Текст книги "Ремесло государя"

О`Санчес
Ремесло государя

Глава 1

– Ленивый враг еще лучше, чем друг, Ваше Величество!

У императора приемный рабочий день, и начал он его с аудиенции собственному сыну, его Высочеству принцу Токугари. Его Высочество просил о дополнительном денежном содержании пяти сотням так называемой «малой гвардии», личной дружине, представив в объемистом свитке все доводы в обосновании этому. Свиток Император пообещал прочесть позднее, а сам, как обычно, сбился на поучения.

Угол огромного кабинета наискось перегораживал гобелен, изображающий выход войск императора Залаури к берегам Западного моря, за гобеленом была устроена маленькая спальня, так называемая «походная», потому что император любил работать в любое время суток, и частенько отдыхал здесь же, в кабинете. Матерчатый вход в спальню охранял мерзкого нрава и обличья домовой. Во Дворце ходили слухи, что домовой этот умел осмысленно разговаривать, а не просто подражать звукам человеческого голоса, но Токугари не очень-то этому верил.

– Хлестко, да неверно, сын мой. Врагов у Империи более чем достаточно, однако ленивцев среди них почти не осталось, все трудятся не покладая рук. Друзей же у нас вовсе нет, и это справедливо, ибо кому нужны трусливые друзья? Это если рассуждать о странах и народах. Если же говорить о государе как о человеке, то повторюсь в сотый раз: пока ты принц – да, тешь себя пресловутыми дружбами, любовями, привязанностями, ибо жизнь человеческая без любви и дружбы – пустыня… А займешь мое место – в мусорное корыто друзей: только подданные, только семья, только враги, только союзники. Все, заканчиваем на сегодня.

Принц Токугари порадовался про себя, что ни разу не соблазнился взглядом на водяные часы, стоящие у дверей, но стоически дождался конца приема.

– И, кстати, еще одна истина для каждого государя: подданные должны безоговорочно верить моим угрозам и моим обещаниям. – Император опять отбежал к окну, потыкал указательным пальцем в замазку между рамой и стеклом, после этого так же стремительно вернулся, но садиться не стал. Его Величество прихрамывал на правую ногу, однако любил при этом пешую ходьбу, предпочитая ее охоте, танцам, верховой езде и вообще всем остальным деятельным развлечениям, из тех, что доступны монаршим особам.

– О, да государь!

Домовой заворчал и, гремя цепью, бросился на принца, в бессильной попытке растерзать ненавистного громкогласого человечишку, или хотя бы прокусить ему сапог, но ошейник сдавил горло, серебряная цепь спружинила и отбросила домового назад. Если бы цепи не было, то несчастная нечисть, в неполной локоть ростом, конечно же, юркнула бы в ближайшую тень, или в щель, или в каминную трубу, вместо того, чтобы драться и кусаться, но…

– Не государь, а я хочу чтобы ты понял! Понял, осознал, уяснил, например, оглушительную разницу между словами обязан и должен!.. На меня смотри, дуэль с домовым подождет!

Принц Токугари подавил вздох и прикинул про себя: удержится ли старик в уже обозначенных границах разговора, или опять его прорвет на долгую беседу?

– Ты тут мне драконьи морды не строй, мне твоих жертв и вздохов не нужно, Токи! Мне уже не так долго осталось, и мне важно понять…

– Батюшка…

Его Величество ударил рукой в столешницу и из под кулака брызнули по сторонам косматые фиолетовые искры.

– Так… Не обращай внимания, просто вспылил. Я постараюсь быть спокойным, сударь мой сын и наследник. А ты постарайся не переминаться с ноги на ногу, но слушать и, что еще более важно, попробуй услышать меня… Наши с тобою подданные обязаны верить нашим с тобою угрозам и обещаниям, хотя бы просто в силу того, что они подданные, а мы – повелители. Но, вот ведь незадача какая… В соседнем царстве-государстве Лу Ин подданные обязаны верить, да привыкли изо в день видеть иное: пообещал казнить – и простил! Пообещал наградить – и забыл! Соответственно – подданные там не должны верить словам своего повелителя. Обязаны, но не должны. Коль скоро у них и дальше так дело пойдет, через двести лет они станут частью нашей Империи. Если, конечно, мы не научимся брать с них дурной пример, и сами не станем частью чужого королевства, либо удела.

