Текст книги "Дом в Вечерних песках"

– Как тебя зовут? – рявкнул инспектор через плечо.

– Сэр?

– Мне не сказали, кого именно я должен ждать, когда я послал за тобой. Надеюсь, фамилия у тебя есть, или в этом отношении ты тоже необычный?

– Конечно, сэр. То есть нет, сэр, я – Гидеон Блисс, сэр, и для меня огромная честь…

– На черта мне твое имя, парень? Надо же, Гидеон Блисс. На еврейское смахивает. Хотя по мне, так все одно. В Бетнал-Грин и прочих трущобах евреев пруд пруди. И ничего, довольно мирные ребята.

– Вообще-то, сэр, имя это христианское, хотя изначально – что верно, то верно – оно считалось еврейским. Гидеон был праведником, сэр. Он разрушил идолов и языческие алтари израильтян и привел этот народ к их истинному Богу, хотя, конечно, теперь мы знаем Его как нашего Господа.

Они пришли, как полагал Гидеон, на площадь Пикадилли, которая была сплошь запружена народом и транспортом – иголке негде упасть. Однако инспектор Каттер и не подумал сбавить шаг. Гидеон с трудом поспевал за ним, стараясь держать его в зоне своей видимости и слышимости.

– К их истинному Богу, говоришь? – отозвался Каттер. – Наслышан, наслышан. Фанатики с горящими глазами, что раздают листовки, все уши об этом прожужжали. Но я такие разговоры жалую не лучше, чем пьянство. Надеюсь, ты не фанатик, Блисс. Тебя не призовут крушить идолов в Бетнал-Грин?

– Ни в коем случае, сэр. То есть я, конечно, человек набожный, сэр, но в самом традиционном смысле. У меня нет склонности к разрушению, сэр.

– Рад это слышать. – Инспектор вдруг остановился как вкопанный, удивив этим Гидеона и водителя омнибуса, на пути которого он теперь стоял. Повернувшись к Гидеону, он смерил его придирчивым взглядом. – Что ж, сержант Блисс, пожалуй, я еще подумаю на твой счет. Но только, ради бога, научись не отставать.

VI

Большой особняк на Хаф-Мун-стрит завораживал своей величавой красотой. Гидеон не преминул это отметить вслух, пока они ждали на крыльце, и тотчас же пожалел, что вообще открыл рот. С тех пор как они отошли от дома на Фрит-стрит, инспектор Каттер не встретил ни одного препятствия – будь то человек, животное или творение рук человека, – которое хоть как-то застопорило его движение. Теперь же, позвонив в дверь дважды, он вот уже более минуты стоял на одном месте, и было ясно, что вынужденная смена ритма его совершенно не устраивает. Он бросил недовольный взгляд через плечо.

– Во-первых, – заявил инспектор, – мы находимся в Мейфэре. Допускаю, что в Кембридже, где ты пробыл так долго, тоже есть свой Мейфэр, только там это захудалый район, где шагу не ступишь, чтобы не споткнуться о беспризорника или дохлого осла.

– Нет, сэр. Я только хотел сказать, что…

– Во-вторых, мы пришли на место происшествия, которое вполне может оказаться местом преступления. Я, как мне кажется, человек умеренного нрава и при обычных обстоятельствах сделал бы сержанту поблажку. Но место преступления – это другие обстоятельства. И пока мы здесь ведем разбирательство, я буду крайне признателен, если ты прекратишь балаболить, пока тебе не дадут слово.

Гидеон посмотрел на свои ботинки, которые еще в Кембридже нуждались в починке, а теперь вдобавок были покрыты коростой грязи. Очень многое тяготило его ум. Он вовсе не был уверен, что преуспеет в своем обмане, да и инспектор постоянно раздражался на его промахи, хотя, возможно, это был обнадеживающий знак, и Каттер все же вознамерился оставить его при себе в качестве помощника-сержанта.

– Слушаюсь, сэр, – произнес он, не поднимая глаз. – Прошу прощения, сэр.

Отвечая, Гидеон углядел в щели между булыжниками на земле чуть в стороне от крыльца осколок радужного стекла. Его запросто можно было бы не заметить – и, вероятно, его не заметили, поскольку тротуар перед домом, судя по всему, недавно подметали, – если бы лучи низкого зимнего солнца не играли на ажурных гранях. Гидеон наклонился, осторожно поднял осколок с земли и, рассматривая его, выпрямился.

