Текст книги "Лазутчик"

Отто Гофман
Лазутчик

Глава первая

Был теплый летний вечер. Лучи заходящего солнца позолотили уже горизонт, когда одинокий путник, в зеленом охотничьем платье и с ружьем за плечами, пробирался на взмыленной лошади через густой, огромный лес, простиравшийся по всей северо-западной части штата Огайо. Всадник ехал шагом, с трудом прокладывая себе дорогу между гигантами-деревьями, ветви которых переплетались наверху, образуя над его головой громадные своды зелени.

Наконец, всадник достиг реки, известной под именем Миами. Остановив измученную лошадь, он соскочил на землю и стал отыскивать брод. После долгих, но напрасных поисков он ласковыми словами заставил лошадь войти в воду и поплыл к противоположному берегу. Достигнув его и сильно пришпорив лошадь, он через несколько минут скрылся в небольшом лесу, где уже царствовали глубокая ночь и тишина, только изредка прерываемая воем голодного волка да криком совы.

После получасовой езды всадник выехал на поляну и остановил лошадь перед дверью маленькой хижины. Бросив поводья на шею лошади, он поспешно спрыгнул с седла и постучался в дверь.

– Кто там? – спросил голос из хижины, по произношению которого сейчас же можно было узнать уроженца Новой Англии.

– Эдуард Штанфорт, – отвечал приехавший.

Тотчас же дверь отворилась, и приезжий увидел несколько человек, приветливо смотревших на него. Обитателями этой, одиноко стоявшей в лесу хижины были высокий, крепкий мужчина с смуглым лицом, выражавшим твердую волю; его жена, худая, бледная женщина приблизительно лет сорока; их приемный сын, высокий юноша, возбуждавший отчасти жалость, отчасти смех своим болезненным видом, льняными волосами, бесцветными глазами и лицом, покрытым веснушками; наконец, приемная дочь, прелестная девушка, с роскошными черными волосами и темными приветливыми глазами.

– Ну, Эдуард, вот уж никак не ожидали тебя видеть, – сказала старшая женщина, подавая ему руку, – кто бы мог подумать, что ты так поздно приедешь к нам.

Тот, кого встретили такими словами, был красивый, статный, сильный и цветущий здоровьем молодой человек, с умным, открытым лицом, светлыми выразительными глазами и длинными вьющимися волосами.

– Я хотел во что бы то ни стало побывать у вас, тетя, хотя вы меня и не ожидали, – отвечал он, войдя поспешно в комнату и затворив за собой дверь. Если бы мне не удалось приехать к вам, то боюсь, что вас постигла бы другая, более страшная неожиданность.

– Силы небесные! Что случилось? – вскочила тетка в сильном испуге, между тем как остальные ожидали ответа, затаив дыхание.

– Во-первых, – начал Эдуард, – знаете ли вы, что война с Великобританией уже объявлена?

– Нет, – отвечал тут дядя, приближаясь к нему, – это тяжелое известие еще не проникло в нашу глушь. Это действительно событие, Эдуард?

– Да, – отвечал тот, – наше правительство формально объявило войну англичанам 8-го июня, хотя и говорят, что старый изменник Гулль ничего еще не знал, проезжая здесь в конце того же месяца.

– Что это значит, Эдуард, что ты так непочтительно отзываешься о старом, заслуженном генерале Гулле? – вскричал дядя.

– Накажи меня Бог, если я лгу, – ответил сердито Эдуард. – Да будет проклят тот день, когда ему поручили начальство над храбрыми солдатами, которым он так постыдно изменил.

– Что ты говоришь, молодой человек? – говори яснее, нетерпеливо спросил дядя.

– Он, – отвечал Эдуард, – отдал англичанам все наши военные запасы и несколько крепостей, не позволив нам сделать ни одного выстрела в защиту их.

– Всемогущий Боже, это непостижимо! – вскричал старый Штанфорт, бессильно опускаясь на близстоящий стул; жена же его громко вскрикнула от испуга и залилась слезами. Эдуард посадил тетку на стул, дал ей успокоиться и продолжал:

– Это несчастье заставляет нас искать спасения в бегстве. Индейцы, собравшиеся под предводительством Текумзе, разорили почти не защищавшиеся северные штаты, двинулись на юг и вскоре вторгнутся сюда, и я боюсь, что они уже близко.