Принц Токугари навострил уши, ибо старик высказал занятную мысль. Сон как рукой сняло.

– Батюшка… Вы хотите сказать, что мы… что государь обязан помогать вере своих подданных в силу своих угроз и обещаний? Пришпоривать эту веру? Здесь я всем сердцем… И я бы еще хотел насчет Лу Ин…

– Нет, сударь, мой сын. Должен, хотя и не обязан.

– Ой… как это?

– А подумай, наследник. Поразмысли на досуге над смысловыми вывертами прозвучавших здесь мудростей, потом доложишь понятое своими словами. Ступай. И канцлера ко мне. Стой!

Принц Токугари тряхнул головой – даже прическа слегка сбилась, но не было в этом рывке раздражения и нетерпения: отец сегодня в духе, хотя и проявил свое благорасположение лишь на самом кончике беседы, это надо ценить. И уметь сему радоваться.

– Да, государь?

– Бумаги смотрел, что я тебе выделил?

– И читал, и проверял, и все подписал. Уж они к канцлеру вернулись.

– К государыне зайди. Если она больше не сердится на меня – дай знать, хочу напроситься к ней на ужин.

Принц Токугари в веселом полупоклоне попятился к двери, сам открыл ее, ибо в личных покоях императора, в спальне и в кабинете, слуги отворяли двери только Его Величеству и Ее Величеству, без каких бы то ни было исключений, вышел в просторный зал-прихожую и, наконец, выпрямился во всю свою почти императорскую надменность.

Сразу же за дверью тихо стоял канцлер Бенгироми Лаудорбенгель, видимо пытался подслушать. Нет, конечно же саму беседу услышать не представлялось возможным, ибо дворцовая магия надежно хранила секреты императора и от чужой магии, и от любопытствующих ушей, но Бенги Лау был один из самых проницательных и хитроумных канцлеров за всю историю императорского двора, он прислушивался к шумам, к стукам, к воплям, наконец, которые отнюдь не редкость в устах Его Величества. Услышишь вовремя стук, звон или хохот – успеешь, быть может, понять необходимое. Но в этот раз не было ни криков, ни иных каких громких звуков… Однако и тут канцлер сумел правильно все угадать: в духе государь. Что очень важно.

– Слушай, Бенги… – принц Токугари положил руку на плечо старому канцлеру, и тот уже не посмел ее вежливо стряхнуть, как когда-то, лет тридцать назад, когда принц был еще желторотым птенцом и, что самое важное, вторым, а не первым по возрасту принцем в императорской семье.

– Я весь внимание, ваше Высочество! – Канцлеру надлежало немедленно войти в кабинет, принц словно бы нарочно задержал его своими словами, поставив перед выбором: чье неудовольствие выбрать… Но старый канцлер слишком долго служил при Дворе, который, как известно, еще опаснее для неосторожного человека, чем Плоские Пригорья в ночное время. Канцлер умудрился оставить неподвижным плечо, с высочайшей дланью на нем, а свободную рукой дотянулся до входной двери и как бы неосознанно чуточку ее приотворил, чтобы она скрипнула.

Токугари даже взглядом не выказал восхищения хитроумной канцлерской прытью, а двери опять прихлопнул.

– Скажешь, я задержал, скажешь почему. Я быстро. Лето не лето, но старик весь разговор бегал возле окна, явно, что сквозняки почуял. Полагаю, что вся причина в этих новомодных деревянных оконницах. Я не хочу, чтобы из-за дурацких щелей в окне и стенах у Его Величества опять почки оказались застужены. До осени далеко, время у тебя есть, хорошо? Иначе самоуправно повешу всех твоих имущников, мне не впервой. Мы поняли друг друга?

Канцлер просто кивнул.

– Да, ваше Высочество. Я сейчас лично все швы обнюхаю, все устраним. Виноват.

