Текст книги "Судья. Тайная сторона правосудия"

Ночное послание

Медленно, затаив дыхание, стараясь не задеть крепко спящую супругу, Леонид Михайлович опустил ноги на пол и встал с постели.

Сон не шел, несмотря на лекарства, принятые вечером. Краснов лишь без толку ворочался на кровати. В голове его унылым хороводом кружились мысли, одна мрачнее другой.

Он нащупал ступнями тапочки, направился на кухню, включил настенный светильник и тяжело опустился на табурет. Бессонница и мучительная мигрень, донимавшая его последние дни, наверняка были взаимосвязаны.

«Началось все это после ареста Романова», – подвел итог Краснов, из пластиковой бутылки налил в чашку минералки без газа и выпил ее одним махом.

На мгновение ему показалось, что пульсирующая боль в висках отступила. Леонид Михайлович вытер губы тыльной стороной ладони и невидяще уставился на скатерть, устилавшую стол.

Романова, теперь уже бывшего судью Гагаринского районного суда, оставили под стражей. Этот факт сам по себе являлся абсолютной дикостью.

Судья под стражей?! Да, по обвинению он – взяточник. Но не убийца, не маньяк какой-нибудь!

Нонсенс! Абсурд!

Когда Прокопенко доложил об этом Леониду Михайловичу, тот сначала даже не поверил своему заместителю. Потому что случаи, когда служители Фемиды попадали за решетку, можно было пересчитать по пальцам. Тем более что наряду с лишением свободы есть альтернативное наказание за преступление, в котором обвинялся Романов. Это штраф!

Краснов навел справки о судье Быкове, который вел процесс по Романову, поскольку в свое время его негласным поручителем на назначение был не он, а его заместитель Прокопенко.

«А говорил, что своих нельзя сдавать, – вспомнил Леонид Михайлович. – Между тем Анатолий Сергеевич весьма доходчиво объяснил мне жесткую позицию судьи, вынесшего решение о продлении ареста Романова. Я был вынужден признать, что резон в словах моего первого заместителя есть.

Во-первых, Романов был взят с поличным за тяжкое преступление. Не важно, что арест произошел не сразу, а по истечении нескольких часов.

Во-вторых, пресса. Дело и так получило широкий резонанс. Еще неизвестно как все повернулось бы, если бы Романова отпустили из зала суда. В настоящее время новые стихийные митинги с лозунгами вроде «Ворон ворону глаз не выклюет» будут только способствовать росту напряженности. Вероятно, арест судьи-взяточника в какой-то степени позволит сбавить пыл особо рьяных оппозиционеров.

А ведь я до последнего надеялся на адвоката Павлова. Все-таки он очень даже серьезные процессы выигрывал. Впрочем, вряд ли на его месте какой-нибудь другой защитник добился бы иной, более мягкой меры пресечения. Так что, пожалуй, все закономерно. Как это ни печально».

– Вор должен сидеть в тюрьме, – вполголоса процитировал Краснов слова Владимира Высоцкого, играющего роль Глеба Жеглова в общеизвестной ленте. – Так оно и должно быть в цивилизованном государстве. Вот только…

Краснов вспомнил короткий разговор, состоявшийся с президентом страны сразу после ареста Романова. Тогда, судя по прохладному тону, руководитель государства не скрывал своего недовольства. Он выслушал обещания Леонида Михайловича досконально разобраться во всем этом деле и лишь коротко бросил: «Держите этот вопрос на контроле».

Краснов поднялся из-за стола.

«Конечно, верховный судья несет ответственность за своих подчиненных, в особенности тех, кому доверено вершить правосудие по моей личной протекции. Об этом покровительстве не принято распространяться в СМИ, но те люди, которые находятся в государственной системе, в курсе сложившейся практики. Поэтому каждый прокол провинившегося судьи в профессиональном сообществе равносилен пощечине тому человеку, который в свое время рекомендовал кандидатуру нарушителя.

С другой стороны, если за каждую оплошность подчиненного увольнять руководителя, то кому тогда работать?» – резонно подумал Леонид Михайлович.

«Вымогательство взятки в особо крупном размере, это, по-твоему, всего лишь оплошность?» – ехидно поинтересовался внутренний голос, и Краснов глубоко вздохнул.

С этим не поспоришь.

«Может, тебе действительно пора на покой?» – вновь спросил внутренний голос.

Леонид Михайлович, развернувшись, двинулся в ванную.

