Текст книги "Дом в Вечерних песках"

– Энджи? – Ее глаза снова закрылись сами собой. – Мисс Таттон, поговорите со мной, прошу вас. Расскажите, что все это значит. Объясните, что происходит.

– Я чувствую это, молодой господин, – отвечала она. – Мне что-то дали, и я чувствую, как это происходит.

– Энджи! – Он опять стал ее трясти. – Останьтесь со мной, Энджи. Вы должны рассказать, что случилось, и тогда я буду знать, как помочь. Кто и что вам дал? Что вас заставили принять?

Ее голова безвольно завалилась набок, и Гидеон испугался, что она опять потеряла сознание. Но Энджи из последних сил снова сфокусировала на нем взгляд.

– Он оберегал меня, сколько мог. Находил новые убежища, когда они подбирались слишком близко. Но они искали не только меня. Они нашли его, молодой господин, и доставили сюда передо мной. Его больше нет. Нет.

– Кого, Энджи? – Гидеон оглядел темную церковь, со страхом вспомнив, что он не закрыл за собой дверь. – Кто его забрал? За вами кто-то должен прийти? Тот, кто желает вам зла?

– Мы должны это прятать, сказал ваш дядя. Прятать сияние. Но нам не удалось. Скоро я превращусь в сияние, так они сказали. Ведь это же здорово, да? Я должна радоваться. Только это была чернота, черный воздух. Нечто, сотканное из ничего. Я до сих пор ощущаю его вкус. Чувствую его.

– Энджи. – Гидеон схватил ее за плечи. – Мисс Таттон, послушайте меня. Думаю, вас отравили и вы бредите. Я схожу позову на помощь. Приведу врача, даже если мне придется вытащить деньги из чужого кармана, чтобы ему заплатить. Я скоро вернусь, слышите? Я скоро вернусь, обещаю.

Охваченный смятением, в порыве чувств он коснулся рукой ее лица. Оно было холодным и покрыто тончайшей пленкой испарины, будто ее лихорадило. Он погладил Энджи по щеке, убрал с нее налипшую прядь волос, и она, дрожа от напряжения, накрыла его пальцы своей ладонью. Он приблизил к ней свое лицо.

– Какой же вы все-таки робкий, – выдохнула мисс Таттон. – Слишком робкий, себе во вред. А теперь идите, господин, вам пора. Они скоро будут здесь и вас тоже найдут. А мне уже ничем не поможешь, слишком поздно. Я это чувствую. Уходите.

– Энджи, нет. Никогда не говорите так. Я вызову полицию. Приведу врача, и он… и вы…

Голос Гидеона сорвался, его душили рыдания. Энджи положила ему на шею почти невесомую ладонь, притянула его к себе. Пальцы у нее были холодные, негнущиеся, но губы, раскрывшиеся под его губами, теплыми и живыми.

– Видите? – произнесла она, отпуская его. – Для другого. Вас призвали сюда для другого. А теперь идите.

Ошеломленный, Гидеон отстранился от Энджи. Он был настолько погружен в созерцание ее лица, что ничего не видел и не слышал вокруг. Но она, устремив взгляд мимо него, вдруг хрипло вскрикнула. Кто-то тряпкой зажал ему рот. Гидеон стал отбиваться, но чувствовал, что движения его замедляются, что он колотит пустоту и вдыхает какой-то непонятный густой аромат, вытесняющий из головы все остальные мысли. Он почти утратил чувствительность. Его подняли, и он еще раз увидел ее. Или подумал, что увидел. Исходившее от нее сияние.

Сияние, а в следующее мгновение – темнота.

II

На ее стук дверь никто не открыл, но Октавия Хиллингдон особо не огорчилась. Ее все равно не впустили бы, и подобного исхода она ожидала. План у нее был простой, но для этого требовалось забраться на какое-нибудь возвышение в верхней части здания. Октавия спустилась с крыльца, взяла свой велосипед, ведя его рядом, перешла через дорогу и снова двинулась к Сент-Джеймсскому дворцу.

По пути она скользила взглядом по крышам домов на противоположной стороне улицы и так засмотрелась, что едва не налетела на торговку газетами – огрубелую женщину в черном платке, на вид лет шестидесяти, а то и больше. Та выбранила Октавию и ее «штуковину» в самых непристойных выражениях.

