Текст книги "Непокорный"

Глава 5

Прошло несколько часов, а Уэйд все еще размышлял, что нужно бы поблагодарить хозяйку, по слова не шли с языка. В глазах ее читался и укор, и вопрос, когда она вертела в руке уздечку. Что бы она сказала, если бы узнала, что его жена индианка? Что брак с нежной женщиной из племени ютов – это еще ужаснее, чем хладнокровное убийство человека? Вот тогда бы она, наверное, выставила его за дверь, хотя не выставила убийцу.

Но какое у него право обвинять ее? Почти все в Колорадо ненавидели индейцев. Да что там почти, скорее всего все, тем более, что газеты не переставая вопили о зверствах индейцев и необходимости переселить их в штат Юта, где их ждала голодная смерть.

Ему становилось тошно, стоило об этом подумать. Особенно активничали денверские газеты, обвинявшие ютов во всех грехах, от поджогов лесов до массовых убийств, которых на самом деле никогда не было. Уэйд слышал все эти обвинения от старателей и охотников, проезжавших по землям индейцев. Еще одно оправдание расширения территории.

А юты, несмотря на нарушения правительственных обещаний и договоров, надеялись на мир и постоянно пытались ублажить белых, отдавая им все больше и больше земель. Белым все было мало, особенно их привлекали минералы сверкающих гор. А потом они присваивали и то, что им не принадлежало, как, например, женщин из племени ютов.

Даже его сын не считался человеческим детенышем из-за примеси индейской крови. Такого убить пара пустяков. Гниды порождают вшей. Так любили поговаривать солдаты.

Уэйд не смог сдержать печальный стон. Дру был единственным светлым пятном в его жизни, единственное, что имело смысл в последние семнадцать лет.

Он любил Чивиту. Она была доброй и нежной, она подарила ему сына, но он не испытывал к ней страсти, только благодарность за то, что она усмиряла яростный гнев, который он обратил против самого себя.

Она была такой покладистой, всегда готовой поделиться с ним простой радостью от зрелища восхода солнца в горах или распустившегося цветка. Она почти ничего не просила взамен того, что по-своему мягко и ненавязчиво учила его, как вернуться к жизни. А теперь он отверг все ее уроки.

Уэйд потянулся за ожерельем, лежавшем на тумбочке. Оно принадлежало его сыну – подарок к именинам. Чивита кропотливо вырезала бусины из бычьего рога, а Уэйд выменял серебряного орла, которого изготовил мастер из племени навахо. Дру очень дорожил этой вещью.

На ожерелье до сих пор сохранились следы крови. Кровь сынишки, предположил он. Превозмогая боль, Уэйд надел ожерелье. Ему было все равно, что подумает хозяйка или ее сын. Он даже решил специально бросить им вызов.

Он злился, что обязан женщине, которая, подобно многим другим, презирает индейцев. Но еще больше его злило, что он оказался здесь пленником из-за собственной слабости.

Не в силах заснуть, он попытался сесть. Керосиновая лампа рядом с кроватью по-прежнему горела, он задул ее и бросил взгляд на занавешенное окно.

Ему захотелось открыть его. Захотелось сделать глоток свежего воздуха. Может быть, тогда он перестанет чувствовать себя, как в клетке.

Уэйду удалось подняться с кровати и добраться до окна.

Он отдернул занавески и попробовал приоткрыть окно. Оно поддалось только наполовину, он прислонился к раме и глубоко задышал.

Дождь прекратился, но небо было темным, без звезд и луны. Гор разглядеть он не смог. Они назывались Черные горы.

Но они не были и вполовину так черны, как его душа.

Мэри Джо не знала, когда перестал идти дождь. Она проснулась посреди ночи в полной тишине. После непрерывного грома и стука тяжелых капель о крышу это была зловещая тишина.

Теперь уже можно встать и чем-то заняться. Стоило ей проснуться ночью, вновь заснуть не удавалось. Наверное, сказывались годы ожидания, что вот-вот откроется дверь и послышатся шаги у ее двери. Почти всю свою замужнюю жизнь она провела в ожидании.

А теперь ей казалось, что она снова ждет, но в этот раз не знает, чего именно.