Токугари, добившись своего, немедленно – уроки отца даром не прошли – сменил тон:

– Может, и не виноват. Может, и почудилось нам с ним, но уж ты досконально разберись, тебе мы верим, отец и я.

Последними словами принц чуточку подпортил канцлеру впечатление о себе, как о будущем государе, ибо канцлер был не тот человек, которого можно было бы пронять словами о доверии, его Высочество уж мог бы придумать что-нибудь поострее, либо наоборот, помяг…

– Это ты тут дверью расскрипелся, расхлопался???

– Виноват, Ваше Величество! Никак нет, не хлопал, не я!

– А кто?

Канцлер крякнул сокрушенно, стараясь ничем не выдать удовлетворения увиденным: да, Его Величество явно в духе, доклад пройдет гладко, если он сам ничего не напортит.

– Я только скрипнул ею, Ваше Величество.

Канцлер был загнан вопросами в самый угол и не имело смысла дальше испытывать его изворотливость: надобно разжать тиски, пусть расслабится.

– О чем беседа была?

– О сквозняках, ваше Величество. Дозвольте мне лично обследовать окна?

– Нечего там обследовать, нету сквозняков. Не о том вы с ним беспокоитесь, о чем бы надо. Всегда о деле нужно думать, а потом уже о сквозняках. Просто оконницы перестали мне нравиться, не потому что деревянные, а потому что широкие, хочу не красного дерева, а обычные дубовые. И чтобы переплеты были потоньше, а стекла пошире. Но об этом после, а пока докладывай. Начни сегодня, для разнообразия, с восточных границ… Еще раз об этом Татени Умо, весь его жизненный путь, послужной список, все, что Когори накопал. Погоди… Раскладывай свитки, а я домового покормлю, пока не забыл… Пеля, Пеля, ну-ка попляши…

Бездельный, свободный от всех обязанностей день, начинался для принца Токугари как обычно: с работы. Да, с работы, ибо все эти ежедневные дворцовые ритуалы, встречи, речи, шутки, обеды – давно перестали развлекать престолонаследника, теперь он воспринимал их как обязанности, временные обязанности, которые он должен исполнять хорошо. Впервые отец начал свои отвратительные причитания о том, что «недолго ему осталось», лет тридцать назад, и юный принц два или три раза воспринял его речи всерьез. Но сегодня утром он вдруг понял: да, еще пять, ну десять лет… и… Отец изношен, хотя еще вторую сотню лет далеко не прожил. Эх, не хотелось ничего менять! Так бы и жил, всем, или почти всем хорошим пользуясь, ни за что, или почти ни за что не отвечая…

Первое: пойти к матушке и позавтракать. Второе: дать нагоняй и острастку своим друзьям-любимчикам, чтобы не забывались в своем придворном величии, благо поводы и причины для недовольства найдутся запросто. Третье: выездка на Хмурой, что-то она полюбила без толку брыкаться и задними копытами бить. Четвертое…

– Что тебе?

Придворный посыльный, подкарауливший принца, когда тот проходил по «серебряным» покоям, проворно встал с колен и опять поклонился в пояс.

– Ее Величество государыня изволили повелеть найти ваше Высочество и напомнить, что Ее Величество ждет к завтраку ваше Высочество!

– Так я туда и иду. Беги обратно, скажи – вот-вот буду, только брыжи сменю, запачкал где-то.

И действительно, кружевные оборки на груди принца оказались все в мелких желтых пятнышках. Откуда это? Ну не отец же слюнями набрызгал?.. А… поганый домовой! Вот кто напакостил! Точно, точно, то-то он все пальцами в его сторону тряс и подхихикивал… Надобно умыться немедленно… Принца передернуло.

