Текст книги "Одинокий волк"

Продвигаемся понемногу вперед. Вест предложил спровоцировать гнев 4.0. и проверить его способность к насилию, но я отказался: это неинтересно. Хочу выяснить другое: как вписывается эта tabula rasa [8]8
  Буквально: «чистая доска» (лат.). Имеется в виду первобытное сознание человека, не затронутое понятиями цивилизации.


[Закрыть] в противоречие между теорией выживания сильнейших, наиболее приспособленных особей и проявлениями бескорыстия, даже самопожертвования, которые мы наблюдаем. Муравьи поставили Дарвина в тупик: это единственный вид, выживающий благодаря альтруизму. Альтруистическое поведение заключается в том, чтобы приносить пользу другому индивиду за свой собственный счет. Согласно теории выживания наиболее приспособленных, процветать должны самые грубые, нахрапистые, лживые и пожирающие себе подобных. Они сильнее всех. Как же уложить в такую схему поведение муравьев? Дарвин в конце концов придумал следующее объяснение: муравьи – члены одной семьи, а семья подчиняется законам естественного отбора как единое целое. Ее следует рассматривать как отдельную особь, как индивид.

Применимы ли подобные рассуждения к человеческому существу, отлученному от общества ? Чем такое существо готово пожертвовать ради блага «семьи» ? Впрочем, Ч. О. уже вряд ли можно рассматривать как существо, полностью отлученное от общества. Возможно, несмотря на все меры предосторожности, наша «доброта» – мы дали ему пищу, одежду, кров – уже разрушила его первобытную суть, его дикость, которую мы хотели исследовать. Вскоре мы это узнаем наверняка. В любом случае, как ни прискорбно, пути назад уже нет. Увы, увы! Какая злая насмешка! Но еще не все потеряно. Работы непочатый край. Мы еще сможем написать о нем монографию».

Профессор Винтер заставил всех сесть вокруг небольшого садового стола. Их было семеро: Сидни, Филип, Сэм, Чарльз, 0'Фэллон, горничная Ингер, которую уговорили принять участие в эксперименте после того, как тетя Эстелла категорически отказалась, и Найденыш.

По заранее оговоренному плану Чарльз развязал мешочек с яблоками, взял одно и передал мешок сидевшей слева от него Сидни. Сидни тоже взяла яблоко и передала мешок Сэму. И далее по кругу, пока Ингер не взяла последнее яблоко и не передала пустой мешок Найденышу. Он сразу понял, что мешок пуст, это можно было определить по весу. С недоверчивым выражением он все-таки сунул руку внутрь и ощупал подкладку. Потом медленно вытащил руку из мешка. Тем временем все остальные, как им и было ведено, уже с довольным видом поедали свои яблоки и обменивались вежливыми замечаниями, как будто ничего не произошло. Никому не полагалось на него смотреть, эта была прерогатива профессора Винтера, но Сидни ничего не могла с собой поделать. Используя низко опущенные поля шляпы в качестве щита, она искоса бросила взгляд на него через плечо Чарльза. Уж лучше бы она удержалась и не стала смотреть. В чем состояла суть этого недоброго эксперимента? Испытать его «врожденное чувство справедливости и честной игры», – как утверждал ее отец. Но Сидни решила, что это просто подло. Ей хотелось, чтобы он разозлился и выхватил у кого-нибудь проклятое яблоко прямо изо рта. Но он сидел неподвижно – сбитый с толку, обиженный, подавленный – и пытался скрыть свои чувства, глядя в землю и вычерчивая носком ботинка какие-то линии на песке.

После полудня эксперимент повторили с апельсинами. Каждому досталось по апельсину, обделенной осталась одна лишь Ингер. Однако на этот раз, в нарушение правил, никто не смог удержаться от любопытных взглядов, бросаемых исподтишка на Найденыша. Всем хотелось знать, как он поступит. Пока остальные чистили фрукты и говорили друг другу, как они хороши на вкус, он неуверенно переводил взгляд со своего апельсина на пустые руки и огорченное лицо Ингер, потом принялся, как и все, счищать кожуру и делить апельсин на дольки. «Может, ему вообще не нравятся апельсины», – внезапно предположила Сидни. Ей хотелось любыми средствами прекратить эти неприятные опыты. Но увы: он положил дольку апельсина в рот и начал жевать. Без отвращения, хотя и без особого удовольствия.

