Текст книги "Земля перестанет вращаться"

Он всегда любил животных больше, чем людей. К счастью, ему разрешали заводить себе питомцев. У Гриши были и собаки, и кошки, и хомяки. Когда он учился в одиннадцатом классе, то заикнулся о том, что хотел бы стать ветеринаром. И учиться на него в техникуме. Родные посмеялись, решили, что он шутит. Гриша не стал на своем настаивать, но все годы учебы в институте думал о том, что создан не для того, чтобы управлять людьми. У него лучше получилось бы помогать животным.

Отдушиной для Гриши служила музыка. Он играл в группе. Но опять же не совсем то, что хотелось бы. В их репертуаре были в основном классические рок-баллады, которые полюбились людям. Исполняя их, можно было отлично заработать. Группа для того и создавалась бедными студентами. Главное – срубить бабла, а творчество второстепенно. Но без него все равно никуда, поэтому они исполняли и свои композиции. Однако они не пользовались успехом. Зритель, послушав пару неизвестных песен, требовал «Холидей» или «Дым на воде».

Получив диплом, Гриша устроился на работу. Вернее, тепленькое местечко для него выбил дед. Один из его воспитанников занял довольно высокий пост в мэрии и по просьбе тренера взял к себе его внука. Платили Грише хорошо. Обязанностей было немного. Он ходил на службу в красивом костюме, питался бесплатно, имел возможность обзавестись связями. Но не то что счастья, довольства жизнью Гриша не ощущал! Однако ярмо тянул. И продолжал бы это делать, если бы не правда, которую он неожиданно узнал о себе…

Гриша был в курсе того, что у мамы когда-то была сестра. Они родились в один год, но та была младше на десять с половиной месяцев. Бабушка кормила грудью первенца, думала, не забеременеет, но оплодотворение произошло, и на свет появилась еще одна девочка. Деду с бабкой было тяжело. Одна ходить начала, за ней глаз да глаз, а вторую к груди подносить. Ладно хоть обе девочки здоровенькими родились. И такими похожими, что не отличить. Старшая худенькая, младшая крепкая, их в детском садике за близнецов принимали. Сестры были очень дружными. Никто не замечал, чтобы они ругались, а тем более дрались. Гриша видел в семейном альбоме фотографии. Девочки всегда рука об руку.

Младшая погибла, когда ей было пятнадцать. Она занималась прыжками с трамплина, поехала на соревнования в Коми АССР, там неудачно приземлилась, сломала позвоночник и скончалась в больнице. Похоронили девочку там же, не стали ее тело перевозить в Ленинград.

…Такой была официальная версия. Гриша ее принимал, хотя, как в случае с отцом-пожарным, чувствовал какую-то фальшь. Но что ему до тетки, умершей задолго до его рождения?

Гриша что-то искал в книжном шкафу, когда из него вывалился один из томов истории КПСС, а из него в свою очередь фото. На нем мама и… сестра? Но как такое возможно, если тетка умерла в пятнадцать, а девушкам на фото было за двадцать? Гриша перевернул снимок, вдруг там есть надпись, но увы… Он взял фотографию и ушел к себе в комнату, чтобы досконально ее изучить. Судя по одежде и прическам, она сделана в самом начале девяностых. Челки «петушки», кофты «лакоста», лодочки с каблуком «рюмочка». У мамы было много фотографий того периода. Но ни на одной он не видел девушку, так похожую на нее…

И Гриша решил спросить напрямую, кто она. Мама не то что стушевалась, она чуть сквозь землю не провалилась. Грише казалось, что под ней пол прогибается и вот-вот разверзнется бездна, в которую ухнет женщина, которая его родила.

– Я устал от лжи, – сказал Гриша. – Неужели вы думаете, я такой дурак?

– Нет, ты большой умница. Мы тобой гордимся, – запела мама привычную песню.

– Это твоя сестра на фото? Она же, я вижу. Значит, она не погибла, прыгнув с трамплина.

– Нет, она погибла, выпав из окна.

– Суицид?

– Психическое заболевание.

– Расскажи мне.

– Зачем, сынок? Это те скелеты, которые не стоит доставать из шкафов.

– Если я не узнаю правды, то уйду из дома.

– Милый, ты давно не подросток. Ты взрослый мужчина, с образованием, положением…

– Я запоздал с ультиматумами, понимаю. Но лучше поздно, чем никогда… – Гриша чувствовал, что теряет над собой контроль. – Я требую ПРАВДЫ!

