Текст книги "Найди меня под облаками"

Глава 4

На Пятаке творилось что-то невообразимое. Стояло оцепление из полицейских, через которое прорывались бомжи, волонтеры пытались договориться и с теми и с другими, а взобравшийся на бочку Батюшка читал проповедь, прерывая ее песнями из репертуара своих любимых групп. Полине он напомнил Ленина на броневике (она видела такую картину в каком-то музее). Он был лысоват, правда, патлат, носил бородку и имел уютное брюшко. Звали их предводителя Леонидом.

– Что тут происходит? – спросила Поля у Марии, сожительницы Батюшки.

Она была, в отличие от гражданского мужа, очень продуманной, твердо стоящей на ногах женщиной. Благодаря ей существовала их благотворительная организация. Батюшка был духовным ее лидером, а Маша занималась всеми организационными вопросами.

– Еще один труп нашли. – Маша закурила что-то крепкое и вонючее. В день у нее уходило две пачки сигарет. – В том же подвале. Он большой, со множеством коридоров и дверей. Здание старинное, раньше в подвалах кочегарки были, хранились дрова, уголь, бочки с водой, потому что в доме не имелось водопровода.

– Это все понятно, – торопливо проговорила Поля. – А труп тоже обгоревший?

– Ага. Головешка, я сама видела.

– А митинг из-за чего?

– Полиция не пускает никого на место преступления. Мы знали, что так произойдет, и приготовили бутерброды и чай, чтобы раздать всем и уехать, но ты же знаешь наших завсегдатаев. У них тут центр социальной жизни. Они собираются за ужином, обсуждают новости, знакомятся, делятся опытом. Мне чудом удалось договориться с владельцем здания. Понятно, что он, пуская нас в этот двор, кучу налогов списывает на благотворительность, и все равно ему спасибо.

– А он не может помочь?

– Боюсь, он не захочет. И прикроет нам лавочку. Два трупа, это не шутки!

– Но убийца не обязательно бездомный. Как и жертвы.

– Легче все свалить на бомжей, не так ли?

– Согласна. А их опрашивало следствие?

– Пыталось. Но толку никакого. Даже те, кто в уме, под дурачков косят. Кто-то откровенно негативно настроен. Даже агрессивно. Троих уже увезли в обезьянник.

– Маш, тебе надо вмешаться. Леонид только распаляет их.

– Знаю. Но мне хочется немного понаблюдать за толпой со стороны. Знаешь, что скажу? У меня ощущение: они что-то знают о случившемся. Может, у них какая-то закулисная война?

– Даже если так, они не стали бы вести ее на Пятаке. Ты же сама сказала, это центр их социальной жизни. Заметь, они тут даже не гадят. Не испражняются, не кидают мусор под ноги. Дерутся, ругаются, да, но конфликты не выходят из-под контроля.

Стоило это проговорить, как бомжи будто с сцепи сорвались. Они начали кидать в полицейских (или росгвардейцев, Поля не разбиралась) банки, стаканчики, бутерброды, которые им раздали. А Батюшка взвыл: «Я свободен, словно птица в небесах!» Маша тут же сорвалась с места и побежала улаживать конфликт. Бездомные ее уважали, а Батюшка боялся. Знал, без нее он пропадет.

– Всегда у вас тут так весело? – услышала Поля голос за спиной. Оглянулась и увидела мужчину в кепке. Не бейсболке, а именно кепке-пирожке. Подобные носили работяги времен Советского Союза и герои Гая Ричи. Из-под козырька сверкали задорные карие глаза. Мужчина улыбался, и на одной щеке через щетину проглядывала ямочка.

– Вы кто?

– Старший лейтенант Каримов. – Мужчина показал корочку. – Следственный комитет. А вы, как я понимаю, волонтер?

– Да. Меня зовут Полина.

– Давно сотрудничаете с данной благотворительной организацией?

– Почти три года.

– У истоков, получается, стояли?