Токугари свернул от серебряных покоев по узкому коридору поперек, прямо к оранжевым, там, через два зала, в предмыльнике, можно будет умыться вдали от посторонних глаз. Всю малую охрану он отправил вперед, к покоям государыни, чтобы здесь не толпились, дышать не мешали. А при себе оставил лишь четверых гвардейцев, не для безопасности, для приличия. В пределах дворца вся магия, что в нем напичкана, должна быть принцу-наследнику надежнейшей защитой… Отец иной раз вообще без охраны перемещается… И тут же в голову пришла мысль: а ведь от гнусного домового не защитила… И следом пришла следующая: но это было в покоях отца, и домовой не злоумышлял на его жизнь… Все равно, эта нечисть однажды дождется своего лиха…

Вымыть лицо и руки, поменять брыжи, доставленные имущником – дело почти мгновенное, матушка подождет: Ее Величество – это не Его Величество, в поднебесье не существует таких событий, которые вывели бы матушку из себя, лишили ее терпения… Матушка его любит… Принц Токугари ухмыльнулся: не так давно, прошлой осенью, батюшка, государь всея Океании, гнал его, своего наследника, вот именно по этим залам, бил беспощадно какою-то клюкой, пока она не сломалась. Наскочил как раз возле покоев матушки, где Токугари рассчитывал переждать первую бурю, и погнал молотить! На потеху всему двору, с воем, с криками, бранясь… Боги!.. Из-за какой-то дурацкой дуэли с посланником царства Лу Ин.

Странная штука – обычай: если бы Его Величество шарахнул палкой по голове или по заднице какого-нибудь… графа… того же Борази Лона – это было бы графу бесчестьем, которое можно было смыть только самоубийством, либо прилюдным и громогласным извинением от Его Величества. Первое встречается в жизни двора, хотя и не часто, но почти в каждое правление. А второе – всего два случая записано в дворцовых анналах… И те, и другие случаи оставляют пятнышки на репутации государей, пятнышки мелкие, не смертельные, вроде тех, что домовой Пеля натряс, но все же… Океаном законов, традиций и обычаев защищен дворянин от бесчестья со стороны повелителей своих, надежно защищен: государь запросто может разрубить придворного на куски, но не рискнет дать ему пинка! При этом, второго по знатности дворянина империи, принца-престолонаследника, можно бранить площадно и лупить чем ни попадя – всем участникам от этого ни малейшего урона их достоинству и чести! Если, конечно, участники – папа император и сын его, будущий император. Но все равно ведь потешаются. Такому обычаю весь двор радуется… Мерзавцы! Неужели и он своего сына также дубасить станет, в угоду свету, обычаю и дуракам? Может, и не станет, но его самого уже отлупили, до сих пор шея побаливает.

Он, видите ли, престолонаследник и не имеет права рисковать Империей и троном. Собственная жизнь престолонаследника, стало быть, сама по себе не стоит ни шиша. Угу. Это для кого как. Самому принцу совершенно иначе видится: и трон, и династия – это все ценности, но намного меньшие, нежели… Хотя… Интересно, сумел бы он пожертвовать своею судьбой, жизнью – ради империи? Надобно обдумать как-нибудь в бессонницу, представить и так, и этак. А в тот злосчастный день ох и тяжко было жить: голова с похмелья трещит, на ребрах синяк от тычка – маркиз Короны локтем ему засветил, то ли спьяну, то ли с умыслом… Чтобы самому вместо принца драться на дуэли, ибо престолонаследнику строжайше это запрещено… Государь не посмотрел, что сыну тяжко с утра, все равно его избил, его, своего наследника, первого принца крови, все придворные это видели. Потом в поместье выслал. Отец вообще лютовал после той дуэли: кого-то там казнил, кого-то выпороть приказал… Легче всех отделались двое: маркиз Короны, вовремя сбежавший в свой кошмарный удел, и незаконнорожденный сводный братец принца, граф Борази Лона, в доме которого и начиналась та злосчастная оргия… Графа-то сначала в железо, в подземелье, вместо западных имперских провинций, куда он был наместником назначен, да только граф неоспоримо сумел доказать по розыску, что был в стельку пьян: свалился под стол задолго до полуночи, нигде больше не ездил и никакой дуэли не видел. Кстати говоря, после событий, когда все обошлось, граф чуть ли не рыдал от обиды на самого себя, казнился-убивался, что пропустил, напившись, все самое забавное и любопытное. Прилюдно пообещал в сердцах, что отныне три года хмельного в рот не возьмет. Надобно будет послать людей к нему в провинцию, проверить, как незваный братец слово держит…

Токугари, не доходя полутора полных шагов упал на одно колено и коснулся правою рукой гладкой паркетной плитки:

– Государыня!

