Текст книги "Христианство и страх"

Неужели по этой причине нужно отклонить свободную от массовости, основанную на личностях, хорошо организованную общину как утопию? Для определенного круга людей – без сомнения, потому что им не хватает черт личности, чтобы стать способными к общинной жизни; а это непременное условие. Однако история показывает, что благоприятные приближения к показанному идеалу имели место в реальности и могли утверждаться в ней веками. Конечно, их не так много, и они не сильно распространены, и их существование постоянно предъявляет к членам общины высокие требования в отношении сознательности, любви к союзу и его идеалам, любви к руководству, доверия к его способностям и благим намерениям, большого смирения, терпимости, принесения в жертву собственных желаний во благо воли общины, послушания авторитету без сбивания в безвольное стадо. При воспитании людей, которым предстоит стать членами общины, нужно очень тщательно формировать личность, обладающую и желающую обладать внутренней и внешней свободой, но лишенную надменности, смиренную и одновременно гордую, и с любовью привязанную к своей общине.

Не случайно существовавшие до настоящего времени общественные союзы большого охвата и длительности были связаны с верой. Швейцария создана как конфедерация на основе религии, как и протестантизм, хотя мы не будем скрывать, что они оба уже подвергались опасности массовости как банальной уравниловки, и эта опасность сохраняется до сих пор. Причины мы рассмотрим в следующем исследовании, посвященном страху и христианству.

Теперь, обладая научной основой, мы осмелимся приблизиться к нашей теме – возвышенному и неимоверно важному предмету во всей человеческой истории.

Часть вторая (историческая)
Возникновение страха и избавление от него в истории иудео-христианской религии

Глава 9. Страх и его преодоление в первобытных религиях

Сегодняшние первобытные религии, а лучше сказать, религии первобытных людей, развиваются многие тысячи лет и потому не могут тотчас же открыть тайну изначального возникновения религии. Впрочем, очень важно отметить, что чем дальше в глубь веков мы можем проследить их развитие, тем сильнее бросается в глаза сходство этих религий с определенными порождениями страха, о которых уже шла речь в первой части.

Самые примитивные религии, без сомнения, связаны с интенсивным преодолением страха. Даже мирской человек, испытывая страх, чувствует, что столкнулся с высшей силой, к которой он адаптирует свои действия и интеллектуальные отношения. Так, даже у невротиков в развитых религиях и у совершенно нерелигиозных людей может возникнуть примитивная частная религия, которая, оставаясь в рудиментарном состоянии, стоит в одном ряду с их церковной религией – что-то вроде суеверия. С вопросами, которые так волновали историков религии прошлого поколения, глубинные психологи сталкиваются при исследовании любых примитивных воздействий страха, которые продлевают свое существование как разновидность особой и частной мирской религии. Страдающий неврозом страха и навязчивых состояний ощущает мощное влияние таинственной высшей силы, точно так же, как первобытный человек ощущает существование маны, сверхъестественной силы, природа которой ему совершенно неизвестна. Макс Халлер в своем изображении примитивных религий одобрительно цитирует Витши: «Жизнь примитивных обществ можно сравнить с человеком, который идет по современной электростанции с ее машинами и кабелями высокого напряжения. Везде желтые таблички с надписями: “Не трогать! Опасно для жизни!” Обычай объединяет все эти предупреждения и правила поведения, а ритуал обозначает меры, которые нужно предпринять, когда из-за невнимательного поведения все же случилось несчастье»[117]117
  Max Haller, “Die primitiven Religionen,” M. G. R., S. 20; ср.: A. Schweizer, Afrikanische Geschichten, S. 64.


[Закрыть].

Не анализируя сущность проявляющейся в страхе и навязчивости невидимой силы, человек осуществляет свои защищающие от страха внутренние и внешние действия, которые непосвященному кажутся бессмысленными, но, как мы видели выше, тщательно выстроены по законам облегчения страха и ведут к иносказательному удовлетворению, хотя в их основе не лежит ни один рациональный процесс. Мы видим, как таинственная сила наделяется самостоятельным бытием и отождествляется с разнообразными духами. Галлюцинации многих невротиков, страдающих от страха, и шизофреников очень часто проявляют этот бессознательно произведенный процесс персонализации и отождествления. Но даже без видений и слышания голосов попытки определить пугающую и принуждающую силу более точно встречаются необычно часто, при этом результат этого более близкого определения входит в сознание в форме немедленно пережитого объекта, иными словами, как откровение.