Это послужило сигналом для Ингер. Полногрудая семнадцатилетняя девица с волосами цвета льна, она была неудержимой болтушкой и – если ее вовремя не остановить – могла любого «заговорить» до смерти на бойкой смеси английского с ее родным шведским языком. Для начала она испустила громкий театральный вздох, на который никто не обратил внимания. Затем последовало жалобное хныканье. Сидевший рядом с ней Найденыш перестал жевать и покосился на нее.

– Как пы я котела получить апельзин! – сказала Ингер, ни к кому в особенности не обращаясь, но все ее проигнорировали. – Я такая голотная! – провозгласила она, прижимая руку к животу.

Филип, сидевший слева от Сидни, с трудом удерживался от смеха. Ей хотелось ткнуть его кулаком в бок: неужели он находит ситуацию забавной? Она еще раз скосила глаза на Найденыша, и ей самой пришлось подавить улыбку. Пожалуй, Филип отчасти прав: тут было над чем посмеяться. Лицо юноши отличалось удивительной прозрачностью, и все сомнения, одолевавшие его в эту минуту, читались так ясно, словно были написаны мелом на грифельной доске.

В конце концов он сделал именно то, чего Сидни в глубине души от него ожидала: отдал свой апельсин Ингер. Правда, не весь, пару долек оставил себе. Горничная не стала его благодарить, она растерялась, как будто выданные ей инструкции не предусматривали такого поворота событий. Все вокруг тоже сконфузились, всем стало немного неловко. «И поделом», – мстительно подумала Сидни.

Последовала целая серия новых опытов. С каждым днем использование Найденыша в качестве подопытного кролика представлялось Сидни все более отвратительным, но она держала свое мнение при себе.

До тех пор, пока отец не велел Сэму притвориться, будто он тонет.

Тут уж она не смогла сдержаться. Как он мог быть таким бесчувственным? Правда, она не могла заставить себя сказать отцу все, что думала, напрямую: «Папа, я этого не вынесу. Не делайте этого. Это чудовищно. Это причиняет мне боль». Неужели он мог забыть, что ее муж Спенсер утонул? Сидни попыталась отговорить отца, прибегнув к намекам, но все ее протесты звучали невнятно. А главное, они не возымели действия. Сценарий, разработанный ее отцом, начал воплощаться в жизнь строго по плану. Пока не возникло совершенно непредвиденное затруднение.

В середине июня тетя Эстелла наконец решила, что уже достаточно тепло и Сэму можно позволить купаться. Ему разрешалось плескаться возле берега, но никогда, ни в коем случае – хотя он был отличным пловцом для своего возраста – не прыгать в воду с лодочного причала в двадцать пять футов длиной, к которому была привязана семейная парусная лодка «Скиталец». Никаких особых причин для такого запрета не было, но запреты, наложенные тетей Эстеллой, зачастую вообще не поддавались логическому объяснению: ее авторитет держался в основном на властности и многолетней традиции. Как бы то ни было, Сэм знал, что ему нельзя прыгать с причала, и никогда не нарушал запрета. Однако теперь ему было открыто предписано сделать это во имя интересов науки. Нечего и говорить, что отец не счел нужным сообщить о своем решении тете Эстелле.

Хуже всего было то, что Сидни позволила, хотя и под давлением, втянуть себя в эту авантюру. Не то чтобы ее принудили силой, профессор Винтер просто уклонился ото всех ее возражений, сделав вид, что ничего не слышит: старый трюк, который почти никогда его не подводил. В намеченной к исполнению драме ей отводилась следующая роль: сидеть на берегу, а потом, заслышав призыв Сэма о помощи, вскочить и закричать, что он тонет, а она не умеет плавать. «Спасите его, спасите его!» – должна была она умолять Найденыша, которому по заранее разработанному плану предстояло оказаться единственным человеком на пляже, кроме нее и Сэма.

