Текст книги "Фаворитка месяца"

3

Лайла с неделю дулась и зализывала раны, а потом опять обратилась к Робби. Было больше крика и споров, но все же общение наладилось.

– Я никогда в жизни не переживала такого унижения, – вопила Лайла.

– Да нет же, переживала, – сказал Робби. – Просто ты не хочешь вспоминать.

Прекрасные глаза Лайлы сузились.

– Я бы тебя убила! Ты выглядишь таким важным, уверенным, как будто знаешь людей. Как будто перед тобой открыты двери. Конечно! Этот Джордж Джнец! И выходная дверь Ары Сагарьяна! Это все, что ты в силах мне предложить.

– Лайла, успокойся! Откуда я мог знать, что Ара собирается пригласить Терезу? Я не заставлял тебя врать. Вот с чего началось. Он, может быть, взял бы тебя, если бы ты не соврала. Я дал хороший совет.

– Не тебе ругать меня! Это был твой план, и очень глупый. Моя мать – по-прежнему фаворитка Ары. А ты – жирный гомосексуалист, из бывших. Ты липнешь ко всем, кто был знаменитостью. Вроде моей мамаши. – Вдруг ей пришла в голову ужасная мысль. – Я знаю, вы с ней все еще видитесь.

Лайла замолчала. А вдруг у Робби какие-то интриги с Кукольной Фавориткой! Вдруг они оба против нее. Лайла почувствовала, что ей плохо. Она ухватилась за край кофейного столика.

– Лайла, я встречаюсь с твоей матерью, потому что мы друзья, и я ей нужен. И тебе я нужен.

– Мне никто не нужен, – сплюнула Лайла.

Тут вошел Кен, с болезненным выражением лица:

– Да прекратите вы оба!

– У меня новая идея, – сказал Робби, не обращая внимания на Кена. – Мы забыли об агентах. Мы зациклились на том, что тебе нужна роль. Тебе надо искать агентов. Даже – того же Ару.

– Черт с ним. Когда-нибудь он будет ползать.

– Разве что на той неделе. Сейчас он едва может двигаться, – пошутил Кен.

Робби дернул плечом, словно Кен был назойливым насекомым.

– Я хочу, чтобы Лайла начала карьеру на телевидении. Я верю, что нам удастся для нее кое-что подобрать. – Робби повернулся к любовнику. – Пусть она послушается меня, Кен. Так она получит больше пользы, но она твердит, что звезды не работают на телевидении. Как будто она звезда!

Лайла уничтожающе взглянула на Робби. Чтобы рассеять тучу, Кен вмешался.

– Почему нет, Лайла? Если Марти Ди Геннаро считает возможным работу с телевизионщиками, то и тебе можно.

Лайла и Робби уставились на него.

– Ди Геннаро там не работает, – сказала Лайла.

– Теперь работает.

– Марти Ди Геннаро – на телевидении? – спросил Робби. Кен кивнул.

– Откуда ты знаешь? – спросила Лайла.

– Разве ты не в курсе всего, что касается бизнеса? В интервью «Варьете» он сказал, что смотрит на телевидение как на новое средство. Он видит, что со времени кабельной революции телевидение больше волнует, чем кино, и дает больше творческих возможностей.

– Почему один из кинодиректоров решил заняться телевидением? – спросила Лайла.

– Бог его знает. Но это факт. А Ди Геннаро держит руку на пульсе Индустрии.

– Господи, все бы я отдала, чтобы с ним работать, – сказала Лайла.

– У него что, уже готово шоу? Сценарий, актеры? – спросил Робби.

– Должно быть. Им нужны техники. Он обращался ко мне.

– Марти Ди Геннаро обращался к тебе, приглашал работать на своем телешоу?

– Ну, не он, Дино, его ассистент.

– Это впечатляет, – заявил Робби.

Он взглянул на Лайлу, мол, а я что говорил? И откинулся на диване, надвигая шляпу на глаза.

– Мой случай, – сказал он. – Хотя я бывший гомосексуалист и не имею связей, у меня еще кое-что есть в запасе.

Он помолчал. Затем пожалел ее.

