Текст книги "Соб@чий глюк"
![](/books_files/covers/thumbs_150/sobchiy-glyuk-214630.jpg)
Автор книги: Павел Гигаури
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Вот мысль о Геродоте, который сказал, что видел, как наши предки парились в бане, но так и не понял, зачем они это делают: то ли в наказание, то ли в удовольствие. А вроде умный мужик был.
А вот Пушкин о Тифлисских банях, и Куприн о бане, и опять в глубь времени – святой Августин о нумидийских банях в своей «Исповеди», и, конечно же, «Ирония судьбы», и Высоцкий с «Банькой по-белому», и «Калина красная».
– Иди, я тебя веничком постегаю, – отец указал на полок.
Я смотрел на своего голого отца: поредевшие волосы, сиськи, как у бабы, большой отвислый живот. Всю жизнь я старался быть не как он, быть его противоположностью во всем. Он толстый и неуклюжий, я стал атлетом с черным поясом по тхэквондо; им мать командует, как хочет, у меня бабы рта не открывают; он любит рюмку пропустить – я вообще не пью; он инженер по железу, а я программист, он руками может собрать все что угодно, я могу все только на бумаге или компьютере. Но сейчас такое чувство, что что-то не так.
Я лег на полок, руки вдоль тела, щекой на доски, отсоединил мышцы от костей, и скелет остался лежать на досках без мышечного тонуса, вот-вот распадется на отдельные кости. Мозги начали плавиться внутри костяной коробки, и мысли испарялись из головы: а ну их на хрен, толку-то от них сейчас. Не жара, а жар проплывал сквозь все тело, не разбирая границ между кожей, кровью, печенью, почками, мышцами, размягчая тело в единую вязкую субстанцию сродни глине, из которой и был, видимо, сделан первый человек.
– Хватит! Пойдем обольемся холодной водицей. Жалко, реки нет, – сказал отец, тяжело дыша.
Я, находясь в первозданном размягченном состоянии, шатаясь, выбрался на улицу и опрокинул на себя ушат с ледяной колодезной водой. Отец сделал то же самое. Мы сели на деревянный приступ и привалились спиной к срубу бани. От тел шел пар. Холод стал возвращать моему телу форму, опять собирал его вместе, как детали конструктора, но это было уже новое тело.
– Ну, что скажешь? – радостно спросил отец.
– Ничего не скажу. Говорить не хочется, – отозвался я.
– Эту баню ни с какой не сравнишь. Эту баню еще мой дед построил, твой прадед, а мой отец, Трофим Иваныч, ее подремонтировал чуть-чуть, в ней уже четыре поколения парятся. Дед баню очень любил, не только париться, но саму баню. Когда мы приезжали, оставлял нас спать в доме, а сам шел спать в баню. С самого-самого детства помню, как каждую субботу отец говорил: «Ну, Егорка, пойдем в баню неделю отмывать».
– Тебя дед Егоркой называл?
– Да, Егором.
– Дед хороший был, – сказал я, пытаясь вспомнить его внешность. Воспоминание, как всегда, получалось расплывчатым.
– Уж сколько лет прошло, а мне его не хватает. Мама умерла рано, а он так и не женился опять. А знаешь, как в деревне тяжело одному, что мужику, что бабе. Это тебе не в городе.
– А что не женился? Бабушку очень любил?
– Я никогда не слышал, чтоб он о любви говорил. Единственное, помню, говорил: «Не хочу, чтоб у Егорки мачеха была».
День отходил, тени от предметов разрослись, слились между собой и стали сгущаться в сумерки, наползая на нас со всех сторон.
Мы обсохли, пар от нас больше не поднимался, и меня начал пробивать легкий озноб.
– Что, пойдем внутрь? – предложил я. – Теперь моя очередь тебя веником стегать.
– Пойдем, – согласился отец.
Когда мы закончили париться, на улице уже стемнело. В доме было тепло, печка растопилась, единственная лампочка тускло освещала единственную комнату. Отец достал привезенную колбасу, сыр, помидоры, черный хлеб, материнские котлеты и поставил на стол уже открытую бутылку водки.
