Текст книги "Приют"

– Он хоть раз прикасался к тебе?

– Нет!

– Денег просил?

– Нет. Думаешь, я не сказала бы Максу, если бы случилось что-то подобное?

Джек снял очки и протер глаза, выпрямился, откинулся на спинку скамьи и уставился на залитый солнцем сад. Это был крупный, вечно озабоченный человек с проницательными глазами и ежиком седых волос. Ему недолго оставалось до пенсии, и возникшая проблема была ему совершенно не нужна. Золотое кольцо на его пальце поблескивало в лучах солнца, проникающих сквозь плющ над их головами.

– Я не верю, что ты говоришь мне всю правду, – сказал он.

Стелла не стала возражать, лишь пожала плечами и слегка покачала головой, словно не представляя, как его убедить.

– Стелла, если ты попала в беду, если он подговорил тебя к чему-то…

– К чему?

– Я знаю Эдгара Старка. Понимаю, как он действует. Не стыдно признаться, что он посвятил тебя в свою историю, растрогал, восстановил против Макса, Питера и меня. Эдгар сразу же догадался, что может найти в тебе помощницу. Говорил он, что его скоро выпишут? Это неправда. Но я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь, что случилось.

– Ничего не случилось.

Джек вздохнул.

– Ничего?

– Да.

– Не хочешь сказать?

– Я говорю.

Он взял свою панаму.

– Пожалуй, для тебя лучше, что его здесь нет. Приходи ко мне в ближайшее время, поговорим. Придешь?

Стелла кивнула.

Она смотрела, как он грузно уходит по дорожке. Сердце у нее часто колотилось, руки дрожали.

Осторожность. Эдгар заранее знал, что она услышит от Джека. Стелла медленно пошла к дому. Ее тревожило то, каким убедительным может быть главный врач, как легко поддаться его сердечному тону, которым он обещал ей понимание и поддержку. Требовалась осторожность, мало того – усилие воли, чтобы забыть, что манипулировать ею пытается Джек Стреффен, а не Эдгар.

Ну и хитер же был мой Эдгар! Он подготовил Стеллу к подобному разговору, объяснил, как нужно реагировать. Загодя обеспечил ее молчание и собственную безопасность, притом даже не сказав ей, что замышляет побег.

В первые дни после побега Стелла и Макс старательно избегали друг друга. У Стеллы была для этого веская причина, но почему, задавалась она вопросом, муж так сторонился ее? А Макс опасался, что слухи правдивы. Он хорошо знал Стеллу и мог сомневаться. В конце долгого, эмоционального собеседования Стелла призналась мне, что за год до тех событий сказала Максу: она не намерена хоронить себя заживо, жить монашкой в браке, раз у него слабое половое влечение, или он перестал находить ее привлекательной, или сублимировал все либидо в работу. Стелла думала, что он, видимо, скептически отнесся к угрозе, содержавшейся в этом ультиматуме, но теперь увидел, что она может ее выполнить, притом с пациентом. На это требовалось закрыть глаза, так как видеть эту угрозу осуществленной означало принять на себя ответственность за крушение брака, по крайней мере на физическом уровне, и, возможно, за катастрофически неразумный выбор Стеллой любовника. Разговаривать с нею на эти темы Макс был не готов. Для него наилучшим выходом был отказ от общения.

И в последние дни жаркого лета они ходили по этому большому печальному дому, будто призраки, не говоря ничего существенного, едва замечая друг друга. Дом держался на Бренде, ее забота о ритуалах цивилизованной жизни служила своего рода скрепляющим фактором, объединяла их в подобие семьи, что было очень важно для Чарли, чье беспокойство при виде этой разворачивающейся драмы умерялось нелегкой жизнью в доме призраков. Бренда сплачивала их, а Стелла тем временем держалась на слепой вере и джине.

В конце концов материалы об Эдгаре сошли с первых полос, а затем, так как новых сведений не было, газеты вовсе утратили интерес к нему. Больница постепенно смирилась с его отсутствием, кризис перешел в нечто близкое к нормальному ходу дел. Погода наконец переменилась – после жарких, сухих дней начались дожди.