Несколько мгновений прошли в молчании. Инспектор достал часы и, раздраженно фыркнув, снова убрал их в карман.

– Красивый особняк, – наконец заговорил он. – Дом лорда Страйта, если это удовлетворит твое любопытство.

– А-а, – несмело протянул Гидеон. – Да, сэр.

Инспектор чуть запрокинул голову назад, сердито взирая на окна. Он вытащил блокнот в кожаном переплете, заглянул в него и снова спрятал. Затем костяшками пальцев поскреб под подбородком.

– Блисс, выходит, тебе неизвестно, кто такой лорд Страйт?

– Признаться, нет, неизвестно, сэр.

Каттер протяжно выдохнул.

– Когда у нас выдастся свободное время, Блисс, составь для меня список того, что ты знаешь. Дам тебе почтовую марку или спичечный коробок. Думаю, на них все твои познания уместятся. Тогда хоть я буду знать, что можно пропустить, наставляя тебя с утра до вечера. Возможно, окажется, что тебе, например, известно, сколько стоит фунт сахара. Какое счастье! Можно на день устраивать себе выходной.

– Да, сэр. – Гидеон повернул осколок к свету и различил на нем замысловатый резной рисунок.

– Что там у тебя? – осведомился Каттер.

– Осколок стекла, сэр. Хрусталь, полагаю, только очень тонкой работы. Я такого еще не видел. Он лежал на краю тротуара.

– Дай сюда, – велел инспектор, прищурившись.

Гидеон осторожно положил осколок в его протянутую ладонь.

– Думаете, это важная улика, сэр?

Не отвечая, Каттер внимательно рассматривал осколок, и когда дверь отворилась, он одним плавным движением завернул стеклышко в носовой платок и спрятал его в пальто. К ним вышел преисполненный важности тучный слуга. Вероятно, дворецкий, предположил Гидеон. Он имел весьма приблизительное представление о челяди в домах аристократов.

– Ну наконец-то, – произнес инспектор Каттер. – Хоть одна живая душа объявилась. Скажи, любезный, из какого далека ты добирался до входной двери? Надеюсь, тебе для этого не пришлось рыть туннель или выкарабкиваться из колодца?

Слугу, казалось, слегка разволновали слова инспектора.

– Прошу прощения, сэр.

– Правильно извиняешься, – заметил Каттер. – Как к тебе обращаться, если придется?

– Кару, сэр. Слуга лорда Страйта. Позвольте узнать…

– Не позволю. Я – инспектор Каттер из Скотленд-Ярда. Это – сержант Блисс. Мне сообщили, что в этом доме имело место трагическое происшествие.

– Имело, сэр, – подтвердил Кару. – Если вы соизволите войти в дом, я удобно устрою вас на кухне и там сообщу все подробности.

Гидеону весьма импонировало предложение быть «удобно устроенными» на кухне, но инспектор Каттер это мнение не разделял. Когда они переступили порог и Кару закрыл за ними дверь, инспектор не сделал ни шагу дальше.

– Трагедия произошла на кухне? – осведомился он.

– Нет, инспектор, – со всей важностью отвечал Кару, повернувшись к нему. – Это случилось в другой части дома. Но, может быть, вы отведаете чего-нибудь, пока я…

– Если трагедия произошла не на кухне, нам там делать нечего. Мы сюда не мясо пришли рубить. Где это случилось?

– В верхней части дома, сэр.

Инспектор глянул на Гидеона и подступил к Кару. Лицо его снова обрело напряженно-грозное выражение, которое уже было знакомо Гидеону, и вместе с тем оно полнилось изумлением, словно ему заявили, что инцидент произошел где-то в волшебном царстве.

– В верхней части?

– Именно там, сэр.

– А скажи-ка мне, Кару, это ты надзираешь за тем, как и что подают на стол его светлости, когда он садится трапезничать?

– Я надзираю за работой всей прислуги в доме его светлости.

– Так-так. И ты уведомляешь его светлость, что на ужин ему подадут мясное блюдо из верхней части туши коровы?

– Разумеется, нет, сэр.

– Или что его завтрак приготовлен из нижней части тушки цыпленка?

Кару поменял позу, словно стремясь избавиться от внутреннего дискомфорта.

