Текст книги "Закат и падение крошечных империй. Почему гибель насекомых угрожает существованию жизни на планете"

Макклэнахан подсчитала, что акулы, пойманные в 2007 году у берегов Ки-Уэста, были в среднем вдвое меньше, чем в 1950-х, а крупные груперы, обитавшие в этих водах 50 лет назад, сдали позиции более мелким луцианам. Продолжающаяся деградация коралловых рифов, расположенных вдоль острова, сделала этот участок менее пригодным для обитания крупной рыбы. Однако люди на современных фотографиях улыбаются так же широко, как их предшественники. Туристы всех времен довольны своим уловом. Цена тура с учетом инфляции тоже почти не изменилась, хотя теперь рыба намного меньше, чем раньше. Ожидания от рыбалки 1950-х годов имели определенный «срок годности». Каждое следующее поколение прибывало сюда с новым пониманием нормы, новой точкой отсчета. Мир природы может показаться истощенным старикам, но не молодым.

То же правило действует и в случае с насекомыми. Возможно, их триллионные полчища терроризируют людей лишь для того, чтобы однажды уйти в историю. Когда-то саранча Скалистых гор в колоссальных количествах мигрировала по западной части США, устраивая своего рода антиутопию для сельских общин конца XIX века. Огромные тучи насекомых закрывали солнце на несколько часов. По свидетельствам очевидцев, «они казались огромным белым светящимся облаком, так как их крылья отражали солнечный свет и делали стаю похожей на клубы белого пара». Опускаясь на землю, саранча пожирала каждый куст, дерево и кукурузный стебель, поедала траву, листья и даже одеяла, которыми люди в отчаянии пытались прикрыть огороды. Целые орды врывались в дома фермеров, опустошая шкафы и разрывая на части ковры. Были даже сообщения о том, что они объедали одежду на спинах людей.

В 1875 году подсчитали, что колоссальное скопление саранчи заняло территорию, размер которой превышал площадь Калифорнии. Этот вид казался непобедимым. Но к 1902 году саранча оказалась на грани вымирания, возможно, из-за изменения методов ведения сельского хозяйства или сокращения генофонда. В недалеком прошлом целое поколение американцев регулярно подвергалось практически библейским нападениям саранчи, а нынешние жители запада США с трудом способны представить такое.

Теперь энтомологи гадают, что может скрываться от нас за пеленой забытого прошлого и какие усилия потребуются, чтобы переломить ситуацию. Обнадеживает то, что численность насекомых подвержена сильным колебаниям даже в нормальных условиях и может быстро восстанавливаться благодаря их колоссальной плодовитости. Бабочка-монарх откладывает по несколько сотен яиц в день, а пчелиная матка – более тысячи. Насекомые могут восстановить свои популяции; все, что им для этого нужно, это передышка.

Для устойчивого восстановления нам потребуется не только избегать действий с заведомо негативными последствиями, но и принимать меры, результативность которых не поддается точному измерению. Даже поддержание номинального статус-кво потребует постоянных усилий, включая массу крупных поэтапных изменений (многие из которых будут находиться вне поля зрения большинства людей) наших способов обработки почвы, производства продуктов питания и выработки энергии. Но прежде всего нужно показать на фундаментальном уровне, что нам не все равно.

Дни без насекомых

Птицы всегда занимали особое место в сердце Андерса Папе Меллера. Его главной любовью были деревенские ласточки. Особый трепет он испытывал при виде летящей ласточки, когда она неуловимым движением ловко хватала встречное насекомое, перекусывая прямо на лету. Это увлечение привело к тому, что Меллер потратил полвека на изучение любимого вида птиц.

Ласточки с синими блестящими спинками и крыльями, светло-коричневым пятнышком на лбу и раздвоенным хвостиком придавали нотку жизнерадостности унылым пашням на севере датской Ютландии, где вырос Меллер, которому сейчас 67 лет. Долгая карьера Меллера на поприще экологии началась, когда в возрасте 15 лет он отважился покинуть ферму своей семьи, чтобы надевать кольца на ноги птицам для отслеживания их перемещений. Деревенские ласточки встречались повсюду, поймать их и зафиксировать кольцо было совсем не сложно. Вскоре Меллер занялся изучением повадок других птиц, в частности стрижей и городских ласточек. Иногда он высматривал среди растительности ее обитателей, замечая то бабочку, то божью коровку.