Глава пятая

Стелла стояла у окна гостиной, наблюдая за внезапно хлынувшим сильным дождем. Через несколько минут он перешел в легкую изморось, потом тучи слегка разошлись, робко проглянуло солнце. Сад заблестел, засверкал. Все вдруг стало выглядеть более зеленым, более свежим, но ненадолго. Небо снова затянулось тучами, и опять полил дождь.

Эта неустойчивая погода сохранялась несколько дней, и мы вскоре стали говорить, что лето, несмотря ни на что, было прекрасным, однако кончилось и ждать хорошей погоды уже не имеет смысла. Бренда вернулась в Лондон, и Стелла начала думать о подготовке Чарли к школе.

Она говорит, что никогда не теряла надежды. Ни разу мысленно не расставалась с Эдгаром. Никогда не утрачивала ощущения, что они неразрывны. Она привыкла доверять ему. Никаких оснований для доверия у нее не было, и это в определенном смысле послужило основанием. Доверие, вера, любовь, видимо, являются тем, что они есть, потому что возникают и существуют независимо от оснований. Где Эдгар и что с ним, Стелла не представляла. Я считал, что он скрылся на некоем таинственном лондонском дне, где обитают художники и преступники, но более четких представлений не имел; общался тайком с известными мне людьми, которые могли располагать какими-то сведениями, но, к моему огорчению, безрезультатно. Я знал, что в конце концов Эдгар попадется; меня, естественно, беспокоило, что без лечения, без моей направляющей руки он заведет связь с какой-нибудь женщиной и его болезнь снова войдет в полную силу.

Моя глубокая озабоченность местонахождением и здоровьем Эдгара странным образом отражалась на Стелле: в ее сексуальной и романтической увлеченности Старком я впоследствии стал видеть пусть примитивное, искаженное, но все-таки отражение моего беспокойства о больном, находящемся без лечения в сильнейшем напряжении и полной неуверенности. Стелла рассказала мне о тех днях, и я нашел в ее переживаниях что-то от собственных. Тяжелее всего, по ее словам, было вечерами. Макс после ужина уходил в кабинет, а она шла в гостиную. Примерно через час он отправлялся спать, а она говорила, что еще немного почитает. Слышала, как закрывалась дверь спальни – для нее это было сигналом отложить книгу и начать пить.

Последующие часы посвящались Эдгару. Стелла уходила в воспоминания об их лете. Обращалась к дневнику; записей она не вела, но по тайным пометкам в календаре могла припомнить каждую встречу, каждый, по ее выражению, акт любви. Она нашла способ удерживать зрительные образы в сознании, словно табачный дым в легких, пока полностью не усвоит того, что в них содержалось, всю суть, значения, чувства, и одни, по ее словам, были ярче других. Однажды в крикетном павильоне, через несколько секунд после секса, Эдгар положил голову ей на плечо, и она слушала, как замедляется его дыхание. Потом он поднял голову, и она не могла найти слов, чтобы описать выражение его глаз, передать то, что они безмолвно высказывали друг другу в течение нескольких секунд до того, как ее мысли обратились к практическим вопросам – надо спешить и не выдать себя. Тишина – лишь это угадывание по взглядам. Ей чудилось, что происходят распад их обособленных эго, исчезновение личности, чувство отождествления, сознание, что их души неразрывно слиты…

Я терпеливо выслушивал ее, не спрашивая – а как он? Как Эдгар? Чувствовал ли и он, что их души неразрывно слиты? Тогда мне казалось, что он нарочно пробудил эти чувства в Стелле, дабы использовать, и что после побега он забудет о ней. Я ошибался.

Однажды вечером Макс пригласил меня на ужин. Мы были только втроем. Выпили в гостиной, и разговор неизбежно зашел об Эдгаре. Макс считал, что его побег был тщательно спланирован. Это не давало ему покоя. Он даже надоел своими рассуждениями на эту тему.

– Ему нужна была только одежда. Он дождался, когда в доме не будет никого, и тут уж не терял ни секунды.

– К счастью, – негромко заметил я, бросив взгляд на Стеллу, – вы с ним одного роста.