Слова Цецилия Стация: «Страх – вот кто первым богов сотворил»[118]118
  Автор ссылается на книгу G. Runze, Katechismus der Religionsphilosophie, S. 124. Цитата приведена по: Стаций, Публий Папиний. Фиваида. М., 1991, с. 52.


[Закрыть], чтобы быть психологически верными, нуждаются в некотором пояснении и исправлении. Не боязнь, а страх – один из главных корней религии. Но он не единственный. Трепет и восторг близки. Как показал мастерский анализ Рудольфа Отто[119]119
  R. Otto, Das Heilige, 1922, S. 39.


[Закрыть], tremendum, страшное, ужасное, требует наличия fascinosum – чарующего, приводящего в ликование. Изначальный религиозный страх, порожденный блокировкой, и влечет, и отвергается, он таит и боязнь, и любовь[120]120
  Van der Leeuw, art. “Furcht,” R. G. G., II, S. 839.


[Закрыть], как отношение первобытного человека к отцу. И нельзя забывать про функцию интеллектуального осмысления и целеполагания: она отводит место реальности и стремится к познанию, даже если еще совсем неразвита. Да и идеи о Боге, воспринятые как реальность, не всегда возникали первыми, – часто первой оказывалось переживание силы или мощи. Наконец, нужно заметить, что создание религий служит биологическому стремлению защититься от страха.

Я не считаю полезным рассматривать веру в сверхъестественные силы, магию и анимизм как разделенные во времени и последовательные стадии в истории религии. У людей, даже если те никогда не слышали о духах и заклинающих ритуалах, любому развитию магии предшествует видение духов. История первобытного человеческого общества нам слишком плохо известна, чтобы говорить об отдельных фазах развития в смысле поступательного представления об объекте. Привнесенные рационалистические схемы в духе Гегеля и эволюционизма нигде не окажутся столь неуместны, как в истории религии.

И религия родилась не только из страха. Да, религиозные ритуалы определенно могли развиться из навязчивых действий – мы и сегодня можем наблюдать, как люди, испытывающие страх, стучат по деревянному предмету; это и разновидность апотропеического ритуала, отвращающего беду, и элемент суеверных традиций. Магия, с другой стороны, может освободиться от страха и навязчивостей; там, где заговорами сводят бородавки, можно усмотреть и жажду наживы. Таинственные высшие силы, рожденные испуганным воображением страхом, обнаруживаются и в развитых религиях как источники ужаса; но они часто изменяются в объекты веры, приносящие радость и вдохновенную любовь, и почитаются свободно и не по принуждению; они являются инсессиями, а не обсессиями.

При образовании представлений о духах и демонах мы можем четко распознать тенденцию к защите от страха, однако нельзя сказать, что это намерение преобладает сознательно. После того как силы становятся уже не то чтобы абсолютно незнакомыми человеку – и после того как он разработал четкие способы взаимодействия с ними (жертвы, молитвы…), больше не нужно предаваться такому сильному ужасу, как перед лицом полностью неизвестной силы. Но было бы наивным умничаньем предполагать, что религиозные представления и обычаи созданы для этой цели. В гораздо большей степени их развитие происходит при очень сложных, переменчивых условиях за порогом сознания. Здесь сны, галлюцинации, внушения, пророчества, случайные происшествия, которые в светской жизни встречаются с большей или меньшей степенью необходимости, могут приобретать огромное значение. После того как мы признаем важность привязанности человека к родителям, мы уже не станем удивляться тому, что изначально неведомые духи позже идентифицируются с предками, прежде всего с отцом и матерью, и при этом сначала, поскольку являются интеллектуализациями страха, принимают злой и жестокий характер. Также мы не удивимся тому, что в благочестии первобытных людей господствуют вовсе не нравственные прегрешения и не искупительные жертвы.