Октавия извинилась, но отрывисто, ничуть не раскаиваясь: женщина загородила собой весь тротуар – не обойти.

– «Ньюс энд пост» за полпенса! – горланила та, размахивая на вытянутой вверх руке вечерним номером. – Полпенса за «Ньюс энд пост»!

– Что у вас на первой полосе? – полюбопытствовала Октавия. Почитатели более уважаемых изданий на «Ивнинг ньюс энд пост» взирали с некоторой долей презрения, но сама она сохраняла профессиональный интерес. – Можно взглянуть? Нашли еще одного бродягу, похожего на давно пропавшего герцога?

Женщина попятилась от нее, прижимая к себе газету.

– Мисс, я только таскаю их сюда на своем горбу и продаю, – сказала она. – Я не учу их наизусть. Платите полпенса и читайте сколько душе угодно.

– Я иду на торжественный прием и не могу заявиться туда с газетой, – объяснила Октавия. – Давайте, я заплачу вам фартинг за просмотр первой полосы. Соглашайтесь. Вечер холодный, вот-вот снег пойдет, а у вас еще с полдюжины номеров не продано.

– Полпенса, – не уступала женщина, решительно нахохлившись под своими темными лохмотьями. – Скажите спасибо, что больше не прошу. А имею полное право. Эка напугали. До сих пор опомниться не могу.

– Что ж, ладно, – невольно рассмеялась Октавия. – Пусть будет полпенса. Так и быть, просмотрю первую страницу и верну вам газету – в награду за беспокойство. Сможете еще раз ее продать. По рукам?

Женщина смерила ее недовольным взглядом, но газету дала, достав из широкой сумки свежий номер, а затем вновь принялась орать на всю улицу. Наметанным глазом Октавия просмотрела первую полосу, пропуская некрологи, рекламу соусов и мозольных мазей.

– «Похитители душ снова сеют страх», – вслух прочитала она один из заголовков. – Это еще что такое?

– Говорят, опять эти Похитители душ взялись за свое, – ответила женщина.

В глазах у Октавии на мгновение потемнело. Зажмурившись, она схватилась за раму велосипеда. Только не сейчас.

Но на том все кончилось. Октавия моргнула, осторожно вздохнула.

– Да, но кто они такие? – продолжала она. – Какую цель преследуют? «Уайтчепел и соседние районы вновь охвачены страхом, вызванным недавним исчезновением еще одной девушки. Вновь идут разговоры о злодеях тьмы, которых называют Похитителями душ». «Злодеи тьмы». Да уж. Как в плохом романе.

– Название и адрес наверху, мисс, – для тех, кто хочет им написать. Я предупрежу, чтобы ждали письмо.

– Так и передайте, – снова рассмеялась Октавия. Она взялась за руль велосипеда, собираясь продолжить путь. – Простите, что отвлекла вас от работы. Доброго вам вечера, мадам.

Она свернула на Кливленд-роуд и, пытаясь согреться, ускорила шаг, а через некоторое время дошла до узкой улочки, которая вела в мрачный двор неправильной формы. За задними фасадами особняков на Сент-Джеймсской улице она найдет кухни и каретные сараи. Именно таким путем, предполагала Октавия, слуги и торговцы добирались туда. Она снова отошла к противоположной стене и заскользила взглядом по крышам зданий, остановив его на высокой дымовой трубе из голого песчаника, которую заметила с Сент-Джеймсской улицы. Еще раз оглядевшись, Октавия отворила узкую калитку и бодрым шагом направилась к кухне.

Дверь открывалась в тусклый коридор, вдоль которого стояли молочные бидоны и ящики с углем. Какой-то работник поднял ведро с картофельными очистками, чтобы дать ей пройти, но в лице его читалось смутное недовольство.

– Я оставлю в коридоре свой велосипед, – деловито сказала она ему. – А то в последнее время их стали угонять. Надеюсь, это не доставит вам неудобства.

Минуя погреба и кладовые, она следовала в сторону более оживленных рабочих помещений, примыкавших к кухне. Трудившийся там люд провожал ее пристальными взглядами, и, когда она достигла подножия служебной лестницы, к ней в конце концов обратился взволнованный молодой человек в безукоризненно белом фартуке, повязанном поверх костюма. Октавия сухо пожелала ему доброго вечера и двинулась мимо него, но тот, вытянув в руке сверкающий поднос, преградил ей дорогу.