– Может быть, нам удастся тебя свести с ним через Пола Грассо. А может – через Дино или еще кого-нибудь из итальянцев. Еще я знаю секретаря у Целлеров. Они имеют дела с Ди Геннаро. Может быть, удастся что-нибудь с контрактом. И я однажды приятно проводил время с одним парнем в офисе у Ортиса. Он – партнер Марти. Может, удастся с ним это обговорить.

Лайла хранила молчание. Что за хреновина! А может, телебизнес и правда поможет? Все зависит от того, как себя поставишь. Все бывает.

– Боже, что бы я только не отдала, чтобы с ним работать, – повторила она.

– Что за шоу? – спросил Робби.

– О, это – секрет фирмы. Про каких-то трех девушек, которые путешествуют по Штатам.

– Три девушки? – спросила Лайла, неизвестно почему вспомнив Тощую и Конфетку.

Пол Грассо устало окинул взглядом ресторанчик. Директор все говорил. Та-та-та… Господи, хоть бы вернулось немое кино, лишь бы не слушать этого нытика еврейчика. Ну да, речь идет о разговорах внутри индустрии. Публика не должна их слышать. Он и сам бы заплатил, лишь бы не слушать… Он вздохнул. Не везет. Платят за то, чтобы слушать этого А. Джоэля Гроссмана, а зарабатывать надо.

– Нам нужно что-то абсолютно свежее. Совершенно волнующее. Но не то, чего ожидают. Нужен взгляд, я бы сказал, видение, как бы это сказать… невинность, но знающая, чистота, понимающая порочность…

Пол отвернулся. Как и всем, этому А.Дж. Гроссману нужны свежесть и красота, чтобы продавать свою продукцию. Почему бы так прямо не сказать? И почему это он А. Джоэль? И почему этот тип говорит с нажимом? Его голос при этом – как у какого-то е…иного гомосексуалиста. Все эти придурки коммерческие директора такие: не могут просто делать свою сраную работу, а должны делать вид, что это искусство. Как будто это так важно, если продаешь «бьюик» или крем для бритья или там джинсы, как сейчас. Господи, разве они не знают, что все это дерьмо… самые большие дела в Голливуде представлены директорами, вроде этого. Пол не мог смириться с тем, что он должен рекламировать какие-то вонючие бутерброды у Геллера.

Господи, вся индустрия направляется такими еврейчиками. Шпильберг, Овиц, Целлер, Ортман, Эйприл Айронз, экс-партнер Пола, Мильтон Глик. Невозможно что-нибудь купить, заключить контракт, снять фильм, распродать без участия еврея.

Ну, пусть он озлоблен. Но разве это не значит, что он может быть прав? Было когда-то время, когда он работал с Мильтоном, и сам был одним из участников. Тогда у них были большие замыслы, и снять новый фильм считалось настоящим делом! Но это в прошлом. Сошлись пути Мильта и этих его еврейчиков. В работе появились нервозность и азарт, словно он был нечестным игроком… Марка Грассо по-прежнему высоко ценилась в городе. Но он вытолкнул меня. А потом Мильтон и все они сомкнули ряды. Образовался клан.

Конечно, Мильт гнилой и этот директорчик тоже, все они гнилые. Он не знал ни одного еврея, который мог бы делать тяжелую работу, кроме разве Джимми Каана, но это такой чудной, что он может быть не в счет. Пол оглянулся на директора, который все еще говорил.

– …И вся компания основана на этом. Женская сущность! Нам надо продать это с большой чувствительностью. Здесь необходимо чувство ответственности. Имидж, даже, если хотите, больше чем имидж. Это обусловливает…

Экое говно! Этот тип действительно сказал «обусловливает»? Он что, е…лся? Думает, что он какой-нибудь сэр Ральф Ричардсон в коммерции? Или хочет быть новым Шпильбергом? Проснись и нюхай кофе, дергунчик. Была возможность для одного тощего еврейского директора коммерческого телевидения стать гигантом, но место уже занято. Возвращайся к себе на Ямайку или с какого-то там еще х… востока ты приехал. Грассо видит, что все эти типы всегда хвастаются своим вкладом в науку и искусство. Какое дерьмо! Он вновь задумчиво занялся сэндвичем.

– …Сублимационно. Ведь это поистине нечто большее, чем коммерция. Нам есть что сказать не только о продукции, но и о себе самих.

