Текст книги "Отвергнутый дар"

Глава 2

Энгельс с трудом разлепил веки. Полночи он мучился бессонницей, забылся только к утру, и вот когда сон был так сладок, его потревожил телефонный звонок.

Славин окинул туманным взором пространство комнаты, нашел исторгающий мелодию аппарат на тумбочке, дотянулся до него.

– Слушаю вас, – прохрипел он в трубку.

– Энгельс, доброе утро, – услышал он. Спросонья не сразу понял, кто это, но звонивший тут же представился: – Это Верещагин. Борис. Не разбудил я вас?

С психиатром они давно перестали называть друг друга по имени-отчеству, но на «ты» не переходили. Оба видели в сохранении дистанции какой-то старомодный шик.

– Нет, я уже встал, – соврал Энгельс. – Доброе утро.

– Не скажу, что доброе…

– А что случилось? – обеспокоился Славин.

– Вы что, не в курсе? Колдуна Василия убили. Вчера вечером. Я сегодня в новостях сюжет видел.

– А… Да, я знаю. – Энгельс не стал добавлять, что узнал о смерти колдуна не из новостей. Потом, при встрече, скажет. – Жаль, очень жаль его. Хороший человек был.

Но Верещагина волновало не это.

– Не успели эксперимент провести, – вздохнул он. – Обидно.

– Как мама?

– Сегодня ночью вела себя крайне странно. Звоню еще и поэтому.

– У нее случился внеочередной приступ?

– Да. Хотя еще вчера днем состояние было стабильное. Но ближе к вечеру она стала беспокойной. Приступ произошел часов в девять. Причем нетипичный.

– Как это?

– Очень просто. Не мне вам рассказывать, что творится с вашей матушкой в периоды обострений.

– Ей мерещатся слуги дьявола!

– Вот именно. Они либо вселяются в нее, либо в окружающих. За те два десятилетия, что я наблюдаю вашу мать, сценарий ее приступов не менялся… До вчерашнего дня!

– Как же она бредила вчера?

– Кричала, что ее сын убийца.

– То есть? – растерялся Энгельс.

– Просила остановить вас, ибо вы замыслили убийство. Причем ритуальное.

– Мать возвращается на двадцать лет назад. Тогда она во всех соседях видела душегубов. И кричала с балкона обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза.

– Вы правильно подметили: ранее она кричала обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза. Но вас она вчера не видела. Более того, она не вспоминала о том, что у нее есть сын, долгие годы. А тут вдруг… – Верещагин сделал паузу. Энгельс знал, для чего: чтобы выпить кофе. Борис Борисович жить не мог без этого напитка. – Энгельс, друг мой, приезжайте. Проведайте ее. Она после укола сама не своя. Но днем придет в себя. Вдруг она вас узнает? Поговорите хоть…

– Да, я приеду.

– Вот и отлично. Я буду в клинике. До встречи.

Энгельс попрощался с Верещагиным и положил трубку. Прислушавшись к своим ощущениям, сделал вывод, что не выспался. И состояние не очень. Но все равно решил встать.

Поднялся, накинул халат. Энгельс не мог назвать себя барахольщиком, но к некоторым вещам относился трепетно. Например, к головным уборам и шарфам, а еще к домашней одежде. Он не мог ходить по квартире, как многие, в трениках или семейных трусах. Да, он жил один, и никому не было дела до того, как он одет дома. Да хоть бы и голый фланировал по комнатам, укорять некому. Однако ж Энгельс, вставая с кровати, неизменно облачался в халат. Шелковый или атласный! С простроченным крестом воротником-шалькой, с широким поясом и накладными карманами. Когда средства не позволяли, Энгельс покупал себе халаты на рынке. Они были сшиты из искусственного материала, да так топорно, что морщились швы. Кроме того, в них было очень жарко. Славин потел, но носил их. К счастью, в последние годы его благосостояние изменилось, и он смог приобрести себе парочку отличнейших шлафроков. Один турецкий, атласный, с поясом, увенчанным кистями. Второй китайский, шелковый, с ручной вышивкой. Как раз его Энгельс и надел этим утром. Он подошел к зеркалу, посмотрел на свое отражение и остался доволен. Да, немолод, не атлетичен, и волос на голове мало осталось, но вид благородный. Сейчас, в халате, он похож на помещика. В костюме – на английского лорда. С натяжкой, конечно, и все же…

