Текст книги "Дипломная работа (сборник)"

Жизнь насекомых

Ну, давайте пофилософствуем, подумаем, что мы из себя представляем, кто мы на самом деле, зачем этим занимаемся и почему не занимаемся чем-нибудь другим.

Окей, про себя думать сложно, возьмём хотя бы Бориса. Родился в Смоленске, отучился на экономиста, пошёл на хорошо оплачиваемую работу. Казалось бы, живи припеваючи, двигайся по карьерной лестнице и копи на мелкие и крупные бытовые приборы. Жену себе заведи, Борис. Бери девушку скромную – чтоб звёзд с неба не просила, и живи с ней душа в душу. Неужели плохо? «Не плохо, – отвечает Борис, – да только как же я семью буду заводить, когда я не знаю, кто я такой? Как я детям в глаза посмотрю и что отвечу, когда они у меня спросят об этом или, ещё хуже, поинтересуются, кто они такие, кем им быть? А я даже не знаю про себя». В общем, на работе Борис грустит, а вечером, вместо мелких буржуазных радостей – пива, там, попить, в бильярд поиграть, телевизор посмотреть ― Борис пишет рассказы, и даже у него уже готова одна повесть. И вот он догадывается, что никакой он не экономист, а что-то вроде писателя, потому, видимо, и мучается на работе. Делать нечего: чтоб догадки подтвердились, надо всё бросать и ехать в Литературный институт, что в Москве. Так он и делает.

А в это время за три с половиной тысячи километров в Алма-Ате, аж в другой стране, мучается юрист Жумагул. И мучения его как две капли воды похожи на Борисовы. Даром что Жумагул азиат и вместо рассказов пишет стихи. Ведь если ты работаешь на нелюбимой работе, то не играет роли твоя раса, вероисповедание и предрасположенность к одному из семинаров Литинститута.

Конечно, они идиоты – и Борис, и Жумагул. Конечно, надо было думать раньше и в 17 лет определиться с тем, куда поступать. Но если поразмыслить, лучше так менять жизнь, чем когда уже семья и дети. Ведь когда семья и дети, ничего уже не изменишь. Так что, если разобраться, не такие уж и идиоты Жумагул с Борисом. Тем более, и того, и другого приняли в Литературный институт без всяких оговорок. Это обнадёживало обоих, они уже были уверены, что скоро найдут ответ на вопрос «Кто я такой?»

В первых числах сентября, тёплым солнечным днём, с запада в Москву въехал Борис. В то же время с востока прибыл Жумагул. Западу с востоком суждено было встретиться в фойе общежития Литературного института.

Борис пришёл первым.

– Здравствуйте, – сказал он как можно более по-писательски лысому охраннику, смотревшему телевизор в вахтенной будке.

Охранник взглянул на Бориса и, ничего не ответив, повернул голову к экрану.

– Извините, пожалуйста, не могли бы вы подсказать, как заселиться?

Охранник нехотя отвлёкся и спросил, обнаруживая во рту пару золотых зубов:

– А вы вообще кто?

– Я – Борис Игнатов, – виновато сжавшись, произнёс Борис. Он чувствовал, что оторвал охранника от чего-то очень важного.

– Зачем мне ваше имя, я спрашиваю, вы – откуда?

– Из Смоленска.

– Хоть из Караганды! Учитесь вы где? В школе экономики?

– Я в институте учусь. В Литературном институте, – всё тише и тише говорил Борис.

– Где-где?!

– В Литературном.

– Так бы сразу. Как фамилия?

– Игнатов.

Охранник порылся в списках, нашёл фамилию Бориса.

– Садитесь и ждите, я скажу коменданту.

Охранник ушёл, показав на спине надпись «Агент-1».

«Надеюсь, он тут такой действительно один», – подумал Борис и сел. Агент-1 скоро вернулся и продолжил смотреть телевизор, будто бы Бориса не существовало. А Борис боялся нарушать спокойствие Агента-1.