– Не совсем. Я тогда работала в крупной компании и от ее имени сотрудничала с фондом. А основателей было четверо: Мария, Леонид, Добран, он серб, нелегально бежавший из Югославии в Россию во время натовских бомбежек, и доктор Вера, лишенная лицензии за чужую врачебную ошибку.

– Много денег заработали за это время?

– Кто? – переспросила Поля непонимающе.

– Вы.

– Мы благотворительная организация.

– И что?

– Прибыли нет. Свое отдаем порой.

– Это же не под протокол, я просто с вами беседую…

– И я вам отвечаю: мы помогаем людям безвозмездно.

– Ага. То есть с вами не делятся.

– Кто?

– Ваши Батюшка и Матушка. Святое семейство. А с Добраном и Верой?

– Он вернулся год назад в Белград. Она уехала на Донбасс, спасать людей. Им нет дела до лицензии, главное выжить. А что касается святого семейства… Они живут в старой квартире без ремонта, что досталась Марии от деда. Если она благодаря нашей организации оплачивает ее, связь, интернет и покупает себе и семье предметы первой необходимости, то я не против.

– Вы очень наивная девушка, Полина, – вздохнул Каримов. – Через такие организации отмываются огромные суммы. А сколько мошенников среди так называемых благотворителей… Я думаю, убийство и сожжение двух бомжей – это происки конкурентов.

– Жертвы бездомные?

– Одного опознали по железных клыкам и отсутствию двух мизинцев.

– Саблезубый?

– Знали его?

– Конечно. Он ошивался у трех вокзалов. Все мечтал уехать из Москвы в родную Башкирию. Но паспорта нет, деньги, что перепадали ему, тут же утекали спиртным в глотку. Водилы-дальнобойщики его не брали, Саблезубый и вонял жутко, и выглядел опасно.

– При желании до Башкирии и пешком дойти можно. Просто эти люди не хотят ничего менять. Им нравится их жизнь. И в Москве уж точно она слаще, чем в провинции.

– Все люди разные. В том числе бездомные. Многие из них вернулись к нормальной жизни. Но это тяжело, вы же понимаете? Документы восстановить, это дело не хитрое. Но какой прок от паспорта, если у тебя ни родственников, ни жилья, ни профессии, а еще и судимость? – Поля на эту тему готова была спорить с кем угодно. Как-то с помощником мэра сцепилась, так ее сам Батюшка оттаскивал. – Поэтому многим легче снова в тюрьму отправиться за какое-нибудь несерьезное преступление, чтобы иметь крышу над головой и еду.

– А за убийство вообще от шести до пятнадцати дают. Это сколько можно не думать о ночлеге и жрачке.

– Вы намекаете на то, что Саблезубого убил кто-то из своих?

– Я рассматриваю все варианты, работа у меня такая. Он ни с кем не ссорился?

– Нет.

– Да бросьте. У вас же на Пятаке вечные потасовки.

– Да, но Саблезубый не был агрессивным. Он всех мирил. На мизинчиках. У самого их не было, и он все в шутку обращал.

– На этом месте давно свою столовку раскидываете?

– Год. Марии каким-то чудом удалось договориться с владельцем здания господином Львовским.

– Добрейшей души человек, да? – не без сарказма проговорил Каримов.

– Даже если ему это и приносит какие-то льготы по налогам, все равно отвечу – да. Можно же церкви строить или детдома спонсировать. Но господин Львовский помогает тем, от кого все отвернулись, в том числе государство. Поэтому он добрейшей души человек.

– Знакомы с ним?

– Нет. С ним только Мария встречалась. И то раз. Все дела он ведет через помощника. По-моему, в России Львовский и не живет.

Старший лейтенант отвлекся. Поля проследила за его взглядом и увидела, как Мария раздает бомжам тумаки. Там, где не справлялись бравые ребятки с дубинками наголо, она наводила порядок голыми руками. Приструнив бездомных, стащила с бочки благоверного, но на него руку поднимать не стала, чтобы тот не потерял авторитета.