– Нет, сэр.

– Так я и думал, – сказал инспектор Каттер. – А теперь не сочти за труд, покажи нам ту комнату в верхней части дома, в которой произошло несчастье. Насколько я понимаю, это случилось в комнате, а не в дымовой трубе или в гнезде на свесе крыши?

– Непременно, инспектор. Но я надеюсь, впредь вы воздержитесь от шуток, ибо вам предстоит убедиться, что все мы здесь крайне опечалены случившимся.

– От шуток? – Инспектор Каттер помрачнел, обхватил ладонью подбородок. Гидеону показалось, будто в нем притаился хищник, который вот-вот вырвется наружу, подобно соколу, взлетающему с жердочки, когда с него сдергивают клобучок. – От шуток? Скажи-ка, Кару, ты вообще просматриваешь газеты?

– Бывает, сэр. Когда выдается свободная минутка.

– Тебе не приходилось читать о детях доктора Сент-Джона?

– Убийство семьи Сент-Джон? – Кару выпучил глаза, но почти сразу опомнился и принял невозмутимый вид. – По-моему, что-то читал.

– Не припомнишь, сколько детей было у Сент-Джонов, какого они были возраста?

– Точно не скажу, инспектор. У меня не так много свободного…

– Пятеро. У Сент-Джонов было пятеро детей. Старшего звали Энтони, ему было тринадцать. Младшей, Матильде, был год и три месяца, грудная еще. Знаешь, откуда мне это известно?

– Нет, инспектор, откуда я могу знать?

– Естественно. И я по доброте душевной скрою это от тебя, ибо, поверь мне, если ты узнаешь, покоя тебе уж никогда не будет. Но кое-что я все же расскажу. Мне известны их имена и возраст. Мне известен цвет волос каждого, и я могу перечислить все, что было на них надето. Мне все это известно потому, что именно я пришел в тот дом после того, что там случилось. Именно я занимался ими, когда им уже ничем нельзя было помочь. Именно я провел два дня в той комнате и следил за тем, чтобы ни одна нога не ступила туда до тех пор, пока не будет учтена каждая пылинка. Именно я сделал фотопластинки, которые были показаны присяжным, поскольку француз, на которого мы обычно полагаемся, дальше верхней площадки лестницы идти не пожелал. Ты знал, Кару, что постоянный зуб у маленького ребенка формируется в челюсти задолго до того, как выпадет молочный?

– Не знал, инспектор.

– Да, это поразительно. До поры до времени они прячутся в деснах стройными рядами. Чудо природы. И мне посчастливилось увидеть это – в отличие от многих других. Но в одном ты можешь быть уверен, Кару: если при входе в тот дом у меня и было желание повеселиться – а я сильно подозреваю, что его не было, – оно напрочь исчезло, когда я оттуда уходил, и больше никогда меня не тревожило.

На протяжении всей этой тирады Кару стоял чуть поодаль в настороженной позе, готовый в любой момент, если придется, отступить или отразить удар. Теперь же он расслабился и через некоторое время, прочистив горло, произнес:

– Мне жаль это слышать, инспектор. Я не хотел вас оскорбить, сэр. Об этом печальном деле я читал очень мало, и, должен признаться, ваше имя мне как-то не запомнилось.

Инспектор ответил не сразу. Он вскинул руку и чуть отвел ее в сторону. У Гидеона аж дух захватило: он испугался, что Каттер все-таки шваркнет Кару по голове. Но тот просто показал на лестницу.

– «Верхняя часть» дома… полагаю, если мы хотим добраться туда, нам придется воспользоваться лестницей.

– Разумеется, инспектор. – Кару первым направился к лестнице. – И когда вы закончите осмотр мастерской, наверно, вы захотите осмотреть тело самóй несчастной мисс Тулл, точнее сказать, ее бренные останки.

Инспектор Каттер, последовавший за Кару, резко остановился и, приподняв плечи, положил руку на лоб.

– Минуточку, Кару, будь любезен, – окликнул он дворецкого.

– Инспектор? – Кару не спеша повернулся.