Я, сомлевший, сидел, навалившись локтями на стол, и наблюдал, как отец уверенно расставляет тарелки, режет колбасу, ставит на стол стаканы. В его движениях была радость. А моя телесная радость определялась тем, что двигаться не хотелось, и не потому, что я устал или мышцы ослабли, – просто тело перешло в такое состояние, когда все векторы направления движений погасили друг друга взаимной противоположностью, нейтрализовали друг друга, образуя все уравнивающий и все успокаивающий ноль, точку полной блаженной удовлетворенности.
– Интересно, где Сергей Иваныч? Куда запропастился? Уже темно. Хотя еще и не поздно совсем.
Я понимал, что, помимо обычного любопытства – куда же подевался Сергей Иванович? – отцу нужен был человек, с кем можно выпить. Сейчас я для него бесполезен. Неотвратимый момент, когда надо садиться за стол и начинать есть, а значит, и выпить первую рюмку, неминуемо приближался, а Сергей Иваныча все не было.
– Он обычно приходит почти сразу, а тут, может, и заходил, да видел, что мы в бане, и решил зайти попозже или завтра, – с досадой рассуждал отец.
Наконец стол накрыт, все готово, а Сергей Иваныча все нет. Отец безнадежно посмотрел на входную дверь:
– Ладно, давай садиться.
– А я давно сижу, – изъявил я свою готовность.
И вот когда отца совсем победила безнадежность, в сенях что-то загремело, и входная дверь открылась.
– Хозяева, можно? – раздался из открытой двери голос, а затем, следуя за голосом, появился и источник звука – мужик среднего роста, одетый во флотский бушлат и кепку-картуз, которых теперь встретишь совсем редко. Я вспомнил, что такой же картуз был у деда. У пришедшего была широкая улыбка и большие глаза, обрамленные неожиданно густыми длинными ресницами, так что понять точно, какого они цвета, было нельзя.
– А, Сергей Иваныч, – обрадовался отец, – а я думаю, куда Сергей Иваныч запропастился? Уж не заболел ли, чего доброго?
– Да я заходимши раньше, а вы в бане парились! Как попарились? – радостно, в тон отцу отозвался пришелец, входя и на ходу снимая картуз.
– Давай, садись за стол. Я вот для тебя и тарелку уже приготовил, и стакан, – отец указал на место, приготовленное для приятеля.
Отец встал из-за стола, и они обнялись с гостем.
– Ну, здорово живешь, Егор Трофимыч! А это, значит, наследник? – спросил Сергей Иванович, глядя на меня. – Ты меня и не помнишь, наверное? Когда я тебя видел последний раз, ты вот такой был, – и он указал рукой на расстояние от пола чуть выше дедовского стола. – Надо же, вымахал! Совсем мужик взрослый. Во времечко бежит!
– Здравствуйте, Сергей Иванович, – отозвался я, – совсем вас не помню. Но много про вас слышал, – соврал я.
– Ты, это, брось выкать. Давай на ты. Мы почти семья. Я твоего отца знаю с самого детства, и все это время дружили. И наши отцы дружили. Так что кончай это, давай на ты. Ты вон мужик уже, выше отца.
– Давай на ты, – согласился я.
– А мне супруга давеча говорит: тут какая-то чужая машина проехамши, совсем чужая. Так я сразу и не понял, кто это был. А потом смотрю – дым над вашим домом, ну, думаю, Егор Трофимыч приехал, – никак не мог успокоиться Сергей Иваныч.
– Давай, давай за стол. И по стаканчику за встречу, – нетерпеливо сказал отец.
Сергей Иванович уселся на отведенное ему место и достал бутылку без этикетки, с закручивающейся пробкой. Он увидел, как отец потянулся к «Русскому стандарту».
– Нет, давай моей фирменной, я ее делаю по особому рецепту, прогоняю дважды. В ней секретные добавки, для особенного вкуса и здоровья. Такой нигде не купишь и не попробуешь! – уверенно заявил гость.
– Че ты меня уговариваешь. Я за. А эта от нас никуда не убежит, – отец кивнул на «Русский стандарт», – а я еще «Белугу» привез. Вот это знатная водка!
Сергей Иванович налил стакан отцу, а потом потянулся ко мне и, не увидев стакана, вопросительно посмотрел на отца.
– А где стакан у наследника? – поинтересовался он.
– Я не пью, – вяло отозвался я.
Сергей Иванович замер с поднятой бутылкой:
– Че, совсем завязал?
