисия Ареопагита, Плотина, «Этику» Спинозы, сборник работ Беркли, Юма, Локка и Гоббса, «Государя» Макиавелли, «Критику чистого разума» Канта, «Феноменологию духа» Гегеля, «Болезнь-к-смерти» Кьеркегора, «Так говорил Заратустра» и «Антихриста» Ницше, «Мысли» Паскаля, Льва Шестова. Список этот должен быть любопытен для тех, кто считает Лэйнга психиатром-активистом, неглубоким мыслителем и недалеким человеком.


[Закрыть]

Лэйнг продолжал свои интеллектуальные поиски. Он мечтал связать свою судьбу с Марсель, а также стажироваться у Ясперса в Базеле. Он уже связался с философом, и тот согласился принимать его один раз в неделю, а также договорился со своим коллегой, что Лэйнг будет стажироваться у него в отделении психоневрологии Базельского университета. Университет Глазго предоставил стипендию для обучения. К тому же Марсель была девушкой из весьма обеспеченной семьи, которая многое могла себе позволить. В предвкушении воссоединения влюбленных ее мать приобрела уютную квартирку на Монмартре, выходящую окнами на Сакре-Кёр, где они и должны были поселиться. Перед Лэйнгом открывались перспективы, о которых можно было только мечтать.