Текст книги "Малибу"

Тони Валентино был раздражен и растерян. Он не признавал предложений типа – «мы могли бы что-нибудь сделать вместе с тобой». Он всегда делал все сам и всегда бил себе хозяином. Однажды его уже примерно так же недооценили. Теперь, кажется, история повторяется. Придется объяснить даме. Правда, это будет утомительно, но для нее, необходимо. А может быть, удастся совместить приятное с полезным? Пока он думал, пухленькая искусительница в чудовищном одеянии просто стояла и ждала. Он отступил чуть назад и дерзко уперся руками в бедра.

– Что вы имеете в виду? – Тони лихорадочно соображал: с чем можно сравнить журнал, издающийся в Нью-Йорке? Каков его эквивалент в мире?

Эмма Гиннес отлично понимала состояние Тони Валентино. Ей было важно и то, чтобы собравшиеся здесь люди услышали то, что нужно Эмме. Но что она действительно хотела сейчас – так это забрать его к себе домой, пусть еще в гриме, в грязной одежде. Она хотела заняться его телом. Ее желание взять – было гораздо сильнее, чем желание отдать ему свое тело. Но Эмма знала, что, прежде чем это произойдет, впереди ее ждет долгая прелюдия и она, несомненно, пообещает сделать из него настоящую звезду в обмен на мелкие услуги с его стороны. Да, все это было старо как мир!

– Джентльмен никогда не должен спрашивать у леди, что она хочет, – сказала Эмма и выстрелила в Тони сокрушительной улыбкой, выставив свою немаленькую грудь и позволяя язычку смочить губы в вине, не оставляющем никакой возможности ошибитьсяся в своем назначении. Ее глаза буквально раздевали и, они ласково скользнули по его лицу, по щекам, задержались на бриллиантовой капельке пота, выступившей на верхней губе.

Девушки из журнала «Нью селебрити» почувствовали себя неуютно. Их босс на глазах у всех опустилась до нищего парня. Они с пониманием переглянулись, и застыли в предчувствии трагикомедии.

– Вы что, хотите взять меня в свой журнал? – Тон Тони все еще был насмешливым, но он уже понимал, что работа в таком уважаемом и влиятельном журнале может обернуться весьма большой выгодой для его карьеры.

Ответная улыбка Эммы Гиннес была обезоруживающей. Господи! Он, как петух, доволен собой! Он был всего лишь актером, еще без имени. У нее в родной Англии профессия актера не была престижной. Таким ремеслом себе на хлеб заработать было очень трудно, почти безнадежно. Здесь, в Америке, актеры, напротив, чувствовали себя в обществе аристократами. Благодаря обычной целлулоидной пленке, они владели дворцами, машинами, яхтами. Да, разница в статусе актера в Англии и в Америке была разительной, и Эмма так до конца ее и не смогла в себе преодолеть.

– В журнале есть рубрика – «Звезды завтрашнего дня». Я очень рада, что, благодаря этой роли, вы сможете попасть в нее.

Эмма подумала, а не повторить ли эту фразу по буквам для того, чтобы Тони понял ее правильно?

А между тем каждая клеточка ее тела кричала: трахни меня во имя своей будущей славы, мой Тони!

– Так вы дадите мне работу в журнале и сделаете из меня звезду? – спросил он. Она явно опережала его в мыслях. Однако Тони прекрасно понял последующую процедуру. Ладно, пусть она будет лидером. Он не будет ей мешать, любопытство – чем же все закончится? – одержало верх.

Эмма не смогла сдержать смешок, напоминающий треск вскрываемой консервной банки. Она его получила! Так, что он там такое на себя напялил? Никаких маек. Ну, может быть, попробовать французские размахайки, что сейчас носят все студенты на южном берегу Франции. Да, определенно, что-нибудь типа «Средиземноморское отделение Клуба любителей эластичных трусов». Да, трусы, а какого цвета? Красного! Боже! Только не черного! Так размышляла Эмма, а в это время толпа стала потихоньку рассасываться. Эмма еще ближе, придвинулась к Тони. Она чувствовала запах не просто мужчины, а запах рабочего пота. Ей так захотелось дотронуться до его руки. Но делать это надо было осторожно. Ведь то, что видят глаза, человек берет на веру, а к чему прикоснулась рука – это уже правда, иногда и жестокая. Как бы торгуясь, она вложила свои пальцы ему в ладонь.