Энгельс пригладил волосы на макушке, похлопал себя по щекам. Отек немного со сна. И все равно вид относительно свежий. Что не удивительно, ведь он ведет здоровый образ жизни. Редкий раз позволяет себе сухое вино и кальян. Питается правильно. Много гуляет, ходит в бассейн. Плаваньем он стал увлекаться в молодости. Когда работал грузчиком, уронил на ногу ящик, повредил колено. Чтобы разработать его, стал регулярно плавать. Увы, до конца это его от проблемы не избавило. Славин до сих пор немного прихрамывал. Врачи рекомендовали операцию. Но Энгельс побаивался ее делать, он старался избегать больниц.

Он сбросил с плеч халат и посмотрел на свой торс. Очень даже ничего, решил он. Конечно, мышцы не бугрятся, но кожа не дряблая. Высок, худощав, узок в кости, однако не безобразен. Большинство его сверстников выглядят гораздо хуже. Особенно те, кто женат.

Сам Энгельс давно ходил в холостяках. Хотя и в его паспорте имелся штамп о браке и о его расторжении. Женился он очень давно… Как и развелся.

После того, как Энгельс отдал мать в сумасшедший дом, его жизнь изменилась. Причем кардинально! У него появилось так много времени на себя, что он поначалу даже не знал, куда его девать. Он привык сначала опекать родителей, затем ухаживать за мамой и забыл о себе, своих нуждах, не говоря уже о мечтах. После работы он обычно мчался либо на вторую (когда отец был жив), либо домой, потому что там его ждала больная мать. Естественно, ни о каких серьезных отношениях с противоположным полом тогда речи не шло. Энгельс довольствовался короткими интрижками с замужними коллегами. Но и те случались нечасто. О таком любовнике, как Энгельс, не мечтали даже самые нетребовательные, что не удивительно. Кому нужен вечно озабоченный, нервный, загруженный, ограниченный в средствах мужчина без отдельной жилплощади? А если учесть тот факт, что он хром, лысоват, тощ и плохо одет, то рейтинг его падал еще ниже.

Первую неделю после отправки матери в больницу Энгельс по привычке мчался домой, но не знал, чем там заняться. Хотелось и почитать, и посмотреть кино, и позаниматься гимнастикой (он постоянно покупал кассеты с фильмами и пособиями по новомодной йоге или пилатесу, но все они лежали запечатанными), и научиться готовить изысканные блюда, и возобновить работу над диссертацией, но, хватаясь то за одно, то за другое, Славин неизменно бросал все занятия и тупо пялился в телевизор, пока не засыпал.

В конце концов ему осточертело такое «овощное» существование, и Энгельс решил встряхнуться и начать новую жизнь. Для встряски был выбран простой способ – поездка на черноморский курорт. Энгельс бывал и в Крыму, и на Кавказе, но с родителями. Самостоятельно же он не путешествовал. И вот наконец решился! Заказал себе в ателье белый костюм, купил португальские ботинки из тонкой кожи, в гардеробе отца отыскал отличную шляпу. Отпустив небольшую бородку, Энгельс отправился в Ялту.

Отдых его продлился три недели. Жил Славин в санатории. Лечил нервишки, много плавал, загорал, гулял. Каждый вечер ходил на танцы. Контингент был не совсем подходящий, восемьдесят процентов отдыхающих разменяли пятый десяток. Молодых женщин было крайне мало, а уж мужчин – единицы. У Энгельса практически не оказалось конкурентов. Дамы сами приглашали его на медленные танцы, а после звали на прогулку или в свой номер на кофе. В постель он отправлялся не со всеми, а лишь с теми, кто проявлял инициативу. Энгельс всегда вел себя по-джентльменски (на самом деле просто боялся быть отвергнутым) и первый к женщине не приставал…

Леночка, девушка, в которую Славин влюбился с первого взгляда, не стала исключением. Эта девушка, появившаяся в санатории за три дня до отъезда Энгельса, понравилась не только ему, но практически всем отдыхающим мужского пола. Леночка была молода, очаровательна, весела. А как она танцевала! В юности в народном ансамбле песни и пляски выступала, но после травмы ушла из коллектива. Устроилась работать секретарем в техникум, где училась. Там и путевку получила на курорт.

