Текст книги "Мемуары мертвого незнакомца"

Часть третья

Глава 1

Давид не спал всю ночь. Он еле передвигал ноги и все же шел. Потому что отдыхать было рано. Он планировал одну встречу, а уж потом можно позволить себе передышку…

Обнаружив младшего брата мертвым в доме, где нынче обитал старший, Дато не знал, что думать. Первой мыслью была – Зура убил Гио. И он ее озвучил.

– Ты что, с ума сошел? – возмутился Зураб. – Как ты мог подумать такое?

– Это логичная мысль. Если труп находят в чьем-то доме, значит, его обитатель автоматически становится подозреваемым.

– Даже если бы я был способен на убийство, то где б я взял оружие? Я грузчик, Дато! У меня нет ни возможностей, ни денег…

– Стоп! – прервал его Давид. – Когда я отсюда уезжал, оставил свой пистолет.

– Выкинул я его давным-давно! Потом еще жалел, что не продал, когда проблемы с деньгами начались, оружие тут ценилось.

– Но кто еще, кроме тебя, мог лишить жизни нашего брата? Ведь ты из дома не выходил?

– Нет. Я дал Гиоргию снотворное, вернулся сюда, поел, выпил, немного подремал… А потом ты постучал!

Дато, слушая его оправдания, прошелся по комнате. Отметил, что окно открыто. Что не удивительно, помещение проветривалось только так, ни кондиционера, ни вентилятора нет, а на улице жарко. Выходит, стрелять могли в спящего Гио через открытое окно.

– Дато, что делать? – чуть не плача взвыл Зураб. – Полицию вызывать?

– Подожди!

– А чего ждать? Когда труп разлагаться начнет?

Он бросился в соседнюю комнату и схватил бутылку с чачей, но Дато отобрал ее.

– Не надо сейчас затуманивать свой мозг. Ты мне нужен здравомыслящим.

Зураб плюхнулся на диван, обхватил голову руками. Наверное, он хотел заплакать, но брат встряхнул его.

– Соберись, – прикрикнул Дато. – Проблемы ни тебе, ни мне не нужны. Так что давай избавляться от трупа.

– Как это? – не понял Зураб.

– Гио бомж! Его никто не хватится. Нам с тобой надо просто вывезти его за город и закопать. Нет трупа – нет проблем.

– Я бы сказал, что это хорошая мысль, только… Нам не на чем вывозить труп. У меня нет машины.

– У дома стоит несколько машин, возьмем любую. Скажи, какую безопаснее.

– Они все чьи-то.

– Естественно. Кто из жильцов не выглядывает двадцать раз за ночь в окно, чтобы проверить свою «ласточку»?

– У нас машины сейчас практически не вскрывают и не воруют. Но Зураишвили вообще уехали из Тбилиси на неделю. У них старый «Фольксваген», он стоит…

– Я видел, – прервал Дато. – Возьмем его.

– Но как ты откроешь и заведешь этот «Фольксваген»?

– Зура, я тебя умоляю, ты забыл, чем я когда-то промышлял? Не скажу, что любую машину, но каждую вторую я могу сделать своей. Хотя бы на время. – Он открыл ящик с кухонной утварью. – Возьму нож. Если его будет недостаточно, вернусь. А ты пока запакуй труп в мешок.

– Я не смогу, – замотал лобастой головой Зура.

– Не сможешь – вызовем полицию. Что нам еще останется? – Дато увидел в ящике рулон мусорных пакетов. Причем размер их был таков, что труп невысокого и худого человека можно было в них замотать. – Вот сюда засунешь. – Он швырнул рулон брату. – Потом обернешь чем-нибудь типа одеяла. Давай шевелись, брат, а я за машиной…

Естественно, Зураб ничего сделать не смог. Когда Дато вернулся, он плакал над телом и грудой рваных пакетов. Пришлось помогать.

Вдвоем они со всем справились: вынесли труп, отвезли, закопали. Когда вернулись назад, Зура сразу рухнул в кровать и уснул, предварительно выпив стакан чачи, а Дато лазил по крышам, пытаясь восстановить картину преступления…

А теперь шел на встречу с человеком, который мог помочь ему все понять.

…Дато был не уверен в том, что застанет Балу на месте. Столько лет прошло! И в Тбилиси очень многое изменилось. Так что подвал, где постоянно обитал Балу, вполне возможно, уже переделан в ночной клуб, а сам он переехал в другой город, сел в тюрьму или умер.