Клюнет или нет? Он не убрал руку. От нее исходили жар и сила.

– Что я должен сделать за это?

Тони произнес это тоном, в котором кокетства и игривости было значительно больше желания получить конкретный ответ на вопрос. И это помогло разрядить обстановку. Легкая улыбка зародилась на краешках губ, зажгла глаза, осветила высокий лоб. Рука чуть сдавила женские пальцы.

Эмма Гиннес, озаренная счастливой улыбкой, раскрылась, словно подсолнух под солнцем. Но на секунду вдруг сомнение закралось в ее душу. А по зубам ли ей этот орешек? Не подавится ли она тем самым таким лакомым кусочком? У парня явно сильная натура. И, подумав, она словно увидела в этом простом на вид пареньке тщательно скрываемую дьявольскую хитрость. Боже! Как все сложно в этом мире. Но на то и кошка, чтобы мышь не дремала. И отступать уже неудобно, да и контракт для него в принципе готов. Осталось лишь его подписать…

Эмма перевела дыхание, стараясь смотреть пронзительно. Затем сжала его руку и притянула к себе.

– Как насчет ужина при свечах на двоих? – спросила она со смехом, показывая тем самым, что не выносит избитых фраз, но без них не обойдешься. Засмеялась она еще и потому, что хотела показать Тони, что они уже достаточно взрослые, чтобы разыгрывать друг перед другом разные интермедии, и потому, что своим смехом откровенно предложила переспать с ней.

Тони с трудом верил своим глазам. Однако он знал, что Эмма говорит и предлагает совершенно серьезно. Пора кончать. Сколько мог, он поддерживал игру. Но того, что произошло, Тони Валентино не мог даже предположить. Раздражение его достигло верхнего предела, но первый шаг сделал не он. Его сделала Элисон Вандербильт. Оказывается, она все время держалась рядом.

Ледяное спокойствие, с каким она произнесла обличительные слова, лишь подчеркнуло силу ее гнева.

– Тони станет звездой без вашего журнала, и уж конечно без вашего ужина при свечах на двоих!

Высокий срывающийся голос, жестикуляция, убеждение, что своими упреками она поразит соперницу – все выдавало девушку из высших слоев общества. И действительно, тени предков, двести лет творивших историю Америки, их родовые сокровища заставили заговорить голос крови Элисон Вандербильт и все сказать этой выскочке, посмевшей покуситься на человека, которому она отдала свое сердце. Глаза юной патрицианки легко проникли в душу Эммы, распознавая и ее претензии на некое важное место в жизни, и ее истинную суть.

Эмма увидела свою сопернину. Глаза ее сузились, губы поджались.

– Послушай, милашка, прежде чем лезть в разговор взрослых, утри сопли. И поешь что-нибудь. У тебя ни кровинки в лице, так долго не протянешь…

Тони Валентино шагнул вперед.

– Не сметь разговаривать так с Элисон! – взорвался он. – Что вы о себе возомнили? Вы кто такая? Дед Мороз? Скорее расфуфыренная елочная игрушка, которая свалилась с ветки. Вы соизволили сделать мне самое непрофессиональное предложение, какое только можно вообразить. Что у вас на уме? Может, вы просто чего-то нанюхались? Если так, то ради Бога – лечитесь!

Эмма в ужасе попятилась, голова ее затряслась, лицо превратилось в застывшую маску. Она вся сжалась, словно ожидая удара. Рука в испуге прикрыла рот. Прошло несколько чудовищно длинных секунд, пока она смогла вздохнуть. И тут все услышали сдавленный звук. «Уоуоу. Угугугуууу!» – повторила за ней толпа, с интересом наблюдавшая за развитием событий. Адреналин хлынул из крови прямо ей в душу, и она тонула в нем. Она летела куда-то вверх тормашками. Все, что таилось глубоко в душе, рвалось наружу. Но она еще не могла точно определить, что же нанесло ей такой сокрушительный удар, что именно поразило ее. Казалось, это падение будет продолжаться вечность. Внезапно она смогла взять себя в руки. «Непрофессиональное предложение»! В Америке это было единственным самым страшным оскорблением.