– Никогда и не развязывал, – ответил я.
– Что, так никогда и не пробовал?
– Нет.
– А ты попробуй. Может, и начнешь, – сочувственно предложил Сергей Иванович.
Я посмотрел на отца, тот пожал плечами.
– Ты ведь сегодня парился в бане? – спросил удивленно Сергей Иванович.
Я кивнул.
– А как же ты можешь после этого не выпить? – совсем обескураженно спросил гость.
– Сам не знаю, – удивился я. А в голове промелькнули две параллельные, совсем не пересекающееся мысли: «Этот не отстанет» и – вторая мысль удивила меня самого – «А может, жахнуть чуть-чуть?». И где-то в голове эти две мысли все-таки пересеклись:
– Хорошо, Сергей Иваныч, налей немного, полстакана и все, больше не приставай. Один раз выпью с вами, а дальше вы с отцом уже сами двигайте.
Я поймал краем глаза изменившееся лицо отца: его глаза, брови, ресницы, уши пришли в движение – все, что можно было потянуть назад, потянулось назад, а все, что можно было сдвинуть вперед, тоже напряглось и потянулось, отчего по его лицу прошла очень странная волна, выражающая крайнее удивление. Отец тихо проговорил:
– Вот это да!
Потом достал граненый стакан и поставил передо мной.
Сергей Иванович налил чуть больше половины, но я торговаться не стал.
– Сынок, за тебя! – сказал отец, поднимая стакан.
– Почему за меня? За встречу! За хороший день! За повторное знакомство с соседом! За нас с вами и за фиг с ними! – начал перечислять я.
– Ты хочешь все уместить в один стакан. Так нельзя. За встречу! – заключил Сергей Иванович и в пару мощных глотков богатырски выпил содержимое.
– За встречу! – отозвался отец. – И за тебя, Артем!
– За встречу, – эхом отозвался я, посмотрел вглубь стакана, сделал глубокий вдох, как перед погружением под воду, и начал вливать в себя жидкость из стакана. Стакан быстро опустел, жидкость оставила во рту горящий след. Ничего приятного в этом процессе не было.
– Закусывай, – строго сказал отец.
– Ну, как? – нетерпеливо спросил Сергей Иванович.
– Гадость, – сорванным голосом ответил я.
– Это с непривычки так, – примирительно ответил Сергей Иванович.
Все начали активно закусывать. Сергей Иванович молча разлил по второй отцу и себе, посмотрел на меня, как бы предлагая налить. Я отрицательно покачал головой. Он не стал настаивать.
Они с отцом выпили по второй за родителей. Поставили стаканы на стол и активно поработали челюстями.
Дурной вкус от самогонки во рту пропал, я уминал материнские котлеты вприкуску с помидорами и черным хлебом.
Мои внутренности, на которые я плеснул огненную воду, выделяли внутренний пар сродни банному, который стал меня согревать, расслабляя и без того обмякшее тело и мозги. И это было хорошо.
– А че, правда, что в Москве люди в собак превращаются? – вдруг спросил друг папиного детства.
– Не-е, брешут, – ответил отец, жуя котлету, и почему-то посмотрел на меня.
– Правда, – кивнул я.
– Да ты че! Это как же? – удивился Сергей Иванович.
– Вирус пошел такой.
– И что, лаять начинают и шерстью обрастают? – перестав жевать, спросил Сергей Иванович.
– Нет. С виду обычные люди, а поведение собачье, – ответил я.
– Так че тут нового? – опять удивился сосед.
– Ничего, – спокойно ответил я и подумал про себя, что, может, весь этот ажиотаж собачий – бред и ничего больше. Я посмотрел на своего Собакина, который, набегавшись за день на улице, спал в углу глубочайшим сном, что полностью исключало возможность, что он сегодня ночью будет нас охранять. Собакин спал мирно, по-детски и совсем не был похож на источник каких-то дурных наклонностей. Может, мы все чокнулись, у всех одновременно потекла крыша? Думать об этом не хотелось – хотелось спать. Я сказал об этом отцу, и тот отправил меня на печку.
Я забрался под тяжелое ватное одеяло. Матрас был мягкий и теплый, подушка пуховая. После бани, ужина и первого в жизни стакана водки это было идеальное завершение дня.
