Текст книги "Белая роза, Черный лес"

Глава 3

Сначала возникло тиканье. Потом часы принялись бить. Он открыл глаза. Почему-то он лежит, привязанный к каким-то доскам, весь в поту. В голове – туман и гудит. Как он сюда попал? Мучительная боль от сломанных ног простреливает все тело. Ладно, боль можно потерпеть, но задерживаться здесь не хотелось бы. Где же выход? Неподалеку в камине дотлевают красные угольки. Людей нет. Он арестован? Тогда пощады ему не видать. Кто его схватил?

Из памяти выплыли образы близких. Отец, мама, жена… то есть бывшая жена. Обрывки воспоминаний о разводе вдруг показались ему чем-то новым. Перед глазами возникло письмо, которое она ему написала, и вот он будто снова сидит на койке в тренировочном центре, читает его. Картины прошлого возникали – и уходили в темную бездну. Он пытался сориентироваться в настоящем, понять, где находится. Кто-то его ощупывал, потом куда-то тащил – это были не воспоминания, а скорее какие-то смутные ощущения. В памяти остались прикосновения, даже запахи, однако картина событий не складывалась. Веки налились тяжестью. Едва успев еще раз оглядеть комнату, он опять погрузился в спасительный сон.

Когда Франка проснулась, день перетекал в вечер. Она села на кровати. В пустом животе заурчало. Мышцы рук и спины совершенно одеревенели. Франка помассировала плечи, чтобы прогнать боль, посмотрела в дверной проем на лежащего в беспамятстве незнакомца. Прислушалась. Никаких звуков, только ветер свистит за окном. Кое-как она заставила себя вылезти из-под одеяла, открыла шкаф, надела простое серое платье. Пол был ледяной, и она натянула толстые шерстяные носки. Медленно-медленно вышла из комнаты, в собственном доме чувствуя себя гостьей. Первое, что она увидела, – ноги с привязанными к ним палками. Раненый не шевелился. И глаз не открывал.

– Эй, вы спите? – прошептала Франка.

Тишина.

Она глубоко вздохнула, попыталась унять сердцебиение. Ладони вспотели.

Короткие каштановые волосы незнакомца еще не просохли. Лицо – небритое, перепачканное. Видимо, он так ни разу и не пошевелился. Франка проверила пульс: нормальный. Выживет. Она принесла из кухни воды и стала поить раненого. Как и в прошлый раз, он закашлялся, расплескал воду, но, кажется, выпил несколько глотков.

Франка встала на колени и принялась разматывать веревку. Проще было бы разрезать… Впрочем, если гость поведет себя плохо, еще пригодится. Наконец веревка упала на пол. Франка отодвинула в сторону парашют и, немного повозившись, отстегнула стропы. Оставался вопрос: что с ним делать? Держать парашют у себя – преступление, за которое попадешь в тюрьму, а то и куда похуже. Сжечь – не оберешься вонючего дыма. Франка решила пока приткнуть его у задней двери.

Теперь предстояло уложить раненого в постель. Перемещать его по дому всего удобнее было на санях, пусть даже они оставляли на полу грязный след. Франка развернула их и потянула в маленькую спальню, где они с Фреди спали детьми. Комнатой уже много лет никто не пользовался. Дверь была открыта, постель заправлена, кругом чистота. Кто же спал здесь последним? Кажется, она сама, а может, Фреди. Франка помнила, как отец относил Фреди в спальню, – задолго до войны, когда тот был еще маленький и отец сам мог за ним ухаживать. До того, как она их бросила… Франка отогнала воспоминания, словно назойливую муху, и сосредоточилась на насущных задачах. Вернулась в гостиную за рюкзаком. Внутри была и гражданская одежда, но ничего подходящего для сна не нашлось. Франке вовсе не хотелось, чтобы незнакомец валялся у нее в доме в одном белье. Она быстро отыскала отцовскую пижаму и халат. Положила на кровать, провела ладонью по мягкой красной ткани халата. Прошлое – на каждом шагу, никуда от него не деться.

Капитан был грязный и потный. Не помешало бы его вымыть – это как раз проще сделать, пока он без сознания. Франка потрогала наложенные вчера шины. Их придется заменить. Везти его в больницу или к частному доктору – слишком рискованно. Доверять нельзя никому.

