Текст книги "Ловец душ и навья невеста"

Она пошла наверх, а он невольно потер грудь и поморщился, словно от боли. Воспоминание было таким, как надо: светлым, добрым и действительно дорогим для нее. Он бы и сам не смог выбрать лучше. Но ему отчего-то хотелось плакать, а сердце сжималось от чужой тоски по утерянному или несбывшемуся.

Газета упала на стол перед мужчиной, и тот недоумевающе поднял глаза на посетителя в запыленном полицейском мундире:

– Не ожидал тебя увидеть… Что это? «Вечерняя Рывня»?

– Не «что», а «кто». Посмотрите на фото.

Мужчина нацепил на крупный нос очки, висящие на груди на толстой золотой цепочке, приподнял газету и подвигал ее туда-сюда, чтобы найти оптимальное расстояние.

– Мирабелла Свон. Сиськи у нее отличные. Постой-ка, Вилмос ее шпилит? Вот паскуда!

– Женщина за ее плечом, – сказал гость и, не дожидаясь приглашения, уселся в кожаное кресло.

– Не может быть, – протянул мужчина, всмотревшись в фото.

– Я тоже не сразу поверил, но это она. Каролина Кеза́. Невеста с навьей свадьбы.

– Что ж… Мы ведь решили оставить ее в живых. Бедняжка не виновата, что ее отец оказался таким упертым ослом.

– Она видела нас вместе.

– Ты слишком много мнишь о себе. Твою невыразительную рожу она давно забыла.

– Она-то да, а вот ловец…

Мужчина кинул взгляд поверх очков на своего посетителя и уткнулся в страницы. Иногда его губы слегка шевелились, а седые брови сдвигались к переносице. Дочитав, он отбросил газету на стол.

– Вот дерьмо! – выпалил он в сердцах. – Что ж ей ровно-то не сиделось? Я думал, она отправится на лечение, если не помрет от пережитого. Или уйдет в монастырь… Как ее вообще угораздило устроиться помощницей к ловцу, да еще такому?

– Это может быть опасно, – подтвердил полицейский.

– Он может увидеть ее воспоминания, – кивнул его собеседник.

– Сможет узнать нас, понять, сопоставить факты…

Мужчина пожевал нижнюю губу, задумчиво побарабанил толстыми пальцами по столу.

– Кто-то из них должен умереть, – веско произнес он.

– Кто?

Он снова посмотрел на фото. Каролина выглядела испуганной и жалась к суровому ловцу, чей взгляд прожигал насквозь даже с дешевых страниц провинциальной газетенки.

– Без разницы. Решай сам.

Глава 6

В таверне «Пьяный голубь» было немноголюдно и хватало свободных столов, но Рихард отвел спутницу в самый дальний угол, отгороженный чем-то вроде высокого плетня. На нем рядком сидели чучела голубей, и кто-то определенно был пьян: то ли птицы, то ли таксидермист.

– А почему в Рывне названия рестораций связаны с птицами? – спросила Карна.

– Ты так хорошо знаешь ресторации Рывни? – тут же поинтересовался Рихард, садясь напротив нее.

– Слышала… – ответила она и пересела левее, чтобы чучело голубя не косило на нее искусственным глазом.

– Здесь подают пироги, начиненные голубиным мясом и вымоченной в спирте клюквой, – задумчиво сказал Рихард. – Но я бы тебе не рекомендовал, учитывая, как тебя развозит со спиртного… Может, поэтому так назвали. А еще в птиц не вселяется навь, и с ними связано много добрых примет. Даже их дерьмо – к деньгам. Если хочешь, могу спросить у хозяина таверны, но он то еще трепло. С ходу придумает с десяток историй, в каждой будет фигурировать голубь и все будут ложью. А вот и он, кстати.

Карна обернулась и увидела массивного мужчину, чье брюхо, казалось, не падает до колен только благодаря толстенным подтяжкам. Он задержался у столика позади и обратился к посетителям:

– Пива? Вина? Сегодня есть повод выпить, друзья. Слышали новость? – Он картавил и шепелявил, и Карна невольно повернулась сильнее, чтобы разобрать его слова. – Наш ловец выкурил навь из жруна. Разодрал ему пасть собственными руками! – Хозяин таверны взмахнул пухлыми широкими ладонями, вытаращил глаза и оскалил зубы. Двух передних не хватало, что объясняло и его невнятное произношение, и обильные брызги, летящие изо рта.