Но, еще не дойдя до нужного здания, Дато понял, что зря волновался. Балу на месте. Об этом говорил запах, доносимый ветром до ноздрей Давида. Такой источать могли только мчади, кукурузные лепешки Балу. Где их только не готовили в Грузии, но ароматнее и вкуснее, чем у него, Дато не встречал.

У оконца, через которое можно сделать заказ, никого не было. Давид подошел к нему и заглянул в подвал. Ничего не изменилось: стол, присыпанный мукой, деревянный стеллаж с сырыми лепешками, такой же с готовыми и печка, у которой хлопочет Балу.

Эту кличку дали ему в детстве. Пацан был огромен, как медведь, и походил на Балу из популярного тогда мультфильма «Маугли». Так его и прозвали.

Сейчас, разменяв пятый десяток (он был старше Дато), Балу превратился в Аюдаг. Медведь-гору. Он весил полтора центнера, а то и больше. Но никто не назвал бы его жирным. Высокий рост, широченные плечи, ноги как колонны, ручищи, похожие на ковши экскаватора, – Балу был скорее крупным, чем толстым. Да, тело его заплыло жирком, но он был плотным. Балу выглядел как боксер-супертяжеловес или рестлер, закончивший карьеру и потерявший былую форму, однако не распустившийся.

– Мчади с фасолью, пожалуйста, – сказал Давид.

– Восемьдесят тетри, – бросил Балу через плечо.

Дато кинул на тарелку монету в один лари. Услышав звон, Балу обернулся. Он здорово изменился за то время, что они не виделись: на голове огромная плешь вместо густого «ежика», лицо красное, как у гипертоника, бровь пересекает шрам, и ни одного переднего зуба, тогда как у молодого Балу была голливудская улыбка.

– Сдача… – Балу кинул на тарелку двадцать тетри и, не глянув на клиента, протянул заказ.

– С красным перчиком не переборщил? – спросил Дато, приняв из его рук мчади.

Балу поднял-таки глаза на покупателя. У него был довольно специфический вкус. Он обожал все острое. Даже те блюда, которые в принципе не нуждаются в том, чтоб их приправляли перцем, он им засыпал. И когда он только начал печь лепешки, перчил их так, что никто, кроме самого Балу, не мог их есть. Друзья и приятели, ставшие первыми покупателями, отведав их, не знали, как сказать повару, что его продукт несъедобен. Балу был гневлив и обидчив. Он раздавал тумаки направо и налево без особых оснований. Но если кто-то хаял еду, им приготовленную, Балу становился невменяем. Все знали об этом, потому поглощали мчади с похвалой, но плача и сплевывая исподтишка. Дато был единственным, кто не стал кривить душой.

– С красным перчиком не переборщил? – обратился он тогда к Балу, отведав лепешку.

Тот сурово нахмурился.

– По-моему, все в норме, – прорычал он.

– Переборщил, – покачал головой Дато.

Балу размахнулся, чтобы отвесить свою фирменную плюху, но Давид вовремя среагировал и пригнулся. Медвежья лапища пронеслась над его головой и сшибла стоящую на полке банку со специями. Она упала, и перец рассыпался по полу.

– Я говорил – перебор, – флегматично заметил Дато, закинув в рот остатки мчади. – Вот тебе и знак свыше!

И Балу вместо того, чтобы наказать критика своей стряпни в привычной для себя манере, расхохотался.

– Ладно, замешу другое тесто, – сказал он, отсмеявшись. – По бабушкиному рецепту. Но если тебе и ее мчади не понравятся… Порву!

Бабушкины лепешки оказались превосходными. И вкус их был прекрасен, и запах. Так что Дато был помилован…

– Не может быть, – проговорил Балу, вперив взгляд в Давида. – Я думал, ты давно покойник.

– Как видишь, жив!

– С ума сойти…

Он махнул рукой, приглашая заходить. Дато проследовал к двери в подвал. Она, как всегда, была не заперта, и он беспрепятственно вошел. Помещение, которым владел Балу, было большое. Весь подвал двадцатиквартирного дома принадлежал ему. Но Балу занял лишь малую его часть, остальную площадь когда-то, в лихие девяностые, он предоставлял друзьям-приятелям то для убежища, то для хранения оружия, то для складирования контрабанды. Балу с детства был близок к криминальным кругам из-за отца. Тот дважды сидел за разбойные нападения, имел авторитет. Умер молодым. При очередном налете получил пулю в сердце. В наследство от отца Балу и достался подвал. Да еще связи в преступном мире.