Ухаживать за Леночкой принялись даже те, кто откровенно не подходил ей по возрасту, мужчины, годящиеся ей в отцы и даже деды. А вот Энгельс в «гонке» не участвовал. Однако старался попадаться ей на глаза, был учтив, галантен – всегда здоровался, желал приятного аппетита, пропускал вперед, если сталкивались в дверях – один раз умудрился блеснуть интеллектом, став свидетелем того, как она в компании одного из поклонников разгадывает кроссворд, и подсказал ответ. Леночка сделала первый шаг к сближению. Подошла, когда Энгельс после ужина читал на лавочке книгу, спросила, что за произведение, кто автор.

На танцы они пошли вместе. И танцевали только друг с другом, хотя и Лену, и Энгельса приглашали многие. После они отправились на прогулку, полночи бродили. Потом сидели в фойе чуть ли не до утра. Лена не пригласила Энгельса к себе, сказала, что живет не одна и не хочет соседку беспокоить. Славин тоже обитал в двухместном. Вот и сидели в фойе, переговариваясь шепотом и робко обнимаясь. И все бы ничего, но Энгельс уезжал в восемь утра, а расставаться с Леной не хотелось…

– Приезжай ко мне в Москву, – предложил он перед тем, как распрощаться. Лена жила в Тамбове. – Я оставлю тебе телефон и адрес. Когда появится свободное время и желание посетить столицу, позвони мне, я с радостью встречу тебя.

– А ты один живешь? – осторожно спросила она.

– Один. И у меня две комнаты. Так что, если понадобится, у тебя будет свободное пространство.

Последняя фраза означала следующее: «Если не захочешь интима, его не будет! Я предоставлю тебе отдельное помещение и не посягну на твою девичью честь».

Именно она убедила Лену дать согласие на приезд. Они расстались и встретились только спустя месяц. Лена звонила ему из санатория. И когда вернулась в Тамбов, тоже. Но своего номера не давала. Говорила, что нет у нее дома телефона и звонит она от подруги.

Лена приехала в Москву в жаркую июльскую пору. В Тамбове была такая же погода, и девушка выпорхнула на перрон в легком сарафанчике, соломенной шляпке, босоножках на тонком каблучке с завязками у тонких щиколоток. Энгельс, встречавший ее на вокзале, глаз не мог отвести от Лены. Она показалась ему еще красивее, чем раньше. Энгельсу вспомнилась русская поговорка: «Разлука маленькую любовь тушит, большую – раздувает!», и он совершенно определенно понял в ту минуту, что испытывает к Лене настоящее чувство.

Она приехала на неделю. Это было счастливейшее время в жизни Славина. А когда оно подошло к концу, Энгельс сделал Лене предложение. Он не сомневался, девушка ответит «да», но услышал другое:

– Прости, я не могу выйти за тебя.

– Почему? – растерянно протянул Энгельс.

– Я замужем, – чуть не плача, воскликнула Лена.

– Что?

– Да, замужем.

– И давно?

– Около семи лет.

– У тебя и дети есть?

– Увы, нет. У меня не получается забеременеть. Я не бесплодна, но проблемы с гинекологией имеются. Я и в Крым ездила лечиться именно по-женски, а не из-за ноги…

– Выходит, я для тебя всего лишь приключение, – с горечью протянул Энгельс. – Хахаль, которого ты подцепила на курорте…

– Нет, что ты! – запротестовала Лена. – Я никогда себе не позволяла романов, хотя каждый год езжу лечиться! Просто я… Я… – Она запнулась, но тут же вскинула на Энгельса свои огромные лучистые глаза и тихо закончила: – Я полюбила тебя. С первого взгляда.