Неодобрение, которое вызывал у нее этот план, ставило под угрозу его выполнение. Но Сидни в конце концов согласилась, потому что отец просил ее об этом. Она ни за что не стала бы это делать ради Чарльза или кого-либо еще, но когда речь заходила об отце, она была бессильна. Она не могла отказаться от попыток любым путем завоевать его расположение.

Стоял ослепительно солнечный и жаркий летний день, напоминавший ей о детстве. Сидни сидела на мягком шерстяном пледе, заслоняясь от солнца кружевным зонтиком. 0'Фэллон топтался за ее спиной, но через несколько минут ему полагалось исчезнуть. А неподалеку от нее Сэм, облаченный в купальный костюм в белую и красную полоску, сидел на песке рядом с Найденышем и показывал ему свою коллекцию миниатюрных флагов.

– Это флаг Аргентины, – объяснял он, – а это – Румынии. А вот мой самый любимый – флаг Греции. Но это флаг торгового флота, не государственный…

Найденыш сидел напротив него, скрестив ноги «по-турецки», закатав рукава выше локтя, и слушал болтовню Сэма с терпеливым, ласковым, немного озадаченным выражением, словно отец на сына.

Сидни невольно залюбовалась юношей. Его лицо загорело на солнце до золотисто-коричневого оттенка, глаза по контрасту казались особенно светлыми. Тело у него было гибкое и стройное, он двигался с плавной, неторопливой грацией. Находясь в состоянии покоя, он имел привычку расслабляться, но при этом не скрючивался и не сутулился, а как будто сворачивался грациозным движением, как цветок, закрывающийся на ночь. Покрытые шрамами и мозолями руки были очень красивы.

«Какая благородная форма, – подумала Сидни, – узкие, вытянутые ладони, стройные, удивительно ловкие пальцы». Высокий, худощавый, широкоплечий, с длинными и сильными ногами – он невольно Притягивал в себе внимание, но при каждом взгляде на него ей сразу же вспоминались фотографии. Те, где он был снят обнаженным. Несмотря на худобу и бледность, несмотря на испуг в лице, который он так отчаянно пытался скрыть, Найденыш был красивым мужчиной. В полном смысле слова.

Сэм уже успел сложить все свои флажки обратно в жестяную коробку и теперь вскочил на ноги.

– Я пошел купаться, – бросил он через плечо, обращаясь к Сидни и округлив глаза, как заговорщик.

Сидни предполагала, что уж кому-кому, а Сэму тот подлый трюк, который они собирались разыграть, наверняка должен был показаться не менее отвратительным, чем ей самой, но она ошиблась. Сэм решил, что это будет забавно. «Не бойся, Сид, – заверил он сестру, – Ланс не станет обижаться. Он потом поймет, что это просто такая игра».

Может быть. Глядя, как Сэм входит по щиколотку в полосу прибоя, она от души понадеялась, что он прав.

Найденыш тоже поднялся на ноги. Он стоял и смотрел на противоположный берег озера, а поднявшийся ветер надувал парусом белую рубашку у него на спине и трепал спутанные черные волосы. Сидни хотелось знать, о чем он думает, глядя на далекий горизонт. Вспоминает о своем доме? В эту самую минуту он повернулся и посмотрел на нее, возможно, ощутив ее пристальный взгляд. Движимая каким-то непонятным порывом, Сидни подвинулась на одеяле и похлопала по освободившемуся месту рядом с собой.

– Не хотите ли присесть?

Если не считать того краткого мгновения в саду, она еще ни разу не обращалась прямо к нему. И вот теперь, когда он принял приглашение и сел с ней рядом, она вдруг засмущалась, не зная, что сказать. Ею владел вовсе не страх. Она не боялась молодого человека, но все-таки не могла с чистой совестью сказать, что ей совсем-совсем не страшно. Он никогда бы не причинил вреда Сэму, в этом Сидни была совершенно уверена. Но она не могла сказать того же самого о себе. О, нет, разумеется, не в гневе или в каком-нибудь внезапном и неудержимом проявлении своей так называемой «животной натуры» – этого она не опасалась. Но вот как насчет полового влечения? В нем все же ощущалось что-то дикое, хотя он носил ботинки, ел апельсины и играл на песке с ее братом. Несмотря на все повадки, выдававшие его трогательную чистоту и наивность, он все-таки был мужчиной. И он знал, что она – женщина.