Мэри Джо постояла в ночной сорочке, которая так нравилась мужу. Она сама ее сшила за несколько лет до его смерти. Потратила многие часы, пришивая кружево к тонкому батисту. Роскошная получилась сорочка, но после смерти мужа она ни разу не доставала эту вещь из сундука. Непонятно, почему сейчас она ее надела? Возникла потребность вновь почувствовать себя женщиной?

Она принялась покусывать губу, пытаясь сделать вид, что внутри не проснулось желание. Оно все время напоминало о себе, как бы она ни старалась заглушить его. Тот факт, что оно возникло с появлением незнакомца, приводил ее в ужас. Он был воплощением всего того, от чего следовало бежать без оглядки, и сыну нельзя было позволять с ним видеться.

Воздух. Свежий воздух вернет ей благоразумие. Мэри Джо на цыпочках вышла из комнаты, чтобы не разбудить сына. Осторожно приблизилась к входной двери, открыла ее и осталась у входа.

Прохладный ветерок развеял душный зной, висевший над домом много дней. Как приятно было подставить навстречу ветру разгоряченное лицо.

Она с удовольствием понаблюдала за облаками, мчавшимися по темному небу. Спешат в другие края, чтобы досадить кому-то бесконечными дождями.

И все же она была благодарна дождю. Дождь помог незнакомцу. Смыл все его следы.

Незнакомец.

Ее мысли все время возвращались к нему. Она без конца ломала голову, как его защитить, пусть он и груб. и неблагодарен.

На крыльцо вышел Джейк и уселся рядом с ней, склонив голову набок. Он поскулил, чтобы привлечь ее внимание, а когда она наклонилась и рассеянно провела рукой по его ушам, заурчал от удовольствия.

– Джейк, – прошептала она, – и чем он мог тебе так понравиться?

Пес снова заурчал.

– От тебя столько же бед, сколько и от него, – сказала она собаке.

Джейк завилял хвостом, а затем, словно в подтверждение ее слов, бросился вниз по ступеням и выбежал во двор, который почти весь развезло от грязи.

Не обращая внимания на сырые ступеньки, она села и прислонилась спиной к столбику крыльца – идти в дом не хотелось. Темнота вокруг как-то успокаивала.

Почему она не боялась Уэйда Фостера? Потому что многое довелось испытать в жизни? В детстве она прошла через голод, когда погиб урожай, пряталась с матерью во время набегов команчей, со страхом ждала, вернется ли домой отец, а годами позже с таким же страхом ждала возвращения Джеффа.

Теперь она снова боялась, но не Уэйда Фостера, а саму себя, своих чувств и одиночества. До его появления она с этим справлялась.

Ее сделала моя жена. Она знала, что не сумела скрыть в тот момент потрясения. Ей до сих пор не верилось. Индейская уздечка. И ожерелье тоже индейское. То самое, которое он отчаянно искал, когда очнулся.

Вернулся Джейк, начал отряхиваться и забрызгал грязью Мэри Джо. Как приятно не думать о мелочах. Как приятно, когда есть одна забота – как бы хорошенько вываляться в грязи. Правда, теперь ему придется провести остаток ночи во дворе.

Наконец Мэри Джо поднялась.

– Побудешь сегодня сторожевым псом, – сказала она Джейку.

Вид у него был обиженный.

– На сей раз тебе это не поможет, – сурово продолжила она.

Пес заскулил, и Мэри Джо почти сдалась.

– Нет, – повторила она и, чтобы не передумать, ушла в дом, закрыв за собой дверь.

Ее не покидало чувство вины, хотя она знала, что через минуту Джейк примется бегать, разнюхивать, в общем, прекрасно проводить время.

Она же будет лишена приятного времяпрепровождения. В ее голове будут звучать все те же трудные вопросы о таинственном Уэйде Фостере.

Уэйд стоял у окна и смотрел на Мэри Джо. Он говорил себе, что нужно вернуться в кровать, что не следует мешать женщине, которая явно хочет побыть одна. И все же не смог отвести от нее взгляда, любуясь стройной фигурой, грациозными движениями. Она опустилась на ступени и задумчиво прислонилась к столбику.

И чем он мог тебе так понравиться? – спросила она у собаки.