Тело, которое сначала распалось на части в бане, потом сошлось вместе кусочками под холодной водой и, наконец, было склеено изнутри водкой, требовало покоя, чтобы все кусочки организма опять срослись вместе, в одно неразъемное целое. В голове тоже происходило какое-то обновление, которое заключалось в том, что как только я коснулся пуховой подушки, все мысли разбежались. Осталась одна потерянная мысль, которая была олицетворением детского счастья: просто засыпать сытым, чистым и хмельным, без тревог и желаний, под голоса отца и его друга.
Это как в детстве, лежишь в постели сонный, и ожидаешь, когда придет неизбежный сон, и слушаешь, не вникая, голоса взрослых, которые о чем-то разговаривают за столом и с энтузиазмом выпивают водку. Для счастья в детстве много не нужно было, а почему потом детское счастье пропадает? Родители в детстве есть? Так они и сейчас есть. Забот в детстве нет? Так зато все в детстве понукают тобой. Почему мы вырастаем, и счастье уходит?
Моя единственная мысль в пустой голове чувствовала себя очень одиноко. Мы перестаем быть счастливыми, когда появляется желание трахаться. Это желание каким-то образом лишает нас детского счастья, подумал я и уснул.
Я проснулся среди ночи от отцовского храпа. Он лежал рядом со мной на печке и храпел, как только может храпеть толстый, изрядно выпивший мужик. Его обычно молчаливая гортань, отпущенная отключенными мозгами на волю, пыталась о чем-то кричать, напрочь разрушая ночную тишину.
Переливы, перехрипы, подсвисты чередовались с непредсказуемой частотой, и это полностью лишило меня сна. То детское счастье, которое было во мне, когда я засыпал, куда-то ушло, а храп отца, как назойливый стук в дверь, не давал опять отключиться. Я понял, что надо толкнуть его, чтобы он перестал храпеть, а потом быстро успеть уснуть, пока он не храпит. Я толкнул отца в бок – безрезультатно. Потом еще и еще.
Наконец отец перестал храпеть, сонно пробормотал что-то и повернулся на другой бок. Наступило затишье. Это был мой шанс. Я быстро закрыл глаза и затаился в ожидании, когда на меня спустится сон. Но сон не приходил: я был слишком напряжен. Нужно расслабиться, расслабить все мышцы, а за ними расслабятся и мысли, которых, в общем-то, в голове сейчас нет, но есть какое-то напряжение. Я начал расслаблять все мышцы начиная с макушки и мысленно следуя вниз, к пяткам, как советуют йоги.
Как только мое мысленное путешествие подошло к пяткам и я почувствовал, что все тело немного расслабилось, а сознание затуманила дрема, совсем рядом раздался сначала короткий оборванный хрюк, а потом за ним последовал протяжный раскатистый храп, который быстро выдернул меня обратно в реальность, к самой макушке. Пришлось все повторить сначала: пихнуть храпящего отца, улечься поудобнее, затаиться и опять начать мысленное путешествие вдоль тела сверху вниз.
Я стал расслабляться в сеансе самогипноза, восстановленная тишина успокоительно действовала на нервы, появилась надежда уснуть. И вдруг среди этой тишины я услышал, как кто-то прошел по дому. Показалось, решил я. И опять сосредоточился на своей макушке, чтобы еще раз начать мысленное путешествие к пяткам, но только я дошел до живота, как услышал, как кто-то глубоко вздохнул и сделал несколько шагов. Половицы чуть заскрипели.
Сознание опять вернулось в голову. «Какого хрена? – неопределенно спросил я сам себя. – Кто это? Может, все кажется?» – подумал я с надеждой. Мне не было страшно, но очень не хотелось сейчас выяснять, кто это там ходит и вздыхает. «Может, Сергей Иваныч остался ночевать, – подумал я, – и не может уснуть из-за храпа отца? Но зачем ему оставаться ночевать, когда он живет где-то в соседнем доме, – ответил я сам себе. – А может, это Собакин мается?» – предположил я. Надо его позвать.
Я тихо позвал пса. Он загремел медальоном на ошейнике и подошел к печке. Я в темноте не мог его рассмотреть, но слышал, как Собакин где-то совсем близко отряхнулся и улегся на пол рядом с печкой. Наступила тишина.
