Текст книги "Расследования Берковича 7 (сборник)"

Серебристая статуя

Шломо Барка каждое утро приходил на перекресток двух приморских улиц, устанавливал на небольшой площади легкий постамент из пенопласта, забирался на него и замирал, изображая из себя статую в классическом стиле. Когда-то он работал в театре, но никогда не рассказывал даже близким знакомым – в каком именно. Прогнали его, по словам Шломо, из-за интриг, но все, кто знал Барку, полагали, что театральная карьера не задалась по причине если не бездарности, то, во всяком случае, не очень большого артистического таланта, которым обладал этот средних лет, среднего роста и, видимо, средних способностей мужчина. Жил он один, снимал двухкомнатную квартиру в непрестижном и дешевом районе Тель-Авива.

Может, ему стоило поменять специальность, но в своем призвании Барка был почему-то уверен. Некоторое время он показывал на улицах сценки и читал монологи, даже пробовал петь совершенно не оперным голосом, и все эти усилия привели только к тому, что Барку начали обходить стороной завсегдатаи улицы Рамбам, а случайные прохожие хихикали и бросали в коробку мелочь, не стоившую того, чтобы терять время.

Однажды Барка увидел по телевизору живую статую, покрытую позолотой и действительно похожую на роденовского Мыслителя. Статуя сидела на скамье у входа в парижский Нотр-Дам и, судя по окружавшей толпе, пользовалась изрядным успехом. Тогда-то Барка и понял: вот шанс! Он купил серебряной краски, изготовил одежду, подчеркивавшую рельеф фигуры, вымазал лицо, нацепил серебряный парик, из пенопласта вырезил постамент и в ближайшую пятницу изобразил на пешеходной улице Рамбам статую в стиле Фидия.

Эффект превзошел ожидания. Подавали столько, что к обеду Шломо окупил все расходы на краску, парик и пенопласт. Он понял, что напал на золотую жилу и с того дня работал сначала на Рамбам, а потом перешел ближе к морю, хотя здесь было меньше народа – в основном, туристы из ближайших отелей.

В тот день серебряная статуя, изображавшая дискобола, стояла на перекрестке с десяти утра. Около полудня начало припекать, зрители разошлись, и Шломо решил, видимо, что сегодня больше сборов не будет. Он сошел с постамента, поднял коробку с пожертвованиями и направился в ближайший переулок. Это видел Бени Хазан, хозяин расположенного напротив магазинчика. Когда старший сержант Беркович спросил у Хазана, не показалось ли ему поведение Барки странным, свидетель ответил, подумав:

– Он ушел слишком рано, это раз. В пятницу обычно туристы появляются ближе к вечеру, и Шломо оставался чуть ли не до первых звезд. И потом… Он никогда не оставлял постамента. Я подумал, что ему захотелось в туалет, и он вернется. А он не вернулся.

Шломо Барка действительно не вернулся на свое рабочее место, потому что еще с утра лежал в своей квартире мертвый. Эксперт Хан, обследовавший труп после того, как сосед Барки вызвал полицию, сказал, что смерть наступила между девятью и десятью часами.

– Как это может быть? – удивился Беркович. – В полдень Барка еще стоял на набережной. Не мог же он одновременно изображать статую и лежать мертвый в собственной спальне!

– Значит, либо этот человек – не Барка, либо статую изображал кто-то другой! Разве это не очевидно?

– Конечно, – кивнул Беркович. – Статую видели сотни человек. Многие из них – не первый раз. Хазан, сидевший за прилавком в своем магазине, видел Барку каждый день на протяжении многих месяцев. Он утверждает, что единственной странностью в сегодняшнем поведении Барки было то, что он слишком рано ушел и не забрал постамента.

– Надеюсь, ты не веришь в призраков? – осведомился эксперт.

– Нет, – резко сказал Беркович. – Меня интересуют две вещи. Во-первых, кто сыграл роль Барки – сам убийца или его сообщник? И во-вторых, зачем это вообще было нужно? Почему убийца рисковал – ведь кто-нибудь мог все-таки понять, что это не Барка?

– Видимо, – сказал Хан, – кому-то было нужно, чтобы тело как можно дольше не обнаружили.

– Ты думаешь? – покачал головой Беркович. – Но ведь сосед, позвонивший в полицию, мог и на час раньше заглянуть в квартиру Барки. Дверь была не заперта.

– Ну… Он ведь знал, что до вечера Барки обычно не бывает дома.

– Да, – согласился Беркович. – Соседу понадобилась зажигалка, и он позвонил в дверь Барки, не надеясь на то, что тот у себя. Потом потянул дверь на себя – чисто механически, как он утверждает, – и обнаружил, что может войти.

