Текст книги "Война в вишневом саду"

IV. По ту сторону границы

– Здравствуй! Что, во Христа веруешь?

– Верую! – отвечал приходивший.

– И в Троицу святую веруешь?

– Верую!

– И в церковь ходишь?

– Хожу!

– А ну, перекрестись!

Николай Гоголь. «Тарас Бульба»

Сергей Эйзенштейн в незабываемом шедевре «Александр Невский» запечатлел важный переломный момент в российской истории. В последней части фильма Невский освобождает пленного рыцаря Тевтонского ордена и говорит ему:

– Идите и скажите всем в чужих краях, что Русь жива! Пусть без страха жалуют к нам в гости, но если кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет! На том стоит и стоять будет Русская земля!

Считается, что по первоначальному сценарию фильм заканчивался смертью Невского. Однако, прочитав сценарий, Сталин приказал закончить фильм до сцены смерти, сказав: «Не может умирать такой хороший князь!» Действительно, в фильме, вопреки первоначальному замыслу, смерть Невского не была показана.

Жарким летним вечером, через 84 года после выхода легендарного фильма Сергея Эйзенштейна, стоя на мосту, разделяющем Донецк на две части, я спросил у одного сотрудника Министерства обороны России о продолжающейся войне с Западом. Он ответил мне, процитировав слова Александра Невского:

– Настоящая сила, воюющая против нас на Украине, – это страны Запада. Мы испробовали все способы, чтобы договориться с ними, но они настаивают на расширении НАТО. Делать нечего, кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет.

Мы неторопливо идем по улицам Донецка, который находится в состоянии войны с 2014 года. Город благодаря своим угольным шахтам и сталелитейным заводам имел и имеет стратегическое значение, но сейчас более походит на город-призрак.

Российский флаг развевается на частично разрушенном одноэтажном здании на углу улицы. До сих пор висит вывеска начальной школы. Коты, греющиеся на солнышке, лежа на обломках, убегают, завидя наше приближение.

У дверей нас встречает директриса школы. Ей под пятьдесят. В ее глазах читается бесконечная усталость и фрустрация. Она, в голубом платье в белый горошек и в белых туфлях на высоком каблуке, продолжает защищать свою крепость и приглашает нас посетить руины того, что когда-то было школой.

На стенах, выкрашенных в светло-зеленый цвет, висят рисунки, сделанные учениками. Дома с дымящими трубами, держащиеся за руки мама, папа и ребенок, летящие птицы, Дед Мороз и собака…

На доске в классе, куда мы вошли, осталась задача по математике, ожидающая, чтобы ее решили. Рядом с ней – большой черный след от осколка. Страницы оставленных на столе книг то поднимаются, то опускаются от ветра, проникающего сквозь разбитое стекло. В кабинете царит странная, но успокаивающая тишина.

На прошлой неделе школа подверглась артиллерийскому обстрелу со стороны украинской армии. Директриса рассказывает о случившемся так, как будто дает урок ученикам:

– Вы сами видите, какая ситуация… Они начали атаковать школы. Хорошо, что это случилось в выходные. Дети, слава богу, были дома… У нас не было убитых и раненых. Они делают это специально. Они ударили по школам, рынкам и паркам. Их цель – запугать нас, заставить уехать. Но они забывают, что это – наша земля. Мы не покинем наш дом, нашу школу, наши сады, наши улицы и наш город! Что бы они ни делали, мы не уйдем! Надеюсь, вы напишете о том, что я рассказываю; а те, кто бомбит наш город, однажды прочитают это…

На мгновение она замолкает. Директриса велит работникам, занятым расчисткой завалов, отложить найденные документы. И продолжает:

– Я расскажу вам кое-что интересное. Некоторые из детей, которые в прошлом были моими учениками и сидели за этими партами, сейчас пускают в нас пули с другой стороны фронта. Я до сих пор встречаю семьи этих детей, когда гуляю по улице или делаю покупки на рынке. Когда они видят меня, им становится стыдно… Они опускают голову и прячут взгляд – так они как будто извиняются за то безумие, которое творят их дети. Какой стыд!.. Они позорят свои семьи и заставляют их ходить с опущенной головой. Однако мы не учили их так себя вести. Мы всегда говорили и говорим о братстве.