Минут через двадцать в общежитие вошёл молодой казах. Повторилась похожая сцена.

– Вы кто?

– Жумагул.

– Как же вы меня заколебали! Учитесь вы где?

– В Литературном институте, – ответил Жумагул.

Агент-1 снова сходил куда-то и вернулся к телевизору.

В следующие полчаса Борис и Жумагул успели познакомиться и вполголоса, чтобы не мешать Агенту-1, обменивались своими биографиями. Они были наивно рады тому, насколько похожи. Хоть один из них европеец, а второй азиат, всё-таки они нашли в себе силы изменить жизнь, как им казалось, к лучшему. К концу разговора они были в восторге от того, что будут вместе учиться и жить в одном общежитии. Когда все темы были исчерпаны, Жумагул спросил:

– Слушай, Боря, а чего мы ждём?

– Не знаю. Наверно, коменданта.

– Так что же он не идёт? Ты спроси у охранника.

– Мне как-то не ловко. Спроси ты.

Жумагул подошёл к Агенту-1.

– Извините, а долго нам ждать?

– Откуда я знаю? Ждите, вас позовут.

И они ждали. Час ждали, два ждали. Пока не вышел мужчина и не спросил, почему они здесь сидят. Это оказался комендант.

Бориса и Жумагула поселили в комнату с двумя голыми кроватями, шкафом, столом и стулом. Потолок был в тёмно-коричневых подтёках, с пола пахло несвежим ковролином.

– Ну и комнатка, – уныло сказал Борис.

– Да, не очень-то тут уважают писателей, – Жумагул сел на край кровати.

– Мы ведь ещё не писатели, – уточнил Борис, – с писателями бы так не обращались. Надеюсь, хоть душ у них тут есть.

Борис взял шампунь, полотенце и вышел из комнаты. Походив по коридору, Борис выяснил, что на всём этаже была только одна душевая. Естественно, она была занята, поэтому пришлось ждать у закрытой двери и представлять очереди, которые бывают здесь по утрам. Литература начала показывать Борису, каких именно жертв она требует.

Дверь открылась – и навстречу Борису вышла полная краснолицая девушка в халате и с тюрбаном из полотенца на голове. Улыбнулась. Бориса передёрнуло. «Неужели так теперь будет каждый день?» Пока он это думал, его отпихнул какой-то рабочий с разводным ключом и прошёл в душ.

– Простите, но я следующий, – возмутился Борис.

– Куда прёшь, не видишь – ремонт! – рабочий скрутил краны, шланг и собрался уходить.

– А где же мне теперь мыться? – удивился Борис.

– Почем мне знать, я что – комендант? – и ушёл.

Борис с тоской поглядел на мёртвую душевую и пошёл обратно в комнату. Дёрнул ручку – закрыто. Борис сел под дверью и обхватил голову руками.

Жумагул тем временем уже разыскал туалет и прикидывал, как ему присесть на унитаз не касаясь его и не намочить штаны в желтоватой воде, хлюпавшей под ногами. Про человека, который мало ест, обычно говорят, что он питается, как птичка. Жумагул питался нормально, но, несмотря на это, его теперь тоже можно было сравнить с птичкой – он стоял в одной из туалетных кабинок на полусогнутых ногах, руками-крыльями не давая штанинам опуститься до пола.

Из кабинки Жумагул кинулся к умывальнику, как будто думал, что чем быстрее он помоет руки, тем скорее его покинет отвращение к туалету. Тут он с удивлением увидел, что из соседней кабинки вышла девушка и тоже направилась к умывальнику. Туалет был общий. Они мыли руки, стараясь не глядеть друг на друга.

Жумагул застал Бориса под дверью комнаты.

– Представляешь, душ закрыли!

– Ты бы видел этот туалет!

Одновременно возмутились и Борис, и Жумагул.