– Не кричи на мать, – услышал он. Когда обернулся на голос, увидел деда. За его спиной стояла бабушка. И она почему-то плакала. – Вообще не смей разговаривать с кем-то из нас на повышенных тонах. Мы все для тебя сделали.

– Это я знаю. И не устаю рассыпаться в благодарностях. – Гриша дурашливо поклонился.

– Сарказм? Тебе не идет.

– Дед, давай уже поговорим, как мужик с мужиком. А женщины пусть уйдут. Бабуля уже залила полкомнаты слезами, скоро и мама поплывет.

– Мы одна семья, – покачал головой дед. – И друг за друга горой. Так что терпи сырость. И слушай.

– Не надо, – выкрикнула бабушка.

– Похоже, он не оставил нам выбора. – Дед указал на кресло, и Гриша опустился в него. Остальные сели на диван. Плечом к плечу. Точно, горой друг за друга. – Сестру твоей мамы звали Катериной, и ты это знаешь. Все, что мы рассказывали о ней, было правдой… До определенного момента. В пятнадцать лет Катю как подменили. Она на самом деле занималась прыжками с трамплина и ездила на соревнования, и мы ждали от нее побед, но она вдруг бросила спорт. Сказала, что надоело. А потом выяснилось, что она влюбилась в совершенно неподходящего парня.

– Чем он был плох? – поинтересовался Гриша.

– Всем. Он был гопником. Человеком низкого социального статуса, малообразованным и не имеющим моральных принципов. Катя встречалась с ним несколько месяцев, пока не забеременела. О своем интересном положении она сообщила своему «принцу», но тот, что естественно, испугался и сбежал. Катя напилась таблеток, которые, как она думала, избавят ее от плода, но довели до комы. Она находилась на грани жизни и смерти три дня, еще неделю в вегетативном состоянии пребывала. Но оклемалась. От плода, естественно, пришлось избавиться. Кате сделали аборт. Полноценный. То есть не вакуумом что-то отсосали, а крючком вычистили матку. Казалось бы, она получила урок на всю жизнь, но нет. Наша дочь как будто решила, что бессмертна и может теперь пуститься во все тяжкие.

– Она сбежала из дома в шестнадцать, – продолжила рассказ бабушка. – Ей оставалось доучиться в школе всего ничего – пару месяцев. И она получила бы аттестат, потому что сестра была рядом, делала за нее уроки, давала списывать, улаживала конфликты. Но Катю изнутри рвали демоны. Она не рассуждала здраво. Потом просто бросила и нас, и школу. Оставила записку – не ищите. Но мы подали в розыск. И ждали, что Катюшу найдут. Но она пропала. На долгие четыре года. А потом вернулась…

– Я была дома одна, – включалась в разговор мама. – Занималась. Вдруг звонок. Открыла дверь, а там сестра. И как будто совсем не изменилась. На меня так же похожа, только симпатичнее. Она всегда была ярче меня. Из-за выражения глаз, что ли? В них огонь, вызов. В моих смирение.

– Хватит выдумывать, – осадил ее дед. – Катя нравилась мужчинам потому, что была… Кхм, темпераментной особой. Стреляла глазами, кокетничала, давала надежду…

– И не только ее? – оборвал его Гриша. – Себя тоже не берегла?

– Как оказалось, даже проституткой подрабатывала, – снова не удержалась бабушка. Она меньше остальных старалась достойно подать семейную историю. – На трассе стояла. И не стыдилась в этом признаваться. Когда она это все вывалила, я подумала, наговаривает на себя. Сочиняет, чтобы сделать больно нам с отцом. Ей почему-то всегда казалось, что мы меньше ее любим. Она даже придумала себе, что я хотела сделать аборт. Но не было такого. Да, меня шокировала весть о том, что у меня будет еще один ребенок не через несколько лет, а совсем скоро, но я не пыталась от него избавиться.