Жизнь в Крагеде текла размеренно (буква «д» произносится мягко; «носителям английского языка это дается непросто, а вот испанцы отлично справляются», – замечает Меллер). Пейзаж – аккуратные ряды посевов на пшеничных, ржаных и картофельных полях с россыпью беленых домишек и редких ручьев – почти не изменился, когда Меллер отправился на юг, чтобы начать академическую карьеру в Орхусе, втором по величине городе Дании. Однако исследователя не покидало мучительное подозрение, что что-то не так.

Деревенские ласточки обладают отменным аппетитом: половозрелая пара вместе со своим беспомощным потомством съедает около миллиона насекомых за сезон. На каждой ферме на полуострове Ютландия насчитывалось пятьдесят-шестьдесят пар ласточек, а значит, эта местность буквально кишела насекомыми. Меллер помнит десятки жужелиц, разбегающихся из-под тюков сена, когда работники загружали их на машины, шмелей, жужжащих в зарослях травы у обочины, и мух, которые наводняли дом его родителей ближе к вечеру.

Однако с годами насекомые, похоже, стали исчезать. В 1980-х и 1990-х заметить снижение их численности могли не только биологи. «Большинство жителей сельской местности знали, что насекомых стало меньше», – говорит Меллер. Количество насекомоядных птиц, например сельских ласточек, тоже снизилось. «Это было очевидно. Не нужно было проводить измерения, чтобы это понять».

Однако основным инструментом ученых являются количественные данные, поэтому Меллер задумался о том, как организовать сбор данных о насекомых таким способом, чтобы его несложно было повторить, а полученные результаты позволяли судить о влиянии изменений в популяциях насекомых на птиц. В 1996 году ученый придумал смелый, но простой научный эксперимент: он будет ездить на машине по одним и тем же дорогам и подсчитывать количество насекомых, врезавшихся в лобовое стекло.

Меллер разработал несколько маршрутов и начал курсировать по ним на своем стареньком форде «Англия», производство которого было прекращено еще в 60-х. Он арендовал дешевые автомобили у своего двоюродного брата, занимающегося подержанными машинами, и прибегнул к помощи двух аспирантов. «Это были далеко не роллсройсы», – вспоминает Меллер. Они ездили до девяти раз в день по одному и тому же участку дороги, прежде чем остановиться и подсчитать количество насекомых, размазанных по ветровым стеклам. Меллер совершает эти поездки с мая по сентябрь каждый год, с 1997-го по сей день.

Ученый провел более 20 лет, ездя по прямой, безликой дороге и разглядывая расплющенные внутренности насекомых. Местные фермеры, озадаченные необычным экспериментом, подтрунивают над Меллером, заявляя, что ему просто нравится проводить отпуск, раскатывая по окрестностям. «Они не считают это работой, – признается ученый. – Даже сегодня многие только качают головой, когда я объясняю, чем занимаюсь. Биологов часто считают чудаками». Однако других этот эксперимент задел за живое.

Разговоры о кризисе в мире насекомых, даже когда они встречают некоторое понимание, могут показаться абстрактными или далекими от реальности.

Но соскабливание мертвых насекомых с лобового стекла автомобиля пробуждает осознание того, что это теперь по большей части отголоски ушедшей эпохи, окрашенный в цвет сепии обрывок воспоминаний о детстве и летних поездках за город, а не напасть, с которой приходится иметь дело нынешним автомобилистам.

Отсутствие жуков на лобовом стекле превращается в общеизвестную эмблему сокращения численности насекомых подобно тому, как печальные белые медведи стали символом глобального потепления. Меллер поймал себя на том, что снова и снова слышит одну и ту же историю. «Самые разные люди рассказывают мне, что во времена их детства и юности, когда они отправлялись в летний отпуск, им приходилось несколько раз останавливать машину и отмывать лобовое стекло, так как через него ничего не было видно, – рассказывает он. – Сейчас такое редко случается». Для своего исследования Меллер выбрал два участка: один протяженностью 1200 метров в Крагеде, второй, более длинный – 25-километровая дорога, ведущая на запад, к городу Пандруп. Он моет лобовое стекло, заводит машину и разгоняется до 60 километров в час, что соответствует заданным условиям исследования.