– Вот что странно, Кару, – начал Каттер. – С тех пор как мы здесь, ты нам почти ничего не сообщил, и, заметь, не потому, что тебе затыкали рот, а теперь ты вдруг выдаешь все и сразу. Казалось бы, я должен быть тебе благодарен, но твое поведение вызывает у меня совершенно иную реакцию. До сей минуты я проявлял исключительное терпение, но если ты не поубавишь спеси, пеняй на себя.

Кару покраснел от возмущения.

– Инспектор, но я должен…

– Ты должен давать четкие простые ответы на мои вопросы, и без всяких твоих «верхних частей». Блисс, записывай его ответы, как полагается.

– Я бы с удовольствием, сэр, но к сожалению, у меня нет для этого необходимых принадлежностей.

Опустив голову, Каттер протяжно выдохнул.

– Необходимых принадлежностей, – повторил он. – То есть у тебя нет ни блокнота, ни карандаша?

– Увы, сэр.

– Возьми мои. И держи пока у себя. Я не мастер писать, редко ими пользуюсь. Почерк у тебя, надеюсь, сносный? Хоть какой-то прок от тебя будет.

Не поворачиваясь, инспектор протянул Гидеону свой блокнот с карандашом.

– О, не сомневайтесь, сэр. Многие отмечают, что почерк у меня похвально изящный.

– Похвально изящный, – повторил Каттер. – Господи Всемогущий.

Он снова понурился, будто придавленный тяжким бременем. Кару в смущении отвел глаза, и Гидеон невольно последовал его примеру.

– Очень хорошо, – произнес Каттер, когда к нему вернулось самообладание. – Первый вопрос, Кару. Как звали эту мисс Тулл?

– По-моему, Эстер, инспектор.

– Я веду речь о женском имени, Кару, а не о надежде на вечное спасение. Так «по-моему» или точно?

– Ее звали Эстер.

– Прекрасно. И эта Эстер Тулл здесь служила?

– Она была белошвейкой, инспектор. Ее приглашали от случая к случаю.

– Белошвейкой? – удивился Каттер. – Лорд Страйт, насколько я понимаю, холостяк, а до Сэвил-Роу[15]15
  Savile Row – улица в центре Лондона (в районе Мейфэр), где расположены ателье дорогих мужских портных.


[Закрыть] отсюда рукой подать. На что ему белошвейка? Неужели в доме нет служанок, которые могли бы починить несколько пар чулок?

– Его светлость очень щепетилен в отношении таких вещей, а мисс Тулл слыла искусницей в своем ремесле. Она ухаживала за больной старшей сестрой, и его светлость, добрейший души человек, всегда давал ей подзаработать.

– Блисс, ты это записал?

– Да, инспектор.

– Поставь рядом знак вопроса, ибо я намерен к этому еще вернуться. Итак, Кару, теперь самое интересное… Нет, неудачное выражение. Не записывай это, Блисс. Мы подошли…

– К существу дела… – подсказал Гидеон, прокашлявшись.

Каттер снова приподнял плечи.

– Спасибо, Блисс, – поблагодарил он, помолчав. – Да, к существу дела. Эта белошвейка, мисс Тулл… Насколько я понимаю, для нее «происшествие», что здесь имело место, окончилось печально?

Кару сомкнул на груди кончики пальцев обеих рук и склонил голову, так что его подбородок утонул в жировых складках.

– Как это ни прискорбно, инспектор.

– И данное происшествие имело место в мастерской на верхнем этаже минувшим вечером?

Кару мрачно кивнул.

– Не припомнишь, в котором часу это случилось?

– Я бы сказал, где-то в начале десятого.

– В начале десятого?

– Да, инспектор.

– Искусные навыки швеи мисс Тулл часто требовались после девяти часов вечера?

– Нечасто, инспектор. Но мисс Тулл, понимая, как ей повезло, всегда охотно соглашалась услужить.

– Повезло? И в чем же состояло ее везение?

– Ну как же? Ей предлагали работу в благородном доме, а такому счастью могла бы позавидовать даже самая достойная женщина.

Каттер склонил голову набок.

– Должен ли я понимать из твоих слов, что мисс Тулл была не самая достойная женщина?

Кару поднял подбородок из складок.

– Мне не хотелось бы обсуждать деликатную информацию, инспектор.

– Неужели? Что ж, к сожалению, твои слова совсем не соответствуют твоим устремлениям. И какие же у тебя к ней были претензии?

