Текст книги "Гордое сердце"

Глава четвертая

Разгоралась заря. Золотые полосы протянулись по предгорью. Медленно всплывало из-за скал солнце. На лазурном небе – ни облачка. День обещал быть жарким.

Эйприл кипела от негодования. Злость и ненависть к человеку, ехавшему преспокойно впереди, придавали сил. Страха она не чувствовала.

Что может быть ужаснее собственной беспомощности? Она во власти этого человека. Вряд ли он причинит ребенку зло, но забыть слова, в которых прозвучала угроза, просто невозможно.

Всю ночь Эйприл безропотно следовала за Маккензи. Было холодно, и она продрогла до костей, несмотря на то, что в лагере натянула на себя все что можно и даже толстой вязки шерстяную кофту. Но как там Дэйви? Нагнав Маккензи на повороте дороги, Эйприл увидела, что ребенок, укутанный в одеяло, сладко спит в его объятиях. Ей сразу стало легче.

Она попросила отдать ей сына, но Маккензи лишь покачал головой.

Вот так! Роли поменялись. Теперь она – его пленница. И Дэйви. Эйприл ехала, вцепившись обеими руками в поводья. Когда-то она неплохо держалась в седле, но вот уже пять лет ездить верхом не доводилось. Господи, как она измучена! Вообще все это путешествие – суровое испытание.

Скорей бы привал. Но Маккензи, судя по всему, не собирался останавливаться. Можно подумать, он совсем не устал. Пикеринг говорил, что индеец превосходный наездник. Теперь она и сама это видит. Он и его конь словно одно целое. Ему и седло, по всей видимости, нужно лишь для поклажи. Навьючил на своего коня, приторочив к седлу, все, что удалось прихватить в лагере. Господи, хоть бы словом с ней обменялся! Эйприл вздохнула. Да что он за человек, в конце концов? Отобрал сына – и никаких угрызений совести. Правда, когда Дэйви заснул у него на руках, ее поразило непривычно мягкое выражение лица Маккензи. А может, это ей всего лишь показалось?

– Мамочка! – прозвенел тоненький голосок.

В мгновение ока Эйприл очутилась рядом.

– Я здесь, Дэйви, не бойся, сынок, – сказала она ровным тоном, стараясь успокоить ребенка. – Все в порядке.

Она подняла на Маккензи глаза. В ее взгляде была просьба подтвердить то, что она собиралась сказать.

– Скоро привал, сыночек, и там мы погуляем и отдохнем.

Маккензи кивнул. При этом он скользнул по Эйприл одобрительным взглядом, который ни с того ни с сего заставил ее затрепетать.

Вот это новость! Разве для нее так важно его одобрение? Да, ответила она сама себе без промедления. Да, потому что заслужить его совсем не просто.

Нет, она определенно не в своем уме! Эйприл задумалась. Это же преступник… Убил человека, грозился убить Дэйви… И его рука, конечно, не дрогнет, если придется выбирать между Дэйви и собственной свободой. О Господи, вместо того чтобы думать о том, каким образом заслужить его одобрение, не разумнее ли задуматься, как выбраться из ловушки, в которую она попала? Надо бежать… Но куда? Кругом незнакомая местность, враждебно настроенные индейцы. Им не выжить одним.

Они остановились возле ручья. Маккензи приподнял Дэйви и бережно опустил на землю, а потом кивнул Эйприл. Она правильно поняла этот жест: Маккензи останется в седле, пока она не спешится. Опасается, а вдруг она удерет. Чудак! Без Дэйви?

Через минуту, взяв лошадей под уздцы, Маккензи повел их на водопой.

Эйприл с трудом сделала несколько шагов, пошатнулась и едва не упала. Обняв Дэйви, она так крепко прижала его к себе, что он начал брыкаться.

– Я хочу пить, – заявил мальчик и потащил мать к ручью.

Пригоршнями черпая воду, они наслаждались прохладной влагой.

Эйприл умыла сына, умылась сама и сразу почувствовала себя бодрее. Потом сводила сынишку оправиться в небольшую рощицу. Когда они вернулись, Маккензи сидел на берегу, опустив в воду сбитые в кровь ноги. Стащив с себя грязную рубашку, он стал рвать ее на бинты.