Пол засунул в рот последний кусок сэндвича с пастрами и кивнул. Пускай себе этот дергунчик тарахтит. Но тот остановился. Он смотрел на Пола. Вот именно сейчас, когда у него полный рот пастрами и ржаного хлеба, этот жалкий малютка минетчик хочет, чтоб ему ответили. Пол резко глотнул. Господи! Острый край ржаной корки едва не задушил его. Глаза его увлажнились. А тот протянул руку и похлопал его по руке. Пол смог, однако, все проглотить. Господи, этот тип действительно гомосексуалист или что-то вроде? Полу была нужна работа, но не такая паршивая.

– Благодарю вас за то, что вы разделяете мои взгляды. – Сказал директор. – Я действительно могу оценить подобную честную реакцию. Ведь вы еще способны плакать над тем, что другие сочтут ерундой.

О чем там бормочет этот проклятый маленький ублюдок? Он что, действительно подумал, что я, Пол Грассо, плачу над его концепцией создания новых джинсов? Пол оглядел ресторан. Кто еще был свидетелем его унижения? Это слишком. Он глубоко вздохнул и встал. Если бы он не продул последние монетки на своем последнем празднестве, он послал бы этого А.Джоэля на… Это, конечно, его последний визит в Вегас. Безусловно. Он попытался улыбнуться директору.

– Думаю, я знаю, чего вы ждете. Надо посмотреть на девчонку, – выдавил он.

Пол Грассо посмотрел на послания, разбросанные на столе. В основном от кредиторов и угрожающее письмо от Эггса, «кредитора» со сломанными ногами. И еще одно – от Робби Лаймона. Интересно, чего нужно этой старой царице? Надо думать, внимания. А.Джоэль прокашлялся. Пол повернулся к грузной женщине в босоножках на высоких каблуках, которая стояла в дверях кабинета, нервно постукивая ногой.

– Она там, – объяснила женщина Полу, жестом показав на ванную, и передернула плечами. Пол посмотрел вниз и заметил лакированный ноготь большого пальца ее ноги, а под желтым кончиком ногтя была каемка из грязи. Он вздрогнул. Экое свинство! Но тут он увидел девушку, и она ему понравилась. Может быть, это было решение проблем молодого Эйзенштейна. Он оглянулся на А.Джоэля.

– Я думаю, она вам понравится. В ней есть что-то, что трудно определить.

Конечно, лучший зад – и один из самых плоских животов в Лос-Анджелесе. Кроме того, пара острых титек. Лицо в порядке. Достаточно смазливо, чтобы выбрали королевой, но по здешним понятиям менее чем заурядное. Ну, для новой модели коммерческих джинсов зад сработает на продажу. И если принять во внимание всю эту рекламную мишуру, она будет очень хороша. Плохо, однако, что этой сучке только пятнадцать лет, а может, и меньше. Мать принесла свидетельство о рождении, но Пол уже вляпывался в такое дерьмо. Когда они подлетки, то возникают всякие проблемы с лос-анджелеским бюро благосостояния детей. Надо постараться найти наставника для двухдневной съемки. Ну, для подобной рекламы это стоит того. Все, что зависит от этого директора А.Джоэля, это все на нем. Также можно свалить на Бенни Эггса и несколько долларов положить в банк.

Девушка вошла. Она опустила голову, но несмотря на эту паршивую позу, Пол смог разглядеть ее зад, длинные ноги и пару хороших сосудов. В талии она была восемнадцать дюймов, может быть, девятнадцать. И, конечно, ей нет еще пятнадцати. Господи, хотя бы четырнадцать исполнилось! Он посмотрел на своего клиента. Этот сосунок молчал и глазел. Грассо чуть улыбнулся. Ну, тут можно все-таки неплохо заработать. Нет, он не утратил своего чутья.

– Могу я посмотреть в профиль? – спросил он.

Девчонка медленно повернулась. Лицо ее заслоняли каштановые волосы, но видна была мягкая округлость ягодиц, подчеркнутая поджарость живота.

– Итак, Адрианна, можно ли нам продолжить? Девушка только подняла голову.

– Миссис Годовски, я хочу попросить Адрианну снять рубашку и брюки, – обратился он к матери.