Прежде чем директриса заканчивает, раздаются звуки, напоминающие сигнал тревоги. Солдаты активизируются. Некоторые журналисты бросаются под парты. Одна группа бежит к лестнице. Директриса начинает кричать что есть мочи:

– Это звонок на перемену… Школьный звонок, он автоматический. Бояться нечего… Сохраняйте спокойствие!

Вслед за звонком из громкоговорителя доносится нежная мелодия детской песенки, которая зовет детей пойти во двор. На этот раз в коридоре раздается смех.

Я следую повелению песенки и выхожу в сад. По улице проезжает трамвай. Три или пять пассажиров непонятно почему едут стоя, хотя в трамвае есть свободные места. По противоположной стороне улицы идет мужчина с пакетами – понятно, что возвращается с рынка. Фасад старого 4-этажного здания, стоящего прямо напротив школы, покрыт следами от ракет и пуль. Один из балконов обрушился.

Я закуриваю сигарету. На углу стоит сотрудник Министерства иностранных дел, который встретил нас в Ростове. Прислонившись спиной к дереву, он рассматривает окрестности. Мы начинаем беседу, и слово за слово разговор касается хода специальной военной операции.

– Я выскажу вам свое личное мнение. Сначала мы совершили промах. Наступать прямо на Киев, не укрепив тыл, было ошибкой. Они рассчитывали, что таким образом удастся сразу свергнуть Зеленского, но мы все видели, что этого не произошло. Причина кроется в недостаточных разведданных. Мы не смогли правильно оценить процессы, происходившие в течение последних восьми лет, и усиливающиеся антироссийские настроения на Украине.

Я спрашиваю, что именно изменилось (в ходе специальной военной операции[3]3
  Комментарий в скобках от переводчика.


[Закрыть]).

– Вы знаете, – отвечает мой собеседник, – что мы перестали быстро продвигаться вперед. Мы медленно расчищаем себе путь. Если взглянуть со стороны, то предпринятое в начале спецоперации наступление было хорошим выбором с психологической точки зрения, но с военной точки зрения оно не состоялось. Мы изменили тактику. Теперь военные действия идут в нужном темпе. Мы уже не потеряем районы, завоеванные таким образом.

Немного погодя вдалеке раздаются приглушенные звуки взрывов. Все прислушиваются. Не проходит и нескольких минут, как слышится новый взрыв, на этот раз ближе. Кажется, тревога не ложная.

Люди быстро выходят из школы. Руководитель группы указывает на автобус. Делегация, не задерживаясь, садится в него. Руководитель группы пересчитывает людей и подает сигнал водителю. Тот включает зажигание. Мы трогаемся. Директриса закуривает сигарету, стоя перед зданием, превратившимся в обломки, и смотрит в сторону звуков взрывов. От них уже отчасти избавляет шум автобуса.

Я думаю, что жизнь в условиях войны течет странным образом, все будто бы теряет опору. «Сейчас есть, а потом нет», – говорю я сам себе…

Оказалось, что я, незаметно для самого себя, произнес это вслух. Молодой журналист, сидевший на соседнем кресле, говорит:

– Что ж, иногда и такое случается.

Мы смеемся.

Автобус едет, но нам не говорят, куда мы едем, из соображений безопасности; поэтому каждая новая остановка становится сюпризом.

Полуденное солнце поднимается над холмами. Нам раздают сухпайки. Говорят, что они такие же, как у солдат. Это коробки из толстого картона камуфляжного темно-зеленого цвета, на крышках которых изображена красно-белая звезда. Внутри – мясные консервы, вяленое мясо, ветчина, хлеб, сухари, варенье, сыр, чай, кофе и сухой фруктовый сок. Хоть это и не очень аппетитно, но выглядит сытным. Когда голодные люди начинают поедать содержимое коробки, салон автобуса заполняется всевозможными запахами. Хорошо, что мы прекращаем есть до того, как запах от армейских пайков становится невыносимым.

Следующая остановка – стройплощадка. Как только дверь автобуса открывается, в салон проникает свежий воздух. Однако чувствуется, что снаружи стоит палящая жара.

Все выходят из автобуса. Солдаты образуют вокруг нас широкий круг и задают направление нашему движению. Офицер, стоящий во главе делегации, объявляет, что мы приехали к строящейся больнице. Звук кружащихся над головой дронов смешивается с ударами молотков, доносящимися со стройки. Местный начальник – военный. Он сообщает общую информацию об идущем строительстве. Одна из целей, которую преследуют организаторы этой поездки, – показать, что в завоеванных россиянами регионах жизнь возвращается в нормальное русло, восстанавливается общественный порядок, идут инвестиции с большой земли.

