Текст книги "Пинка удаче"

Лён расхохотался.

– А у нас в соседнем дворе, через Матвеевский скверик напротив перейти, тоже такой хрыч живет! Всем встречным замечания делает, на всех подряд бухтит…

– Вот и здесь подобный достался. Кстати! Я ведь только что мысленно сочинял текст электронного послания твоей маме для твоего папы, ибо… Мне бы срочно… ну, не так чтобы срочно, а все-таки желательно с твоим батей повидаться в обозримом будущем. Передашь ему? Так и так, мол, дядя Лук в гости напрашивается? Именно в гости. Я девятнадцатого в Париж улетаю на недельку, если Эйяфья…тлайокудль позволит, и не худо бы нам до Парижа пересечься.

– Кто, простите, позволит?

– Гм… Эйя… Вулкан такой, ты что, не слыхал о нем и о его роли в туристском бизнесе?

– Нет.

– Счастливый. Короче говоря, в гости хочу.

– Сегодня же передам, он вам перезвонит. Ну, то есть, мама перезвонит.

– Как у них, все нормально?

– Все хорошо.

Лук, страдальчески скривившись, слегка раздернул обеими руками воротник серого пальто, повел короткой шеей вправо – хрустнуло, влево – опять хрустнуло, еще раз вправо… тишина. И вдруг быстрым хищным взглядом в упор поймал Лёнькин взгляд.

– А у тебя? На двоечника ты не похож, пивом и анашой не пахнешь, следов помады на щеках не наблюдается, казино давно закрыты – что с тобою, Лёня? Могу чем-нибудь помочь?

Вот и отец так же умеет заставать врасплох: сначала, типа, такой необязательный треп, типа все расслабились, а сам, не подавая виду, наблюдает, что к чему, а потом – хоба! Как давеча с Машкой, с ее курсами кройки и шитья! Вообще говоря, дядя Лук свой человек, может, рассказать ему о лотерее? Нет, пожалуй, не стоит.

Лён энергично помотал головой.

– Нет, сам справлюсь… Короче, миллион я выиграл!

– Надеюсь, в буру?

– Чего? Как вы сказали?

– Это ты сказал, что выиграл миллион. Вот я и спросил, уточняя тему: во что выиграл, чего миллион? Белорусских рублей миллион – это одно, если миллион евро – несколько иное.

Лёнька торопливо расстегнул молнию на кармашке рюкзака, нашарил рукой…

– Вот. В лотерею, миллион рублей. Если бы в евро, так тогда ващще!..

Лук взял в пальцы обеих рук сиреневую бумажку, вприщур посмотрел ее на свет. Как раз в этот миг плотное стадо косматых облачков качнулось в сторону и на земле опять стало солнечно. Лёна с головы до ног окатило холодным ужасом: сам, по своей воле отдал единственное документальное подтверждение, что миллион принадлежит ему, Лёну. Сам… только что… в чужие руки… Никому потом ничего не докажешь, та продавщица из киоска вообще ничего не вспомнит! Надо вырвать бумажку и делать ноги, поближе к людям… Лён с большим трудом преодолел приступ паники, а ноги все равно предательски дрожали, а рука сама робко тянулась, чтобы взять, чтобы попытаться вернуть… жалко, что сразу родителям не признался…

К счастью, Лук не заметил кипения всех этих страстей и сомнений, только ухмыльнулся чему-то.

– На, держи свой пропуск в рай, перехватывай аккуратно. Плотнее пальцами бери и не спеши, а то как раз ветром нежданным златозвонным в Лебяжью канавку унесет навеки! Молнию на кармашке застегни. Лучше застегни, до конца. Я поначалу, грешным делом, заподозрил с твоих слов, что имеет место быть обыкновенная псевдолотерейная «разводка», но – нет, как ни странно! Муниципальные лотерейщики выпустили законную бумагу, я об этом выпуске читал и слышал, сам по себе листик очень похож на подлинный, с водяными знаками и тэ дэ, явно, что не из под принтера. Единственное, что цифры я не сверял. В отличие от тебя, надеюсь? Точно не ошибся? И серия, и номер?..