– А Матушка молодец! – цокнул языком Каримов. – Есть у нее дети?

– Трое. Один уже взрослый, заграницей учится на оперного певца.

– Ага! И на какие шиши?

– Стипендию получил. Он талантище.

– Это вам Матушка рассказывает? – хмыкнул он. Вот вроде симпатичный мужик, с веселыми глазами, с милой ямочкой на щеке, а такой неприятный, когда свой цинизм демонстрирует. – Надо будет пробить ее по базам, проверить, насколько она бескорыстная.

– Валяйте.

– А вы что же, даже зарплаты не получаете?

– Нет.

– А все остальные в вашей организации?

– Так называемый офис-менеджер, а скорее, оператор на телефоне, водитель, врач-нарколог, с нами сотрудничающий, на зарплате. Бухгалтеру платят раз в квартал. Все остальные волонтеры.

– Много вас?

– Постоянных человек десять. Но помощники всегда находятся. Наши подопечные распространяют по городу листовки, у нас есть сайт, да и сарафанное радио никто не отменял.

Меж тем к ним подошла Мария. В ее зубах была зажата очередная сигарета.

– Мент? – обратилась она к Каримову.

– Полицейский, – поправил ее он.

– Корку могу увидеть? – Старший лейтенант продемонстрировал документ. – Видишь бабенку с рыжими патлами? Матильдой ее зовут. С Саблезубым терлась в последнее время.

– Матильда? – удивленно переспросила Поля. Эта дамочка считалась среди бездомных королевой красоты. Ее многие добивались, в том числе Саблезубый, но ему она не давала ни единого шанса.

– Да, снизошла. А знаешь почему?

– Дайте угадаю, – встрял Каримов. – Деньгами Саблезубый разжился. И стал их на красотку тратить.

– Верно. И вино покупал, да не коробочное – в бутылках, и подарочки. Шапку, например, что она сегодня нацепила. – Это была изумрудная ушанка из «чебурашки». Не по погоде, зато яркая, в глаза бросающаяся. – Главное же, обещал Саблезубый барышне горы золотые.

– А конкретнее?

– Увезти ее к морю. Матильда в свои тридцать семь ни разу его не видела.

– Ей всего?..

– Да, она не старая. При ней фото есть, сделанное восемь лет назад. На нем она как Венера с картины Боттичелли. Дородная, красивая, с гладкой кожей.

– Героин ее так изуродовал?

– И он тоже. Связалась не с тем мужиком, покатилась по наклонной. Ребенка из-за него потеряла, хату, что от государства получила, как детдомовка. Свободу на два года. Одно хорошо, в тюряге с наркоты слезла. Сейчас только бухает. И мечтает о море. Ты подойди к ней, старлей, расспроси о Саблезубом. Только аккуратно. И мой тебе совет: позаигрывай с Матильдой немного. Ты парень видный, она поплывет.

– Спасибо за информацию и совет.

И Каримов направился к огневолосой Матильде в изумрудной шапке.

– Он собирается пробивать тебя по базам, – тут же «настучала» на него Полина. – Думает, ты наживаешься на бездомных, присваиваешь себе деньги фонда. Не верит он в твой альтруизм.

– Правильно делает.

– Что-о-о?

– Сомневаться в людях – его работа. И мошенников среди благотворителей полно.

– Но ты же не из их числа? – Поля на миг засомневалась.

– Нет, конечно. – Мария приобняла ее. По-мужски крепко. – Пусть проверяет, плевать мне. За душой моей – ни шиша. Про Леньку вообще молчу. Даже угла своего нет.

– Ты никогда не рассказывала, как вы познакомились.

– Разве? Если интересно, могу. Только не тут.

– А тут и не получится. Смотри, охранник идет ворота запирать.

Их глухой двор открывали на три часа четыре раза в неделю. Остальное время попасть на территорию было невозможно: тяжелые ворота, крепкие замки на них, камера наблюдения, за которой следит охранник всего здания. В нем располагались офисы, производственные помещения, склады. Вроде центр города, а не подо что другое квадратные метры не сдашь. Место глухое, а строение непрезентабельное. Бутики да кофейни в таком не откроешь. И хорошо, потому что в противном случае бездомных к нему не подпустили бы.