– К счастью для него, – хмуро уточнил Макс. Ему не понравилось это сближение, пусть и очень косвенное, его и Эдгара. Он подался вперед, держа в руках стакан и очки. Ему до сих пор не давало покоя сознание вины – ведь, обнаружив пропажу одежды, он медлил и дал возможность Эдгару скрыться. Он достаточно опытный психиатр, поэтому анализировал, как и я, причину своей медлительности. К тому времени уже и Стелла поняла, в чем было дело – Макс пришел к выводу, что Эдгар вошел в спальню по ее приглашению, и лучше было смириться с побегом, чем взглянуть в лицо правде.

– Мне не совсем понятно, – сказал я не без тайного умысла, – как из павильона было похищено спиртное. Ведь Эдгар мог завладеть твоими ключами, только стащив одежду, а он в тот же день сбежал.

Макс покачал головой:

– Не думаю, что спиртное было похищено из павильона.

– Странная история, – обронила Стелла.

Потом она говорила, что я рассеянно смотрел на нее, и ей внезапно пришло в голову, что за моим ленивым взглядом кроется проницательный, деятельный, отнюдь не рассеянный ум. Она тут же задалась вопросом, что мне может быть известно о происходившем в крикетном павильоне. В эту минуту зазвонил телефон, и Стелла поставила стакан.

– Через пять минут подам ужин, – сказала она, вышла в холл, прикрыв за собой дверь, и я услышал, как она сняла трубку и ответила.

Лишь впоследствии я узнал, что звонил Эдгар.

За ужином я заметил, что был прав – у Эдгара были друзья в Лондоне.

– Они ждали его появления. Подготовили ему убежище. Теперь Старка не найти, если он не совершит какой-нибудь глупости, – пробормотал Макс, ковыряя вилкой карри. Стелла перевела на меня веселый, заинтересованный взгляд добропорядочной жены психиатра. Она была оживленной, даже радостной, но мне в голову не пришло задуматься почему. А следовало бы, учитывая, как неприятно должен был звучать тот разговор для влюбленной женщины.

– Неужели, Питер?

– Думаю, да. Сомневаюсь, что мы снова увидим Эдгара Старка.

Разговор продолжался. Стелла собрала посуду и понесла на кухню, встала у раковины, глядя в окно; сердце ее горело.

– Можешь представить, что значил для меня этот звонок, – сказала она мне уже потом.

– Да, – ответил я, – могу.

Но я не мог представить, зачем после удачного побега Эдгар рисковал всем, чтобы вновь увидеть ее, и лишь со временем понял, что это было связано с потребностью ваять. За пять лет он не сделал ни одной скульптурной работы и послал за Стеллой, так как ему нужна была новая голова. И это должна была быть голова Стеллы – из-за того, какой она была, кем была, но главным образом потому, что любила его.

Дни тянулись ужасающе медленно. Даже на этой последней стадии Стелла не могла избавиться от страха. «В своем ли я уме? – задавалась она вопросом. – Как могу рисковать всем, быть такой безответственной? Я ведь взрослая женщина, мать!» Но желание увидеть Эдгара вновь развеяло все сомнения и колебания.

В воскресенье вечером Стелла сказала Максу, что утром едет в Лондон. Он спросил, нужна ли ей машина, чтобы добраться до станции; Стелла ответила, что возьмет ее, если она ему не нужна, в противном случае вызовет такси. До чего же вежливы они были друг с другом! Когда Стелла укладывалась в постель, Макс еще не спал. В темноте послышался его голос:

– Дорогая?

Стелла что-то сонно буркнула.

– Эта треклятая история отравила нам все. Мне очень жаль.

Он повернулся на бок, лицом к ней. Рука его осторожно закралась под простыню.

– Макс, я очень устала.

– Мы не были близки несколько недель.

Стелла отвернулась от него. Макс плотно прижался к ее согнутой спине, ноги его прилегли к задней стороне ее ног. С какой стати именно сегодня?

– Спи, – пробормотала она, чувствуя его эрекцию.

– Я теряю тебя, – прошептал он.

– Не говори глупостей. Спи.