– И серия, и номер – всё настоящее, дядя Лук, все совпадает! Вы уж меня вааще за какого-то киргудуя держите! Короче, после алджебры, на перемене, смотрю – газета валяется, я газет не читаю, но там лотерейная таблица. Короче, я смотрю – таблица та, что надо. Ну, я сразу газету в руки, сверять. Сначала серию сверил – смотрю: есть серия, совпала! И меня такое сразу предчувствие охватило!

– Погоди, вновь перебью. Во-первых, давай говорить вполголоса. Во-вторых, никогда не верь предчувствиям, Лён, они – суть глупейшие и вреднейшие суеверия. Ты же у нас гибрид физика и математика, иначе говоря, интеллектуальный сгусток вселенной в облике человеческом! А тут – предчувствия… Это, брат, еще смешнее, чем вечный двигатель первого рода.

– Угу, смешно! А у меня как раз все сбылось! Короче, у меня аж голова закружилась, когда я в первый раз тот номер увидел! Я кусок той газеты вырвал и потом два урока все смотрел и сверял, поверить боялся!..

– А где тот кусок, дай-ка глянуть? И говори еще тише.

Лён покраснел и сокрушенно развел руками.

– Потерял где-то. Но я клянусь, что там все точно! Я абсолютно уверен!

– Абсолютная уверенность – это глина, из которой несведущие люди лепят благие намерения. Впрочем, нет у меня причин сомневаться в твоей наблюдательности, дружище Лён.

– И даже не миллион, а миллион сто сорок девять тысяч с копейками! А почему такая странная сумма, дядя Лук, вы случайно не знаете?

– А вот я, бедолага, никогда в жизни миллиона не выигрывал! – с горьким вздохом признался Лук, провожая взглядом спину какой-то молодой мамочки с коляской, но та была полностью поглощена телефонным разговором и даже не обернулась. – Случайно знаю. Это нарочный такой пропагандистский шик, власть в данном случае выступает налоговым агентом, подобным образом ненавязчиво напоминая о святости самих налогов: сумма вышеуказанная, а на руки, за вычетом тринадцатипроцентного подоходного налога на физическое лицо, выйдет ровно миллион. Слышал что-нибудь про плоскую тринадцатипроцентную шкалу налогообложения?

– Нет.

– С тобой все ясно: Митрофанушка. Чеши домой, «короче»! Умеренным галопом. Давай, я провожу?

– Не-е, дядя Лук! Что я, маленький? – сам дойду, пешочком. Тут через мост, а там уже близко.

– А я и не говорю, что ты маленький, я говорю, что ты неуч, недоросль, «митрофан». Ты точно никому из окружающих об этом не растрезвонил?

– Тонна шестьсот!

– Что? Чего тонна шестьсот?

– Стопудово, дядя Лук! Никому пока не слова, даже Машке!

– Ей от меня отдельный привет и поклон. И Марине Леонидовне отдельный. Хорошо, будь по-твоему. Убедил. Ступай твердо, никуда не сворачивай, воровато не оглядывайся, с подозрительными незнакомцами о выигрышах не заговаривай, да в злачные места сегодня уж не заходи. Все понял?

– Понял, дядя Лук, честно все понял. Дома родители постоянно грузят нас подобными напоминаниями, так что я наизусть их помню.

– Верю, однако же, я сказал то, что должен был сказать и теперь моя совесть будет чиста. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я, сугубо в качестве попутчика, составлю тебе компанию в прогулке через мост, мне как раз тоже нужно завернуть на Петроградку, к знакомым? Тебе же на Большую Матвеевскую? И мне там неподалеку.

Лёнька с подозрением уставился на Лука, тот с готовностью выкатил навстречу взор своих серо-зеленых глаз, не выражающих ничего, кроме предельной искренности и легкой насмешки, и Лёнька смирился.

– Ладно. Только напрасны ваши предосторожности, я бы и сам преотлично добрался.

– В том у меня нет ни малейших сомнений! Вперед, отряд!

Похоже, Дядя Лук вознамерился пройти молчком весь путь, но Лёну в тот день было невмоготу молчать, распирало!..

– Дядя Лук, а я сейчас книжку читаю.

– Что, опять??? Молодец какой, да ты форменный вундеркинд!

– Вашу. Про Мишку и вампиров, в которых его семья превратилась.

– Ну, и как оно?

– Круто! Но я пока не всю прочитал, вчера только начал.