А можно ли доверять ему самому? Франка всякого наслушалась о союзниках – участниках антигитлеровской коалиции. Американцев нацистская пропаганда изображала безграмотным сбродом, а британцев – вероломными негодяями, но Франке хватало ума не верить нацистам. Однако встречать солдата союзников лично ей до сих пор не доводилось, а фильмы кинохроники и газетные статьи все же сформировали у нее определенное мнение. Не могла же она игнорировать все, что видела и слышала, пусть даже и не доверяла правительственной пропаганде. К тому же она знала, что сделали с Германией союзники. Они безжалостно бомбили города с мирным населением. Как-то трудновато было считать их избавителями.

У капитана вдруг искривился рот, глазные яблоки под веками завращались. Франка испугалась: того и гляди откроет глаза, а она еще не придумала, что делать или говорить. К счастью, лицо у него разгладилось, и он опять застыл. Проблема отошла на второй план.

Франка отправилась в кухню. В доме царил страшный холод, и герру Графу, или кто он там, придется подождать, пока она разведет огонь. Она разгребла кочергой золу – кочерге этой было, наверное, больше лет, чем самой Франке. Чиркнула спичкой – и кухня озарилась мягким светом. Ей всегда нравилось разводить огонь. Она постояла, глядя, как от лучинок потихоньку занимаются дрова. Удовлетворенная, подошла к буфету. Еды было мало – лишь несколько банок консервированного супа, прочие запасы закончились. А дороги теперь закрыты на много дней – на машине не проехать. В аптечке нашелся пузырек с аспирином. Девять таблеток. Часов на двенадцать ему хватит. Потом понадобится что-нибудь посильней, особенно если снова придется вправлять кости. Франка убрала пузырек в карман. Он звякнул, как погремушка.

Вокруг стола стояли старые деревянные стулья. Франка взяла один, подняла повыше и обрушила на пол. Стул, однако, уцелел. Франка покачала головой, мысленно усмехнулась. Взяла из-под кухонной мойки молоток и отвертки. Через несколько минут у нее в руках были отличные деревяшки, чтобы зафиксировать сломанные ноги хотя бы на время.

Она вернулась в спальню. Незнакомец не двигался. Франке приходилось иметь дело еще и не с такими переломами, но то было в больнице. Срастутся ли кости без иммобилизации? Перспектива самой накладывать гипс Франку не пугала, а вот как добыть его, не вызывая подозрений? Если действовать очень осторожно, наверное, можно купить и гипс, и еду, и морфий… Оставалась другая проблема: как добраться до города, – но ее решение Франка отложила на потом.

Она отвязала от ног незнакомца ветки и сложила у камина – пойдут на дрова. Теперь предстояло самое трудное: снять грязные бриджи и ботинки. Франка принялась развязывать шнурки, внимательно следя за лицом капитана – не больно ли ему? Осторожно потянула за ботинок. Кость сдвинулась, и капитан вскрикнул. Франка даже удивилась, как удивилась бы, задвигайся вдруг брошенная на пол марионетка. Она замерла, думая, что он сейчас очнется. Не очнулся. Сняв ботинок, Франка ощупала ногу. Кость сдвинулась, но лишь слегка, и она опять ее вправила. Сделав глубокий вдох, принялась за другой ботинок. Разрезать шнурки ей не хотелось – обувь могла еще пригодиться. Со второй ногой Франка провозилась минут пять: наученная горьким опытом, она действовала осторожно. Очень медленно сняла носки, – ноги у него распухли и посинели. Бриджи она просто разрезала ножницами, и скоро капитан остался в кальсонах.

Из частей стула получились отличные шины; ноги теперь были зафиксированы надежно. Потом Франка стащила с раненого китель и бросила в угол. Рубашку тоже сняла без особых затруднений. Осталось переложить его на кровать. К счастью, кровать была низенькая. Франка перетащила капитана прямо на чистые простыни, хотя сам он был не слишком чистый. Ничего, зато он наконец в постели. Глядя на неизвестного человека, лежавшего на ее старой кровати в летнем домике, Франка торжествовала. И хорошо, думала она, что он еще без сознания, – проще будет его помыть. Франке приходилось мыть людей, но не у себя дома и не неведомо кого. Следовало спешить. Меньше всего ей хотелось, чтобы капитан очнулся, пока она его оттирает. Вышло бы крайне неприлично.