– Что это ты, дружок, сегодня с церемониями ко мне? Батюшка заслал?

– Так точ… Гм… Да, матушка. Дозволь, я сначала тебя обниму?

Государыня императрица вздохнула глубоко-преглубоко и, как всегда, растаяла.

– Обними уж. Если не ты по мне, то я по тебе изо дня в день скучаю, сударь мой сын! Больше, чем по всем младшим отпрыскам, вместе взятым. Все сердце не на месте, все думаю: как он там, что он там… О-о… Простите меня боги! Ты в своем обычае: духами от тебя пахнет, конским потом, по-моему вином…

– Вином??? – Токугари даже попытался высвободить непокрытую голову из цепких матушкиных рук, но безуспешно…

– Стой, не трепыхайся… Может, и не вином, а уж духами точно. Я даже скажу какими. «Серебро Винари». Кто же это у нас такими душится на исходе лета? Уж точно, что не ее Высочество, ибо у моей невестки, при всех ее… особенностях, хороший вкус, а тут… погоди, погоди…

– Ай! Матушка! Ты зачем мне волосы вырываешь? Знаешь, как больно? – Принцу, конечно же, вырванный волосок не причинил ни малейшего беспокойства, но следовало отвлечь матушку от догадок, переключить ее внимание на что-нибудь более мирное, домашнее… – Что ты там выдернула, вражескую магию?

– Нет, просто седой волос. Дожила, называется… Уже у сына…

– Подумаешь! Вон, у графа Веври вообще лысина чуть ли ни в тридцать лет началась. И ничего – счастлив, бодр, любимчик всех на свете дам! А что до вина, то я, после того злосчастного раза, буквально пару раз его отведывал, и уж никак не сегодняшней ночью. Я только что от батюшки, как ты правильно догадалась…

– И что он там? Мириться затеял?

– Матушка! Как ты нас всех насквозь изучила! Именно: он хотел бы навестить тебя в твоих покоях вечером, надеясь, что ты устроишь там ужин и пригласишь его.

Императрица колыхнулась, насколько ей позволил объемистый корсет, и опять глубоко вздохнула.

– Пусть приходит, чего уж там. Я и без него, признаться, соскучилась. Все вы меня позабыли, позабросили…

– Матушка, прости, но это неправда! Я никогда о тебе…

– Овегури Самата. Вот кто такими духами душится! Тебе не стыдно?

Принц неожиданно для себя покраснел и метнул взгляд в сторону фрейлин, похожих на стайку златокрылых мотыльков, те хихикали и перешептывались тут же, в палате, но чуть поодаль, на нижней половине. Конечно, они стояли не близко, в противоположном конце покоев, но наверняка все слышали. Если барон Гарами Самата узнает об этом – а теперь ведь непременно узнает – вместо друга у принца одним тайным врагом станет больше. Он на той неделе уже должен вернуться с восточных рубежей…

– Ты покраснел, мой сын. Это хорошо, это внушает мне надежду, что ты еще не до конца испорчен. Не смотри на фрейлин, они слышат только мой подробный рассказ о выращивании левкоев, уж так я приколдовала для твоего спокойствия, и странно, что ты этого не заметил. Я имею в виду, что магии моей не заметил. С другой стороны, я смерть как не люблю колдовать, годами этого не делаю…

Принц выдохнул и во всю мощь вдохнул, в сердце сразу же вернулись свет и тепло.

– Ага, матушка! Заметишь тут, когда ты колдуешь! Тем более у себя в покоях! Какое счастье, что ты у меня такая искусница! А завтракать будем?

Императрица, довольная искренней похвалой сына, вместо ответа повела десницей, снимая с пространства ткань заклятья, и хлопнула в ладоши. На зов тотчас приблизилась старшая фрейлина ее свиты, юная герцогиня Кусони Баринга.

– Куси, милая! Вели накрывать, на малом столике, для меня и для его Высочества. Мне, проследи нарочно, чтобы поменьше порции подавали, а его Высочеству побольше, вон как исхудал.