Охваченная внезапным порывом, Эйприл подошла к нему, но вдруг заколебалась. Если она предложит свою помощь, не получит ли опять резкую отповедь?

Он кинул на нее недоверчивый взгляд.

Вот, пожалуйста! Отовсюду ждет подвоха. Казалось бы, чего ее опасаться, если теперь она целиком в его власти?

– Разве можно перевязывать грязными лоскутами кровоточащие раны?

Маккензи вскинул бровь, но не произнес ни звука.

Эйприл передернула плечами. Не хочет говорить – его дело. Она стянула с себя кофту, сняла одну из многочисленных блуз, которые надела на себя, чтобы согреться. Совершенно чистая блузка. Не говоря ни слова, она протянула ее Маккензи.

На его лице не отразилось никаких эмоций, однако он взял блузку и с помощью ножа раскромсал на несколько длинных полос. Молча забинтовал израненные ступни. Затем вымыл руки и стал обматывать запястье левой руки, которое все еще кровоточило.

Эйприл наблюдала. В течение нескольких секунд он пытался завязать зубами узел, но это ему не удавалось. Она подошла к нему и перевязала рану так, как положено. В Бостоне, ухаживая за ранеными, Эйприл приобрела в этом смысле кое-какой опыт. Закончив перевязку со свойственной ей сноровкой, она осталась стоять рядом, наблюдая за выражением его лица. Показалось, будто он слегка обескуражен ее участием. Но ведь мог бы и поблагодарить! Так нет, молчит… Она даже не помнит, какой у него голос. Ну хорошо, пусть ему нечего сказать, но она-то имеет полное право поинтересоваться, что их с Дэйви ждет дальше.

– Куда вы нас везете? – спросила Эйприл напрямик.

К ее величайшему удивлению, он ответил:

– Поблизости деревня навахов. Всего день езды. Там меня знают, и вам с сыном опасность не грозит. А Пикеринг не заставит себя долго ждать. – Он усмехнулся. – Как-никак генеральскую дочку проморгал. Боязнь получить нагоняй прибавит ему прыти.

Эйприл кивнула. Навахи? Пусть будут навахи. Она оглянулась, ища глазами Дэйви. Мальчуган вышагивал по берегу ручья, увлеченно посматривая по сторонам. Новое приключение пришлось ему по душе. Ребенок, что с него взять!

Эйприл перевела взгляд на Маккензи. Интересно, он улыбается когда-нибудь? Лицо совершенно непроницаемое. Ее взгляд скользнул по его обнаженному торсу. Между прочим, он прекрасно сложен. Будто высечен из камня.

Маккензи тоже рассматривал Эйприл. Она это заметила, и ее охватила паника: Вид у нее наверняка ужасный. Прическа растрепалась, подкладка на юбке оборвалась. Ах, какое это имеет значение! Пусть смотрит. Ей абсолютно все равно! Но Эйприл лукавила. Ей хотелось ему нравиться.

Она повернулась, собираясь уйти, и вдруг услышала:

– У меня и в мыслях не было подвергать жизнь вашего сына опасности. Хочу, чтобы вы это знали.

Эйприл уставилась на него. Это что, извинение или оправдание своего поступка?

– Я знаю только то, что смертельно боюсь потерять ребенка, – сказала она, глядя на Маккензи в упор. – И, как вы догадываетесь, согласна на все, лишь бы ему было хорошо.

Его взгляд на мгновение смягчился, однако через секунду вновь стал непроницаемым. Неторопливо, но твердо ступая, Маккензи пошел к лошадям. Осмотрев содержимое седельных вьюков и провиант, он пересчитал патроны и, кажется, остался доволен. Нашел в одном из вьюков свежую рубашку, надел ее и сразу преобразился. Его гибкое, мускулистое тело притягивало взгляд. Привязав к ноге острый как бритва нож, он сходил к ручью, наполнил водой походные фляги. Эйприл любовалась его ловкими, уверенными движениями. Грациозный, но опасный хищник, подумалось ей. Маккензи снял с лошадей путы и коротко бросил:

– Пора!

Эйприл хотелось отдохнуть еще, но она понимала, что просить бесполезно.

– Можно Дэйви поедет со мной?