– Простите, мисс, – произнес он. – Вы зашли не туда.

– Не туда, – согласилась Октавия. – Я стою у подножия этой лестницы, а мне нужно быть наверху. Позвольте мне пройти, будьте так любезны.

– Мисс. – Парень – на вид совсем юнец – имел нездоровый желтушный цвет лица и слишком обильно напомаженные волосы. – «Все души» – клуб джентльменов, мисс. Вам сюда нельзя.

Октавия поднялась на следующую ступеньку, вынуждая его отвести в сторону вытянутую руку.

– Скажите, мистер Джермин здесь? Насколько мне известно, он у вас заправляет прислугой.

Ее слова несколько сбили с парня спесь.

– Сегодня вечером у него выходной, мисс.

– Мой дедушка шлет ему свое почтение с рождественской открыткой. Вы ведь знаете моего дедушку – мистера Феликса Хиллингдона? Он натура сентиментальная, но забывчив, поэтому список тех, кого он должен поздравить, составляю я. Пожалуй, надо бы и вас туда включить. А то он расстроится, что про вас забыли.

И она поднялась еще на одну ступеньку. Парень поморщился, смутившись.

– Я очень уважаю вашего дедушку. Но он сказал бы вам то же самое, если бы стоял сейчас здесь. Равно как и всякий другой член клуба. Дамам сюда вход запрещен, мисс.

– Может, и сказал бы. – Октавия занесла ногу на следующую ступеньку, так что парню пришлось еще дальше вытянуть руку. – Да, мой дедушка – приверженец традиций. Но правила – это одно, а нападение на его внучку – совсем другое.

– Нападение на…

– Да, нападение. – Она поднялась еще выше. Ладонь парня теперь почти касалась ее обнаженной ключицы. Октавия заметила, что его рука дрожит. – А как еще можно это расценить?

Парень неловко отодвинулся, скрючившись, чтобы не выронить поднос. К тому времени, когда он смог выпрямиться, Октавия уже добралась до верхней лестничной площадки.

– Мисс, вернитесь, прошу вас, – крикнул он. – Мне придется вызвать констеблей.

– Отличная мысль, – бросила она, остановившись. – Члены клуба, бесспорно, похвалят вас за бдительность. Но потом, возможно, изменят свое мнение, когда об этом инциденте сообщат газеты. «Минувшим вечером для устранения беспорядка в клуб «Все души» на Сент-Джеймсской улице были вызваны констебли. По прибытии они обнаружили молодую леди, которая зашла туда только затем, чтобы спросить дорогу, но в результате прислугой была заперта под лестницей и подверглась наглым приставаниям». Изложено это может быть и другими словами, но я уверена, представление вы получили.

Октавия посмотрела на юнца сверху вниз.

– Моя собственная газета, конечно, это не напечатает, поскольку и владелец ее, и редактор – оба члены этого клуба, но другие издания не откажутся, особенно если я им предоставлю готовую статью. Я – Октавия Хиллингдон, молодой человек, сотрудник мейфэрской «Газетт». Не забудьте сообщить констеблям мое имя.

Обеденный зал, когда она нашла его, производил впечатление пышной погребальной камеры, убранной громоздко, в мрачных коричневатых тонах, как всякое помещение, где находят отражение сугубо мужские вкусы. Заняты были всего два столика. За одним сидел неподвижно, сгорбившись над тарелкой супа и утренним выпуском «Таймс», фантастически дряхлый старик; возможно, он дремал. За вторым, как и ожидала Октавия, ужинал мистер Хили.

Она подсела к нему. На ее появление он отреагировал невыразительным взглядом. С демонстративным равнодушием дожевал то, что у него было во рту, глотнул вина из бокала и лишь потом соизволил заговорить:

– Мисс Хиллингдон. Очевидно, вы думали, что ваше вторжение сюда меня позабавит.

– Ничего такого я не думала, мистер Хили. Лично я не нахожу в том ничего смешного. Мне это далось не без труда. Вообще-то, с тех пор как я прибыла в ваш офис за целых пятнадцать минут до назначенного времени, чтобы сдать статью, вечер то и дело преподносит мне неприятные сюрпризы.