«Расфуфыренная елочная игрушка»! Он вычислил ее. Попал в ахиллесову пяту. Он смог понять, что она, законодательница грядущей моды, вовсе не умела и не знала, как одеваться. Он во всеуслышанье заявил, что она наркоманка и ей хорошо бы пойти к психоаналитику. Мысли вертелись с бешеной скоростью и, замедляя свой фантастический танец, складывались в одно страшное слово: «унижение». Она полностью раздавлена, размазана по стенке перед всеми этими людьми. Они все слышали и ничего не забудут. Завтра, нет, уже сегодня вечером в редакции ее журнала «Нью селебрити» не будет никого, кто не узнал бы о ее страшном унижении. В Голливуде она станет человеком недели. В огромном, скоростном, с бешеным темпом жизни Нью-Йорке это станет сенсацией дня. У Эммы в ее жизни хватало всевозможных огорчений и переживаний, но такого сокрушительного удара еще не было. Ненависть охватила ее и требовала выхода. И во всем виноват этот ничтожный актеришка! Она не смогла ответить ему, не нашла уничтожающих слов! Она чувствовала, как краска заливает ей лицо. Вот-вот готовы были хлынуть из глаз обильные слезы. Беззвучные рыдания сотрясали плечи. Она немедленно уходит! Опустив глаза, тщетно пытаясь унять сердцебиение, Эмма повернулась и пошла, раздвигая толпу, к выходу. Она шла и неразборчиво и тихо шептала какие-то слова. Но для нее они значили больше чем жизнь!

«Я уничтожу Тони Валентино. Я с ним рассчитаюсь за то, что он со мной сделал. Я тебя уничтожу… я тебя сокрушу… уничтожу… раздавлю… уничтожу…»

Машинально посторонившись, она пропустила девушку, стремительно пробиравшуюся в противоположном направлении. Если бы Эмма не была полностью поглощена своим горем и сладкими планами мести, она бы заметила, что девушка тоже вся в слезах и распространяла вокруг себя волны несчастья, сожаления и печали.

Улыбка слетела с лица Тони, когда он увидел, как Тина пересекла дорогу пробирающейся к выходу Эмме. Глядя на возвращающуюся девушку, он тотчас понял, что произошло нечто ужасное. И это имело прямое отношение к нему.

– Что случилось, Тина? – произнес Тони, но уже знал ответ.

Он сам послал Тину за матерью. Но ее уже нет – она была мертва. Тони Валентино мог сыграть любую роль. Вот только плакать он не умел. А сейчас слезы заливали его лицо, из мощной груди вырывались громкие всхлипывания и стоны. Сильно сжав голову, Тони раскачивался со все убыстряющейся скоростью, словно хотел избавиться от своего горя, вытряхнув его наружу. Он не видел сцену, что была прямо перед ним. Внешний мир перестал в одночасье для него существовать. Мир сосредоточился внутри, как воспоминание о единственном любимом человеке – матери.

– Не надо, Тони, ну пожалуйста, не надо. – бормотала Элисон.

Она дотронулась до его плеча, пытаясь сказать, что она здесь, что она любит и скорбит вместе с ним. И ей это удалось. Порой любовь творит чудеса. Она плакала и шептала слова молитвы. Элисон была готова на все, лишь бы облегчить его печаль. Но как всегда бывает в таких случаях – слезами и словами горю не поможешь.

Тина прерывающимся голосом сообщила подробности несчастья. Элисон и Тони поспешили на обочину шоссе, где совсем рядом с переходом лежало тело матери Тони, забрызганное кровью. Стараясь не опоздать на триумф своего сына, Мария Валентино оказалась под колесами автомобиля. Элисон была в шоке, как будто издали глядя, как Тони нежно обнимает мертвое тело матери, как шепчет ей ласковые слова, бережно поддерживая голову, покрывая поцелуями щеки, глаза и лоб. Тони шептал самые ласковые слова, какие знал и какие стеснялся сказать при ее жизни. Медленно, словно во сне, Элисон и Тони вернулись с места трагедии. Тони передвигался как сомнамбула. На глазах он превратился в маленького, жалкого мальчика, из груди которого вырывался хрип, прерываемый всхлипываниями.