– Леня, ты куда сейчас? – окрикнула Батюшку Мария. Он прочесал мимо нее в окружении своих самых верных почитателей.

– К Павлуше. Буду поздно.

Обе женщины его поняли. У Павелецкого вокзала во дворах имелась пивнушка, куда пускали даже бомжей. Впрочем, никакой нормальный человек в нее и не зашел бы. Она работала нелегально, находилась в подвале и не имела вывески. Забегаловку посещали только знающие люди. Бездомные, алкаши, что обитали поблизости, ворье привокзальное. Лавочку несколько раз прикрывали, пока не плюнули. Эти тараканы все равно найдут где собраться, так пусть уж в проверенном месте. Среди завсегдатаев было много стукачей, и операм оказалось удобно держать их под рукой.

– Опять Леня запил? – обеспокоенно спросила у Марии Поля. Та в очередной раз его закодировала на два года. Прошло только полтора.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнула через левое плечо та, кого старший лейтенант Каримов матушкой прозвал. – Держится. А с мужиками пошел, чтобы присмотреться, прислушаться к ним. Говорю ж тебе, есть у меня на их счет подозрения…

– Эй, гражданочки! – услышали они окрик и обернулись. У ворот стоял старший лейтенант и махал им.

Мария с Полей подошли.

– Следуйте за мной, пожалуйста. – Он прикрыл створку, впустив гражданочек. После этого повел их к навесу, под которым они до холодов складывали столы, лавки, бочки. Зимой все это уносилось в подвал, чтобы уберечь предметы от снега и мороза, а перед каждым ужином доставалось. В прошлом году Марии выдал ключ от него сам начальник охраны. Но весной забрал.

Каримов взял бочку, на которой еще недавно стоял Батюшка, и отодвинул ее. Под дном ее находился канализационный люк. Старый, но не старинный, с советских времен. На нем были выбиты серп с молотом и надпись «Слава КПСС».

– При вас его кто-то открывал? – спросил старлей.

– Нет. Он изнутри заперт.

– Уверены?

Мария кивнула:

– Я проверила сразу, как нам разрешили тут хозяйничать. Еще не хватало, чтобы кто-то спер чугунину, а другой в яму провалился.

Каримов взял лопатку, что валялась поодаль, сунул острие в зазор, надавил на черенок… Люк приподнялся.

– Не сперли чугунину, как видите, – сказал он. – Не поможете отодвинуть?

Женщины помогли.

Каримов достал из кармана фонарь и посветил вниз. Когда увидел лестницу, спустился по ней вниз на пару метров. Осмотрел отверстие изнутри.

– Щеколда вся ржавая. Ее сломать было нетрудно. Сунь в зазор лом, прыгни на него, и можно люк открывать.

– Зачем? – задала резонный вопрос Поля.

– Чтобы попасть в подвал, например. – Он посветил вниз. – Где, как вы знаете, обнаружены два трупа.

– А что, отсюда можно до подвалов добраться?

– Скорее всего. Проверить нужно.

– Если б кто-то прыгал на ломе во время ужина, мы бы заметили.

– Ой ли? У вас тут такая движуха, то драки, то митинги, что дом по кирпичам разобрать можно.

– Я говорила тебе, старлей, – прервала его Маша, – что, перед тем как закрыть ворота, охранник всю территорию осматривает и проверяет, все ли ее покинули. Ну как ломали щеколду, может, мы и не увидели бы, но если кто-то в люк прошмыгнул, уж поверь…

– Под бочкой легко спрятаться, я пробовал. В нее даже я, крупный мужик, помещаюсь, а уж ваши ханыги-доходяги подавно. Кстати, спросить хотел, вы ее специально для Батюшки сюда приволокли? Чтоб он ее вместо трибуны использовал?