Дато спустился в пекарню. Там стояла страшная жара. Но Балу не замечал ее. Привык.

– Здорово, друг! – пророкотал он и заключил Дато в свои медвежьи объятия. – Рад, что ты жив!

– Я тоже рад, что… мы оба живы, – усмехнулся Давид, похлопав старого друга по мощной спине.

– Садись, – указал тот на табурет в углу пекарни. – Сейчас чайку сделаю…

– С ума сошел, какой чай? У тебя тут как в аду! Водички холодненькой бы…

– Вино есть красное. Саперави. Как раз холодное. Сейчас.

– Не надо вина, Балу. Утро ведь.

– Ай, что ты такое говоришь? Как не надо? – начал кипятиться Балу. – Какая разница – день или утро, если два друга после долгой разлуки встретились?

Он рывком закрыл окошко, выключил печь. Готовые мчади сложил в тарелку, сунул ее под мышку и повел Дато в помещение, соседствующее с пекарней. Там было гораздо прохладнее. Балу усадил гостя на диван, а сам начал накрывать на стол. Из недр огромного холодильника стали появляться овощи, зелень, сулугуни, сыровяленный окорок, копченая форель. Балу обожал вкусно поесть, но употреблял в пишу только «правильные» продукты. Презирал гамбургеры, картошку фри, нагетсы, быстрорастворимую лапшу. В те годы, когда они дружили, все эти «вкусняшки» только появились, были диковинными, а поэтому желанными, любимыми многими. Самым крутым местом считался «Макдоналдс». А то, что в нем подавалось, лучшей едой. И только Балу презирал фастфуд. Говорил, что лучше съесть черствую краюшку хлеба с солью, чем сочный, ароматный гамбургер.

– Понюхай! – Он поднес к лицу Дато кусок сыра. – Чувствуешь?

– Что?

– Запах гор, дубина! Из Сванетии мне этот сулугуни привезли. Кусок был завернут в листья винограда. А ты знаешь, что именно они сохраняют первозданность продукта?..

Дато не знал, но верил Балу на слово. Он разбирался во всем, что являлось отрадой желудка. Будь то еда или спиртное.

– А ты, смотрю, преуспеваешь, – заметил Балу, вытащив из холодильника пятилитровую бутыль вина. – Выглядишь на миллион. Где живешь, чем занимаешься?

– В Москве живу. У меня бизнес.

– Легальный?

– Да.

– Надо же…

– А что хранится в твоих закромах, Балу?

– Да, ерунда всякая… – отмахнулся он. – Виски, джин, текила. Сигареты. Икорка. Я тут чуть было не влетел. Пять лет назад. Приютил одних, а они наркотой промышляли, как оказалось… Уроды! – Балу ненавидел наркотики почти так же сильно, как фастфуд. – Спасибо, люди добрые вовремя предупредили. А то сидел бы сейчас за колючим забором…

Он разлил вино по стаканам. Они были огромны. В каждом помещалось миллилитров четыреста. Но когда Балу взял свой стакан в лапищу, он в ней утонул.

– За встречу, друг! – провозгласил он.

– За встречу!

Они чокнулись и выпили. Балу с наслаждением. Дато с внутренним стоном. Ему не хотелось вина. Однако, сделав несколько глотков, он вынужден был признать, что саперави очень и очень вкусное. А сулугуни вообще заслуживает наивысших похвал. Он ел его с мчади и пусть на ничтожно малое время, но забыл обо всех неприятностях.

– Помнишь моего брата? – спросил Дато, покончив с едой, тогда как Балу только приступил к ней. Для него кусок сыра и лепешка это так… разминка!

– Зуру? Помню, конечно. Не от мира сего парень был. Как у одних и тех же родителей могли родиться настолько разные дети?

– Я не о нем, Балу. Младшего помнишь?

– Одуванчика? Смутно. А что?

– Умер он.

– Правда? – Балу отправил в рот огромный кусок мяса, сняв его с ножа пальцами. – А откуда ты узнал? Он же пропал давным-давно.

– Нашелся.

И Дато рассказал старому другу о появлении Гио, а также о его смерти.