– Беда невелика, дочитаешь. Насчет прогулов – разоблачать не буду, сам родителям сознаешься, если в голову взбредет. Да, и скажи батьке, что в принципе, если, паче чаяния, он вознамерится ко мне в гости, то я не против его принять, кофейку там заварить, печенья с конфетами выставить, однако, помня повадки уважаемого Валерия Петровича, предпочту сам пригоститься, в ближайшие четыре дня. Но если что – не критично будет и после Парижа встретиться. Не забудешь передать?

– Не забуду, дядя Лук, я ведь уже пообещал.

Лён вдруг притих от пришедшей в голову мысли, и обдумывал ее до самой станции «метро Горьковская»: а вот интересно, кто будет миллион распределять – папа, или мама? С одной стороны, папа явно главный у них в семье, формальный и неформальный лидер, а с другой – дело-то как бы домашнее, маминой сферы влияния… Ну не ему же они миллион отдадут тратить??? А так бы конечно… Он бы и с Тимкой поделился, и Машке чего-нибудь досталось… на всякую девичью дребедень… Да, если честно так прикинуть: миллион – не велика сумма.

– Разбежится твой рублевый миллион ручейками по щелям, и сам не заметишь…

Неужели это Лён вслух свои мысли брякнул, проговорился? Вроде бы молча думал…

– Конечно, молча. Но у тебя губы шлепают друг об друга, суфлируя затаенное. Вдобавок, они то ощериваются в лютом гарпагоновском оскале, то раздвигаются до ушей – трудно не понять.

– Ничего они у меня не ощериваются и не разъезжаются!

– Да? Тогда откуда же я узнал?

Лук расхохотался первый, но и Лён почти не отстал, тоже засмеялся, да краев счастливый. Эх, хорош сегодня день! И солнышко!

Глава вторая

Дети думают, что мы не знаем, о чем они думают. Впрочем, взрослые тоже очень наивны. Мария Валерьевна Меншикова, ученица восьмого класса Александровского лицея, почти четырнадцати лет от роду, изнывала в ожидании Лёна, своего брата-близнеца: во-первых, она дико проголодалась после всех этих петергофских уроков и тренировок на воде, а во-вторых, ей не терпелось поделиться с ним ужасной, хотя, если честно, очень забавной историей и, тем самым, словно бы еще раз пережить происшедшее с нею в районном бассейне… Лён уже порядочное время как вернулся из школы, гораздо раньше сестры, но мама дала ему нагоняй (оказывается, Лёнька прогулял уроки, а из лицея не поленились немедленно его «застучать с доставкой на дом», позвонили маме) и в наказание отправила на Сытный рынок, какую-то специальную зелень к обеду купить. Лично ей, Маше, очень нравится – хлебом не корми – рассекать по рынку, прицениваться, выбирать «экологически чистые», «натуральные диетические» и «богатые витаминами» продукты, выжимать копеечные скидки, совершать «выгодные» покупки, особенно в компании с мамой, а Лён и Тимка – наоборот, терпеть не могут участвовать во всех этих прогулочно-закупочных мероприятиях. Вот, теперь сиди и жди, пока лодырь братец соизволит, нога за ногу, обернуться. А туда идти – четыре минуты пешком, и столько же обратно! И там три минуты. И кто в результате наказан, спрашивается?

Сытный рынок для семейного кошелька – это ценовой «середнячок», угнездился он примерно посередине воображаемой шкалы, между самым дешевым Сенным рынком и самым дорогим Кузнечным. Сама по себе дешевизна с дороговизною товара и места ничему не гарантия: и на Кузнечном могут запросто гниль подсунуть, и на Сенном сплошь и рядом продают продукты приемлемого, даже отменного качества; но кое-что цены все-таки значат: средний уровень предлагаемого на Сытном рынке чуть повыше, нежели на Сенном и немного поскуднее, чем на Кузнечном. Так говорит мама, а уж она-то в этих вопросах лучший специалист на всем белом свете! Есть еще и магазины, супермаркеты, универсамы, но в магазинах далеко не так интересно искать и выбирать.

– Мамик! Ну пожалуйста, одну… одну лишь черствую корочку хлеба для единственной доченьки, умирающей от голода и жажды! А то ведь упаду на пол, бездыханная, истощенная и в конвульсиях! Умоляю!