Духи-покровители – творение интеллекта, тем не менее они воспринимаются как непосредственная данность; с ними можно вести переговоры, а со сверхъестественной силой такое не пройдет. Ее можно успокоить, и ее гнев (субъективно ощущаемый как страх) можно даже обратить на милость: на то и культ, созданный обществом из им же одобренных обязательных действий, призванных успокоить страх. Так разменяться даже выгодно. В страхе человек чувствует себя изолированным, в религиозном ритуале он находит единение с объектом ритуала, который пытается обратить к себе на пользу и чью благосклонность хочет снискать. В то же время человек един с собратьями по культу. Вот так уже в первобытных религиях любовь инстинктивно применена для исцеления от страха[121]121
  Сравн.: O. Pfister, “Instinktive Psychoanalyze bei den Navacho-Indianern,” Imago, XVIII (1932), S. 93, 99, 101.


[Закрыть].

В тотемизме такое единение прежде всего устанавливается с помощью сакральной трапезы – теофагии, поедания бога. Здесь не стоит обсуждать лежащие в подсознании корни причащения. Для убедительных аргументов нужен самый разнообразный опытный материал. Пришлось бы привести ряд наблюдений за детьми и показать, что при многочисленных проявлениях териофобий за зверем, вызывающим страх, скрывается отец, а потом продемонстрировать двойственную природу отношения к отцу, которого ребенок одновременно и любит, и ненавидит, причем вытесненная в подсознание эдипова ненависть при обусловленных страхом обсессиях и инсессиях проявляется гораздо более четко, чем детская любовь. (Также поэтому злые духи раньше стали объектами культа, чем добрые.) В дальнейшем нужно было бы показать, как в поедании – этом «оральном господстве» по Фрейду – выражаются и ненависть, и любовь. (Сравните расхожие выражения: «аппетитная», «так бы и укусил».) Одни только эти исследования займут невесть сколько и выйдут за рамки нашей задачи. Ограничимся основными признаками и постановкой проблемы.

Наряду с верой в духов и демонов первобытные народы чтят верховного бога: здесь в сублимированном и идеализированном виде почитается фигура отца, свободная от любой жестокости и гнева, в которых так часто звучат отголоски сыновней ненависти к отцу. Однако с этим сублимированным богом происходит то же самое, что часто случается с философски и богословски переработанной идеей Бога. Творец мира, созданный первобытными народами, бессилен овладеть человеческой душой, захватить ее с такой же силой и пребыть в ней столь же долго, как «слишком человеческий» бог наивной народной веры. В вопросе противодействия страху верховное божество первобытных народов не особенно принимается во внимание.

Нельзя не заметить, что первобытные религии устраняли страх очень плохо, хотя и не то чтобы совсем безуспешно. Страх калечит жизнь очень многих первобытных народов; причем мирской страх часто превращается в религиозный и столь же часто усиливается из-за пласта религиозных представлений и обычаев. Вспомним о тех же табу[122]122
  Впечатляющие примеры в книге: A. Schweizer, Afrikanische Geschichten, S. 48.


[Закрыть], о системах правосудия и гигиены, где царят магия и вера в духов, о религиозно обусловленных садистских ритуалах, связанных с совершеннолетием у некоторых племен, о человеческих жертвах… Здесь на религиозной почве встречается распространенная патология: да, симптомы тревожного невроза больше не возникают, но ритуал создает явления, которые усиливают сам невроз. С тем же правом очень часто приходится говорить о религиозном усилении страха, и мы увидим, что оно распространяется и на высшие формы религии.