Мистер Хили отпилил кусочек бифштекса.

– Вообще-то у меня есть заместитель, мисс Хиллингдон.

– Мистер Бенедикт, как вам известно, человек нервный; на себя не полагается, даже когда проверяет расписание поездов. Я попросила его принять мою статью, но он и слышать о том не хотел. Это не в моей компетенции, заявил он мне, впрочем, как и в прошлый раз, когда вы не пришли на условленную встречу, и в позапрошлый.

– После ужина я бы, как всегда, вернулся. Могли бы и подождать.

– Ну да, конечно! Отчего ж не подождать часа три в продуваемом насквозь коридоре, наблюдая, как мистер Бенедикт грызет карандаши, и считая отмороженные на ногах пальцы? Да вы прямо сама галантность, мистер Хили. В любом случае торчать там у меня не было времени. Я только что вернулась из палаты лордов, и мне нужно быть на балу в Ашенден-хаус. Как можно писать о светском обществе, не бывая в нем?

– При чем тут палата лордов и светское общество? Неужели дебютанток теперь выводят в свет на женской галерее? Кстати, вот и лакей пришел, чтобы положить конец вашему безрассудству. Так вы отдадите мне статью, пока вас отсюда не вывели?

Октавия выложила на стол пакет со статьей, поставила его стоймя, подперев солонкой.

– Это чтобы вы случайно не забыли, – объяснила она. – Леди Ашенден дает бал в честь лорда Страйта, графа Мондли. Он учредил некий благотворительный фонд для работниц, получивших производственные травмы. Я была в Вестминстере, где готовят билль об условиях их труда, который должны представить на рассмотрение лордам. На мой взгляд, я должна понаблюдать за Страйтом в его повседневной стихии, чтобы читательницы могли составить о нем мнение. Да и читатели тоже, если уж на то пошло. Надеюсь, вы допускаете, что мужчины заглядывают на мою страничку.

Мистер Хили раздул щеки, постукивая вилкой по накрытому скатертью столу.

– Если вы проявляете столь живой интерес к судьбам работниц, изучили бы заодно вопрос о Похитителях душ. О них пишут, и вполне успешно, некоторые еженедельные издания.

– Иллюстрированные еженедельники? – Октавия отмахнулась от топтавшегося подле нее лакея. – Ну-ну. От них другого и не ждут. Дешевая сенсация, мистер Хили. Какое отношение это имеет к трудящимся женщинам?

– Она еще спрашивает! Да ведь постоянно исчезают именно судомойки и торговки спичками. Любимый конек вашей миссис Безант.

Октавия выпрямилась на стуле.

– Миссис Безант это больше не интересует. Насколько мне известно, она уехала в Париж и там связалась с какими-то оккультистами. В любом случае билль об условиях труда…

– Билль об условиях труда… – мистер Хили глотнул вина и со стуком опустил бокал на стол, – …вообще тут ни при чем. Наша газета целиком посвящена событиям дня, и если данный вопрос потребует внимания, я уверен, наш вестминстерский корреспондент непременно его осветит. Что до читателей «Женской рубрики», сомневаюсь, что их это может заинтересовать.

– Начнем с того, мистер Хили, – отвечала Октавия, невозмутимо глядя на него, – что мою рубрику читают не только женщины. Именно поэтому, если помните, я предложила для нее новое название.

– Какое? «Вечерняя подружка»?

– Это был ваш вариант, мистер Хили, и, боюсь, он несет в себе намек на непристойность. Я предлагала «Дух времени».

Качая головой, он презрительно шлепнул губами и вновь принялся за свой бифштекс.

– В любом случае, – продолжала Октавия, – моих читателей интересуют не только веяния моды или достоинства экипажа миссис Фицгерберт. Их волнуют и политические вопросы, и социальные проблемы, которые все мы должны решать.

– Бог мой, мисс Хиллингдон! И вы еще удивляетесь тому, что я избегаю с вами встречаться? Вы же не на трибуне, и я предпочел бы закончить свой ужин, не выслушивая ваших наставлений. И я не позволю пугать женскую аудиторию Мейфэра со страниц своей газеты. Между прочим, рекламодатели к нам в очередь стоят. Так что вашу страничку мы запросто сможем использовать в более благих целях.