– Одну лишь черствую корочку??? Ой!.. Вот, тут нашлась как раз одна, дабы спасти от голодной смерти нашу истощенную бедняжку. Увы и ах, корочка не черствая и не вполне свободна от полуфунта белого мякиша, но не беда: мы замажем этот мякиш вологодским маслицем, сверху замаскируем черными икринками погуще… Устроит такая замена?

– Вау!.. То есть – да-а-а-а!!!

– Хотя нет, ошибка вышла: то не икринки, а мелкий холодный вареный картофель, вчерашний, без хлеба. И без масла. Его, правда, немного и он старый, но зато свою долю ты получишь немедленно… как только вернется твой братик-прогульщик. Потерпи, до вечера уже недалеко, можешь пока развлечься, вынести мусор.

– Я – вынести??? Я вчера выносила, пусть Лён в порядке своей очереди развлекается, а я буду тихо угасать здесь… в голодном и холодном одиночестве, жестоко обманутая взрослыми… изнемогу на тахте… А где пульт… ага… а где программка?

– Свежей нет. Вот, кстати, сбегай купи, но не сию минуту, а после того, как поможешь мне стол накрыть. Вставай.

– Ну, ма-а-а-ма… Ну, что это за издева… О, явился, наконец! Ура! А Тимка придет?

Мама вынула из буфета глубокие тарелки в блеклый цветочек и поставила на скатерть – клеенок она не признавала даже на кухонном столе.

– Иди, открывай. Нет, Тима в городе надолго увяз, он только вечером вернется.

– А у него очередное свидание, да, мамик?

– Ничего не знаю. И папа сегодня занят, так что обедаем втроем.

Дети, под маминым нестрогим, но бдительным присмотром, переоделись, умылись, сели за стол – всё, обед начался. Конечно же, Лён и Маша, даже будучи близнецами, очень отличались друг от друга характерами, причудами, привычками, накапливающимся жизненным опытом, вот и новости у них совершенно разные, хотя поделиться ими хочется обоим с равною силой, да только законы семейного клана Меншиковых строги и требуют выдержки от своих членов: сначала обед, с разговорами на общие темы, потом все остальное. Лёну этот подход, пожалуй, нравился: во-первых, старший брат его одобряет, а во-вторых – закалка характера, мужчинам полезно. Терпела эти законы и Машка, пусть и по каким-то своим соображениям, она вообще была хитрее, настырнее и практичнее брата, но уступала ему в силе духа, в упрямстве и в…

– Кто – ты меня умнее? Мама, ты только полюбуйся: этот невысоклик уверяет, что он умнее меня. Более того, мам, он, похоже и сам вот-вот в это поверит! Мам?

– Машуня, бейба! А ты что – еще сомневалась??? Твой айкью моему айкью по щиколотки будет!

Сегодня обедали на кухне, как обычно при неполном составе участников. Если бы, вдобавок, нагрянул Тимка – тогда уже в гостиной (она же родительская комната). А в присутствии отца кухонный стол накрывали только, когда он сам об этом нарочно просил, по умолчанию же – в гостиной, даже если для него одного. Мамина почетная обязанность – всегда, диета, там, не диета – сидеть за обедом или ужином рядом с папой или напротив него. Но сегодня Валерий Петрович изволили задерживаться на работе, и мама предпочла большую часть обеденного времени оставаться на ногах, объяснив это тем, что плотно позавтракала и досыта успела напробоваться обедом еще во время готовки.

– Ну, мам! А почему этот ферэ натурэ унижает безответное существо, а ты молчишь!

– Унижает? Не заметила, а чем именно унижает, и где это существо? Как борщ, дети?

– Да врет она!

– Существо – это я, его родная сестра, которая только тем и провинилась перед природой, что оказалась простодушнее, умнее и красивее этого…

– Болтливее ты оказалась, а не умнее, лучше хлеб передай! Мама, налей еще полповарешечки? Реальный борщ! Только маловато чеснока.

– И мне… четверть поварешечки, чур, без мяса, мне надобно худеть. Мамик, очень вкусно, хотя чесночку можно было бы поменьше.

– Поняла, в следующий борщ учту пожелания обоих. На второе запеченная форель с элементами овощного салата и юный отварной картофель, обжаренный в настоящем подсолнечном масле.

– Ура! Мне двойную порцию! А на третье?