– Она сделает все, что вам от нее нужно, мистер Грассо. – ответила женщина спокойно и повернулась к девочке. – Ты слышала, что сказал этот человек, Адрианна?

«Очень хорошо, очень по-матерински, миссис Годовски, – подумал Грассо, пока Адрианна расстегивала блузку. Она была голубой и дешевой с рядом рюшек на груди. Девчонка сбросила ее на пол. У нее был кружевной красный лифчик, подчеркивающий линию грудей, похожих на два грейпфрута на блюде. Грассо покосился на клиента. – Все идет хорошо».

Девчонка отработанным движением сбросила туфли и взялась за застежку на белых джинсах. Она потянула за нее, и металлический звук был единственным в комнате. Она начала стаскивать их неуклюже, но застежка, наверное, зацепилась за трусики, так как они тоже слетели. От пояса она оказалась голой. Опершаяся одной рукой о ящик с карточками, она казалась невозмутимой и открытой. Прелести ее тела взметнулись белым фонтаном над джинсами, лежащими у ног. Ее зад не портили ни морщины, ни какие-нибудь пятна, так же как ее бедра и живот.

Этому завидовали в Тенафли, Нью-Джерси. Четырнадцатые размеры мечтали быть похожими на это. На этом продавались джинсы. Девчонка прямо смотрела на двух мужчин. Пол Грассо выжидающе повернулся к директорчику.

– Слишком много лет, – сказал Джоэль Гроссман.

4

Шарлин жонглировала тарелками, а другой рукой захватила кофейник. Она бросилась к стойке навстречу трем полисменам. Сердце ее колотилось.

– О'кей, ребята! – сказала она сделанной жизнерадостностью. – Жареная картошка и пюре с луком, жареный цыпленок для вон того красавчика в углу.

Она расставила тарелки и стала разливать кофе, пытаясь установить зрительный контакт. Парни начали расставлять перепутанные заказы, не поправляя ее. Шарлин надеялась, что Джек не заметил, что она опять перепутала. Ей всегда не везло со сторонами и направлениями.

– Извините, ребята, – сказала она.

Она боялась полиции. Она дребезжала, как фарфоровая чашка на полке.

Молодой полисмен в углу, как она видела, глазел на нее. Она опустила голову, но знала это.

– Не видел ли я тебя раньше? – спросил он. Она, стараясь успокоить дрожь в руках, наполнила последнюю чашку и пыталась быстро вытереть то, что пролила.

– Конечно, видел – ведь я все время здесь, – пошутила она.

– Нет, еще раньше, не здесь.

Шарлин почувствовала, что бледнеет, но попробовала поднять глаза и осмелилась на него взглянуть. Теперь надо было схитрить, чтобы переключить его внимание.

– Нет, красавчик, я так не думаю. Уж тебя бы я запомнила. Другой полицейский свистнул и переступил с ноги на ногу. Она хотела уйти, но фараон подошел и взял ее за руку.

– Нет, я тебя видел раньше. Ты нравишься всем полисменам в стране.

Шарлин почувствовала холод в руке. Она вырвала ее.

– Я? – сказала она слабым голосом. – Боюсь, что ты меня с кем-то спутал.

– Да нет, лапочка, я думаю о тебе все время. Как и другие наши парни в Бекерсфилде. Мы все тебя хотим.

Двое других засмеялись.

– Он в тебя влюбился, – сказал толстяк. – Разве ты не видишь?

У Шарлин перехватило дыхание.

– Ну ладно, ребята, ведь нас двое. Я люблю своего мужа, – сказала она и удалилась через вертящуюся дверь.

Она прислонилась к грязной стене жаркой кухни. Карло, повар, уставился на нее, потом отвернулся. Она налила воды из-под крана и быстро выпила стакан. «Держись! – подумала она. – Забудь о Лэмсоне. Это было давно и далеко».