Меня не очень-то привлекает идея осматривать стройку под палящим солнцем, поэтому я прячусь в тени деревьев. Западные репортеры обходят стройку, словно бы инспектируют ее. Операторы с большой тщательностью запечатлевают, как рабочие бьют молотком по гвоздю. Не более чем через 15-20 минут количество дронов над нашими головами увеличивается, от этого их гудение становится громче.

К нам приближается еще одна группа военных – в балаклавах, тяжеловооруженная, окруженная облаком пыли. В центре – глава Луганской Народной Республики Леонид Пасечник.

Наконец-то утомительная экскурсия по стройке заканчивается. Люди собираются вокруг Пасечника. Тот с пистолетом на поясе идет в самом центре толпы. Рядом с ним – светленькая ухоженная жена. Он говорит тихо, еле слышно, что, вероятно, является следствием его службы в разведке. Сначала он говорит о контроле, безопасности и инфраструктуре, а потом – о том, что они ведут идеологическую войну, о борьбе добра со злом. Он рассказывает о войне против нацизма и об иностранных солдатах, воюющих за Украину. Закончив речь, он тусклым взглядом смотрит на окружающую его толпу. И, как пришел, уходит – окруженный облаком пыли. Не могу сказать, что это очень впечатляет.

Мы снова возвращаемся в автобус. Через некоторые время члены делегации, утомившиеся от жары, стройки и дороги, начинают дружно храпеть. Я в это время делаю заметки, чтобы не забыть увиденное, и параллельно наблюдаю за происходящим за окном.

Везде, где бы мы ни проезжали, – следы войны: разрушенные здания, контрольно-пропускные пункты, пулевые отверстия, бронетехника, воронки от бомб и военные… Много военных – в балаклавах и без, молодых и старых, в форме и в футболках, в бронежилетах, в шлемах и без шлемов.

Следующая цель нашего маршрута – Алчевский металлургический комбинат, являющийся вторым по величине металлургическим заводом в Европе. Перед нами возвышается огромное железное здание. Завод, основанный в 1895 году, расширенный в советский период, вскоре после 24 февраля был взят под контроль российских войск без единого выстрела. Сейчас на нем трудится более 20 тысяч человек, завод продолжает работать на полную мощность, как это было и до войны.

Мы наблюдаем за сталеплавильной печью, напоминающей космический корабль. Извергающие огонь машины размешивают расплавленный металл так, как маленькие дети месят тесто. С противоположной от нас стороны стоят рабочие в касках, которые напоминают шлемы космонавтов. Мужчины продолжают тысячелетнюю борьбу человека с огнем. Рабочие куют раскаленное железо. От их ударов пламя принимает десятки разнообразных форм и очертаний.

Когда танец человека с огнем заканчивается, к нам приближается один из рабочих. Он снимает каску. Показывается лицо, как будто бы списанное с советского пропагандистского плаката. На его неровном, обожженном и испещренном морщинами лице спрятались два раскосых голубых глаза. Губы прикрывают пожелтевшие от курения усы… Он указывает вперед – на небольшой балкон, открывающийся наружу. Мы идем в ту сторону. Прежде чем начать говорить, он зажимает сигарету между мозолистыми пальцами и поджигает ее.

– Добро пожаловать на наш завод! – начинает он. – Я здесь бригадир. Уже почти пятнадцать лет. Я знаю, что вы приехали сюда, чтобы посмотреть на войну, но производство – это тоже ее часть, и поэтому вас сюда привезли. – Он делает затяжку и продолжает: – Как вы видите, производство продолжается. Война не затронула завод. Также, насколько я знаю, из наших никто не погиб. И это все, что я собирался сказать. Если у вас есть вопросы, я могу на них ответить.

После технических вопросов о работе завода французский журналист спрашивает у бригадира, изменилось ли что-то в деревне, где тот живет.

Немного подумав, бригадир отвечает:

– Там, где я живу, почти ничего не поменялось, но в окрестных деревнях и поселках шли бои. Есть места, где разрушения были очень сильными. Что бы ни случилось, я надеюсь, что вскоре все вернется на круги своя. У нас у всех есть дети, и мы надеемся дать им нормальное и безопасное будущее.

Журналисты, уважающие тяжелый труд рабочего, не утомляют его расспросами и, сделав несколько фотографий, благодарят и отпускают.