– Мы всегда были вместе, – бормотал Тони. – Одни против всего этого жестокого мира. Она всегда была на моей стороне. Что бы ни случилось – я знал, что мама со мной. Даже когда я вел себя плохо, когда был груб с ней, когда я был молодцом… Тони судорожно вздохнул, и воздух заполнил горестный стон. Он свидетельствовал о его глубоком горе и полном отчаянии.

– Я знаю… я понимаю… – снова и снова повторяла Элисон, хотя ничего не знала, да и не могла знать.

В детстве, когда она проказничала и была в этом уличена, в качестве наказания ее отправляли в отдаленное крыло обширного дома, где правила суровая гувернантка. Ее родители, отстраненно улыбаясь, произносили слова типа «Мне кажется, что Элисон переутомилась, ей лучше побыть в постели до завтра...». А назавтра они уже смотрели на лошадей в Кентукки, потом отправлялись в Вирджинию на рыбную ловлю, затем в Палм-Бич… Элисон так и не смогла узнать родительской любви и ласки..

– Мама была дикаркой и свободным человеком… И она делала только то, что хочу я. Она жила для меня. Даже если бы я стал отъявленным негодяем, то и тогда она, несомненно, была бы со мной. Потому что любила меня.

Снова волна печали и тоски захлестнула его. Он не был богачом, и никогда у него еще не было собственного дома. Получив диплом об образовании в школе Кентукки, Тони все еще иногда делал орфографические ошибки. Его отец предал и жену, и сына. Но Тони смог сохранить и развить свой духовный мир. И, мать стала тем фундаментом, на котором он строил все свои амбициозные планы, мама была его убежищем от житейских невзгод. И так было всегда.

– Мама хотела стать актрисой… Она говорила мне об этом. И как старались всякие бездари ей помешать.. Я помню и как смеялась она им в лицо, когда они пытались навязать свою волю и диктовать правила игры. Мама никогда не была марионеткой. Она лучше, чем кто-либо в мире. Она была так добра… Только ей удавалось рассмешить меня до слез…

Тони опустил голову на пыльные половицы сцены. Воспоминания о прошлом еще более разбередили его душу. Стало еще горше и больнее. Неужели смех и радость навсегда ушли из его жизни? Победит ли его стремление к борьбе, к первенству ту мрачную мглу, что сейчас накрыла его в этом пустом и гулком зале театра?

Тони больше не противился попыткам Элисон разделить его скорбь. И потом, она все же, пусть и немного, но знала его мать. Да, Элисон стала неким связующим звеном с его прошлым. Она чувствовала, она понимала его.

– Я всегда искал и черпал в ней силы. Я никогда не говорил, как сильно я люблю ее, как она мне нужна. Она отдала мне всю свою жизнь. Отдала себя мне, незаконнорожденному от ублюдочного отца, сделавшего свое дело и ушедшего, не оглядываясь. Она ведь могла отказаться от меня, подбросить в приют или еще куда. Нет, она сделала по-другому и посвятила свою жизнь мне…

– Тони, перестань, не надо больше.

Элисон не могла позволить Тони так говорить, так думать. Мать Тони создала и воспитала ее героя. Он был самым замечательным человеком, которого когда-либо встречала Элисон. Его самоуверенность, сила, способность к концентрации, его помыслы и амбициозные планы были именно тем, что требовалось Элисон, что покоряло и воспламеняло ее. В благополучном и сытом детстве у девочки не было никаких особых проблем. Когда же она решила стать актрисой, все в семье лишь снисходительно улыбались. Затем точно такими же покровительственными улыбками они пытались прикрыть свое смущение. Ведь Элисон оказалась в числе тех счастливчиков, которые выдержали конкурс в престижную драматическую школу Джулиарда.

В отличие от Элисон у Тони была твердая цель: поступить в эту же школу. Его устремления подкрепляла сильная воля, которая помогла ему сметать все препятствия и преграды. Эта же воля зажгла и бедное сердечко Элисон Вандербильт.