– Пора купаться, дружок, – улыбнулась она. – Как прошел день? Не поверишь, что со мной случилось по дороге домой…

Франка говорила тихонько – не дай бог его разбудить. Никакая шутка того не стоит. Она поставила у кровати таз с нагретой водой, вооружилась губкой и аккуратными движениями начала мыть тело.

– Я – представляешь себе? – нашла в снегу человека! В форме люфтваффе, вот как! – Уже несколько дней Франка ни с кем не разговаривала. Поболтать вслух было приятно, пусть и обращалась она к лежащему в забытьи незнакомцу. – Нет, дорогой, я не шучу. Разве может честная немецкая женщина шутить над мужем, когда на русском фронте наши отважные воины рискуют жизнью во славу рейха?

Франка провела рукой по его вымытому лицу.

– Что? Хочешь послушать радио? Мой долг, как хорошей жены, исполнять любую твою прихоть.

Она пошла в гостиную и включила приемник. Немецкие радиостанции, как всегда, передавали замусоренные нацистской пропагандой новости. Производство радиоприемников полностью контролировалось правительством; аппараты принимали только в том диапазоне, в котором вещали разрешенные нацистами станции. Многие, однако, переделывали свои приемники и слушали зарубежные станции. Франка поймала швейцарскую – передавали новую популярную вещь оркестра Томми Дорси. По комнате поплыли звуки джаза. Франка замерла с губкой в руке. Где-то люди сочиняют вот такую музыку, слушают ее, танцуют, живут… Мир, с которым она уже попрощалась, вдруг стал ей не совсем безразличен.

Молча, отдаваясь волнам музыки, Франка домыла раненого.

– Вот и порядок. – Она поставила на тумбочку у кровати пузырек с аспирином и стакан воды. Укрыла капитана и положила ему в ноги грелку. Кто же он такой? Для чего оказался в Шварцвальде? И как сохранить в тайне его здесь пребывание еще целых шесть недель, или сколько там нужно, чтобы срослись кости? И как он поведет себя, когда очнется?

Минуту-другую Франка постояла в дверях, глядя на человека на кровати и слушая музыку. А потом у нее свело от голода живот.

– Завтра будет день. Завтра узнаю, кто ты такой.

Она вышла и заперла дверь на ключ.

Голод оказался сильнее желания искупаться, и она пошла в кухню. Кусочек хлеба сделал бы ее просто счастливой, но хлеб она доела еще раньше, вместе с остатками сыра. Думала тогда, что это ее последняя трапеза.

Пока на плите грелся суп, Франка сидела за столом, смотрела в пространство и соображала, что ей следует купить – для себя и для человека в спальне. Нужно каким-то образом добраться до Фрайбурга – запастись едой, достать гипс, бинты, аспирин и морфий. Это примерно семнадцать километров в один конец. В обычных обстоятельствах можно было доехать на машине, но погода такое простое решение исключала. Франка открыла чуланчик у задней двери. Там, среди старой зимней одежды и другого копившегося годами хлама, лежали в целости и сохранности ее старые лыжи. Последний раз она пользовалась ими лет десять назад, не меньше, когда была жива мама и они приезжали сюда на зиму. Франка взяла их, подержала в руке. Да, только так.

Неся лыжи, она вернулась в кухню. Суп уже нагрелся. Франка перелила его в миску и съела за несколько секунд. Эта еда лишь раздразнила голод. Она разогрела другую банку, пообещав себе, что обязательно восполнит запас.