– О, Эдуард, – вскричала молодая девушка, которая до сих пор молчала, но была очень внимательной слушательницей, – что же будет с нами?

– Не знаю, – отвечал Эдуард озабоченно; но, заметив страх своей кузины, он горячо пожал ей руку и, придав голосу спокойный тон, сказал: – Успокойся, Мабель! Пока мои руки в состоянии двигаться, ни одна вражья рука не коснется тебя.

– Дядя, – обратился он к названому отцу девушки, – нам нельзя терять времени, если хотим спастись; надо уезжать скорее; если возможно, сию же минуту.

– Отлично, – отвечал дядя, – но куда?

– Ты знаешь, что у нас есть шлюпка, которую оставил нам капитан Вельс. Я думаю, ее надо поскорее исправить, насколько позволит нам время, потом собрать все самое необходимое и плыть к большому озеру, а все остальное предоставить Всемогущему Провидению.

– Однако ты принес действительно тяжелые вести, – сказал старший мужчина, еще раз обдумав все услышанное им. – Гулль изменил нам; и наша храбрая армия побеждена… Да не ошибся ли ты, Эдуард?

– Нет, дядя, тут не может быть никакой ошибки, так как я сам был в войске, когда он предал нас.

– Ты, Эдуард, ты?

– Да, дядя.

– О, небо, сжалься над нами! – простонала жена Штанфорта в величайшем ужасе. – Кровожадные индейцы уже близко, и вскоре они убьют нас. Если бы мы остались в Коннектикуте, где были в совершенной безопасности, и не заехали бы в такую глушь, то не подверглись бы такой опасности. Я говорила тебе это, Амос, но ты не хотел меня слушать.

– Ну, будет, жена, довольно, – успокаивал ее муж: он знал ее трусость и боялся ее нескончаемых жалоб. – Ведь все равно не будет никакой пользы, если мы станем так много говорить и ничего не делать. Успокойся, дело еще не так дурно, как говорит Эдуард.

– Я думаю, что оно еще хуже, нежели я рассказал вам, – отвечал Эдуард серьезно.

– Ну, расскажи мне все, только покороче и поскорее, – сказал дядя.

– Да, я должен говорить как можно скорее, так как мне нужно торопиться домой: я еще не предупредил своих об угрожающей опасности… Но мне пришла в голову счастливая мысль, – вскричал он, живо оборачиваясь в ту сторону, где сидел уже упомянутый нами юноша. – Слушай, Пелег, сбегай к нам и предупреди отца, чтобы и он мог приготовиться к бегству. Скажи также, что через несколько минут я приеду сам.

– Я… я… я не хочу идти, – отвечал Пелег, забившись в угол и озираясь по сторонам.

– Неужели же ты боишься?

– Ничуть не боюсь, – отвечал Пелег задорно, – но я не понимаю, зачем мне идти, когда ты сам через несколько минут приедешь туда?

Положение было слишком серьезно, чтобы смеяться над очевидной трусостью юноши. В это время Мабель, слушавшая молча весь разговор, вызвалась сходить к родным Эдуарда и уже надевала свою соломенную шляпу, но Эдуард горячо восстал против этого, говоря, что он не допустит ее подвергаться опасности из-за него..

– Тем более, – прибавил он, – что я в коротких словах предполагаю объяснить дяде положение дел и вовремя поспеть домой.

– Я хочу рассказать тебе, дядя, про измену генерала Гулля, – начал он свой рассказ.

– Около двух недель тому назад наше войско, в котором я был добровольцем, придя в Детруа, с удивлением узнало, что уже начались враждебные действия между Соединенными Штатами и Великобританией. Прошло не более суток, как неприятель подступил со всей своей силой, пробился через окопы и потребовал сдачи форта, но ему было отказано в этом, и началась бомбардировка, продолжавшаяся всю ночь, но не причинившая большого вреда. На следующий день вследствие непростительной беззаботности и легкомыслия Гулля неприятелю удалось достигнуть наших укреплений.