Теперь Меллер ощущает столкновение каждого насекомого с лобовым стеклом. В основном это мелкие мушки, комары и мошки, но время от времени раздается более громкий шлепок – это жук или шмель. В конце исследовательской площадки Меллер останавливается, подсчитывает отметки на лобовом стекле и записывает погодные условия. Он также проводит сопутствующие измерения с помощью липких ловушек и энтомологического сачка – сетчатого мешка, прикрепленного к метровой ручке, – чтобы проверить обилие насекомых на близлежащих полях. Эта работа столь же изнурительна, сколь и неординарна, но результаты, когда они были опубликованы, произвели фурор. Обычно биологи фиксируют незначительные, едва уловимые изменения, произошедшие за время проведения исследований. Меллер обнаружил катастрофический спад.

За более чем 20 лет его «автомобильных» исследований численность насекомых снизилась на 80 % на меньшем участке дороги. На более протяженном участке наблюдалось почти полное истребление – на 97 %. Насекомые практически полностью исчезли из, казалось бы, стабильного, мирного уголка Дании. По словам Меллера, собранные данные показали «резкое снижение», но не слишком удивили его. Когда он только начал исследование, ему приходилось регулярно стирать с ветрового стекла слизь от 30 и более различных насекомых. В последнее время стекло все чаще остается девственно чистым после всей серии метрономических поездок. «У нас было много дней без насекомых, – говорил Меллер. – Очень много». Кроме того, как отмечает он в своей работе, «обилие размножающихся пар трех видов птиц, питающихся воздушными насекомыми, положительно коррелировало с количеством насекомых, разбившихся о ветровое стекло в одно и то же время в одном и том же районе исследования». Другими словами, по мере исчезновения насекомых исчезали и птицы, вероятно, из-за нехватки пищи. Местная экосистема опустошалась с ее основания вверх по пищевой цепи. Не менее интересно то, что сельскохозяйственные земли, по которым разъезжал Меллер, сами по себе ничем не примечательны. Они не отличаются от любой другой сельской местности Северной и Центральной Европы, где выращивают сельскохозяйственные культуры. Это позволяет предположить, что такое катастрофическое сокращение на севере Дании не является исключительным случаем.

Во многих странах птицы, которые питаются в основном насекомыми, например певчие, ласточковые и лазурные, переживают более резкое сокращение популяции по сравнению с всеядными – воронами и скворцами. Анализ динамики численности птиц в Европе показал, что с 1990 по 2015 год насекомоядных птиц стало меньше на 13 %, а количество всеядных осталось прежним. При этом наиболее серьезное снижение численности наблюдается среди видов, обитающих на сельскохозяйственных угодьях. Исследователи связывают это с тем, что уничтожение лугов и интенсификация земледелия благоприятствуют птицам-генералистам. Разрушение среды обитания и сокращение численности насекомых лишает нас существ, которыми мы, несомненно, дорожим. «Возможно, людям наплевать на насекомых, но им нравится видеть в своем саду красивых птиц», – замечает Дэйв Гулсон из Университета Сассекса.

На следующий день после того, как Мартин Зорг и его коллеги в 2017 году опубликовали свое революционное исследование, посвященное исчезновению насекомых в сельской местности Германии, свет увидела еще одна поразительная работа, которая отражала те же тенденции. Менее чем за десятилетие в Германии исчезло приблизительно 12,7 миллиона пар гнездящихся птиц, что составляет около 15 % всех диких птиц в стране. Хотя сокращение численности птиц затронуло редкие виды, наиболее разрушительно оно сказалось на обычных птицах: воробьях, корольках, зябликах, жаворонках и овсянках. Единственное, что их объединяет, – насекомые. «Почти все пострадавшие виды кормят птенцов насекомыми», – сообщил немецкому информационному агентству Deutsche Welle Ларс Лахман, орнитолог Немецкого союза охраны природы и биоразнообразия.

По другую сторону границы, во Франции, безутешные ученые оплакивали исчезнувших птиц. Согласно сведениям, представленным в 2018 году, популяции птиц в сельской местности Франции с начала тысячелетия сократились более чем на треть. Обычные виды: серая славка, садовая овсянка и полевой жаворонок – уничтожены. Французские биологи оценили ситуацию как катастрофическую. Главной причиной назвали применение пестицидов в сельском хозяйстве, но также указали на то, что из-за исчезновения насекомых птицам нечего есть.