Шарлин вновь вышла к стойке и подняла салфетку, чтобы вытереть пот, забыв, что подняв руки, она подняла также и выставила вперед и груди. Когда она опустила руки, то заметила, что на нее смотрит вошедший мужчина. О Господи, на сегодня хватит! Почему постоянно со мной связана какая-то тревога? Шарлин вздохнула, опустила глаза, взяла меню и пошла к нему. Она видела, что он продолжает наблюдать за ней. Но он не был похож на обычного посетителя. Около пятидесяти лет, маленькие глаза за толстыми стеклами очков, но выглядит не так, как обычно в этом возрасте. Редкие волосы гладко зачесаны назад. Густой загар. Белый пиджак свободно сидел поверх серой шелковой футболки, брюки тоже белые. Он не был похож на торговца или маклера. Шарлин не могла точно сказать, что это за человек, но это не был обычный бекерсфилдский шофер.

– Меню?

– Нет, спасибо, я знаю, чего я хочу. Яичница-болтунья. Хлеб не поджаривать, картошки не надо. Помидоры ломтиками, черный кофе.

– Конечно, – сказала Шарлин и пошла на кухню передать заказ повару. Но она почувствовала, что все забыла. Пришлось вернуться. Он все еще смотрел на нее.

– Какую вы сказали яичницу? – спросила она. С дрожью Шарлин услышала сзади вздох Джека. Господи Боже, прошу тебя! Сделай меня хорошей официанткой.

Когда Шарлин поставила еду перед новым гостем, она, пользуясь передышкой во время обеда, решила заняться сахарницами. Этот тип ел быстро и попросил еще кофе. Пока Шарлин наливала его, она заметила, что он прочел имя на ее бирке.

– Шарлин, – прочел он. – Хорошее имя! Вы актриса, Шарлин? Шарлин обернулась и рассмеялась:

– Актриса! О нет, что вы! Я просто официантка. – Она поставила кофейники и продолжала: – Но однажды я работала на родео, на Юго-Западе. Там что-то вроде шоу-бизнеса. Кажется, так?

Мужчина засмеялся, но беззлобно.

– Ну, конечно, кажется, так. Но я хотел спросить: играли ли вы когда-нибудь на сцене?

Она снова засмеялась, поворачиваясь в сторону кухни:

– Да нет.

– Никогда не снимались для рекламы, не участвовали в фильме?

– Только мечтала.

– И в журналах не было ваших фотографий?

– Один мужик на родео как-то снимал меня, но карточку не прислал. Ничего такого никогда не было.

– А вы хотели бы, Шарлин?

Она помолчала. Ей не хотелось, чтобы Джек снова набросился на нее, что она болтает вместо того, чтобы работать, но этот малый был интересный. Он был какой-то другой и разговаривал по-другому. Тихо и веско, как богатый человек. Но все же нужна осторожность.

– Что вы делаете в Бекерсфилде? – спросила она. – Ищете актрис?

– Да, я занимался этим, но повредил машину. Теперь жду буксира. – Он обернулся, и она увидела белый «мерседес», стоящий в пыли. Дин, чтобы только дотронуться до него, не пожалеет десятка долларов. – Но сегодня у вас удачный день.

– Да?

– Меня зовут Мильтон Глик. Я подбираю актрис для телешоу. Я думаю, что вы подойдете на роль. Что скажете? – он ждал.

Наверное, он думает что она глупее, чем Дин. Сейчас он скажет, что сделает ее богатой. Она спросила:

– Сколько за это заплатят?

Мильтон откинулся, но чуть не соскользнул со стула. Он, кажется, наслаждался сам собой.

– Много, – ответил он. – Больше, чем вы можете подумать. Шарлин приблизилась к нему:

– Что нужно, чтобы получить эту работу? – спросила она, слегка наклонив голову и скрестив руки на груди.

– Ничего, – ответил он, отодвигаясь и вставая, чтобы расплатиться. – Всего лишь прийти на просмотр в офис на следующей неделе и побеседовать с несколькими людьми. – Он выложил деньги из кошелька на прилавок. – Никаких гарантий, но можно реально получить роль в телешоу.

Он вручил Шарлин визитную карточку со словами:

– Это надежное дело, Шарлин, и не надо беспокоиться. Она приняла карточку, сказав:

– О'кей, мистер Глик. Если я решусь играть на телевидении, я вам позвоню.

Она быстро отошла, так как хмурый Джек собирался поговорить с ней.

– Сделайте это, Шарлин. – сказал Глик ей в спину, – и вы станете очень, очень богатой.