– Ты ее продолжение в этом мире, – выдавила Элисон сквозь слезы. – Она была у тебя такая замечательная, и все, что она хотела в этой жизни – чтобы у тебя все сложилось, как надо. Я успела ее полюбить. Как хотела бы я, чтобы она была и моей мамой… Да, как бы это было здорово…

Тони полностью растаял перед этим таким нежным телом, что сейчас уговаривало и убаюкивало его. Трудно было поверить, что это было то самое тело, которое он вчера взял, и так грубо и жестоко. Что ж, его триумф кончился. Успех его смогли увидеть многие, но один человек так и не увидел – его мать. Как бы она порадовалась за него! И это было для него, черт возьми, самым мучительным, занозой, сидевшей в его сердце, в душе, везде…

– Я все же не могу в это поверить… Ведь ничто не предвещало трагедии…

Элисон не могла позволить ему жалеть себя. Она не любила слабых. И потом, Тони был достаточно сильным, даже жестоким и резким. И именно этим он и покорил ее. «Принимай меня таким, каков я есть. Если не можешь, отстань от меня, не путайся в моей жизни» – таков был девиз Тони. И в этом он был честен. Это же делало все остальное несущественным. Боже! Зачем потребовалось для него это суровое испытание? Она могла бы дать Тони душевный покой, порядок и мир, уют и безопасность, самоуважение и просто нормальную достойную жизнь. Но ее семья… Тот мир с изощренной мерзостью и низостью. Как ей быть? «Я люблю тебя» – хотелось сказать ей, но эти слова от частого употребления превратились в самую дешевую монету и не приносили удовлетворения даже тогда, когда использовались влюбленными.

– Тони, перестань, Все пройдет, все наладится, потому что ты – продолжение своей матери. Она сделала самое лучшее, что могла – тебя.

Элисон прижала его к себе. И в этот момент Тони вдруг почувствовал себя ребенком. Это было почти забытое чувство: ощущение детства, защищенности от враждебного мира. Тони пытался увидеть свое будущее, но темная пелена вокруг него была непроницаема.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – сказал он. Это не был вопрос, это было утверждение. В первый раз в жизни Тони отчаянно нуждался в чьей-либо помощи. Элисон Вандербильт затаила дыхание. Сказать ему сейчас о своих мечтах? Ведь это был уже последний май в школе Джулиарда. Закончился последний семестр, и все осталось позади.

– Тони, давай уедем вместе. На край света, может быть, тебе тогда станет легче? Может, я смогу тебе помочь… Я так хочу…

Тони взглянул на нее. Лицо его было искажено едва сдерживаемыми рыданиями, слезы текли по щекам, смывая грим и оставляя белые дорожки.

Вдруг он увидел, как она красива. Как бездонна синева ее глаз, как изящна линия скул и подбородка. Но он продолжал молчать, и Элисон неуверенно предложила:

– Мы могли бы поехать в Калифорнию, – сказала она. – У моей семьи там есть пляжный домик, в котором обычно никто не живет. Мы могли бы поехать в Малибу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сквозь решетчатые двери с пляжа пробивался яркий солнечный свет. Лучи медленно ползли по фешенебельной мебели типа «Шератон», отсвечивая блёстками на яркой обивочной ткани.

Затем очередь дошла до картин Мирро, Кандинского и Эгона Шеля, украшавших стены гостиной. Наконец лучи высветили крупное лицо Ричарда Латхама.

Он поудобнее устроился в кресле, поправил безукоризненно завязанный галстук. Еще ни разу он не приезжал н Малибу в качестве официального лица. Дик Латхам придирчивым взглядом обвел гостиную – плод творчества дизайнера Джона Стефанйдиса – и остался доволен, хотя всегда старался не привязываться к вещам, домам или еще чему-либо.

В гостиной собралось человек пятьдесят, большинство из которых были признанными знаменитостями. Окажись они на улицах славного города Пеории, им пришлось бы туго – их замучили бы просьбами дать автограф… Сегодня Дику Латхаму было лестно, что эти люди откликнулись на его приглашение и посетили его. Но уже очень скоро многие из них осознают, что оказаться в числе избранных на сегодняшнем рауте будет лестным прежде всего для них самих.