Наш обзор показал, что некоторые до сих пор необъяснимые особенности первобытных религий прояснит теория страха: это благоговейный трепет при исполнении определенных, вроде как бессмысленных, странных представлений и обычаев, навязчивые страхи при осуществлении некоторых, не имеющих рациональной ценности, действий, бесчисленные повторения магических ритуалов, власть табу… Нам также удалось понять, почему представления и действия, которые изначально служили защите от страха, сами наполняются страхом, так что мельчайшая погрешность в вере и поступках влечет за собой кару в форме страха, при этом действия, не имеющие никакого значения для нравственности, часто наказываются очень жестоко, а достойные порицания – не наказываются вообще. Все это имеет точное соответствие в неврозе навязчивых состояний и в массовых неврозах у людей нецерковных. В дальнейшем мы поймем, почему священное, способное быть интеллектуализацией страха, с одной стороны, превращается в tremendum и на высших ступенях религиозного развития даже принимается с религиозным благоговейным трепетом, то есть разновидностью страха, а с другой стороны служит к преодолению страха и таким образом является причиной счастья для набожных.

Глубинная психология в применении к отдельным людям раскрывает многие из этих загадок. Мы об этом уже говорили. Но мы бы пришли к совершенно абсурдным выводам, упустив из вида бессознательные процессы массового страха и его преодоления. Жаль, но я не могу сослаться на итоги наблюдений за людьми и должен ограничиться лишь общими замечаниями.

Глава 10. Страх и избавление от него в истории иудаизма

Развитие иудейской религии, как и в дальнейшем религии христианской, демонстрирует непрерывное чередование: а) стадий ослабления страха и навязчивых состояний и б) стадий их формирования. За освобождающими преображениями, проявляемыми в личностях пророков, следуют длительные периоды преобладания масс, усиливающие страхи и навязчивые идеи. Мы кратко представим эти колебания и, насколько позволит небольшой объем, покажем их причинную взаимосвязь с помощью двух теорий: теории страха и компульсий, а также отчасти теории психологии масс.

Древнесемитская религия до Моисея известна нам лишь в общих чертах. Она отличается полидемонизмом и магией[123]123
  K. Marti, Geschichte der israelitischen Religion, §§ 8, 10; G. Hölscher, Geschichte der israelitischen und jüdischen Religion, S. 11, 13.


[Закрыть]. Умиротворения требуют боязнь смерти, болезней, роковых явлений природы, но прежде всего, как и во всех первобытных религиях, угрызения совести и страх, рожденный чувством вины.

В Ханаане были найдены скелеты – останки принесенных в жертву. Вероятно, людей замуровали живыми в стену дома ради успокоения демона того места, где предстояло построить жилище. Или, как предположил Грессман, духи жертв должны были стать защитниками от злых, демонических влияний[124]124
  H. Gressmann, Die Ausgrabungen in Palästina und das Alte Testament, Religionsgeschichtliche Volksbücher, S. 38.


[Закрыть]. Убивали и мужчин, и женщин, и детей, без сомнения, первенцев. На детском кладбище в Гезере покоятся только останки новорожденных, проживших не больше недели. Только двое дожили до шести; на их скелетах обнаружены следы огня[125]125
  Gressmann, S. 37.


[Закрыть]. Хотя недавно предназначение этого детского кладбища оспорил Айсфельдт[126]126
  O. Eissfeldt, “Menschenopfer,” R. G. G., III, S. 2115.


[Закрыть], этим не опровергнуть практику принесения в жертву первенцев и, очевидно, этот ритуал можно понять только как преодоление страха с помощью религиозных представлений. Чуть позже, но еще до Моисея, предки израильтян верили не только в злых духов, но и в добрые божества[127]127
  E. Kautzsch, Biblische Theologie des Alten Testaments, S. 16; H. Gressmann, Mose und seine Zeit, S. 428; E. Sellin, Israelitisch-jüdische Religionsgeschichte, S. 8; L. Köhler, Theologie des Alten Testaments, S. 27.


[Закрыть]. Чем чаще появляются такие личные, доступные божества, тем больше отступают демонические и колдовские, переходя в свиту бога[128]128
  ^Hölscher, S. 11.


[Закрыть]. Дум предполагает, что на юге Ханаана перед рождением Моисея процветала вера во многих местных Яхве[129]129
  B. Duhm, Israels Propheten, S. 27.