5

Джан выехала из гостиницы с помощью Пита. Правда, не в его город. Она нашла жилье совместное с двумя девушками. Переезд был трудным, и когда она добралась до своей новой кровати, которую установили, она благодарно упала на нее. Она спала одна, у Пита с утра была работа. Спала, как человек очень уставший.

Джан открыла глаза и глядела на освещенный солнцем потолок и улыбалась. Да, это Калифорния! Новое место рядом с Меллроуз авеню. Тут вместе с ней живут еще две актрисы из труппы.

Все вышло так легко, но очень странно. Все, кто рождаются на земле, с самого начала получают лицо, тело и имя. Она изменила все это, так никто прежде не делал. Это было болезненно, смело, опасно. Но это уже позади. Она улыбнулась и потянулась. Теперь все иначе. Не то что там волосы, лицо, тело, но все. Она просыпается с улыбкой на приятном лице. Она встала с постели. Одеваться было приятно. Все выглядит хорошо на девушке пяти-шести футов ростом и весом в сто двадцать один фунт. Джинсы скользнули по ее тонким длинным бедрам. Футболка хорошо подчеркивала круглые груди. Хорошо смотреться в зеркало, но лучше, когда смотрят на тебя. А на нее смотрели. Кажется, каждое ее движение производит на них впечатление. Покачивание головой, изгиб спины, потягивание. Весь этот язык тела она использовала в соревновании с другими привлекательными женщинами.

Но теперь это происходило рефлекторно. Она сама не замечала, как скрещивала ноги, переставляла ступни, подчеркивала линию бедер или просто облизывала свои красивые теперь пухлые губы. Она знала, как играть роль секси. Она знала, что теперь это работает.

Она также знала, что женщины следят за ней. Не так прямо, но не меньше, чем мужчины. Она стала участницей соревнования, а не наблюдательницей. Конечно, это представляет для них проблему, они искоса следят за ней. У кого лучше грудь, нос, волосы, ее оценивают, измеряют, взвешивают.

Когда-то раньше Бетани просто как бы игнорировала ее. Или не замечала, или относилась дружелюбно, но во всяком случае, смотрела сверху вниз. Джан не возражала против того, чтобы сейчас некоторые женщины ненавидели ее просто за одно появление. Это было приятно, это было как признание.

Ведь для женщины быть привлекательной – это настоящий ключ, способный открыть не меньше дверей, чем лампа Алладина или фонд Онассиса. Господи, возьмите бедную Кристину! Она подавлена своей жалостью и взглядом на этого своего отца и всех людей. Как жаль, что ей не встретился доктор Мур! Лучше всего, что прослушивание, устроенное сестрой Пита, вполне себя оправдало. Конечно, немного странно играть на сцене в Лос-Анджелесе, где кинокамера – королева. Но театр «Меллроуз» был достаточно модным, и там бывали агенты, директора картин, иногда – продюсеры и режиссеры. И что могло быть для нее лучше, чем голливудский дебют на сцене! Как будто нарочно.

И она легко получила роль. Это была перекроенная версия «Кукольного дома». Персонажи были приспособлены для преуспевающего голливудского продюсера и его жены. Удивительно, но старая тема Ибсена о мужском господстве и женской зависимости до сих пор работала. Действительно грустно.

По иронии судьбы она, женщина, никогда не имевшая роскоши, зависимости от мужчины, играла Нору. Ну, это роль, которая стоит любых усилий. Она была очень рада, что справилась с ней. Пусть платят всего 175 долларов в неделю, меньше, чем нью-йорскому безработному, но если ей повезет, можно обратить на себя внимание значимых людей.

Джан встала, отбросив простыню. Она спала в длинной бесформенной хлопчатобумажной рубашке, а теперь надела белый купальный халат, которым пользовалась и как полотенцем. Что ей по-прежнему доставляло беспокойство – так это шрамы. Она не хотела их показывать и не любила смотреть на них сама. В душе она сразу становилась под воду, а в других случаях была одетой. Она продолжала принимать витамин Е и была рада, что никогда не было келлоидов. Но шрамы продолжали зудеть. Иногда ей казалось, что они светятся в темноте. С Питом она всегда была в темноте, а если ей захочется спать с другим мужчиной, то надо будет как-то преодолеть это препятствие. Но это вряд ли. Сейчас в свои тридцать шесть лет она вела себя, как подросток. Игра нравилась ей больше, чем результаты.