– Ну, раз вы настаиваете, инспектор, я, конечно, скажу. В юности, насколько мне известно, она имела склонность к воровству. С рождения была к тому приучена, отец ее этим промышлял. Но его светлость милосердный человек, на многое был готов смотреть сквозь пальцы.

– Ты слышал это, Блисс? Какое необыкновенное великодушие. Он готов был на многое смотреть сквозь пальцы, как ты говоришь, при условии, что мисс Тулл готова была проявлять услужливость.

– Нет, инспектор, я не сказал…

– Подчеркни это, Блисс. Скажи-ка, Кару, это происшествие носило кровавый характер?

– Да, сэр, по-видимому… – Кару на мгновение запнулся. – Да, инспектор. Чрезвычайно кровавый характер.

– И в этом происшествии чрезвычайно кровавого характера был замешан кто-то еще?

– Нет, инспектор.

– Блисс, отметь, что последний ответ дан абсолютно в категоричной форме. Откуда такая уверенность, Кару? Ты находился в мастерской, когда погибла мисс Тулл?

– Разумеется, нет, инспектор. Неужели вы думаете, что я бы стоял и спокойно наблюдал, как она сводит счеты с жизнью?

– Я допускаю все что угодно, Кару, но ты, как я вижу, далеко меня опережаешь. Скажи-ка, чем объясняется твоя уверенность, если тебя в то время не было рядом с мисс Тулл? Дом большой, у тебя наверняка есть своя комната, куда ты можешь удалиться после девяти вечера, если ты больше не нужен. Мисс Тулл могла бы упражняться в игре на трубе, ты бы ее не услышал.

– Верхний этаж – тихая часть дома, инспектор, и безлюдная. У женщины, работающей там в одиночестве, могут сдать нервы, и я, памятуя об этом, оставался поблизости.

– Оставался поблизости?

– Пока мисс Тулл трудилась, я находил себе занятие на верхнем этаже, дабы она не нервничала, зная, что пребывает там не одна.

– Ты слышал это, Блисс? Весьма любезно со стороны Кару, ты не находишь?

– Вы правы, сэр. Чрезвычайно благородно.

– Пометь это значком, Блисс. Как правильно называются такие пометки?

– Звездочки, сэр?

– Точно. Поставь рядом звездочку, ибо пока я не знаю, что и думать. Итак, Кару, ты стал отвечать значительно лучше, и надеюсь, и дальше будешь держаться на этом уровне. Мы выяснили почти все, что можно, но я должен задать еще один вопрос. Если мисс Тулл покончила с собой в мастерской на верхнем этаже, именно там мы должны были найти ее бренные останки, как ты выразился. Однако когда мы хотели подняться по лестнице, ты намекнул, что ее тело находится в каком-то другом месте. Сделай доброе дело, разреши-ка эту маленькую головоломку, пока я не потерял терпение.

– Инспектор, причины для волнения нет. Ведь я с самого начала проявил готовность к сотрудничеству.

– Ничего подобного, Кару. Уведомляя полицию о случившемся, ты сказал только, что имело место «трагическое происшествие». У тебя хватило ума – отдаю должное твоей сообразительности – обратиться с этим известием в Скотленд-Ярд, а не к местным прихвостням, но ты сообщил не более того, что счел необходимым.

– Его светлости вчера вечером не было дома, инспектор, и поскольку к утру он так и не вернулся, я решил действовать на свой страх и риск. Но мне не хотелось говорить лишнего. Он не был бы благодарен за то, что я выдал подробности, которые могут передать газетчикам.

– Кто может передать – Скотленд-Ярд? Блисс, обрати внимание на сие оскорбительное предположение и отметь также факт отсутствия его светлости. К этому мы еще вернемся, но прежде будь любезен, доложи, где находится тело и как оно там оказалось?

Кару от обиды насупился, но потом – не без труда – все же сумел взять себя в руки.

– Видите ли, инспектор, мисс Тулл покончила с собой таким образом, что ее тело никак не могло бы остаться в мастерской. Она залезла на карниз за окном, оттуда спрыгнула вниз и разбилась насмерть. Я нашел ее останки недалеко от крыльца. Надеюсь, теперь, сэр, вы удовлетворены.

Инспектор Каттер кончиками пальцев пощипал подбородок. Затем, подбоченившись, поднял глаза к потолку, украшенному изящной лепниной. Потом отвернулся от Кару, сделал небольшой круг и снова остановился перед дворецким.