Кресла расположили полукругом, дабы не оскорбить кого-либо из присутствующих, не ущемить чьих-то прав или попросту самолюбия. В центре зала держал речь новоизбранный почетный мэр Малибу Мартин Шин. Из его речи стало понятно, что его уважаемый предшественник Али Макгроу вовсе не намеревался сделать колонию Малибу задворками Тихоокеанского побережья. И что он, Мартин Шин, намерен продолжать его линию.

Новоиспеченный мэр долго и бестолково говорил что-то, перемежая идеализм и цинизм, любовь и нежность и прочую словесную чепуху. Радовало лишь то, что речь была уже близка к завершению.

– Отныне я провозглашаю Малибу зоной, свободной от ядерного оружия. Убежищем для чужестранцев и пристанищем для бездомных! Уголком мира, где природа будет под защитой вне зависимости от того, дикая она или нет…

Новый мэр обвел присутствующих взглядом, одарил энергичной улыбкой, полностью уверенный в том, что его слова достигли сердец слушателей. Вполне возможно, что и так, но вежливые аплодисменты уже успели стихнуть еще до того, как он дошел до своего кресла. Латхам понял, что настал его миг. Он встал и пошел к трибуне, стараясь двигаться так, чтобы все смогли оценить его уверенность в себе и поверить в его силу.

– Благодарю вас, Мартин, – только и сказал он. Дежурная улыбка блуждала по его лицу, но общее сосредоточенное выражение всей фигуры говорило, что ничто не сможет нарушить его планов. – Я убежден, что никто здесь, в Малибу, не хочет взлететь на воздух. К счастью, в студенческом корпусе университета в Пеппердине нет пока ракетной базы. Кое-что у нас, правда, есть. Но все это не имеет никакого отношения к ядерному оружию.

Латхам подождал, пока стихнут тихие смешки. Вдруг показалось, что из-за спины этого богача выглядывает мальчишка-озорник. Но все было так мило, что никто даже не подумал рассердиться. Кроме того, многим гостям было по душе растущее напряжение в Пеппердине. Жители, города Малибу вели настоящее сражение со своим университетом. С одной стороны, делались попытки расширить учебную площадь университета и благоустроить береговую полосу. С другой стороны, домохозяева, не желали ничего менять. Пока перевес был на стороне университета, несмотря на шумную кампанию противников.

Латхам вновь вернулся к мыслям о своей новой гостиной. Прикинул, не повредит ли камин полотнам Хокки и Босха? Впрочем, очевидно, ничего плохого не случится, подумал он.

– И я знаю, что мы выполним обязательства по отношению к бездомным и даже, в известной степени, к чужестранцам, если они у нас появятся…

Дик Латхам продолжал говорить, а в то же время не переставал размышлять. Большинство из гостей, которые сейчас его слушали, состояли в партии демократов. В Малибу были, конечно, республиканцы, к числу которых принадлежал и сам Дик. Так, демократы беспокоятся о бездомных. Отлично. Но из этого вовсе не следует, что ими надо заселить прекрасные пляжи Малибу. К тому же это обострит отношения со старожилами. А чужестранцами, без сомнения, окажутся мексиканцы. С ними уже возникли проблемы, когда они просочились из Лос-Анджелеса со своими стилетами и бешеными ритмами, которые они, напиваясь до одури в кабачках, лихо отплясывали. Все это создавало источник постоянной напряженности. Да, это так. Но ведь есть в Малибу парки, которые надо поддерживать в чистоте, кухни, которые требуют уборки. Кто будет мыть машины, ухаживать за садами, поливая их в жару? Кто будет убирать бесконечные пляжи Малибу в суровую зиму, когда штормы буквально переворачивают все вверх дном? Ну и кто-то же должен ухаживать за посетителями ресторана «Малибу Адобе», который открыл бывший мэр Али Макгроу. Но все же проблема с появлением иностранцев в Малибу не так проста для решения.

– Я думаю, мы все пожалеем, что самим нам, жителям Малибу, вряд ли будет под силу решить проблему, которая мне представляется общенациональной задачей. Я уверен, что немногие из вас с радостью прочитают в газетах призывы к бездомным посетить наш маленький Малибу и усесться на нашу не слишком толстую шею. Мне думается, что Мартин, Чарли и Эмилио могли бы подыскать для них более удобное местечко, скажем, в Пойнт-Думе…

Это предложение вызвало громкий смех Чарли Шина. Он очень любил и уважал своего отца, нового мэра Малибу, но отнюдь не разделял его убеждения. Эмилио Эстивес, вероятно, самый занятой человек во всем Голливуде, был известен еще и тем, что никогда громко не смеялся. Сейчас же и он не удержался от легкой улыбки.