– Веришь Зуре? – спросил тот, выслушав.

– Да. Но не потому, что считаю его неспособным на убийство. Он уже не тот, что был раньше, и я не знаю, какой он сейчас. На что способен, а на что нет.

– Тогда в чем причина твоей уверенности? – Еще один взмах ножа, и очередной кусок мяса отправлен в рот.

– Стреляли из современного оружия. С оптикой и глушителем. С крыши. Я там гильзу нашел. Вот она… – Он залез в карман и продемонстрировал Балу свою находку. – Патрон американский. «Натовский», как его называют.

– Бомжа застрелили из крутейшей винтовки? Надо же…

– Подозрительно, правда?

Балу кивнул.

– Я поспрашиваю людей, – сказал он. – Может, кто-то что-то слышал о твоем брате… Кстати, что с трупом?

– Вывезли за город, захоронили.

– А вещи?

– Оставили.

– Все пересмотрел?

– Бегло.

– Надо внимательно. Может что-то найтись.

– Ты прав. Сегодня же более тщательно осмотрю рюкзак и котомку.

Дато не заметил, как допил вино. Балу подлил ему еще.

– Я сделал посмертные фото на телефон, – продолжил Давид. – Давай отправлю тебе.

Когда дело было сделано, они решили закрыть тему и поговорить о чем-то приятном. Например, о детях.

– У меня двое, – с гордостью сообщил Балу. – Мальчик и девочка.

– Большие, наверное?

– Нет, малышня. Я женился в тридцать девять. Мальчику пять, девочке два с половиной.

– Давай выпьем за них!

– С тебя тост!

Дато отвык от витиеватых грузинских тостов, но все же смог выдать что-то более-менее достойное. Когда за деток Балу выпили, друг проговорил:

– У тебя, как я понял, детей нет.

– Правильно понял.

– Почему тянешь с этим? Тоже не мальчик.

Дато пожал плечами. Он был не готов к откровениям.

– И не женат?

– В разводе уже четыре года.

Его бывшую звали Кариной. Когда они познакомились, обоим было по тридцать. Карина сразу привлекла внимание Дато своей эффектной внешностью. Ее нельзя было назвать классической красавицей, но ему никогда куколки и не нравились. Карина была высокая, спортивная, коротко стриженная. Со спины ее можно было принять за мужчину. Но стоило ей повернуться, как половая принадлежность становилась очевидной: у Карины был шикарный бюст.

Когда Дато увидел ее, подумал: бывшая спортсменка, а ныне тренер. Возможно, хореограф – стройна и грациозна. Но Карина оказалась писателем. Причем работала под двумя разными псевдонимами и в различных жанрах. Писала сюрреалистические романы для узкого круга и любовные – для широкого. Естественно, популярность и прибыль приносили последние. Поэтому она была широко известна как Лара Лорен, автор романтических женских историй. Дато ради интереса прочел одну и был очень удивлен. Карина произвела на него впечатление крайне рационального, немного циничного, невероятно ироничного человека. Роман же был написан от лица наивной дурочки, которую, несмотря на это, любимый мужчина не бросил, соблазнив, а повел под венец. То есть история надуманная и слащавая. Дато решил, что Карина просто бездарь, но все оказалось с точностью до наоборот. Ее некоммерческие книги были глубоки и очень талантливо написаны. Вот только читали их единицы. И баловства ради Карина написала пару глупейших любовных историй. К ее огромному удивлению, ими заинтересовалось издательство, и она стала печататься под псевдонимом Лара Лорен.

Первое их свидание состоялось в очень необычном месте. Дато позвал барышню в театр, она сообщила, что терпеть его не может, и предложила сходить в музей на выставку «Орудия пыток времен инквизиции». Отправились они туда в дневное время и оказались единственными посетителями. Зал, где выставлялись дыбы, «испанские сапожки» и «стулья ведьм», был полутемен: ни окон, ни верхнего света. Только экспонаты слабо подсвечивались снизу. Давид чувствовал себя здесь крайне неуютно, ему хотелось поскорее уйти, тогда как Карина получала удовольствие, рассматривая ужасные приспособления для пыток. В голову Дато даже закралась мысль о том, что писательница имеет нестандартные сексуальные вкусы с уклоном в садо-мазо. Но Карина, будто прочитав ее, со смехом сказала:

– Ты, наверное, подумал, что я извращенка. А я просто очень любопытна. Мне хочется понять природу, сущность, устройство… явлений, предметов, живых существ.