– Мы приняли блудную дочь, – не дал развить эту тему дед. Он стремился к сути. – Я опасался, как бы она дурно не повлияла на сестру, поэтому приглядывал. А Катя считала, что контролировал каждый ее шаг. Но и уйти не могла из дома, потому что денег не зарабатывала. Натурой не могла, нахватала кучу болячек и долго от них лечилась, а вкалывать не хотела. Через два месяца я пристроил Катю в свою спортшколу кладовщиком. И под присмотром, и на шее не сидит. Катя сначала фыркала, но потом втянулась. Ей нравилось внимание парней, которые занимались в школе, их отцов и тренеров. А мне понравилось то, что среди этой братии оказался тот, кто искренне Катерину полюбил. Он был помощником тренера. Молодой, но не по годам зрелый парень. Ему пришлось уйти из спорта из-за серьезной травмы. Он мог остаться лежачим инвалидом, но поднялся. Я очень уважал его. И думал, что именно такой мужчина обуздает нашу Катю… – Дед тяжко вздохнул. – Но даже у него не получилось. Почти год длились отношения. Кате было сделано предложение. Но она не хотела замуж. Говорила, рано. Настаивала на гражданском браке. Предлагала снять квартиру и отселиться от предков. Мы были не против, а его родители сожительства не принимали. Парень был хорошим сыном, благодарным (мать с отцом его выхаживали, лежачего), поэтому слушал их, а не невесту. Еще несколько месяцев помучился с ней, а потом оставил. Уехал в Адлер, там нашел себе прекрасную армянскую девушку, женился. Но и Катя не осталась одна. Только, в отличие от своего бывшего, она не строила отношений, а спала с разными, пока не познакомилась с чемпионом Европы по вольной борьбе Аскеровым. Огромный, волосатый, со сломанными ушами и носом, с рассеченной губой, он пугал многих только своим внешним видом. Такого встретишь в темном переулке, обделаешься. Но Аскеров был добродушным малым, прекрасно воспитанным и, что редкость для спортсменов, начитанным. Двойственность женщин привлекает. Им нравится, когда за свирепой внешностью скрывается тонкая душевная организация, и наоборот. Катя влюбилась в Аскерова так, что готова была даже замуж пойти. Она расцвела рядом с борцом. Пополнела, изнутри засветилась. Он собирался познакомить ее со своими родителями, Аскеров и Катя готовились к поездке в Осетию, когда ей стало плохо. Живот сильно разболелся. Ее увезли на машине «Скорой помощи», осмотрели. Оказалось, беременна. И срок четыре с половиной месяца. Когда Катя узнала, тут же потребовала сделать ей аборт. Будь ребенок от Аскерова, она оставила бы его, но они познакомились позже.

– А цвела и поправлялась, – добавила бабушка, – она, оказывается, не потому, что любила, а потому, что носила под сердцем дитя. О чем не догадывалась. Кате ставили диагноз «бесплодие», уверяли, что она без операции не забеременеет, и месячных у нее не бывало очень подолгу.

– Аборта ей не сделали?

– Нет, конечно, все сроки прошли.

– А кто был отцом?

– Быть может, и жених, уехавший в Сочи. Это все быстро произошло – расставание, период беспорядочного совокупления, знакомство с Аскеровым. Катя торопилась жить. Как будто знала, что ей отведено немного лет.

– Она хотела истребить плод, – подключилась мама. – Любыми способами от него избавиться. Думала, если быстренько сделает это, ее борец не узнает. Но утаить беременность не удалось. Узнав о ней, Аскеров оставил мою сестру. Если б ребенок был его, признал бы. Но чужого… На это мало кто решится. Оставшись одна, Катя впала в жуткую депрессию. Она лежала целыми днями, считая, что ее жизнь кончена. Родила в семь месяцев сына. Он был тощенький, почти прозрачный, но длинный и хорошенький. Мы назвали его Григорием.

Это было ожидаемо!

– Значит, я сын шлюхи и неизвестно кого?

– Ты мой сын, – в сердцах воскликнула мама. – Я воспитала тебя. А моя сестра только выносила и родила.

– Сколько мне было, когда она сиганула из окна?

– Около двух месяцев.

– Ее выписали раньше, тебя еще держали в больнице. Катя хотела сбежать, но папа, можно сказать, посадил ее под домашний арест. Он надеялся на то, что, когда сына привезут домой, она начнет кормить его грудью, заботиться о нем, полюбит своего мальчика. Но он ошибся. Все только ухудшилось. Сын Катю раздражал. Она не могла терпеть его плач, не хотела кормить грудью, потому что он якобы кусался, пеленки менять отказывалась, и мы делали это, когда были дома, в наше же отсутствие ты лежал грязный и голодный. Естественно, плакал, но Катя надевала наушники и спокойно слушала музыку. Мы об этом не знали, пока бабушка не пришла домой пораньше и не увидела всей картины. Она решила уволиться с работы, чтобы ухаживать за внуком. Но бросить воспитанников под конец учебного года не могла. Педагогический долг не позволял этого, и она попросила меня взять отпуск. Я так и сделала. И стала нянчить племянника. Когда мой отпуск подходил к концу, я уже не представляла себе жизни без тебя. Поэтому я уволилась, а не бабушка. И сидела с тобой до тех пор, пока ты не пошел в садик.