– Может, сосед и убил? – предположил эксперт Хан. – Мало ли какие у них были отношения? Убил, выбросил нож, подождал пару часов…

– А кто в это время стоял на постаменте? У соседа, кстати, алиби – с девяти утра до полудня он был на рынке Кармель, где его хорошо знают.

– У тебя есть другие идеи? – поинтересовался Хан.

Беркович пожал плечами и перевел разговор. В этом странном деле пока было ясно только одно: убийце необходимо было, чтобы прохожие, туристы и завсегдатаи тель-авивской набережной видели Барку стоящим на своем обычном месте.

Почему произошло убийство? Мотив сначала представлялся достаточно очевидным – драка. Барка что-то с кем-то не поделил, сцепился и получил нож в сердце. В квартире царил беспорядок, будто хозяин в гневе швырял стулья и выбрасывал посуду из кухонных ящиков. В спальне на первый взгляд все было на своих местах, но при внимательном рассмотрении Беркович обнаружил и здесь следы недавнего погрома. Кто-то открывал ящики с бельем, все переворошил, а потом в спешке сложил вещи неаккуратно, и ящики не удалось закрыть плотно.

Если так, то речь может идти не об обычной драке. Более вероятен иной сценарий. Квартиру пытались ограбить, Барку убили, потому что он оказал сопротивление, искали драгоценности, и, возможно, нашли, хотя… Какие драгоценности могли быть у бывшего актера, долгое время перебивавшегося с хлеба на воду? В такие квартиры грабители не лазят, есть районы побогаче. А если все-таки полезли, значит, искали что-то конкретное. Что?

И почему – все тот же вопрос – нужно было изображать статую и показывать всем, что Барка жив? Если речь идет о грабеже, все это просто не имело смысла!

Пока Беркович осматривал квартиру убитого, следственная бригада опросила соседей – старший сержант просил задать два вопроса: видел ли кто-нибудь утром чужих людей и кто обычно приходил к Барке, когда он был дома?

На первый вопрос ответа получить не удалось – никто никого не видел. Если что и происходило в квартире Барки, то без лишнего шума. Значит, разбросанная мебель в салоне действительно была лишь инсценировкой драки, и на самом деле все было сделано достаточно тихо и со знанием дела. Что касается второго вопроса, то оказалось, что к бывшему актеру ходили самые разные люди. У него было множество приятелей, но вот что показалось Берковичу удивительным: соседи в голос утверждали, что все, кто ходил к Барке, были людьми не его круга. Не опустившиеся личности, как сам Шломо, а вполне приличные господа. Долго они, кстати, у Барки не засиживались, наверняка едва успевали выпить по чашечке кофе. Какие у них могли быть дела? Вряд ли просто приятельские отношения.

– Одно время я даже думал, что Шломо приторговывает наркотиками, – предположил сосед с первого этажа, старый Реувен Занднер. – Но потом понял, что это глупости. Не та публика. Местных наркоманов я знаю, они здесь ни разу не появлялись…

Перечитав краткие протоколы, Беркович сложил бумаги в папку и вернулся в управление. Инспектор Хутиэли был занят – допрашивал свидетеля по делу о пьяной драке в кафе, – Беркович спустился в подвал, где помещались лаборатории криминологической экспертизы. Рон Хан еще не вернулся из морга в Абу-Кабире, где проводил вскрытие убитого утром Шломо Барки.

– Он уже едет, – сообщил сидевший в соседнем кабинете эксперт Даниэль Пундак. – Будет через несколько минут.

– Ты меня ждешь? – спросил Хан, войдя в свой кабинет и застав Берковича сидящим на узкой кушетке. – Могу сообщить: Барку убил профессионал. Один точный удар, и мгновенная смерть. Барка наверняка даже не вскрикнул.

– Попытка ограбления инсценирована, – задумчиво произнес Беркович. – Может, что-то и пропало, сказать трудно. Но ключ к этому убийству наверняка в двойнике Барки – в том человеке, кто изображал статую, когда Барка был уже мертв. Должен был быть смысл, и я вижу только один вариант.

– Какой? – полюбопытствовал Хан.

– Сам не догадываешься?

– В общем-то, это очевидно. Нужно было изображать Барку, чтобы некто, проходя мимо, подумал, что тот жив.

– Почти верно, – сказал Беркович. – Но мало для логически связанной картины. Некто должен был думать, что на постаменте – Барка, чтобы положить в коробку нечто. Не деньги. Что? Положил и ушел. А тот, кто играл Барку, взял коробку и исчез в переулке. Если его там ждала машина, никто бы этого не видел. А если машины не было, лже-Барку увидели бы на соседней улице. Согласен?