– Но мы могли бы полностью согласиться с последним пожеланием нашего дорогого Мартина Шина. Конечно, любая жизнь для нас священна, тут и говорить нечего, И не имеет никакого значения, какая она – дикая или нет. И даже жизнь койота, который только что разорвал и слопал вашу любимую собачку…

Тут Дик Латхам позволил себе громко засмеяться. Его загорелое лицо просто извергало мощные потоки обаяния. Глаза затмевали голубизну океана у него за плечами. Белые зубы, казалось, освещали пляжные дюны ярче, чем само солнце. Седина на висках, нажитая за пятьдесят лет жизни, лишь усиливала его шарм. Далее то, как Дик говорил, привлекало к нему людей. Завораживал его смех. Тот, кто услышал его хоть раз в жизни, неважно, мужчина или женщина, навсегда отдавали ему свое сердце, И вот сейчас все эти чары были пущены в ход.

Собравшиеся смотрели на него, и многие из них знали, что его достоинства вовсе не ограничивались выдающейся внешностью и манерой держаться. Он был не просто человеком вкуса во всем – от брюк от Вилкинсона до дорогих запонок. Дик Латхам слыл одним из умнейших и богатейших людей Америки. И он знал, как приманить и прикормить неверную птицу счастья и удачи, чтобы приумножить свои капиталы. Но не все знали еще одну вещь. Дик Латхам был очень одинок.

Ричард Латхам резко вернулся к серьезному и деловому тону, как если бы просто перекрыл кран и закрыл струю смеха.

– Что бы я действительно хотел сделать в ответ на щедрое и, несомненно, бескорыстное предложение нового мэра Мартина Шина, так это поблагодарить вас за то, что вы пришли в мой дом. До сих пор я не был знаком со многими из вас лично. Но ваша слава, ваши таланты и добрые сердца, отданные на благо нашего общего дела, позволяют мне сделать вывод, что я вас всех уже достаточно узнал.

Дик всмотрелся в присутствующих. Так, польсти им. Побольше, посильнее, не повредит. Кто хоть однажды попробовал вкус славы, отравлен на всю жизнь. И тут маслом каши не испортишь. Дик Латхам знал, что делал. Всем им, чтобы пробиться в своё время в мире кино, потребовалось не терять веру в себя даже тогда, когда в них никто уже не верил… Большинство его гостей знали годы нужды, лишений и унижений, поэтому падки на лесть. И сейчас он льстил этим людям во имя своей цели.

– Никто еще не смог обвинить Джи-Ар в том, что у него доброе сердце, – со смехом подал голос из задних рядов Ларри Хагман. Этот человек, казалось, уже целую вечность жил в Малибу. Вряд ли можно было найти кого-либо еще, кто сделал бы больше для местного общества.

– В таком случае я обвиняю, – поддержал игру Дик Латхам. – Я вижу, как вы из кожи вон лезете, стараясь помочь сохранить отделение «скорой помощи» в Малибу. Человек, у которого в жилах течет рыбья кровь, никогда не стал бы так надрываться…

Его снова заглушили энергичные аплодисменты. Скорая медицинская помощь Малибу оказывала помощь круглосуточно. Но сейчас она была на грани закрытия. Местные старожилы – Джон Кэрсон, Дин Кэннон, Оливия Ньютон-Джон и Майкл Лэндон помогали Хагману собирать деньги на оплату работы ночной бесплатной медицинской службы Малибу. Дик Латхам слегка приподнял руку в немного застенчивом жесте. Но этот жест ничего общего не имел с протянутой рукой школьника на уроке – столько в нем чувствовалось уверенности и силы. Он получил еще очко в свой актив. Пока все идет прекрасно. Он выполнил свою задачу – покорил их! Более того, ему, возможно, удалось их привлечь на свою сторону.