– Но что Катя? Почему ты ничего о ней не сказала? Как так случилось, что она спрыгнула?

– Мы не знаем точно, специально она это сделала или это был несчастный случай. Склоняемся к последнему. Недалеко от окна (мы жили в другом доме, районе, а после трагедии с Катей переехали) находилась пожарная лестница. Катя, которой все казалось, что она пленница, решила сбежать по ней на волю.

– А она пленницей не была?

– Конечно, нет, – отрицательно покачала головой мама.

– Ты же сама сказала, что дед посадил ее под домашний арест.

– Мы запирали ее дома перед тем, как ты должен был родиться, – произнес дед. – Потом неделю по очереди дежурили, чтобы убедиться в том, что Катя не причинит вреда ребенку. Бабушка учила ее пеленать, мыть, укачивать младенца. Катя все делала неохотно, но с обязанностями справлялась. Тогда ей выдали ключ, чтоб она могла выходить с тобой на прогулку. Но она не делала этого, потому что ребенка надо собрать, а она не желала себя утруждать.

– Мы водили Катю к психиатру, – снова всхлипнула бабушка. – Он поставил диагноз «послеродовая депрессия». Многие мамочки с ней сталкиваются, особенно молодые. Ей прописали какие-то лекарства, но Катя не соблюдала дозировку… Она во всем не знала меры. В день гибели приняла слишком много антидепрессантов. Это обнаружилось при вскрытии.

Григорий сидел некоторое время молча, переваривал услышанное. Затем задал вопрос, на который получил ожидаемый ответ:

– Вы не собирались открывать мне правду?

– Конечно, нет. Иначе не переехали бы из своего района, не уничтожили множество фотографий, не подкорректировали историю нашей семьи…

– И не вели бы себя со мной так идеально? Вы как будто боялись, что во мне рано или поздно проснется матушка?

– Мы любили тебя и давали все, что могли. Как и Кате.

И все трое посмотрели на Гришу честными глазами. Но он почему-то не поверил им…

– А это не вы ее… – ляпнул он, сам не сразу поняв, что озвучил мысль, неожиданно родившуюся в голове.

– Что ты имеешь в виду? – Лицо деда побелело.

Он хотел дойти до конца и сказать: «Убили». Пусть не сами столкнули, но довели до суицида. От паршивых овец обычно избавляются. Но Гриша смог только выдавить:

– Не вы напичкали ее таблетками, в надежде, что Катины мозги встанут на место?

– Мы давали ей их утром и вечером. Но Катя нашла пузырек и выпила целую горсть. Теперь я понимаю, что ее нужно было госпитализировать. Но мы боялись, что в психушке ее залечат.

Гриша кивнул и ушел к себе в комнату. Там рухнул на кровать и закрыл глаза. Хотелось уснуть… или умереть. Лучше первое. Но сон не шел, и Гриша слышал, как шушукаются его родные. Пару раз кто-то из них подходил к двери, заглядывал в комнату. Он лежал лицом к стене и делал вид, что спит. А сам умирал, пусть и не буквально…

Всю жизнь, а это двадцать пять лет, Гриша был окружен ложью. Плавал в ней, как эмбрион в околоутробных водах. Теперь, когда нет больше спасительного пузыря, в котором так уютно, он испугался…

Как ему существовать дальше?

Как раньше, уже не получится. А по-новому страшно. Вроде и мечтал об иной жизни, но одно дело фантазировать на тему кочевой романтики, другое – воплощать мечты в жизнь. А потом он вспомнил о матери. Той, что его родила. Она была смелой, вольной, авантюрной, упрямой (о плохих ее качествах он старался не думать), как сейчас бы сказали, безбашенной, и хоть капля всего этого должна быть в нем.

Утром Гриша отправился на работу. Уволился одним днем – место хлебное, на него претендовали многие. Вернувшись домой, тут же налетел на деда, которому уже сообщили о «заскоке» внука.