Ничем, подразумевалось в ответе, и Уэйд не винил ее. Почему же она продолжает о нем заботиться? Почему ничего не сказала отряду? Почему не позволила им увезти его? Зачем взвалила на себя неприятную обязанность, отправившись за уздечкой?

Он сжал здоровую руку в кулак. Ему была известна собственная способность выздоравливать. Еще два дня, и он вполне сможет уехать. Но как? У него ни лошади, ни денег. И податься некуда. Да и как далеко он сможет пройти пешком? До сверкающих гор на территории ютов ему вовек не добраться.

И с хозяйкой ему тоже не расплатиться. Один Бог знает, как он ненавидел быть обязанным. Особенно тем, кто свысока отнесся бы к его жене и ребенку.

Он смотрел, как женщина склонила голову, перекинув через плечо спутанные волосы, и обняла собаку. Она удивляла его, вызывала интерес, хотя это было для него совершенно лишним. Он ничего не мог предложить такой женщине, как она, а теперь, когда рука покалечена, и в впредь не сможет. Он признавал это. Наказание за прошлое.

Фостер отошел от окна и вернулся хромая к кровати. Ее кровати, даже пахнувшей, как она – цветами и свежестью. От этой мысли его больно кольнуло. Завтра переберется в сарай, а потом вообще уйдет, как только сможет. Он закрыл глаза, но все равно видел ее перед собой, какой она была там, на крыльце. Почти эфирное создание в белой сорочке.

– Проклятие, – прошептал он.

Похоже, дьявол не оставил его в покое, а только придумал новую пытку.

Когда на следующее утро Уэйд проснулся от тихого стука в дверь, за окном пели птицы. Солнце струилось в комнату, легкий ветерок шевелил занавески.

Все это означало, что отрад будет рыскать где-то поблизости.

Самочувствие больного улучшилось. Еда и отдых помогли. Но намного ли?

Стук в дверь повторился.

– Да! – наконец произнес он, убедившись, что тот, кто стоит за дверью – мать или сын, – уходить не собирается.

Дверь открылась, и вошла Мэри Джо Вильямс. Вместе с ней в комнату вплыл вкуснейший аромат. У больного заурчало в животе.

Хозяйка улыбнулась робкой, вопросительной улыбкой, какой он до сих пор никогда не встречал. Он видел другие улыбки у женщин – соблазнительные, игривые или скромные. А еще ему случалось видеть, как женщины улыбаются, чтобы доставить удовольствие. Но ни разу не попадалась на глаза улыбка, в которой одновременно читался и вызов, и сострадание, которая говорила о терпении, но не о капитуляции.

– Дело идет на поправку, как, видно, – заметила она, – И как слышно тоже.

Он смутился, не зная, что ответить, а потому просто ждал и смотрел. Она была не столько красива, сколько интересна. Живой взгляд говорил об уме, характере и любопытстве, тем не менее она научилась не задавать вопросов. Волосы, отдававшие рыжиной в лучах солнечного света, были заплетены в косу, спускавшуюся до лопаток. В нем проснулся мужчина, ему захотелось погрузить обе руки в пышное облако волос, которым он вчера не налюбовался. Нет. Руку. Одну руку. Другая не действовав. Фостер нахмурился, вспомнив о суровой реальности, и потупил взор.

Хозяйка внесла поднос с миской горячей воды, над которой клубился пар. Еще он разглядел мыло и бритву.

– Я подумала, что вам, вероятно, захочется умыться перед едой, – сказала она и добавила, чуть помедлив; – Я могла бы вас побрить, если хотите.

Он сомневался, что ему этого хочется. Он не любил зависимость. И абсолютно не был уверен, хочется ли ему вновь ощутить прикосновение ее рук. Слишком уж они мягкие и соблазнительные.

И все же теперешний его вид был ему ненавистен. Во время войны он отпустил бороду. В те годы он напрочь отказался от любого намека на цивилизацию.

После того как Уэйд преследовал солдата янки, умолявшего оставить ему жизнь, он ушел в горы и просто существовал. Он понимал, во что превратился, и лелеял ненависть к самому себе, помня, как будто это случилось вчера, лица людей, которых убил.