Тут Сидни бросила на него взгляд и… поймала его на месте преступления. Это было уже не в первый раз. Он тотчас же отвернулся и начал деловито расправлять загнувшуюся бахрому пледа. Но он был не настолько невинен. Откуда ему известно – вот чем ее отцу следовало бы заинтересоваться! – что разглядывать женскую грудь, да еще и попасться на этом, считается нарушением правил этикета в человеческом обществе?

Сидни почувствовала, что краснеет. Установившееся между ними молчание из неловкого превратилось в невыносимое, потому что теперь оно было заряжено плотским притяжением.

– Прекрасный день, – бессмысленно пролепетала Сидни. – Вам так не кажется? Он задумчиво посмотрел на нее. Она подняла голову.

– На небе ни облачка. В Англии беспрерывно лил дождь, зато в Италии стояла чудесная погода. Я ездила туда со своей тетей.

Сидни беспомощно улыбнулась, чувствуя себя неискушенной наивной девочкой.

– Мы три месяца путешествовали по Европе. Для меня это было тяжелое время. Мне… было одиноко, понимаете? Конечно, я тосковала по дому, но не была уверена, что дома мне станет лучше. Мой муж… Я была замужем, но он умер. Утонул, когда мы плавали на яхте.

Она вдруг рассмеялась и покачала головой.

– Простите, я сама не знаю, зачем я… «…с вами разговариваю», – чуть было не сказала Сидни, но это прозвучало бы непростительно грубо.

– Ланс… – смущенно начала она снова. – Это неудачное прозвище, не так ли?

Проведя пальцем по полированной ручке зонтика, она призналась:

– Просто ума не приложу, как мне вас называть. Я слышала, что, когда вас нашли, вы все время говорили, что потерялись. – Тут Сидни заглянула ему в глаза и улыбнулась, внутренне ужасаясь своему безрассудству. – Это правда? Как это все случилось?

Ее улыбка медленно растаяла. Она замерла, завороженная бурей чувств на его побледневшем, вздрагивающем от напряжения лице. Ничего подобного ей раньше видеть не приходилось. Его глаза страстно молили ее о чем-то, требовали чего-то. Вот он крепко сжал губы. А потом еле слышно произнес:

– Майкл. Сидни смотрела на него в упор. У нее волосы шевельнулись на голове, прервалось дыхание. Она напряженно ждала, страшась, что не расслышала, неправильно поняла, и молила бога, чтобы он сказал это еще раз. Но в этот самый миг раздался крик Сэма. Найденыш стремительно вскочил на ноги и бросился бежать. Сидни последовала за ним с тяжелым серд'цем: происходящее было ей ненавистно. Сэм размахивал руками в воздухе примерно в пятнадцати футах от причала, крича что было сил:

– На помощь! На помощь! Я тону! Сидни и Найденыш остановились на краю причала.

– Я не умею плавать! – воскликнула она. – Я не умею плавать!

По крайней мере ей не пришлось притворяться расстроенной, она действительно была в отчаянии.

– Помогите! Спасите меня! – надрывался Сэм.

Он очень убедительно заглотнул побольше воздуха, потом зажал себе ноздри пальцами и ушел под воду.

Юноша явно колебался – этого Сидни от него не ожидала. Напуганный, ставший как будто неуклюжим от страха, он лихорадочно оглянулся назад в поисках 0'Фэллона, но сторожа нигде не было видно. Сидни мельком встретилась с ним взглядом, и мучительный испуг в его глазах подсказал ей то единственное, чего она никак не могла предположить. Но не успела она хоть что-нибудь предпринять, как он прыгнул в воду.

И камнем пошел ко дну.

– О, мой бог! Сэм, – вне себя от ужаса закричала Сидни, когда ее брат вынырнул, – он не умеет плавать! Он не умеет плавать! Сэм устремился на крик, и ее охватила настоящая паника.

– Нет! Нет! Не приближайся к нему!

Найденыш утонет и со страху утопит Сэма вместе с собой. Сидни в панике оглянулась назад.