Я опять остался один в этой тишине. Шаги Собакина меня успокоили: мне все показалось спросонья. И, может быть, это Собакин вздыхал, он так умеет. Я успокоился и начал поудобнее укладывать голову на подушке, готовясь к виртуальному путешествию вдоль тела к пяткам: «Как мыслью по древу», – подумал я, получается, что я дерево. Интересно, какое я дерево? Дуб? Или осина? Или береза? Дуб – мужского рода, но как-то обидно. Ель, сосна – тоже женского рода. Что тогда, кроме дуба? Ясень. Мог бы я быть ясенем? Или тополем? Я заблудился в деревьях и был уже почти готов совсем в них потеряться во сне, как очень четко услышал, как кто-то осторожно прошелся по дому.
Я оторвал голову от подушки и прислушался в оба уха. Среди полной тишины я услышал глубокий вздох – это был не Собакин. Кричать с печки «Кто там?» глупо. Надо или вставать, включать свет и разбираться, в чем дело, или забить болт на все и уснуть. В конце концов, Собакин не позволил бы чужаку бродить по дому. И интуиция мне говорила, что ничего опасного в этом нет. Просто что-то невероятное-очевидное. Я прислушался еще раз – все было тихо.
Я положил голову на подушку. Мне захотелось спать, и не надо было бродить по собственному телу для расслабления, веки отяжелели, глаза закрылись, и чтобы их приоткрыть, надо было приложить усилие. Вот Собакин повернулся, гремя ошейником, и вдруг у меня под ухом, словно раздуваемый изнутри кузнечным мехом, во весь голос захрапел отец.
Отец издавал на вдохе рычащие, угрожающие звуки, а на выдохе – что-то жалобное и жалкое. Отцовский храп глушил все остальные звуки в доме. Мне предстояло решить, что я предпочитаю: громогласный отцовский храп или чье-то тихое хождение и вздохи. Я выбрал отцовский храп и тихо лежал, качаясь на его штормовых волнах, пока незаметно не ушел на дно.
Когда я проснулся, отца на печке не было, в избе было тепло и светло. Совсем рядом звучали голоса отца и Сергея Ивановича.
Я сполз с печки, сел за стол, пытаясь проснуться всей головой, еще затуманенной сном. Хотелось кофе, но кофе на столе не было, зато стояла бутылка самогона.
– А что, кофе нет? – поинтересовался я.
– Да какой кофе! От него один вред, – заверил меня Сергей Иванович. – Как тебе спалось на печи?
– А то? – подхватил радостный отец. – Спал, поди, без задних ног! Вон, проснуться не может никак!
– Вы бы, папаша, совесть поимели так говорить. Спал я без задних ног и проснуться никак не могу, – передразнил я. – Вы, папаша, храпели, как тонущий бегемот! Вы меня, папаша, чуть совсем до греха не довели, чуть отцеубийцей я не сделался. Как спал? Херово!
– Что, правда, что ли? – удивился отец. – Ну, ты толкнул бы меня в бок. Я бы перевернулся и перестал бы храпеть.
– Я именно так и делал, и знаешь что?
– Что?
– Ты переворачивался, но храпеть не переставал! И кофе нет!
– Подожди, должен быть чай где-то, – засуетился отец.
Пес подошел ко мне, положил голову на колени и пытался смотреть на меня из этого положения.
– Собакин, я тебя покормлю, обязательно, но после того, как попью чаю.
– Да ладно вам, мужики, чай-кофе. Вон мухоморовка со вчерашнего осталась, давайте по чуть-чуть хряпнем и сразу проснемся, – предложил Сергей Иванович.
Я насторожился.
– Сергей Иваныч, это почему мухоморовка? – вкрадчиво спросил я.
– Это я так, для смеха. Я на всю бутылку капаю только одну капельку мухоморной настойки, это как в этой, гамапатии! Как муха пописала. Ну, для лучшего восприятия и стимул для существования тела, – вразумительно объяснил Сергей Иванович.
– Иваныч, ты че, охерел совсем! Мухомором людей травить! Ну ты даешь, гомеопат хренов. Ну теперь я все понимаю, понятно, почему у меня ночью глюки были! Теперь все понятно, откуда у меня это!
– Че ты распереживался так! Вон твой отец выпил мухоморовки больше тебя, и сам говоришь, храпел всю ночь и встал бодрячком, – горячо возразил Сергей Иванович.