– Нет, я этого так не оставлю, – горячился Жумагул.

– Немедленно пойдём к коменданту, – заявил Борис.

Друзья спустились на первый этаж. Борис немного даже грубо толкнул дверь к коменданту, но сразу же растерялся. В кабинете сидел Агент-1 и раскладывал пасьянс на компьютере. Рабочий день коменданта закончился.

Расстроенные, они вернулись в комнату и принялись разговаривать о себе и литературе, которая потребовала от них жертв.

– Ты думаешь, ты писатель, Борис?

– Это я и приехал выяснить. По крайней мере, я точно знаю, что я не экономист, хоть я им и работал.

– Да, я тоже работал не тем, кем хотел бы. Думаешь, мы тут разберёмся, кто мы?

– Уверен в этом! – отвечал Борис.

Потом они дали друг другу почитать свои рассказы и стихи. Хвалили друг друга, критиковали. В общем, почувствовали себя настоящими писателями. Только ненадолго, потому что скоро им захотелось покурить, и они пошли на улицу. Проходя мимо будки Агента-1, они вспомнили всё, что с ними произошло сегодня: и заселение, и туалет, и душ.

Следующее утро Бориса и Жумагула началось под звуки дрели. На этаже устроили ремонт, рабочие сверлили стены, перепланировывали пустые комнаты, разбивали перегородки душа, откручивали двери, меняли окна. В институте было то же самое. Лекции приходилось слушать под грохот алюминиевых листов, которые сбрасывали с крыши рабочие, похожие на Жумагула. Чтобы пройти от корпуса до корпуса, нужно было обогнуть не одну кучу стройматериалов, сваленных во дворе Литинститута. К последней паре, как правило, шум затихал, и по институту разносился запах еды, которую готовили рабочие, жившие прямо в аудиториях. Перед едой рабочие мыли руки, головы и ноги в туалете, не стесняясь студентов.

Вскоре Жумагул и Борис свыклись с тем, как им предстоит жить ближайшие годы. Однажды они всё-таки сходили к ректору пожаловаться на жизнь.

– А почему вы с этим вопросом ко мне? – печально спросил ректор, выслушав сбивчивые жалобы друзей.

Затруднившись с ответом, Борис и Жумагул не нашли ничего лучшего, как извиниться и выйти. Выше можно было жаловаться только господу, в которого они не верили, как и в себя.

Каждый новый преподаватель начинал лекцию следующими словами:

– Научить писать – невозможно!

Видимо, занятия в институте сводились к тому, чтобы за два года доказать студентам этот нехитрый тезис.

Один преподаватель признался на паре:

– За всю историю существования Литинститута из этих стен не вышло ни одного писателя, за исключением тех, кто писателем сюда вошёл.

А Борис с Жумагулом не знали, кем они вошли в Литинститут. Они ведь специально для этого и приехали, чтоб узнать, кто они такие, – а оказывалось, что это надо было выяснять заранее.

Но даже если б им сказали, что научить писать очень даже можно, то вряд ли Борис и Жумагул теперь восприняли бы эти слова всерьёз. Они даже уже не удивлялись тому, что каждый новый день приносил с собой новые лишения. Всё чаще они сидели в своей комнате и молчали, слушая, как на этаже грохочут дрели и молотки. Однажды в их комнату пришёл электрик и скрутил все розетки, кроме одной. Ребята даже не подумали возразить ему. А на следующий день закрыли туалет и обещали подселить двух студентов из школы экономики.

Столько было всего в общежитии, что они даже не обратили внимания на объявление:

Уважаемые студенты!

10 октября в 19:00 будет проводиться

обработка против тараканов.

Просьба всем быть дома.

Администрация

А зря, потому что в 19:00 в комнату Бориса и Жумагула постучал человек, который помог им разобраться с тем, кто они такие. Человек был в респираторе и с баллоном химикатов.

– Освобождаем плинтуса! Обработка тараканов! – кричал человек в респираторе.