Славин услышал такие слова впервые. Еще ни разу женщина не признавалась ему в любви. Даже мать никогда не говорила ему такого. Она была слишком сдержанной, если не сказать сухой, чтобы ласкать своего ребенка, ворковать с ним. Из ее уст часто звучало: «Я горжусь тобой!», но «Я люблю тебя!» – ни разу. От своих случайных пассий Энгельс тем более таких признаний не слышал. Он даже стал считать, что они звучат лишь в кино. Фраза «Я люблю тебя!» звучит в каждом фильме на множестве языков. В жизни же никто никому ничего подобного не говорит. А оказывается…

– А ты? – спросила вдруг Лена.

– Что?

– Ты любишь меня?

Конечно, Энгельс любил. Иначе не сделал бы предложения. Но он, истинное дитя своих родителей, ни разу не признался в своих чувствах Лене.

– Почему ты молчишь? – не отставала та. – Не хочешь врать? Выходит, это я для тебя всего лишь приключение. Девица, которую ты подцепил на курорте…

– Леночка, о чем ты?.. Минуту назад я сделал предложение.

– А может, ты посмеялся надо мной? Решил поиграть чувствами наивной провинциалки?

– Ты с ума сошла? Я действительно хочу, чтоб ты стала моей женой.

– Почему?

– Но это же так очевидно.

– Не понимаю. Скажи.

– К чему все это? Ты все равно замужем, и мы не можем быть вместе…

– Скажи! – прикрикнула на него Лена.

– Я люблю тебя! – рявкнул Энгельс. И сразу же почувствовал облегчение. Как будто эти сдерживаемые им в себе слова мешали ему дышать.

– Вот видишь, это не так сложно, – улыбнулась Лена. – И даже приятно, согласись? Говорить о чувствах…

– Если б это что-то меняло…

– Это меняет все.

– Каким образом?

– Теперь я знаю, что ты меня любишь, и готова обсудить нашу с тобой будущую жизнь.

Энгельса тогда удивила эта странная логика. Поступок (предложение руки и сердца) ее не убедил в искренности его чувств, а слова – да. Но потом он привык к этому, когда прожил в браке какое-то время. Он понял, что выражение «женская логика» родилось не просто так.

Лена тогда уехала в Тамбов, пообещав Энгельсу поговорить с мужем и попросить у него развода. Славин очень волновался все то время, что она не звонила. Боялся, что Лена передумает уходить от супруга. Но оказалось, зря. Лена сразу по приезде сообщила мужу о своем решении развестись. Тот хоть и расстроился, но не стал препятствовать счастью Лены. Прошло совсем немного времени, она стала свободной женщиной и приехала к Энгельсу.

Они почти тут же подали заявление в загс. Когда пришел срок, расписались. Обошлись без свадьбы. Свидетелями взяли коллегу Энгельса и его жену, работавшую вместе с ними. Вчетвером отметили бракосочетание, спокойно, культурно. Посидели в кафе, выпили две бутылки шампанского и разошлись. И началась у Славиных супружеская жизнь!

Жили молодожены хорошо, не ругались. Лена отменно вела хозяйство и была покладистой. Энгельс прописал ее, пристроил на работу. Зная о проблемах со здоровьем супруги, он не очень-то рассчитывал стать отцом. Но к его огромной радости, Лена забеременела через год после свадьбы. Это был праздник для обоих!

Беременность супруга Энгельса переносила плохо. Три раза лежала на сохранении. Но все же выносила сына, правда, родить сама не смогла, кесарево сделали. Да перетянули шов, и некогда красивый животик Лены обезобразил шрам. А еще во время беременности ее аппетитная грудь покрылась растяжками. Энгельсу было все равно. Он любил жену со всеми ее недостатками. А вот Лена, привыкшая ощущать себя красавицей, впала в депрессию. Причем это была не та послеродовая депрессия, которая настигает большинство женщин, нет. С ребенком Лена была нежна, ласкова, внимательна. Она обожала своего сына и хотела проводить время только с ним. Мужа она держала на расстоянии. Он частенько раздражал ее по мелочам, и если Энгельс пытался обнять Лену, она шарахалась от него. Они перестали спать в одной кровати. Лена из спальни переехала вместе с сыном в другую комнату и вскоре поставила на дверь защелку.