– Нет! Со мной надежнее, – отрезал Маккензи тоном, не терпящим возражений.

Лошади мчались во весь опор. Маккензи скосил глаза на Эйприл. Как она? Похоже, выдюжит… Люди Пикеринга не догонят. Это точно. Не привыкли к жаре и лишениям. К тому же им не под силу разыскать горные тропы.

Ладно, доберутся до деревушки навахов, а уж дальше он поедет один. Навахи ему обязаны: однажды он спас их от гибели. Маккензи вспомнил времена, когда ему довелось служить проводником у полковника Кита Карсона. Чернокожий Карсон был одержим идеей покорить гордых навахов. Был бы белый – куда бы ни шло! Но ведь вынудил навахов переселиться на тощие, неплодородные земли в Боск-Редону, что на востоке Нью-Мексико. Тяжко вспоминать об этом. Получилось, он, Маккензи, родной им по крови, стал невольным виновником их бед. Тогда ему удалось спасти от переселения лишь несколько семей. Выхлопотал им с помощью Вейкфилда разрешение остаться. С тех пор он у них желанный гость.

Маккензи бросил взгляд на Эйприл. Было заметно, что она держится из последних сил. Сутки в пути – и ни единой жалобы. В душе, наверное, его проклинает. Что ж, ничего удивительного. Да, но тогда как понять ее жест? Подошла, помогла перевязать раны. А он так растерялся, что даже не поблагодарил ее. А потом вдруг взялся убеждать, что у него и в мыслях не было обидеть ее сына. Правда, получилось бестолково.

А этот полковник-негр… Забыть бы навсегда о Ките Карсоне! Легко сказать…

Ну почему, почему все так нелепо вышло? Потерял все, что добыл нелегким трудом, что любил и ценил. Наивный дурак!

Надеялся, что жизнь наладится и у него будет семья. Изгой он… Изгой до конца своих дней. А, да ладно! Но вот лишить его свободы не позволит никому. Будет жить, как отец. Один, в горах. Но сначала нужно устроить Мэннингов в надежном месте. Мэннинги… Досталось им по его вине, однако у него не было выбора. А что, если бы она подняла шум? Разбудила бы часовых…

Мальчик спал, прильнув к нему. Маккензи с нежностью обнял его и пустил коня быстрой рысью.

Они спешили. Нужно было как можно скорее добраться до деревушки навахов. Почти не слезали с лошадей. Наспех перекусив, снова пускались в путь. Дэйви держался молодцом, не хныкал и не канючил. Как-то Эйприл услышала странные звуки. Встревоженная, она стегнула лошадь, а подъехав ближе, не поверила своим ушам. Маккензи негромко напевал, убаюкивая Дэйви. Слов она не разобрала, но показалось, будто он поет о том, как разгорается заря и сквозь туманную дымку проступает дивной красоты пейзаж. Песня внезапно оборвалась. Видно, Маккензи почувствовал, что она рядом.

Эйприл уже потеряла счет времени, когда они остановились у небольшого озерца, окруженного деревьями.

Она с трудом слезла с лошади. Ноги подкашивались. «Сейчас упаду! » – мелькнуло в голове. Маккензи рванулся к ней, подхватил под локоть, помог удержаться на ногах. Мужское прикосновение вызвало в ней ощущение защищенности, надежности и еще чего-то непонятного, наполнившего всю ее приятным теплом. Похоже, она ему небезразлична. Или это ей показалось? Эйприл подняла на него глаза и встретила совершенно отстраненный взгляд. Так и есть! Она ошиблась.

– С вами все в порядке, мэм? – спросил он.

Нет, только подумать! Бессонные ночи, холод, жажда, душа изболелась за Дэйви… А он спрашивает, все ли в порядке?! Это просто смешно. Эйприл нервно рассмеялась. А он протянул руку, ласково провел ладонью по ее волосам, и вот тут она не сдержалась, вернее, нервы не выдержали. Не помня себя от возмущения, наотмашь ударила его по щеке. Наступила гнетущая тишина. Потупив взор, испуганная Эйприл ждала, что сейчас он даст волю гневу.

– Вы смелая женщина, миссис Мэннинг.