– Но у нас нет тараканов, – сказал Жумагул.

– Так все сначала говорят. Надо обработать, – и начал обрызгивать комнату вдоль плинтусов.

Борис закашлял первым, за ним Жумагул. Спасаясь от химикатов, они выбежали в коридор, но там тоже пахло инсектицидом. Двери других комнат были раскрыты. Из них высыпались кашляющие студенты. Кто-то хрипел и с красным лицом падал на пол, другие бросались к единственному окну в конце коридора, около которого образовалась давка.

– Борис, так больше жить нельзя! – пошевелил усиками Жумагул.

– Невозможно, Жумагул, просто невыносимо, – и Борис засеменил лапками к вентиляционному отверстию под потолком. Жумагул побежал следом. Остальные студенты вскоре устремились за ними.

Агент-1 шёл по этажу и выключал свет в пустых комнатах.

***

Кассирша в магазине простила мне 20 копеек. Мелочь, а приятно.

***

В тумбочке лежал старый кабачок. Я посмотрел на него немного, помыл, разрезал на мелкие части и потушил с картошкой. Получилась целая сковородка.

***

После разделки кабачка в тумбочке нашлось пол-упаковки овсяных хлопьев. Великолепно!

***

Остатки макарон – 20 гр.

Начавшая портиться осьмушка капустки – 50 гр.

Бульонный кубик – 1 шт.

Картофель – 2 шт.

Луковица – 2 шт.

Капусту очистил от порчи, срезал съедобные части с кочерыжки. Картофель, лук и кубик очистил от кожуры. Всё мелко порезал, кубик растолок. В полученную массу добавил остатки макарон и воду. Поставил на огонь. Вкусно.

Кормилица ты наша

– Вдумайтесь, сейчас нас кормит литература, – сказал Павел Свердлов и продолжил кромсать вилкой котлету.

Было это в 2005 году на литературном конкурсе Короткевича. Я, Свердлов и другие не очень взрослые литераторы обедали в кафе «Veduta» за счёт конкурса. Я тогда очень в это вдумался, но даже представить себе не мог, что литература может не только кормить, но ещё поить и возить.

Эти качества литература явила совсем недавно, буквально пару дней назад. Дело в том, что по результатам конкурсов обычно выходят книжки, а потом по городам Беларуси устраивают презентации с участием авторов. Вот тогда-то литература начинает поить и возить, не забывая также кормить.

Сначала литература отвезла меня в Витебск, откуда нас с Ирой Борисевич забрал микроавтобус, в котором литература везла Андреев – Хадановича и Покровского ― Сяржука Медведева и Артёма Арашонка. Мы направлялись в Лиозно.

Там нам предстояло выступить в настоящем Дворце культуры, битком набитом подростками. Я сразу вспомнил рассказы бывалых литераторов о переполненных залах ДК, о которых они говорили, как о чём-то навсегда утраченном, и понял, что старые добрые времена потихоньку возвращаются. Детей собрали, правда, не ради литературы, а для того, чтоб прочесть им лекцию о вреде СПИДа. «Главное, дети, это целомудрие», – вот после каких слов, предстояло выступить молодым литераторам.

Публика оказалась более чем благодарной. Она смеялась почти постоянно. Но особенно громко подростки смеялись, когда Андрей Хаданович объявлял очередного выступающего. «Ірына Барысевіч» – смех в зале, «Андрэй Пакроўскі» – хохот, «Сяржук Мядзведзеў» – рогот, а после того, как Сяржук вышел в своей жёлтой рубашке, казалось, стены рухнут. Но, пожалуй, ещё сильнее молодёжь Лиозно смеялась над строчкой Андрея Хадановича «Блякнуць знакі задыяку», особенно над словом «блякнуць».