[Закрыть]. Однако все больше сторонников у Штаде, считающего, что Яхве изначально почитали мадианитяне, и обитал Он на Синае[130]130
  B. Stade, Biblische Theologie des Alten Testaments, S. 41; Gressmann, Mose und seine Zeit, S. 434; Sellin, Israelitisch-jüdische Religionsgeschichte, S. 11.


[Закрыть].

Как известно, Эдуард Мейер и Густав Хёльшер оспаривают существование Моисея. Но большинство историков верят, что могут четко распознать историческую личность за мифической ветхозаветной фигурой. С психологической точки зрения они правы: религия семитов до Моисея не проявляла черт, характерных для Израиля, и невозможно поверить, что множество людей, тем более целый народ, создали бы новую веру без сильной, самобытной, гениальной пророческой личности[131]131
  Marti, S. 64; Sellin, Israelitisch-jüdische Religionsgeschichte, S. 13; Sellin, Die alttestamentliche Religion im Rahmen der andern altorientalischen, S. 24 et al.


[Закрыть].

Моисей, наделенный пророческим даром, был предначертан стать предводителем. Он вывел из рабства родственные племена семитов, до этого жившие в земле Гесем и страдавшие от притеснений египтян, объединил их с родственными племенами мадианитян и дал им Яхве как общего Бога. Ныне невозможно определить и то, сколь многие черты Моисей, зять мадианитянского священника Иофора, заимствовал из религии тестя и перенес на почитание Яхве, и то, и почитал ли Яхве сам Иофор. Разумеется, Моисей не занимался сознательным осмыслением; его переживание было пророческим и чисто психологически, но необязательно с точки зрения теории познания, родилось из бессознательного.

Новое религиозное учение, которое лучше всего выражается формулой: «Израиль – народ Яхве, Яхве – Бог Израилев» содержит «изначальный и неизменный принцип, господствующий на всем протяжении последующей политико-религиозной истории»[132]132
  Wellhausen, Israelitische und jüdische Geschichte, 1904, S. 26; Wellhausen, “Die Geschichte der christlichen Religion mit Einschluss der israelitisch-jüdischen Religion,” Die Kultur der Gegenwart, Teil I, Abteilung IV, S. 8.


[Закрыть]. Вот его суть:

(1) Яхве избрал израильтян Своим народом, чтобы быть их спасителем и помощником. Так в религии, где до этого момента царил страх, появляется элемент доброты и любви. Из чистого милосердия и справедливости Яхве взял Себе пребывающий в рабстве народ, бессильный себя защитить[133]133
  Kautzsch, S. 57, 62, 64; Gressmann, Mose, S. 446.


[Закрыть]. Так религиозные отношения приобретают, во-первых, массовый, а во-вторых, этический характер. Моисей направил религию народа на нравственность[134]134
  Marti, S. 70.


[Закрыть]. Ее обоснование лежит в истории народа.

(2) Яхве в первую очередь Бог войны, помогающий своему избранному народу; Он – не Бог плодородия и уж тем более не творец. Но силами природы Он, конечно, управляет, иначе не смог бы стать спасителем Израиля. Без чуда, которое сделало возможным проход через Красное море (Исх. 15:8), Израиль бы пропал. (Грессман полагает, что причиной чуда стало землетрясение[135]135
  Gressmann, S. 444.


[Закрыть].) Но в роли защитника народа Яхве проявляет Себя преимущественно как воин-герой (Исх. 15:3).

(3) Моисей не был монотеистом. Он верил и в других богов, иначе его Бог не носил бы имени. Яхве был только национальным Богом, обладающим великой, но не безграничной силой. Для Израиля, конечно, Он был единственным Богом, которому следовало поклоняться. За тем, чтобы никакие другие боги не нашли признания у Его народа, Яхве следил очень ревностно и гневно, так что можно говорить об израильской монолатрии. Вопрос в том, правильно ли считать ее «практическим монотеизмом» (Штаде, Гункель, Грессман, Зеллин[136]136
  Stade, S. 83; Gunkel “Mose,” R. G. G., IV, S. 236; Gressmann, “Mose,” S. 447; Sellin, Israelitisch-jüdische Religionsgeschichte, S. 18.