Теперь мне легко представить, что испытывала Стелла: лихорадочное ожидание, почти невыносимое напряжение, когда отсчитывала часы до встречи с Эдгаром. Ехать она решила ранним поездом. За час можно было сделать достаточно покупок, чтобы оправдать поездку, и потом весь день быть свободной. С вокзала Виктория Стелла доехала на такси до Найтсбриджа и наскоро кое-что купила, потом вернулась на вокзал и сидела в кафетерии с чашкой кофе. Огромная стеклянная крыша напомнила ей оранжерею. Стелла ждала. На ней были белый костюм и белые туфли на высоком каблуке. Сидела она в глубине зала, откуда можно было наблюдать за входом, и в десять минут первого увидела, как вошел Эдгар. Он подошел к стойке, повернулся спиной к ней и взял чашку чая; она говорила, что и обрадовалась, и испугалась. Но когда тот мужчина повернулся лицом, ей пришлось закурить сигарету, чтобы скрыть смятение, так как то был не Эдгар, а кто-то, совершенно не похожий на него! Он увидел ее пристальный взгляд, и она отвернулась, старательно изобразила полнейшее безразличие, и, к ее облегчению, незнакомец не подошел к ней. Одинокая женщина в кафетерии большого вокзала многим мужчинам представляется легкой добычей.

Эдгар не появлялся. В два часа Стелла оставила надежду. Ходить за покупками у нее не было душевных сил. Она села на ближайший обратный поезд и доехала от станции до дома без происшествий. В доме никого не было. Стелла полежала в горячей ванне, потягивая джин с тоником, и решила, что Эдгару помешало встретиться с ней что-то непредвиденное.

На другой день Стелла опять поехала в Лондон. Второй раз было легче, как и заниматься с ним сексом во второй раз. Уже первая поездка сделала ее преступницей перед брачным союзом, семьей, окружением, то есть персоналом больницы. Она вновь испытывала испуг и радость. Нарушение общепринятых норм, сказала она, неизменно представляло собой очень сильное ощущение и потому возбуждало ее. Романтичные женщины, подумал я: они не думают о вреде, который причиняют в слепой погоне за сильными ощущениями. В упоении свободой.

Стелла опять сидела в том же кафетерии. На ней были темные очки и шляпка с опущенными полями, так что она могла наблюдать за входом, не привлекая к себе внимания. Незадолго до полудня высокий худощавый молодой человек сел напротив Стеллы и опустил взгляд. У него были соломенного цвета волосы, жидкая бородка. Одет он был в старый твидовый пиджак и рубашку с грязным воротничком, без галстука. Всю его одежду усеивали пятна краски. Размешивая сахар, он спросил:

– Стелла?

Она застыла. Подумала, что это переодетый полицейский. Ей не приходило в голову, что Эдгар сам не приедет на вокзал. Она взяла сумку, готовясь уйти.

– Вы Стелла Рейфиел, – сказал неряшливый молодой человек и, не поднимая головы, быстро взглянул вправо, потом влево. По его выговору она поняла, что это выпускник закрытой привилегированной школы. Он подался к ней. – Эдгар сказал, чтобы я привез вас к нему. Поедем?

И все-таки Стелла не видела оснований доверять сидящему напротив. Их роман с Эдгаром был настолько тайным, что встреча с человеком, который о нем знал, потрясла ее. Она была склонна видеть в нем врага.

– Вы ошиблись, – холодно бросила она. – Я не знаю вас и не знаю никакого Эдгара.

Она сделала вид, что поднимается. Молодой человек еще раз быстро, беспокойно оглядел переполненный кафетерий.

– Вы Стелла, – прошипел он. – Эдгар описал мне вашу внешность. Я забочусь о нем.

Он бросил на нее вызывающий взгляд, словно предлагая возразить. Стелла видела его страх и отчаяние, поэтому не произнесла ни слова и не поднялась из-за столика. Молодой человек ждал ее ответа, нервно барабаня пальцами по сигаретной пачке, снова огляделся по сторонам и этим убедил ее. Она бросала точно такой же взгляд на дверь в течение последнего часа: как будто бы небрежный, но ничего не упускающий.

– Хорошо, – сказала Стелла. Достала сигарету. Молодой человек наклонился и поднес ей зажженную спичку. Она услышала, как он с облегчением вздохнул.