– Пожалуй.

– Если мы найдем человека, который что-то положил в коробку для денег, мы выйдем и на убийцу.

– Ищи ветра в поле, – хмыкнул эксперт.

– Почему? Лже-Барка ушел с набережной в четверть первого, это я выяснил. Народа там было мало, так утверждает хозяин магазина. Туристы. И я думаю…

Речь Берковича становилась все более замедленной, и наконец он и вовсе замолчал, уставившись в одну точку.

– Эй! – сказал Хан. – Проснись! О чем ты думаешь?

– Пожалуй, я поговорю с Ароном из отдела по борьбе с наркотиками, – сказал Беркович.

Арон Бармин об убийстве Барки уже слышал и на вопрос Берковича ответил, не задумываясь:

– Три туриста из Германии. Мы за ними следим с момента их приезда, нас Интерпол на них вывел. Утверждают, что это наркодилеры, и у них может быть товар. Но поводов для задержания мы так и не придумали… Ты считаешь, что пакетики с героином они бросили в коробку?

– Да, – кивнул Беркович. – Очень удобно, никто и внимания не обратит. Этот Барка давно занимается перепродажей. Думаю, в статую он стал играть именно тогда. А потом к нему приходили домой местные посредники и забирали товар. Поговори с соседями, возможно, узнаешь по описаниям знакомых тебе личностей.

– Почему его убили? – нахмурился Бармин. – Канал ведь действительно очень удобный.

– Возможно, он решил скрыть часть товара, не знаю. В квартире искали. Поняли, что товар еще не поступил, а Барку убили. Что делать? Тогда и возникла идея…

– Но подмену могли увидеть!

– Кто смотрит в лицо серебристой статуи? Лишь бы фигура была подходящей: рост, комплекция…

– О'кей, – кивнул Бармин. – Я этим займусь.

– Держи меня в курсе, – попросил Беркович. – Официально это убийство веду я.

– Конечно, – сказал Бармин.

– Ну что? – спросил инспектор Хутиэли, войдя в кабинет Берковича полчаса спустя. – Есть продвижение в деле Барки?

– Похоже, – кивнул старший сержант. – Скажите, инспектор, вы были в музее Израиля?

– Когда-то… – неопределенно отозвался Хутиэли.

– Там стоят статуи. На что вы больше обращали внимание – на лица или тела?

– В статуе главное – фигура, – заявил инспектор. – Поза, жест…

– Вот и я говорю о том же, – заключил Беркович.

Невинные жертвы

– Я не понимаю логику комиссара, – пожаловался инспектор Хутиэли старшему сержанту Берковичу. – Почему не опубликовать фоторобот в газетах? Шанс найти этого негодяя многократно возрастет.

– Мне кажется, – осторожно заметил Беркович, – что там, наверху, просто боятся сказать вслух, что полиция бессильна. Насильник бесчинствует четвертый месяц. Шесть случаев изнасилования. Все женщины дают прекрасные описания внешности, составить фоторобот – никаких проблем. И что? Негодяй неуловим! Легко ли в этом признаться и предоставить поиск самим женщинам?

– И ведь что самое ужасное! – воскликнул инспектор. – Пройдет месяц-другой, насильник совершит еще несколько преступлений, и все равно придется публиковать фоторобот – ясно, что без помощи населения нам не справиться, как бы полиция ни делала вид, что ни в чьей помощи не нуждается.

– Да, вы, конечно, правы, – кивнул Беркович.

Серийного насильника полиция искала с тех пор, как три женщины дали очень похожие описания напавшего на них мужчины. Около тридцати лет, лицо узкое, большой рот, усики… Ежедневно задерживали двух-трех человек, допрашивали и вынуждены были отпускать.

Инспектор Хутиэли и старший сержант Беркович были привлечены к расследованию, когда в полиции создали большую следственную группу, которую возглавил комиссар Карми. Не только Хутиэли с Берковичем, многие другие следователи тоже считали, что фоторобот должен быть опубликован, но комиссар не давал разрешения, опасаясь взрыва, как он говорил, «фискальной активности населения». Результат оставался плачевным.

Беркович рассматривал лежавший перед ним на столе рисунок и в очередной раз пытался представить себе этого человека, наводившего ужас на женское население Тель-Авива. Зазвонил телефон, и старший сержант поднял трубку.

– Сегодня ты дежуришь по делу Худого? – спросил знакомый голос патрульного Бар-Гиоры. – Похоже, он опять взялся за свое. У меня в машине девушка. Ей повезло, смогла вырваться…

– Вези, – сказал Беркович.