– Я читал, что собака осталась цела, – возразил голос за ширмой. – Ловцу незачем применять физическую силу. Он смотрит прямо в душу, как Господь Бог, и видит все. Он увидел тьму в жруне и испепелил ее взглядом.

– Да что ты брешешь! – возразил другой голос. – Ни черта он не видит. Всех ловцов давно скинули в Черву, а перед этим выжгли глаза. Навье племя. Туда им дорога.

– Наш Рихард – настоящий ловец, старая школа! – горячо возразил первый. – Как думаешь, кто завалил Олафа Златоглазого, что сидел на тракте в Унежу?

В ответ послышался неразборчивый матерный бубнеж, из которого Карна поняла только, что не диво, если Олаф сдох сам.

– Наш ловец это сделал! – сказал первый голос с такой гордостью, будто Рихард ему сын родной. – А когда помер старый Крипша, то ловец посмотрел ему в глаза и рассказал, где тот спрятал горшок серебра. Сын Крипши потом всех угощал в этой самой таверне!

– Что ж твой ловец не убьет жмыха, что сидит у Кривого моста уже который год?

– Сидит, да и сидит. Что он тебе, мешает? По Кривому мосту все равно никто не ездит!

– Так потому и не ездит, что нема дурных!

– А я слышал, – третий шептал, но Карна расслышала все, потому как сидел говорящий сразу позади нее, – что ловцу мало посмотреть в глаза. Чтобы узнать секреты мертвяка, ему надо с ним возлечь. А в полнолуние ловец превращается в нетопыря и летит за Черву, где совокупляется с ведьмами и сосет кошачью кровь.

– Сдурел?! – возмутился хозяин таверны. – Так, а ну-ка встали и пошли вон! Ишь чего удумали, поносить Рихарда в моем честном заведении! Проваливайте, говорю!

Он схватил одного из мужиков за шкирку, тот замахнулся в ответ, и Рихард поднялся с места и шагнул в сторону так, чтобы его увидели.

– Добрый вечер, – поздоровался он. – Абель, отпусти своего гостя.

В таверне повисла тишина, Абель разжал пальцы, и мужик шмякнулся назад на лавку.

– Рихард! – Толстяк попытался обнять ловца, но уперся в него пузом и в итоге лишь похлопал по плечу. – Давно не видел! Наслышан, знаю, весь в делах… Лучшего вина за счет заведения ловцу! – выкрикнул он зычно в сторону кухни.

– Абель, я с дамой, – тихо сказал Рихард. – Давай потише.

Трактирщик понятливо подмигнул, покосился на Карну, потом перевел взгляд на Рихарда и вытаращил глаза.

– Все будет сделано в лучшем виде, – кивнул он и с неожиданной прытью унесся на кухню.

За плетнем позади Карны повисла мертвая тишина.

Рихард сел назад, вытащил чистую салфетку из подставки и вытер лицо.

– Отличный мужик, но плюется как верблюд, – пожаловался он Карне.

– То, что они говорили про ловцов, – она кивнула в сторону ширмы, – правда?

– Я не сплю с мертвяками, – сердито возразил Рихард. – Бредни, распускаемые дурнями.

– Я про Черву и выжженные глаза, – уточнила Карна, невольно сглотнув.

– В моей профессии есть некоторые недостатки, – ответил Рихард, пожав плечами. – Ловцы, обученные в академии, могут видеть воспоминания. А значит – узнать секреты. Самые тщательно хранимые. Естественно, у некоторых возникает соблазн использовать ловцов в своих целях. Или сделать так, чтобы секрет точно никто не узнал.

– Ты поэтому здесь, в Рывне? – спросила Карна.

– Тебе не нравится наш чудный город? – улыбнулся Рихард. – Но ты права. Действительно дыра, но тут куда спокойнее, чем в столице. Убиваю навь, пишу отчеты, никому не мешаю…

– А если ты не пройдешь проверку? – спросила Карна. – То что? Ты можешь просто уволиться?

– Не бывает бывших ловцов, – ответил он и усмехнулся. – Не волнуйся, я пройду проверку. С твоим-то воспоминанием про чаепитие.

– Рихард, я не знала, что все так серьезно…

– Карна… – Он протянул руку и пожал ее пальцы. – Ты сейчас белее, чем чайник из твоего детства. Мне, конечно, льстит твое беспокойство…

Карна сердито выдернула руку.