– Я сам решу, когда мне пора в отставку, – прошептал он, включил холодную воду, посмотрел в зеркало и увидел осунувшееся лицо с воспаленными от недосыпа глазами, под которыми набрякли темные мешки.

«А тебе не приходило в голову, что тебя попросту кто-то подсиживает?» – не унимался все тот же голос, и Краснов замер.

Ледяная вода монотонно журчала, стекая в раковину, сверкающую перламутром.

Леонид Михайлович сделал из ладоней ковш, набрал в него немного воды и нервным движением сполоснул лицо.

«Может, и подсиживает, – согласился он с самим собой, закрывая кран. – Если это так, то своих врагов нужно знать в лицо. Кто бы мог желать моей отставки?

У меня семь заместителей. Каждый из них наверняка периодически представлял себя на моем месте. А может, и не только представлял.

Прокопенко? – Краснов решительно покачал головой. – Ну уж нет. Анатолия я знаю почти пятнадцать лет как надежного товарища, который ни на секунду не дал повода усомниться в своей порядочности.

Собственно, я ведь и так собираюсь уйти на пенсию лет через пять. Прокопенко прекрасно осведомлен об этом. Ему просто незачем затевать эту рискованную авантюру!

Тогда кто?

Косогоров?

Может, Дроняева, председатель коллегии по гражданским делам? Пару раз у меня с ней были небольшие конфликты по службе, после чего она вела себя со мной особенно вежливо. Кстати, во время внезапного ареста Романова эта дама оказалась единственной из заместителей, кому я не смог дозвониться. Как потом выяснилось, Дроняева находилась в отпуске за пределами России и ее телефон был отключен. Совпадение?

Бред. Это становится похоже на паранойю. Человек выехал отдохнуть и на пару дней отключил мобильник, а ты уже видишь в этом вселенский заговор против себя!

А может, этот недоброжелатель затаился вне судебной системы? Из силовых структур? Следственный комитет? Прокуратура? Не секрет, что в силу специфики службы у судей довольно много врагов, которые мечтают свести счеты со своими обидчиками».

Олег Степанович вытер лицо полотенцем, вернулся в спальню, скинул тапки, тихонько лег и укрылся одеялом.

Краснов не знал, что пока он был на кухне, на его смартфон пришло сообщение. Ему стало известно о нем лишь утром, после беспокойной ночи. Письмо было отправлено с неизвестного адреса, судя по всему, с компьютера. Но на это обстоятельство Леонид Михайлович обратил внимание не сразу. Потому что его внимание мгновенно приковал текст, который он перечитал несколько раз, мысленно убеждая себя в том, что все это ему не мерещится, не является плодом разыгравшегося воображения.

«Ваша честь, пора в отставку. Вы и так опозорены в свете последних событий с вашим протеже. Надеемся, вы покинете свое кресло добровольно, чтобы не лишиться самого ценного в жизни. Выбор за вами!»

Новый нож

Помимо родных и близких арестованного судьи Романова, его коллег по службе и руководства, был еще один человек, внимательно следивший за судьбой Олега Степановича. Его интерес к служителю Фемиды, попавшему в жернова правоохранительной системы, был несоразмерно выше, нежели любопытство простых обывателей.

Этим человеком был Евгений Викторович Шабалин. Он в полном одиночестве сидел перед телевизором в гостиной просторной трехкомнатной квартиры, расположенной напротив театра Вахтангова, и с ленивой размеренностью точил столовый нож. В шкафу, стоявшем на балконе, хранилось абсолютно новое электрическое точило, однако Евгений предпочитал обыкновенный брусок. Тем более что за годы, проведенные в «местах не столь отдаленных», он приобрел бесценный опыт в этом деле. Теперь Шабалин мог без труда за минуту заточить об асфальт обычную пластиковую карту так, что одним взмахом ее ребро рассекало горло.

«Несмотря на все усилия адвоката Павлова, судья был отправлен под стражу, – тараторила с экрана телевизора ведущая новостной программы. – Органы следствия не исключают, что в ходе дальнейшего расследования вскроются иные эпизоды неправомерной деятельности Романова.

Евгений ухмыльнулся, в очередной раз провел ножом по бруску и принялся разглядывать хищно поблескивающее лезвие.

– Неправомерная деятельность, – медленно, чуть ли не по слогам повторил он. – Деятельность судьи Романова.