– Я видел вас здесь вчера, – сообщил он. – Мы хотели убедиться, что за вами никто не следит.

– Мы?

– Эдгар и я.

– Как вас зовут?

– Ник.

По ее словам, ей показалось, что все перевернулось с ног на голову. Не она появилась из людного мира и добралась до одинокого, прячущегося человека, а он затянул ее к себе из обособленности своего мира. Одинокой, не в своей тарелке оказалась она сама. Мелодраматическое поведение этого долговязого неряшливого молодого человека делало положение еще более роковым.

То, что последовало дальше, походило на сон. Человек по имени Ник повел ее к стоящему за вокзалом «воксхоллу», грязной машине с драной обивкой, с мусором на полу, сиденьях и щитке управления. Они переехали реку у Вестминстера и повернули на восток. Стоял не по-сентябрьски теплый, туманный день, и хотя солнечный свет искрился на воде Темзы, воздух был несвежим, пыльным, душным. Ветра не было. Эту часть Лондона Стелла не знала. Узкие улицы тянулись вдоль складов, построенных в прошлом или позапрошлом веке. Свет почти не проникал между зданиями, все окна были либо заложены кирпичом, либо разбиты, либо покрыты пылью. Они миновали свалку за проволочным забором, и Стелла увидела черного котенка, медленно пробиравшегося по мусору. Заброшенные груды бревен и битых кирпичей поросли бурьяном. Людей на улицах было очень мало. За время поездки они заговорили всего один раз, когда Стелле пришло в голову спросить:

– Как он меня описал?

Ник улыбнулся, но не ответил.

– Скажи.

– Рубенсовская женщина.

– А-а.

Это была их шутка. Теперь ее знал и Ник. Стелла задумалась. Как ни странно, она ничего не имела против.

Наконец он глянул в зеркало заднего обзора, и машина остановилась на пустынной улице недалеко от реки. Ник въехал задним ходом в переулок, ведущий в пустой двор позади одного из складов. По трем сторонам стояли здания, с четвертой, прямо перед ними, находился виадук, в его арках размещался оптовый фруктово-овощной рынок. Там тоже не было людей. Ворота и ограды были заперты на висячие замки.

– Приехали, – объявил Ник.

…Стелла вылезла из «воксхолла». Воздух пах апельсинами. Окна окружавших двор зданий уставились на нее, будто слепые глаза. У одной стены валялись старые автомобильные покрышки. Обрывок газеты слегка поднялся в неподвижный воздух. Ник оставил ее стоять у машины посреди двора и вернулся на улицу, через несколько секунд опять появился и повел ее к подъезду одного из зданий. Там было темно, пахло мочой. У Стеллы мелькнула мысль, что ее вот-вот убьют.

Ник распахнул дверь подъезда. В темноту поднималась узкая, крутая лестница. Воздух был холодным, сырым. Пахло плесенью и испражнениями.

– Теперь поднимайся, – сказал ей Ник.

– Где он?

– На верхнем этаже. Иди-иди.

Ник слегка улыбался, и Стелла поняла, что он насмехается над ней – но потому ли, что она так охотно поехала с ним сюда, или потому, что светская дама, вырванная из привычного окружения, теперь утратила свою слабую решительность и колебалась? Он был уже не комичным, а зловещим, но Стелла стала подниматься – что еще ей оставалось делать? Ступени прогибались и скрипели. В воздухе стояла духота. Гладкие деревянные перила были неплотно пригнаны к штукатурке. Поняв, что Ник за ней не идет, Стелла остановилась и оглянулась. Он стоял у подножия лестницы, глядя на нее, и тыкал вверх длинным указательным пальцем.

Стелла миновала несколько лестничных клеток. На верхней запыленное окно выходило во двор. Она увидела Ника, открывавшего дверцу «воксхолла», и отступила назад, свалив с подоконника обрезок железной трубы. Он со стуком упал на пол, подняв облачко пыли. На лестничную клетку выходила дверь. Стелла робко открыла ее. Ей было очень страшно. За дверью находился зал, такой большой, что свет из нескольких окон едва достигал середины пола. Ее глаза привыкли к полумраку. В дальнем конце, в стене, с которой осыпалась почти вся штукатурка, обнажив дранку и шляпки гвоздей, располагались двери.