Худым насильника назвали в полиции после того, как был составлен фоторобот.

Девушка, которую привел Бар-Гиора, выглядела испуганной, разорванный подол платья волочился по полу, а на щеке алел кровоподтек.

– Он меня ударил! – воскликнула девушка. – И платье порвал!

Полчаса спустя Беркович уныло перечитал описание насильника – плотный мужчина двадцати пяти лет, небольшая лысина, широкое лицо… Ничего общего с Худым! Неужели еще один насильник вышел на охоту? Только этого не хватало для полного счастья!

Домой Беркович вернулся в тот день в дурном настроении, и Наташа, конечно, поняла, что на службе произошла какая-то неприятность. Отвечать на вопросы жены Беркович отказался и лег спать пораньше, надеясь, что утром сможет взяться за расследование с новыми силами.

Однако ни следующее утро, ни вся неделя не принесли ни единой новой улики. Второму насильнику присвоили кличку Толстый, фоторобот передали во все отделения полиции, и расследование застряло. В воскресенье Тощий изнасиловал продавщицу из магазина «Кастро», и женщина была так напугана, что не смогла дать никакого описания, разве что заявила, что мужчина был худым и высоким. А в понедельник дал знать о себе Толстый – на этот раз ему удалось-таки совершить насилие, и с жертвой Беркович разговаривал в приемном отделении больницы «Ихилов». Описание Даны Баранович в точности совпало с тем, что сообщила неделю назад Хана Варди. Оба раза Толстый напал на женщин в районе улицы Ахад А-ам, и это давало некую зацепку, которая, конечно, могла оказаться и неверной.

Вечером, вместо того, чтобы поспешить домой, старший сержант направился к Дане Баранович, жившей в трех кварталах от Алленби, на тихой и короткой улице. Дверь Берковичу открыл отец Даны, набросившийся на старшего сержанта с обвинениями в глупости, бездарности и полном служебном несоответствии. Разбушевавшегося Рафаэля Барановича с трудом успокоили, и Беркович уединился с Даной в ее комнате, где на стенах висели постеры с изображениями голливудских кинозвезд.

Дана расплакалась, вспомнив то, что с ней случилось, но взяла себя в руки и ответила на вопросы. Видела ли она этого человека раньше? Нет, никогда. Не боится ли проходить по улице Ахад А-ам после того вечера? Да, ужасно боится, она теперь всегда идет другой дорогой, хотя так длиннее. Разговаривая, Беркович внимательно осматривал комнату, ему хотелось составить себе представление об этой девушке, чтобы расположить ее к себе, убедить в том, что чем больше деталей она вспомнит, тем быстрее полиции удастся поймать негодяя.

Потом уже, выйдя на улицу, Беркович подумал, что в какой-то момент в глаза ему бросилось нечто… Постер? Предмет мебели? Он не мог вспомнить ничего конкретного, но знал, что ощутил некую странность, но возникшее ощущение исчезло, не оставив следа в сознании.

Глупости. Девушка до сих пор в состоянии, близком к шоковому. Хорошо хоть, у нее есть силы ходить на работу, другие, бывает, впадают в такую апатию, что пытаются наложить на себя руки…

На следующий день Толстый совершил еще одно изнасилование – все на той же улице Ахад А-ам. Жертвой стала Фрида Лумер, двадцати двух лет, ученица парикмахера из салона «Дафна». По ее словам, мужчина, описание которого в точности соответствовало описанию Толстого, набросился на нее, затащил в подъезд ближайшего дома и там… Слезы не позволили Фриде связно закончить рассказ, но все было ясно. Медицинское освидетельствование подтвердило – да, некий мужчина вступал с Фридой Лумер в интимные отношения.

– Скорее всего, этот тип или живет в районе Ахад А-ам или работает там, – сказал Беркович инспектору Хутиэли. – Иначе откуда такая любовь именно к этой улице?

– Довольно глупо с его стороны, – отозвался Хутиэли. – Тощий действует умнее – никогда не нападает в одном и том же районе.

Полицейским патрулям, дежурившим в районе Ахад А-ам, были даны четкие указания, а сам старший сержант несколько дней обходил один за другим все магазинчики, учреждения и склады, расположенные в пределах квартала. Он познакомился со множеством людей, хороших и не очень, худых и толстых, но на самом деле ничего толком не выяснил, собственное бессилие угнетало его, а тут еще Наташа, услышавшая от одной из подруг о действующем в Тель-Авиве насильнике, сказала, что женщины, бывает, сами провоцируют нападение – своей походкой, взглядом, движениями рук.