После второй миски супа ей стало лучше, зато теперь не давала покоя пропахшая пóтом грязная одежда. Греть на плитке воду – а для мытья ее понадобится немало, – дело утомительное, но Франка представила, как она сейчас пахнет, – и решилась. Поставила на плиту котелок и две большие кастрюли и стала ждать, пока вода закипит. Помня, что в доме посторонний, пусть он даже лежит без движения, Франка закрыла дверь и только потом разделась. Облачившись в халат, прошла в ванную и тоже тщательно закрыла дверь. Горящие свечи придавали комнатке уютный вид, но все портил недостаток воды. Вожделенное купание свелось к сидению в почти пустой ванне и оттиранию себя мочалкой. Вылезать было очень холодно. Франка схватила полотенце и принялась яростно растираться, чтобы не замерзнуть. Наконец, сухая и одетая в халат, она подошла к зеркалу, чего не делала уже несколько дней. Светлые волосы липли к шее, глаза покраснели, под ними легли темные круги. Франка водила по волосам расческой, морщась от боли, – так сильно они спутались.

Почему-то она вспомнила герра Беркеля и его сына Даниэля, красивого юношу, члена гитлерюгенда – нацистской молодежной организации. Она увлеклась им, когда состояла в Союзе немецких девушек. Все ее подруги туда вступали. То был обязательный этап в жизни. Не вступишь в организацию – ты либо слабак, либо индивидуалист. И дорога тебе в изгои.

На Франку вдруг накатила паника. С чего она взяла, что Беркель ее не заметил? Может, как раз заметил и уже сообщил в гестапо? Это, конечно, маловероятно, но когда никому нельзя доверять, ошибки обходятся дорого.

Темнело; Франка зажгла в кухне и спальне свечи, а в гостиной – керосиновую лампу. Взглянула на гостя – он спал.

Франка пошла в спальню, но, хотя ей страшно хотелось спать, опять оделась. В любой момент могли появиться гестаповцы – а тут у нее непонятно кто. Спрятать его в доме – ну, найдут на несколько минут позже. А прятать снаружи, на холоде – не в том он состоянии. Прокручивая в голове самые ужасные – и вполне реальные – варианты развития событий, Франка пошла в маленькую спальню. Да, здесь тоже опасно, особенно когда она уйдет в город. Вот в углу его военная форма. Если он и вправду служит в люфтваффе – а это маловероятно, – наденет ее, когда захочет. А вот если он британец или американец, что более правдоподобно, то присутствие военной формы только скорее приведет к расстрелу. Нужно ее спрятать…

Франка топнула, и пол отозвался гулкой пустотой. Она принесла из кухни ящик с инструментами и убрала с пола циновку.

Поднять половицы – и получится отличный тайник. Только сначала придется передвинуть кровать. Франка протолкала ее через всю комнату, причем раненый так и не проснулся.

Она вставила в щель с торца половицы гвоздодер и стала давить. Чертова доска, хоть и не сразу, поддалась. Франка вытащила ее и прислонила к стене. Под половицей открылся небольшой проем. Там было грязно, и оттуда тянуло холодом, но если вычистить и настелить одеял, получится вполне терпимо. Франка принялась за соседнюю доску, прикидывая, сколько их всего придется поднять, чтобы уместился человек. Лучше бы поменьше, иначе будет слишком заметно.

Размышления Франки прервал донесшийся с кровати кашель. От неожиданности она уронила гвоздодер – прямо в подпол. Гость открыл глаза и сел на постели. Лицо его исказила гримаса боли. Он зажмурился, снова открыл глаза и повернулся к Франке, замершей в молчании. Взгляд у него затуманился от боли.

– Вы кто? Зачем вы меня здесь держите? – спросил он на отличном немецком языке.

Глава 4

Франка не могла понять, что у него за выговор. Ей доводилось слышать резковатую речь берлинцев – ее гость говорил похоже, хотя не совсем так. Разницу она не смогла бы объяснить, как не смогла бы растолковать глухонемому, что такое музыка.

«Капитан» сидел на постели, взволнованно глядя на девушку. Его вопросы повисли в воздухе, как дым от сигареты. У Франки в голове пронеслись тысячи мыслей. Она шагнула вперед и подняла ладони, словно пытаясь защититься.

– Я вам не враг.

Он не ответил, видимо, ожидая продолжения.

– Я нашла вас в лесу. Вы были без сознания. Больно вам из-за переломов на ногах.

Он провел руками по самодельным шинам, опять поморщился.