Октавия встала и разгладила на себе платье. Лакей, топтавшийся подле ее стула, отступил на шаг. Она вскинула подбородок, обращаясь к мистеру Хили:

– Надеюсь, вы не забыли, сэр, что мой дедушка все еще является вашим работодателем.

– Ваш дедушка – если именно так следует его называть – всегда чтил приличия. И будь он по-прежнему в здравом уме, сам призвал бы вас к порядку. И вряд ли ему понравилось бы устроенное вами представление.

Феликс Хиллингдон о детях задумался уже в достаточно зрелом возрасте, и, взяв из приюта Октавию с ее братом, их отцом он решил не называться. Выдать себя за отца, позже объяснил он, значит претендовать на молодость и энергичность, а этими достоинствами он уже не обладает, хотя сердце его по-прежнему полно любви. В их семье вопросу отцовства значения не придавали, об этом вообще никто не упоминал, за исключением мистера Хили.

– Мой дедушка, мистер Хили, когда был в полном здравии, сразу понимал, что может заинтересовать читателя. Он никогда не обратил бы внимания на нелепые сказки о похищении душ в Уайтчепеле, но, как и я, счел бы любопытным, что лорда Страйта вполне удовлетворяет законопроект, который не предусматривает в отношении работодателя каких-то новых обязательств и наказаний; что, отправляя его на доработку, он выразил озабоченность лишь по поводу финансирования таких институтов, как тот, который учредил он сам. Мой дедушка нашел бы все это по меньшей мере странным и поставил бы под сомнение профессионализм любого газетчика, которого бы это не насторожило.

И ее дедушка, могла бы добавить Октавия, счел бы странным самого лорда Страйта. Она внимательно наблюдала за ним с галереи, и ей он показался тщеславным и надменным человеком. Ей случилось пройти мимо него в вестибюле, когда ему подавали пальто. Он лишь мельком взглянул на нее, но у Октавии возникло ощущение, что более пристально на нее никто еще не смотрел. Бездушный тип, сказал бы ее дедушка, хотя Хили, вне сомнения, с ним бы не согласился. Дьявольски бездушный тип.

– Минуточку, мисс Хиллингдон. – Мистер Хили положил на стол салфетку и, откинувшись на спинку стула, жестом остановил лакея. – Не беспокойтесь, Флетт. Леди сейчас уйдет, я сам провожу ее к выходу.

Октавия вновь села за стол, и несколько секунд они с мистером Хили молча смотрели друг на друга.

– Что ж, ладно, – наконец произнес он. – Раз уж вы не хотите оставить меня в покое, пока я сам не протяну вам оливковую ветвь, давайте, мисс Хиллингдон, поступим следующим образом. Суфражистский бред, как вам известно, я не приветствую, но я вовсе не мракобес, каким вы меня считаете. Я готов дать добро на ваш материал, если он написан в верном ключе. Если вы считаете, что лорду Страйту следует воздать по заслугам, сейчас самое время рассказать о нем читателю.

– Мистер Хили, так ведь именно это я и предлагаю.

Он выставил вперед пухлую ладонь.

– Представить его общественности, но с должным учетом его статуса. Для человека его положения он не слишком публичен, и читателям, возможно, будет интересно узнать, как он проводит досуг. Например, любит оперу или ездит в свой охотничий домик в горах, чтобы пострелять куропаток. Что-нибудь такого плана.

– Допустим. Но я не думаю…

– Нежелательно, мисс Хиллингдон, язвить и изгаляться по поводу его политических воззрений или разглагольствовать о несправедливости нашего общественного строя и тяжелого положения бедного трудового люда. Если вы сумеете удержать себя в обозначенных рамках, тогда, возможно, я поверю в ваш талант. Если нет, значит, сидеть вам в своем «загончике» и оттуда ни шагу. Это ясно?

Еле сдержавшись, чтобы не ответить резко, Октавия коротко кивнула.

– Более того, никто не запрещает вам иметь личное мнение, но я не потерплю, чтобы нас постоянно обставляли в деле Похитителей душ. Вы, если зададитесь целью, черта можете откопать, так используйте свои способности по их более прямому назначению, с вас не убудет. Идите в Уайтчепел или в Спитлфилдз, посетите спиритический сеанс, послушайте, что говорят медиумы. Люди, крадущие души, возможно, хорошо известны в таких кругах. Конечно, работайте над статьей о лорде Страйте, но не имея материала и о Похитителях душ, даже не приносите ее мне. По рукам, мисс Хиллингдон?