Сюжет о судье-взяточнике сменили другие новости, и Шабалин убавил звук. Он еще раз окинул придирчивым взором нож и, вполне удовлетворенный результатом, отложил точильный брусок на журнальный столик.

– Ты будешь смеяться, но я очень хотел, чтобы этот самый Павлов вытащил тебя на подписку о невыезде, – заявил Евгений воображаемому судье. – Разобраться с тобой там, куда тебя отвезли, будет намного сложнее.

Он наклонился, движением пальца вывел ноутбук из спящего режима, после чего принялся листать файлы. Сначала на мониторе промелькнула подробная биография Олега Степановича, затем – громадная таблица, на которой в хронологической последовательности высветились судебные дела, которые вел Романов. Таблицу сменили карты маршрутов движения арестованного судьи, следующие одна за другой. Каждая из них имела пояснения с указанием временных интервалов. За этим последовали сведения о родных и близких Романова.

– Если тебя посадят, то я вряд ли дотянусь до тебя в зоне, – снова вслух заговорил Евгений, не сводя глаз с экрана. – Но я могу ударить там, где больнее, сделать то, чего ты никогда не ждешь. Вот, к примеру, твоя супруга. Галина Николаевна, милейший, интеллигентный человек. Наверняка ей будет в новинку, если я начну прибивать ее к стулу гвоздями.

Высказав эти жуткие угрозы, Шабалин слез с дивана и, прихватив с собой брусок, отправился на кухню. Там небрежно кинул его на стол и остановил взгляд на настенном календаре. Красный курсор застыл на 27 августе, и Евгений аккуратным движением передвинул его на 9 июля. На лице мужчины промелькнула неуверенная улыбка, свойственная ребенку, который только что совершил какой-то неблаговидный поступок. И при этом его терзала тревога. Не вскроется ли его каверза? Не будут ли ругать его взрослые?

«Дата правильная. Сегодня действительно девятое июля», – зазвучал в его голове тихий голос, и Евгений облегченно вздохнул.

В последние месяцы этот странный голос все чаще и чаще раздавался внутри, и Евгений нередко ловил себя на мысли о том, что в какой-то степени даже сроднился с ним, воспринимал его чуть ли не близким родственником.

Он уже намеревался вернуться в гостиную, но голос зазвучал вновь:

«Вот только…»

Шабалин нахмурился.

– Что «только»? – с едва скрытым раздражением спросил он, глядя на календарь.

«Год», – прошелестело у него в голове.

Он покосился на цифру и вздрогнул.

Конечно, год.

Мать умерла задолго до того, как он, благодаря судье Романову, отправился на зону отбывать восьмилетний срок. Красный квадратик на календаре замер именно на той дате, когда Евгений был тут в последний раз перед арестом.

Но сейчас…

«Со мной все в порядке», – подумал Шабалин, держась за голову.

«Нет, – мягко возразил голос. – Ненормально. Ведь ты об этом знаешь. Уж за последние полгода мог бы сменить календарь».

– Пошел прочь! – рявкнул мужчина, и в голове все стихло.

Там осталась только боль, которая медленно разрасталась, мгновенно заполняя каждую клетку мозга, заживо выжигая его словно кислота.

– Со мной все в порядке, – повторил Шабалин вслух и, пошатываясь, поплелся в гостиную.

Там мужчина плюхнулся на диван и посмотрел на стопку газет, лежащих рядом с ноутбуком. Практически все первые полосы этих печатных изданий пестрели новостями о судье-коррупционере.

«Федеральный судебный взяточник». «Судья вынес себе приговор». «Вердикт с поличным». «Приговор судебной системе».

– Восемь лет, – произнес Евгений, почувствовал, как во рту образовалась неприятная сухость, и облизнул губы. – Восемь лет вон из жизни. Их украл ты! Но почему же ты тогда решил поиграть в честного судью, а сейчас погорел на взятке?! Ведь я предлагал тебе намного больше! Адвокат сказал, что вам хватит этих бабок! Но все вы оказались продажными тварями. В том числе и ты! Эта система прогнила насквозь! – он уже кричал, брызгая слюной.

Колючая боль продолжала расти, ворочаясь в черепной коробке, будто проснувшийся рассвирепевший дикобраз. На глаза наползала густая багровая пелена, сквозь которую он различал лишь контуры предметов и яркие вспышки вокруг них.

– Если бы не ты, то ничего бы и не было! – задыхаясь, выкрикнул Евгений.