– Это обычное милосердие и сочувствие, – заявила она. – Я ведь будущая монахиня, забыл?

Он оперся на локти, сцепил пальцы и положил на них подбородок, глядя на Карну со снисходительным умилением.

– И не надо на меня так смотреть, – фыркнула она. – Хватит с тебя на сегодня воспоминаний.

– Эдмон – так звали твоего мужа? – спросил он.

– С чего ты взял? Так звали мою куклу.

– Дай угадаю, у него были зеленые глаза?

– Это не твое дело, Рихард, – ответила Карна. – Давай каждый из нас будет выполнять свою работу, а потом, когда ты пройдешь проверку, мы расстанемся, сохранив друг о друге теплые, насколько это возможно, воспоминания.

– Ты ведь и сама не хочешь уходить в монастырь, – заметил он, все так же не отрывая от нее взгляда.

– Если бы не хотела, то не согласилась бы на условия аббатисы, которые кажутся мне все более невыносимыми.

– Ты бы могла отправиться в другой монастырь, – сказал Рихард. – Кловерхолм – не единственное аббатство.

– Верно, но моя семья долгое время оказывала ему поддержку, и я думала, аббатиса Августина поймет…

– А она и поняла, – кивнул Рихард.

Полнотелая служанка, сама аппетитная, как пирожок, появилась из кухни, прервав их беседу, сноровисто расставила тарелки с закусками, бутыль вина, бокалы и зажгла свечу.

– Чего желаете, господин ловец? – спросила она, улыбнувшись, но глядя при этом куда угодно, только не на него.

Рихард вопросительно посмотрел на Карну, но она покачала головой.

– Благодарю, мы ужинали, – ответил он.

Служанка кивнула и ушла назад на кухню.

– Ты красишь губы, – сказал Рихард. – Разве монашки так делают?

– Просто чтобы не потрескались на ветру, – пояснила Карна. – У меня чувствительная кожа.

– Ты носишь украшения.

– А потом не буду.

– Ты с детства вбила в свою хорошенькую головку, что должна выйти замуж за Эдмона, и теперь не понимаешь, что тебе делать дальше.

Карна закатила глаза, взяла двумя пальцами поджаренный бутерброд с паштетом и осторожно его понюхала.

– Будто цирковую собачку забыли при переезде, но она продолжает прыгать через забор, хотя ни зрителей, ни дрессировщика нет, – продолжил Рихард. – Аплодисментов не будет. Цирк уехал. Никто не осудит, если ты продолжишь жить.

– Знаешь что, – процедила Карна, положив бутерброд назад на тарелку, и Рихард улыбнулся и откинулся на спинку. – Для начала сотри со своего лица эту гаденькую всезнающую ухмылку. Вот так посмотришь на тебя – можешь ведь сойти за нормального человека. Может, даже вхожего в приличное общество. Конечно, не благородного происхождения, но, к примеру, разбогатевшего на спекуляциях. По крайней мере, ты умеешь обращаться со столовыми приборами.

– Спасибо, что заметила, – любезно ответил он.

– Но стоит тебе открыть рот – все пропало, – продолжила Карна. – Наглый, невоспитанный, эгоистичный… При встрече с аббатисой я открою ей глаза.

– И что же такого ты ей расскажешь? – поинтересовался Рихард.

– Да хоть про жмыха под Кривым мостом. Он и вправду там сидит?

Рихард кивнул, взял бутерброд, забракованный Карной, и демонстративно запихнул себе в рот целиком.

– Отчего ты не убьешь его? – спросила она, глядя на него с легкой брезгливостью.

– Оттого, что мне за это никто не заплатит, – промычал он.

– Но ты ведь можешь?

– Конечно. Но я не благотворительная организация. И Августине о том известно.

– Тогда обсудим с ней твои налоговые махинации, – сказала Карна. – Вилмос Грох заплатил тебе двести шендеров. Интересно знать, сколько из них попадет в отчет.

– Часть денег была возвращенным долгом. Карточным. Это не декларируется.

– Врешь.

– Докажи.

– Тогда расскажу про твою аферу с собачкой, – прошептала Карна, склонившись над столом. – Ты лжец, Рихард.