Октавия на мгновение уткнулась взглядом в колени. Блестящей победы она, конечно, не одержала, но мистер Хили пошел на беспрецедентные уступки.

– По рукам, – согласилась она наконец.

– Прекрасно. – Мистер Хили поднялся. – А теперь, с вашего позволения, я хотел бы спокойно выпить кофе. Что до вас, мисс Хиллингдон, сдается мне, вам сегодня еще предстоит поработать.

III

У особняка Ашенден-хаус Октавия благоразумно не стала оставлять свой транспорт на всеобщем обозрении. Возможно, гости леди Ашенден в принципе ничего не имели против велосипедов и даже находили их очаровательными, но они явно не были готовы к тому, чтобы лицезреть их воочию, выходя из своих экипажей. Каковы бы ни были личные предпочтения Октавии, пока она была вынуждена вращаться в светском обществе, ей следовало соблюдать приличия.

Также обстоятельства требовали, чтобы она сохраняла сердечные отношения с влиятельными людьми, даже с теми, кто не разделял ее убеждений. Некоторых из них она считала своими друзьями, в известном смысле, и потому на светских мероприятиях редко была обделена вниманием. Вот и сейчас, как только объявили о ее появлении, Чарльз Эльфинстон, маркиз Хартингтонский, тотчас же прервал разговор и поспешил ей навстречу с двумя бокалами шампанского, один из которых предназначался его собеседнику.

– Финдли, сходи возьми себе еще, – сказал он. – Заодно разомнешься. А то мисс Хиллингдон, бедняжка, умирает от жажды.

Он чмокнул ее в обе щеки.

– Красотка, дорогая, ты чудо как обольстительна, разве что посинела от холода. Надеюсь, ты прикатила сюда не на своем дурацком велосипеде, в такой-то вечер? Как будто у нас здесь Новая Шотландия или еще какое проклятое место. Черт, как же я ненавижу холод!

– Привет, Эльф. – Октавия взяла у него бокал с шампанским. В своих статьях она величала его лордом Хартингтоном или, по большим праздникам, достопочтенным маркизом Хартингтонским. Друзья, по настоянию самого Эльфинстона, называли его Эльфом. – Неужели так уж страдаешь? А по тебе не скажешь. Вон какой загорелый.

– Хмм? – Приподняв бокал, Эльф поприветствовал проходившего мимо знакомого, одними губами шепнул ему что-то озорное. – О да. Почти весь минувший октябрь я провел в Париже, где должен был изучать новые методы охраны правопорядка тамошней полиции. Я ведь член специального комитета. Но в то время там установилось роскошное бабье лето, в Булонском лесу такая была благодать. Ты не представляешь, какие там пикники устраивали. Правда, я уже несколько месяцев как вернулся, и вся эта joie de vivre[7]7
  Joie de vivre (фр.) – радость жизни.


[Закрыть] постепенно улетучивается – медленно, но верно. К тому же я чертовски голоден, что настроения не поднимает. Терпеть не могу поздние балы. Поужинать прилично не успеваешь, а здесь потчуют всякой ерундой. Ножки цыпленка в медовом соусе, это ж надо! Ну как можно кормить людей ножками цыпленка в медовом соусе? Разве что больного ребенка.

– Ох, бедняжка, – притворно посочувствовала Октавия. – Однако я рада, что на тебя возложены государственные функции. Кстати, о функциях. Надеюсь, ты правильно проголосовал сегодня вечером. Что-то я не видела тебя с того места, где сидела.

Кривясь от обиды, Эльф осушил бокал с шампанским.

– Господи помилуй, сегодня за что-то голосовали? Все за то же? Я стараюсь там по возможности не появляться. Палата общин фактически обломала нам когти, так что теперь скорее хвост виляет собакой, хотя, боюсь, это ужасно мутная метафора. В общем, sic transit[8]8
  Sic transit – первые слова выражения «Sic transit gloria mundi» (лат. «Так проходит мирская слава»). Употребляется, когда говорят о чем-то утраченном, потерявшем смысл.


[Закрыть] и так далее. А тебя-то каким ветром туда занесло, красотка? Опять боролась за правое дело?