– Ты что задумал, Гриша?

– Ничего из ряда вон выходящего. Просто решил попробовать пожить так, как хочется мне, а не вам. – Он прошел к себе в комнату и стал собирать рюкзак.

– И как, интересно?

– Немного попутешествую для начала.

– Ты много где бывал. Мы возили тебя на Кавказ, в Прибалтику, Белоруссию, Болгарию, Турцию, в тур по европейским столицам…

– А я хочу проехать по российской глубинке.

Вещей Гриша взял немного. Зачем лишний груз? У него есть деньги, если что-то придет в негодность, типа трусов, носков, маек, купит новое. Главное, иметь качественные спортивные ботинки, добротные джинсы, непромокаемую куртку с подстежкой. Не помешает легкий спортивный костюм, сандалии, бейсболка – скоро весна, за ней лето. Документы, гитара, старенький плеер, прослуживший верой и правдой больше десяти лет, несколько фотографий. Термос, миска, ложка. Что еще?

– Нет там, в глубинке, ничего хорошего. Запустение и пьянство.

– Тебя послушать, так только в столицах есть на что посмотреть и с кем пообщаться.

– Хочешь, поезжай по Золотому кольцу. Или отправляйся на теплоходе по Волге, когда начнется навигация. Нижний Новгород, Казань, Самара – прекрасные города. И ты посетишь их как цивилизованный человек.

– Мне не интересна парадная обложка, я желаю увидеть настоящее.

– Не зря говорят, от осинки не родятся апельсинки, – горько проговорил дед. – Твоя мать была бродяжкой по сути, и ты таким уродился. Тебе дали все! Из кожи вон вылезли, чтобы создать лучшие условия, а ты…

– Очень вам благодарен за это. Но за ложь пока не могу простить. Поэтому ухожу. Я устал быть обязанным вам за все. Это тяжкий крест, дед.

– Что ты знаешь о тяжести креста, мальчишка?

– А ты? Тебе кажется, что ты многое вынес. Но всегда найдется тот, кому больше досталось. Твоей матери, например, которая в блокаду потеряла всю семью, и сама чудом выжила…

– Если ты уйдешь, больше не вернешься. Мы не примем тебя, как когда-то Катю.

– Как скажешь… – кивнул Гриша.

И, взвалив на плечо рюкзак, покинул квартиру.

Тогда Гришин путь только начался, и парень не знал, куда он его заведет…

Глава 6

Роман Багров хмуро смотрел на своего коллегу Митю Комарова и посылал ему мысленный сигнал «уйди».

– Даже не надейся, – услышал он и сморгнул. Митя телепатом не был, но по лицам читал отменно.

– Дай мне спокойно попить чаю, – процедил Роман. Он купил коробку «цейлонского», щедро насыпал заварки в большую кружку и залил кипятком. Сейчас чай настоялся. Он чудно пах и выглядел. Роман готов был вкусить его, но стоило ему поднести чашку ко рту, как возник Митяй.

– Пей, я тебе не мешаю, – буркнул он.

– Мешаешь, – не согласился с ним Роман.

– Я буду говорить, ты слушать. Ты же не ушами пьешь…

Багров закатил глаза. Митяй все равно не отстанет – будет стоять над душой.

– Ладно, бубни, студент, – проворчал Роман, сделав первый глоток чая.

– Ты знаешь, что мой отец ментом был? – издалека начал Митя. Роман кивнул. – Двадцать пять лет опасной и трудной службы… Ну песню помнишь? Из телефильма «Следствие ведут знатоки»? Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…

– Я в тебя сейчас кружкой запущу, – предупредил Багров.

– Нет, ну ты молодой и не из ментовской семьи, может, и не слышал такую… Вырос на «Улицах разбитых фонарей» и «Полиции Майями».

– Ты меня специально раздражаешь?

– Ага, – расплылся в улыбке Митя. – А то сидишь такой весь из себя начальник… А я, между прочим, не просто потрещать хочу с тобой, а поговорить о деле. – И, став серьезным, перешел непосредственно к нему: – Итак, мой батя вел одно дело целых четыре года. На пенсию не уходил из-за него. Я маленьким был, любопытным, и когда отец с коллегами собирались у нас дома, выпивали, я уши грел. Так вот, искали они серийного убийцу, который – внимание! – душил своих жертв… – И замолк, выдерживая театральную паузу.