Меня Хаданович представил как человека, который для того, чтобы выступить в Лиозно, специально ехал из Москвы. Девочка с последних рядов искренне удивилась: «Вот идиот». Но я на неё не обижаюсь. Она, думаю, не каждый день ест кабачки на завтрак, обед и ужин.

После концерта подростки купили целых три книжки, и мне пришлось почувствовать себя Кириллом Дубовским, так как меня попросили поставить автограф на сборнике, в который включён он, а не я.

Потом литература повезла нас в Оршу, где накормила, напоила и отвела в квартиру, увешанную национальными флагами и отклеивающимися обоями. Здесь публика была гораздо более образованной. Она не смеялась с наших фамилий и со слова «блякнуць» и купила целых шесть сборников молодых литераторов.

***

Исцинна вам гавару:

Я стажор на ленце. ру!

Умер князь Олег

После непродолжительной болезни скончался киевский князь Олег Вещий, сообщает «Повесть временных лет».

По словам поэта Александра Пушкина, смерть наступила в результате укуса змеи, которая выползла из черепа бывшего княжеского коня.

Ранее Пушкин сообщал о пророчестве кудесника, который несколько лет назад сказал Олегу: «Примешь ты смерть от коня своего», – после чего князь приказал отвести коня на луг, купать, кормить отборным зерном и поить ключевою водой.

Накануне смерти, по информации Пушкина, Олег пировал с дружиной и, узнав о том, что его конь давно мёртв, решил навестить останки животного. В момент беседы князя с прахом коня из черепа выползла змея, обвилась вокруг ног и ужалила Олега, пишет поэт.

По сведениям «Повести временных лет», Олег назван Вещим после возвращения из византийского похода в 907 году. С 879 года Олег был князем новгородским, а с 882 – киевским.

Напоминаем, что ранее «Сага об Одде Стреле» сообщала о смерти викинга Орвара Одда, который также погиб от змеи, выползшей из черепа коня.

***

Такая удача, прямо не знаю, как и сказать. Обычно у меня спрашивают, что бы я хотел получить на день рождения. А я только пожимаю плечами, потому что мне кажется, всё у меня уже есть. Этот день рождения будет особенным.

Дело в том, что несколько часов назад у меня украли кошелёк. Произошло это счастливое событие в метро. Я очень благодарен тому, кто избавил меня от этой нужной вещи. Ведь теперь я знаю, что попросить на день рождения.

Итоги жизни

1. Мне 27, и я наконец-то не пошёл в армию. По моим ощущениям вместо армии – Москва.

2. Я понял, что Лента. ру не очень отличается от бухгалтерии (в широком смысле) : работа в коллективе – это г.; отнимает много времени.

3. Ненавижу богатеньких. Наверно, завидую, потому что сейчас нужны деньги.

4. Люблю покой и ненавижу суету. Город – отстой. Большой город – ещё хуже.

5. По большому счёту, я живу именно так, как хотел. Связан с литературой, живу не в Минске, заработок периодический, прерывистый, ближайшее будущее – непредсказуемо.

***

Дорога от общежития до института занимает совсем немного времени, каких-нибудь 40 минут. Столько же мне требовалось, чтобы добраться от дома до университета, когда я учился в Минске. Тогда эти 40 минут тянулись значительно дольше, чем сейчас. Наверно, это такая особенность человеческого организма: жить с каждым годом всё быстрее.

Минские 40 минут я проводил в автобусе №59. Я считал большой удачей, что прямо от моего дома до учёбы можно доехать без пересадок. Я садился на двойное место у окна, которое помогало от бабок, не по годам резво забегавших в автобус на Комаровке.