– На нее удобно кастрюлю с супом ставить, – коротко ответила Мария, умолчав о чане, в который Батюшка окунает головы тех, кого крестит. О таком лучше помалкивать. – Ты проверять колодец пойдешь? А то мы замерзли и проголодались. Домой хотим.

– Я попозже. – Каримов выбрался из люка, крышку задвигать не стал. – У меня, Мария, к вам просьба. Могли бы вы связаться с господином Львовским?

– А сам что же?

– Я не смог. Меня перенаправляют на его помощников.

– И меня. Львовского я видела год назад, и все…

– О чем я вам говорила, – ввернула Полина.

– А еще о том, что после этого Мария имела с ним несколько телефонных бесед. – И посмотрел на Матушку выжидательно.

– Они велись через телефон помощника, – ответила она.

– Ивана Борисовича Голдберга? – Мария кивнула. – С ним я имел беседу. Завтра встречаюсь, поскольку сегодня его нет в городе.

– До него у Львовского другой ассистент был. Дружинин. Мы с ним контактировали, когда начинали. Он приятнее Голдберга был, отзывчивый, понимающий, очень нам помогал с организацией.

– Что ж его такого хорошего уволили?

– Я слышала, что он переехал жить за границу. Сейчас это модно. Так мы пойдем?

– Еще на минутку задержу. Как выглядит Львовский, что собой представляет? Я попытался найти о нем инфу в интернете, там ничего.

– Немолодой, стройный, очень спокойный мужчина с густыми седыми волосами. Лицо непроницаемое, голос ровный, тихий. Одет очень элегантно.

– Как денди лондонский? – хмыкнул Каримов. «Надо же, «Евгения Онегина» знает», – несколько удивилась Поля.

– Пожалуй. Пальто (мы тут, на Пятаке, встретились), шарф, перчатки замшевые. Глаза прикрыты очками «Армани».

– Как вы на него вышли?

– Он на меня. Опять же, через помощника Дружинина. Сказал, хочет помочь нашему фонду.

– В том числе деньгами?

– Да, Львовский отчисляет нам энные суммы.

– А конкретнее?

– Ты ж будешь не только меня лично пробивать, старлей, но и бухгалтерию нашего фонда, – язвительно проговорила Мария, не переставая «тыкать» Каримову, – вот и узнаешь. – Она взяла Полю под руку. – Пошли мы, бывай.

– Вас обеих вызовут к следователю, учтите.

– Учли.

Их выпустил за ворота полицейский в форме. Поля предложила где-нибудь посидеть. И перекусить хотелось, и узнать-таки историю знакомства Батюшки с Матушкой.

– В пирожковую? – Они частенько бывали там. Пили чай, ели ватрушки и кулебяку. Цены в заведении были демократичными, обстановка уютной.

– Там вина не подают, а мне так выпить хочется, – призналась Поля. – Уже второй день.

– А в чем проблема? С собой принесем.

– Нехорошо это.

– Да брось ты, Полька. Нас все там знают, возражать не будут. Мы сядем в уголок и аккуратненько разольем по кружкам коньячок. Только сначала купим его.

Они зашли в ближайший магазин, приобрели четвертную «Арарата», после чего направились к пирожковой. На ней Мария настаивала, поскольку знала, где там покурить можно. Ее пекари пускали на черную лестницу, где дымили сами.

В заведении было тепло, а пахло не просто вкусно – умопомрачительно. В детстве Поля жила рядом с пекарней, и аромат свежего хлеба навевал самые приятные воспоминания. Но не только он, еще и вкус. На большой перемене она с лучшей подружкой бегала к ларьку, в котором продавали еще горячие буханки, батоны, плюшки, брали половинку ржаного на двоих, они ее разламывали, посыпали солью и ели, запивая «Фантой». До сих пор Поля не ела ничего вкуснее того черного, дышавшего, горячего, с хрустящей корочкой хлеба. Какие омары, икра, фуа-гра? «Дарницкий» с солью – вот деликатес. А если его еще и маслом растительным сбрызнуть…

Рот Поли наполнился слюной. Она подбежала к витрине и за секунду слопала глазами половину ассортимента.