Экономические потери, которые Украина понесла из-за войны, становятся еще понятнее, когда видишь плодородные земли и заводы. До войны половина украинской экономики основывалась на Донбассе и на находящихся вокруг заводах тяжелой промышленности.

Еще одно стратегическое значение региона – это находящиеся там богатые месторождения угля. Стратегически важные шахты, о которых в советский период печатались плакаты с лозунгом «Поддержим шахтеров Донбасса – проводников электрификации» и которые Гитлер приказал захватить по особому приказу, снова находятся под контролем русских.

Большой вопрос, за счет чего экономика Украины, потерявшей эти территории (без помощи Запада), будет держаться после войны.

Мы отходим от изрыгающих пламя построек и идем в сторону административного здания, окруженного садом с тюльпанами.

Перед зданием нас ожидает молодой директор фабрики – парень европейского вида со скрещенными ухоженными руками, создающими яркий контраст с мозолистыми руками рабочего, с которым мы говорили до этого.

Директор произносит небольшую речь и рассказывает, что с начала специальной военной операции перебоев в производстве не было, на завод не нападали, был заминирован вход, но российские военные быстро решили эту проблему, и, что самое главное, все это время регулярно выплачивались зарплаты.

На вопрос о том, кем управляется завод, директор отвечает, что российским государством и холдинговой компанией, название которой он не называет. Партнерство государственного и частного секторов – обычная практика в России. Однако с началом войны на Украине часть олигархов, ведущих бизнес совместно с государством, бежала на Запад вместе со своими активами, что ставит под сомнение эффективность подобной модели.

Когда с вопросами было покончено, директор завода пригласил делегацию на фуршет в здание администрации. Металлическое пространство завода сменяется построенным в XIX веке зданием с высокими потолками. Картины, написанные маслом, украшают стены столовой, от которой отходят широкие и длинные коридоры.

На столе в центре комнаты лежат всевозможные виды ветчины, икры, фруктов, солений и вяленого мяса. Алкоголь не подают, чтобы не нарушать дисциплину делегации. Журналисты, как волки, окружают стол. И уже через несколько минут после восторженной вступительной речи со стола смели почти всю еду.

Закончив трапезу и перейдя к чаю, все расслабляются. Мы начинаем разговор с женщиной среднего возраста, по серьезному костюму которой становится ясно, что она является одним из менеджеров завода. Женщина сообщает, что она работает в отделе кадров, и, немного размешав чай, рассказывает о трудностях жизни в военное время:

– Когда в четырнадцатом году начались первые столкновения, мы продолжали ходить на работу как раньше. Однако наша повседневная жизнь полностью изменилась. Мы перестали ездить по дорогам, которыми обычно пользовались. Однажды, в воскресенье, рынок, где мы обычно делаем покупки, взорвали. А в следующем месяце вокруг школы, куда я отдала своих детей, произошла серия взрывов… Через некоторое время все рухнуло… Мы стали проводить бессонные ночи в убежищах под домом, где я жила. Но самое интересное заключается в том, что утром я поднималась наверх, чтобы одеться, и шла на работу. Как же это странно… Даже рассказывать об этом странно…

Она останавливается и на мгновение задумывается, а потом, улыбнувшись, продолжает:

– Сейчас вы приезжаете сюда. Журналисты со всего мира… Фотоаппараты и камеры все фиксируют. И, словно в живом музее, вы смотрите, что мы делаем и как живем. Мне кажется, для большинства людей война означает окончание частной жизни…

Я не знаю, что ответить. Время идти. Я благодарю женщину, имя которой забыл спросить, за разговор и угощение и ухожу.

Мы проходим через сад с тюльпанами и садимся в «старый, но крепкий» (еще советский!) автобус.

Когда мы подъезжаем к отелю, где должны остановиться, палящее солнце постепенно сменяется теплыми вечерними сумерками. Перед лестницей, ведущей ко входу отеля, была надпись на английском, сделанная белыми красками: «ОБСЕ (Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе»), ваша слепота приводит к гибели людей».

Я спрашиваю про надпись у одного из офицеров, стоявших рядом со мной. Он говорит, что сотрудники ОБСЕ, работавшие в этом регионе с 2014 года, понесли большие потери от того, что украинские хакеры украли собранные ими сведения о «нарушении прав и свобод человека» (видео, личные данные, записи и т. д.). Хотя в официальном заявлении сообщили, что сведения «были украдены украинскими хакерами», местные жители посчитали, что информация была намеренно передана украинской стороне, и выразили свое недовольство, оставив эту надпись у входа в гостиницу, где в это время останавливались представители ОБСЕ.