– Меня зовут Франка Гербер. Я привезла вас к себе. Мы здесь вдвоем. Поблизости другого жилья нет.

– А где мы?

– Примерно в семнадцати километрах от Фрайбурга, в горах Шварцвальда.

«Капитан» провел рукой по лбу, собрался с мыслями и заговорил более связно:

– Вы работаете в полиции?

– Нет.

– Имеете какое-нибудь отношение к гестапо или другим службам безопасности?

– Не имею. У меня и телефона нет. Я просто вас нашла и привезла сюда. – Франка с трудом выговаривала слова, и руки у нее дрожали. Она спрятала их за спину.

Незнакомец прищурился.

– Я – Вернер Граф, капитан люфтваффе.

– Я видела вашу форму.

– Зачем вы меня сюда привезли?

– Я нашла вас ночью. До любой больницы было слишком далеко.

– Спасибо, что спасли мне жизнь, фройляйн Гербер. Вы военнослужащая?

– Нет. Я медсестра… была медсестрой.

Он попытался пошевелить ногами, и его лицо исказила мука. Франка сделала еще шаг.

– Не вставайте, герр Граф.

Смешно называть его этим именем, явно ненастоящим.

– Я знаю, что вам очень плохо.

Франка огляделась в поисках пузырька с аспирином. От таблеток толку немного, зато они хотя бы частично облегчат боль и помогут уснуть. Пузырек был на тумбочке, а кровать теперь стояла далеко. «Капитан» проследил за взглядом Франки и увидел вынутые половицы.

– Что здесь происходит? Что вы намерены делать?

– Небольшой ремонт. Вам не о чем беспокоиться. – Она вытряхнула из пузырька три таблетки и протянула ему. «Капитан» посмотрел на них, а потом – Франке в глаза.

– Это аспирин. Не особенно действенное средство, но пригодится, пока я не достану что-нибудь посильнее.

В его глазах была боль, а еще растерянность и страх, которые он изо всех сил пытался скрыть. Франка положила таблетки в его раскрытую ладонь. «Капитан» их проглотил и в мгновение ока опустошил стакан.

– Хотите еще пить?

– Да, пожалуйста.

Франка поспешила в кухню, по дороге оглянувшись на рюкзак в гостиной. Пистолеты так и лежали внутри. А отцовский пистолет – в ящике столика в прихожей.

Когда она вернулась, «капитан» делал отчаянные попытки выбраться из кровати. Лицо у него взмокло и покраснело.

– Пожалуйста, не нужно, – сказала Франка. – Вам нечего бояться. Я вам не сделаю плохого.

Она протянула ему воду. Он и ее выпил так же быстро. И отдал стакан. Потом сложил руки на груди и замер – казалось, ему приходится прилагать усилия, чтобы понять каждое слово.

– Лежите. На дорогах заносы, а у вас сломаны ноги. Мы тут взаперти. Придется как-то доверять друг другу.

– Кто вы? – спросил он, потирая шею.

– Я здесь живу. Выросла во Фрайбурге. Это наш летний домик.

– Вы здесь одна?

– Да, не считая вас. Что вы делали в лесу? Я подобрала и ваш парашют.

– Я не могу отвечать на вопросы. Данная информация засекречена. Если меня схватят союзники, могут пострадать наши дела на фронте.

– Вы в Германии, в безопасности. До союзников сотни километров.

Он кивнул и опустил глаза.

– Вы, наверное, страшно проголодались. Принесу вам поесть.

– Да, пожалуйста.

– Сию минуту, герр Граф.

Франка отступила на кухню. Она стала разогревать последнюю банку супа; руки у нее дрожали. Как теперь себя вести? Пытаться его разоблачить – дело опасное, но нужно же как-то дать ему понять, что ей можно довериться.

– Доверие требует времени, – прошептала она. – Сразу его не завоюешь.

Пока грелся суп, она вернулась в маленькую спальню. «Капитан» вздрогнул.

– Как вы?

– Спасибо, нормально. Только ноги болят.

– Понимаю. И сочувствую. Завтра попробую раздобыть вам болеутоляющее.

Он молчал.

– Ботинки ваши целы, а вот бриджи пришлось разрезать. И рюкзак цел. Я заметила там кое-какую одежду.