Фостер потрогал левой рукой лицо и вновь ощутил под пальцами жесткую щетину. Неужели он превратился в животное, не достойное жить среди порядочных людей?

А потом он опять почувствовал вопросительный взгляд женщины и кивнул.

Она подошла к нему и опустилась на стул возле кровати. Он с неудовольствием отметил, что от нее как всегда пахнет цветами. При первом ее прикосновении Уэйд закрыл глаза и не открывал их, пока она умывала его, намыливала щеки и проводила бритвой по коже.

Он чуть было не поморщился от желания, проснувшегося в нем, стоило ей дотронуться до него. Ему показалось, будто он предал Чивиту, потому что она никогда не вызывала в нем такую жажду, никогда не тревожила его сердца.

Теперь ему только и оставалось держать глаза закрытыми, чтобы отгородиться от нее. Он чувствовал себя таким же голым, как тогда без брюк, словно она сбривала не бакенбарды, а слой за слоем снимала его неуязвимость.

Но он лежал неподвижно и все терпел. Спустя какое-то время, которое показалось ему целой вечностью, от его лица отняли бритву, и он почувствовал прохладное полотенце.

– Теперь можете открыть глаза, – сказала хозяйка чуть насмешливо. – Горло я вам не перерезала.

Он открыл глаза и поднес левую руку к щеке. Гладкая. Выбрито чисто. Ощущение приятное.

– Я об этом и не думал, – сказал он.

– Тогда почему…

Она была честна с ним с самого начала. Пора и ему быть честным с ней, во всем. Он посмотрел ей в глаза.

– Чересчур уж приятно было. Я такого не заслужил. Она слегка наклонила голову, внимательно изучая его.

– Дело явно идет на поправку. – После паузы она не уверенно поинтересовалась: – На вас есть листовки «Разыскивается»?

– Сомневаюсь, – сказал он. – По крайней мере, не последнего выпуска.

Ее глаза вопросительно сощурились.

– Думаю, меня никто не видел, – сказал он. – Полиция скорее всего разыскивает какого-нибудь чужаки, особенно продырявленного пулей.

– Как вам удалось… убить того старателя, когда вы сами были так тяжело ранены? Не мог же он в вас стрелять после…

– Я сделал это левой рукой, – произнес он, отчеканивая каждое слово. – Если очень хочешь, то можно сделать что угодно. К тому же у него кончились боеприпасы. И он был напуган. – Вот теперь уж она замолчит, подумал Фостер.

Но она не замолчала, хотя слегка побледнела.

– Он убил вашего сына?

– И жену, – сказал Уэйд. – Он был одним из трех убийц и умер последним. – Глядя прямо ей в глаза, Фостер решительно заявил: – Можете оставить свою вежливость. Моя жена была индианка из племени ютов, а сын… полукровка. Ему исполнилось шесть лет, когда эти люди перерезали ему горло, после того как изнасиловали и убили его мать. Конечно, многие скажут, мол, невелика потеря. Всего лишь каких-то два индейца. – Он не сумел скрыть горечи.

– Мне жаль, – тихо сказала она.

– Вам жаль? Действительно жаль? Я видел ваши глаза, когда вы принесли уздечку.

– Я всегда говорю то, что думаю, мистер Фостер, – с вызовом произнесла Мэри Джо. – Это большое горе, когда убивают ребенка. Я видела белых ребятишек, убитых индейцами. С моей подруги сняли скальп, а когда мне было семь, команчи увезли с собой мою сестру. Мы так и не нашли ее, хотя отец никогда не оставлял попыток, даже десять лет спустя. – Мэри Джо вдруг замолчана и поднялась. – Завтрак скоро будет готов.

Уэйд смотрел ей вслед, сожалея о своих злых словах, сожалея, что пробудил тяжелые воспоминания, от которых в ее глазах появилась старая печаль. Он всегда умел обидеть окружающих. У него это получалось чертовски хорошо.

Джефф закончил поливать Джейка водой, натасканной из источника. Пес встряхнулся, обрызгав Джеффа, потом лизнул хозяина, словно извиняясь за неурочный душ.

– Больше так не делай, – отругал его Джефф.