Эйприл опешила. Всего-то? Ей почудилось даже, будто он доволен. Она решилась поднять на него глаза. Маккензи с уважением смотрел на нее.

– Признаться, я ждал этого. – Он усмехнулся. – А вы, оказывается, не обделены физической силой.

Эйприл смотрела с ужасом на его щеку – пятерня проступила алыми пятнами.

Она молчала. Что с ней происходит? Поднять руку на человека! Дважды за последние дни!

– Простите, простите меня, – смятенно прошептала она. – Я…

– Не надо! сделал он останавливающий жест. – Вы устали. Я понимаю. Отдохните. Вам нужно поспать. Я присмотрю за мальчиком.

Дэйви смотрел на них исподлобья. Потом, подойдя к матери, сказал:

– Мама, ты считаешь, Маккензи плохой? А мне он нравится.

Обняв сына, она вздохнула.

– Сынок, я очень устала. Маккензи… – она помедлила, – он и мне нравится.

Мальчик просиял. Эйприл давно заметила, что сына тянет к Маккензи. Они на удивление быстро подружились. Что ж, размышляла она, немудрено – у ребенка никогда не было такого друга, который все знает, все умеет. Надежный, старший товарищ.

Она вдруг почувствовала дурноту, противную слабость. Собрав все силы, сделала попытку удержаться на ногах, но в глазах потемнело, и она рухнула на землю. Маккензи поднял ее на руки, отнес в тень под дерево. Затем, сняв башмаки, долго массировал ступни, лодыжки. Смущенная, растерянная, она чувствовала, как боль постепенно отступает.

– Вам нужно отдохнуть, – повторил он. – Я присмотрю за Дэйви.

Эйприл закрыла глаза и мгновенно уснула.

Глава пятая

«Вот и хорошо, – подумал Маккензи, – хоть отоспится». Он восхищался ее выдержкой, молчаливым терпением. Ни разу не вспылила, стойко переносит все трудности. Подумать только, сама извинилась перед ним, а ведь он заслуживал пощечины, как-никак по его милости она терпит такие лишения.

Маккензи стоял над нею, не в силах отвести взгляд. Она казалась ему настоящей красавицей. Длинные густые ресницы, прекрасные пепельные волосы, точеные черты лица. А какие ласковые руки… Как легко и осторожно касались его ран… Оказывается, он нравится ей. Вот ведь новость! Пусть даже она сказала это в угоду сыну. Впрочем, могла бы и промолчать. Значит… Стоп, Маккензи! Это лишнее! Оставит их у навахов, все забудется само собой.

Он обернулся к мальчику. Тот сидел, не сводя со своего друга преданного взгляда.

– Поможешь мне?

– Конечно! – с готовностью откликнулся Дэйви.

– Тогда поднимайся! Пора поить лошадей.

Дэйви протянул руку, и Маккензи сжал его ладошку своей огромной пятерней.

Мальчуган повел коня, а Маккензи занялся вороной лошадкой.

– Да ты прирожденный конюх, – сказал он, когда Дэйви, ослабив поводья, шагнул в сторону, чтобы не мешать коню пить. – Сразу видно, будешь отличным наездником. Как мама.

Наградой Маккензи была улыбка от уха до уха.

Он достал маленькое зеркальце из седельного вьюка и уселся на берегу, скрестив ноги. Мальчик повторял каждое его движение.

– Держи!

Как все индейцы, Маккензи не признавал бороды и усов. Отец его, бывало, отращивал длинную бороду. Господи, вот оброс-то! – всякий раз с неудовольствием думал Маккензи, глядя на старика. Сейчас он подрезал ножом и волосы. Длинные пряди вообще считал безрассудством. Когда сходишься в рукопашной, хватай врага за отросшие патлы покрепче – и победа на твоей стороне.

– Ну вот, совсем другое дело! – Он сделал аккуратный пробор.

Еще бы отдохнуть, выспаться как следует! Вспомнился отдых в гарнизоне Чако. Что поделаешь, не до сна сейчас! Вот доставит Мэннингов целыми и невредимыми в деревушку навахов, тогда и отдохнет. Бедняга Пикеринг! Пусть ищет его. Вернее, вынюхивает – лошадиный навоз неплохой ориентир. Не скоро, но службист-лейтенант сумеет отыскать Мэннингов. Пожалуй, сумеет.