Он кивнул, явно не зная, что сказать, но потом нашелся:

– Спасибо вам за заботу.

– Кости я вправила, хотя, боюсь, без гипса они могут сместиться.

– Спасибо, фройляйн Гербер. Поступайте, как сочтете нужным.

Он откинулся на подушки.

– Сейчас приду, – сказала Франка.

Суп нагрелся. Она перелила его в миску и понесла в спальню. Незнакомец лежал на спине, глядя в потолок. Когда она поставила перед ним поднос, сел – и управился с едой быстрее, чем перед этим сама Франка. Она пожалела, что не может дать ему хлеба.

– Теперь отдыхайте.

– У меня к вам еще есть вопросы.

– Вопросы подождут.

– Вы обо мне кому-нибудь рассказывали?

– Я уже много дней ни с кем не разговаривала, кроме вас. Телефона, как я уже сказала, здесь нет. Даже почты поблизости нет. Если бы мне писали письма, пришлось бы ходить за ними в город. Никто не знает, что я здесь, – она подалась вперед, – вот я и взяла вас домой – хотела помочь.

– Я вам благодарен, но лучше бы мне как можно скорее продолжить путь.

– Вы не будете ходить несколько недель. Когда откроются дороги, попробуем переправить вас в город, а до тех пор вы отсюда никуда не денетесь, как и я. Постарайтесь это понять – как и то, что мне можно верить. Я приложу все усилия, чтобы вас вылечить.

– Я вам признателен, фройляйн. – Никакой признательности в его голосе не слышалось. Он словно говорил заученный текст.

– Пустяки. Не могла же я оставить вас умирать на снегу. А теперь вам нужно отдыхать.

Франка тоже говорила неестественным тоном. Будто два скверных актера играли какую-то пьесу.

Незнакомец кивнул и лег. Его явно мучила боль. Франка взяла с тумбочки свечу и затушила ее пальцами. Этот фарс ее утомил. Она тихонько прикрыла дверь и заперла замок, хотя «капитан», наверное, слышал. Впрочем, он не стал возражать.

Огонь в гостиной догорал. Франка подкинула дров и стала смотреть в огонь. Она словно оказалась в клетке с раненым зверем, от которого можно ожидать чего угодно. Единственная гарантия безопасности – его сломанные ноги. Пока он не ходит, ничего ей не сделает, тем более без своих пистолетов. Очень важно, чтобы он понял: хотя Франка не причинит ему вреда, она начеку. Она не пойдет на поводу ни у какого мужлана, будь он нацист или шпион союзников. Просто поможет ему спастись от гестапо. Последний акт неповиновения перед тем, как присоединиться к Гансу и остальным.

У Франки болели все мышцы, ей отчаянно хотелось спать. Она пошла к себе. Обычно она оставляла дверь открытой, чтобы из гостиной шло тепло, но теперь закрыла. Она подошла к окну. Ночь стояла ясная. На черном бархате неба сверкали искорки звезд. Завтра наверняка будет ясный день – очень удачно для похода в город. Лет десять назад такая прогулка была бы ей только в радость. Как же все изменилось! Много с тех пор накопилось душевных ран.

Франка отыскала в чулане грелку, и снова на нее нахлынули воспоминания детства: вот она кутается в одеяло, мама поет колыбельную, и глаза сами собой закрываются.

Она не собиралась здесь оставаться. В этом доме слишком много призраков прошлого. Однако теперь никуда не денешься. Уйти – значит бросить его, позволить гестапо одержать победу. Франка налила в грелку горячей воды. Руки у нее согрелись, и даже на душе потеплело. Прижимая грелку к груди, она пошла в спальню.

А вдруг он все-таки немец? Почему тогда говорил по-английски? Или же все куда проще, чем ей показалось, и, значит, когда очистятся дороги, можно будет отвезти его в больницу? Неужели она неверно расслышала? Английского Франка не знает, а раненый произнес лишь несколько слов. Тогда он действительно капитан люфтваффе Вернер Граф. При мысли, что он вовсе не тот, за кого она его приняла, что он – один из тех, у Франки упало сердце. Летчик люфтваффе? Если верить пропагандистским фильмам, то даже иностранцы порой идут служить немецкому рейху. Правда, верилось с трудом. Если он и вправду служит в люфтваффе, нужно передать его властям при первой же возможности – и точка.