Джейк обиженно потрусил прочь. Джефф быстро вытерся полотенцем и взбежал на крыльцо. В животе у него урчало от голода, а он еще хотел поговорить с больным.

Мать жарила яичницу, и опять пахло ветчиной. На столе уже лежало золотистое печенье. Джефф с удовольствием потянул носом воздух. Он сказал незнакомцу чистую правду. Его мать была лучшей поварихой Техаса. И Колорадо тоже.

Она шваркнула кусок ветчины на тарелку.

– Порежь на кусочки для мистера Фостера, – сказала Мэри Джо, – и помажь маслом печенье. Сверху можешь положить яблочный джем.

Джефф с радостью все исполнил. Ему было приятно, что в доме появился еще один мужчина. Он любил мать, но ему не хватало рейнджеров и того внимания, которое они ему уделяли. Рейнджеры брали его с собой на рыбачку и охоту, разговаривали с ним как со взрослым. И обращались с ним тоже как со взрослым, доверяя ухаживать за лошадьми. Он многое знал о лошадях.

Джефф хотел, чтобы незнакомец остался, хотел разговаривать с Уэйдом Фостером, как мужчина с мужчиной. А то мать все еще считает его ребенком. Беспокоится, если он надолго отлучается, когда, погрузившись в собственные мысли, бродит вдоль реки или скачет на лошади.

Джефф не винил ее. Понимал, что он единственный, кто у нее остался. Тай давно объяснил ему это, когда он пожаловался, что мать чересчур часто обнимает его. Ей нужен муж, сказал тогда Тай.

Мальчик не стремился заполучить лишь бы какого отца. Но незнакомец произвел на него впечатление, да и Джейку мистер Фостер понравился. А ведь этому псу нравился далеко не каждый. К тому же мистер Фостер был немногословен и не старался никому понравиться. И свое оружие он носил правильно, точно как пала, и грустил, что погибла его лошадь.

Все это вместе значило для Джеффа очень много.

На слова шерифа о хладнокровном убийстве он не обратил внимания. Как сказала мать, если незнакомец убил кого-то, значит на то быта причины. Джефф принимал такое объяснение, считая его достаточным.

Это не мешало ему, однако, задуматься, не связан ли незнакомец с законом. Или с армией. У Джеффа было очень много вопросов, но мать приказала ему не надоедать гостю.

Впрочем, Джефф не считал, что надоест, если задаст ему несколько маленьких вопросов, например, о сыне. Джефф удивился, когда впервые услышал о нем. Мистер Фостер говорил тогда с печалью, но и со злостью тоже, и Джефф догадался, что, наверное, случилось что-то ужасное. Незнакомцу было очень больно, как было больно Джеффу, когда погиб его отец, а потом и Тай.

Джефф закончил резать мясо, мать тем временем приготовила поднос, куда поставила стакан молока и чашку кофе.

– Отнеси ему, – сказала она.

Джефф по-детски удивился, но потом вспомнил, что она все утро напряженно молчит, поджав губы, после того как вышла из комнаты мистера Фостера.

Джефф взял поднос и уже почти дошел до двери, когда мать вновь окликнула его.

– Скажи мистеру Фостеру, чтобы съел, сколько сможет, Джефф. И, пожалуйста, не задавай никаких вопросов. Мне кажется, ему пришлось нелегко, и не стоит об этом напоминать.

Джефф повернулся к ней лицом. Выглядела она взволнованной, что случалось очень редко.

– Не буду, – сказал мальчик, думая, однако, что ничего дурного не произойдет, если он задержится на несколько минут в комнате вдруг незнакомцу захочется поговорить, вдруг ему одиноко, как иногда бывает Джеффу.

Мальчик вошел в комнату и к своему изумлению увидел незнакомца на ногах. На нем были брюки, но грудь была по-прежнему обнажена, и Джефф разглядел шрамы. Хотя теперь незнакомец был чисто выбрит, выглядел он грозно. Но не коварно, подумал Джефф, когда губы мистера Фостера слегка вздрогнули при виде заставленного едой подноса.

Раненый тяжело опустился на кровать, явно не имея больше сил держаться на ногах. Он не спускал глаз с Джеффа, и мальчику захотелось бросить поднос и убежать – такой тяжелый был у того взгляд. Но Джефф не сделал этого. Он выпрямился и твердо посмотрел незнакомцу в глаза.