– Помогите! – закричала она что было сил.

Никто не пришел на помощь, никто так и не показался из-за деревьев. Отец, Чарльз, 0'Фэллон, – все они думали, что это часть спектакля! На ней было слишком много одежды, этак она чего доброго потонет, как топор. Разрывая и сдергивая с себя юбку и многочисленные нижние юбки с оборками, сбрасывая туфли, Сидни поняла, что у нее нет времени возиться с пуговицами. Оставшись в английской блузке с длинными рукавами, в шемизетке, корсете из китового уса и батистовых панталонах, она прыгнула в воду.

Майкл появился на поверхности в десяти футах от нее, выпрыгнув из воды чуть ли не до пояса. Должно быть, он оттолкнулся ногами от дна: тут было неглубоко – всего семь или восемь футов. Сразу было видно, что он наглотался воды: отплевываясь, он с шумом втянул в себя воздух.

– Держись от него подальше! – переходя на визг, крикнула она Сэму.

Он приближался, судорожно шлепая по воде руками. «Он утопит нас», – подумала Сидни обреченно.

– Помогите! – попыталась она еще раз призвать на помощь.

Майкл опять ушел под воду, и Сидни бросилась к нему, стараясь поймать за руку. Поймала. Потащила за собой к пристани, стараясь держать его на расстоянии вытянутой руки и яростно работая ногами. Но она не смогла повернуться, он держал ее слишком крепко.

– Сэм, вылезай из воды, – приказала она, задыхаясь, – беги за помощью…

Майкл утянул ее под воду. Слепая паника поглотила ее. Ноги коснулись скользкого илистого дна. На этот раз они с Майклом подпрыгнули вместе и показались из воды одновременно. Свободная рука Сидни ударилась обо что-то прочное – левый борт лодки. Она попыталась зацепиться за что-нибудь, но так ничего и не нащупала: планшир был слишком высоко. Пальцы Майкла сжимали ее словно тисками, едва не ломая кости. Вырваться было невозможно, а его вес неумолимо тянул ее обратно вниз.

И опять ее ноги уперлись в дно. Сидни согнула колени и оттолкнулась изо всех сил, работая ногами по-лягушачьи, чтобы броски выходили мощнее. Лодка повернулась; ей удалось ухватиться рукой за фалинь, которым судно было пришвартовано к причалу.

– Я держусь! – закричала Сидни, отчаянно цепляясь за швартов. Майкл двинулся к ней. Она испугалась, что он опять потянет ее на глубину, но в последнюю секунду он сумел отклониться в сторону и сам ухватился за кормовой подзор. Легкая посудина накренилась, пошла юзом и едва не перевернулась, когда он перебросил свое тело через леерное ограждение на юте и повис, изрыгая воду и хватая ртом воздух. Сэм подплыл прямо к лесенке на конце причала и взобрался наверх. Схватив швартов, он подтянул все еще цепляющуюся за него Сидни поближе к пристани. Корма лодки тихонько стукнулась о причал.

Сверху раздались торопливые шаги. Профессор Винтер и Чарльз остановились на краю пристани.

– Как ты? – спросили они хором.

– Я в порядке.

Чтобы это доказать, Сидни отпустила фалинь и поплыла к лесенке. Ей казалось, что она весит целую тонну; Чарльзу пришлось помочь ей преодолеть две последние перекладины. Сэм опять подтянул швартов, и корма лодки оказалась в нескольких дюймах от лесенки. Отец помог ему удержать лодку в неподвижности.

– Помощь не нужна? – спросил Чарльз, наклоняясь вниз, к Найденышу. Юноша не обратил на слова никакого внимания. Он демонстративно взобрался на причал сам, повернулся ко всем спиной и отошел от них подальше. Потом остановился, согнулся пополам, опершись руками на колени, и выплюнул новую порцию воды.

– Мне это в голову не приходило, – задумчиво произнес профессор Винтер, глядя на него. – Не умеет плавать? Гм! Кто бы мог подумать?

Он почесал голову и заморгал, глядя в свой блокнот. Возмущенная Сидни осторожно подошла к Майклу, не обращая внимания на воду, текущую ручьями с оставшейся на ней одежды. Она робко коснулась мокрой рубашки, прилипшей к его спине.