Он схватил остро заточенный нож и с силой воткнул его в газету. Лезвие блеснуло, пронзило фотографию Романова и вошло в древесину стола.

– Я все равно достану тебя, – устало сказал Шабалин, откидываясь на спинку дивана. – Ты никуда от меня не денешься, обещаю. – Его руки неосознанно коснулись головы, продолжавшей пульсировать от жгучей боли. – Пусть даже эта штуковина во мне вырастет до размера арбуза, все равно достану, – уже тише добавил он.

Грудь мужчины прерывисто вздымалась и опускалась, словно секунду назад он завершил марафонский забег.

«Хорошо, что ты с этим больше не споришь», – заявил ехидный внутренний голос.

– Достану, – тупо повторил Шабалин. – Только я передумал. Тебя я оставлю на десерт. А сейчас займусь кое-кем другим.

Приступ начал расплываться, отходить словно вода в открытые шлюзы, но он понимал, что скоро последует другой. А за ним еще и еще. И никуда от этого не деться. Он страдал от них все больше и больше. Лишь месть могла хоть немного ослабить эту нарастающую ни с чем не сравнимую боль.

Поэтому медлить было больше нельзя.

Хотя бы потому, что с диагнозом «глиома мозга третьей стадии» дорог не только каждый день, но и час.

Арестант

– Лицом к стене, руки за спину, – прозвучала стандартная фраза конвоира.

Романов вышел из камеры, послушно повернулся к стене, безучастно уставился в облезлую штукатурку. Пока он стоял, сведя руки за спиной, охранник запирал дверь камеры, гремя ключами.

– Вперед! – скомандовал тюремщик, и Олег Степанович зашагал по узкому коридору, освещаемому светом гудящих флуоресцентных ламп.

Конвоир и арестант спустились на первый этаж, прошли еще несколько метров и остановились у камеры, предназначенной для свиданий. Охранник, не особо церемонясь, втолкнул судью в тесное помещение, наградил Павлова, сидящего за столом, настороженным взглядом и закрыл тяжелую стальную дверь.

– Здравствуйте, Олег Степанович, – произнес адвокат.

– И вам добрый день, – бросил Романов и тяжело опустился на грубый табурет, намертво вмонтированный в пол.

– Как вы? Понимаю, что вопрос риторический, но тем не менее? – мягко спросил Артем.

Олег Степанович с горечью улыбнулся.

– Все нормально, – ответил он, немного помедлив добавил: – В том смысле, конечно, насколько хорошо может чувствовать себя за решеткой тот человек, который неделю назад сам вершил судьбы людей.

Павлов раскрыл пухлый блокнот в кожаной обложке и вытащил из нагрудного кармана пиджака перьевой «монблан», в скудном освещении тускло блеснувший золотом.

– В таком случае предложение нужно закончить так: «И которого теперь незаконно обвиняют в вымогательстве взятки», – сказал он. – Я прав?

Романов поднял глаза, преисполненные мукой, и лишь сейчас Артем заметил, насколько сильно повлиял на судью арест. Ему показалось, что за эти пять дней Олег Степанович постарел на такое же количество лет.

– Именно так. Незаконное обвинение в вымогательстве взятки, – подтвердил Романов, и в его словах зазвенели металлические нотки. – Надеюсь, вы-то верите мне?

– Олег Степанович, давайте не будем тратить время на эмоции и заверения, – сказал Павлов. – В деле есть доказательства, работающие против вас, и наша общая задача – разбить их в пух и прах. Но вы должны постараться и помочь мне. Ну и себе, конечно же. Давайте попытаемся взглянуть на ситуацию со стороны, объективно и беспристрастно.

– Хорошо, – проговорил Романов, кладя руки на стол. – Начнем с начала. Скажите, я похож на идиота?

– Нет, – спокойно ответил Артем. – В таком случае наша беседа проходила бы в несколько ином учреждении.

– Тогда зачем мне идти на риск и брать взятку от этого Халилова, если я мог привлечь для этого посредника? – воскликнул Олег Степанович. – То же самое касается этого злосчастного счета в банке на Сейшелах!

– С вами трудно поспорить. Но, к сожалению, ваши доводы, которые кажутся мне разумными, не действуют на следователя, – заметил адвокат. – И на вашего коллегу Быкова, тоже.