Он приблизился, чтобы атаковать нас; мы же, будучи вполне уверены в славной победе, ждали только сигнала броситься на врагов, как вдруг, к невообразимому ужасу, услышали приказ сложить оружие и признать себя военнопленными.

– Как?! Не сделав ни одного выстрела? – вскрикнул удивленный Штанфорт-дядя.

– Да, дядя, мы не сделали ни одного выстрела из наших ружей. Представь себе только, что чувствовали храбрые американские воины, когда они были преданы своим собственным генералом я отданы в руки врагов, тогда как при небольшом усилии они могли бы легко победить их.

– Только сумасшедший мог совершить такое страшное дело, – проворчал дядя. – Но как же мог ты, Эдуард, при таком положении дел приехать сюда?

– Английский генерал возвратил нам свободу и позволил вернуться в отечество, но все-таки старого Гулля и регулярное войско он взял с собой в Канаду. Как только я получил позволение возвратиться, то поспешил к вам. К счастью, мне удалось выкупить своего коня и ружье и предупредить вас об угрожающей опасности.

– После таких известий нам действительно нельзя оставаться здесь, – серьезно сказал дядя.

– Но почему ты хочешь ехать по озеру и таким образом прямо идти навстречу опасности?

– Опасность есть везде, куда бы мы ни поехали, но, мне кажется, безопаснее плыть по реке и озеру в нашей лодке, нежели странствовать по лесу, где в скором времени появится множество индейцев, если их тут уже и теперь нет. Если удастся, мы можем поселиться в каком-нибудь американском владении, в худшем же случае принуждены будем прибегнуть к покровительству англичан: все же это лучше, чем попасть в руки дикарей.

– А наши лошади, коровы и овцы, – сказал озабоченно дядя. – Что станет с ними?

– Мы должны будем оставить их на произвол судьбы. Хорошо и то, что мы можем спасти свою жизнь.

– Это жестоко! – вскричал старший Штанфорт, начиная ходить по комнате с мрачным видом. – Это чрезвычайно жестоко! Все, нажитое с большим трудом и приобретенное долгой работой, должно погибнуть; но нам ничего не остается, Эдуард, как следовать твоему совету. Ступай же теперь к своим и скажи, чтобы они приготовились к бегству. Пойдем, жена, пойдемте, дети, мы сейчас же примемся за работу.

– Я скоро опять приеду, – сказал Эдуард.

Он поспешно вышел, сел на лошадь и поскакал к дому своего отца.

Около двенадцати часов ночи общество, состоявшее из восьми человек, четырех мужчин и стольких же женщин, тихо пробиралось через маленькую полянку в лес, к правому берегу реки Миами, где стояла средней величины лодка. Когда они все вошли в лодку и убедились, что пожитки их также перенесены в нее, они снялись с якоря, выплыли на середину реки и спокойно поплыли по течению.

Читатель, наверное, уже догадался, что это маленькое общество состояло из нашего друга Эдуарда Штанфорта, его отца, матери и сестры, а также его дяди, тетки, Мабели Дункан и Пелего Вайта. Мабель Дункан была племянницей Амоса Штанфорта; она еще в детстве осталась сиротой и была принята вместо дочери дядей и теткой, у которых не было детей. Пелег Вайт также был сирота и должен был оставаться у Амоса Штанфорта, своего опекуна, до совершеннолетия, привыкая к сельскому хозяйству.

Все члены этого общества были уроженцами одного маленького городка штата Коннектикут, где постоянно и жили до своего переселения на берега Миами.

Объяснив отношения между лицами нашего рассказа, мы представим читателям картину той трудной и опасной жизни, которую приходилось вести нашим бедным беглецам, прежде нежели они достигли тихого пристанища, где нашли мир и покой. Лодка, на которой плыли наши беглецы, была довольно велика, так что все члены обоих семейств свободно поместились в ней, но она была тяжела, грубой постройки и плохо слушалась руля. Она была снабжена одной только снастью, на которой было укреплено что-то вроде паруса. При попутном ветре лодка шла довольно быстро, но при противном управлять ею было трудно. На лодке кое-как приладили палатку, чтобы было где укрыться женщинам на ночь и в непогоду.