– А почему не в оливковом, мамик? Фи… подсолнечное…

– Потому что мне, повару, вздумалось приготовить именно так. Желающие могут заняться лечебным голоданием немедленно, в пользу более покладистых.

Лён ухмыльнулся. Маму вообще ничем невозможно вывести из себя, вынудить кричать или браниться, в отличие от папы, который обычно тоже невозмутим, как фотография мумии, однако терпеть не может «дрельщиков» и «сверлильщиков» из соседних квартир. А дрельщиков полно – дом-то старинный, слегка обветшавший, пусть и престижный, – там ремонт, здесь переезд… Они сверлят, долбят и, тем самым, отвлекают папу от умных производственных мыслей, вот он и рычит временами. Папа даже дома работает: простым карандашом 2М рисует детские каракули, квадратики да ромбики, всегда на отдельных листках бумаги, какие-то формулы… типа из физики твердого тела… издалека не рассмотреть подробнее. Почертит, почертит, а потом все сжигает – есть у папы такая странная причудь. Вот, интересно: ну а если бы в доме у Меншиковых не было бы печки – мама гордится ее наличием и упорно обзывает камином, хотя никакой это не камин, а обыкновенная, выложенная изразцами печка – как бы он тогда свои листики сжигал? На электрической плите, что ли?

У папы должность… Лён никак не может запомнить названия… типа главного технолога… или завлаба… экспериментального производства в галошном цехе обувного завода… или фабрики? В школе, когда приходило время заполнения анкет, они, еще по Тимкиному примеру, раз и навсегда условились указывать так: мама домохозяйка, папа технолог на обувной фабрике. А Тимке в свое время эту формулу подсказала мама. Странная работа у папы и место работы странное, если вдуматься. Но дома он очень редко говорит о делах…

– Мам, а как, все-таки, правильнее: галоши или калоши?

Машке тут же понадобилось встрять:

– Конечно – Гáлоши, так благозвучнее.

– Я, кажется, не тебя спрашивал, а маму! Мам?

– Галоши – безусловно благозвучнее, тут наша Машенция права, тем не менее, в современной словесности гораздо чаще употребляется с «ка». Но и то, и другое употребление равно принадлежит нормам русского языка.

– А вот у папы на работе – как принято? Или как чаще?

– Этого я не знаю, это ты сам у него спроси. Дети, что будем на третье – компот или чай?

– И то, и другое!

– Компот! А потом чай! Мамик, а что к чаю?..

– К чаю сушеные псевдоананасовые кубики. К вечернему чаю, когда все соберутся, придумаем что-нибудь более кондитерское. Всем всего хватило?.. А себе я, с вашего разрешения, кофейку заварю.

Машка немедленно брякнула чашечкой в блюдце и построжала лицом.

– Мама! Не мы ли с тобою вместе смотрели по Сети, прицельно смотрели, как этот пресловутый кофе влияет на сердце и кожу лица? Почему бы тебе не испить вместе с нами чаю или компота? Или каркадэ?

– Потому что я хочу кофе.

Эмоции так падки на слова! Мама улыбнулась дочери, но ответила коротко, а это значит, что по данному вопросу в дискуссию вступать не намерена. Машка очень чутьиста на родительские настроения: мгновенно, как ни в чем не бывало, перескочила на тему высокой моды в Большом свете, и Лён пошел к себе.

– Мам, спасибо!

– На здоровье, дорогой. Я не поняла, Маш: была ведь уже вечеринка в английском стиле, например, с участием Дауни-младшего, они там что, каждый год повторяются?

– Мамик, я сама не понимаю, но там так написано было. Непременное условие – деталь одежды из Викторианской эпохи…

Женщины удивительный народ – ну как им не надоест обсуждать всякую чушь!