– С вами все в порядке? Он повернулся к ней, и Сидни в ужасе отшатнулась, увидев его лицо.

– О, мой бог! – прошептала она. – Простите, простите меня, мне очень жаль. Это было глупо… Я знала заранее… и все-таки пошла на это. Майкл, подождите…

Он не желал слушать. Не оглядываясь, он пошел прочь в направлении своего пристанища. После секундного замешательства 0'Фэллон последовал за ним. Чарльз, заботливый, как всегда, набросил свой сюртук ей на плечи.

– Как ты его назвала? – спросил он с любопытством.

Они оба провожали взглядом Найденыша, пока он брел по песку и наконец скрылся за деревьями.

– Майкл, – ответила подавленная и несчастная Сидни. – Это его имя.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– Вы хотите сказать, что собираетесь продолжать эти эксперименты? – спросила Сидни, изумленно уставившись на отца. – Хотя теперь вам известно, что он умеет говорить? Он знает свое имя! Отец, я сама это слышала!

Чувствуя себя загнанным в угол, профессор Винтер прибегнул к своей излюбленной тактике: начал выражаться еще более туманно, чем обычно.

– Ничего подобного я не говорю, – пробормотал он, вобрав голову в плечи, как черепаха, и всеми силами стремясь исчезнуть под столом. – Вообще ничего не говорю. Вообще молчу, – добавил он еле слышно.

Чарльз повел себя более откровенно.

– Ты сама не знаешь, что ты слышала, Сидни. Он что-то такое сказал…

– «Майкл». Я слышала, как он сказал «Майкл».

– Ну допустим. Если он это сказал и если его действительно так зовут, что это доказывает? Ровным счетом ничего.

Заслышав эти слова, ее отец приободрился, подняв голову и кивнул.

– Это лишь означает, – самоуверенно продолжал Чарльз, – что он вспомнил свое имя. В твоих глазах это выглядит так, будто он, по крайней мере, выпускник Гарвардского университета.

Ее отец усмехнулся шутке. Ослепленная гневом, Сидни совсем позабыла о сдержанности.

– Вы же ученые – вам полагается быть объективными. Как вы можете игнорировать то, что происходило прямо у вас на глазах на протяжении нескольких недель? Особенно вы, отец. Ведь вы уже знали, во всяком случае предполагали, в чем дело. Вы писали об этом в своих заметках!

– Предполагал – возможно, но это было всего лишь…

– Нет, вы об этом писали, неужели вы не помните? «Судя по его манере держаться, он мог бы заговорить, если бы захотел». И вы удивлялись, почему у него с собой постоянно эта книга. Неужели вы не видите, что это значит? Он все понимает!

– Вздор!

– Ну пусть не все, – торопливо уступила Сидни. – Но он не «научная загадка», свалившаяся вам в руки, он человек! Как вы можете продолжать экспериментировать с ним, словно он лабораторное животное? Чарльз, стоявший позади кресла, в котором сидел ее отец (точь-в-точь как сын на семейной фотографии; не хватало только ладони, опущенной любовным жестом на плечо дорогого папаши), обогнул стол и подошел к ней. После происшествия на озере Сидни успела переодеться, но волосы у нее все еще были мокрые, она продолжала машинально сжимать в руках влажное полотенце.

–Ты расстроена, – сочувственно заметил Чарльз. – Ты пережила шок. То, что сегодня произошло, – ужасно и ты еще не оправилась от потрясения.

Ее отец за спиной у Чарльза что-то одобрительно хмыкнул.

– Никто не причинит ему вреда, Сидни. Ты ведь это понимаешь, не правда ли? Мы действительно ученые, а не какие-нибудь там безумцы или злодеи!

Сидни улыбнулась и тут же сама возненавидела себя за эту улыбку. Может, у нее и вправду начинается истерика? Рассудительный голос Чарльза, его мягкое прикосновение к ее руке вызывали у нее попеременно то желание истерически рассмеяться, то заорать на него, но в конце концов раздражение, вызванное его снисходительным тоном, вытеснило другие чувства.