– Мама сказала, чтобы вы съели столько, сколько сможете.

– Крайне обязан, – неловко проговорил незнакомец, словно не привык к подобным словам.

– Это мама все приготовила, – добавил Джефф, потом поставил поднос и направился из комнаты.

– Джефф. Мальчик обернулся.

– Скажи своей маме… скажи ей… черт… – Джефф видел, как на лице раненого заиграли желваки. – Скажи… что я…

Джефф заулыбался:

– Я передам ей, что вы сказали спасибо. Он выскочил за дверь, прежде чем незнакомец успел возразить против вольного толкования того, что он пытался выразить.

Глава 6

Уэйд опустошил поднос наполовину. Господи, как же вкусно она готовит. Такого печенья он не пробовал с того утра, когда уехал из дому в город.

Напоминание о смерти вызвало у него тошноту» но он заставил себя выпить молока. Ему нужно было набираться сил. Ему нужно убираться отсюда, как можно скорее.

Внутри все сжалось: он подумал, какой опасности подвергает этих людей. Еще хуже ему стало от мысли, что они могут узнать, кто он такой на самом деле. Узнать, что его настоящее имя проклято в двух штатах и что ему была уготована петля еще четырнадцать лет назад.

От него не ускользнуло, что мальчик начинает смотреть на него как на героя. С тем же успехом Джефф мог бы обожать гремучую змею. Такой свет Уэйд видел когда-то в глазах Дру, но не оправдал обожания сына.

Уэйд встал и подошел к окну. Ливень смыл часть огорода, пшеничное поле тоже почти все пропало.

Ограда загона нуждалась в починке. Интересно, сколько лошадей в хозяйстве, нельзя ли одну одолжить? Лично у него на этом свете только одна собственность: двадцать лошадей, которых он затабунил в горах и присоединил к лошадям Чивиты. Юты были отменными коневодами, и он многому от них научился. За его собственным табуном теперь приглядывал в высокогорной долине брат Чивиты, Манчес.

Уэйд должен туда добраться.

А потом?

Что он будет делать, однорукий? Не сможет заарканить дикую лошадь. Не сможет даже объездить ее.

В голове роились мысли. Он отдаст животных Манчесу. Он в долгу перед своим шурином. Наверное, отдаст пару лошадей Мэри Джо Вильямс. И тогда у него не останется никаких долгов. Тогда он исчезнет.

Фостер сделал несколько шагов, проверяя ноги. Раненая нога заныла тупой болью, которая усиливалась, чем больше он вышагивал. Как далеко сумеет он пройти? До забора, если повезет. В этой комнате он был таким же узником, как если бы сидел в тюремной камере.

Ему нужна лошадь. Согласится ли женщина одолжить ему животное? Хотя, с какой стати? Ведь он сам признался в убийстве.

Он мог бы украсть. Уэйд Фостер многое знал о краже лошадей. Но потом он представил себе лицо Джеффа и то, как удручен будет мальчик, если Уэйд украдет лошадь.

Черт бы побрал ребенка и его радостные глаза, и улыбку, полную надежды. Фостер совсем не нуждался в таком доверии.

Он сделал еще несколько пробных шагов. Рану на ноге задергало. От езды верхом она снова откроется. Сколько крови должен человек потерять, прежде чем умрет?

В дверь постучали. Он замер, затем прорычал разрешение войти. Не мог же он запретить женщине войти в собственную комнату.

Дверь открылась, на пороге стояла она. Он внимательно ее осмотрел: темно-рыжие волосы, пахнущие цветами, гладкая кожа, широкие скулы, стройная фигура, взгляд, в котором было много решимости и слишком мало страха. Она улыбнулась, увидев, что он на ногах.

– Вам лучше!

Он смущенно ответил:

– Настолько хорошо, что готов вернуть вам вашу комнату. Я поживу в сарае, если вы не против. Всего лишь день или два, пока не смогу передвигаться. Я и так доставил вам слишком много хлопот.

Улыбка исчезла с ее лица, а взгляд стал настороженным, словно на глаза опустилась завеса.