– То ложь во благо, – ответил он и разлил по бокалам вино. – Попробуй вот эти грибочки в кляре. Тут, конечно, готовят не так вкусно, как тебя научили в Институте благородных девиц, но тоже вполне съедобно.

Карна отвела глаза и взяла вилку.

Когда они вышли из таверны, Рихард взял ее руку и положил себе на локоть. Карна не стала возражать. Хоть он и обладал редким талантом выводить ее из себя, но надо отдать ему должное – опереться на него можно. Они молча шагали по узким улочкам Рывни, и Карна подумала, что в пеших прогулках по ночам есть определенное очарование. Воздух был свеж, луна – как фонарь, а звезды, рассыпанные по небу, сверкали бриллиантами чистой воды.

– Да, у Эдмона были зеленые глаза, – сказала она вдруг. – Мы с ним были помолвлены с детства. Но монастырь – это не бзик балованной девочки и не прихоть. Я правда любила его.

– Это не значит, что ты не сможешь полюбить кого-то еще, – ответил ловец.

На следующее утро, когда Карна только-только успела привести себя в порядок и спуститься вниз, за Рихардом прислали экипаж.

– Велено доставить господина ловца немедля, – сообщил плечистый усатый мужик, окинув гостиную цепким взглядом. На Карне он задержался, а вот от Греты быстро отвел глаза. И не диво: на ней было вчерашнее платье с эффектом рвоты.

– А ты кто такой? – поинтересовалась служанка, выходя вперед.

– Личный слуга госпожи Мирабеллы Свон, – ответил тот.

– Личный слуга, – задумчиво повторила Грета. – Вот служанка – понятно: причесать может, одеть, в ванной подсобить. А какие обязанности у личного слуги?

– Вы часто подсобляете ловцу в ванной? – не остался в долгу мужик. – Рихард Мор! – гаркнул он вдруг во все горло, обратив лицо к лестнице. – Велено передать, что ежели не явитесь немедля, последствия будут… – Он умолк, нахмурился.

– Забыл, что ли, болезный? – заботливо спросила Грета. – Какими они будут? Ужасными? Катастрофическими? Невыносимо мучительно трагическими?

– Непоправимыми, – неуверенно отозвался он.

– В этом мире есть мало непоправимого, несмотря на всю его зыбкость, – оседлала Грета любимого конька. – По-настоящему непоправима лишь смерть, и поэтому я спрошу: ты что же, угрожаешь убить Харди, если он не сядет в эту твою колымагу, которую за ним прислали, как за примадонной? – Ее голос к концу речи повысился, и усатый отступил на крыльцо, подрастеряв свою уверенность.

– Да иду я, – хмуро ответил Рихард, сбегая вниз по ступенькам.

– Рихард, можно я с тобой? – спросила Карна.

– Сказано доставить лишь ловца, – отрезал усатый. Он подождал, пока Рихард наденет пальто, посторонился, пропуская его вперед, и коротко кивнул: – Доброго дня, дамы.

– День не добрый! – выкрикнула Грета ему в спину. – Мир рушится, и мертвые встают из могил, а…

Дверь захлопнулась, оборвав ее на полуслове.

– А ловец еще даже не завтракал, – закончила она и повернулась к Карне. – Кашу будешь?

– Буду, – ответила та.

Рихард смотрел в окно, разглядывая улочки Рывни, которые по мере приближения к центру становились все шире и наряднее, и вдруг приметил знакомые золотые вензеля.

– Притормози на минуту, – попросил он усача, ехать с которым оказалось совсем не так комфортно, как с Карной. От него несло табаком и ядреным одеколоном, и радовало лишь то, что мужик вовсе не собирался спать у него на груди.

Усач стукнул в окошко кучеру, и экипаж остановился.

Рихард выскочил на улицу и быстро подошел к стойке с меню, выставленной перед ресторацией «Золотой гусь».

– Господин ловец желает отобедать? – осведомился вышколенный официант, блестящий от носков ботинок до напомаженных волос, уложенных крутой волной над узким бледным лбом. И лишь одинокий красный прыщ над переносицей кричал о том, что это все же Рывня, а не столица.

– Какое у вас фирменное блюдо? – спросил Рихард, задумчиво скользя взглядом по строчкам меню.

– Устрицы в винном соусе дивно хороши, – сказал официант и, чуть склонившись, добавил: – Мужчинам очень нравится. Мощный афродизиак.