Энгельс много раз пытался наставить жену, что называется, на путь истинный. Он взывал к ее здравому смыслу. Предлагал сходить к психологу. И Лена, если была в момент разговора в нормальном расположении духа, соглашалась с мужем и обещала исправиться. Но в тот же день, вернее, вечер нарушала свое слово. Это случалось, когда Энгельс пытался супругу приласкать. Он любил Лену и хотел секса с ней. А еще считал, что, как только наладится их интимная жизнь, улучшатся и отношения. Но Лена пресекала все попытки Энгельса добраться до ее тела. Стоило ему коснуться жены чуть более интимно, чем обычно, как она зажималась, запахивала плотнее халат, сжимала ноги, локтями придерживая полы, чтобы, не дай бог, супруг не забрался под них. Если Энгельс проявлял настойчивость, Лена вскакивала, хватала сына и, прикрываясь им, как щитом, просила супруга покинуть комнату. Если же он не уходил, принималась рыдать и обзывать Энгельса «животным», «похотливым козлом», «чудовищем».

Славин решил сменить тактику. Рано или поздно Лена сама захочет близости, и он будет терпеливо ждать этого. Но шли недели, месяцы, а жена оставалась холодной. Они жили даже не как приятели, а как соседи. Сын уже ходить начал, а между ними так ничего и не происходило. Энгельс не выдержал и вызвал супругу на серьезный разговор.

– Лена, так больше продолжаться не может, – решительно заявил он как-то вечером. – У нас не семья, а пародия на нее.

– Нормально живем, – буркнула Лена. – И чего тебя не устраивает?

– Все! Меня не устраивает все!

– Я веду хозяйство. Стираю, убираю… Не гуляю. Что тебе еще надо?

– Секса и душевного тепла. Ты мне не даешь ни того, ни другого. И я ставлю ультиматум, либо мы вместе идем к психологу и пытаемся наладить нашу жизнь…

– Либо?

– Разводимся!

– Вот так, да? – Лена сурово сжала губы. – Что ж… Я согласна на развод.

Энгельс не поверил своим ушам. Развод? Вот так просто?

– Ты хорошо подумала? – на всякий случай спросил он.

– Да! Можешь подавать заявление…

И ушла, хлопнув дверью.

Энгельс потом пытался поговорить с Леной еще раз, но та была непреклонна. Они развелись. Бывшая супруга подала на раздел имущества. Хотела разменять двушку на однокомнатную в центре и комнату на окраине. В комнату, естественно, она планировала отправить Энгельса. Неважно, что квартира – его семейное гнездо. Плевать на это! Он и в комнате поживет, а им с сыном нужна отдельная жилплощадь.

От отселения в комнатушку Энгельса спасло то, что в квартире была прописана еще и мать. Лена почему-то не подумала об этом, хотя знала, что та жива и находится в больнице. Пришлось ей пойти на компромисс и согласиться на крохотную однушку в пригороде. Энгельс отселил бывшую супругу в квартиру тетки, а ту взял к себе. Тетя уже была очень старенькая. Славин ухаживал за ней год, пока она не умерла.

Лена после развода больше замуж не вышла. С каждым годом она становилась все более странной. Энгельс регулярно виделся с сыном, поэтому был в курсе жизни бывшей супруги. Она постоянно впадала в крайности. То истово молилась, ходила в церковь, собиралась уйти в монастырь, то разочаровывалась в Боге и начинала вести аморальный образ жизни. Был период, когда она запила и стала пропадать черт знает где. А потом привела в дом женщину и сказала, что та будет жить с ними. Когда Энгельс узнал об этом, он решил забрать сына к себе. Но Лена вовремя одумалась (или просто не сложилось у нее с той барышней), закодировалась, перестала гулять и занялась распространением пищевых добавок. Это так ее увлекло, что Лена добилась больших успехов на поприще сетевого бизнеса. Вот только и он быстро ей наскучил. И Лена ни с того ни с сего подалась в политику. Решила баллотироваться в законодательное собрание. Но проиграла выборы и мгновенно изменила свои жизненные приоритеты. Лене расхотелось помогать другим. Она решила жить для себя. Уволившись с работы, она занялась живописью. Пыталась продавать свои работы. Не получилось. Бросила. Вернулась к танцам…

И так до бесконечности. Благо Энгельс ее не бросал. Очень хорошо помогал деньгами. Он не мог иначе, Лена растила его единственного сына. Когда Славин рассказал о супруге Верещагину, тот его пожурил. Сказал, нужно было непременно отвести Лену к врачу. У той явно после родов развилось психическое расстройство, которое с годами только прогрессирует. «Не удивлюсь, если она в скором времени окажется нашим клиентом», – резюмировал Борис Борисович.