– Составляла мнение о сегодняшнем почетном госте. Во всяком случае, таково было мое намерение, хотя теперь он мне представляется еще большей загадкой. Мне показалось, что ему вообще нет дела до билля об условиях труда, за исключением тех пунктов, что затрагивают его интересы. Как-то странно все это.

– Да, странноватый тип этот Страйт, но ошибок вроде как не допускает. Метит в министры внутренних дел, как я слышал, когда либералы наконец-то будут низложены, хотя уму непостижимо, как можно мечтать о том, чтобы занять этот жутчайший пост. Ладно, когда будут назначены слушания по интересующим тебя вопросам, сообщи мне, чтобы я поприсутствовал. Впрочем, хватит об этом, дорогая. Ты знакома с Джемаймой Бозанг? Познакомься непременно. Она гостила у Линдсеев, и сэр Клайв при ней спустился к завтраку в своем естественном великолепии, представляешь?

– Голый, что ли?

– В чем мать родила. В Минас-Жерайс[9]9
  Минас-Жерайс – штат на востоке Бразилии. Его территория привлекла к себе внимание в XVIII веке, когда там были открыты месторождения золота и драгоценных камней.


[Закрыть] он закопал в землю двести тысяч, а что получил? Добытого золота не хватило бы даже на один зуб. Вот и тронулся рассудком, бедняга. Печально, конечно, но забавно. Никто, естественно, не посмел и слова сказать. Да и что тут скажешь? Он съел свою копченую селедку, прочитал половину «Таймса» и только потом сообразил: что-то не так. Об этом, разумеется, писать нельзя, но у Джемми, я уверен, есть масса других morceaux[10]10
  Morceaux (фр.) – здесь: историй.


[Закрыть].

Вслед за Эльфом Октавия прошла в одну из комнат, где люди из его ближнего круга, собравшись под сенью огромной горшочной пальмы, в относительной безопасности перемывали косточки другим гостям.

– Так, так, – произнесла миссис Бозанг, когда представили Октавию. – Значит, это и есть та самая мисс Хиллингдон, которую вы постоянно превозносите. Теперь понятно почему. Она же среди нас как орхидея на болоте. Но для вас она слишком хороша, дорогой. Вам придется избавиться от своих пороков, в том числе отказаться от своего вонючего табака.

– Что?! От этого? – Эльф показал на свою сигарету. – Табак мой, между прочим, из Парижа, где я к нему и пристрастился. Аромат вполне приятный, вы не находите? В него добавляют сандаловое дерево или что-то такое.

– Приятный? Мерзопакостный, хуже некуда. Как при пожаре в эвкалиптовой роще. Но, кстати, вы напомнили мне кое-что. Скажите-ка, что вы делали в Париже? А то я слышала очень странные истории.

– Да скукотой одной занимался, – отвечал Эльф. – По службе был там. Главным образом знакомился с новыми методами охраны правопорядка. Как раз красотке об этом рассказывал.

– А я слышала… – Джемайма в знак укоризны положила ему палец на лацкан, – что вы там водили дружбу с весьма экстравагантной компанией и что вас видели в салоне той ужасной мадам Блаватской[11]11
  Б л а в а т с к а я Е л е н а П е т р о в н а (1831–1891) – российская дворянка, гражданка США, религиозный философ теософского направления, литератор, публицистка, оккультистка и спиритуалистка, путешественница.


[Закрыть].

– Полнейшая чушь. – Эльф отвлекся на человека, вошедшего в комнату, или сделал вид, что отвлекся. – Начнем с того, что мадам Блаватской нет в живых.

– Ну да, ну да. – Джемайма беспечно взмахнула рукой, по небрежности едва не расплескав шампанское. – Пожалуй, всех деталей я точно не вспомню, но это был кто-то вроде нее. Спиритуалист, или как там еще они себя называют. Эльф, только не говорите, что это неправда. Не лишайте меня удовольствия дать волю фантазии.

– В самом деле, Эльф? – вмешалась Октавия. – На тебя это совсем не похоже.

– Господи, да нет же. Было дело, нас развлекала одна comtesse, но салон она не держала – только такс. Потрясающе древнее существо и восхитительно безумна, но совершенно не тянет на сторонницу идей оккультизма. Боюсь, Джемми, вас ввели в заблуждение.