– А что за глюки у тебя были? – участливо спросил отец.
– Казалось, что кто-то по дому ходит, и это не Собакин. Иваныч, ты после своей мухоморовки у нас не остался ночевать? Может, это ты был? – без особой надежды спросил я.
– Я не оставался, я к себе пошел. Зачем мне у вас оставаться, что, у меня дома нет, что ли? Да и супруга заволнуется, если я не приду. А это по дому ходил и все вздыхал?
– Да, ходил и вздыхал, – подтвердил я, чувствуя, что разговор идет не туда.
– Так это домовой, – сказал Сергей Иванович.
– Какой домовой? Где? – поперхнулся я.
– Обычный. Который в этом доме живет, – пояснил Сергей Иванович.
– Иваныч! Ты че, совсем с катушек слетел? Ты завязывай пить свою мухоморовку, а лучше вообще завязывай! Какой на хер домовой? Ты посмотри на улицу. Там двадцать первый век!
Иваныч равнодушно посмотрел на улицу. За окном было видно часть дороги с разбитой колеей и покосившийся соседский забор на другой стороне улицы.
– И где он?
– Кто он?
– Твой двадцать первый век. За окном.
– Люди в космос летают, компьютеры, телефоны. А ты – домовой! – возмутился я.
– Это все у вас там. А у нас домовой, – спокойно сказал Иваныч.
– А в лесу леший? – с нескрываемым сарказмом спросил я.
– А как же без лешего? Иногда в лес зайдешь, и он как начнет тебя водить, как начнет водить, так насилу из леса выберешься. А вроде и дорогу знаешь, и был там тысячу раз.
– Хватит вам, братцы, о леших да о домовых. Вот чай, считай что чифирь. Проснешься вмиг. А мы уж по мухоморовке выпьем, чтобы день задался, – примирительно сказал отец.
Но Сергей Иваныч завелся:
– Если ты такой Эйнштейн ученый, то пойдем я тебя отведу на речку, к месту, где водяной живет, там речушка совсем неширокая. Если ты доплывешь до места, которое я тебе укажу, и вернешься и скажешь, что водяного нет, я принесу огромного леща, которого сам засолил и завялил. Лещ прям как акула. А если скажешь, что водяной есть, то ты мне должен пять тысяч. По рукам?
Я вопросительно посмотрел на отца. Мой взгляд говорил: «Он что, всегда такой был?»
– Че, боишься? – не унимался Иваныч.
– Купальный сезон кончился, причем давно, – ответил я.
– Вот, испугался!
– Артем у меня ничего не боится! Даже матери, – заступился за меня отец.
Сергей Иванович разлил самогонку по стаканам – себе и отцу. Они чокнулись и молча выпили.
– В чем загвоздка-то тогда? – по-деловому спросил Иваныч. – Замерзнуть, что ли, боишься? Так ведь не январь, да ив январе не дадим замерзнуть.
– Я боюсь прослыть идиотом, который, подстрекаемый двумя алкашами, опившимися какой-то мухоморной отравы, полез в реку в полную холодрыгу, чтобы доказать – кому?! – что водяного не существует. Это нормально?
– Но ведь если не полезешь в реку, то вопрос так и останется открытым, – поднял указательный палец Иваныч.
– Для кого?
– А хотя бы и для меня. Или я не в счет?
– Не в счет! Если ты хочешь считать, что в реке живет водяной, то имеешь полное право так считать. Я здесь ни при чем, – попытался возразить я.
– Не-е, ты при том, что когда с кем-то зайдет разговор, я покажу людям это место на реке и скажу, что вот городской умник из двадцать первого века поплыть туда испугался. И тем самым показал, что допускает, что водяной есть.
– Не допускаю, – ответил я со следами тоски в голосе. Меня посетило смутное предчувствие, что плыть придется.
– А че отказываешься плыть?
– Папаша, вы сказали бы что-нибудь, – без особой надежды обратился я к отцу.
– А че ты, сплавай, что ли, леща жирного поедим. Сергей Иваныч их коптит особенно, – просто ответил отец.
– Особенно? Ртутью их натирает?
За столом воцарилась тишина, только Собакин глубоко вздохнул о своей собачьей доле.
– Егорыч, ну что? Поплывешь? – спросил Сергей Иваныч.