– Сомневаюсь, что у вас хватит сил далеко уехать, а в сарае сыро, легко можно подхватить простуду. Я бы предпочла, чтобы вы оставались здесь. Нам с Джеффом совсем неплохо вдвоем.

– Я не…

– Если отряд вернется, вам безопаснее находиться в моей спальне, – сказала она. – Здесь вас искать не будут. А сарай наверняка обыщут.

Уэйд стиснул зубы. Она права, черт возьми. Он не мог представить, что кто-нибудь вторгнется в спальню этой женщины против ее желания. Она усмирит наглеца одним взглядом.

Пропади все пропадом, она даже его усмиряет.

Он вздохнул, сдаваясь. Потом почувствовал, что вот-вот упадет и, не желая делать это вновь у нее на глазах, отошел к кровати. Неловко опустился на одеяло, держась прямо одним усилием воли.

– Еще один день, – сказал он, – и я сумею…

– Быть может, дойти до ворот, – перебила она. – Большее расстояние вам не преодолеть.

– Лошадь. Если бы вы мне одолжили… – Он решил покинуть это место так или иначе, даже если ему придется просить, чего он не делал лет двадцать. – В горах у меня есть несколько лошадей. Если… я доберусь до них, то возмещу…

– На лошади вы тоже далеко не уедете, – сказала она мягко, даже с сожалением. – И лишних лошадей у нас нет, только моя и Джеффа, а еще два тяжеловоза, которые возят фургон и работают в поле.

Уэйд почувствовал досаду. Досаду от собственной беспомощности и зависимости. Ему захотелось отомстить своей судьбе, только судьбы под рукой не было. А женщина была. Он посмотрел на нее со злостью.

– Что сказали бы ваши соседи, если бы узнали, что вы приютили любовника индианки?

Она даже бровью не повела.

– То же самое они сказали бы, если бы узнали, что я дала кров человеку, который убил того старателя.

– Неужели для вас ничего не значит, что я жил среди ютов? Она ответила не сразу, встревоженно посмотрев ему в глаза.

– Не знаю. Не могу сказать, что понимаю это.

– Я слишком хорош, чтобы жениться на индианке? – насмешливо спросил он. – Так вот, как раз наоборот. Чивита была слишком хороша для меня.

– Это меня не касается, – сказала она.

– Нет, касается, – возразил он. – Если меня здесь найдут, то скорее всего это затронет и вас, и Джеффа.

Искра, сверкнувшая в ее глазах, сказала ему, что она уже думала об этом. И снова он невольно почувствовав восхищение. Интересно, какой у нее все-таки был муж?

– Расскажите мне о своем сыне, – неожиданно попросила она.

Уэйд помедлил.

– Он был просто ребенком, – наконец произнес Фостер, голос его дрогнул. – Обыкновенный мальчик с мечтами и надеждами… и чувствами такими же, как у всех. – Он не хотел говорить о своем сыне с кем бы то ни было, с ней тоже. Но желание сохранить память о Дру заставило его продолжать: – Думаю, он пытался защитить свою мать, когда погиб. Его тело лежало рядом с ней.

– А что же вы?

– Я был на охоте, – с горечью произнес он. – Мне бы следовало взять его с собой. Он очень просил.

– Я не могу вам посоветовать не винить себя, – произнесла Мэри Джо. – Иногда человек неволен в своих чувствах. Я себя тоже виню за смерть Тая.

– Кто такой Тай? – Фостер не собирался проявлять любопытства, но не сдержался.

– Он хотел жениться на мне. Я все время отказывалась, потому что не желала овдоветь во второй раз. Возможно, согласись я, он не ушел бы на последнее задание.

Так вот почему она такая печальная. Людское горе быстро не проходит, а чувство вины заставляет его теплиться дольше.

– Он тоже был рейнджером?

Она от удивления расширила глаза.

– Ваш сын рассказал мне.

– Джефф. Его зовут Джефф, – произнесла она очень резко, должно быть, догадалась, что он пытается сделать: держаться от них на расстоянии.

– Вам следовало выдать меня отряду, – сказал он.

– Если бы я всегда поступала так, как следует, – возразила она, – то меня бы здесь не было. Мне все говорили, что я не смогу управлять ранчо самостоятельно и должна отправиться на Восток.