В то время как лодку тихо несло по течению, Эдуард совещался с отцом и дядей, и они порешили бросить невдалеке от берега якорь и остаться тут до рассвета. Все это, однако, было решено после долгих прений; сначала Эдуард настаивал на том, чтобы ехать сейчас же, не медля ни минуты, но родственники его на согласились на это и советовали ему отдохнуть.

Действительно, молодой человек два дня не сходил с седла и страшно утомился. Наконец только после долгих убеждений и обещания сторожить он бросился на сваленные в лодке кули и почти тотчас крепко заснул, другие же были не так сильно утомлены, как Эдуард, долго не могли заснуть под впечатлением последних происшествий и тихо разговаривали между собою о несчастии, постигшем их. Наконец, по просьбе Давида Штанфорта, отца Эдуарда, здоровье которого было так слабо и расстроено, что он не мог переносить ни малейшего напряжения, все улеглись, и вскоре на маленьком судне царил сон. Даже Пелег Вайт, самый трусливый из всего общества, и тот наконец задремал. Но вдруг он вскочил с ужасным, диким воплем, упал на колени и просил раздирающим душу голосом пощадить его жизнь. Его вопли разбудили всех и страшно перепугали женщин, вообразивших спросонья, что на них нападают индейцы. Несколько минут на лодке все были в смятении.

– О, не делайте этого, милый, добрый господин индеец! Добрый, милостивый господин дикарь! Умоляю вас, не убивайте меня, – кричал Пелег в смертельном страхе. – Я отдам вам все, что у меня есть, даже свой прекрасный перочинный ножик, который я купил в Коннектикуте за 2 шиллинга. Ах, милосердный Боже, сжалься над моей душой и направь этого старого язычника… я… я хотел сказать, доброго, милостивого господина индейца… направь… на путь истинный!

– Несносный дурак! – вскричал Амос Штанфорт, схватив его за ворот и сильно встряхнув. – Дурак! Жалкий трус! Что это значит, что ты из-за пустяков поднимаешь такой ужасный крик?

– Вы… вы, вероятно, милостивый господин индеец? – бормотал Пелег, дрожа всем телом и обливаясь холодным потом.

– Я твой опекун, глупый трусишка! – закричал ему на ухо рассерженный Штанфорт. – Я твой опекун, который советует тебе зажать рот, если ты не желаешь познакомиться с его кулаком.

Пелег, уже совершенно очнувшийся во время этого не совсем нежного увещевания, шмыгнул в сторону, не проронив ни одного слова, так как боялся рассерженного дяди почти так же, как индейцев. Теперь, естественно, не было уже и речи о сне. Женщины, за исключением разве Мабели Дункан, будучи не в силах преодолеть страха, разразились жалобами и рыданиями, и только отец Эдуарда мог несколько успокоить их.

– Если индейцы близко, то вы своим криком только откроете наше убежище. Поэтому последуйте моему совету и будьте по возможности спокойны. Эдуард, Амос и я будем настороже.

– Я не могу допустить, – сказал Эдуард шепотом отцу, – чтобы дикари проникли уже в эту местность; неужели слух о них не дошел бы до нас?

– Во всяком случае, я чувствую себя неспокойно на этой старой, неповоротливой лодке ночью, в ожидании неизвестного врага, – заметил Штанфорт-отец. – Скоро ли по крайней мере день?

– Скоро станет рассветать, – отвечал Эдуард, – посмотри там, на востоке, кажется уже занимается заря.

– Я вижу красноватое облако, но сомнительно, чтобы это была заря. Как ты полагаешь, Амос? – обратился Штанфорт к брату, который между тем старался рассмотреть что-нибудь на берегу в почти непроглядной тьме.

– Насколько я. могу судить, этот свет вовсе не заря, – тихо отвечал Амос.

– Что же это такое? – спросил Эдуард.

– Огонь! – был лаконичный ответ.

– Огонь? – повторил, видимо, испуганный, племянник.

– Это худой признак: индейцы близко. При таких обстоятельствах лучше всего поднять якорь и плыть дальше, так как все равно мы не можем помочь соседям.