Франка погасила лампу, и в комнате воцарилась темнота.

Нет, все-таки он говорил по-английски. Она ясно слышала его слова. И до сих пор их помнит. Никакой он не капитан люфтваффе. Зачем ему лежать в снегах Черного леса? И пробыл он там недолго, иначе Франка нашла бы труп. Если он шпион или беглый военнопленный, то помощь ему карается смертью. Ну, это не беда. Нацисты уже отняли у нее все. Ничего не осталось.

Франка улеглась поудобней, закуталась в одеяла. Только под кучей одеял и согреешься. Или у камина. А у гостя одеяло лишь одно, да еще из дыры в полу, наверное, сквозит.

Она выбралась из постели, накинула халат, взяла ключ и на цыпочках вышла из комнаты.

В доме стояла тишина. Франка открыла замок и, прежде чем отворить дверь, постучала.

– Эй! – шепотом окликнула она. – Герр Граф, вы спите?

Он лежал с открытыми глазами, и на какой-то ужасный миг ей показалось, что он умер.

– Не сплю, фройляйн.

– Вам не холодно?

– Все нормально, спасибо.

Франка не поверила: здесь было гораздо холодней, чем у нее. Она отдернула занавеску, впустив поток лунного света. Взяла больного за руку – не холодная ли? Он посмотрел ей в глаза.

– Вы совсем замерзли. Почему не попросили еще одно одеяло?

– Не хотел вас лишний раз беспокоить.

– Глупости. Чего ради страдать, когда в доме их полно.

Она достала из шкафа толстое одеяло, укрыла его.

– Сейчас согреетесь.

Он не отводил от нее взгляда.

Франка чуть отступила.

– Завтра я пойду в город. На дорогах – заносы, но нам нужна еда и… У вас, наверное, страшные боли? – Ответа она не дождалась. – Разумеется, вас я туда не возьму, хотя, если хотите, могу сообщить в тамошнее отделение гестапо. – Теперь уже она внимательно смотрела на него.

– Нет необходимости, фройляйн. С местными властями мне говорить не о чем. Как вы уже знаете, я выполняю секретное задание особой важности. Было бы неразумно сообщать кому-либо о моем здесь присутствии.

– Значит, вы хотите, чтобы я никому не говорила? Они могут известить о вас руководство люфтваффе, вашего непосредственного начальника, который отправил вас прыгать.

– Не нужно. Я уйду, как только очистятся дороги. До тех пор я – ваш благодарный гость.

Интересно, подумала Франка, он и вправду не понимает, сколько времени будут срастаться кости, или прикидывается?

– Как угодно. – Она собралась уйти.

– Фройляйн, а каким образом вы меня сюда доставили?

– Привезла на санях.

– Привезли, сами, пока я был без сознания?

Даже в полумраке Франка заметила, как широко у него раскрылись глаза. Он сложил перед собой руки, словно в молитве.

– Вы – удивительная женщина. Я навеки ваш должник.

– Пора спать. Вам что-нибудь принести?

– Какую-нибудь ночную посудину? На всякий случай.

– Конечно.

Франка отыскала в кухне подходящий тазик, отнесла в спальню. Гость улыбнулся и вновь стал благодарить. Франка закрыла дверь и повернула ключ. Она решила больше не произносить имя Вернер Граф. Это унизительно – для них обоих.

Проснулась Франка на рассвете. Давно уже не спала она таким глубоким сном. Присутствие в доме постороннего каким-то образом притупило воспоминания, которые обычно одолевали ее с наступлением темноты. Открыв глаза, она первым делом подумала о раненом. Спит ли, очень ли ему больно? Удерживают ли самодельные шины его кости в правильном положении? Узнает ли она наконец о нем правду?