На севере, в Швеции, ученые с помощью акустического мониторинга отследили северную летучую мышь, которая когда-то была самым распространенным видом летучих мышей в стране, и обнаружили, что она сдает позиции. Количество особей ежегодно сокращалось в среднем на 3 %; с 1988 по 2017 год численность снизилась более чем в два раза. Авторы исследования считают, что такой «драматичный» спад, возможно, был вызван нехваткой моли, излюбленной пищи летучих мышей.

Снижение численности птиц на сельскохозяйственных угодьях Великобритании также связывают с нехваткой пищи из-за коллапса насекомых. Серая мухоловка, хищница, специализирующаяся на летающих насекомых, теперь встречается очень редко, а сорокопут-жулан, который питается крупными жуками, в Британии исчез еще в 90-х. Между тем птицы, гнездящиеся в городских районах, страдают из-за нехватки в рационе насекомых. Ученые определили, что репродуктивный успех городских больших синиц сравняется с успехом синиц в сельской местности, только если имеющиеся популяции насекомых поблизости удвоятся. «Насекомые являются краеугольным камнем здоровых и сложных экосистем. Очевидно, что городам требуется больше насекомых», – утверждает Габор Сересс, ведущий автор этого исследования.

Доказательства взаимосвязи между гибелью насекомых и исчезновением птиц находят не только в Европе. В Северной Америке популяция козодоя громкоголосого, которого часто слышат, но редко видят из-за его маскировочного оперения, в последние десятилетия ежегодно снижается более чем на 2 %. Биолог Филина Инглиш решила выяснить, почему это происходит. Она сравнила химические признаки образцов перьев и тканей ныне живущих козодоев с музейными образцами, датируемыми 1880 годом, чтобы выяснить, чем птицы питались раньше. Вывод был однозначен: современная популяция «сокращается из-за изменения количества добычи более высокого трофического уровня». Проще говоря, сейчас крупных насекомых меньше, чем столетие назад, поэтому козодоям и другим насекомоядным птицам не хватает пищи.

Парадокс кризиса насекомых в том, что отнюдь не они примут на себя главный удар в случае любой грядущей катастрофы.

Они выживут, хотя их состав изменится, а вот большая часть других живых организмов на Земле испытает фундаментальные потрясения. Вместо использования формулировки «сохранение насекомых» нам, возможно, стоило бы задуматься о сохранении птиц, продовольствия и даже человечества.

«Как бы плохо мы ни обращались с планетой, люди исчезнут прежде насекомых, – утверждает Скотт Хоффман Блэк из общества Xerces Society. – Но что, если птиц станет меньше или они полностью вымрут? Хотите сохранить птиц – нужны насекомые. Хотите есть фрукты и овощи – нужны насекомые. Хотите иметь плодородную почву – нужны насекомые. Хотите сохранить разнообразие растительных популяций – нужны насекомые».

Первостепенное значение насекомых, по крайней мере с нашей эгоистичной точки зрения, неизменно связано с опылением. Глобальная система производства продуктов питания в левиафановых масштабах была тщательно продумана и оптимизирована с помощью технологий всеми возможными способами, но мы все еще нуждаемся в пчелах, мухах и других крошечных опылителях, чтобы отогнать от человечества призрак голода. Самые мрачные опасения по поводу кризиса насекомых крутятся вокруг нашего пропитания. Что произойдет, если существа, которые создают нашу пищу, вымрут?