– Струной? – подался вперед Роман.

– Именно!

– Да ладно?

– Не всех. Но двоих – да. Остальных – чем придется. Чулками, поясом, бельевой веревкой. Никогда руками.

– И скольких этот маньяк убил?

– Девятерых. Но отец был уверен – жертв гораздо больше. Предполагал, что вдвое. Но хорошо следы заметала, да и покровителей имела высокопоставленных, отмазывалась долгое время.

– Я не ослышался? Ты сказал имела, отмазывалась? То есть убийца – женщина?

– Казакова Лариса Андреевна. Казачиха. Незаконнорожденная дочка одного из членов президиума Верховного Совета СССР, Андрея Геннадьевича Петровского.

– Считай, депутата? – Роман Багров, тридцати одного года от роду, не очень хорошо знал историю Советского Союза, поскольку в школе ее изучали бегло, а в институте не проходили вовсе.

– Считай, члена палаты лордов.

– Скажешь тоже!

– Согласен, сравнение так себе, но и Верховный Совет, это тебе не Дума. А члены президиума вообще чуть ли не богами Олимпа были. В масштабах Страны Советов, конечно. У них и власть, и уважение на грани поклонения, и практически неограниченные возможности…

– Не сбивайся с основной мысли, Митяй. Вернись от отца к дочери.

– Поймали, посадили пожизненно.

– Не расстреляли? – удивился Роман. – Тогда же еще не ввели мораторий на смертную казнь? Когда это было?

– Казачиху в 1989 году словили.

– Батя отмазал от вышки?

– Его уже в живых не было. Он в восемьдесят седьмом не у дел остался, пришедший к власти Михаил Горбачев тогда многих раскидал, и не смог этого пережить, скончался от обширного инфаркта.

– Тогда почему маньячке дали пожизненное?

– Тут можно сколько угодно гадать… Предположу, что поспособствовали друзья отца, которые еще остались при власти.

– Почему тогда они эту Казачиху не вывезли в Аргентину, например?

– Вот вы, молодые, ни хрена не понимаете, какие были времена тогда, – брюзгливо произнес Митя.

– Митя, я младше тебя на три с половиной года всего. И родился я как раз при Мише-меченом.

– А я при Андропове, так что молчи, салага. – Митяй, устав стоять, плюхнулся на стол, но Роман согнал его на стул. – Не так просто тогда было свалить из страны. Это сейчас самолеты за границу летают так часто, как когда-то ходили автобусы. А в конце восьмидесятых попробуй выберись из страны. Понятно, что, если бы батя жив был и при власти остался, это прокатило бы… Но и то не факт. – Комаров вынул из кармана конфетку, развернул и сунул в рот. Он обожал сладкое. – А вообще к женщинам суд всегда был более терпим. По пальцам одной руки можно пересчитать тех, кого все же расстреляли. Смертные приговоры выносились, но не приводились в исполнение.

– Про Таньку-пулеметчицу я сериал видел. Она во время войны партизан по приказу фашистов расстреливала. Ее только через тридцать лет вычислили. И, кстати сказать, расстреляли.

– А я книжку про отравительницу читал. Документальную. Тринадцать человек баба на тот свет отправила. Ее тоже казнили. Но Казачиха была не лучше ее. Хуже даже. Она реальная маньячка. Убивала не из-за выгоды, как отравительница, а из удовольствия. И ей оставили жизнь. Значит, кто-то подсуетился.

Рома кивнул и заметил:

– А мы опять не о том.

– Согласен. А теперь о главном: я считаю, что у Казачихи появился подражатель. Кто-то сделал ее своим кумиром и теперь копирует ее стиль.

– У нее не было стиля. Ты сам говорил, убивала чем придется.

– Да, но струна – это так символично… И романтично в некотором роде. Подражатели, попсовые убийцы. Им нужен антураж и красивая история, освещенная в прессе. Они как… – Митяй пощелкал пальцами и, подняв указательный палец вверх, выдал: – Как Леди Гага.

– За что ты ее так не любишь? – гоготнул Роман и отставил опустевшую кружку. Он даже не заметил, как опустошил ее.

– Нет, она мне очень нравится. Но Леди Гага – подражательница Мадонны. Та вдохновила ее, толкнула на действия. Но королева монстров – это Гага, если ты не знаешь – хочет персональной славы и поклонения. Желает выйти на первый план. Затмить кумира. В точности как убийца-подражатель.