Дэйви начал клевать носом, и Маккензи отнес его к Эйприл.

Миновал полдень. Подул легкий ветерок. Когда Маккензи разбудил Эйприл, она сразу не могла сообразить, где они. Потом облегченно вздохнула, увидев Дэйви, свернувшегося возле нее клубочком. Ребенок во сне улыбался.

Подняв глаза на Маккензи, Эйприл оцепенела. Он был чисто выбрит. Впервые она разглядела, какое у него лицо. Мужественное, даже суровое. Плотно сжатые губы намекали на жесткий характер. Он подал ей флягу, немного еды. Она вяло, без аппетита поела.

– Пора, миссис Мэннинг! Боже, опять в дорогу!

– К вечеру приедем в деревню навахов, – добавил Маккензи, словно прочитав ее мысли. – Пикеринг, скорее всего, доберется туда завтра к полудню. Это ему под силу.

Эйприл уловила презрение в его тоне. Как же иначе? Пикеринг не идет с ним ни в какое сравнение. И тут ее осенило:

– И он немедля отправится вместе с нами в форт Дефайенс, а вы тем временем успеете благополучно скрыться.

Маккензи кивнул.

– Собирайтесь. Времени очень мало. Будите мальчика, – сухо сказал он, протягивая ей флягу с водой и галету для Дэйви.

Они уже порядком отъехали от ручья, как вдруг Маккензи насторожился. Снова вытоптанная трава… Апачи? Так далеко они еще не забирались. Впрочем, вступив на тропу войны, вполне могли нагрянуть сюда в поисках добычи. Продадут пленников в рабство мексиканским плантаторам, а на вырученные деньги купят оружие. Неужто добрались до навахской деревушки? Заныло и сжалось сердце. Для свободолюбивого индейца рабство хуже смерти. Это Маккензи усвоил на всю жизнь.

А может, сами навахи?.. Нет, вряд ли. Время сбора урожая. Да и вообще от своего поселения они далеко не уходят. Разводят овец. Отару нельзя оставить без пригляда.

Неужели юты спустились с плато Колорадо и устроили облаву? Вполне возможно, они ведь тоже не гнушаются работорговлей.

Маккензи терялся в догадках. Сейчас самое главное – оградить от всяческих напастей Мэннингов. И о своей безопасности нелишне подумать.

Крепче прижав к себе Дэйви, Маккензи осадил коня. «Нельзя пугать Эйприл, – думал он, поджидая ее, – хотя предостеречь не мешает».

– Смотрите! Здесь побывали апачи или юты. Юты вряд ли тронут нас, но апачи…

В подробности можно было не вдаваться. Эйприл поняла все с лету. Отец умолял в письмах быть предельно осторожной, давал понять, что повсюду неспокойно, так как индейские племена отчаянно враждуют между собой. Идут на все, даже на службу к белым, лишь бы досадить друг другу, напоминал он. «Береги себя и внука, – писал отец. – Со дня на день может вспыхнуть восстание… » Но, с другой стороны, вспомнила Эйприл, юты воздерживаются от стычек с белыми. Правда, они вступили в сговор с Китом Карсоном и ополчились на навахов. Скорее всего, это апачи, решила она и бросила на Маккензи вопросительный взгляд. Тот протянул ей ружье. Может, не стоит этого делать? – мелькнула мысль. От нее всего можно ожидать. Да, но если с ним что-либо случится, нельзя же оставить мать с сыном безоружными…

– Нет, – сказала Эйприл спокойно. – Лучше дайте мне револьвер.

Он молча вытащил из-за пояса кольт, подал ей.

Она подержала его на руке, привыкая к весу. Уроки отца запомнились навсегда. Случись что – сумеет защитить себя и сына.

Маккензи ехал шагом, то и дело озирался и думал о том, что скоро появится поселение навахов, его друзей.

Однако где же их дозорные и почему тянет дымом? И трава безжалостно вытоптана. У него сжалось сердце.

Взмахом руки горец дал Эйприл понять, чтобы она остановилась. Кивком головы показал на холм слева. Она молча взяла левее. Поняла, что пора переходить на язык жестов.