Ногой Франка нащупала тапочки на ледяном полу. Обулась, подошла к окну, отодвинула занавески. В чистом синем небе вставало зимнее солнце. Снега не прибавилось. У нее вдруг возникли сомнения. Стоит ли идти в город именно сегодня? Или подождать? Еды у них мало, да и нельзя оставлять его без лечения, пока не расчистят дороги. Кто знает, как долго это протянется. Иногда заносы оставались на неделю; правда, так было до того, как нацисты навели свои суровые порядки. Решено: идти сегодня. Пешком до самого Фрайбурга, и там достать все нужное. Прятаться не от кого, никто ее не ищет.

Франка пошла к больному, у дверей остановилась и прислушалась. Из комнаты не доносилось ни звука, и она двинулась в кухню.

Лыжи стояли у стены, где она их и оставила. Больше семнадцати километров на лыжах – ей самой стало смешно, особенно если вспомнить, что в последние годы она на них почти не вставала. Впрочем, до главной дороги во Фрайбург километра три, а там, Франка не сомневалась, ее кто-нибудь да подвезет. Она затопила камины в гостиной и кухне. Конечно, к ее приходу все давно прогорит, но какое-то тепло сохранится.

Во Фрайбурге она была несколько дней назад, а как будто – несколько лет. Теперь она совершенно другой человек. Те дни, проведенные в городе, расплывались в памяти. Франка закрыла глаза и попыталась совсем забыть.

Прежде чем отпереть дверь в спальню, она опять прислушалась. В комнате было темно, занавески задернуты. В полу зияла дыра. Гость спал. Казалось, он с вечера не шевельнулся. Разбудить его? Нет, не стоит. На письменном столе в гостиной Франка взяла бумагу и карандаш.

«Я пошла в город. Вернусь не позднее вечера. Пожалуйста, не вставайте.

Франка Гербер»

Наверное, следовало подписаться «фройляйн Гербер». Однако писать записку заново ей не хотелось.

Гость не просыпался. А вдруг он беглый военнопленный, что тогда? Держать его здесь, пока война не кончится? После высадки союзнических войск в Италии и разгрома под Сталинградом поражение рейха казалось вполне вероятным. Впрочем, до этого еще далеко. Национал-социалисты железной рукой держат за горло всю Европу, не говоря о самой Германии. Удастся ли прятать его несколько месяцев, а то и лет?

«Так, давай-ка по порядку, – велела она себе. – Для начала нужно достать медикаменты и еду, чтобы с голоду не умереть, а потом уж волноваться об остальном».

Она положила записку на тумбочку, поставила туда же стакан воды. Пузырек был пустой – видно, остальные таблетки гость выпил ночью. Теперь, когда проснется, будет терпеть боль во всей ее силе. Сжимая в руке пустой пузырек, Франка прикрыла глаза и выдохнула. Тут уж ничем не поможешь.

Выйдя, она заперла за собой дверь.

Яркое солнце за окном не внушало надежды на теплый день. Франка надела куртку, шапку, перчатки. Нацепила рюкзак, прихватила лыжи и вышла навстречу утру. Благодаря темным очкам солнце не так слепило глаза. Франка встала на лыжи и… словно вернулась в прошлое.

Горизонт был пуст, только укрытые снежным ковром деревья нарушали его линию. Снег лежал идеально гладкий, девственно-чистый, – такой украсит любой пейзаж, что уж говорить о живописном горном крае. Когда она в последний раз видела его по-настоящему? Неужели тьма, которая ее снедает, охватила и все вокруг?.. Набирая скорость, Франка вдруг показалась себе очень легкой, – а она думала, что навсегда утратила это ощущение. Скоро домик скрылся из виду.

Земля несется навстречу, а он ничего не чувствует, кроме стремительного воздушного потока. Хочет раскрыть парашют – а парашюта нет. Потом земля встала как вкопанная и превратилась в лужайку перед родительским домом. Он лежал на траве, наслаждался ее мягкостью, но когда захотел пошевелиться, его пронзила боль. А затем его выдернул из сна звук закрывающейся двери. Он кусал губы, сжимал кулаки, чтобы справиться с нахлынувшей болью, делал глубокие вдохи через нос. Открыл глаза. Через несколько минут на лбу выступила испарина. На тумбочке лежала записка, но вопросы приходили быстрее, чем ответы. Сознание мутилось, сжигаемое болью. Кто же она такая?