[Закрыть]). Должен ответить отрицательно: слово «монотеизм» всегда выражает веру в то, что существует только один Бог.

(4) Яхве Моисея также отдает нравственные и законодательные распоряжения. Теперь уже не выяснить долю древних воззрений и обычаев, унаследованных или перенятых у мадианитян. Зеллин считает, что Моисей многое заимствовал у Хаммурапи[137]137
  Sellin, Die alttestamentliche Religion… Religionen, S. 24.


[Закрыть].

(5) Религия Израиля, в соответствии со своим происхождением, изначально является исторической, а не естественной религией.

(6) Яхве, возможно, единственный из семитских богов своего времени, не обладает спутницей, и религиозная практика Его почитания достигает уникальной моральной чистоты. Но отсутствие женского нумена – божества и духа-покровителя, – также оказывается причиной моральной строгости, которая при определенных обстоятельствах может привести к жестокости[138]138
  Тезис Кёлера о том, что отсутствие любых половых признаков отличает Яхве от всех остальных богов древности, опровергает египетский бог Атон.


[Закрыть]. Отцовский принцип в психологическом смысле царствует таким образом без какого-либо смягчающего элемента материнской мягкости; позднее мы обнаружим подобное в протестантизме[139]139
  Это определение не оспаривает того факта, что и богиня может быть жестокой и свирепой.


[Закрыть].

(7) Любовь Яхве к Израилю не исключает Его зловещих и жестоких черт. Это пугающий Бог, «Верховный Демон» (Зеллин[140]140
  Sellin, Israelitisch-jüdische Geschichte, S. 14. Сравн.: Köhler, § 15.


[Закрыть]). Он нападает ночью на спящего Моисея и хочет его убить (Исх. 4:24–26). Сепфора спасает жениха, отрезав крайнюю плоть сына и бросив ее к ногам Моисея. Яхве в яростном гневе обрушивается на тех, кто молился золотому тельцу: устами Моисея Он приказывает левитам их убить, каждому – даже братьев, друзей и родных. Так было убито около трех тысяч человек (Исх. 32:27–28)[141]141
  Предположение Фрейда о том, что Моисей хотел установить в Израиле почитание Эхнатона, рушится уже благодаря тому, что Атон и Яхве, не говоря об их асексуальности, не имеют друг с другом ничего общего. Культивирующий красоту, миролюбивый, любящий все народы и все творения бог-творец египетских пророков действительно не имеет ничего общего с диким, жестоким, воинственным национальным Богом Моисея (Freud, Der Mann Moses und die monotheistische Religion, S. 50, 108).


[Закрыть].

Если Моисей и его верные сторонники все же снизили долю тревожных неврозов и навязчивых состояний в своем учении и культе, это было основано на том, что эти благочестивые люди чувствовали себя избранными и любимыми Яхве и верили, что находятся под защитой Его милости и избегают Его карающего гнева путем послушания. Их вера включала в себя большую любовь к своему Богу и народу, кроме того, она энергично направляла жизненные силы на нравственные и реальные достижения, так что ослаблялась опасность невротических отклонений. Когда ок. 760 г. до н. э. пророк Амос (Ам. 5:25) и в 606 г. до н. э. Иеремия (Иер. 7:22) уверяли от имени Яхве, что их отцам во времена Моисея не были заповеданы жертвы всесожжения и убийство ради жертвы и те их и не приносили, то можно предположить, что в основе этих примечательных слов лежат более древние обычаи, что говорит в пользу наших представлений. Можно с уверенностью утверждать, что человеческие жертвы, обычные среди предшественников Израиля[142]142
  Eissfeldt, R. G. G., III, S. 2114.


[Закрыть], в религии Моисея перестали играть какую-либо роль. То, что позднее они в виде исключения проникали в религию Яхве, противоречило намерениям ее основателя и еще до вмешательства пророка сталкивалось с сильным сопротивлением, как показывает история о предотвращенном принесении в жертву Исаака (ее версия в Элогисте, Быт., гл. 22).