Почти все цветковые растения в мире в той или иной степени зависят от опылителей, прежде всего от насекомых, но также и от других существ: птиц и летучих мышей, которые непреднамеренно переносят пыльцу с мужской части растения на женскую, участвуя таким образом в завязи семян для формирования следующего поколения. Основные сельскохозяйственные культуры, например пшеница, рис и кукуруза, опыляются ветром, но для выращивания большинства продуктов растительного происхождения, которые чаще всего появляются на нашем столе, – авокадо, черники, вишни, сливы, малины, яблок – требуются опылители. В целом более трети продовольственных культур, выращиваемых по всему миру, нуждаются в постоянном потоке насекомых-посетителей для поддержания их жизни. Некоторые страны, например США, в значительной степени полагаются на армию управляемых медоносных пчел, чтобы обеспечить уровень опыления, который требуется для огромных объемов современного сельского хозяйства. Но в большинстве мест постоянный поток фруктов и овощей держится на хрупких крылышках диких насекомых, которые изнемогают под тяжелым сапогом деятельности человека. Чудеса механизированного земледелия и скоростные торговые пути обеспечили большую часть планеты богатым, хотя и неравномерно распределенным изобилием пищи, но исчезновение опылителей грозит разрушить эту систему в эпоху стремительного роста населения планеты, которое в течение следующих 30 лет может достичь десяти миллиардов.

Организация с претенциозным названием «Межправительственная научно-политическая платформа по биоразнообразию и экосистемным услугам» (МПБЭУ) в 2016 году подготовила первый доклад по оценке опылителей всего мира, опираясь на более чем 3000 научных работ. Анализ позволил выявить внушительные цифры. Стоимость производства продовольствия, непосредственно зависимого от опыления, достигает 577 миллиардов долларов в год. Сюда входят 1,6 миллиона тонн меда, произведенного медоносными пчелами, и какао-бобы – основа для производства шоколада – на сумму 5,7 миллиарда долларов. Согласно докладу, существует около 20 тысяч видов диких пчел, опыляющих сельскохозяйственные культуры, которым помогают бабочки, мотыльки, осы, жуки и разные позвоночные.

Хотя в докладе ничего не говорилось о непосредственной угрозе, нависшей над нашим производством продовольствия, в нем приводились данные, свидетельствующие о резком сокращении численности насекомых, причем обрывочные сведения указывали на самые серьезные потери: в некоторых уголках Европы более 40 % видов пчел находятся под угрозой исчезновения. Доклад также выявил две, к сожалению, противоречивые тенденции: хотя количество опылителей, судя по всему, сокращается, за последние 50 лет объем производства сельскохозяйственных культур, опыляемых животными, увеличился на 300 %. Зависимость земледелия от опылителей, особенно в развивающихся странах, увеличивается в самое неподходящее время. «Если мы будем действовать так же, как сейчас, – увеличивать население, наращивать потребление мяса, расчищать все большие площади под пашни, способствовать изменению климата, – ситуация с опылителями достигнет критической точки, – говорит Гулсон. – Наступит момент, когда урожайность сельскохозяйственных культур начнет снижаться. Если мы должным образом не решим проблему сокращения опыления, такие последствия неизбежны. Пока я не вижу никаких признаков того, что человечество занимается этим вопросом».

Всего через три года после публикации трех нашумевших исследований о сокращении численности насекомых была проведена более масштабная оценка с участием 145 ученых, и результаты оказались еще более пугающими. Главные выводы в сборнике МПБЭУ «Живая планета» в целом были достаточно очевидными: миллион видов животных и растений находятся под угрозой исчезновения, четыре из десяти всех видов амфибий вымирают, треть коралловых рифов превращается в слизь.

Что касается насекомых, данных пока недостаточно, с некоторым раздражением признают исследователи, но имеющиеся доказательства позволяют дать «предварительную оценку и заключить, что 10 % находятся под угрозой вымирания». Так как насекомые составляют примерно три четверти от известных науке живых существ, это означает, что почти 14 % живых организмов грозит исчезновение. Это составляет более миллиона видов, о котором говорится в отчете МПБЭУ. «Сокращение биологического разнообразия опылителей ставит под угрозу производство более 75 % видов продовольственных культур во всем мире», – предупреждают авторы отчета. Неизбежность этого сценария подчеркивалась Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН (ФАО), которая в 2019 году воспользовалась Всемирным днем пчел, чтобы обрисовать ранее немыслимый набор обстоятельств.

ФАО предупредила, что по мере того, как пчелы и другие опылители будут исчезать по всему миру из-за интенсивных методов ведения сельского хозяйства, разрушения среды обитания, использования химикатов и глобального потепления, урожайность сельскохозяйственных культур и наше питание будут ухудшаться. Если не принять корректирующие меры, людям станет все сложнее получать жизненно важные витамины и минералы, например витамины А и С, магний, цинк и фолиевую кислоту, поскольку в некоторых местах станет невозможно выращивать фрукты, орехи и большинство овощей в промышленных масштабах.