Я тоскливо посмотрел на Иваныча, на отца, а потом на Собакина:
– Не везет мне на Сергеев Ивановичей чего-то в наши дни. Да и вообще жизнь принимает странные обороты. Пожалуй, сходить в гости к водяному – самый незамысловатый вариант из всех навернувшихся. Пойдемте, мракобесы и чревоугодники! Только сначала надо Собакина покормить. А ты, Иваныч, беги за своим лещом, чтобы время потом не терять.
– За лещом всегда успеется, – отозвался Сергей Иваныч, закупоривая бутылку с мухоморовкой. – Может пригодиться, – пояснил он.
Река оказалась совсем близко от деревни, около километра, в детстве она казалась дальше. Стоял прохладный, но ясный солнечный день, точнее, утро, все холмистые окрестности были позолочены солнечным светом и накрыты ясным безоблачным небом. Плавный мягкий ветерок был лишен внезапных поворотов и острых углов, которыми мог зацепить в своем порыве. Во всем бы чувствовалась красота и гармония, если бы не наша идиотская затея.
Сначала мы подошли к месту на берегу, которое в летнее время используется как пляж, а потом двинули по узенькой тропинке вверх по течению. Мы шли друг за другом: Сергей Иваныч, я, отец, а где-то позади семенил Собакин. Мы пропетляли по тропинке минут десять, пока не вышли на пологий берег. Это была небольшая полянка, окруженная кустарником, спуск к реке вполне ровный и удобный для входа в воду, а другой берег отвесный и высокий, с него хорошо прыгать в реку, особенно если не нужно выбираться обратно. Река совсем неширокая, течение медленное, совсем незаметное, казалось, что темная вода стоит неподвижно, как в озере, и только легкая рябь от ветерка пробегала по поверхности.
Мы выбрались на открытую полянку и встали неровным кругом, Собакин начал обнюхивать землю вокруг.
– Вон там он и живет, – Сергей Иваныч указал на воду под крутым берегом.
– Давай, Иваныч, четко, какая моя задача? Чтоб потом без дураков. Мол, я не выполнил, о чем договаривались, что ты имел в виду совсем другое, а я тебя не понял, и прочая хренотень! Говори! Отец и Собакин свидетели.
– Егорыч, задача у тебя самая простая: доплываешь до того берега и обратно. И все.
– Должен я дотронуться до берега? – спросил я для пущей ясности.
– Не, не надо. Приблизительно метр-два и обратно, – спокойно сказал Сергей Иваныч.
– Так метр или два? – не унимался я.
– Ну, кто там замерять будет? Приблизительно.
– Ага, а ты потом скажешь, что я не доплыл куда надо. И поэтому это все не считается. Для вас, водяных, домовых и леших, объективная реальность – вещь растяжимая, – упрямо сказал я.
– Тогда доплывай до самого берега и обратно. Так ни у кого не будет вопросов, уж если ты такой недоверчивый, – сказал Сергей Иваныч, сосредоточенно глядя на другой берег.
Я начал раздеваться. Когда я снял с себя трусы и остался в самом первозданном виде, Иваныч спросил:
– А ты че, без трусов поплывешь?
– Иваныч, а зачем мне трусы для свидания с водяным? Он что, смущается при виде мужского члена? Зачем мне трусы мочить? Я лучше их потом сухими надену.
– А, ну-ну, – пробормотал Иваныч в ответ.
Я направился к кромке воды, со мной пошел и Собакин – он обычно всегда лезет за мной в воду.
– Не могу поверить, что это делаю! Лучше никому не рассказывать!
Собакин посмотрел на меня сквозь свои лохмы и пару раз вильнул хвостом.
– Ты, Собакин, тоже думаешь, что я мудак? И ты, наверное, прав. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, Собакин, что я это делаю ради науки и здравого образа мыслей, ради борьбы с предрассудками. Вот!
Я повернулся к отцу, который держал небольшой пластиковый пакетик с полотенцем и недопитой бутылкой мухоморовки.
– А вам, папаша, меня не жалко? Вдруг я пневмонией заболею? – попытался я пристыдить собственного отца.
– Да че с тобой сделается? Здоровый, как бык. От тебя любая пневмония отскочит, как горох от стены. Давай уже, лезь в воду, – нетерпеливо ответил отец.
– Понял.