За 40 минут можно было подготовиться к французскому, прочесть параграф по истории или финансам, разозлиться на составителей учебников за корявый их язык и открыть Диккенса. Думать и смотреть в окно тоже никогда не надоедало. Иногда в автобус заходила толстая-претолстая тётка, постриженная «под горшок». Несколько раз она садилась рядом со мной, тем самым вмешиваясь в мои размышления. Дело в том, что она была размером на два места, а никак не на одно, поэтому четверть тётки свешивалась в проход, а другая четверть занимала моё сиденье. И вот я в тесноте и обиде ехал, обдумывая, что же может заставить человека так располнеть да ещё ездить в автобусе. Иногда эта особа заходила и выбирала место не рядом со мной. Эта удача заряжала меня оптимизмом на полдня. А оптимизм в институте мне очень пригождался.

Ещё можно было играть в интересную игру. Называется «Закрой глаза». Суть игры такова: закрываешь глаза, отвлекаешься от того, что ты едешь в автобусе, а потом пытаешься угадать, в каком месте сейчас проезжаешь. Интереснее даже не угадать и приятно удивиться, что ты уже около тракторного завода, а не у ботанического сада. Зимой же к этому добавляются замёрзшие окна. И для того чтобы узнать, где ты, надо проколупать дырочку в инее на окне.

И вот одним декабрьским днём я еду в 59—ом и играю в эту игру. А впереди, надо сказать, какая-то важная контрольная, но я на неё как раз успеваю. Два раза уже обнаружил себя в неожиданном месте и очень доволен. Закрываю глаза в очередной раз – и тут организм проделывает со мной такую шутку: я случайно засыпаю. Игра оказалась гораздо интереснее, чем я предполагал. Просыпаюсь и пытаюсь сообразить, где я. Сначала я поразился тому, что я в автобусе, потом вспомнил, что еду на контрольную, куда не хотелось бы опоздать, потому что все сидят, что-то пишут, а ты такой заходишь и все на тебя обращают внимание, а я терпеть не могу, когда на меня в таких нелепых ситуациях обращают внимание – я люблю, когда на меня обращают внимание по какому-нибудь хорошему поводу, а не потому что я опоздал на контрольную, к тому же ещё надо будет к нелюбимой преподше подходить за вариантом, объяснять, почему опоздал, ох. Не надо бы туда опаздывать. И только в последний момент я вспоминаю, что играю в «Закрой глаза». Ух ты, думаю, а где бы я сейчас мог оказаться? На Радиальной? Нет, пожалуй. Может, Долгобродская? Ладно, пусть это будет площадь Ванеева, на которой находится мой универ. И я колупаю дырочку в окне, «намёрзшем в два пальца». За окном какая-то опора линии электропередач, а за ней больница.

59—ый ― очень длинный маршрут. Он начинается рядом с моим домом, потом Комаровка, Заводской район, зоопарк, и кончается в Чижовке. Универ мой находится примерно посередине, а то место, где я проснулся, называется «Детская больница». Не думал, что когда-нибудь снова увижу больницу, где лежал девятилетним. Причём дело было тоже в декабре – тогда я неловко напоролся глазом на палку от санок. Очевидна мистическая связь моих глаз с этой больницей.

В общем, на контрольную я тогда опоздал.

***

Сразу же после окончания школы мне предстояло решить, куда идти учиться дальше. Знаю, что некоторые особо талантливые люди решают это ещё до окончания школы. Очень за них рад и сожалею, что не оказался из их числа.

Процесс выбора был мучительным. Мысли о филологическом факультете, конечно, возникали, но сразу же отметались из-за боязни диктанта, который без шпаргалок я писал только на «тройки». Иняз тоже пугал диктантом, к тому же французский за 11 лет успел изрядно поднадоесть. В это время в Минск приезжал папин друг Пётр Кошель, который имел какое-то отношение к Литинституту: то ли экзамены там принимал, то ли преподавал. Мне польстило его предложение попробовать поступить в Литинститут, но я понимал, что это не более осуществимо, чем поступление в Горы-Горецкую сельскохозяйственную академию, которое предлагала мамина сестра. Эти ВУЗы находились не в Минске, а тогда, кроме экзаменов, я боялся ехать учиться в другой город. Время покажет, что не зря боялся.