– Удовлетворен, говоришь? Сегодня утром, Кару, моя хозяйка подала мне на завтрак яйцо-пашот. Поскольку дама она нервная, недовольства я не выразил, хотя, бог свидетель, когда глянул на то яйцо, мне показалось, что я смотрю в глаз бешеной собаки, сдохшей два дня назад. И все же то яйцо доставило мне куда большее удовлетворение, чем твои ответы.

– Но я же все вам рассказал, инспектор.

– Все? Все рассказал? Что ж, Кару, давай подытожим полученные от тебя сведения. Ты сказал, что в девять часов вечера в дом неженатого джентльмена пришла белошвейка, ее отвели в мастерскую на верхнем этаже, где она выполняла какую-то работу, а ты караулил ее за дверью. Вот и все, что ты мне сообщил, причем все время пыхтел, бекал и мекал. И только теперь выясняется, что ты, обнаружив эту женщину мертвой на улице, куда-то ее запихнул, а сам лег спать и лишь утром удосужился поставить в известность полицию Ее Королевского Величества. На моей памяти такое впервые. Блисс, ты слышал про что-то подобное?

Гидеон рассеянно поднял глаза от блокнота. Инспектор говорил быстро, он исписал уже четыре-пять страниц.

– Не слышал, сэр, но я записал подробности.

– Очень хорошо, Блисс. Кару, ты упомянул, что лорд Страйт не ночевал дома. Будь добр, ответь: куда он отправился, когда вернется?

– Вчера вечером лорд Страйт отправился на бал в Ашенден-хаус, где он был почетным гостем. Его светлость, как вам должно быть известно, занимается благотворительностью и пожертвовал средства на учреждение новой организации. Это должно было стать грандиозным событием, которое собирался посетить сам премьер-министр.

Каттер провел ладонью по глазам, а другой, приподняв ее, изобразил шлепающий рот.

– Его светлость намеревался остаться там на ночь в качестве гостя?

– Насколько мне известно, нет, инспектор.

– То есть не в его привычках ночевать не дома?

– Пожалуй, так, сэр. Его светлость верен своим привычкам.

– А где, по-твоему, он мог бы провести ночь?

Кару задумался.

– Для человека его статуса его светлость живет довольно скромно. Если он не в Вестминстере или не занимается благотворительностью, то обычно довольствуется собственным обществом.

– Никакой клуб не посещает, ни к кому в дом не ходит, в карты поиграть и все такое? У него нет приятеля, который готов принять его у себя дома в любое время дня и ночи? Не жмись, Кару. Личная жизнь твоего хозяина нас мало интересует, только если его дела имеют отношение к тому, что здесь произошло.

– Нет, сэр, ничего такого. Я сам голову ломаю, куда он мог податься. Я ведь должен обо всем ему доложить. Ума не приложу, где он может быть. Разве что уехал в особняк в Кенте. Он подарил его своей сестре, леди Аде. Она вот уже много лет слаба здоровьем, а в Вечерних Песках воздух хороший, ей там дышится легче. Его светлость очень заботится о своей сестре.

– Слышал, Блисс? Когда закончим здесь, придется тебе снова прошвырнуться в глубинку. Возможно, придется посетить тот дом в Вечерних Песках.

VII

Протокол с места происшествия. Составлен Г. Блиссом (серж-т), прибывшим по адресу Хаф-Мун-стрит, 15, Мейфэр, совместно с инсп. Каттером.

После разговора в холле мистером Кару были препровождены на кухню в глубине дома. Мистер Кару снова предложил чаю и закуски, но инсп. Каттер в очередной раз столь же решительно отказался от угощения.

Экономка (некая миссис Торп 51 года) подтвердила, что мистер Кару, насколько ей известно, оставался возле мастерской; она примерно в 8:55 вечера приносила ему туда наверх чай и кекс с изюмом.

Слугу, мальчика примерно 13 лет, отправили домой к полицейскому врачу, доктору Кармоди, которого просили прибыть на место происшествия как можно скорее.

Инсп. Каттер еще раз отругал мистера Кару за то, что тот распорядился унести останки с места происшествия. Мистер Кару свои действия оправдал соображениями деликатности и уважения по отношению к соседям. Далее мистер Кару добровольно сообщил, что останки лежали на камнях в большой луже крови и представляли собой «ужасное зрелище».