– Я исхудал? Впрочем… от переживаний за судьбы Отечества, ни от чего иного. – Принц в упор поглядел на голые плечи фрейлины и перевел взгляд повыше, чтобы зацепиться взглядом за взгляд, но юная герцогиня великолепно понимала, с кем имеет дело: прелестный ротик ее улыбался почтительно и едва ли не призывно, однако взор ее был безмятежен и пуст, направлен куда-то вдаль, сквозь принца, но ни в коем случае не на него.

– Сын мой, не надобно этим шутить, сии слова не таковы, чтобы трепать их попусту.

– Прости, матушка, ты права, а я не прав. Но сейчас я плотно позавтракаю и непременно поправлюсь. Разреши, я отряжу посыльного к Его Величеству, ибо я обещал доложить ему о твоем милостивом согласии. Ну, насчет сегодняшнего ужина?

– Я сама отправлю, и уж он сообразит, что ты его поручение выполнил. Кроме того, сударь мой сын, что же это я буду с бухты-барахты посылать герольда Его Величеству, когда мажордомам следует предварительно согласовать время встречи, набор блюд и напитков, уровень приема…

– Отец хотел как можно скромнее, попросту.

– …количество гостей и присутствующих, время ухода, если он не захочет прикорнуть в моих покоях. Приличия надобно соблюдать в любом возрасте и при любой простоте. Хотя, конечно, были времена, еще задолго, задолго до твоего рождения… Это теперь он старый брюзга, а тогда пылал. За день, бывало, по дюжине записок, егерскою почтою, из любого конца Империи, а в каждой записке… Впрочем, любое пламя иссякает…

– Но, государыня! И отец, и я… Наше пламя к тебе никогда не иссякнет! Никогда! Матушка, верь… И сестры, и брат… Мы все… Будь я проклят, если лгу хотя бы на соринку!

Императрица сунула было белейшую ручку к подносу на резном столике – за платком, но передумала и царственным пальчиком смахнула поочередно две слезинки с уголков глаз.

– Да, да. Я знаю, это я так… Дай же мне руку, дорогой мой сын, и идем завтракать.

Государыня хорошо знала вкусы старшего сына: основным блюдом к завтраку было отваренное в обычной воде молочное мясо, любимая пища его Высочества… И вода, и мясо были совершенно свободны от всего постороннего, даже не подсаливались, но зато к мясу подавались добавки, обширнейший поднос, плотно уставленный приправами: травы, уксусы, перец, соль, сухарики, горчицы, соусы сладкие, соусы горькие, всякие присыпочки из толченых орехов… Токугари иногда садился за стол и сам не знал, чем он сейчас воспользуется, но в эту трапезу – заранее понимал, что хочет обмакивать мясо в горький хвощевой соус, а сами кусочки чтобы с умеренным жирком… И запивать простым сладким взваром-м-м-м… У-у-у… вот оно… Вот это да. Яд заговоренный.

Токугари еще полтора месяца назад, почти случайно, обратил внимание на необычный, хотя и не ядовитый, «щиплющий» привкус вина, поданное ему на вечеринке у барона Самата, своего приближенного и друга, с женой которого у него развернулся с недавних пор осторожный и сладостный роман. Принцу не понравилось… вот не понравилось внезапно наличие незнакомого привкуса… Пусть и безопасного. Он вышел в отхожее место и там, с помощью пальцев и колдовства, выдернул прямо из горла частицы выпитого, пропитал ими платок, сам платок окружил сохранными заклятьями и дальше уже веселился весьма умеренно. И недолго: вспомнил, якобы, о срочном поручении государя…

Домашние жрецы почти сразу же определили, что в вино добавлено обработанное магией масло семян ясеня, совершенно безвредное для животных и людей, совершенно безвкусное и неощутимое…

– Только вашему Высочеству дано было ощутить наличие столь мельчайшего присутствия колдовства в сем злокозненном напитке, необыкновенное чутье вашего высочества достойно не просто восхищения, но прекло…

– Дальше, без болтовни. Зачем оно, если безвредно?