В нашем скудном рационе фрукты и овощи будут все чаще заменяться основными продуктами питания – рисом, кукурузой и картофелем. Кризис насекомых не только лишит многих привлекательной и вкусной пищи, но и приведет к нарушению баланса питательных веществ, что повысит риск различных заболеваний. Согласно одному исследованию, исчезновение опылителей вызовет так много ныне предупреждаемых заболеваний, например сердечно-сосудистых, что среднегодовая смертность вырастет на 1,4 миллиона. Вымирание диких пчел и других опылителей оказалось губительным для нашего здоровья.

Фермеры, особенно в бедных странах, увидят, что их хозяйство приходит в упадок; окружающая среда тоже пострадает. Когда урожайность понизится, а состав выращиваемых сельскохозяйственных культур изменится, земледелие, скорее всего, поглотит новые площади дикой природы, чтобы компенсировать потери. Сокращение биоразнообразия приведет к исчезновению большего количества видов, и из-за этого порочного круга наша планета станет еще более унылой. «Нехватка опылителей ощущается по всему миру. Этот кризис уже начался, – утверждает аргентинский эксперт по опылению Лукас Алехандро Гарибальди. – Нам потребуются новые земли, а значит, лесов станет еще меньше».

Даже обычные полевые цветы, 90 % которых опыляются насекомыми, станут редкостью.

Отсутствие опыления также приведет к снижению объемов производства различных важных материалов; хлопок, например, можно выращивать без насекомых, но опыление значительно повышает массу хлопка-сырца коробочки и, следовательно, увеличивает объемы урожая. Хлопковая промышленность, стоимость которой только в США составляет 25 миллиардов долларов в год, полагается на пчел, мух и жуков как на экономический императив.

Мы отчаянно пытаемся поддержать популяции медоносных пчел, но масштабная задача по опылению часто выполняется другими, менее известными существами. Например, Великобританию ежегодно наводняют 4 миллиарда мигрирующих журчалок, что делает их вторыми по важности опылителями после пчел. Журчалки не только участвуют в опылении ягодных культур Британии, но и поедают триллионы сельскохозяйственных вредителей – тлей. По мере того как число опылителей будет сокращаться, нашей системе продовольствия придется рассчитывать на все меньшее количество видов. По словам специалиста по пчелам из Редингского университета Саймона Поттса, мы можем остановить сокращение численности нескольких ключевых опылителей, но что будет с остальными? «Полагаю, многие из них уже прошли точку невозврата, – говорит Поттс. – Ситуация, в которой оказалось человечество, стара как мир. Мы не понимали, что теряем, пока оно не выпорхнуло из наших рук». Поттс считает, что мы можем остаться с «крохотной» группой эффективных опылителей сельскохозяйственных культур, состоящей всего из десятка видов. Параллельное сокращение численности опылителей, не являющихся насекомыми, – птиц и летучих мышей – усугубит растущий дефицит опыления.

Более богатые страны, вероятно, обладают технологическими и финансовыми возможностями, необходимыми для того, чтобы пережить это бедствие, но мелкие фермерские хозяйства в Африке, Азии и Южной Америке станут крайне уязвимы, как и местные жители, которые полагаются на них в плане продовольствия. Ирония в том, что горячие точки войны с недоеданием часто располагаются в тех районах, где производство здоровой пищи в значительной мере опирается на опыление. Более двух миллиардов человек в развивающихся странах зависят от мелких фермерских хозяйств – именно здесь нехватка опыления будет ощущаться наиболее остро.

Уменьшение количества опылителей будет иметь несколько последствий. Эклектичное сочетание видов насекомых не только обеспечивает более надежное опыление растений, но и повышает качество и количество фруктов и овощей. Поттс любит показывать серию фотографий, на которых изображены ягоды клубники, опыленной разными способами: насекомыми, путем самоопыления и ветром. Только ягоды, полученные в результате опыления насекомыми, похожи на привычную для нас клубнику. Остальные настолько сморщены и деформированы, что больше напоминают объедки.