– И что происходит, когда ты понимаешь?

– Как правило, я теряю к ним интерес.

– Людей это тоже касается?

– Особенно людей. – Она приблизилась к Дато и обвила его шею руками. – Но тебя я, как мне кажется, никогда не разгадаю… – И поцеловала его в губы. Коротко, но страстно. А потом выдала: – Давай займемся любовью на стуле ведьмы?

– Ты это серьезно? – обалдел Давид.

– Да шучу я! – рассмеялась она. – Пошли отсюда. Мне надоело. Хочу есть!

Давид собирался повести ее в хороший ресторан, но Карина потащила его в обычную шашлычную, где жарили на удивление вкусное мясо. Они поедали его, сидя за пластиковым столиком и попивая пиво из одноразовых стаканчиков. В ней не было ни капли пафоса! И это Дато привлекало так же сильно, как яркость Карины, ее ум и талант.

Они поженились через полгода после знакомства. Торжеств решили не устраивать, скромно расписались и уехали отдыхать. Страной, избранной для проведения медового месяца, стала Франция. Молодожены, повалявшись три дня на пляже Ниццы, решили, что такой отдых не для них, взяли напрокат машину и объехали на ней всю страну. На севере, в древней крепости Каркассона, где был свой музей инквизиции, они занялись-таки любовью на кресле ведьмы.

Они прекрасно жили первый год. Без ссор. Карину не раздражал даже тот факт, что Дато вечно пропадал на работе. Ей было чем заняться в его отсутствие. Первую, ситцевую, годовщину они отметили вдвоем. Уехали на выходные в подмосковный санаторий, сняли целый домик с сауной и бассейном, не выходили оттуда оба дня. Тогда-то Дато впервые заговорил о детях:

– Не пора ли нам задуматься о потомстве? Мы оба разменяли четвертый десяток…

– Как это бестактно с твоей стороны – напоминать мне о возрасте! – Она шутливо ткнула его кулаком в плечо.

– Хочу дочку. Сына, конечно, тоже. Но сначала девочку.

– Ты серьезно? – Карина приподнялась на локте и заглянула Дато в лицо.

– Конечно.

– Не думала, что ты хочешь детей.

– Все их хотят. Это нормально.

– Я не хочу.

– Быть такого не может.

– Уж поверь – может.

– Но какая же это семья, без детей?

– Нормальная, – пожала плечами Карина. – Семья из двух взрослых людей.

– Мне такая не нужна.

– Да ты со своим братом не только не видишься, даже не переписываешься! Вообще не знаешь, как он и где. Нет в тебе семейственности! А еще тебя раздражает детский плач. Я видела, как ты страдальчески морщишься, когда его слышишь!

– Просто я вспоминаю, как плакал мой младший брат, когда болел, и становится больно.

– Я тебе открою тайну, Дато, дети постоянно плачут. Особенно грудные. Да и потом замолкают лишь на время. Если не плачут, то орут. Оно тебе надо?

– Да, – твердо ответил Давид. – Я хочу детей.

– Черт… Все же было так хорошо! – Она откинулась на спину и зажмурилась. – Я не представляю себя в роли матери… Это не нравится мне категорически.

– Я думаю, из тебя выйдет отличная мама, – мягко сказал Дато и поцеловал жену в висок.

– Ладно, дай мне привыкнуть к этой мысли.

– Недели тебе хватит?

– О нет…

– О да! Я бы прямо сейчас заделал тебе ребеночка, но мы выпивали. А я хочу здоровую дочку.

– А если у нас не получится?

– Усыновим.

И так решительно он это сказал, что Карина поняла – ей не отвертеться. Матерью ее все равно сделают. Своего или чужого ребенка! Тогда уж пусть лучше будет свой.

Карина забеременела спустя семь месяцев. Когда это произошло, она тут же узнала без тестов и похода к врачу. Рвать ее стало с первого дня задержки. Обоняние обострилось, и она улавливала такие нюансы запахов, что от любых продуктов ее тошнило: фрукты все были с гнильцой, колбаса несвежая, йогурты прокисшие. Карина надеялась, что вскоре это пройдет. Но не тут-то было! Ее выворачивало несколько раз в день. Плюс к этому появилась аллергия, как следствие – сыпь и краснота. Стали отекать и распухать ноги. Весь организм Карины протестовал против беременности. Не только разум – тело не желало материнства. И исторгло-таки из себя плод. У Карины случился выкидыш на сроке три с половиной месяца.