– На женщин действует или на мужчин? – уточнил Рихард.

– На мужчин, разумеется, – ответил тот.

– Тогда без надобности, – отказался он, переворачивая страницу. – О, пироги. С крольчатиной хорошие?

– У нас все хорошие, – обиженно поджал губы официант. – И с бараниной, и с олениной. Хотя вот с олениной жестковаты. Заходить будете?

– Я у вас поужинаю, – улыбнулся Рихард.

– Столик на вас записать?

Официант вынул из кармана блокнот, но Рихард уже вернулся в экипаж.

– Так чего там хочет Грох? – спросил он у своего усатого спутника. – Мы с ним рассчитались, претензий я не имею, несмотря на внезапное освещение дела в прессе…

– Вас хочет видеть Мирабелла, – ответил мужик, и то, как он произнес имя хозяйки, заставило Рихарда взглянуть на него внимательнее.

– Она тебя прожует и выплюнет, – сказал он.

Усатый покосился на него и расплылся в мечтательной улыбке. Рихард мысленно выругался и отвернулся к окну. Несмотря на то что экипаж сделал крюк – далеко не по всем переулкам Рывни можно проехать, – до особняка Гроха они добрались быстро.

Рихард прошел по белой дорожке, чувствуя, как хрустят под подошвами ботинок мелкие камешки.

– А Вилмос где? – спросил он у усатого, который шел сзади.

– Укатил в столицу еще вчера.

Рихард кивнул и поднялся по крыльцу.

В холле прибрали: исчезли и осколки, и сломанная вешалка. Обои ободрали подчистую, и пахло свежей шпатлевкой. Только следы от когтей на паркете никуда не делись.

Мирабелла вышла его встречать, и Рихарду пришлось приложить усилия, чтобы не выдать своего удивления. Сегодня на женщине были брюки свободного покроя и тонкая золотистая кофта с длинными рукавами. Светлые волосы она забрала в высокий хвост, а на нос нацепила очки без оправы. Ни оборок, ни макияжа, ни декольте.

– Сегодня вы прекрасны как никогда, – не покривил он душой.

Мирабелла кивнула и пошла в кабинет, не беспокоясь о том, следует ли он за ней. Даже ее походка изменилась: шикарные бедра, мечта Уго, покачивались ровно настолько, насколько необходимо.

Пройдя в кабинет, Рихард опустился на предложенное кивком кресло через стол от Мирабеллы. Дождавшись, когда усатый закроет за ним дверь, женщина подняла на Рихарда глаза и четко спросила:

– Ловец, какого жмыха тут происходит?

Рихард откинулся в кресле, сцепил пальцы в замок, быстро соображая.

– Где собачка? – спросил он.

– Вот именно! – Мирабелла хлопнула по столу раскрытой ладонью. – Где, чтоб тебя жрун разодрал, собачка?! Почему я опять получаю чудовище?! Я бы поняла, если бы ты не сумел достать навь из Жожо, но мы оба знаем, что это другая псина. Так почему в ней опять жрун?

– Не может быть, – приподнял бровь Рихард. – Навь не ходит толпами.

– Миклос! – выкрикнула Мирабелла, и усатый тут же заглянул в кабинет. – Принеси.

В гробовом молчании они дождались, когда усатый явится снова, крепко сжимая спеленатую, как младенчик, собачку. Она глухо рычала, задрав верхнюю губу и показывая зубы – мелкие, вполне обычные.

– Может, Фифи просто проголодалась. – Рихард встретился взглядом с животным и сразу понял, что ошибся. Тьма была там, медленно выпускала тонкие корешки черного тумана, прорастая, просачиваясь, подчиняя себе…

– Миклос, убери. – Дождавшись, когда усач выйдет вместе с собакой, Мирабелла продолжила миролюбивым и мягким тоном, который мог бы обмануть кого угодно, только не ловца: – Я бы могла убить жруна и сама. Он молод и пока не особо опасен. Серебряная пуля в голову – и прощай, Фифи, или как там вы ее назвали. Дурацкое имя.

– Не хуже, чем Жожо.

– Где вы взяли собаку?

– Профессиональный секрет.

– Там есть еще?

– Нет.

– Плохо, – вздохнула Мирабелла. Она сняла очки и устало потерла переносицу. – Мне позарез нужна лысая свиристелка к завтрашнему утру.