Выяснилось, что с давних пор существует разновидность ядов, так называемых составных, постепенных, которые действуют только будучи собранными вместе в одном теле. Например, семена ясеня могут быть задействованы в нескольких видах таких отрав. Чтобы определить все четко, без ошибок, надобны… Ваше высочество, надобны образцы следующего слоя, тогда можно будет уверенно говорить о том, каков будет весь яд… Кроме того, вполне возможно, что будущая отрава была нацелена вовсе не на его Высочество, а на одного из сотрапезников… Но, с другой стороны, сия предерзостная выходка, даже на этом первом шаге – уже преступление против Империи и династии… Но доказать злоумысел сейчас, после того, как все следы иссякли, просто невозможно…

Разумно. Принц Токугари не стал, подобно отцу, стучать по столешнице, выбрызгивая молнии из под кулака, ибо жрецы пред ним не провинились, они сделали все, что могли, и сделали хорошо. Надо ждать следующую часть удара, если цель – действительно он сам. Через неделю, на птеровой охоте в честь прекрасных дам, во время пира, устроенного запросто, на полянке, на расстеленных скатертях, он захватил горсть сушеных церапок и… опять защипало… Церапки – тихохонько в карман, веселье продолжается как ни в чем не бывало, тем более, что первый слой отравы, на ясеневом масле, уже расколдован и выведен из тела… Токугари смеялся и ругался, бил по плечам друзей, и нежно переглядывался с придворными красавицами, но черная и страшная мысль царапала его оледеневшее от ярости сердце и науськивала: узнай… немедленно узнай… вглядись в каждого и узнай…

– Что так развеселило ваше Высочество? Скажите, и мы подхватим все?

– Нет, нет, Зерчи, это глубоко личное, из детства случайно вспомнилось, вот и рассмеялся. Плесни мне чего-нибудь попроще, покислее, вон, имперского…

Второй слой подсказал ученым жрецам единственно правильный ответ:

– «Три брата», ваше Высочество! Третий, последний слой, скорее всего, также будет заговорен и замурован в питье, совершенно безвредное для всех окружающих. Кроме вас, разумеется, ваше Высочество! Вы позволите нам доложить Его Императорскому Величеству о злоумышлении, или соизволите сами…

– Или. Я – престолонаследник, будущий либо предполагаемый государь. Так вот, я, своей властью престолонаследника – а буде этого недостаточно, то предстоящей властью Императора – запрещаю вам разевать рты по данному случаю. Умру – тогда доложите. Если боитесь моей смерти и вашей последующей казни – продолжайте бояться, но молчите, ибо выдав сие при моей неоконченной жизни, вы обретете себя на немыслимые предсмертные муки, ни с чем не сравнимые муки, уж я позабочусь. Что выберете?

Жрецы, естественно, рискнули молчать: из двух страхов выбирают тот, который поменьше и подальше. Да, да, да… Жить неподалеку от земных владык – выгодно и тепло, все блага мира словно бы сами собой проливаются и сыплются на тебя, никаких дополнительных усилий к этому прилагать как бы и не надо, да вот только неминуемы случаи, когда приходится выбирать среди смертельно опасных тропинок, и не всегда все угадывают правильно. Да… А если смолчать и угадать, его Высочество вознаградит, станет Его Величеством, подтянет за собой и поставит повыше… но никогда не забудет, что нашлась сила, отвратившая слуг от присяги Империи, императору… Пусть он сам был этой силой, ну так и что? Он все равно будет знать, что и против него может найтись подобная… А это – страх, вечный страх друг перед другом. Владыка будет опасаться слуг, те всегда помнить о плахе, которая ждет их под каждой дверью, за каждым углом…

– Ой, матушка! Мой любимый взвар, но…

Государыня ласково улыбнулась своему старшему сыну и сделала попытку налить ему сама, да чуткие и прыткие фрейлины ей этого не позволили.

– Пейте на здоровье, ваше Высочество, государыня лично составляла сей взвар!

– Благодарю, сударыни! Но, матушка, жрецы мне временно запретили сладким баловаться, желудок они мне лечат. Позволь просто отварчиком обойтись, либо водою?