Она долго валялась в больнице, приходя в себя. Ее мучили слабость и головные боли. Врачи недоумевали, что с пациенткой такое. Никаких осложнений после выкидыша она не получила. Но Карина знала, в чем причина ее недомогания. Она самой себе поставила диагноз: депрессия, и нашла ей причину. Нет, не выкидыш был ею. До депрессии ее довело понимание, что у них с Дато ничего не выйдет. Они вынуждены будут расстаться. Потому что ему нужны дети, а ей нет. Еще раз пройти через ад беременности, да еще от начала до конца, от первого до девятого месяца, она себя не заставит. Как и воспитывать чужих детей. Значит, нужно разводиться. Отпускать Дато. Дать ему шанс создать новую семью, полноценную в его понимании, пока он молод…

Но как сделать это, когда любишь?

О ее терзаниях Дато узнал спустя год, когда получил письмо от уже бывшей жены. Они прожили еще полгода и расстались по инициативе Карины. Она нашла себе другого мужчину, немолодого, известного в литературном мире, и ушла к нему. С ним Карине было проще. Один род деятельности, общие интересы и, что самое главное, обоюдное нежелание иметь детей. У нового мужа уже были две взрослые дочки и даже внук, все они жили в Америке, и отец-дед виделся с ними крайне редко. В письме Карина и об этом написала. А в постскриптуме – «Все это я сделала ради твоего же блага!»

– Переживал развод? – спросил Балу, о котором Дато, погрузившись в воспоминания, на время позабыл.

– Очень сильно. Ломало меня года полтора, не меньше.

– Любил?

– Да.

– А она?

– И она.

– Тогда почему развелись?

– Такое бывает, Балу. Когда два любящих друг друга человека разбегаются.

– Только с тобой, Дато.

– Что ты имеешь в виду?

– Я помню Машу. С ней была та же история.

– Она изменила мне. Как и Карина, моя жена. У обеих были причины, знаю. Но я измену воспринимаю как предательство. Когда любишь, с другими не спишь. Даже от отчаяния, как Маша. Или для моего же блага, как Карина.

– Ты не прав в главном.

– И в чем же?

– Когда любишь – прощаешь.

– Ты бы простил?

– Я сделал это. Жена ушла от меня к другому. Я вернул ее… беременную.

– От тебя?

– От него.

– Значит, дочка не твоя?

– Моя. Пусть и зачатая от чужого семени.

– Никогда бы не подумал, что ты способен на это…

– Ты помнишь меня мальчишкой. Тогда я был таким, как ты. Категоричным. Но я взрослею и мудрею…

– Хочешь сказать, я все тот же глупый юнец?

– Похоже на то, – улыбнулся Балу и подмигнул ему.

– С женой все было гораздо сложнее, чем с Машей. Видишь ли, она не хотела детей.

– Разве существуют такие женщины?

– Представь себе.

– Тогда беру свои слова обратно. Ты сделал все правильно. Дети – это наивысшее счастье. Хочешь, своих покажу?

Дато кивнул. Балу полез в карман. Давид думал, за телефоном. Но оказалось, за бумажником. Друг хранил изображение детей по старинке: за прозрачной пленкой одного из отделений. На фото мальчик и девочка сидели в обнимку. Пацан худой, ушастый, улыбчивый. Очень обаятельный. Девочка пухлая, серьезная, с надутыми губками.

– Дочка на тебя похожа, – удивился Дато.

– Не говори! – расхохотался Балу. – Как будто плоть от плоти моя.

– Красавицей вырастет.

– Дожить бы только до этого, – вздохнул друг.

– Что за пессимизм, Балу? Конечно, доживешь.

– Кто знает… Мне уже за сорок. И сердечко пошаливать стало. Иногда так зайдется, что валидол под язык класть приходится. В этом минус позднего отцовства. Можешь не дожить до свадьбы детей. А тем более до внуков. Я тут к гадалке сходил. Она руку мне посмотрела, карты раскинула. И успокоила. Сказала, до девяноста лет жить буду.

– Значит, не стоит беспокоиться…

– Точно! И давай выпьем за долголетие!

Балу снова наполнил стаканы, и они подняли их с традиционным возгласом: «Гау-марджос!»