Большая часть делегации, прежде чем подняться в свои номера, задерживается в баре отеля.

Вечер прекрасен. Звуки воды в фонтане, стоящем посреди парка перед отелем, разгоняют тепло, оставленное солнцем. На одной из скамеек сидят пожилые мужчина и женщина. Мужчина занят тем, что, затянувшись сигаретой, выпускает дым в небо. Женщина, согнувшись, читает газету. Они совсем не обращают внимания на флиртующую парочку, которая проходит перед ними.

Официантка с красивым лицом приносит пиво и закуски.

Сидящий за соседним столиком солдат рассуждает о том, какое пиво в конце рабочего дня вкуснее. Узнав, что я турок, он начинает рассказывать о своем отдыхе в Турции. Поговорив немного о местах для отдыха, море и пляжах, мы возвращаемся к основной теме – войне.

Раньше он служил в Сирии. Он участвовал в операции по освобождению древнего города Пальмиры, известного под именем «невеста пустыни», от ИГИЛ[4]4
  Террористическая организация, запрещенная в России.


[Закрыть]. Он с большой гордостью рассказывает, что организовал концерт классической музыки под руководством российского дирижера Валерия Гергиева в амфитеатре Пальмиры.

Мы оба заказываем еще по одному пиву. Он продолжает повествование:

– Сирия была совершенно непохожим опытом. Разрушения были действительно тяжелыми. Территория, где непонятно, кто есть кто. Все друг с другом встречаются и ведут дела. Границы территорий и фронта тоже не очень четкие. Честно говоря, война была далеко от нашего дома, поэтому нам было спокойно. Здесь ситуация совсем другая. Мы у себя дома. У многих из нас есть родственники, живущие на украинских землях. Воспринимайте то, что происходит, как ссору двоюродных братьев…

Я спрашиваю, когда закончится война. Сделав большой глоток пива, он отвечает:

– Конечно, когда мы победим… Мы для себя исключили даже возможность отступления… Против нас не только Зеленский. Мы воюем с Западом. Среди солдат из неприятельской армии, которых мы убили и взяли в плен, есть американцы, британцы, французы, поляки, представители какой угодно национальности. Оружие тоже поступает оттуда, с Запада. Тяжелое вооружение, разведка, логистика… Но я уже не удивляюсь.

Я спрашиваю, почему это не вызывает его удивления. Он отвечает не задумываясь:

– Я немного интересуюсь историей. Если почитать историю, понимаешь, что враждебность к русским на Западе – явление не новое. Они очень много раз хотели нас разделить и уничтожить. Тевтонский орден, Наполеон, Гитлер… Разве ты не видишь, что они делают сегодня? Они запрещают наш язык, наши книги, наших художников и даже разрушают наши статуи и памятники, некогда поставленные на их территории. Это не просто война двух армий и наемников. Они объявили войну нашей цивилизации как таковой. Украина – это просто поле для битвы… Безусловно, военная победа нам необходима, но нужно и нечто большее. Нам необходимо окончательно разгромить противника, и я имею в виду Запад, а не Украину.

Я интересуюсь, что он подразумевает под окончательным разгромом Запада.

– А то, чтобы они больше никогда не осмелились на нас напасть, – говорит он и продолжает: – Я могу понять американцев. В их интересах при помощи Украины разрушить наши отношения с Европой, и они действуют соответственно. Но европейцы… Они же сами себе в ногу стреляют. Что они будут делать без нашего газа? Они уже задрожали, а будет еще хуже… Более того, они вводят против нас санкции. Они не понимают, что наказывают сами себя. За всем этим сумасшествием скрывается русофобия. У них больное сознание… Мы должны заставить их заплатить за это. Мы должны уничтожить эту идею так, чтобы она больше никогда не возникла. В противном случае каждые пятьдесят лет с нами будет происходить одно и то же.

– Как вы это сделаете?

– Не знаю… Лучше задать этот вопрос политикам. Я всего лишь солдат. Мы делаем все, что в наших силах, на поле боя. Здесь мы защищаем наших соотечественников. Мы не на каникулах, а на войне… На самом деле мы на войне уже достаточно давно.