Инсп. Каттер спросил, почему по прибытии мы не увидели крови. Мистер Кару объяснил, что для этого была проведена огромная работа с использованием щеток, каустической соды и т. д. Инсп. Каттер выразил крайнее недовольство по поводу умышленного уничтожения улик (последняя фраза подчеркнута по требованию инсп. Каттера).

Инсп. Каттер осведомился, находятся ли останки мисс Тулл в доме. Мистер Кару заявил, что оные были просто перенесены в подходящее место до прибытия гробовщиков.

Инсп. Каттер пожелал узнать, по какому праву были вызваны гробовщики, если умершую еще не осмотрел врач, который должен установить причину смерти. Мистер Кару возразил, заявив, что мисс Тулл вскоре после ее кончины осмотрел проф. Колдикотт из медицинского колледжа Лондонского университета, который является семейным врачом Страйтов и большим другом самого лорда Страйта.

Инсп. Каттер ответил, что даже если проф. Колдикотт лечил геморрой Ее Величества, погибшей, пока она была жива, он не занимался, а посему о ее смерти было необходимо уведомить коронера.

Мистер Кару предъявил свидетельство о смерти, в котором указана следующая причина: «Несовместимая с жизнью травма в результате несчастного случая». Инсп. Каттер признал такое заключение неудовлетворительным и высказал мнение, что его не сочтет приемлемым и регистратор, и посоветовал использовать этот документ в санитарных целях, о которых говорить вслух неприлично.

Мистер Кару напомнил инсп. Каттеру о том, что лорда Страйта нет дома и в отсутствие хозяина он вынужден действовать с превышением своих полномочий. Далее он попросил, чтобы все полицейские процедуры были отложены до следующего утра. К тому времени лорд Страйт должен вернуться.

Инсп. Каттер заметил, что отправление правосудия и без того началось с опозданием и более отложено быть не может. Кару велел слуге, юноше лет 16, сходить за адвокатом лорда Страйта, но того не пустил инсп. Каттер, который (остальное сильно вымарано и более неразборчиво).

Пришел доктор Кармоди. Он пребывал в очень хорошем расположении духа, несмотря на то что ему помешали доесть на завтрак кеджери[16]16
  К е д ж е р и – блюдо британской кухни из вареной нарезанной рыбы, отварного риса, петрушки, яиц, сваренных вкрутую, карри, масла, сливок, изюма (в зависимости от местности рецепты могут различаться и включать дополнительные ингредиенты).


[Закрыть]. К этому блюду он пристрастился в период службы корабельным врачом на субконтиненте[17]17
  Очевидно, имеется в виду Индийский субконтинент.


[Закрыть] и всем его рекомендовал как богатый источник жизненной энергии.

Затем Кару проводил присутствующих полицейских в холодильную кладовую, куда вход вел с улицы. Останки мисс Тулл, завернутые в брезент, лежали на полу. Данное помещение не имело окон и ни в коей мере не подходило для медицинского осмотра, посему двум молодым слугам было велено перенести труп в судомойню. Тело мисс Тулл положили на рабочий стол, и брез… (неразборчиво).

Записи возобновляются после короткого перерыва: полицейский, который вел протокол, потерял сознание по причине того, что он давно ничего не ел и не пил.

Следствие на короткое время было приостановлено. Инсп. Каттер, проявив чуткость, распорядился, чтобы принесли мясной бульон с хлебом и топленым жиром – для восстановления сил.

В 9:38 утра (по часам инсп. Каттера) следственные действия были возобновлены; полицейскому, ведущему протокол, предоставили стул. Доктор Кармоди встал у стола так, чтобы заслонить верхнюю часть тела погибшей от всех, кроме самого себя и инсп. Каттера, и затем приступил к осмотру, делая следующие наблюдения.

Труп женщины, возраст – приблизительно 35 лет.

На подушечках пальцев правой руки – различимые мозоли. Небольшое искривление позвоночника и признаки, указывающие на хроническое сдавливание нижних органов, в полном соответствии с заявленной профессией погибшей.

Вес – ниже среднего, телосложение – тщедушное. Состояние ротовой полости чуть выше среднего – вероятно, благодаря скромным привычкам. Два зуба удалены, один – не очень удачно: в десне остался фрагмент. В четырех местах заметны следы разрушения.