– Вы знаете, что я ваш новый сосед в Малибу. Я уже успел полюбить это место всей душой. Я разделяю вашу озабоченность его будущим. Сегодня я собрал вас здесь для того, чтобы сказать: весь мой капитал, весь мой опыт и знания я отдаю в ваше распоряжение во имя одной цели – чтобы Малибу состоялся как город! В то же время я хочу помочь вам отстоять Малибу от грязных рук тех, для кого он просто источник обогащения. От тех, кому наплевать на этот один из красивейших уголков мира.

Это был кульминационный момент замысла Ричарда Латхама. Его слова «весь мой капитал» были много больше, чем просто слова. За ними стояли десять миллиардов долларов. Его адвокаты уже были готовы обмерить все границы Малибу от Сансет-Бульвара до границ с графством Вентура. Президент США мог бы позавидовать внушительному списку средств массовой информации – журналов и газет, радио и телевидения – на который распространяется влияние Латхама. И сегодня эта самая финансовая мощь предлагала обитателям Малибу свою помощь и обязывалась выступить на их стороне. Войну можно было считать уже выигранной. Это был волшебный миг. Но Латхам продолжал наступление.

– Этот небольшой домик, в котором вы сейчас находитесь, станет моим личным вкладом в новый Малибу. – Тут Дик сделал заранее рассчитанную паузу, чтобы умеющая считать публика, произведя кое-какие быстрые расчеты, смогла оценить его вклад в шесть миллионов долларов.

– Есть еще одна новость для вас, – продолжал развивать наступление Латхам. – Я веду переговоры о покупке примерно тысячи акров земли в разных местах гор Санта-Моника. Я вам обещаю, что почти полностью эти земли станут частью города Малибу.

Само собой подразумевалось, что на этих землях будут бережно хранить и восстанавливать бесценную окружающую среду.

– Мы должны ухаживать за нашей землей с тем же старанием и любовью, как если бы ухаживали за своим телом, – расставил все точки над «i» Дик Латхам.

И тут они мгновенно раздели его своими глазами. Как же выглядит тело этого Героя, посланного им Небесами для защиты их собственности от возможных будущих потрясений? Это интересовало собравшихся больше всего. Собственно говоря, ради этого они приехали сюда, многие за много миль от тех мест, где проживали в уюте и безопасности, недосягаемые пока что для надоедливых глаз туристов, уже наводнивших Беверли-Хиллз и Бель-Эйр. В Малибу еще не существовало карт с подробными указателями, в каком доме и какая знаменитость проживает. Еще не было переполненных автобусов с горланящей публикой, для которой верхом наслаждения было пробраться на частную территорию и нарушить чей-либо покой. Девять миллионов посетителей, ежегодно обрушивающихся на города Зума, Топанга и Лео Каррильо, пока не тревожили обитателей Малибу – Ширли Маклэйна, Бенатаров с Ван Халенами, Стинга и Роба Лоуза, превратившими этот край в звездную столицу Западного Хэмпшира.

Группа «Икс-рэй вижн» осталась довольна тем, что увидела и услышала. Если этот Дик Латхам будет присматривать за холмами Малибу с тем же прилежанием, с каким он заботился о себе, то им нечего опасаться за будущее Малибу. Весь вид миллионера подтверждал этот вывод. Здоровьем Бог его не обидел. Квадратные широкие плечи, могучий торс клином сужался к крепкому животу, узкие бедра. Он был высок, со всеми классическими признаками атлета. Выразительные загорелые руки оканчивались аккуратно подстриженными и ухоженными ногтями. Была ли хоть доля правды в слухах, окружавших того мужчину? Поговаривали, что он был любовником многих женщин. Но не отвечал им взаимностью. Все, что его интересовало – добиться женской покорности и наслаждаться своей властью над ними. Правдивы ли были другие многочисленные рассказы о его жертвах, пытавшихся покончить с собой из-за неразделенной любви, впадавших в нервные срывы и истерики?.. Все это роилось н головах гостей Дика Латхама, с любопытством разглядывавших его. Голди Хоун и Курт Рассел вместе с другим соседом Дика Латхама в Малибу желали знать все наверняка. Обитатели же других окрестных домов, что стояли через песчаную гряду – Стивен Спилберг и Кэти Кэпшоу – терялись в догадках, кто будет следующей жертвой этого богача.