– Привет, девочки, – поздоровалась с посетительницами продавец Катя. – Слышали, у вас на Пятаке неприятности.

– Да уж, – вдохнула Мария. – Разогнали сейчас всех. Не знаю, пустят ли на него в следующий раз.

– Обойдется все, не переживайте. Что будете?

– Как обычно, две кулебяки и ватрушки. Еще чай. И, Кать, дай нам дополнительные чашки, а? Мы немножко нервы успокоим, не против? – И высунула из сумки горлышко бутылки.

– Столик за вешалкой как раз свободен, – шепнула женщина. – Занимайте. Я все вам сама принесу.

– Мне еще пряную коврижку и бутерброд «Московский», – выпалила Поля.

– А ты, деточка, не лопнешь? – хмыкнула Мария.

– Пусть ест, а то худющая, смотреть страшно. – Катя была дамой пышной, и девушки средней комплекции казались ей тощими. – Вот вам чашки и две конфетки на закуску, топайте, пока столик не заняли, – быстро проговорила она, увидев, как в зал заходит компания из четырех человек.

Поля с Машей потопали. Разделись, сели. Когда коньяк был разлит, выпили.

– Я трижды замужем была, – без перехода начала Мария, разом проглотив конфетку, тогда как Поля ее только надкусила. – Первый раз меня, можно сказать, насильно выдали. Мне уже тридцать, а я все нецелованная девственница.

– Никогда бы не подумала, что ты была робкой.

– И правильно. – Матушка отпила еще коньяка и даже не поморщилась, проглотив его без закуски. – Потому что робкой я и не была. Мечтательной, да. Все принца ждала. А почему нет? Собою недурна была тогда, образованна, из хорошей семьи, с приданым. Невеста хоть куда. Но не везло с мужиками. И, как тридцать исполнилось, нашли мне партию. Дед-профессор своего аспиранта в дом привел. Красивого, импозантного, молодого. Несмотря на эти достоинства, не понравился он мне. Кен какой-то пластмассовый. И все же дала я себя уговорить на брак с ним. О детях пора было думать, а от дедушкиного аспиранта чего бы ни родить? И через год на свет появился Лука. – Парень, что сейчас учился на оперного тенора. – Пока я дома с дитем, муж мой по кабакам с бабами. Дед через него частенько деньги мне передавал, да не все доходили. Другую в итоге нашел красавец мой. На развод подал и раздел имущества – мы квартиру на большую поменяли, когда Лука родился. Я в суде драться за долю хотела, но мои интеллигентные предки сказали, будь выше этого, отдай. Послушалась, дура.

Тут из-за вешалки, длинной, похожей на ширму, показалась Катерина с подносом. На нем выпечка и чашки с чаем. А еще пара мандаринок от себя. Она подмигнула женщинам и, оставив поднос, удалилась. Поля тут же схватила «Московский» бутерброд, его надо есть, пока булка хрустящая, а сыр не застыл.

– Второго мужа тоже в дом родственники привели, – продолжила Мария. – Этот был старше меня, вдовец. Положительный, серьезный. Сказали, за ним будешь как за каменной стеной. Опять послушалась, вышла замуж, родила дочку.

– Почему с ним не сложилось?