Лён прикрыл дверь, чтобы в комнату не долетали подробности чужой великосветской жизни, полез было в рюкзак за билетом и газетной таблицей (около рынка бесплатную газетенку подобрал, там целая стопка прямо на асфальте валялись)… расхотелось. Уроки учить в лом сегодня, телевизор смотреть – нечего там смотреть, тем более в дневное время… Музыка вся надоела… Позвонить кому-нибудь, что ли?.. Нет, у него же книга есть! Если вчера хорошо пошла, то и сегодня поможет отвлечься. Так, на чем он остановился…

Лён взял в руки увесистый томик и совсем уже, было, приготовился к чтению, но, вдруг, захотелось ему подбросить книжку в воздух, чтобы она вращалась в вертикальной плоскости… и выхватить ее из полета двумя пальцами правой руки… Получилось. А левой?.. А левой не очень. И еще раз… Лён переместился из центра комнаты чуть в сторону, чтобы люстру не задеть, попробовал подкинуть книгу повыше, к самому потолку. Потолки в квартире высокие: три тридцать, а когда-то – родители между собой обсуждали – были еще выше, три пятьдесят, но это не значит, что потолки в квартире опустились, скорее, напротив: за сто лет существования дома полы поднялись, настил на настил, паркет на паркет… Скрипнула дверь, брякнулась книга об пол…

– А вот и я! Не соскучился еще? О-о-о… Что я вижу: наш Лёник решил сбежать из дому в бродячий цирк!

– Стучать надо, когда заходишь!

– А я стучала, и громко.

– Угу, ты стучала в эту сторону двери, а надо с наружной.

– Ну и пожалуйста, вообще могу исчезнуть! – Однако Машка, наперекор обещанию, даже и не подумала никуда уходить: она стряхнула с ног шлепанцы, коротко разбежалась, и со всего маху прыгнула с разворотом в воздухе на Лёнькину тахту. А тахта – она же постель, когда в разобранном и застланном виде – очень жесткая и упругая, Машкины худые мослы в коротких носочках так и подлетели чуть ли не к потолку, ситцевое домашнее платье задралось некрасиво по самую эту… Мелькнула узенькая белая полоска между голых ног и Лён в бешенстве отвернулся.

– Что, дура, что ли?

– Нисколько.

– Тогда не фиг прыгать! Думаешь, мне приятно рассматривать твои дурацкие трусы?

– И никакие они не дурацкие, а очень миленькие. А ты извращенец, если столь невинные вещи вызывают в тебе бурю неадекватных эмоций.

– Вали отсюда, живо.

Машка прыснула в ладошку, но дальше доводить рассерженного брата остереглась, затараторила:

– Ну, извини, пожалуйста, Лёник! Я не хотела – это случайно получилось, честное слово! Вот клянусь! Я даже затылком апстену ударилась. Могу перекреститься. Я же не снимала при тебе колготки, я их заранее сняла, потому что к моему рассказу мои ноги имеют самое непосредственное отношение! Ну, Лёник, ну, прости, дорогой, я больше так не буду… прыгать.

Машка врала самым наглым образом, эти ее «больше не буду» Лён слышит ежедневно, вот уже много лет, по разным поводам, сестра неистощима на дразнительные выдумки. Эти ее клятвы ничего не стоят, пустое сотрясение воздуха. Ладно, как правильно сказали в каком-то фильме: что с них со всех взять, слабенький взбалмошный пол. Вот и жена, небось, такая же будет… Может, не жениться тогда и жить без забот? А с другой стороны – отцу ведь повезло?..

– Ладно, что с тебя взять. Расправь покрывало. Короче, у меня новость.

– У меня тоже!

– У меня важнее.

– Нет, чур, я первая рассказываю!

– Ты на кого тянешь???

– Ну, Лёник, ну пожалуйста, ну ведь я уже начала!..

Лён грозно, по-отцовски, поднимает брови… и опускает их на место. В принципе, так даже круче: мужчина должен воспитывать в себе волю, брутальность, характер, сдержанность…

– Хорошо, докладывай первая. Потом сравним масштаб.

– И организуй какую-нибудь музычку, чтобы звуковая завеса была… только не этот гнусный рэп!

– А что тогда? Леди Гаги и прочей блондиночной попсы у меня нет по определению, ты же знаешь.