Гектор, режиссер театра, был человек веселый и, к счастью, не проявлял к ней никакого интереса, кроме профессионального. Ему нравилась ее работа, а не внешность. Ее приняли сразу. Гектор был не гений, и слушать его не очень удачные указания было болезненно: она вспоминала Сэма.

Ну, если говорить честно, она все время скучала по нему. Это было второе, что омрачало ее: воспоминания, как они гуляли вместе и что они делали, возвращались к ней, как бесконечная петля в голове. Хуже того, ведь теперь она была в Калифорнии, где бывал и он. И новые вещи заставляли тосковать о нем. Она покачала головой. «Вот апельсиновое дерево. Я стою рядом и могу сорвать апельсин прямо с ветки. Может быть, и Сэм сейчас стоит под апельсиновым деревом». Такие глупые мысли все время лезут в голову. Она была смешна самой себе. Конечно, и может быть, апельсин, тяжелый, как пушечное ядро, упадет ему на голову. Но все же ей не хватало его, и мысль о том, что они никогда не стояли вместе под апельсиновым деревом, вызывала слезы.

– Господи, я – неисправимая мазохистка, – сказала она вслух.

А эта мысль была самой тяжелой, даже думать об этом не хотелось. Если бы она тогда выглядела, как теперь, Сэм бы ее бросил? А если нет? Значит ли это, что он ее еще любит? И раз он ее бросил, значит ли это, что никогда не любил? А сейчас как бы она ему понравилась? Достаточно ли она красива, чтобы он перестал шляться и навсегда был удовлетворен? Узнает ли он ее?

Ну, наконец, это просто смешно! Но эти мысли все возвращались. И одна еще, самая коварная – теперь, когда она нравится, когда Пит привязался к ней, когда мужчины улыбаются, а женщины завидуют, то им нравится Мери Джейн или Джан Мур? Если раньше ее никто не любил, то следует ли ей проявлять к кому-то взаимность? Она застонала и отогнала эти мысли. Она ведь получила то, что хотела, но и сейчас сумеет себя уничтожить!

Она закончила одеваться и посмотрела на себя в зеркало. На нее смотрела эта новая, длинная, гибкая, совершенная женщина. У нее было достаточно понимания, чтобы знать, что она не умела одеваться. Да и откуда у нее были время и деньги, чтобы научиться этому? Гардероб состоял из трех пар слегка обрезанных «Левис», нескольких белых рубашек, пары свитеров и одного большого розового кашемирового свитера. Он и еще сапоги были ее единственной гордостью. Она купила пару высоких сапог из хорошей мягкой коричневой кожи, с трехдюймовыми каблуками. Когда она их надевала, то получалась хорошая высота и наклон. Она завязала пояс из дешевой коричневой кожи и все было готово. Конечно, не это нужно ей на самом деле. Но она носила это, стараясь, играя роль, выглядеть как можно лучше, – ведь она все время была на сцене. Она играла роль молоденькой хорошенькой девушки и не отступала от роли. Только по ночам после любви с Питом она расслаблялась, успокоившись в его объятиях перед сном. Их любовь была атлетической. Пит не знал тонкостей, присущих более старшим и опытным любовникам. Он набрасывался на нее и, кажется, не думал о том, что нужно женщине. Но он проделывал все это с энтузиазмом, после первого оргазма он быстро восстанавливался, и потом он занимался ей сколько ей было нужно. Она выжимала его. Тогда в темноте, чувствуя его прекрасное молодое тело, она удивлялась: что с нею произошло и куда делась несчастная Мери Джейн?

А днем у нее не было для этого времени. Она делала лицо, с которым было бы легко работать, также и в театре, несколько больше макияжа для вечеров и праздников. Не то чтобы ей было куда пойти, она находила толпу в театре скучной и клановой. Но в конце концов они все лет на пятнадцать моложе, хотя бы она и была похожей на них, но она не была тем, чем казалась. Она видела, как хорошенькие девушки встречаются не с теми парнями, ставят не те цели и делают не то. Она узнала теперь то, что нужно было знать. Она поняла, пройдя сквозь все это дерьмо, на что способна тридцатишестилетняя женщина в овечьей шкуре.