– Козлом оказался похлеще предыдущего. Тиранил нас жестко. Все должны были по его правилам жить. Есть по расписанию, смотреть телевизор, гулять, ложиться спать. Детям не разрешалось шуметь и бегать, даже полуторагодовалой дочке. Если она не вела себя достойно, доставалось мне – не доглядела. Наша квартира превратилась в казарму, а муж даже не был военным. Он обеспечивал нас, и мог все делать по дому, но счастье не в этом, не так ли? Мы не могли спокойно дышать. Дети боялись отца, хоть он физически их и не наказывал. Я подала на развод. А чтоб его дали, приврала в суде. Сказала, что бьет. Поверили, потому что дочь с сыном сидели при нем, как пришибленные. Этот ничего не отобрал у меня. Но ничего и не оставил. Минимальные алименты на дочь перечислял, и все. – Маша глянула в чашку Поли. – Допила? Давай еще по чуть-чуть. – Она плеснула еще коньячку, который уже приятно согрел изнутри, расслабил. – Больше я замуж не собиралась. Но и родственники от меня отстали. Я зажила спокойно, работу хорошую нашла в городской администрации, друзьями обзавелась, которых мне муж запрещал иметь, с детьми родители помогали, дед меня в театры сопровождал. Но когда мне исполнился сорок один год, случилось ужасное (прекрасное, как я тогда думала), встретился мне ТОТ САМЫЙ…

– Принц?

– Мне он виделся именно принцем, – горько усмехнулась Мария и залпом выпила коньяк. – Я ремонт затеяла, и на замер дверей ко мне приехал Глеб. Я втюрилась в него с первого взгляда, как девчонка малолетняя.

– Он был хорош собой?

– Божественно прекрасен. Будто с Олимпа сошел. Когда мои дети смотрят «Тора», и дочка восхищается им, я фыркаю про себя. Артист, который его играет…

– Крис Хемсворт.

– Наверное. Он недурен собой, безусловно. Но Глеб смотрелся бы в роли бога грома в сто раз лучше. Только он брюнетом был… Синеглазым брюнетом с фарфоровой кожей.

– Как Ален Делон?

– Мужественнее. Влипла я, в общем, Полька. И Глеб сразу это почувствовал. Быстро меня в оборот взял, и спустя три месяца после знакомства мы стали мужем и женой. Мои родственники, которых я поставила перед фактом, были в шоке. Мой новоиспеченный супруг по молодости сидел за разбой пять лет, окончил только ПТУ и не имел ни кола ни двора. Меня все это не смущало, и я послала их подальше. Два раза выходила за тех, кого мне родные выбрали, и что же? Сделали они меня счастливой? Нет! А сердце не обманешь, и оно подсказывало мне, что я нашла наконец свою вторую половинку.

– И оно ошиблось?

– Еще как! Но год мы хорошо жили, счастливо. Я на крыльях порхала, хоть и понимала, что в нашей паре я люблю, а Глеб принимает это. Но с благодарностью, и это замечательно. Пожалуй, я сама все испортила. Муж не хотел детей. Говорил, что у него дурные гены, да и куда нам третий? Но я была одержима идеей родить от него. И забеременела. Свое положение скрывала несколько месяцев, но все же поделилась новостью с мужем. Думала, он, когда свыкнется с мыслью о скором отцовстве, поймет, как ошибался, и начнет радоваться вместе с мной. Но нет! Глеб психанул и ушел из дома. Я с ног сбилась, пытаясь его найти, но муж сам вернулся через три дня. Исхудавший, небритый, какой-то чумной. Он попросил прощения, мы помирились, но ненадолго. Глеб стал другим, раздражительным, хмурым. С прежней работы уволился, но нашел другую. Стал экспедитором. А это постоянные командировки, какие-то махинации с чеками. Из роддома Глеб меня не забирал. Сказал, из-за работы. Потом я узнала, что он был в Москве и просто не захотел.

– У тебя замечательный сын. – Поля вспомнила милую мордашку младшенького. У него было ДЦП, но не в тяжелой форме, и он даже занимался танцами в спецгруппе. – Неужели Глеб так его и не полюбил?

– Он его едва терпел. А на меня орал, я же говорил тебе, у меня плохие гены, нельзя от меня рожать!

– Почему ты не развелась с ним сразу?