– Около четырех лет назад у меня был один случай. Мне предлагали взятку, чтобы я вынес оправдательный приговор в отношении одного работника ГИБДД, входящего в преступную группировку. Я отказался и поставил об этом в известность свое руководство. В результате и гаишник, и его посредник, предлагавший мне деньги, получили сроки. Кстати, речь шла о десяти миллионах. – Судья посмотрел на Артема, который что-то помечал в блокноте.

– Это делает вам честь, – сказал Павлов, оторвавшись от писанины. – Но сейчас ситуация несколько иная. Следствие упирает на то, что вы намеревались скрыться за границей с этими деньгами. В пользу этой версии говорят фальшивые загранпаспорта, которые были изъяты на вашей даче в ходе обыска.

– Это не мое, – устало произнес Романов. – Говорю же, мне их подбросили.

– Вы обмолвились, что в вашем кабинете установлена видеокамера, – сказал Артем.

– Совершенно верно. Только запись транслируется на компьютер моей секретарши. Мне нечего скрывать от помощницы, которой я доверяю.

– Хорошо. Ирина, ваш секретарь, должна вернуться со дня на день. Будем надеяться, что оперативники во время обыска не добрались до видеозаписей. Они будут хорошим козырем для нас. Значит, Халилов был в вашем кабинете не более минуты? – уточнил Артем, и Романов согласно кивнул. – Мне удалось просмотреть записи с камер, которые установлены в коридоре, – продолжил адвокат. – Уже после окончания рабочего дня Халилов вновь подходил к вам, но вы тут же расстались. На кадрах видно, что он вам ничего не передавал. Далее, – Артем перевернул страницу блокнота. – От здания суда вы уехали в двадцать тридцать, а в двадцать сорок четыре были задержаны.

– Вы хотите сказать, что за те четырнадцать минут, что я был в дороге, Халилов все-таки всучил мне пакет с деньгами? – хмуро спросил Романов.

– Я хочу сказать, что нам нужна полная картина происшедшего, – сдержанно произнес Павлов. – По моему ходатайству записи с камер наружного наблюдения скоро окажутся в распоряжении следователя. Если вся история вашей короткой поездки будет на записи, то у нас появится неоспоримое доказательство вашей невиновности.

– Я бы хотел задать пару вопросов этому негодяю, – вдруг вырвалось у судьи. – Я о Халилове. Взглянуть ему в глаза. Пусть повторит то, что наговорил следователям!

– Вы не одиноки в своем желании. У меня тоже есть вопросы к этому господину, – сказал Артем. – Но, по моим сведениям, Халилов все еще находится в Узбекистане. Я направил следователю ходатайство о допросе Рахметова. Того самого, дело которого вы вели.

– Конечно, – пробормотал Олег Степанович.

Артем снова перевернул страницу и произнес:

– А еще я хотел бы поговорить с вами о том странном ДТП. Расскажите еще раз во всех подробностях.

Романов наморщил лоб, вздохнул.

– Что ж, если это так важно…

Когда он закончил, Артем закрыл блокнот и сказал:

– Олег Степанович, у любого человека есть враги. У судьи их во много раз больше, чем у обычного гражданина. Всякие обиженные подсудимые, завистники, недоброжелатели, называйте как хотите.

– Что вы желаете от меня услышать? – устало вздохнул подзащитный Романов.

– Вы опытный юрист, прекрасно знаете, что в каждом преступлении есть заинтересованное лицо. Ответьте на вечный вопрос уголовного права и расследования: «Кому это выгодно?» и вы найдете его. Если, конечно, не брать в расчет маньяков, в чьих преступлениях не усматриваются вообще никакие мотивы. Мы допускаем, что в отношении вас совершено преступление, серьезная провокация, бросающая пятно на вашу репутацию, честь и доброе имя. Вы понимаете, к чему я клоню?

Судья молча смотрел на Павлова.

– Подумайте, кому может быть выгодно, что вы за решеткой, – сказал Артем, убирая ручку обратно в карман пиджака.

– Я подумаю, – Романов вздохнул. – Передайте привет моей жене.

– Всенепременно, – пообещал Артем. – А вы побольше читайте, делайте зарядку. Старайтесь занять себя, Олег Степанович. Держитесь. – Он пожал руку арестанту и вышел.

Уголки губ лишенного полномочий судьи Романова опустились, широкие плечи поникли.

«Павлов, вытащи меня!» – подумал он, чувствуя, как глаза его щиплют слезы.

Еще никогда Олег Степанович не ощущал себя таким беспомощным.