Славин сам понимал, что нужно было быть настойчивее, но изменить уже ничего не мог. Да и не хотел. С Леной они стали совершенно чужими людьми. Ни симпатии друг к другу не испытывали, ни неприязни. И ностальгии по былой любви не ощущали. Более того, Энгельс решил для себя, что не хочет никаких серьезных отношений. И не стоило их заводить. Брак не для него. По сути, он одиночка. Даже к сыну Энгельс не питал какой-то невероятной любви. И если бы остался бездетным, не сильно бы переживал.

С момента развода Славин не завел ни одного серьезного романа. Всего три несерьезных. Два скоротечных, а один долгий, ни к чему не обязывающий, с замужней коллегой. Но когда та уволилась, Славин больше с ней не встречался и практически о ней не вспоминал. К счастью, сексуальные потребности Энгельса были невелики. Он и по молодости легко переносил воздержание, а с возрастом стал еще спокойнее к нему относиться. Секс как физиологический процесс его мало привлекал. Заниматься им, чтобы сбросить напряжение, он не желал. Ему хотелось интимной близости. Близости! А не полового акта. Поэтому он желал Лену, когда любил ее, и страдал из-за того, что их интимная жизнь закончилась.

За те двадцать лет, что Энгельс ходил в холостяках, он ни разу не влюбился. Он не считал это странным, скорее закономерным. Настроил себя на такую «волну», чтобы избежать страданий, неизменно наступающих после того, как пройдет любовная эйфория. И немного собой гордился…

Вот только оказалось, что зря. Его настрой был совершенно ни при чем. Просто не встретилась за двадцать лет та самая, единственная, желанная, родная… ЕГО женщина!

Нина…

Энгельсу даже ее имя казалось исключительным. Нина…

Нежное, удивительное, музыкальное. Если растянуть гласные и пропеть его, можно заслушаться.

Нина…

Энгельс повторял ее имя на все лады. Смаковал его, как изысканное лакомство, и чувствовал на языке сладковатый привкус…

У Нины была сногсшибательная, экзотическая, хищная внешность. И нежное, исконно русское имя. И в этом несоответствии тоже была прелесть.

Энгельс полюбил Нину именно тогда, когда она ему представилась. Она сразу произвела на него впечатление, но не более того. Он увидел ее лежащей на снегу. Капюшон с головы слетел, черные кудри рассыпались так картинно, что не оторвать глаз. Энгельс мог бы долго смотреть на прекрасную девушку, но ей требовалось помочь подняться. И когда он сделал это, то спросил имя. Просто чтобы убедиться, что незнакомка, которую всю трясло, в своем уме. Вид у нее был не совсем адекватный.

– Нина, – представилась та. И все! Энгельс понял, это ОНА…

Он думал о ней все время. И спать лег с мыслями о Нине. Он мечтал, чтобы она пришла к нему во сне. Там их отношения будут казаться естественными. В действительности же…

«В действительности мы как два полюса… – мысленно вздохнул Энгельс. – Она молода и прекрасна. Я зрел и не очень хорош собой. Она наверняка ждет принца на белом коне. Я же скорее Ходжа Насреддин на осле, хотя у меня вместо осла дорогая машина. Она никогда не ответит мне взаимностью…»

Нина Славину не приснилась, как он ни старался заманить ее в свое сновидение.

«Я хочу ее видеть! – отчетливо понял Энгельс. – Если не сейчас, то как можно скорее. Как хорошо, что я знаю, где она работает. Нина вчера сказала, что трудится в картинной галерее «Эстет». Не нанести ли мне туда визит? А потом в больницу, к маме…»

Приняв такое решение, Славин начал бриться с особой тщательностью. И одновременно продумывал, что следует надеть, чтобы произвести на даму особенно приятное впечатление.