Я потрогал ногой воду – она была неприветливая, говоря мягко, а по-простому – как кипяток с обратным значением.
Все-таки приятней плыть в холодной воде, чем в кипящей, попробовал я подбодрить себя. Собакин наклонился к воде и понюхал ее – шерсть на его спине поднялась, и собака глухо зарычала.
– Ты что, гадина, обстановку нагнетаешь, – ругнулся я на пса.
– Ты идешь в воду иль все стоять будешь, яйца проветривать? – нетерпеливо крикнул Иваныч.
– А ты куда торопишься? – отозвался я и начал медленно заходить в воду.
Дно было илистое, и ноги проваливались в жижу по щиколотки. Я сделал всего пару шагов и был уже по пояс в воде – дно круто шло вниз. Холод набросился на меня, как косяк пираний, и начал терзать плоть, пытаясь вырвать маленькие кусочки. Я издал трубный рев и, выставив руки вперед, бухнулся в воду.
От обрушившегося холода дыхание зацепилось за какой-то рефлекс в мозгу и остановилось. Я яростно поплыл, работая изо всех сил руками и ногами, и усилием воли привел дыхание в движение. Краем глаза я заметил, что Собакин не поплыл за мной, а стоял на берегу и лаял. Вот она, настоящая – в кавычках – дружба! То чихнет на меня, то оставляет одного в ледяной воде!
Я молотил руками по воде, разбрызгивая ее во все стороны, мне казалось, что я почти лечу. Я посмотрел, где я. Больше половины позади, до крутого берега оставалось совсем чуть. Я морж. Я настоящий осенний морж. Я морж по кличке Моржуй, я гроза… в пьесе «Гроза» кто-то сиганул с такого же крутого берега, а мы идем другой дорогой, как сказал… Я – Моржуй, гроза всех водя…
Моя моржовая, рожденная в ледяной воде мысль не успела прийти к завершению, как была вероломно прервана сильным, хорошо поставленным ударом под дых.
Я издал звук лопнувшей шины и весь согнулся, погрузившись под воду. Как только моя голова оказалась под водой, я получил молниеносный удар прямо в левый глаз и тут же услышал, как в воде зашипели вылетевшие из него гаснущие фейерверковые искры. Неожиданно.
Я не понимал, что происходит, и рефлекторно попытался собраться в стойку, потом открыл под водой глаза в надежде увидеть хоть что-то, но получил еще один удар чуть ниже правого уха. Единственное, что я увидел, это стремительно пролетающая мимо тень. Я сделал отчаянный кик в сторону этой тени – в нормальных условиях земной гравитации, на суше, этот удар мог бы унести чью-то жизнь, но здесь, в воде, река повисла на руках и ногах, поэтому мои движения были замедленны и сильно отставали от течения времени. Это я тут же почувствовал, когда получил удар по яйцам. Эта боль заслонила собой все остальные мелкие боли в глазу, в ребрах, за ухом, и как человек, имеющий черный пояс по тхэквондо и опыт множества поединков, я понял, что нужно срочно сваливать, уплывать отсюда быстрее, чем приплыл.
Собравшись с силами, я развернулся к родному пологому берегу и, делая разные агрессивные движения в надежде отпугнуть нападавшего, старался одновременно грести в сторону, откуда приплыл. Я стремительно преодолел несколько метров и уже начал чувствовать облегчение, как вдруг кто-то грубо и сильно схватил меня за член и резко дернул так, что я почти полностью погрузился под воду.
С неимоверной злобой я лягнул пространство под собой, но ничего и никого не настиг. Мое замедленное движение растворилось в воде, однако мой член отпустили, и я с утроенной силой заработал ногами и руками, направляясь к компании, стоящей на берегу. Пока я плыл к берегу, кто-то пытался ухватить меня за ногу, и это действовало на меня, как шпоры на лошадь.
Наконец я почувствовал под собой вязкое дно, поставил обе ноги на грунт и в тот момент, когда начал выпрямляться, получил прощальный пинок в задницу, да так, что, потеряв равновесие, плюхнулся всем телом вперед. Мои руки увязли в илистом дне, голова ушла под воду. Но я тут же вскочил и ломанулся к берегу. Собакин отчаянно лаял в пространство за мной, а два друга стояли, замерев, у самой воды и смотрели на меня.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?