– Да, но это многое объяснило бы, – стояла на своем Джемайма. – Вашу моложавость, например. За пятнадцать лет вы ни на день не постарели, а возьмите меня: в тридцать семь я уже дряхлая карга.

– Умеренность в привычках, дорогая. – Эльф театрально развел руками. – Жизнь праведная, полная самоотречения.

Он снова глянул в сторону, и на этот раз Октавия увидела человека, который привлек его внимание. Внешне обыкновенный, возможно, в другой обстановке он слился бы с окружающими людьми, но здесь выделялся своим невзрачным коричневым костюмом. Он стоял особняком, молча отсылая подходивших к нему лакеев. Держался он с важным видом и на удивление раскованно. Перехватив взгляд Эльфа, он чуть склонил голову, но никаких других знаков ему не подал.

– Ты знаком с тем джентльменом? – спросила Октавия. – По-моему, он тебя знает.

– Хмм? Да так, смутно. Какой-то чиновник из Уайтхолла. Не представляю, что его сюда привело.

– Может быть, хотя бы ему известно, куда делся лорд Страйт? – предположила Джемайма. – Все остальные, похоже, в неведении.

– Как это? – изумилась Октавия. – Его здесь нет?

– А я разве не сказала? Он где-то задержался, или его куда-то вызвали, или бог его знает еще что. Леди Ашенден боится гостям в глаза смотреть.

– Да, ей не позавидуешь, – прокомментировала Октавия. – А куда его вызвали, не знаете? В Вестминстер?

– К сожалению, я не прислушивалась, дорогая. Лорд Страйт безумно скучный человек. Не дает повода для сплетен. А тут мимо как раз проходил молодой пианист, я на него и отвлеклась. Как его зовут, Китти? Того австрийца со стройными ногами? Клемзер или Кляйн?

Но Октавия уже ее не слушала. Схватив Эльфа за рукав, она потащила его в сторону.

– Нужно выяснить, что произошло. Сможешь помочь, как думаешь? Я бы сама попробовала, но у тебя больше связей в окружении леди Ашенден. – Эльф снова глянул через плечо, но мужчину в коричневом костюме в эту минуту заслонила компания о чем-то оживленно переговаривающихся гостей. Очевидно, слух об отсутствии Страйта уже начал распространяться, и гости тайком искали тех, кто мог что-то об этом знать. – Эльф, ты меня слушаешь? Извини за назойливость, но это важно.

– Хмм? Прости, дорогая. Что важно? Не бал, надеюсь?

– Именно бал. Он получит скандальную огласку, если почетный гость не почтит его своим присутствием. Возникнет вопрос: почему он не явился. Все захотят узнать. И я хочу. Очень хочу. Ведь явно что-то произошло, что-то из ряда вон выходящее. Такой человек, как Страйт, не стал бы отказываться от вечера в свою честь из-за того, что у его экипажа отлетело колесо. Что-то случилось, Эльф, и я намерена выяснить, что именно.

Он поразмыслил с минуту.

– Может, ты и права, дорогая, хотя, боюсь, тебя ждет разочарование. Страйт гораздо скучнее, чем ты о нем думаешь. Но я сделаю все, что в моих силах. Только ты должна держаться подальше, чтобы никто не догадался, что я выполняю твое поручение. Ее светлость, как ты, наверно, слышала, четвертое сословие не особо жалует. Она очень оскорбилась, прочитав некролог своему отцу, в котором забыли упомянуть, что он являлся губернатором Цейлона, и – о ужас! – преуменьшили площадь его земельных владений. Как бы нелепо это ни звучало, но, знаешь, и меньшие обиды порождали вековую вражду. Послушай, в голубой гостиной подают мороженое. Подожди меня там, ладно? Я недолго, обещаю.

Эльф скользнул в толпу, но Октавия, провожая его взглядом, так и не увидела, как он покинул комнату. Она не раз убеждалась, что Эльф умел быть незаметным и зачастую, казалось, появлялся ниоткуда и исчезал буквально на глазах. В голубой гостиной Октавия нехотя присела на диван, но в следующую минуту встала и принялась расхаживать по краю комнаты, отказываясь от фруктового мороженого, которое ей постоянно предлагали. И все время поглядывала на часы. Прошло десять минут, пятнадцать.