– Эдгар?

Стелла сделала несколько шагов. Стук ее высоких каблуков казался оглушительным. На ней были косынка и легкий красно-коричневый плащ с поясом, не застегнутым, а завязанным узлом. С плеча свисала большая сумка на ремне. В полумраке стоял бородатый мужчина и смотрел на нее. От неожиданности Стелла вскрикнула. Он направился к ней, улыбаясь, и она побежала навстречу ему.

Стелла вернулась в начале седьмого, и когда вышла из ванной, Макс был уже дома. Он пребывал в хорошем настроении, что в те дни случалось не часто. Спросил, удачной ли была поездка. Интерес его был деланным, и Стелле не составило труда изобразить досаду по поводу того, что в пятницу придется ехать снова. Макс предложил ей погулять в саду перед ужином, и она сочла благоразумным согласиться.

Они пошли в огород, и Стеллу позабавило, что официально это территория Макса, тогда как она повсюду ощущала присутствие своего любовника. Теперь бородатого! Вечер был теплым, воздух неподвижным, душным. Летняя растительность истощила почву, после короткого периода зрелости должно было начаться увядание. Из-за садовой стены доносились назойливые птичьи крики.

– Ты виделась с Брендой? – спросил Макс, когда они шли по дорожке, останавливаясь то у одного, то у другого растения.

– Времени не хватило.

– Ну еще бы, с какой стати тебе ехать к ней? Моя мать надоела тебе за лето. Да еще эта история…

Стелла перебила мужа:

– Мы с Брендой, когда нужно, находим общий язык. И я довольна, что она приезжала. Помогла мне с Чарли.

Они подошли к оранжерее. Работы там не возобновлялись, и она выглядела развалиной, похожая на скелет. Большой белый каркас слегка поблескивал в угасающем свете. Макс вздохнул. Разговор неизбежно перешел к первым дням после побега Эдгара. У них еще не было возможности подробно обговорить события тех дней и то, как они отразились на положении Макса в больнице. Может, никак? Они сели на скамью возле стены и закурили. Макс опять спросил, как она провела время в Лондоне, и Стелле не без труда удалось вернуть его к более привычным темам, связанным с работой. Она задалась вопросом, почему он уделяет ей столько внимания, и вспомнила, как Макс несколько дней назад сказал, что теряет ее. Тут ей пришло в голову, что раз она собирается видеться с Эдгаром регулярно, то надо восстановить с мужем прежние отношения.

Макс взял Стеллу за руку.

– Хорошо здесь вечером, – сказал он. – Тебе холодно?

– Слегка озябла, – ответила она. – Нужно было захватить кофту.

– Пойдем обратно.

Они пошли в сумерках по дорожке к дому, держась за руки.

О поездках Стеллы в Лондон я узнал только несколько дней спустя. Положение ее тогда было критическим. В первые, мучительные дни их связи нервное напряжение, как ни странно, ощущалось менее остро. Тогда она опасалась, что существующие препятствия как раз и разжигают страсть, что без них и создаваемого ими напряжения она стала бы тупо, вяло удивляться, чего ради идет на такой риск. Иногда, призналась Стелла, в глубине души, в каком-то ее уголке, где главное место занимали благоразумие, безопасность, уверенность, она даже немного надеялась, что страсть перегорит и ей удастся избавиться от этого наваждения, словно бы поработившего ее…

Теперь уже нет. Теперь все то, на чем раньше держалась повседневная жизнь – обязанности, семья, забота о внешности, заведенные порядки, – превратилось в проформу. Стелла сохраняла ее, но лишь из соображений холодной практичности: она не хотела привлекать к себе внимание, допускать, чтобы кто-то помешал ей ездить к Эдгару.

Так что же произошло?