– Не кажется ли вам, что следует по крайней мере пересмотреть полученные данные? Его больше нельзя рассматривать как объект под наименованием Человек с Онтарио, так ведь?

– Гм… мы не можем быть твердо уверены. Еще рано делать прогнозы.

Он потянулся за своей трубкой, и Сидни поняла, что проиграла. Ее отец мог запросто потратить добрых пять минут на то, чтобы отыскать кисет, набить трубку табаком, найти спички, раскурить трубку, дать ей погаснуть, вновь раскурить и так до бесконечности. И все только для того, чтобы избежать обсуждения вопроса, который был ему не по душе.

– Конечно, нам придется многое пересмотреть, – ответил за него Чарльз. – Очень может статься, что он действительно больше не представляет интереса для антропологии в качестве «научной загадки», как ты говоришь, то есть в качестве объекта, на примере которого мы могли бы проанализировать проявление признаков цивилизованности в строго изолированной экспериментальной среде. Но его ценность для нас как специалистов по биологической этике отнюдь не исчерпана. Мы по-прежнему можем наблюдать его как.. образчик, вольно выражаясь, «первозданного человека», все еще относительно не затронутого развращающим влиянием человеческого общества, – это с одной стороны. Можно взглянуть на него и с другой: как на дикаря, лишенного благ цивилизации. Все зависит от точки зрения наблюдателя.

– Чарльз, а как насчет его ценности в качестве человека? Как насчет него самого? Он не «образчик», Чарльз, он человеческое существо. Он не твоя собственность и не собственность университета. Разве у него нет никаких прав? Может быть, у него где-то есть родители? Почему никто не пытается узнать, откуда он родом? У меня в голове не укладывается, как вы можете продолжать держать его взаперти, или подсматривать за ним через дырочку в стене, или обманывать его при помощи жестоких трюков во имя какого-то… научного эксперимента, который может быть вообще…

Сидни умолкла, так и не закончив фразы: к подобному стилю разговора она не привыкла. Ее отец пребывал в явном замешательстве.

– Все это прекрасно, моя дорогая, – проговорил он сквозь облако табачного дыма, – но это не освобождает меня от необходимости представить доклад к концу лета. Слокум его ждет. Он сказал, что я должен вручить доклад лично ему в руки. Не могу же я изменить своему слову!

– Да, но…

– Я же не говорю, что все останется как было. Многое изменилось. Надо кое-что изучить, многое обдумать.

С этими словами он повернулся во вращающемся кресле и принялся увлеченно перебирать книги в стенном шкафу.

Чарльз положил руку ей на плечо.

– Сидни, – сказал он кротким голосом, способным одновременно и привлечь ее, и оттолкнуть. – Пойдем прогуляемся. Заодно все и обсудим.

– Нет, Чарльз, только не сейчас. Он неторопливо кивнул, окинув задумчивым взглядом ее влажные спутанные волосы.

– Вот как. Ну тогда позже. Ее мысли уже были далеко.

– Позже, – рассеянно откликнулась Сидни, очень напоминавшая в эту минуту своего отца.

Она вышла из кабинета, все еще сжимая в руке мокрое полотенце.

* * *

Входная дверь в домик для гостей была полуоткрытой. Сидни коротко постучала и распахнула дверь. Застоявшийся запах ударил ей в нос – тошнотворно-сладкий и неприятный. Ей сразу стало ясно, откуда он исходит, когда 0'Фэллон шаркнул по полу стулом, придвинутым к холодному камину, и сделал неверный шаг по направлению к ней. На полу возле стула стояла полупустая бутылка.

– Вы пьяны! – возмущенно бросила Сидни, продолжая идти вперед.

– Ничего подобного! Эй, вы куда? Туда нельзя. Эй! Она уже успела отпереть дверь, ведущую во вторую комнату, и открыть ее. 0'Фэллон нагнал ее. От него разило спиртным.

– Это опасно, мисс. Я не могу вам позволить войти туда одной.

– Со мной ничего не случится, – отрезала Сидни. – Я собираюсь войти туда одна. А вы, мистер 0'Фэллон, надеюсь, сможете прийти мне на помощь, если я позову.