– Тсс… тише! – сказал шепотом дядя. – Твои уши моложе моих, разве ты ничего не слышишь?

Все стали прислушиваться, затаив дыхание, чтобы не пропустить ни малейшего шороха.

– Я слышу только плеск воды, – сказал наконец Эдуард, понижая тон.

– Мне показалось, что хрустнули на берегу сухие ветки, но, может быть, я ошибся, – заметил Амос Штанфорт.

– А все-таки я полагаю, что было бы благоразумнее выплыть на середину реки; там безопаснее, чем здесь, под ветвями деревьев, где всякое нападение можно заметить только тогда, когда уже будет слишком поздно, – предложил Эдуард.

– Я разделяю твое мнение, – сказал дядя, – примемся-ка тотчас за дело!

Якорь, как и сама лодка, был очень незатейлив: это был тяжелый камень, навязанный на крепкую веревку; камень, падая на тинистое дно реки, удерживал лодку в любом месте.

Этот простой якорь поднимался и опускался при помощи столь же нехитрого ворота, который вертели два человека. Дядя с племянником уже принялись было за дело, как вдруг громкий крик, вырвавшийся у одной из женщин и повторенный другими, заставил их обратиться к винтовкам и затем узнать, в чем дело.

Глава вторая

Но прежде чем Эдуард и его дядя успели узнать причину новой тревоги, испуганные женщины были уже около них и цеплялись дрожащими руками за своих защитников.

– Что случилось, Эсфирь? – спросил Амос Штанфорт свою жену, обезумевшую от страха.

– Мы видели голову индейца, – отвечала за нее мать Эдуарда, – он подплыл к лодке и смотрел через край.

– Где, на какой стороне? – вскричал Эдуард, бросившись с ружьем в руках к борту лодки.

– Здесь, Эдуард, – отвечала подошедшая к нему Мабель, поспешно схватывая его за руку и подводя к указанному месту. – Здесь, – повторила она, – прямо против этого места, где ты стоишь.

– И ты, Мабель, тоже видела индейца?

– Я видела что-то…

Я видела что-то темное, осторожно поднявшееся над бортом лодки и поспешно скрывшееся при крике тетки Эсфири. Мне кажется, что мы все в одно время видели индейца и незадолго до этого слышали легкий шум, как будто кто-то осторожно поднимался из воды около лодки, когда мы, затаив дыхание, обратились в ту сторону, то увидели этот темный предмет.

– Опасность очевидна, – озабоченно прервал ее Эдуард. – Ложитесь все на дно лодки, – повелительно произнес он, обращаясь к женщинам. – Ложитесь скорее все, а то один несчастный выстрел может отнять чью-нибудь дорогую для нас жизнь.

– Тогда, Эдуард, ты должен сделать то же самое, – сказала боязливо Мабель, – твоя жизнь драгоценнее нашей. Что мы будем делать без тебя?

– Я должен прямо смотреть в лицо опасности и защищать вас, пока хватит сил, – отвечал твердо Эдуард, – я ведь не Пелег Вайт, который со страху запрятался в угол, У тебя же, Мабель, есть другие обязанности, и потому еще раз прошу тебя, ложись на дно лодки.

– Нет, Эдуард, нет, никогда! Я хочу вместе с тобой переносить Опасности!

– Но почему же ты хочешь без нужды рисковать своей жизнью?

– Тише, ради самого Бога, тише! – прошептала храбрая молодая девушка. – Я как будто слышала плеск воды. Стреляй скорее, Эдуард, в ту сторону! – вдруг вскричала она. – Может быть, мы увидим что-нибудь при свете выстрела.

Этот совет был тотчас принят. Через несколько секунд раздался выстрел, и вслед за ним послышались болезненные стоны.

Вдруг Мабель вскричала:

– О, Эдуард! Индейцы напали на наш след. Я заметила при свете выстрела на поверхности воды несколько отвратительных лиц.

– Подымайте якорь! – вскричал Давид Штанфорт.

– Сюда, Эдуард, сюда! – звал Эдуарда дядя.