Наконец у меня выработались требования к будущему месту учёбы: оно должно быть в Минске, экзамены должны быть не сложными. На 100 процентов мне не подходил ни один ВУЗ, зато процентов на 80 подходил Нархоз. Чтобы туда поступить надо было сдать таких три экзамена: русский язык – сочинение (что может быть проще!), французский – устно (со спецшколой именно по этому языку – смешно даже), математика. Вот с математикой были некоторые проблемы. Именно математикой и только ей я занимался месяц перед поступлением.

Первым я сдал русский, за ним математику. Жутко измождённый, вконец измочаленный и со звоном в ушах, я пришёл сдавать французский. В кабинете сидели два немолодых преподавателя: мужчина и женщина. В кабинете сидели пять молчаливых студентов. В кабинет вошёл взволнованный я. И, какое удивление, преподавательница говорит «Здравствуйте», а преподаватель протягивает мне руку. «Господи, – думаю, – какие понимающие люди, именно этой доброжелательности мне и не хватало», – и я пожимаю крепкую мужскую руку, протянутую мне, и я уже почти спокоен, даже улыбаюсь.

Препод высвобождает свою кисть: «Экзаменационный лист давайте», – чуть раздражённо говорит он. И тут я понимаю, что на этом месте не должно было быть рукопожатия. Я пожал то, что пожимать не следовало. Следовало вложить в руку экзаменационный лист и спокойно готовиться к ответу. Теперь о спокойствии не могло быть и речи.

***

Сегодня 11 часов паковал подарки с водкой. К концу дня озверел так, что хотелось её не паковать, а пить. Решил после работы взять пива, но на счастье в плеере оказалась «Нирвана». «You know you’re right», ― пел Кобейн – и я верил, что действительно прав, что так живу. Так, как сегодня. А сегодня я 11 часов паковал водку.

***

Я встал в 8 утра. Прошло два с половиной месяца, а ничего не изменилось, я снова встаю в 8. Хотя, по правде, это единственное, что осталось прежним. Я уволился из «Связного», и я устроился на «Ленту. ру». Потом я уволился с «Ленты. ру» и никуда уже не устраивался. Но встаю в 8 часов утра.

Теперь мы с Денисом пытаемся по утрам писать. Он тоже нигде не работает: мы писатели.

Денис не хотел вставать в восемь, ссылаясь на головную боль, и попросил разбудить его в девять. Что ж, в девять так в девять, мне пофигу. Я пошёл мыться. Оказывается, в это время, в которое я проснулся, совсем никого нету в душе. Мне это нравится, когда я один на шесть кабинок. Ненавижу светить свой зад перед козлами, которые иногда попадаются в душевой.

Ну вот, я попил кофе и пишу рассказ. Я задумал художественно обработать историю про дробышевского дядю, где он по пути на работу встречает друга, они пьют пиво, потом находят кошелёк, идут в ресторан, потом пьют чернило и выясняется, что рабочий день к концу и т. п. Вчера мне казалось, что я написал страницу офигенного текста, но сегодня мне блевать от него хочется, и я не напишу ни строчки.

Я работал где-то час, когда захотелось есть. Очень захотелось есть. Я теперь пытаюсь питаться сплошными кашками, чтоб растянуть оставшиеся деньги. Кашки стоят в районе доллара за кило, и это мне подходит. Но от кашек не сильно наедаешься, поэтому я решил сбегать за булочкой к чаю. Сбегал.

После этого писанина пошла какая-то редкая и заглохла совсем.

Потом я лазил по интернету, как дурак, ничего полезного там не сделал. Ко мне стал подбираться вечер, и, пока не стемнело, я пошёл гулять. Хотел поесть мороженого в «Макдаке», но там была дикая очередь, и мест свободных не предвиделось. Поэтому зашёл в местный супермаркет, купил там глазированный сырок, батон и дешёвую консервированную фасоль.

Всё это я скоро съел.