– Дело Казачихи у тебя?

– Нет.

– Так ты бы вместо того, чтоб мне лекции о поп-культуре читать, лучше бы этим занялся!

– Умный, да? Начальник… – Митяй покривлялся. – Да если бы я мог, то с него, дела, и начал бы. Но его нет.

– В смысле?

– В электронных архивах дело не обнаружено.

– Не может такого быть.

– Сам проверь, – пожал плечами Комаров.

– Оно засекречено? Там какой-то суперкод нужен, чтобы открыть?

– НЕТ ЕГО! – чуть ли не прокричал Митя. – Изъято, стерто, заколдовано, нужное подчеркнуть.

Роман доверял коллеге. Жизнь свою совершенно точно. Но зная, каким Митяй бывает рассеянным, решил перепроверить информацию. Мало ли, не туда ткнул, не то увидел…

– Казакова Лариса Андреевна? – переспросил Роман, включив компьютер.

– Она самая. Номер дела не желаете?

– А есть?

– Да. Отцу позвонил, спросил.

– Давай.

Митяй продиктовал.

Багров забил все данные в поисковик по архиву уголовных дел и увидел: «По вашему запросу ничего не найдено».

– Убедился? – услышал он насмешливый голос Митяя.

– Но как такое возможно?

– Если бы я не был уверен в том, что Казачиху поймал и упек за решетку мой батя, я бы засомневался… Но я эту кровавую историю с детства знаю, она мне многие ночи не давала спать…

– А с батей ты сегодня говорил?

– Больше тебе скажу, я позвал его к нам в отделение, когда увидел на экране компьютера волшебную фразу «По вашему запросу ничего не найдено».

– Он приедет?

– Едет. Но медленно. Потому что на своей задрипанной машине по пробкам, а не на метро.

Багров вскочил из-за стола и бросился к чайнику. Хотелось заварить и выпить еще одну кружку «Цейлонского» и израсходовать немного энергии на это. У Романа было не так много опыта сыскной деятельности, всего восемь лет, у того же Митяя на четыре года больше, и он не особо доверял интуиции, или нюху, как сказали бы старички…

Но сейчас он именно нюхом чуял, это след!

– Позвони бате, спроси, далеко ли он, – бросил Роман товарищу.

– Если за рулем, не возьмет трубку, а как подъедет, сам позвонит. Но, скорее, просто зайдет в кабинет. Он знает номер.

– Тебе чай заварить?

– Не, мне кофе.

– Тогда сам. – Роман вытряхнул из кружки спитую заварку и засыпал свежую. – У меня много вопросов по теме, обсуждаемой нами ранее, но есть главный – откуда взялся подражатель, если о Казачихе никто не слыхивал?

– Думал об этом. Есть варианты.

– Озвучь.

– А ты мне кофе все же сделай. Трудно тебе, что ли?

– Тебе задницу от стула оторвать тоже не трудно, – проворчал Роман, но все же заварил коллеге бурду с красивыми словами в названии на пачке – «арабика», «элит», «баристо». – А у меня тоже варианты имеются. Первый: если подражатель существует, то он родственник или близкий знакомый Казачихи. Человек, который в курсе событий. Единственное, что смущает, – это почему он так долго ждал своего выхода на сцену. Почти тридцать лет прошло с тех пор, как маньячку посадили…

– А если он был мал тогда, когда она совершала свои преступления? Себя до конца не осознавал, но все записывал на подкорочку?

– Как ты, когда подслушивал разговоры отца с коллегами?

– Теоретически. Но я-то – дитя стража правопорядка, а он-она – убийцы…

– У Казачихи были дети?

– Не знаю. Я поделился с тобой всей информацией, которой владел. Сейчас батя придет, расскажет остальное. А может, и покажет что-то.

– В каком смысле?

– Дело Казачихи стало для него главным в жизни. Не личной – ментовской. Он был практически одержим. Мама даже развестись хотела тогда. Вот вроде пенсия, уходи, а он не только не уходит, но пропадает на службе сутками – ищет душительницу. Поэтому я бы не удивился тому, что батя сохранил какие-то материалы… На память!

– Жду не дождусь его приезда.

– Чьего? – донеслось со стороны входа. Рома с Митяем не услышали, как отворилась дверь и не увидели, как в кабинет зашел старший Комаров.