Рихард выжидательно молчал.

– Сами расскажете или мне посмотреть вам в глаза? – не выдержал он.

– Вилмос уехал в столицу мириться с женой, – на одном выдохе произнесла Мирабелла. Она встала, подошла к бару и вынула оттуда ополовиненный графин с виски. Плеснула в стакан, посмотрела на Рихарда, и тот показал два пальца. – Поэтому я договорилась со столичным репортером о большом интервью, которое должно выйти как можно скорее.

– Чтобы подбавить огня, – понял Рихард.

– Интервью – завтра, выйдет послезавтра. – Она подала ему стакан и вернулась в кресло. – Я расскажу там о моей бедной собачке, которую спас доблестный ловец.

– Фотографии будут отсюда? Из дома Гроха?

– Вы схватываете на лету, – одобрительно кивнула Мирабелла. Она отпила виски и даже не поморщилась. – Да, буду с вами откровенна, мне бы хотелось создать образ милой хозяйки дома, которая занимается перестановкой и ремонтом, – холл после вас действительно придется переделать. Собачка – часть кадра.

– И госпожа Грох, увидев эти фотографии, взбеленится и не простит супруга.

– Но если собака станет кидаться на меня, вытаращив глаза и брызжа слюной, красивой картинки не получится. В таком случае я вынуждена буду рассказать о нечистоплотном ловце, который берет деньги и не выполняет свою работу. А заодно упомяну и о проверке, результаты которой отчего-то замалчиваются полицией.

Рихард снова вздохнул и побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Поэтому я спрошу вас снова, – сказала Мирабелла. – Вы знаете, где достать еще одну свиристелку?

– Нет. Я взял ее в борделе. Подарок клиента одной из… дам.

– Надо же, – усмехнулась Мирабелла. – И моя Жожо… У меня нет времени искать собак по столице. Репортер прибудет завтра с утра. Или вы прогоняете жруна, а заодно выясняете, что за навья эпидемия косит лысых свиристелок, или в своем интервью я расскажу о вас все, что знаю, а может, даже привру.

– Не сомневаюсь, – буркнул Рихард.

– И, кстати, Вилмос уже оплатил вам спасение Жожо, – добавила Мирабелла, похлопав ресничками и возвращая себе образ куколки-глупышки.

– То есть еще и работать бесплатно. – Он поднялся и поставил недопитый стакан. – Я приду ночью.

– Почему? Днем она вроде потише.

– Верно, ночью навь проявляет себя полностью.

– Так, может…

– Доставать ее лучше после захода солнца, – отрезал Рихард. – Мы оба – профессионалы своего дела, так давайте не будем друг другу мешать.

Мирабелла улыбнулась. Поднявшись, подала ему руку, и Рихард пожал узкую ладонь, не украшенную ни кольцами, ни перстнями.

Выйдя из особняка, он постоял на крыльце, раздумывая, а потом быстрым шагом направился к Черве, у которой ютился и его дом. Той ночью, когда он подменил собак, что-то явно пошло не так, и он знал, где можно увидеть все снова, прокрутить, словно на пленке кинематографа, только с цветом и звуком, – в воспоминаниях Карны.

Дома его ждала лишь Карна. Встревоженная, немного лохматая, но все равно утонченная и соблазнительная даже в юбке до пят и черной блузке, застегнутой на все пуговки до самого подбородка.

– Грета сказала, что у нее дела, – сообщила она, поставив перед ним тарелку с холодной кашей.

– Мне нужно воспоминание, – сказал Рихард, наблюдая за ее попытками зажечь газ под чайником. – Происходит что-то странное. Два жруна в одном доме – невозможно.

– А если жрун уже был в Фифи? – предположила Карна, когда ей удалось справиться с плитой. – Вдруг мы принесли ее сразу с навью? Помнишь, как она ела крекеры?

– Нет, в борделе она точно была нормальной, я проверил, иначе не позволил бы тебе ее нести, – покачал головой Рихард. – Я хочу посмотреть на события той ночи твоими глазами. Вдруг что-нибудь упустил.

– Выходит, мне надо вспомнить какую-то яркую деталь той ночи? – уточнила Карна, садясь напротив.

Рихард кивнул и, протянув руку, обхватил ее запястье. Пульс бился чуть быстрее нормального, и грудь вздымалась чаще. Высокая круглая грудь с молочной кожей, шелковистой и теплой на ощупь, и чуть заметно проступающими через одежду бугорками сосков.