– Ложитесь все, – приказал Эдуард женщинам, – спрячьтесь как можно лучше и будьте спокойнее, если вам дорога жизнь!

На этот раз его совету последовала и Мабель. Все женщины, дрожа, улеглись на дно лодки, только изредка, сдержанным шепотом, выражали свою боязнь. Между тем Эдуард и его дядя серьезно работали, зная, что дело идет об их жизни.

Мистер Штанфорт держал наготове ружье, намереваясь сделать выстрел по первому показавшемуся врагу.

Минута ожидания показалась им целою вечностью; наконец, тяжелая лодка начала медленно подвигаться. Дядя с племянником быстро закрепили ворот и, взявшись за весла, работали до тех пор, пока не вывели лодку на середину реки, где течение было самое сильное. Тогда Амос Штанфорт снова занял свое место кормчего, а Эдуард, зарядив опять ружье, стал настороже. Около получаса на лодке была мертвая тишина, и, хотя наши беглецы еще не вполне избавились от опасности, тем не менее утешали себя тем, что они более не стоят на одном месте, а свободно плывут по течению.

Но еще долго нужно было им плыть этим страшным лесом. Эдуард невольно думал об опасностях, угрожавших дорогим для него людям, и чувство безотчетного страха не давало ему покоя.

«Лодка, – рассуждал он мысленно, – должна все время плыть на ружейный выстрел от лесистых берегов, откуда даже днем единственный враг, не говоря уже о большом числе, не подвергаясь сам ни малейшей опасности, может легко перестрелять всех нас».

Но вот первые лучи света на востоке становятся все ярче и ярче, и наконец, к величайшей радости наших беглецов, стало рассветать. Сероватый свет небосклона стал принимать светло-желтый оттенок, после чего загорелась заря, золотистые лучи которой перешли наконец в огненно-пурпуровые; черные тени ночи рассеялись, тускло светившие звезды потухли, деревья на берегу начали принимать более ясные очертания, и наконец при довольно уже сильном свете путники с радостью увидели, что на поверхности реки незаметно ничего другого, кроме их лодки.

– Благодарение Богу! – вскричал радостно Эдуард, вздохнув свободнее. – Благодарение Богу, – повторил он, – за то, что свет не открыл нам ни одного врага.

И это «Благодарение Богу» прозвучало хотя и не громче, но нашло отзыв во всех сердцах.

Женщины, бледные, измученные тревогами ночи, поднялись со своих мест, и даже на лице храброй Мабели не было ничего отрадного.

– Ну, – начала маленькая тетка Эсфирь, окинув быстрым взором окрестности, – ну, теперь мы, кажется, избавились от этих страшных язычников? О, если бы нам можно было поскорее покинуть эту страну и снова очутиться в Коннектикуте!

– Я боюсь, что наши несчастья еще далеко не кончились, – сказала другая мистрис Штанфорт, бросая заботливый взгляд на своего слабого мужа, стройного сына и дочь, – но если мы уже находимся в таком печальном положении, то должны сделать все, что от нас зависнет, а в остальном положиться на Бога.

– Ну, как твое здоровье сегодня, Давид? – любовно спросила она своего мужа, который лежал утомленный непривычным трудом.

– Очень плохо, Мария, очень плохо, – отвечал тот слабым голосом. После этих слов с ним сделался сильный припадок кашля, который душил его до изнеможения. – Я боюсь, что не буду в состоянии вынести много таких ночей, как прошедшая, – продолжал он, придя в себя.

– Прошу тебя, милый папа, приляг и отдохни немного, – сказала Карри, его любимая дочь; она подбежала к нему, покрыла поцелуями его щеки и горько заплакала, между тем как Эдуард успокаивал отца.

– Теперь тебе незачем будет так утомляться: мы ушли уже от наших врагов, и я не думаю, чтобы они вздумали преследовать нас.

– Страшно даже об этом и подумать, – прошептала мать, но тотчас же постаралась преодолеть тяжелое предчувствие. – Пойдем, Давид, я найду тебе под навесом спокойное местечко, там тебе можно будет отдохнуть.