Маккензи огляделся и увидел полянку среди скал. Соскользнув с лошади, он взял Дэйви на руки и прикрыл рот мальчика ладонью. Эйприл спешилась и пошла за ним, ведя лошадь под уздцы. Когда они вышли на поляну, Маккензи кивнул на густые заросли можжевельника.

– Немедленно прячьтесь там! Ждите меня. И ни единого звука. Заклинаю…

Эйприл мгновенно поняла: если бы все было не так ужасно, он не просил бы, а приказывал.

Маккензи потрепал Дэйви по плечу, хотел было погладить Эйприл по щеке, но одернул себя. Разве у него есть на это право? Неожиданно она сама дотронулась до его руки, и этот жест успокоил Маккензи. Секунду помедлив, он скрылся в темноте.

Маккензи застыл как громом пораженный. Смрад от разлагающихся трупов забивал дыхание. Глазам открылась ужасная картина. Повсюду следы погрома. Безжалостная расправа над пожилыми мужчинами и женщинами, над невинными детьми потрясла его. Жилища разрушены, овцы угнаны, пашня вытоптана. Молодежь взяли в плен для продажи на невольничьем рынке. Получается, год назад он только отсрочил их гибель. Да, здесь побывали апачи! Вот их копья, стрелы. Такие зверства творят лишь они. Апачи верят, будто приобретают особую силу, кастрируя врагов. Все разграблено, растерзано, сожжено. Апачи и навахи – индейцы. Что же это? Месть за дружбу с белыми?

От полной беспомощности и отчаяния Маккензи рухнул на колени и замолотил кулаками по земле. Ему нередко приходилось видеть подобные зверства, и всякий раз словно частица души отрывалась. «Будь все проклято! – подумал он. – Неужели человек может опуститься до такого скотства? Может… И даже белый!»

Однажды нечто подобное случилось по его вине, когда он служил проводником и привел отряд в мирную индейскую деревушку, где жили в основном женщины и дети. Командир отряда, лейтенант, повел себя как последний подонок. Маккензи тогда силой пытался остановить резню, но тот отдал приказ, и солдаты скрутили его и привязали к дереву. Как они бесчинствовали! Лейтенанта, правда, потом судили военным судом, лишили звания. Майор Беннет Морган даже добился, чтобы мерзавца выгнали со службы. Но людские жизни не вернуть! Разуверившийся во всем, как раз тогда Маккензи зарекся наниматься проводником к белым. Прожил несколько лет в горах. Но однажды Вейкфилд разыскал его. Предложил поступить к нему на службу разведчиком. Заверил, что он будет сам себе хозяин. Только поэтому и согласился. А до начала войны оставалось всего несколько месяцев…

Маккензи не замечал, как слезы катятся по щекам. Он перенес тела в чудом уцелевшую хижину, зажег погребальный костер.

Вот так же хоронил отца! У индейцев другие обычаи, но не оставлять же трупы на съедение хищникам.

Как там Мэннинги? – внезапно пронзила его беспокойная мысль. Костер скоро разгорится не на шутку, а если апачи недалеко? Может, оставить их обоих и пойти своей дорогой? Пикеринг, должно быть, на подходе. Скоро уже рассвет. А если они попадут в руки апачей? Маккензи содрогнулся. Размышляя так, он вдруг вспомнил, что неподалеку – ранчо его друзей. А чуть дальше – небольшое поселение ютов. Вот оно, спасение!

Луна была уже на ущербе, но звезды все еще проступали на безоблачном небе. Маккензи не требовалось напрягать зрение. Он привык совершать длительные переходы именно в такие предутренние часы и прекрасно ориентировался на местности. Он стремительно зашагал к поляне, где оставил Мэннингов. Решив их не пугать, тихонько окликнул Эйприл.

Ружье он нес в руках, хотя и знал, что опасность ему не угрожает – никаких следов присутствия апачей поблизости не было. Однако мысленно он то и дело возвращался к жуткому зрелищу, чему стал свидетелем несколько часов назад.

Маккензи остановился. Ни звука. Он еще раз тихо откликнул Эйприл.

И вдруг увидел ее. Направив дуло револьвера прямо на него, она стояла как изваяние.