Она боком протиснулась внутрь и закрыла дверь у него перед носом.

В маленькой комнате царил полумрак. Движение у окна на долю секунды вызвало в душе у Сидни безрассудный страх, пока она не убедилась, что смутная фигура, направляющаяся к ней, – это Майкл. На нем были лишь чистые сухие брюки. И больше ничего.

– Я… э-э-э… я…

Сидни сглотнула, понимая, что выглядит глупо, и прислонилась спиной к закрытой двери.

– Я пришла извиниться перед вами.

Он был прекрасен и в сумраке казался безупречным; если на его теле и были шрамы, при таком скудном освещении она их не замечала.

– Я пришла сказать вам, что очень сожалею и раскаиваюсь. Мы поступили нехорошо. Мы – Сэм и я – притворились, что не умеем плавать, чтобы…

Господи, как же это объяснить?

– Мой отец хотел проверить, попытаетесь ли вы спасти Сэма. Он ведь ученый, как вам хорошо известно. Они вас изучали. Вы жили вне человеческой цивилизации, и они хотят выяснить, что представляют собой люди, как они поступают, пока их не коснулась цив… пока они не живут вместе с другими людьми.

Выбившись из сил. Сидни прижалась затылком к дверной панели.

– Вы понимаете, о чем я говорю? – беспомощно спросила она. Молчание.

– Ну что ж… Как бы то ни было, я хочу попросить у вас прощения за ту роль, которую мне пришлось сыграть в их небольшом эксперименте. Сэм тоже извиняется. По правде говоря, он ужасно переживает за вас.

У него был выводящий из равновесия пристальный взгляд: он как будто видел то, чего другие люди видеть не могли. Его ноздри слегка раздулись, и Сидни поняла, что он ловит ее запах. Это заставило ее смущенно вспыхнуть. Но в то же время ей показалось, что он больше не выглядит рассерженным или обиженным. Уже кое-что.

– Ну что ж, – сказала она во второй раз. Ее рука уже лежала на ручке двери, когда приглашение вырвалось изо рта само собой:

– Не хотите ли пойти со мной на прогулку? Он подошел ближе, прямо вплотную к ней. Сидни оцепенела, ее опять охватил глупый страх. Но она вскоре догадалась, что ему нужно. Его рубашка висела на крючке, прибитом к двери у нее за спиной.

* * *

0'Фэллон последовал за ними. Майкл вытеснил его из своего сознания и попытался укоротить шаги, чтобы ступать в ногу с Сидни, но ему было непривычно идти рядом с ней, он все время забывал, что она за ним не поспевает, и обгонял ее. После чего ему приходилось останавливаться и поджидать, чувствуя себя глупым и неуклюжим.

Они подошли к каким-то большим валунам, торчавшим из песка, и она сказала:

– Может быть, нам присесть ненадолго? И они сели на камень – рядышком, но не касаясь друг друга. Она говорила о своих братьях, о лете, о путешествии под парусом на их лодке… о спокойных и безопасных вещах. Но, слушая ее голос, он понял, что сама она не спокойна. Потом она перестала говорить, и между ними наступила тишина – тоже не спокойная, а напряженная. Она повернулась к нему всем телом, и они стукнулись коленями. Она протянула руку. В точности, как Сэм в тот первый раз на берегу.

– Я Сидни Дарроу, – сказала она. – А вы Майкл? Он посмотрел на ее маленькую белую ручку и на ее лицо – такое красивое. Она напряженно улыбалась, но улыбка у нее была добрая, полная тепла. Ее рука утонула в его руке, когда он ее взял. Он взял ее очень осторожно, стараясь не сжимать слишком сильно. Он знал, что она ждет от него слов. Он уже говорил с ней раньше, хотя и сказал всего одно слово. Почему же ему так тяжело сейчас? И все-таки он это сделал. Он сказал:

– Я Майкл Макнейл.

Ее глаза наполнились влагой. Она… заплакала. Она отняла у него руку и повернула голову так, чтобы он не видел ее лица.

– Простите меня, – сказала она со странным смешком, вовсе не похожим на смех. – Я… плачу не от горя. Я просто…