То же происходит и с другими фруктами. Как показало исследование разных сортов яблок Великобритании, в котором участвовал Поттс, опыление насекомыми повышает урожайность сорта Гала на 2,6 миллиона килограммов в год. Исследователи предупреждают, что непрекращающееся сокращение численности насекомых «может иметь серьезные финансовые последствия для производителей яблок».

Голод и недоедание не обрушатся на нас столь же внезапно, как коронавирус, но существует опасение, что этот кризис будет более глубоким и продолжительным. «Считаю ли я, что население планеты достигнет десяти миллиардов человек? Нет. Ситуация ухудшается слишком быстро, – говорит энтомолог Делавэрского университета Дуглас Тэлэми. – Земля не в состоянии прокормить то количество людей, которое есть сейчас. Как же она сможет обеспечить пищей на три миллиарда больше?»

Еще одно надвигающееся, но менее очевидное последствие исчезновения насекомых наблюдается в области медицины. Лечебные свойства насекомых и их продукты переработки тысячелетиями использовались людьми для лечения. Когда в 322 г. до н. э. Аристотель описывал мед как «действенное средство для снятия воспаления глаз и заживления ран», в Китае практика использования насекомых как лекарства существовала уже около тысячи лет. В традиционной китайской медицине применяется около трехсот видов насекомых; личинки жуков полезны для лечения цирроза печени, а порошок или настой из китайских черных горных муравьев якобы помогает поднять иммунитет.

В некоторых районах Индии отвар из тараканов принимают при непроходимости мочевыводящих путей, а на юге страны грязь из муравейников используют для лечения чесотки. На севере Бразилии, в штате Баия, в народной медицине задействованы более 40 видов насекомых. Как правило, их жарят, растирают в порошок и глотают, запивая чаем. Древние лекарства из насекомых часто не приносили никакой пользы. Например, те, что создавались на основе популярного в Англии XVII века «учения сигнатур», которое считало значимым физическое сходство трав или насекомых с частями человеческого тела. Многие люди безрезультатно пытались избавиться от облысения с помощью мохнатых муравьев или ускорить процесс похудения, применяя палочников.

Однако современная наука, хоть и с опозданием, начала подтверждать, что многие традиционные лекарства из насекомых помогают при лечении целого ряда заболеваний. Изучая свойства препаратов из насекомых, ученые обнаружили, что пчелиный яд эффективен против перхоти и некоторых видов рака, а мед, источник антиоксидантов, полезен при лечении сердечно-сосудистых и кожных заболеваний. Полоскание полости рта раствором прополиса, пчелиного клея для ульев, помогает при высоком давлении и заболеваниях десен.

Мир природы веками расхищали в поисках эликсира от всех болезней, хотя наиболее перспективными в этом плане всегда казались царства растений и грибов. Так или иначе, морфин получают из опийного мака, аспирин – из салицина, содержащегося в коре ивы, пенициллин – из грибов Penicillium chrysogenum. Как писали ученые Ратгерского университета Лаура Сибрукс и Лунцинь Ху в своей статье 2017 года, несмотря на богатую историю энтомотерапии – применения насекомых в лечебных целях, – «лекарствам из насекомых еще только предстоит завоевать то признание и успех, которых добились на рынке их растительные аналоги». Такая несправедливость, подчеркнули авторы, частично объясняется негативным отношением к насекомым в западной культуре, но науке не следует избегать этого почти неосвоенного ресурса. «На самом деле, – подытоживают ученые, – при должном внимании вещества, извлекаемые из насекомых, открывают большие перспективы для изготовления природных лекарственных средств».

Длительная история эволюции насекомых и их постоянное применение в нетрадиционной медицине могут послужить прочной основой медицинских исследований при разработке препаратов из насекомых. Возможно, эти препараты помогут нам избавиться от кошмарного феномена устойчивости к антибиотикам, который центры по контролю и профилактике заболеваний (CDC) называют одной из величайших проблем здравоохранения нашего времени. По мере того как микробы развивают способность преодолевать действие антибиотиков, которые должны их уничтожать, возникают опасения, что «супербактерии» смогут быстро распространяться, не реагируя на лечение. Такая перспектива побуждает исследователей обратиться к потенциалу крошечных экзоскелетов насекомых.

Иммунитет к патогенам, защищающий насекомых, в частности тараканов и жуков, может сыграть ключевую роль в разработке новых антибиотиков.