– Ты вроде должен смотреть мне в глаза? – напомнила Карна, и Рихард быстро поднял взгляд. – Это твой хваленый профессионализм?

– А ты вроде должна быть смиренной и тихой.

– Не тогда, когда ты пялишься на мои… мою… Туда, куда приличные мужчины не смотрят!

– Давай уже вспоминай, – перебил он ее. – Нет сил спорить. У тебя красивая грудь, ты должна бы привыкнуть, что на нее смотрят. И приличные, кстати, тоже, только тайком.

– Мужлан, – вынесла она приговор.

– Истеричка, – не остался в долгу Рихард. – Яркую деталь. Или я влезу в твою голову и сам найду нужное воспоминание, но не обижайся, если в процессе поиска увижу тебя в ванной или справляющей нужду.

Пульс под его пальцами застучал еще быстрее. Рука дернулась, явно чтобы залепить очередную пощечину, но Рихард удержал ее.

– Хам!

– Монашки не ходят в туалет? Карна, правда, у меня еще куча дел.

– Так не отвлекай меня и дай сосредоточиться! И я тебя предупреждала: еще хоть раз влезешь в мои воспоминания без спроса – уйду. И где ты найдешь себе такую помощницу?

– Такую – нигде, – честно признал Рихард. – Августина подложила мне ту еще свинью – фигурально выражаясь. Я надеялся, приедет какая-нибудь спокойная пожилая женщина, из деревни, с пятком детей и выводком внучков. Она бы показывала мне простые понятные радости: сенокос в закатных лучах, бабочек над лужком, утяток на пруду… По вечерам вязала бы и пекла пирожки. А вместо этого я терплю твои придирки и смотрю на чаепитие с кукольным Эдмоном!

– Ничем не хуже утяток, – пожала плечами Карна. – Я однажды была на сенокосе. Ездила с родителями к нашим арендаторам. Если тебе так приспичило увидеть деревенскую пастораль, могу это устроить.

Рихард закатил глаза, а потом снова посмотрел на Карну. Дождавшись ее кивка, окунулся в синие глаза.

Яркой деталью оказалась его собственная спина. Было странно видеть себя со стороны. Он казался шире в плечах, жестким, взъерошенным. Мышцы на спине бугрились, и рубашка почти трещала, пока он крутился верхом на жруне. Детали воспоминания проносились так быстро: разбитая ваза, вешалка, пистолет на полу… Жрун выбил его из руки, прыгнув сразу после выстрела. Слишком стремительная реакция. Он словно знал, что будет дальше.

Серая туша монстра, черные вены. Кровь хлещет из ран, густая и липкая, как нефть. Отвратительный запах. Вешалка падает ему на бедро – было больно, но жруну еще больнее. Пожалуй, стоило поблагодарить Карну, он выгадал несколько мгновений. Фонтан осколков, выстрелы – их Рихард не увидел, а лишь услышал, потому что Карна зажмурилась от страха.

Рихард притормозил воспоминание и просмотрел главное очень медленно. Вот он вынимает ритуальный кинжал, смотрит в глаза навке. Тьма была там, голодная, злая. Лезвие входит в сердце, кристалл окрашивается серым туманом, монстр погибает. Все правильно.

Карна напугана, растерянна и смотрит на него… с восхищением?

Рихард вышел из воспоминания и недоверчиво улыбнулся. Зрачки Карны все еще закрывали всю радужку, и Рихард, не давая себе времени на раздумья, приподнялся, склонился над столом и быстро поцеловал ее в губы.

– Что это было? – спросила Карна, приходя в себя. Коснулась пальцами губ.

– Что? – невозмутимо спросил Рихард, сидя на стуле как ни в чем не бывало. – Я просмотрел твое воспоминание. Все сделал как надо. Жрун в кристалле и не мог оттуда выбраться. Так что в Фифи сидит какая-то другая навь.

– Нет, после воспоминания… Ты… ничего не делал?

– После разрыва контакта человеку нужно время, чтобы прийти в себя, – ответил Рихард. – Он вроде как спит, грезит наяву. Наружу выходят потаенные желания, мечты… А что тебе показалось? Я что-то сделал?

– Ничего, – нахмурилась Карна и встала. – Ешь свою кашу.