– Да, есть такой тип жертвы, – согласился Беркович, ощущая внутреннее раздражение от предположения о том, что Фрида Лумер или Дана Баранович своим дразнящим поведением заставили преступника выбрать их в качестве объектов насилия.

Впрочем, слова жены оставили след в его сознании, и на следующей неделе Беркович попытался присмотреться к девушкам – хотя бы для себя понять, действительно ли существует такой тип поведения, можно ли таким образом вычислить преступника и предсказать, кем может оказаться следующая жертва? Что особенного во Фриде? Или в Хане Варди? А в Дане Баранович? У Фриды и Даны были парни, с которыми девушки встречались, а Хана жила одна. Все три девушки жили в одном районе и, возможно, даже видели друг друга, поскольку ходили по одним и тем же улицам. Внешне девушки были мало похожи, разве что возраст…

Нужно было, наверно, искать Толстого, но Берковичу казалось, что он упустил важную деталь, без которой расследование зайдет в тупик. И вместо того, чтобы продолжить обход улиц и учреждений, он еще несколько раз поговорил с девушками, задавая им вопросы, которые, скорее всего, ничем не могли помочь. Однажды он увидел, как Фрида, Дана и Хана, выйдя из управления полиции после очередного разговора, не разошлись в разные стороны, а вместе отправились в кафе на противоположной стороне улицы. «Вот так и рождается дружба», – подумал Беркович. В сознании опять мелькнула смутная мысль, и он отправился домой в Барановичам, зная, что застанет родителей Даны одних.

Дома был только отец, и Беркович выслушал новую порцию обвинений.

– Вы правы, – кротко сказал старший сержант. – Я сейчас уйду, вы только скажите мне одну вещь: Дана с Фридой Лумер знакома с первого класса, или они дружили еще раньше?

– Нет, – буркнул Баранович, – в восьмом, кажется… Какая-то вечеринка была, не помню…

– А Хана в их компании появилась позже?

– Да, это знакомая Фриды, а почему вас это интересует, старший сержант? Вместо того, чтобы преступника искать, вы…

– Всего хорошего! – сказал Беркович и покинул квартиру.

Все выглядело слишком просто. Но, с другой стороны… Возникшее предположение по ассоциации вызвало из подсознания забытое уже воспоминание о том, что он видел, когда разговаривал с Даной у нее в комнате неделю назад. Фотография над столом. Группа парней и девушек. Беркович подумал тогда, что это снимок, сделанный в школе. Один из парней был толстым, с ранними залысинами… Если бы фотография висела не на стене в комнате Даны Баранович, старший сержант непременно обратил бы внимание на сходство парня с фотороботом Толстого.

На следующий день Беркович пригласил трех девушек к себе – чтобы, как он сказал, показать новые фотографии: нет ли среди них Толстого?

Он разложил на столе два десятка изображений и увидел, как девушки с беспокойством переглянулись.

– Ну же, – сказал он. – Я вижу, что вы узнали. Алекс Каменцер, верно? Вы думали, что полиция выйдет на него по фотороботу, а я вам показал снимок, где он изображен в совсем иной компании. Это снято на вечеринке, где были и вы все. Двенадцатый класс, да? Рассказывайте, чем он вас так сильно обидел?

– Он приставал! – воскликнула Хана.

– Жуткий тип! – сказала Дана.

– Ему место в тюрьме! – заключила Фрида.

– Не знаю, что с ними делать, – жаловался час спустя Беркович инспектору Хутиэли. – С одной стороны, их, конечно, нужно наказать – невиновный мог оказаться за решеткой, вы же знаете, как судьи относятся к свидетельствам жертв изнасилования. С другой стороны, девушки просто неумны и не представляли последствий…

– Алекса этого они знали давно, – продолжал старший сержант. – Он за каждой из них волочился, получил от ворот поворот, но продолжал ходить следом и действовал на нервы. После школы их пути, правда, разошлись, но недавно он объявился вновь и стал приставать к Хане. Тогда девушки и решили отомстить – тем более, что пошли слухи о серийном насильнике. Порвать старое платье, расцарапать лицо – пара пустяков. Цель, как говорится, оправдывала средства…

– А что родители? – поинтересовался Хутиэли. – Они же думали, что их дочерей изнасиловали! У двух девушек есть парни – могу представить, что думали они!

– Парни были в курсе, – сообщил Беркович. – А родители… Когда это дети думают о чувствах родителей?

– Вот ради того, чтобы они начали думать, и нужно наказать всю троицу, – резюмировал инспектор.