Трупное окоченение выраженное, но не полное. Заметна синюшность в области неповрежденной части лица. Предположительно, смерть наступила вчера между шестью часами вечера и полуночью.

Доктор Кармоди попросил ножницы. Когда ему их подали, он занял то же, что и прежде, положение у стола и состриг часть волос с головы погибшей. Затем озвучил следующие наблюдения.

Несовместимый с жизнью широкий разлом в левом полушарии черепа, протянувшийся до левой части затылочного гребня и верхней части челюстно-лицевой области с той же стороны.

Обширный перелом твердой мозговой оболочки, тяжелая контузия мозговой ткани и сдавление мозжечка. Часть вещества, содержащегося в мозжечке, при ударе изверглась и осталась, предположительно, на месте происшествия.

Ярко выраженная гематома тканей, окружающих трещину, что характерно для необычайно сильного ушиба.

Затем доктор Кармоди, накрыв голову погибшей, заявил, что теперь он обследует остальное тело, и распорядился, чтобы помещение покинули все, кто не должен присутствовать по долгу службы.

Мистер Кару выразил протест по двум пунктам: во‑первых, причина смерти уже установлена и нет необходимости в дальнейшем унижении достоинства умершей; во‑вторых, при осмотре должен присутствовать один из представителей дома, который проследит, чтобы полицейские соблюдали надлежащий порядок при проведении своих процедур.

Доктор Кармоди ответил, что не помнит, чтобы он устанавливал причину смерти, и не намерен выслушивать указания домашней прислуги, вздумавшей наставлять его в вопросах профессиональной деятельности. Далее он заметил, что тщательное обследование трупа – это требование закона и в любом случае оно необходимо, поскольку на передней части платья погибшей видны следы кровотечения, которое было вызвано отнюдь не ранами, полученными при падении. Он допустил присутствие одного из представителей дома, но двух молодых слуг настоятельно попросил удалиться.

По выполнении этих распоряжений дверь судомойни была заперта. Доктор Кармоди срезал одежду c погибшей и принялся наговаривать следующие наблюдения.

Обширная гематома правильной формы в области верхнего отдела брюшной полости, сразу под грудью.

Большое скопление колотых ран, нанесенных с высокой степенью упорядоченности. Раны значительно скрыты под запекшейся кровью. Ее вытерли, чтобы внимательно осмотреть повреждения.

Обследуя их, доктор Кармоди вдруг остановился и издал возглас удивления. Он отметил исключительную природу того, что наблюдал, – такого он не встречал ни разу за все годы врачебной практики. Инсп. Каттер, согласившись с ним, велел полицейскому, ведущему протокол, подойти к столу, дабы получить наглядное представление о том, что он должен с точностью зафиксировать.

Доктор Кармоди дал следующее описание, и полицейский, ведущий протокол, готов поручиться, что оно соответствует действительности во всех деталях.

Крайне упорядоченное скопление колотых ран простирается от нижней границы груди примерно до середины живота и имеет протяженность слева направо 10–11 дюймов[18]18
  10–11 дюймов равно 26–28 сантиметров.


[Закрыть]. Колотые раны произошли вследствие вшивания в плоть грубой красной нити на всю глубину кожи. Стежки сделаны с высочайшим мастерством, которому мог бы позавидовать любой хирург. Возможно, это работа самой погибшей, но ее исполнение без анальгезии должно было вызывать адскую боль как во время шитья, так и после.

Стежки были расположены таким образом, что они складывались в последовательность отчетливых букв, напоминая сэмплер[19]19
  С э м п л е р (от англ. example) – вид примитивной вышивки (крестиком, гладью), в которой изображенные разными стежками картины объединены одной общей темой и оформлены в одну рамку. Изначально представляли собой черновики, на которых вышивальщица отрабатывала запоминающиеся узоры, стежки, мотивы. Позднее сэмплер стал своего рода «документом вышивальщицы», на котором она доказывала свою состоятельность в качестве рукодельницы.


[Закрыть], вышитый на теле жертвы. Слова образовывали следующую фразу:

ВЕЛИЧИТ

ДУША МОЯ

ГОСПОДА[20]20
  Евангелие от Луки, 1:46.


[Закрыть]