– Почему же вы поступили иначе?

– Главным образом из-за Джеффа, наверное. Но из-за себя тоже. Я выросла в Техасе, Во время войны у отца была маленькая ферма. Он был упорный и привил упорство мне. После того как… пропала моя сестра, он позаботился, чтобы я могла сама за себя постоять, Я умею ездить верхом, могу подстрелить кролика с пятисот ярдов. Мне кажется, я не смогла бы вписаться в круг дам, которые живут в восточных штатах. Я уже готова была попробовать ради Джеффа, но он заставил меня понять, что этот переезд разбил бы ему сердце. Он и так страдал, что пришлось уехать из Эль-Пасо и поселка рейнджеров. Переезд на это ранчо явился как бы компромиссом. И тогда все принялись уверять меня, что я не справлюсь. – Вид у нее был огорченный. – У меня лопнуло терпение.

– И вы решили, что еще всем им докажете?

– И себе тоже.

– Вам нужна помощь.

– Я знаю, – сказала она, – Но до сих пор не нашла никого стоящего, кто согласился бы подчиняться распоряжениям женщины. Последний из наемных рабочих напился и чуть не сжег сарай. – Ее взгляд внезапно стал задумчивым, – А вы что-нибудь знаете о том, как вести хозяйство на ранчо?

Уэйд не поверил своим ушам. Она не должна доверять ему. Кроме того, на ранчо теперь от него столько же толку, сколько от костра в аду.

– Даже не думайте, – произнес Уэйд с трудом придавая твердость голосу. – Я уйду, как только смогу переставлять ноги. – Но она не шелохнулась, и он почувствовал необходимость выразиться более решительно: – Вам, как пить дать, не нужен в хозяйстве однорукий убийца.

В ее глазах засветился странный огонек, и она переменила тему.

– Принесу-ка я свежих бинтов, – сказала Мэри Джо. У него осталось тревожное чувство, что его протест не произвел на нее никакого впечатления. Что она за женщина?

«Что я за идиотка?» – спрашивала себя Мэри Джо, расхаживая в большой комнате своего дома. Тем не менее она не могла вполне отказаться от идеи, что Уэйд Фостер, вероятно, сможет быть решением всех ее проблем.

Фостер наконец уснул после болезненной процедуры перевязки ран, которые, по его заявлению, сделали его бесполезным. Но ей вовсе не было нужно его умение держать в руках инструменты. Ей был нужен его ум и авторитет, чтобы привлечь на ранчо рабочих.

Он мог бы помочь ей, пока выздоравливал. Она дала бы ему кров и стол, пока он не поправился бы настолько, чтобы уйти. Она даже могла бы пожертвовать лошадью.

А как же быть с тем, что он убийца? Мужчина, который взял в жены индианку? А судя по его ночному бреду, дела обстояли даже хуже. Они с Джеффом пока в безопасности, потому что он очень слаб. Но что будет, когда его раны заживут?

Положительный момент, однако, заключался в том, что он не скрывал от нее правду. Проявил заботу о Джеффе, Понравился Джейку. Еще одного она не могла отрицать – у нее не было выбора.

Ранчо не заложено, но они с Джеффом не могли здесь жить вечно, не получая дохода. Им нужно завести стадо. Им нужен луг под покосы, чтобы кормить скот зимой. Им нужно завести больше лошадей. Им нужны работники. А еще им нужен кто-то, вроде Уэйда Фостера, чтобы найти их. Как только хозяйство будет налажено, она примет на себя бразды правления и Уэйд Фостер сможет уйти.

Но как заставить его остаться? Она могла бы, конечно, прибегнуть к шантажу. Пригрозить, что пойдет к шерифу, но она этого не сделает. Скорее потеряет ранчо.

А что если предложить ему простой обмен? Лошадь и плату за его трехмесячный труд. К тому времени он как раз окрепнет, чтобы уйти, куда пожелает, спрятаться, где пожелает. Ведь это, как она подозревала, и являлось его целью. В ней жила уверенность, что он отвергнет ее предложение, Но оно было очень разумным, и он не мог в конце концов не понять этого.