– Так, может, вина тебе? Как же ты желудок-то портишь? Поменьше бы по пирам таскался. Или тебя ее Высочество невесть чем потчует? Так я с ней поговорю, и крепко поговорю!

– Ее Высочество тут ни при чем, матушка. А желудок сам собою пройдет, всего лишь ослаб вчера и позавчера. Вино же мне показано еще менее, нежели сладкий взвар. Просто воды, либо отварчик на костях. Не жирный, на ящерных косточках. Можно?

Еще бы было нельзя, когда Ее Величество хочет по-матерински угодить его Высочеству! Принесли отвар, который его Высочество, предварительно прощупав на отраву, соблаговолил выпить две чашечки: одну в начале завтрака, да другую «на посошок».

– Все, матушка, дела ждут. Могу я тебя умолить об одной вещи? Я бы очень-очень хотел?

– Да, сударь мой сын. – Императрица была несколько удивлена этими словами, ибо старший сын много лет уже никогда и ни о чем ее не просил. – Если это в моих силах – приказывай.

– Приказывать тебе??? Нет уж, пусть все будет как ты скажешь, а не как я скажу. Представь мне кхора?

Императрица всплеснула руками от неожиданности, заколыхалась, вся пунцовая от смеха.

– Право, ты меня смутил! Нет, ни за что! Попроси что-нибудь другое, сударь мой сын, а то я умру от стыда!

Принц отрицательно покрутил головой и подмигнул фрейлинам:

– Ты пообещала!

Все шесть фрейлин, в это утро дежурившее при Ее Величестве, окружили повелительницу и радостно зачирикали, предвкушая зрелище:

– Да, да, да! Мы все слышали, Ваше Величество! Вы обещали его Высочеству!

Государыня промокнула веселые глаза платком, взятым с подноса, и высморкалась в него же.

– О, боги! Одни дети меня окружают. Все бы вам порхать, да пустяками веселиться, да на глупые выдумки смотреть… Кхора? Я уж и забыла, как сие делается…

– Ничего ты не забыла! Покажи, матушка. Прикажешь эту сторону очистить?

– Нет, вон ту, она сплошная. Хорошо, я попробую. Всем отойти от этой вот стены.

Слуги проворно сдвинули мебель, стоящую вдоль западной стены покоев, сняли гобелен, закрыли двери, приладили оконные вставни и поверх задернули оконные занавеси… Огромную комнату теперь освещали только два трехсвечника, лампада в честь богини Луны и красноватые всполохи из камина (государыня даже летом любила, чтобы в ее покоях трепетало живое тепло огня). Все было готово.

Императрица сама, не позволяя фрейлинам прикоснуться к себе, выбралась из кресел, ловко вытащила откуда-то из рукава коротенькую, в поллоктя, круглую черную палочку и звонко откашлялась.

– Тругардша лас… лас… Ой, забыла, как это…

– Лассчреда, – подсказал из-за спины принц.

– Не сбивай меня, друг мой, я сама вспомню! Тругардша, лассчреда, вирилини…

Императрица очерчивала палочкой по темному воздуху неровные спирали и круги, левою же рукой словно подталкивала, уминала перед собою внезапно заискрившееся пространство, слова заклятья шли ровно, громко и уже безо всяких запинок.

Мерцающий воздух в середине колдуемого места постепенно сгущался, пока не приобрел очертания, поначалу зыбкие, но чем дальше, тем все более четкие…

Токугари, уже напрочь забыв, что просьба к матушке была не более чем военная хитрость, придуманная, дабы замести следы своих замыслов и подозрений, стоял как в детстве, прикусив губу и сжав кулаки: вновь он был маленьким мальчиком, которому добрейшая матушка показывает волшебное представление, а детское сердце колотится в маленькой груди, доверху наполненное светом, трепетом и восторгом.

В воздухе, стоя на задних лапах в двух локтях над полом, замер огненный зверек, в котором все присутствующие безошибочно узнали обычную амбарную шнырялу, кхора, только ростом этот кхор был со взрослого человека, и шкура у него была не серая, а темно-вишневая…