Она выключила газ под кипящим чайником, бросила подозрительный взгляд на Рихарда.

– Так что мне придется все же вытащить эту навь, – вздохнул он, потягиваясь на стуле.

– Да уж, – язвительно согласилась Карна. – Мало того что Мирабелла может усложнить тебе жизнь, так еще и с мадам Роуз испортишь отношения. Ты ведь обещал присмотреть за ее собачкой. Еще откажут тебе от борделя.

Рихард молча улыбнулся, поковырялся в каше.

– А ты умеешь печь пирожки? – спросил он.

– А не слишком ли многого ты хочешь за тридцать шендеров?

– Моя селянка с уточками наверняка умела бы…

– Вот и напиши Августине, чтобы прислала мне замену, – фыркнула Карна.

– Понимаешь, вытащить жруна не так-то просто, – скорбно произнес Рихард. – Мне придется собрать все свои силы. Хорошо бы перед этим подкрепиться любимой едой.

– В приюте вас кормили пирогами?

– Только в День святого Гектора. – Он отодвинул тарелку с кашей, отхлебнул чай, поставленный перед ним, – не такой вкусный, как у Греты, но тоже ничего. – Я пойду потренируюсь с Уго, подготовлюсь к делу. К ужину вернусь.

Карна кивнула, задумчиво облизала губы и прикусила нижнюю.

Рихард вежливо склонил голову на прощанье и вышел из кухни. Обувшись в матерчатые беговые туфли, он ступил за порог дома, закрыл за собой дверь и прислонился спиной к стене. Сердце колотилось так, будто он уже пробежался вдоль всей Червы. Кто бы мог подумать, что воспоминание Карны окажется таким занимательным? Нет, он по-прежнему не понимал, откуда взялся второй жрун и что вообще происходит, но зато был уверен, что она смотрела на него с восхищением и, возможно, с желанием…

Украденный поцелуй грел губы, как солнечный луч. Мальчишеская выходка, конечно, и ему хотелось поцеловать ее совсем по-другому, но на душе было непривычно радостно.

Знак ловца, свисающий с козырька над крыльцом, сверкал на солнце – круг, разделенный надвое кинжалом. В академии им говорили, что они и есть этот кинжал, стоящий на границе между тьмой и светом. Тьмы в его жизни хватало. Да и Карна иногда была просто невыносима: заносчивая, спесивая аристократка, врушка к тому же. Однако в ее душу он окунался, как в свет. При всех ее недостатках она не была злой.

А ее губы оказались такими сладкими…

Рихард сбежал по ступенькам и неспешной трусцой повернул к реке. Уго догнал его по пути и подпихнул в бок так, что он чуть не слетел в реку.

– Как сам, Харди?

– Прекрасно, – ответил Рихард, приноравливаясь к его темпу. – Придешь ко мне на ужин? Карна обещала испечь пироги.

– Со свининой? Нет уж. Она еще наверняка не остыла. Надо выдержать паузу. Чтобы она начала скучать, думать – не зря ли отказалась…

– Пауза может затянуться, Уго, – улыбнулся Рихард.

– Ничего. Важен результат. Я созрел для семьи, Харди. Мне нужна хорошая женщина, которая умела бы вкусно готовить и родила мне с десяток детишек. Веселых, толстеньких, визгливых, как поросятки.

– Мило…

– Куплю участок земли, – размечтался Уго, продолжая бежать, – возле дубравы. Посажу кукурузу. Может, пару каштанов… Попробую поухаживать за Карной как положено. А потом, когда я буду лежать на пледе под своим дубом, положив голову ей на колени, а Карна – чесать меня за ухом, нам будет что вспомнить… Нужна красивая история любви.

– И с чего начнешь?

– Это секрет, – буркнул Уго, подозрительно на него покосившись. – А то еще украдешь мою идею.

– Пусть победит сильнейший? – Рихард подтолкнул Уго и прибавил темп, обогнав оборотня.

Он слышал его сопение позади и быстрые удары ног, но сумел взбежать на мост первым.

Черва медленно текла внизу, ветер ерошил воду, и поверхность покрылась чешуей мелких волн – словно большая черная змея медленно ползла под мостом. И Рихард невольно сглотнул, представив то, что он должен сделать прямо сейчас.

Он снял рубашку, повесил ее на низкие перила моста, потом и майку.

– Харди, ты чего? – встревожился Уго.