Стелла всплакнула, описывая, как в тот день поднялась на верхний этаж и там ее ждал Эдгар. Они, не теряя времени, поспешили в дальний конец зала, в комнату, которую Эдгар называл своей мастерской, взобрались по лесенке на что-то вроде широкой полки и улеглись на матрас. Я снова стал тщательно вдаваться в подробности: мне было любопытно, отличался ли этот секс от того, что был на территории больницы, но она лишь сказала, что тут им впервые не требовалось соблюдать тишину. Я решил, что все протекало примитивно, поспешно – и шумно. Затем, лежа нагими поверх одеяла, они разговаривали о событиях после побега, о том, как уже в Лондоне Ник приехал за Эдгаром, привез его сюда и отдал ему свою мастерскую. Стелла сказала, что впервые видела подобную комнату – с почерневшими кирпичными стенами и высоким потолком, под которым тянулись трубы. Три больших окна выходили на запертый склад по другую сторону улицы. Большой, придвинутый к стене стол был завален чертежной бумагой и другими материалами. Комната понравилась Стелле, она чувствовала себя в этой художественной мастерской смелой, незаурядной, свободной. Спустясь, она ходила там в расстегнутом плаще, со стаканом виски, брала в руки то одно, то другое, пристально разглядывала все. Потом, снова в постели, сказала Эдгару, что держалась на слепой вере и джине, дожидаясь его звонка.

– Значит, ты не сомневалась во мне.

Стелла повернулась к Эдгару и покачала головой.

– У меня бы возникли сомнения.

– Ты не я.

– Тогда кто же?

Стелла прижалась к нему, стала гладить его тело, потом лицо, погружая пальцы во влажную бороду. Они снова занялись сексом, время летело, и лишь когда она, сев, сказала, что ей пора уезжать, прозвучала единственная неприятная, зловещая нота. Эдгар шевельнулся у нее за спиной.

– Обратно к Максу, – сказал он.

– Обратно к Максу.

– Он знает о нас?

– Не хочет знать.

В голосе Эдгара внезапно появилось пренебрежение.

– Бесхарактерный человечишка. А как остальные? Клив небось скрежещет зубами!

Стеллу поразила эта вспышка. Сонная вялость Эдгара неожиданно сменилась лютой злобой и презрением. Она встала на колени подле него, целовала его лицо, шею, гладила по голове, бормотала слова утешения. Эдгар потряс головой, подавил раздражение, успокоился. И вдруг не захотел отпускать Стеллу, сказал, что ему необходимо знать, когда она вернется, что она нужна ему. Стелла легла рядом и обняла его. Таким она еще не видела Эдгара, он едва ли не с самого начала представлялся ей изгоем, художником, улыбчивым, бесстрашным, смелым, свободным. Теперь она ясно поняла, что будет представлять собой ее жизнь: частые поездки в Лондон под не вызывающими подозрений предлогами. Насколько это будет трудно, Стеллу не заботило.

Неожиданная ранимость Эдгара не удивила меня. Ревнивцы, в сущности, слабы; они боятся, что их покинут. Несмотря на протесты Стеллы, Эдгар пошел ее провожать. Хорошее настроение вернулось к нему, драматичности больше не было. Крепко прижимаясь друг к другу, они вышли на ближайшую оживленную улицу; Эдгар курил в дверях пивной, пока Стелла ловила такси. Жара была уже не такой гнетущей. Стелла наблюдала из заднего окошка машины, как он отошел от дверей и зашагал обратно к Темзе. Она вдруг заметила, что Эдгар одет в льняной пиджак Макса и его брюки, перетянутые на талии узким кожаным ремнем. Воспоминание об этом всякий раз вызывало у нее улыбку.

В пятницу Ник снова встретил Стеллу; теперь она видела в нем своего союзника, сводника. Он подвез ее к складу. На сей раз она прочла название улицы – Хорси-стрит. Поднимаясь по лестнице, она едва замечала полумрак, скрип прогибающихся ступенек, резкий дурной запах запущенного дома, населенного теперь изгоями и паразитами. Быстро процокала каблуками по последнему лестничному пролету, расстегнула плащ и вошла прямо в мастерскую. Эдгар бросился к ней вприпрыжку, будто громадный волк. Они снова провели вторую половину дня в постели; время опять летело невероятно быстро. Стелла привезла Эдгару одежду, мыло, виски, и они основательно выпили. Спускаясь по лесенке в мастерскую, она нетвердо держалась на ногах и оступилась, надевая юбку. Стелла могла пить, не пьянея, но не на пустой желудок. Когда они шли по Хорси-стрит в поисках такси, ей было трудно идти по прямой, и она поняла, что до приезда домой обязательно надо протрезветь.