На этот раз солдат не улыбается. Его голубые глаза вперились в парк напротив, он потягивает свое пиво. Он закуривает еще одну сигарету.

Некоторое время мы сидим молча. На небе появляется белая полоса. Она становится все длиннее и длиннее, и сразу же где-то сзади и неподалеку раздается взрыв. Затем внезапно появляется еще одна белая полоса. Работают системы ПВО. Некоторые из полос превращаются в небольшие облачка. Но ракеты, которые не смогли остановить системы ПВО, становятся причиной взрывов недалеко от нас.

Некоторые из тех, кто был на террасе, убегают внутрь. Но жители города, сидевшие в парке, никак не реагируют.

Солдат забывает о прежнем угрюмом настроении и со смехом произносит:

– Опять дождь пошел!

– Ваш зонтик не выглядит очень надежным, – говорю я.

Он рассказывает о принципах работы системы ПВО в городе. Через некоторое время полосы на небе исчезают. Когда мы подумали, что все окончательно успокоилось, вдалеке раздаются удары уже российской артиллерии. Они отвечают на украинские ракеты.

Некоторое время стрельба продолжается. А затем наступает глубокая тишина. Я, спросив у солдата, не против ли он, ухожу к себе в номер.

Местное телевидение сообщает, что обстрелу подвергся рынок, находящийся очень близко к отелю. Разрушенные прилавки, лежащая на земле женщина вся в крови… Впереди появляется пожарная машина, тушит возникший пожар. Сейчас камера показывает пожилого мужчину. Из его головы, покрытой тонкими седыми волосами, прямо на лицо льется кровь.

На улице снова начинают раздаваться звуки орудий. Я закуриваю сигарету. Стекла в номере дрожат. Ничего не поделаешь. Я принимаю душ и снова спускаюсь вниз. Вокруг спокойно… Журналисты, сидящие за столиком в углу, заняты написанием новостей. Американский наблюдатель сидит в лобби-баре и разглядывает официанток.

Я выхожу на террасу. Все еще жарко. Из еды – курица-гриль и салат. К ним подают крымское вино. Перекусив, отправляемся гулять по городу.

После взрывов и случившегося на рынке улицы, и без того не особенно многолюдные, опустели. Мы ныряем в находящийся впереди парк, а затем выходим на тропинку… Мы на старом мосте, украшенном статуями львов. На противоположной стороне сияет огнями город.

Речка спокойная. Дует легкий ветерок. Снова раздается пушечный выстрел, но на это раз звук доносится издалека.

– Наши пушки, – говорит офицер, сопровождающий меня в прогулке по городу.

Я спрашиваю, как далеко находится украинская армия.

– Не очень далеко, где-то в пятнадцати километрах отсюда. Они сидят по деревням и прячутся за домами. Бить с воздуха невозможно. Если мы ударим, то нанесем урон мирным жителям, поэтому операция проводится на земле.

Я интересуюсь, имеют ли они полный контроль над городом.

– Почти все жители города поддерживают Россию, но когда мы начали спецоперацию, активизировались до этого неактивные разведывательные группы, связанные с Украиной. Помимо передачи разведданных они участвовали в саботажах, убийствах и подстрекательствах. Возможно, что в городе все еще есть такие группы…

Все задаются вопросом, почему русская армия медленно продвигается. Мой собеседник, немного подумав, отвечает так:

– Ты помнишь, что делали США в Ираке… Они сравняли города с землей ковровыми бомбардировками. Они вели войну, не деля людей на военных и мирных жителей. Мы не хотим противостоять украинскому народу и сеять семена вражды, которая будет существовать веками. Мы продолжим вместе жить на этой земле. Мы – кровные родственники. Мы были вынуждены начать спецоперацию. В конце концов Зеленский и его приспешники дошли до того, что запретили русский язык. Мы выложили все карты на стол перед Западом. В 2004 году Путин даже предложил принять Россию в НАТО. Но они нас так и не приняли. Мы сделали все возможное, чтобы нормализовать отношения и не воевать, вплоть до знаменитой речи Путина на Мюнхенской конференции. НАТО хочет расширяться, что ставит под угрозу нашу территориальную целостность. Что мы должны были сделать? Если бы мы сидели и молчали, война началась на нашей территории. Тут ничего не поделаешь… Пусть не забывают: кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет.

Сияние луны освещает реку, разделяющую город на две части. Артиллерийский огонь не прекратился и не думает прекращаться.