– А Эдуард? – спросил мистер Штанфорт. – Бедный юноша! Он, я думаю, совершенно измучился, потому что едва он заснул, как Пелег разбудил его своим криком, который, по моему убеждению, и выдал нас индейцам.

– Но где же сам Пелег? – спросила вдруг Мабель, озираясь кругом.

– Да, в самом деле, где же Пелег? – повторил Эдуард. с удивлением взглянув на остальных. – Где же наш храбрый герой? После первой нашей опасности я нигде не видел его.

– И я тоже, и я, – раздалось почти в одно время со всех сторон.

– Может быть, бедный мальчик упал за борт и утонул, – сказала Мабель с непритворным участием.

– Или же его захватили индейцы, – добавила Карри.

– Будем надеяться, что с ним не случилось ничего дурного, – сказал Эдуард, – хотя он и был большим трусом, все-таки мне было бы жаль, если бы с ним случилось какое-нибудь несчастье.

Все начали искать Пелега, но нигде не могли найти его и порешили, что бедняга при первой тревоге от страха прыгнул в воду и утонул, как вдруг мать Эдуарда, делавшая под растянутым парусом постель для своего слабого мужа, гром. ко вскрикнула, и ее крик был повторен теткой Эсфирью и Карри. Эдуард, схватив ружье, бросился к матери со словами: «Что с тобой, матушка? Что там случилось?»

– О, Эдуард! Мне кажется, под кроватью спрятался дикарь, – отвечала испуганная женщина, дрожа всеми членами, – когда я дотронулась до кровати, то под ней что-то зашевелилось, как будто человек.

Эдуард быстро сдернул постель, и – о чудо! – вместо отвратительного дикаря он увидел заспанного и глупо озирающегося Пелега Вайта, который залез под кровать для большей безопасности и крепко спал все время, пока его искали.

– О, чтоб тебя, трус! – вскричал Эдуард и так грубо вытащил Пелега за ворот, что тот не мог удержаться от

– Стыдись, Пелег, – бранила его Мабель с сверкающими от гнева глазами. – Мы беспокоились и боялись за тебя, а ты в это время спокойно спал.

Пелег, пристыженный, не смел поднять глаз, но вскоре лицо его приняло задорное выражение.

– Вы вечно шумите из-за пустяков, – сказал он вызывающим тоном, – что такого, что я запрятался под кровать? Я видел, что вы все отлично сторожите, и порешил отдохнуть, с тем чтобы явиться на смену со свежими силами, когда придет моя очередь.

Прежде чем его спутники успели прийти в себя от негодования при виде такого нахальства, раздался с кормы строгий голос Амоса Штанфорта.

– Пелег! – вскричал он.

– Мне послышалось, – продолжал тот, – ты сказал, что лег спать лишь для того, чтобы после быть бодрее. Хорошо, сын мой! Ты поступил предусмотрительно. Займи теперь мое место и правь так, чтобы держаться середины реки, не приближаясь к берегам, потому что там находятся дикие, которым, чего доброго, может прийти в голову избрать тебя целью своих выстрелов.

– Боже мой! Сэр, неужели индейцы действительно близко? – простонал Пелег, побледнев и отступая от указанного ему места. – Я бы с удовольствием стал править лодкой, но я, право, ничего не понимаю в этом, не лучше ли взяться за это Эдуарду?

– Пелег! – возразил Амос Штанфорт строгим голосом. – Ты сейчас же возьмешься за руль и будешь править до тех пор, пока я тебя не освобожу, иначе твоей спине достанется уже не по-прежнему.

Эта угроза подействовала. Пелег опустился на скамью и стал править рулем, бросая беспокойные взгляды на страшные берега. Так как он мало смыслил в данной работе, то ему приходилось работать, напрягая все свои силы. Он обливался потом, чему, впрочем, еще способствовали усиливающаяся жара и его собственное внутреннее волнение.

Целых два часа держал Штанфорт бедного Пелега на этом опасном месте, не оказывая ему ни малейшей помощи; он желал просто наказать своего воспитанника за небрежность, но сам не думал отдыхать; он достиг своей цели вполне, что ясно доказывало багровое, вспотевшее и испуганное лицо кормчего. Затем Амос и Эдуард взялись за весла, что значительно облегчило труд Пелега и тем самым заставило лодку скользить быстрее по реке.