– Да что-нибудь любое другое, радио какое-нибудь, для фона, классику… Одним словом, вчера я была у бабушки в гостях…

У детей Меншиковых только одна бабушка, мамина мама, другая бабушка и оба дедушки давно умерли, но Тимка, старший из детей, утверждает, что помнит бабушку Веру, мать отца, и дедушку Лёню, маминого папу. А бабушка Лена живет одна в двухкомнатной квартире на Голодае, на Васильевском острове, она в очень хороших отношениях с зятем и дочерью, души не чает во внуках, и внуки любят ее. Время от времени, но не сказать, чтобы часто, бабушка Лена приезжает к Меншиковым в гости и обязательно огорчается, если не удается застать кого-нибудь из внуков, потому как засиживаться в гостях надолго, чтобы дождаться наверняка, она «не имеет морального права»: дома тоскует в одиночестве собака, овчарка Долли. Долли довольно робкая девочка, но балованная и веселая, статью – крупна, в самых верхних границах нормы, поэтому незнакомые люди ее побаиваются, а бабушка называет своей защитницей, хотя это очень большой вопрос – кто кого защищает!

Дети тоже навещают бабушку, обычно вразнобой: чаще всего Тимка, потому что у него девушки на Васильевском живут, прежняя и нынешняя. Тимка и есть главный бабушкин любимчик; реже всех из них троих приезжает к ней Лён, но не потому, что к бабушке относится хуже, чем Тимка или Машка… и не из-за лени вовсе… а просто, почему-то получается именно так…

И вот, вчера в гостях у бабушки Лены была Машка. По-своему обыкновению, она взялась валять дурака в компании с Долли, обе развеселились как следует… и вдруг на ровном месте… Здесь, на этом самом «ровном месте» Машкиного рассказа, Лён делает для себя мысленную поправку: сестренка наверняка дразнила «бедную клонированную овечку»… И расшалившаяся Долли цапнула Машку за икру. Машка уверяла, что больно не было, что ни капельки крови не выступило, колготки, правда, «поехали»… Просто она вскрикнула от неожиданности, а напуганная собственной дерзостью Долли забилась под кровать, и никакими ухищрениями выковырнуть ее из убежища так и не удалось, до самого Машкиного ухода. На экстренном военном совете бабушка и внучка сговорились ничего родителям не сообщать, потому что ничего страшного и в самом деле не произошло, а большая часть вины за случившееся по праву лежит на Машке, не на Долли. Машка свою вину безоговорочно признает. Тем не менее, на икроножной мышце остались четкие следы от Доллиных челюстей.

– Поэтому я с сегодняшнего дня только темные колготки ношу, а вне школы джинсы, пока не пройдет. Вот, глянь: словно в капкане побывала!

Лён покорно оглядел худющую Машкину ногу, две сине-багровые цепочки подковками от Доллиных зубов…

– Болит?

– Н-нет, знаешь… Только если надавить вот сюда.

– Все равно солидно смотрится. Ай да крошка Долли! Бабушка, небось, голодом ее нещадно морит, коли она позарилась на эти твои спички под кожей.

Машка не способна усидеть на одном месте более двух минут подряд, вот и сейчас – выпрыгнула без тапочек на середину комнаты и подбоченилась, стараясь приподнять подбородок как можно выше.

– Что бы ты понимал в стройности женских ног! Плохо, что я без каблуков. Между прочим, почти по всем требуемым кондициям, включая абсолютно правильные черты лица, я могла бы на мировых подиумах рассекать только так… да ростом не вышла. Если бы я была хотя бы метр восемьдесят, как мама!

– Иди в фотомодели, там рост не очень важен.

– Фи… Фотомодель – это совсем не то. А здесь двенадцати сантиметров не хватает! Для полного счастья!

– Как любит говорить дядя Лук: «Полное счастье бесперспективно, зато недостижимо!»

– Всего каких-то жалких двенадцати сантиметров! А я уверена, что достижимо!

– Машка, у тебя с арифметикой очевидный завал: от ста восьмидесяти отнять двенадцать – будет сто шестьдесят восемь, а у тебя на борту всего сто шестьдесят пять. Так что пятнадцати не хватает, а не двенадцати.

Машка опять вспрыгнула на тахту, но уже без разбега, с опаской.

– Врешь ты все, горе-математик! Мы с Динкой Волощук практически одного роста, а она как раз на той неделе в поликлинике рост, вес и прочее измеряла, так у нее ровнехонько метр шестьдесят восемь!

– У Динки может быть, а ты сантиметра на три ее ниже. А не боишься с голыми ногами шастать, мама ведь засечет?

– Не-а, она сейчас на кухне закрылась, ей Варенникова позвонила, с жалобами на горькую семейную судьбу.

– А, тогда там надолго, да. Короче, ты закончила рассказывать свою новость?