– Без памяти любила. И такого, злого, неприятного, пьющего, еще больше. Но тогда были еще цветочки, ягодки потом пошли. Глеб еще и наркоманом оказался. Когда познакомились, он держался в рамках, но чем больше появлялось проблем в семье, тем сложнее ему было себя контролировать. А тут еще работа эта… Не только товары Глеб доставлял в разные города, еще и дурь. Так она всегда была в свободном доступе. Сначала понемногу брал, потом все больше. Хозяева заметили недостачу, повесили на Глеба долг. Он, не зная, как выпутаться, упал мне в ноги, все рассказал. И я кинулась мужа спасать! Квартиру поменяла на однокомнатную, чтобы с его долгами расплатиться, а потом начала по клиникам таскать. На детей рукой махнула. Луку дед к себе забрал, остальных родители. А я себя на алтарь любви к мужу положила и позволила себя терзать не только ему… Не хочу вспоминать, через что мне пришлось пройти. Глеб меня бил, издевался при дружках, водил в МОЙ дом баб и трахал на моих глазах. Меня как-то отдал бандитам. В счет долга. И теперь уже меня трахали… – Она тряхнула головой, будто желая, чтоб вспоминания вылетели из нее. – Закончилось все печально. Глеб, находясь дома с дружками, устроил пожар. Ненамеренно. Все отключились, кто-то с сигаретой, и она загорелась. Все трое погибли – один от передоза, второй вышел в окно, желая спастись, а Глеб задохнулся.

– Так ты вдова? Я не знала.

– Да, мой муж умер. И хорошо! Иначе я закончила бы, как он, и мои дети остались бы сиротами. С ним я донельзя опустилась. Колоться не стала, уже хорошо, но пила, воровала, чтобы муженьку денежку принести. Оставшись без квартиры, я стала бездомной. Естественно, меня приняли бы родные. И дед, и родители, и дядя с тетей, но я не могла им в глаза смотреть. Мне легче было скитаться. Тогда-то мне и повстречался Леня. Сначала я его всерьез не воспринимала. Считала полоумным фанатиком. В нашей семье ученых все атеисты, ни родителей, ни меня не крестили. А Леня смог вселить в меня веру. Прежде всего, в себя. И я поняла, что смогу все исправить.

– А я думала, это ты спасла Батюшку.

– Он меня, я его. Сейчас он без меня пропадет. А когда-то пропадала я.

– Хочу выпить за вас, тебя и Леню. – Поля подняла свою чашку. – Если бы не вы…

– Не-не, я этого всего не люблю, – запротестовала Мария. – Прибереги хвалебные речи до моих похорон. Давай за все хорошее.

Они чокнулись и допили коньяк. Оставался чай с ватрушками. На него и перешли.

– Как у тебя на личном, Полька? – Мария всегда называла ее именно так. Полине первое время не нравилось. Это как Танька или Дунька – грубовато. Но потом смирилась. Маша и мужа Ленькой называла. Для нее это было не грубовато, а по-свойски.

– На личном все хорошо.

– Все с тем же парнем живешь?

– С Макаром, да.

– А то я хотела тебе предложить присмотреться к Маратику.

– К кому?

– Старлею Каримову. И симпатичный, и энергичный, и умненький.

– Мне он совсем не понравился.

– В тебя, кстати, один из наших влюблен.

– Бездомный? – круглила глаза Поля.

– Нет, я про волонтера.

– Это кто же?

– Раз ты не заинтересована, не скажу. – Мария быстро расправилась с ватрушкой, а Поля только надкусила. Она объелась, что немудрено: слопала и бутерброд, и кулебяку, и коврижку. – А этот твой Макар чем занимается?

– Он работает на высоте. В Краснодаре монтером был, а сейчас в клининговой службе «Москва-Сити».

– Туда не так просто устроиться.

– Да?

– Ты что, блатная работа. И платят хорошо, исправно, и условия создают прекрасные.

– Макар ее по объявлению нашел.

– Чудеса. Но и они случаются. Пойдем?

Поля завернула надкусанную ватрушку в салфетку (не оставлять же), сунула в сумку и встала из-за стола. Ее настроение значительно улучшилось, но на него не столько коньяк повлиял, сколько задушевный разговор с Марией.