Целый час дядя с племянником прилежно гребли. Солнце, поднявшееся уже высоко над вершинами деревьев, сильно палило своими почти отвесными лучами; в воздухе стояла полная тишина. Лодка находилась вблизи маленького лесистого островка, и дядя Амос предложил пристать к нему и позавтракать, ибо все путники устали и проголодались. К тому же не было видно и следа индейцев, так что все без исключения приободрились.

Отыскав на острове местечко, где можно было причалить, Эдуард с помощью дяди провел лодку между двумя нависшими над водой кустами, выскочил на берег с канатом в руке, привязал лодку к дереву и, захватив с собой ружье, сказал, что отправляется осмотреть остров, прежде чем на него сойдут женщины.

– Это разумно, Эдуард, – сказала тетка Эсфирь. – Хорошо, что ты подумал об этом: остров смотрится пустынно и неприветливо; здесь, может быть, есть дикие звери или даже индейцы.

– Эдуард! – боязливо заметила ему мать. – Я не хочу, чтобы ты уходил. Место это действительно имеет предательский вид, и, по-моему, лучше еще немного подождать завтрака, пока мы не придем к другому острову, который покажется нам безопаснее.

– Эти островки все лесисты, матушка, – отвечал Эдуард, – и поэтому все покажутся тебе подозрительными. Едва ли будет опасно пристать здесь, ибо диким нет расчета засесть на таком необитаемом месте; им скорее можно было бы рассчитывать на поживу, идя по обеим сторонам реки.

– Вернись, милый брат! Не оставляй нас, – просила также и Карри.

– Опасности нет, сестра! – отвечал Эдуард, чтобы успокоить ее. – Но все-таки нельзя вполне ручаться за это, так как весьма вероятно, что мы окружены врагами, и я советовал бы вам держаться на некотором расстоянии от острова, пока я буду его осматривать.

– Но если в самом деле будет опасность, Эдуард, то ты тогда будешь совсем отрезан от нас, – возразила встревоженная Мабель.

– Да я ведь могу приплыть к вам, – отвечал Эдуард. – Какая польза была бы для меня в том случае, если бы я действительно подвергся нападению индейцев, а вы оставались бы у берега? Индейцы могут тогда достичь вас так же легко, как и я. Нет, нет! Отчаливайте на всякий случай подальше от берега. Я буду гораздо спокойнее, зная, что один только подвергаюсь опасности.

– Не лучше ли будет идти мне с тобой? – сказал Амос Штанфорт, осматривая свое ружье.

Но Эдуард только отрицательно покачал головой и бросил канат обратно в лодку.

– Течение здесь за исключением одной стороны довольно слабое, – сказал он, – и если вы изредка сделаете удар веслами, то этого будет достаточно, чтобы задержать лодку на месте. Остров мал, я в короткое время осмотрю его и скоро извещу вас.

Не успел он еще окончить, как лодка, которую уже ничто более не задерживало, увлекаемая течением, стала тихо выходить из-за кустов, а Эдуард немедленно принялся за осмотр острова. Пройдя несколько шагов, он достиг холма, вокруг которого была открытая луговина.

Рассчитывая, что с вершины холма может быть виден противоположный берег, он стал взбираться, держа ружье наготове и зорко смотря по сторонам. Шаг за шагом, осторожно поднимаясь, он в одну минуту достиг вершины и вскарабкался на большой плоский камень, который венчал холм; с этого места он мог видеть довольно далеко.

Первое, что бросилось ему в глаза, когда он огляделся, была небольшая кучка индейцев, намеревавшихся переправиться через реку на неуклюжем плоту. Индейцы устроили этот плот, связав ивовыми ветвями несколько деревьев, выкинутых на землю волнами, и в ту минуту, как Эдуард увидел их, они уже отталкивались от берега. На плоту было шесть полунагих индейцев в военном наряде; но Эдуард особенно был поражён, когда убедился, что, кроме виденных им индейцев, на берегу было еще много дикарей, из которых некоторые стояли в воде между кустами, наблюдая за отправлением товарищей.