– Да нет же, только начала, это была преамбула…

На следующий день, то есть уже сегодня, после поездки в Петергоф, сестра пошла в бассейн, по понедельникам у нее тренировки: оказывается, плавание стимулирует увеличение роста… Ну, конечно!.. Если бы это было так, то все пловцы с пловчихами были бы длиннее баскетболистов раза в полтора. На самом деле, это не тренировки, а обычные оздоровительные занятия, два раза в неделю, бесплатные, потому что «от лицея». Эх, неплохо бы и Лёну пару лишних сантиметров простимулировать, а то ему скоро четырнадцать, а он все еще ниже мамы ростом. Но всё к тому идет, что скоро догонит и перегонит, и будет как папа с Тимкой. Папа выше мамы буквально сантиметров на пять, но смотрится рядом с нею, как танк возле Снегурочки. Надо, надо мышцу качать, спортом заниматься, но не пыхтеть в дурацких потовыжималках, повторяя одни и те же упражнения, а так… играючи, чтобы интересно было… Не понял? Машка, я не врубился, при чем тут Гусарова?

– При том, что ты ворон считаешь, а не меня слушаешь! Потому что Ирка опоздала, а я вовремя пришла, вот почему!

По рассказу выходило, что лучшая Машкина подруга еще с детсадовских времен, с которой они вместе на плавание ходят, Ирка Гусарова, опоздала на тренировку и Машка ждала ее уже по горло в воде, вместе с ногами и прочим…

– При чем тут – вместе с ногами?

– Под водой синяков на ноге не видно, если нарочно внимания не обращать.

– Понял.

А в конце занятий, в последние десять минут, занимающимся, как обычно, положено вольное время, с брызгами, с взвизгами… Ирка очень спокойная девица, даже где-то флегматичная, но Машенция кого хочешь растормошит, «заведет» и вовлечет!.. Ирка поднырнула под Машку, изображая акулу, и куснула в ногу…

– Серьезно, что ли?

– Да абсолютная ерунда! Смотри: вот сюда она приложилась.

– Ни фига не вижу.

– Ничего и не увидишь, потому что там ничего и не было. Но это не важно, слушай дальше!..

Машка мгновенно сориентировалась и запричитала, заойкала, полезла вон из бассейна, морща лицо, прихрамывая и жалобно подвывая. Ирка, в полном недоумении, за нею: вроде бы не укусила толком?.. Может, какой посторонний ушиб, там, или царапина, или еще что? Но уже в раздевалке Машка, отстонав положенное, протягивает доверчивой Ирке ногу: полюбуйся, мол, на дело своих рук, вернее зубов.

Бедная Гусарова сидит на скамейке, смотрит безумными глазами на Машкину левую ногу, на следы зубов от Доллиных челюстей, размером в мужскую ладонь: «Как… это моё?..», и кувырк в обморок, прямо на кафельный пол. Соседки по раздевалке видят распростертое тело и визжат, прибегает администратор, спасатели, потом врач, потом тетка-милиционерша… «Что случилось с девушкой???» – называется.

– Понимаешь, я была уверена, что Ирка разгадает прикол, тем более, что кусала-то она меня в правую ногу, а следы-то на левой!

– И что теперь?

– Не знаю, что теперь. Хорошо хоть, что не сопоставили ее обморок и мою ногу. Ирку привели в чувство и домой увезли, типа на скорой, меня и остальных к ней не подпуская. Теперь надо будет признаваться, и я боюсь, что она меня проклянет, когда узнает, и дружбе конец! Смотрю на телефон и боюсь!

– Да-а… – Лён поперхнулся и захохотал. – Нет, Машка, ну это вааще! Ну, ты крута! Слушай, зачётно, прямо на зависть!

– Кому зависть – а кому слезы!.. Думаешь, крута?.. А Ирка на сей счет что подумает? А предки ее?

– Тонна шестьсот, реально круто! А насчет Ирки можешь не беспокоиться, она добрая душа, она тебе и не такое прощала. Повинись перед нею как следует, по-честному, без ужимок, купи ей мороженого, своди в кино, не пожалей монеты. Если своих денег не хватит, я по такому случаю помогу, чем смо… Об-ба!!! Долой пустяки! Машка! Ты закончила свою новость? Готова мою слушать!?