Ей нужно вернуть свою неприметность, но вряд ли это произойдет, если она явится в подпитии из поездки за покупками.

На вокзале Стелла выпила черного кофе, съела сандвич и расхаживала по платформе почти до отхода поезда. Села возле раскрытого окна, дышала глубоко, потом решила, что ведет себя смехотворно, закрыла окно и закурила сигарету. Разве она пьяна?

Сойдя с поезда, Стелла подошла к автостоянке, села в машину, завела мотор и включила сцепление. Машина прыгнула назад, словно испуганная антилопа, мотор заглох. Она завела его снова и осторожно выехала задом, на сей раз без происшествий. Домой ехала медленно, предельно сосредоточась.

Стелла пошла прямиком на кухню и стала пить холодную воду над раковиной. Макс, по счастью, еще не вернулся из больницы. Нужно было принять ванну до встречи с ним. Она отвернулась от раковины и неожиданно увидела Чарли. Мальчик сидел на столе, болтая ногами, и внимательно смотрел на нее.

– Дорогой! Давно ты здесь?

– Не очень. Ты где была?

– Пришлось опять ехать в Лондон. А что?

Мальчик пристально наблюдал, как она пьет воду.

– Ты пьяная? – спросил он.

– Нет, конечно! С чего ты взял?

– Глаза у тебя какие-то странные.

Когда Макс вернулся с работы, Стелла лежала в ванне. Она услышала, как он разговаривает внизу с сыном. Выйдя, Стелла чувствовала себя вполне презентабельной. Она вымылась, припудрилась, почистила зубы, внимательно осмотрела в зеркале глаза – нет ли там следов опьянения, которые, видимо, заметил Чарли, и не обнаружила ни малейших. Теперь нужно одеться, спуститься на кухню, приготовить ужин, и все будет как всегда, обычный вечер в семейном кругу в доме заместителя главного врача. В конце концов, она была неприметной женщиной.

Не столь уж неприметной. В распахнутом халате на голое тело она пошла из ванной в спальню и обнаружила там Макса. Он стоял в черном костюме у окна возле ее туалетного столика, глядя в сад. Услышав ее шаги, обернулся. Она запахнула халат и завязала пояс.

– Вот и ты, – негромко сказала Стелла, подошла к нему, поцеловала в щеку, потом села за туалетный столик и принялась наносить на лицо очищающий крем. Она подняла глаза и встретила его взгляд. Макс хмурился.

– Присядь, милый, – сказала она. – Поговори со мной. Расскажи, как прошел день.

Его настроение ей не нравилось. Она ощутила легкую тревогу.

– Где ты была? – спросил он.

Стелла поставила баночку с кремом.

– Где была? Ты прекрасно знаешь где – ходила по магазинам в Лондоне. В чем дело, Макс?

– Скажи правду.

– Это правда. С какой стати мне врать? Извини, я не понимаю. Почему ты устраиваешь мне допрос в таком тоне?

– Покажи, что купила.

Наступила долгая пауза. Стелла сидела за туалетным столиком вполоборота к сидевшему на кровати Максу. Они неотрывно смотрели друг на друга, и в той минуте, по ее словам, была какая-то обнаженность. Стелла ничего не сказала. В это мгновение она была такой же сильной, как Макс; вся его проницательность, вся психиатрическая эрудиция были бессильны перед ее женской обороной. Все так же молча она снова повернулась к зеркалу и продолжала наносить крем на лицо. Зеркало имело подвижные створки по обеим сторонам; она установила их так, чтобы видеть мужа. Макс неподвижно сидел на краю кровати. Повернувшись к нему спиной, Стелла давала понять, что постарается не придавать значения его словам; предполагает, что он не собирался оскорблять ее, и предоставляет ему возможность извиниться. Но Макс не думал извиняться. Лицо его оставалось холодным как сталь.